Текст книги "Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз"

«Я встречаю этот праздник и торжество – начал премьер-министр, – вдали от родной земли и семьи. Однако я покривил бы душой, сказав, что чувствую себя далеко от дома. <…> Здесь, в эпицентре войны, которая гремит по всем землям и морям, подкрадываясь к нашим сердцам и домам, здесь, среди всего этого переполоха, сегодня вечером каждый дом наполнен душевным покоем. <…> Итак, сегодня, только на одну ночь, каждый дом… должен стать ярко освещенным островком счастья и мира».

Выступая на следующий день в Конгрессе, Черчилль продемонстрировал свою способность даже в гневе проявлять красноречие: «Кто мы, по их мнению? Возможно, они не осознают, что мы будем биться против них, пока не преподадим урок, который они и весь мир запомнят навсегда».

Было бы преувеличением сказать, что Джорджа Маршалла в Вашингтоне 1940-х годов почитали как божество, – но лишь небольшим преувеличением. Ростом шесть футов[196]196
  183 см.


[Закрыть], крепкого телосложения, с рыжеватыми волосами, суровыми чертами лица и кобальтово-голубыми глазами, Маршалл получал от газет той эпохи эпитеты «устрашающий», «недоступный» и «величественный». Но чаще всего описания генерал характеризовался словом «властный». Джеральд Джонсон, сотрудник военного министерства, однажды заметил, что «увидев Маршалла в гражданской одежде, не всякий газетчик сможет его узнать, но даже мальчишка поймет, что перед ним Законная Власть». Даже президент, который обычно обращался к подчиненным по именам, сделал исключение для Маршалла. Однажды он назвал его Джорджем, после чего встретился с возмущенным взглядом «Законной Власти». Впоследствии Рузвельт имел обыкновение обращаться к нему «генерал Маршалл». Конференция «Аркадия» повысила статус генерала до международного. Каждое утро во время конференции Маршалл с руководителем военно-морскими операциями адмиралом Гарольдом Старком и генералом Генри «Хэпом» Арнольдом из ВВС США подходили к зданию Федерального резерва, к северу от Фогги-Боттом[197]197
  Один из старейших районов Вашингтона, расположен на северо-западе. После Второй мировой войны так стали называть Государственный департамент США, поскольку в 1947 г. его штаб-квартира была перенесена в этот район.


[Закрыть]. Там они встречались со своими британскими визави: адмиралом Дадли Паундом, главным маршалом авиации сэром Чарльзом Порталом и фельдмаршалом сэром Джоном Диллом. Официально Маршалл должен был отстаивать американскую точку зрения, но после первой встречи ему стало ясно, что прежде всего нужно добиться единства внутри англо-американской коалиции. У сторон все еще имелись серьезные разногласия по поводу того, как и где вести войну, а также сомнения в военной компетентности друг друга.

Во время Великой войны[198]198
  Название Первой мировой войны.


[Закрыть] цвет Британской империи увяз в грязи северо-западной Франции и Фландрии и был отправлен на убой – другого слова тут не найти. В той войне погиб почти миллион солдат Британии и Британского Содружества, и во всех концах империи раздавались крики: «Никогда больше!» Периферийная стратегия, которую Британия начала использовать после Дюнкерка, была военизированной версией принципа «Никогда больше!». Использование флота и авиации, стремительные налеты на Европейский континент, сухопутные кампании в периферийных регионах, таких как Ближний Восток и Италия, – все это в теории должно было настолько ослабить Германию, что кульминация – война в Европе – стала бы легкой прогулкой. Американский план был более дерзким. Еще в начале осени 1941 года Рузвельт попросил командующих армией и флотом подсчитать, какие ресурсы понадобятся Соединенным Штатам, чтобы победить потенциальных врагов. Это было частью новой стратегической программы. Планировщики ответили на этот вопрос, а затем решили выяснить то, о чем Рузвельт не спрашивал: какие силы потребуются, чтобы победить Германию в Европе в полевых условиях? Майор Альберт Ведемейер, высокопоставленный американский аналитик, подсчитал, что для кампании такого масштаба потребуется 215 дивизий, то есть 9 миллионов человек, включая войска поддержки. И эта армия должна располагать отличной бронетехникой.

