Текст книги "Рай: Потерянный рай. Возвращенный рай"

Книга пятая

Содержание

Приближается утро. Ева рассказывает Адаму свой беспокойный сон; ему этот сон не нравится, но он ее утешает. Затем они переходят к своим ежедневным работам. Их утренний гимн при входе в их беседку. Бог, чтобы отнять у человека возможность оправдываться, посылает Рафаила с целью увещевать его быть покорным, объяснить ему его свободу и указать на близость Врага – кто этот Враг и каков он и вообще все, что полезно знать Адаму. Рафаил нисходит в Рай; описывается его наружность. Адам, сидя у входа в свою беседку, издали видит его, идет к нему навстречу, приводит в свое жилище и угощает лучшими плодами, собранными Евой. Беседа их за столом. Рафаил исполняет данное ему поручение, рассказывая Адаму о его положении и о его Враге; по просьбе Адама он разъясняет, кто этот Враг и как он сделался таковым, начиная от первого его возмущения на Небесах и о поводе к этому возмущению: как он удалился со своими легионами на север и там убедил их восстать вместе с ним, причем соблазнил всех, кроме Абдиила, который сначала пытался отсоветовать его от этого предприятия и спорил с ним, а затем покинул Сатану.

 
Едва с востока утро золотое
Приблизилось на розовых стопах,
Жемчужною росой обрызгав землю, –
Как уж Адам проснулся, ибо сон
Имел он легкий, порожденный чистым
Пищевареньем, испареньем нежным
От скромной пищи; шелеста листов
Иль шепота ручья под нежной дымкой
Тумана предрассветного, когда
Аврора хочет распустить свой веер,
Иль пенья пташек утренних в кустах
Довольно было, чтобы он проснулся.
Тем более он удивлен был, видя,
Что Ева не проснулась: беспокойно
Она дышала, кудри разметав,
С горящими щеками. Приподнявшись,
Влюбленным взором, с нежностью сердечной,
Смотрел Адам на эту красоту,
Которая и в сне и в пробужденьи
Была особой прелести полна.
Затем он кротким голосом, подобно
Зефиру, обвевающему Флору[113]113
  Флора –  римская богиня цветов, отождествляется с греческой Хлоридой, супругой Зефира, бога западного ветра.


[Закрыть],
Ее руки коснувшися, сказал:
 
 
«Проснись, моя красавица-супруга,
Последняя, бесценная находка,
Последний, самый лучший дар Небес,
Мой друг и вечно новая мне радость!
Проснись! Смотри: уже сияет утро,
И нас зовут уж свежие поля;
Встань, чтобы нам не пропустить восхода,
Чтоб посмотреть, как пышно уж взошли
Посадки наши нежные, как дивно
Лимонная вкруг роща расцвела,
Что каплет с мирры и с травы душистой,
Как все природы краски хороши,
Как на цветке пчела уже уселась
И сладкий сок старается извлечь!»
 