Фельдмаршал Дилл выразил британский взгляд на план Ведемейера в нескольких лаконичных предложениях: американцы «не имеют, повторяю, не имеют ни малейшего представления о том, что такое война, а их вооруженные силы настолько не готовы к войне, что это даже сложно представить». Не только Дилл считал, что неопытные американцы мало что знают о реальной войне и не имеют необходимого опыта. «Обладающие сомнительными качествами» и «бесполезные в рамках текущих задач» – вот что говорили британцы об американских солдатах. В то же время американский взгляд на британских солдат можно было описать одним словом: «Дюнкерк». В обеих оценках была доля правды. Во время встречи 26 декабря в здании Федерального резерва Маршалл предложил решение. «Я убежден, что нам нужен человек, который будет лично командовать всем театром военных действий: наземным, воздушным и морским, – сказал он. – Простого сотрудничества недостаточно». Во время Великой войны французы, британцы и бельгийцы (а затем и американцы) проводили собственные кампании, и в течение четырех лет отвоеванные союзниками территории измерялись отдельными километрами, а количество смертей – сотнями тысяч. Только в 1918 году, когда маршал Фердинанд Фош стал верховным главнокомандующим союзными войсками, победа была наконец достигнута.

В тот же день Маршалл вызвал одного из своих подчиненных, бригадного генерала по имени Дуайт Эйзенхауэр, и дал ему строгий приказ: написать настолько убедительное обращение, чтобы оно положило конец возражениям против единого командования. Эйзенхауэр на тот момент ещё не стал тем Эйзенхауэром, которого мы знаем. Он все еще был Айком с улыбкой такой же широкой, как небо Канзаса, под которым он вырос, немного стеснявшимся из-за отсутствия боевого опыта и полным забавных историй о Дугласе Макартуре[199]199
  Дуглас Макартур (1880 – 1964) – американский полководец, генерал армии (1944). На военной службе с 1899 г. Окончил военную академию Вест-Поинт (1903). Во время Русско-японской войны 1904 – 1905 гг. наблюдатель при японской армии. С октября 1917 г. в составе американских экспедиционных сил во Франции, начальник штаба и командир 43-й пехотной дивизии. В 1919 – 1922 гг. начальник военной академии Вест-Пойнт. С 1922 г. командовал американскими войсками на Филиппинах. В 1930 – 1935 гг. начальник штаба армии США. В 1932 г. санкционировал разгон войсками палаточного лагеря безработных ветеранов Первой мировой войны в Вашингтоне. В 1935 – 1937 гг. военный советник на Филиппинах. В 1937 г. по согласованию с правительством США уволен из армии, руководил созданием филиппинской армии (1937 – 1941). В июле 1941 г. возвращён на военную службу и назначен командующим американскими войсками на Дальнем Востоке. В 1942 г. главнокомандующий американской оперативно-стратегической группировкой, с апреля 1944 по апрель 1945 гг. – союзных войск в юго-западной части Тихого океана. С апреля 1945 г. главнокомандующий союзными сухопутными силами на Тихом океане. 2 сентября 1945 г. от имени союзного командования подписал Акт о капитуляции Японии. В 1945 – 1951 гг. возглавлял американские оккупационные войска в Японии. В рамках Корейской войны в 1950 – 1951 гг. руководил морскими, воздушными и десантными операциями сил ООН. В апреле 1951 г. за неудачи американских войск в Корее отправлен в отставку. Консультировал президентов США относительно военных операций, в том числе Эйзенхауэра о Корейской войне. Последний служил на Филиппинах под началом Макартура в 1935 – 1939 гг. Там у Эйзенхауэра возникли серьёзные разногласия с Макартуром относительно филиппинской армии и лидерских качеств, которые армейский офицер должен проявлять и развивать у своих подчинённых. Эта антипатия продолжалась до конца их жизни.


[Закрыть], у которого он «изучал драму» на Филиппинах. Как бы то ни было, Эйзенхауэр все схватывал на лету, и утром 27 декабря военный министр Стимсон и Рузвельт одобрили составленный им документ. Британцы медлили с принятием решения, но к концу конференции Черчилль дал добро. Кульминационным событием «Аркадии» стало подписание Декларации Объединенных Наций[200]200
  Этот документ послужил основой для создания Организации Объединённых Наций (ООН, образована 26 июня / 24 октября 1945 г.)


[Закрыть]. Основным автором был Рузвельт, а название придумал Черчилль[201]201
  Имеются сведения, что название «Объединённые нации» для обозначения стран, входящих в Антигитлеровскую коалицию, предложил Рузвельт.


[Закрыть]. Первоочередная цель документа заключалась в том, чтобы распространить обязательства, взятые на себя Британией и Америкой, на более широкий круг государств.

Вечером 1 января 1942 года хартию подписали США, Великобритания, Советский Союз и Китай. На следующий день еще 23 страны[202]202
  22 страны, что видно хотя бы из текста документа.