 
Так он шептал –  и разбудил супругу;
Она же, взор со страхом на него
Уставив и обняв его, сказала:
«О ты, один, в ком думы все мои!
В ком слава вся моя, все совершенства!
Как рада видеть я твое лицо,
Как рада я, что утро возвратилось!
Ах, в эту ночь (такой еще доныне
Не знала ночи я) не о тебе
Я грезила, как прежде, –  если точно
Все то, что мне приснилось, были грезы;
Я грезила не о работах дня
Минувшего, не о труде на завтра, –
Обида и смятенье снились мне,
Каких до этой ночи беспокойной
Не знала я. Послышалось мне вдруг,
Что кто-то, наклонясь мне близко к уху,
Зовет меня –  так ласково –  гулять;
Я думала, что это твой был голос.
Он говорил: встань, Ева; что ты спишь?
Так хорошо теперь, прохладно, тихо;
Молчанье нарушает лишь одна
Ночная птица нежная, что в сладком
Томленьи песню страстную поет;
Луны лик полный царственно сияет
И теням ночи прелесть придает.
И для чего? Никто того не видит;
Лишь небо смотрит тысячью очей;
Но на кого смотреть природа жаждет
Всего охотней, как не на тебя,
Чей вид –  всем радость, всем очарованье,
Чья красота влечет к себе весь мир?
На этот зов –  как будто твой –  я встала,
Но не нашла тебя; и я пошла
Тебя искать; одна блуждала долго
И по путям каким-то вдруг пришла
Я к Дереву запретному познанья.
Оно прекрасным показалось мне –
Прекрасней, чем я днем его видала,
И я смотрела на него, дивясь.
Тут кто-то рядом стал со мной –  крылатый,
Подобный видом жителям Небес,
Которые являлись нам с тобою;
С его кудрей струился аромат
Амброзии. И он смотрел на древо.
– О дивное растенье, –  молвил он, –
Как ты плодами чудными богато!
Ужель никто тебя не облегчит
От бремени такого –  не захочет
Никто отведать сладости твоей?
Никто –  ни Бог, ни человек? Ужели
Познанье так должны мы презирать?
Что тех плодов вкусить мешает? Зависть
Иль осторожность тот запрет внушила?
Но запрещай кто хочет: никому
Не дам я отстранить меня отныне
От благ, тобой предложенных, –  затем
Ты и растешь. И тут, не медля боле,
Отважную он руку протянул
И, плод сорвав, его отведал. Ужас
Сковал меня при дерзких тех словах,
Поддержанных таким же дерзким делом,
А он возликовал: о дивный плод
Божественный! Сам по себе ты сладок,
Но вдвое слаще, сорванный так смело!
Мне кажется, что здесь он запрещен
Лишь потому, что для богов он нужен
Иль может превратить людей в богов!
И почему ж не превратиться людям
В богов? Добро, чем более оно
Распространится, тем обильней станет;
Тем не унижен будет и Творец,
А лишь получит более почета.
Приди ж и ты, счастливое созданье,
Прекрасное, как Ангелы Небес, –
Воспользуйся и ты плодом тем, Ева!
Блаженна ты –  еще блаженней станешь,
Хоть и не станешь лучше, чем была.
Вкуси плода и будь с тех пор богиней
Среди богов; не только на земле
Ты будешь жить, а воспаришь и в воздух,
Подобно нам; потом и в Небеса
Проникнешь ты, как это заслужила;
Увидишь ты, как боги там живут,
И заживешь там и сама, как боги.
Так он сказал, и ближе подошел,
И часть плода, которым так отважно
Он овладел, к устам моим поднес.
Приятный, вкусный аромат так сильно
Тогда мой голод возбудил, что мне
Казалось невозможным не отведать
Плода, –  и я отведала его.
И вдруг я с ним под облака взлетела
И видела, как подо мной Земля
Простерлась вдаль и вширь неизмеримо,
Открыв разнообразные виды;
И я дивилась своему полету
И возвышенью дивному. Но вдруг
Исчез мой спутник, я же вниз упала
И погрузилась вновь в глубокий сон.
О, как теперь я рада, что проснулась
И что все это было лишь во сне!»
 
 
Так рассказала Ева все, что было
С ней ночью. Грустно молвил ей Адам:
 
 
«Друг милый, совершеннейший мой образ
И половина лучшая моя!
Не менее, чем ты, и я взволнован
Тревогами твоими в эту ночь,
И весь твой сон не нравится мне странный:
Боюсь, что происходит он от Зла.
Откуда бы, однако, Злу явиться?
В тебе его быть не могло: ты чистой
Сотворена. Но знай, что есть в душе
Способностей немало низших; разум –
Их вождь, а вслед за ним воображенье
Владеет ими. От предметов внешних,
Которые пять чувств во время бденья
Воспринимают, создает оно
Нам образы –  воздушные виденья;
Соединяя их иль разделяя,
Наш разум строит все, что утверждать
Иль отрицать мы можем, образуя
То, что зовется знаньем или мненьем;
Когда ж природа отдыхает, он
В свое жилье отдельное уходит.
И вот порой, в отсутствие его,
Ему воображенье подражает,
Но, образы некстати съединив,
Смятенье лишь нередко производит –
Особенно во снах, –  в словах и деле
Перемешав прошедшее с позднейшим.
Мне кажется, подобное же сходство
Я нахожу меж этим сном твоим
И нашею беседой накануне,
Хотя и с неким странным прибавленьем.
Но не грусти о том: нередко Зло
Приходит Богу или человеку
На ум и, не одобрено, опять
Уходит прочь, не оставляя вовсе
Ни пятен, ни ущерба за собой.
Так и теперь питаю я надежду,
Что то, чего страшилась ты во сне,
Ты наяву решительно отвергнешь.
Не бойся же, не омрачай печалью
Ты этот взор, который должен быть
Яснее и приветливей, чем утро,
Улыбкою встречающее мир!
Пойдем теперь к занятьям нашим новым
Меж свежих рощ, фонтанов и цветов,
Открывших выход лучшим ароматам,
Которые в них накопила ночь
Тебе на утешенье и на радость!»
 
 
Так ободрял он милую супругу,
И вскоре успокоилась она,
Но все ж из глаз стряхнула по слезинке,
Их поспешив кудрями отереть.
Другие ж драгоценные две капли,
Которые стояли в тех очах,
Как в хрустале прозрачном, поцелуем
Он снял как знак ее печали нежной
И страха пред грозившим ей грехом.
Так прояснилось все, и снова дружно
Они стремятся в поле; но сперва,
При выходе из-под тенистой крыши,
Когда блеснул пред ними свет дневной
И показалось солнце, лишь недавно
Взошедшее над краем океана,
Послав свои росистые лучи
Вдоль по Земле, во весь восток широкий,
К полям счастливым Рая и Эдема,
Они склонили головы свои
И начали обычные молитвы,
Которые, как утреннюю дань,
Они всегда усердно возносили
В различной форме. Слов разнообразье,
Как и восторг священный, украшали
Непроизвольно их хвалу Творцу;
Сама собой у них слагалась песня
И красноречье сладкое лилось,
С их уст легко то прозой, то стихами,
Звучнее лютни или арфы нежной:
 
 
«Твои все это славные дела,
Отец добра, Владыка Всемогущий!
Твое созданье этот чудный мир, –
О, как же должен сам Ты быть чудесен!
Неизреченный, выше всех Небес
Ты восседаешь; Ты для нас невидим,
Иль слабо лишь Тебя мы узнаём
В делах Твоих малейших, –  но и в этом
Твоя нам благость вечная видна,
Которая превыше наших мыслей,
Как вечное могущество Твое!
О, говорите те, кто лучше может,
Чем мы, Его поведать, –  дети света,
Вы, Ангелы! Вы видите Его,
Вы славите Его вокруг престола
Святой небесной песнью день и ночь!
Вы, на Земле и Небе все созданья,
Соединитесь, чтоб Его хвалить!
Пусть в той хвале Он первый, и последний,
И средний будет –  вечно, без конца!
И ты, из звезд прекраснейшая, ночи
Последнее звено иль, лучше, первый
Восхода вестник, верный дня залог,
Венчающий кружком своим блестящим
Улыбку утра, восхваляй Его
В своей ты сфере в сладкий час рассвета!
И ты, о солнце, око и душа
Вселенной, громко о Его величьи
Свидетельствуй, звучи Ему хвалой
В своем теченьи вечном –  при восходе,
На высоте зенита, на закате!
И ты, луна, которая то солнце
Встречаешь при восходе, то бежишь
С толпою неподвижных звезд, влекомых
Движеньем и вращеньем небосвода,
И вы, пять прочих странствующих звезд,
Свершающих таинственный свой танец
В гармонии чудесной, воспевайте
Хвалу Тому, Кто свет воззвал из тьмы!
Ты, воздух, вы, все прочие стихии,
Старейшее рожденье недр природы, –
Вы в непрерывном беге четверном,
В смешении своем разнообразном
Дающие питанье всем вещам, –
Всегда Творца великого хвалите!
Вы, влажные туманы и пары,
Что серыми вздымаетесь волнами
С дымящихся озер иль с гор высоких,
Пока вас солнце не позолотит, –
Вздымайтесь в честь Создателя вселенной,
Чтоб свод небесный тучами одеть
Иль пасть дождем на жаждущую сушу
И тем хвалу Великому воздать!
Вы, ветры, с четырех углов вселенной
Несущие дыхание свое, –
Его хвалите тихо или громко!
Вы, сосны исполинские, качайте
Вершинами и с вами все растенья,
Главу свою склоняя перед Ним!
Вы, ручейки, в своем журчащем беге
Прозрачных струй мелодией живою
Гремящие, –  Его хвалите вы!
Вы, все живые души в этом мире,
Свои соедините голоса!
Вы, птицы, чьи восходят песнопенья
До врат небесных, –  на своих крылах
К Нему свою хвалу вы возносите!
Вы, твари все, скользящие в воде,
Иль по полям шагающие статно,
Иль по земле ползущие внизу, –
Свидетелями будьте –  воспевали ль
Ему хвалу мы вечером и утром,
В долинах, на холмах иль у ручьев
В тени дерев, дабы Его прославить!
Хвала Тебе, Владыка всей вселенной!
О, будь столь благ, чтоб дать нам лишь добро!
И если Зло к нам в эту ночь прокралось,
Рассей его, как свет рассеял тьму!»
 