[Закрыть] обязались «защищать жизнь, свободу, независимость и свободу совести», отказаться от сепаратного мира и использовать все доступные ресурсы для победы над странами «оси». В декларации не упоминалось о международном миротворчестве, но это стало ее наследием. Семидесяти пяти лет мира, каким бы хрупким он ни был, могло и не случиться.

6
Худшее из времен

Битва за Москву стала первым серьезным поражением Германии. Группа армий «Центр» прибыла к столице сплоченным подразделением, в котором различные составляющие были объединены в единую мощную ударную силу. Но к 10 декабря, четвертому дню советского контрнаступления, ударные силы разделились на десятки отдельных групп, которые сражались изолированно друг от друга – обмороженные, страдавшие от дизентерии и упившиеся шнапсом. В тот день, когда температура упала ниже 30 °C, многие умирали, просто справляя нужду на открытом воздухе.

Из 100 тысяч случаев обморожения, зафиксированных в группе армий «Центр», 14 357 – что сопоставимо с численностью немецкой дивизии – были классифицированы как серьезные. Пациенту при такой степени поражения требовалась одна или несколько ампутаций. 62 тысячи случаев были отнесены к категории умеренных: пострадавший был полностью выведен из строя, но ампутация не требовалась. Солдаты, не попавшие в эти категории, считались годными к возвращению на службу в течение десяти дней.

Немецкий офицерский корпус перенес ампутацию иного рода. Тридцать пять командиров корпусов и дивизий с позором отправились домой. Гитлер за время войны допустил много серьезных стратегических ошибок, но, оглядываясь назад, можно сказать, что приказ оставаться на позициях, который он издал во время отступления под Москвой, к ним не относится. «Любая попытка уйти с позиций… без топлива или исправных транспортных средств, отступление по снежным полям со скоростью, не превышавшей трех-четырех миль в день, привели бы к тому, что вся немецкая армия оказалась бы разорвана на куски, – говорит историк Алан Кларк. – Лучше было выстоять и принять бой, опираясь на врожденную выдержку и дисциплину немецкого солдата».

Поражение Германии имело еще одно важное последствие. Оно придало Сталину уверенности в себе. На встрече 5 января он поделился своим смелым планом на 1942 год с Жуковым, Тимошенко и несколькими другими генералами и членами Политбюро. «Немцы в растерянности, – сказал Сталин. – Они плохо подготовились к зиме». Он добавил: «Наша задача… не дать немцам… передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны…»[203]203
  Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления: в 2 т. Т. 2. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 42.


[Закрыть]. Свою речь он завершил словами: «Пришло время для наступления по всем фронтам!»

Несмотря на все различия, у Гитлера и Сталина была одна общая черта: оба переоценивали свои военные таланты. В будущем, после нескольких поражений, Сталин, в отличие от Гитлера, осознает свои ошибки и начнет прислушиваться к мнению профессиональных военных. Но в начале 1942 года до этого было еще далеко. План, который он изложил 5 января, игнорировал серьезные потери, которые Красная армия понесла под Москвой, а также тяжелое состояние выживших и все еще сохранявшееся превосходство Германии в плане вооружения. Грандиозный план Сталина предполагалось реализовывать поэтапно на тысячах миль заснеженного фронта. После освобождения Ленинграда одно советское подразделение должно было окружить обескровленную группу армий «Центр» и уничтожить ее, а второе – атаковать немецкие позиции на территории Украины. В тот же день в личной беседе со Сталиным Жуков предупредил его, что Красная армия слишком слаба, чтобы перейти в общее наступление в разгар зимы. Оборона Москвы оставила армию без бронетехники, артиллерии, авиации и боеприпасов. Жуков настаивал на единственной цели: уничтожении группы армий «Центр». Это было самое мощное звено немецкой военной машины. Маршал Борис Шапошников, начальник Генерального штаба Красной армии, согласился с Жуковым, но сформулировал мысль об уровне готовности иначе. Он сказал, что России «все еще необходимо усваивать уроки нынешней войны. Ее исход решится не здесь и не сегодня. <…> До переломного момента еще далеко».

Воодушевленная Красная армия 10 января перешла в наступление по всему фронту, растянувшемуся на тысячи миль. Задачами советских войск были освобождение Ленинграда и Украины, а также окончательный разгром группы армий «Центр». Поначалу результаты обнадеживали, но затем к боевым действиям подключились немецкие войска из Норвегии, Бельгии, Франции и других регионов рейха, и контрнаступление замедлилось. В феврале, когда Сталин объявил, что Германия потеряла преимущество, жители Ленинграда массово умирали от голода, а сильные снегопады и твердая, как сталь, промерзшая земля не позволяли российским частям создать хоть какую-то систему оборонительных сооружений. Сражавшимися там людьми двигало уже не чувство долга или мысли о победе, чести, родной земле или славе. Они мечтали об элементарном убежище, в котором можно поспать, или о куске лошадиного мяса десятидневной давности.