 
Так оба, непорочные, молились,
И в мысли их мир прочный низошел,
И обрели они покой желанный.
Затем они к своей работе сельской
Спешат, меж трав росистых и цветов,
Туда, где плодоносные деревья
Свои чрезмерно ветви распростерли
И где была нужна работа рук,
Чтоб помешать излишнему сплетенью,
Иль где потребно было виноград
Обвить вкруг ильма: нежно, как супруга,
Он обнял крепкий мужественный ствол
И кисти вкруг росистые развесил,
Плодом усыновленным украшая
Его сухие ветви. Милосердно
Взирал на них великий Царь Небес.
И вот к Себе призвал Он Рафаила,
Общительного духа, что когда-то
Сопровождал Товию[114]114
  …Рафаила, общительного духа, что когда-то сопровождал Товию… –  см. примеч. к с. 117.


[Закрыть] и его
От смерти спас в опасном браке с девой,
В замужество вступавшею семь раз.
 
 
«Ты слышал, Рафаил, –  сказал Предвечный, –
Что Сатана, из Ада ускользнув
И долгий путь пройдя сквозь бездну мрака,
Творит в Раю, –  как ночью он смущал
Чету людей, как в их лице намерен
Он разом погубить весь род людской.
Иди ж и проведи как друг в беседе,
В Раю с Адамом половину дня.
Его ты встретишь там в тени беседки,
Куда, чтоб зной полудня переждать
И отдохнуть там от труда дневного,
А также чтоб поесть или уснуть,
Придет он. Поведи свою беседу
Так, чтобы понял он, сколь он блажен
И что блаженством этим он владеет
Вполне свободно, волею своей;
Скажи ему, что так как эта воля
Свободна, то изменчива она;
Остереги его, дабы не слишком
Себя он в безопасности считал;
Открой ему, напротив, всю опасность
И от кого ему она грозит;
Открой ему, кто Враг его, который
Отпал недавно от Небес, а ныне
Стремится, чтоб другие точно так,
Как он, свое утратили блаженство.
Насильем? Нет, в том встретит он преграду:
Коварством, ложью действовать он будет.
Об этом всем дай человеку знать,
Чтоб он, по воле собственной нарушив
Святой завет, не мог потом сказать,
Что был застигнут он врасплох, что не был
Предупрежден иль предостережен».
 
 
Так говорил ему Отец наш Вечный
И тем всю справедливость совершил.
Святой же Ангел, выслушав веленье,
Его немедля начал исполнять.
Средь тысячи блестящих Духов Неба,
Стоял он, крылья пышные свои
Сложив вокруг себя; легко вспорхнул он
Из их среды и быстро полетел
Сквозь Небеса; все ангельские хоры
Повсюду расступились перед ним,
Путь открывая через эмпиреи.
Вот он домчался до небесных врат,
И перед ним они раскрылись сами
На золотых своих петлях –  так дивно
Божественный их Зодчий сотворил.
Ни облачком, ни звездами отсюда –
Ничем его не заслонялся взор,
И Землю он перед собой увидел,
Хоть малою казалася она,
Подобная другим блестящим сферам, –
Узрел на ней и Божий сад, и кедры,
Венчавшие высокие холмы.
Ее ясней он различал, чем ночью
Мог Галилей, смотря в свое стекло,
Увидеть то, что он считал за страны
И области на светлом лунном диске,
Ясней, чем лоцман видит средь Циклад
Пятном туманным Самос или Делос,
Вдали встающий. Наклонясь вперед,
Летит он быстро сквозь эфир небесный
Среди миров; вот рассекает он
Полярный ветер быстрыми крылами;
Вот реет он уж в воздухе земном
На высоте орлиного паренья,
И на него вокруг дивятся птицы:
Он фениксом является меж них[115]115
  …Он фениксом является меж них… –  Феникс – мифическая птица египтян, которая через каждые 500 лет, когда умирал ее отец, прилетала в храм солнца, чтобы схоронить там пепел отца, положенный в яйцо из аравийской смолы.


[Закрыть]
Единственным, который, пепел свой
Неся, летит в египетские Фивы,
Чтоб схоронить его во храме солнца.
Вот он уже спустился на утес
Восточный Рая, образ свой обычный
Приняв: шестикрылатый Серафим,
Со всех сторон он осенен крылами,
Из коих два, с его широких плеч
Спускаясь, пышной мантиею царской
Ему роскошно одевали грудь,
Другие два легли, как звездный пояс,
Вкруг чресл его, покрывши их и бедра,
Как разноцветный золотистый пух,
А третья пара покрывала ноги,
От пяток исходя, кольчугой нежной
Из перьев, светлых, как лазурь небес.
Так он стоял, подобный сыну Майи[116]116
  Майя –  дочь Атланта, у которой от Зевса родился Гермес (Меркурий).


[Закрыть],
И оперенье отряхал свое,
Небесное вокруг благоуханье
Распространяя. Ангелы, на страже
Стоявшие, тотчас его узнали
И с почестями встретили его,
Согласными с его высоким саном
И порученьем Господа ему:
Им было ясно, что за неким делом
Великим он ниспослан. Их шатры
Блестящие он миновал и вскоре
Вошел в благословенные поля
Чрез рощи мирры, кассии и нарда,
Струившие бальзам из всех цветов;
Здесь роскошью безумною природа
Блистала в первой юности своей,
И девственной фантазией играла,
И расточала сладости вокруг
Без всякого числа и без расчета.
Адам увидел издали его
Сквозь лес душистый, сидя у беседки
В тени, при входе; солнце в этот час,
В зенит поднявшись, жаркими лучами,
Казалось, проникало в глубь земли
И согревало даже свыше меры.
Внутри ж беседки Ева в это время
Готовила обед из разных сочных
Плодов, дающих аппетит здоровый,
И, чтобы жажду утолить, питье
Из сладких соков, молоку подобных,
Различных ягод и из винограда.
Ее окликнул радостно Адам:
 
 
«Иди сюда, смотри скорее, Ева!
Вот вид, достойный зренья твоего!
Смотри, какое чудное виденье
Подходит к нам по этому пути, –
Как будто бы второе солнце в полдень
Взошло! Быть может, новую приносит
Нам заповедь небесный тот посол
И удостоит нас быть нашим гостем.
Иди же –  все, что лучшего в запасе
Имеешь ты, обильно собери,
Чтоб с честью принят был небесный странник.
Прилично нам даятелю воздать
Его деяньем, щедро уступая,
Что щедро нам дано; природа здесь
Роскошно множит рост свой плодоносный,
И чем ее мы больше облегчим
От бремени, тем даст плодов нам больше:
Она велит запасов не жалеть!»
 
 
«О мой Адам, –  ему сказала Ева, –
Комок земного праха, освященный
И одухотворенный Богом! Малый
Достаточен запас, когда вокруг
В любое время и на каждой ветви
Висят повсюду зрелые плоды,
За исключеньем разве тех, что лучше
Становятся от сохраненья, или
Тех, коих сок чрезмерно водянист
И от броженья портится. Однако
Я поспешу сорвать со всех дерев,
Со всех растений самый лучший выбор
Плодов и сочных овощей, чтоб мог
Гость ангельский наглядно убедиться,
Что на Земле свои рассыпал блага
Бог столь же щедро, как и в Небесах».
 
 
Так говоря, поспешно обратилась
К своим делам хозяйственным она,
Полна забот, чтоб выбрать угощенье
Как можно лучше и в таком порядке,
Чтоб вкус один другому не вредил,
Чтоб кушанья не портили друг друга,
Плохим соединеньем, но, напротив,
Ласкали б вкус приятной чередой.
Итак, она старается, срывая
Со всех ветвей все, что дает Земля,
Мать общая, –  что в Индии Восточной
Иль Западной она приносит нам,
На берегах Понтийских или Пунийских[117]117
  …На берегах Понтийских или Пунийских… – Понт – область малоазийского побережья Черного моря, и побережье Карфагена (берега Пунийские) славились своим плодородием.