В Крыму, где погода была более мягкой, бои не утихали всю зиму и весну. В древнем портовом городе Феодосия, через который «Черная смерть» проникла в Европу из Азии в 1347 году, боевые действия продолжались несколько месяцев. Сначала немцы захватили город, затем Красная армия отбила его, после чего немцы захватили его снова. К марту дороги вокруг Феодосии были завалены мертвецами, на лицах которых застыло выражение потрясения от внезапно настигшей их смерти. «Раньше мы говорили, что тот, кто пережил зиму, проживет еще долго», – сказал один молодой русский солдат. Но после того как немцы захватили город во второй раз, он потерял всякую надежду. «Я готов к смерти, какой бы она ни была», – писал он в письме домой. На Керченском полуострове, самой восточной оконечности Крыма, боевые действия продолжались до лета и их трагическое завершение стало побочным эффектом одной из тех бюрократических склок, которые приводят к многочисленным жертвам в ходе любой войны. Весной 1942 года недовольный Сталин сказал представителю Ставки Верховного Главнокомандования на Крымском фронте армейскому комиссару 1-го ранга Льву Мехлису, что тот «определенно обделался» как руководитель. Уязвленный упреком, Мехлис – политический аппаратчик, а не профессиональный военный – издал приказ, запрещавший использовать окопы. В день прибытия немцев на полуостров военный корреспондент и писатель Константин Симонов не видел ни Мехлиса, ни других советских командиров. Там были только солдаты, в основном грузины, которые, подобно британцам на Сомме[204]204
  Битва на Сомме (1 июля – 18 ноября 1916 г.) – сражение между британо-французскими и немецкими войсками в районе реки Соммы на севере Франции, одна из крупнейших битв Первой мировой войны. В ходе сражения британские войска впервые в боевой практике применили танки. Несмотря на затрату Антантой огромных ресурсов для наступления, произошло лишь вдавливание германского фронта на участке около 40 км на глубину 5 – 14 км. При этом сражение оказалось одним из самых кровопролитных в истории: британцы потеряли 453 тыс. чел., французы – 341 тыс. чел., немцы – 538 тыс. чел. В то же время битва на Сомме, происходившая одновременно с наступлением российского Юго-Западного фронта (Брусиловский прорыв), позволила Антанте перехватить у Германии стратегическую инициативу, которой та владела с начала войны.


[Закрыть], массово гибли, маршируя навстречу немецким орудиям через ровное открытое поле под палящим солнцем.

На следующий день Мехлис приказал другой группе грузин выступить против немецких орудий и получил тот же результат. За двенадцать дней были убиты почти 200 тысяч советских солдат. За действия, приведшие к этому фиаско, Мехлиса понизили в звании на два ранга до корпусного комиссара, что было довольно унизительно. Однако, когда он покидал Крым, его голова все еще оставалась на плечах.

Зимой 1942 года и весной 1943 года немцы[205]205
  По всей видимости, опечатка автора. Речь идёт о зиме в начале 1942 и весне этого года.


[Закрыть] потеряли в боях 80 тысяч человек, а Красная армия – 444 тысячи. В эту статистику не вошли десятки тысяч советских мирных жителей, с которых отступающий противник снимал обувь, теплую одежду и шарфы, а затем расстреливал или выталкивал полуголыми на мороз. Она также не учитывает тысячи крестьян, чьи запасы картофеля и дров разграбила немецкая армия. В усадьбе Толстого немецкое подразделение топило печь рукописями великого писателя, а затем закопало своих умерших вокруг его могилы. Однако жестокая зима 1942 года приучила русского солдата к мысли, что он борется за нечто гораздо большее, чем собственная жизнь, считает британский историк Ричард Овери. В первые недели зимнего наступления советские войска проезжали «деревню за деревней, которые были сожжены или разбомблены, крестьянки и дети рылись в сугробах в поисках еды, а замерзшие тела казненных свисали со столбов на площадях».