[Закрыть]
Иль там, где Алкиной[118]118
  Алкиной – царь феаков, радушно принявший у себя Одиссея («Одиссея», глава 12).


[Закрыть] царил, –  плоды
Возможных всех сортов –  то с жесткой кожей,
То с мягкою, то с длинно-волосистой,
То в скорлупе –  и щедрою рукой
Все ставит их на стол; а для напитков
Искусно выжимает виноград
И безобидный муст готовит, также
Разнообразных ягод сладкий сок
И молоко растительное, ловко
Плодов различных косточки разбив.
Есть у нее и чистые сосуды
Для этих всех напитков. Наконец
Спешит она душистыми ветвями
И розами устлать беседки пол.
 
 
Меж тем великий праотец наш общий,
Поднявшися, пошел навстречу гостю,
Неся богоподобному привет.
Он шел один, без всякой свиты, кроме
Своих природных совершенств: он сам.
В себе самом носил свой сан высокий,
Торжественней, чем скучная вся пышность
Князей, с их длинной свитою коней,
Ведомых за узду, и слуг в одеждах,
Покрытых златом, чтобы ослепить
Толпу, на них взирающую жадно.
Приблизившись, Адам хотя без страха,
Но с кротким подчиненьем и почтеньем
Склонился перед высшим существом
И молвил: «Ты, я вижу, небожитель:
Не кто иной, как жители Небес,
Не обладает образом столь дивным;
И так как ты с престола в Небесах
Сошел сюда в блаженные селенья,
Своим их посещением почтив,
То удостой у нас двоих, которым
Всевышний дал край этот во владенье,
Провесть отдохновения часы
В тенистой той беседке и отведать
Все то, что сад нам лучшего дает,
Пока спадет полудня зной великий
И солнце, ниже к западу сойдя,
Нам принесет желанную прохладу».
 
 
И доблестный ответил Ангел кротко:
«Адам, затем сюда я и пришел;
Притом ты создан так и обитаешь
В таком блаженном месте, что достоин
К себе небесных Духов приглашать.
Пойдем с тобою в тень твоей беседки;
Весь день, пока к нам вечер не придет,
Я быть могу с тобой». И вот в древесный
Приют они пришли, который им,
Как дерево Помоны[119]119
  Помона – римская богиня древесных плодов.


[Закрыть], улыбался
И ароматом сладостным дышал;
Его собою украшала Ева,
Одетая лишь собственной красой,
Прекраснее стократ, чем Нимфы леса
Иль три богини, в наготе своей
На древней Иде спорившие гордо[120]120
  …три богини, в наготе своей на древней Иде спорившие гордо… – Афродита, Гера и Афина, предложившие Парису судить, кто из них прекраснее.


[Закрыть].
Приветствуя посланника Небес,
Она нужды в одежде не имела,
Как добродетель чистая, и мысли
Нескромные не красили ланит.
Ей Ангел произнес привет священный –
Такой, который много лет спустя
Услышала Пречистая Мария,
Вторая Ева: «Радуйся, о мать
Людского рода! Плодоносным чревом
Своим ты миру больше дашь сынов,
Чем эти все плоды разнообразных
Древес Господних на твоем столе!»
 
 
Обширный стол составлен был из дерна.
Сиденья были мшистые вокруг,
А на столе обильно возвышалось
Все то, что осень щедрая дает:
Здесь, впрочем, и весна и осень дружно
В дарах участье принимали. Краткий
Перед обедом велся разговор,
Без опасенья, что обед простынет;
Затем сказал наш праотец: «Небесный
Наш гость, отведай разнородных благ,
Которые Земля дает без меры
На пропитанье и в усладу нам
По повеленью нашего Кормильца,
От Коего исходит все добро.
Быть может, пища эта и безвкусна
Для Духа, но другой не знаю я:
Ее лишь всем дает Отец Небесный».
Ему ответил Ангел: «Потому
То, что дает Он (да поется вечно
Хвала Ему!) на пищу человеку,
Который сам отчасти также Дух,
Пригодно в пищу и чистейшим Духам,
И требует подобной чистой пищи
Бесплотное настолько ж существо,
Как существо разумное людское.
В том и другом немало низших есть
Способностей и чувств; то и другое
Способно видеть, слышать, обонять
И осязать, имеет вкус и в тело,
Переварив, употребляет пищу,
А после, превращенье претерпев,
Телесное становится духовным.
Знай: все, что Богом создано, должно
Поддерживаться пищей; элементы
Грубейшие тончайшим на питанье
Идут: земля собой питает воду,
Вода и суша –  воздух; воздух кормит
Собой огни небесные, и низший
Из них –  луну; когда на лунном лике
Ты видишь пятна, это след нечистых
Паров земных, которые еще
В субстанцию луны не превратились.
И месяц также испаряет пищу
С сырого шара в высшие миры:
А солнце, всем им свет свой уделяя,
Питается от влажных их паров
И каждый вечер трапезу вкушает,
Спускаясь в океан. Хоть в Небесах
Амброзией цветут деревья жизни
И нектара исполнен виноград,
Хоть каждый день мы утром собираем
Со всех ветвей медовую росу
И перлами усеяна там почва,
Но Бог и здесь, по благости Своей,
Рассыпал столько новых наслаждений,
Что можно их с небесными сравнить.
Поэтому не думай, что способен
Твоим я угощеньем пренебречь».
 

 
Затем, за стол усевшись, приступили
Они к еде; и Ангел также ел –
Не кажущимся образом, для виду,
Как богословы любят толковать:
Он обнаружил настоящий голод
И с аппетитом пищу поглощал,
Дабы ее усвоить; проникает
Она легко и быстро в тело духов.
И удивляться этому нельзя,
Коль скоро мы припомним, что алхимик
Огнем углей коптящих превращает –
Иль думает, что может превратить, –
Металлы, из руды простой и грязной
Добытые, в сверкающее злато.
Нагая Ева, за столом служа,
Им сладостями кубки наполняла.
О милая невинность, райской сени
Достойная! Теперь, как никогда,
Заслуживать могли бы извиненья,
В тебя влюбившись, Божии сыны!
Но в их сердцах любовь без страсти плотской
Царила; ревность им была чужда,
Которою любовник оскорбленный
Терзается, в ней Ад свой находя.
Когда ж они питьем и вкусной пищей
Насытились, себя не отягчив, –
Тотчас же мысль явилась у Адама –
Не упустить благоприятный случай
Беседы этой важной, чтоб узнать
Побольше о делах иного мира,
О жизни тех, которые его
Во всем столь выше, чей лучистый образ
Божественным блистает отраженьем,
Чьи дарованья высшие и силы
Столь превосходят силы человека.
И вот к слуге высокому Небес
Такую речь он скромную направил:
 
 
«Сожитель Бога! Ныне вижу я,
Как человека ты почтил любовью.
Сюда, под кровлю низкую мою,
Ты снизошел, земных плодов отведал;
Хоть пища та –  не ангельская, все ж
Ее с такою принял ты охотой,
Что, кажется, небесные пиры
Тебя насытить лучше не могли бы, –
А как их можно с нашими сравнить?»
 