События на фронте также глубоко затронули и немецких солдат. В январе количество самоубийств в вермахте начало расти, и Берлин счел эти цифры достаточно тревожными, чтобы запретить фотографирование немецких самоубийц – но не казни евреев и партизан. По мере того как зима набирала ход, а количество самоубийств продолжал расти, реакция Берлина становилась все более абсурдной. Строгий приказ предупредил немецких солдат, что их жизни принадлежат не им – это достояние Отечества. Следовательно, «самоубийство в полевых условиях [было] равносильно дезертирству». Черный юмор казался естественной реакцией на подобное безумие. «Рождество, – гласила одна немецкая шутка, – в этом году не состоится по следующим причинам: Иосифа призвали в армию; Мария присоединилась к Красному Кресту; Младенца Иисуса отправили в деревню вместе с другими детьми; а трое волхвов не получили паспорта, потому что не смогли доказать арийское происхождение». Также был популярен список рекомендаций по поводу того, как немецкий солдат должен вести себя в отпуске. «Вы должны помнить, что въезжаете в национал-социалистическую страну. Вы должны быть тактичны с местными жителями». Например, такая рекомендация давалась насчет поиска еды: «Не отрывайте паркет или другие виды покрытия от пола, потому что картошка хранится в другом месте. Комендантский час: если вы забыли ключи, попробуйте открыть дверь предметом округлой формы. Используйте гранаты только в крайних случаях. Защита от животных: собаки с прикрепленными к ним минами – особенность советского быта. Немецкие собаки в худшем случае кусаются, но не взрываются».

К концу марта остановившееся советское наступление возымело некоторые успехи, но ключевые объекты, такие как Ленинград и Украина, все еще находились под контролем Германии. Уже через месяц Европа будет гудеть от слухов о предстоящем летнем наступлении Германии.

После долгих прощаний в Белом доме во второй половине дня 14 января 1942 года гидросамолет «Боинг» с Уинстоном Черчиллем и его свитой на борту медленно сделал круг в небе над Вирджинией и повернул на юг. Соединенные Штаты находились в состоянии войны уже семнадцать дней, но еще не было введено общее затемнение: мерцавшие огни Вашингтона, Ричмонда, Шарлоттсвилля и еще дюжины городов освещали путь «Боинга» на юг. Ночной воздух стал теплее, премьер-министра разморило, а затем над Форт-Лодердейлом самолет повернул на восток и через двадцать минут приземлился в международном аэропорту Бермудских островов. Впечатленный удобством такого вида транспорта, Черчилль решил изменить свои планы. Почему бы, вместо того чтобы вернуться в Лондон на «Герцоге Йоркском», который ждал Черчилля и его команду у берегов Бермудских островов, не полететь домой на «Боинге»? Это возможно? – спросил премьер-министр капитана Келли Роджерса, пилота «Боинга». Роджерс ответил утвердительно. Однако за выходные, проведенные на Бермудских островах, премьер-министр успел обдумать свое решение. Океан был огромен, погода нестабильна, а способностей «Боинга» летать в таких условиях никто не проверял. «Я подумал, что, возможно, поступил опрометчиво, – позже вспоминал Черчилль. – Но жребий был брошен».

Опасения премьер-министра не были беспочвенными.

Приближаясь к Англии с юго-востока, «Боинг» из-за навигационной ошибки взял курс, следуя которому Черчилль в течение шести минут летел над немецкими орудиями, стоявшими во французском городе Бресте. К счастью, главный маршал авиации Портал вовремя заметил ошибку, и спустя полтора часа «Боинг» уже заходил на посадку над аэродромом британских ВВС в портовом городе Плимуте. Война докатилась до города 6 июля 1940 года, когда в результате налета люфтваффе погибли три мирных жителя. Теперь, после 59 бомбардировок и 1172 погибших, Плимут «заволокло клубами бурого дыма», как отмечал один из очевидцев. Население, до войны насчитывавшее 200 тысяч человек, сократилось почти вдвое, два крупнейших торговых центра лежали в руинах, 26 школ, 8 кинотеатров и 41 церковь были разрушены.

По мере приближения к Лондону пейзаж становился лишь немного более радостным. Поезд премьер-министра миновал черные от копоти здания, закрытые магазины, покинутые фермерские дома и пустынные поля. Грозди серебристых воздушных шаров качались на ветру, напоминая купающихся слонов. В предместьях Лондона влажный зимний воздух был пронизан резким запахом угольного дыма. В районах, подвергшихся сильной бомбардировке, дым был настолько едким, что люди, по их словам, практически чувствовали его вкус.

Зима 1942 года была и лучшим, и худшим временем для Британии. Теперь у страны имелось два могущественных союзника – Россия и США. Британцы располагали грозной авиацией, их армия росла. Но вся империя от Египта до Гонконга была пронизана страхом. Прибытие Африканского корпуса Эрвина Роммеля поставило 8-ю армию генерала Клода Окинлека в крайне невыгодную положение на Ближнем Востоке, а на Тихом океане японцы за несколько недель растерзали на части восточную часть империи, на становление которой ушли века. Были потеряны Бирма и Гонконг, а также «Принц Уэльский» и его корабль-побратим «Рипалс», потопленные 10 декабря. Теперь очередная японская армия двигалась с Малайского полуострова к британской военно-морской базе в Сингапуре – к краю линии обороны Великобритании на Востоке. За исключением бесстрашной девушки-шпионки Джейн (героини комиксов, публиковавшихся в «Дейли мейл»), которая в нижнем белье ежедневно спасала Британскую империю, зимой 1942 года у страны не было особых поводов веселиться.

В 1940 году опасность была более очевидной, но риторика и непреклонность Черчилля сплотили страну. Теперь, два с половиной года спустя, бравурные гимны утихли и их сменили правительственные плакаты, объясняющие, как приготовить традиционный пшеничный хлеб и почему непатриотично быть расточительным в еде. Для миллионов британцев война превратилась в ежедневную рутину, состоявшую из продуктовых карточек, нехватки топлива, двенадцатичасового рабочего дня, неотапливаемых гостиных и мрачных репортажей Би-би-си. Аверелл Гарриман, который той зимой был в Лондоне, охарактеризовал настроение нации как «смущенное, несчастное и все более сбивающее с толку». Сильнее прочих были сбиты с толку британцы, которые пережили Первую мировую войну и видели жертвы, принесенные в Пашендейле[206]206
  Битва при Пашендейле (третья битва при Ипре) (31 июля – 10 ноября 1917 г.) – сражение между британо-французскими (под британским командованием) и немецкими войсками в Бельгии, в районе деревни Пашендейль около города Ипра, одна из крупнейших битв Первой мировой войны. Наступавшие войска Антанты продвинулись лишь на несколько километров и захватили Пашендейль, но не смогли прорвать германский фронт в намеченных местах. Битва при Пашендейле сопровождалась тяжёлыми страданиями солдат в ужасных условиях: болотистая местность, холодное и дождливое лето привели к тому, что войска обеих сторон фактически «утонули в грязи». Сражение оказалось очень кровопролитным: с обеих сторон были убиты и ранены сотни тысяч человек.


[Закрыть] и на хребте Вими[207]207
  Битва на хребте Вими (Битва при Вими-Ридж, 9 –  12 апреля 1917 г.) – сражение между британскими (преимущественно канадскими) и немецкими войсками в районе хребта Вими-Ридж (север Франции, вблизи города Арраса) во время Первой мировой войны. Часть Битвы при Аррасе (9 апреля – 16 мая 1917 г.), происходившей в рамках общего наступления войск Антанты в апреле – мае 1917 г., закончившегося неудачей. Канадским войскам удалось захватить район Вими-Ридж, что оказалось единственным существенным успехом наступления. Потери войск Антанты – 3,5 тыс. убитыми и 7 тыс. ранеными, Германии – неизвестно, но не менее 3,4 тыс. пленными. Битва имеет большое значение для национальной идентичности и исторической политики Канады.


[Закрыть] и обесцененные в Мюнхене. Мужчин из этого поколения, которое по-прежнему исчислялось миллионами, можно было узнать по шрамам, хромоте и отсутствующим конечностям. А женщины, которых таблоиды наградили возмутительным эпитетом «лишние», закрывая лица вуалями, проводили время на мемориалах о покойных мужьях и возлюбленных, которые слишком молодыми легли в могилы во Франции.

Наконец, перекрывающим все остальное в ту зиму был Сингапур – британская островная крепость на южной оконечности Малайского полуострова, где «бремя белого человека»[208]208
  «Бремя белого человека» (англ. The White Man’s Burden) – фраза, восходящая к названию известнейшего стихотворения английского поэта Редьярда Киплинга, опубликованного в 1899 г. Стихотворение посвящено Филиппино-американской войне (1899 – 1902), в которой Филиппины стали зависимой от США территорией. Это произведение и фраза общепринято интерпретируются как поощрение американской аннексии и вообще как оправдание империализма и колониализма: белая раса морально обязана цивилизовать примитивные небелые народы и способствовать их прогрессу, это её Божественное предназначение. С момента выхода по настоящее время мишень для критики со стороны противников империализма, колониализма, расизма, шовинизма, гегемонии Запада.


[Закрыть] умерло позорной смертью 15 февраля 1942 года. Японцы высадились на севере полуострова на следующий день после Перл-Харбора и в течение нескольких недель пробивались на юг через душные джунгли и густые тропические леса, обходя противника с флангов и сражаясь с превосходящими силами Великобритании, Австралии и Индии, которые были отправлены туда заблаговременно. К середине января японцы подошли к Сингапуру и в Лондоне начали понимать, что репутация острова как неприступной крепости больше основана на легендах, чем на реальной ситуации. Не последним из недостатков Сингапура были тяжелые военно-морские орудия, установленные так, чтобы стрелять в сторону моря, но бесполезные против японской армии, наступавшей на Сингапур с севера по суше. В феврале, когда положение союзников ухудшилось, премьер-министр Австралии Джон Кэртин предупредил Черчилля, что его правительство будет рассматривать эвакуацию Сингапура и Малайзии как «непростительное предательство». Но военный кабинет не видел альтернативы отступлению, кроме как спасти то, что осталось от британской чести. Черчилль отдал приказ, который сводился к обороне до последней капли крови. В телеграмме генерал-лейтенанту Артуру Персивалю, главнокомандующему Малайского командования, он говорил о бессмертной славе, ожидающей защитников острова, о героической стойкости русских под Москвой и об упорной американской обороне Филиппин и Гуама.

Генерал Арчибальд Уэйвелл, верховный главнокомандующий в Тихоокеанском регионе, также выступил с краткой лекцией по истории и вопросам чести. «Я надеюсь, что вы докажете: боевой дух, на котором построена наша империя, все еще существует, – ответил Уэйвеллу Персиваль, напоминавший директора заштатной британской государственной школы. – Придет время, когда дальнейшее кровопролитие не будет иметь никакого смысла».

Восьмого февраля японские войска численностью 23 тысячи человек ворвались в Сингапур и убили несколько десятков пациентов в госпитале Александры. В боях у госпиталя британские и австралийские солдаты бросали оружие и сдавались в плен со страхом в глазах и поднятыми руками. Пятнадцатого февраля 100 тысяч солдат Великобритании и стран Содружества капитулировали. На фотографиях с места событий Персиваль держит в руке огромный «Юнион Джек» с выражением лица человека, который знает, каким будет первое предложение его некролога. «Видит Бог, мы сделали все, что в наших силах», – сказал он своему помощнику перед тем, как его взяли в плен.

Фиаско в Сингапуре и большинство предшествовавших ему неудач Британии были побочным эффектом просчета, сделанного в начале войны. Уверенные в том, что французы предоставят бо́льшую часть войск для боевых действий на суше, и отчаянно пытавшиеся избежать еще одного крупного счета, выставленного по итогам войны, Черчилль, Невилл Чемберлен и другие высокопоставленные британские должностные лица в 1939 году пришли к выводу, что на этот раз британцы будут сражаться в воздухе и на море, а войну на суше оставят французам. Теперь, почти два года спустя, Франция оказалась в руках Германии, а Великобритания изо всех сил пыталась превратить несколько миллионов новобранцев в боеспособных солдат – пока что с неоднозначными результатами. За несколько дней до капитуляции Сингапура давняя подруга Черчилля Вайолет Бонэм-Картер нашла его подавленным и напуганным. «В 1915 году, – сказал премьер, – наши люди продолжали сражаться под шквальным огнем, даже когда у них оставался один-единственный снаряд. <…> Теперь они не могут противостоять пикирующим бомбардировщикам. У нас так много людей в Сингапуре, так много людей. Им следовало поступить иначе».

Три дня спустя, чувствуя себя подавленным из-за последних событий, Черчилль передал свои обязанности капитану Ричарду Пиму, который заведовал картографической комнатой в пристройке на Даунинг-стрит. Список поводов для недовольства, озвученных премьер-министром в то утро, был довольно длинным: несправедливая критика прессы, нетерпение британского народа, хотя летом 1940 года Черчилль предупреждал, что страну ждут долгие месяцы крови, пота, слез и тяжелого труда. Затем шло «отсутствие настоящего боевого духа» в армиях Британии и стран Содружества и – самая острая для него проблема – мятежные настроения в Парламенте. Тридцать первого января Черчилль легко получил вотум доверия в Палате общин, но победа была не такой впечатляющей, как ожидалось. Голосование было задумано не как угроза расправы, а скорее как предупредительный выстрел. В стране росло ощущение, что военные действия утратили осмысленность и лишились цели. В течение последних двух с половиной лет одна и та же группа министров следовала одним и тем же курсом и получала один и тот же результат. Даже Королевский военно-морской флот, гордость нации, был обессилен. В разгар сингапурского фиаско три немецких крейсера – «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Ойген» – выскользнули из брестской гавани и средь бела дня прошли по Ла-Маншу под носом у Королевского флота.

По мере того как новости из Сингапура ухудшались, разговоры о «новых людях с новыми идеями» звучали все чаще. Новым человеком, который привлек к Черчиллю больше всего внимания, был сэр Стаффорд Криппс, до недавнего времени бывший послом Великобритании в Советском Союзе. Он был британским Вудро Вильсоном, но еще более надменным и лицемерным. Как заметил историк Ангус Колдер, в определенном смысле в Криппсе была отражена ностальгия по последнему из великих викторианских реформаторов: «Он был набожным англиканцем и отпрыском благородной семьи, несшим тяжкое бремя государственной службы». С другой стороны, Криппс был воплощением завтрашнего дня: послевоенной Британии, Национальной службы здравоохранения, национализированных отраслей промышленности и эгалитарного социалистического будущего, которого жаждала британская общественность в 1942 году. Чем выше всходила звезда Криппса, тем больше Черчилль выглядел пережитком прошлого. Британцы из рабочего класса мирились с допотопными идеями премьер-министра в 1940 году, потому что он вдохновлял их, заставлял чувствовать себя храбрыми и благородными, а также потому, что ему не было очевидной альтернативы. Теперь, когда на сцену вышел Криппс, она появилась. Чувствуя опасность, Черчилль в феврале спрятал подальше свою неприязнь к социалистическим идеям Криппса, его антиимпериалистическому ханжеству и – что, возможно, было самым тяжелым для премьер-министра – к его вегетарианству. Черчилль предложил своему сопернику место в военном кабинете. Криппс наверняка понимал, что ему преподносят чашу с ядом. Как член кабинета министров, он брал на себя часть вины, когда что-то шло не так, и не получал никаких почестей, когда дела шли хорошо. Однако, будучи уверенным, что Черчилль рано или поздно совершит роковую ошибку, Криппс решил терпеть удары судьбы в ожидании часа, когда она предоставит ему шанс.

Рузвельт также создавал трудности для премьер-министра. В конце февраля Сталин снова потребовал от Великобритании признать претензии Советского Союза на страны Балтии. Общественное мнение в США было однозначно против одобрения этих притязаний. Черчилль был более сговорчивым, так как Советский Союз был популярен среди британцев. Поразмыслив, он решил снять запрет на обсуждение пограничных вопросов до окончания войны и признать советские претензии на Прибалтику. Но, опасаясь, что это решение приведет к тому, что его обвинят в заискивании перед Сталиным, он попытался использовать неофициальную поддержку президента США в качестве прикрытия. В телеграмме Рузвельту от 7 марта он написал: «Возрастающая серьезность ситуации заставила меня почувствовать, что принципы Атлантической хартии [которая запрещала обсуждать пограничные вопросы до конца войны] не должны истолковываться как непризнание за СССР территорий, которые она оккупировала, когда на нее напала Германия. Поэтому я надеюсь, что вы сможете предоставить нам свободу действий для подписания договора».

Ответ Рузвельта был продиктован новыми данными разведки. Тесные отношения Соединенных Штатов с Великобританией заставили Советы не доверять Америке. Двенадцатого марта, через пять дней после телеграммы Черчилля, Рузвельт вызвал в Вашингтон советского посла Максима Литвинова и сделал то, что историк Гэбриэль Городецкий назвал «переломным моментом в отношениях с Россией». Президент сказал Литвинову, что отныне они должны обсуждать вопросы о границах напрямую, поскольку «вести дела с англичанами сложно». Он также написал Черчиллю необычно резкое письмо. «Я знаю, вы не будете возражать, если я откровенно скажу вам то, что думаю. Я считаю, что справлюсь со Сталиным лучше, чем ваше министерство иностранных дел или мой Государственный департамент, – начал он. – Сталин ненавидит всю вашу верхушку. Я ему нравлюсь больше и надеюсь, что так будет и впредь». Время от времени защитные механизмы президента отключались и ненадолго появлялся настоящий Рузвельт.

Весной, когда европейские столицы гудели от слухов о новом немецком наступлении, Рузвельт смягчил свою позицию по границам. Он сказал, что не будет возражать, если британское правительство подпишет секретное соглашение с Россией, при условии, что англичане не будут ставить его в известность. Однако к тому времени, когда Рузвельт высказал это предложение, Сталин потерял интерес к пограничному вопросу, что могло произойти по двум причинам. Первая: с приближением нового нападения Германии он не хотел портить отношения со своими западными союзниками. Вторая: он решил изучить возможность разрядки отношений с Гитлером. Такое уже случалось в истории советско-германских отношений. В 1917 году Ленин и Троцкий заключили соглашение с армиями кайзера, а в 1939 году Сталин и Гитлер подписали договор о ненападении. Так почему бы не попробовать в третий раз?