 
Ему ответил иерарх крылатый:
«Адам, единый Всемогущий есть,
От Коего все вещи происходят
И снова возвращаются к Нему,
Коль от добра они не отвратятся.
Все совершенным создано, из общей
Материи первичной, в разных формах
И степенях субстанции иль жизни, –
Но тем духовней, утонченней, чище,
Чем ближе по природе к Божеству
Иль чем к Нему усерднее стремится
В своей особой деятельной сфере.
Таким путем духовной высоты
И тело может достигать по мере
Способностей своих. Так от корней
Зеленый стебель высшего устройства
Восходит вверх; он производит листья
Еще воздушней; наконец дает
Цветок прекрасный, в высшем совершенстве
Струящий свой духовный аромат;
Цветок и плод, как пища человека,
В нем достигая высших степеней,
Претерпевают дальше превращенье
В дух жизненный, животный и разумный:
Так жизнь и чувство создают они,
И пониманье, и воображенье;
От них душа имеет разум свой,
Притом двоякий: или к рассужденью
Он больше склонен, или к созерцанью;
Вам первое присуще, нам –  второе;
Различие лишь в степени, а суть –
Одна у них. Итак, не удивляйся,
Что вещи, Богом посланные вам
На благо, я, как вы, не отвергаю,
А ем и также превращаю в тело
Мое. Придут, быть может, времена,
Когда и люди с Ангелами вместе
Жить будут и привыкнут к их еде,
Найдя ее не слишком легкой пищей;
Быть может, под влияньем пищи этой
И ваше тело превратится в дух
И, окрылясь, как мы, в эфир небесный
Поднимется иль будет обитать,
По выбору, здесь иль в Раю небесном.
Возможно это, если сохраните
Покорность вы и верную любовь
Сыновнюю к Тому, Чьи вы созданья.
До тех же пор спокойно наслаждайтесь
Блаженством всем, которое вместить
Вы можете в блаженном этом месте,
Пока у вас на большее нет сил».
И патриарх людей ему ответил:
«Дух благосклонный, милосердый гость!
Ты дивно описал мне путь, которым
Расширить наше знанье можем мы;
Ты разъяснил мне лестницу природы
От центра до окружности ее,
По ступеням которой, в созерцанья
Созданий Божьих, к Богу восходить
Мы понемногу можем. Но скажи мне,
Что значит это предостереженье –
Что мы должны покорность сохранить?
Как можем мы не сохранить покорность
Тому иль позабыть любовь к Тому,
Кто сотворил нас из земного праха
И поселил в таком чудесном месте,
Где мы блаженны выше меры, –  больше,
Чем мы желать могли бы иль мечтать?»
 
 
Тут Ангел молвил: «Сын Земли и Неба,
Внемли моим словам. Своим блаженством
Ты Господу обязан; если сможешь
Блаженство это сохранить, то будешь
Обязан тем себе лишь одному,
Через свою покорность: помни это!
О том тебя предупреждаю я.
Тебя Бог создал, правда, совершенным,
Однако же не неизменным; правда,
Ты по природе добр, но сохранить
Ту доброту в твоей полнейшей власти.
Свободною владеешь волей ты,
Нет над тобой судьбы, тебе безвестной,
И нет необходимости слепой.
Покорности Бог хочет добровольной,
Не принужденной, коей никогда
Не примет Он; подумай, в самом деле,
Как могут несвободные сердца
Быть в верности испытаны? Как может
Служить Ему охотно тот, чья воля
Судьбой заране определена
И выбора в поступках не имеет?
Я сам и Силы ангельские все,
Сидящие пред Богом на престолах,
Блаженны точно так же, как и вы,
До тех лишь пор, пока Ему покорны,
И нет иной опоры нам! Мы служим
Ему свободно, ибо любим мы
Его вполне свободно; в нашей воле –
Любить Его иль не любить, держаться
Его –  иль пасть. И некие уж пали,
Ему покорность преступив, и были
Низвергнуты с Небес в глубокий Ад.
О страшное паденье! От такого
Блаженства –  и в такую бездну бед!»
 
 
Ему сказал великий прародитель:
«Божественный наставник! Слушал я
Твои слова с вниманьем глубочайшим
И с большим наслаждением, чем пенье
Ночное Херувимов на холмах
Окрестных; знаю также, что я создан
Вполне свободным в воле и в поступках;
Но все же я уверен был всегда,
Уверен и теперь, что не забудем
Мы никогда к Создателю любви
И что повиноваться будем вечно
Единому, Которого веленья
Столь праведны. Но то, что ты сказал
О происшедшем в Небесах, сомненья
Внушает мне; желал бы я услышать
Поболее, коль согласишься ты,
О тех событьях. Странно и чудесно
Должно быть это; выслушана быть
В безмолвии глубоком эта повесть
Достойна. Но пред нами –  долгий день:
Окончило едва лишь половину
Своей дороги солнце и теперь
Путь остальной едва лишь начинает
По кругу необъятному Небес».
 
 
Так умолял Адам; и Рафаил,
Немного поразмыслив, согласился:
 
 
«Великого, о первый из людей,
Ты просишь у меня; к задаче трудной
И грустной мне придется приступить.
Как рассказать в словах, для человека
Понятных, все дела незримых духов
Враждующих? Как расскажу без горя
О гибели столь многих, прежде славных
И совершенных до паденья их?
Как, наконец, открыть и выдать тайны
Иного мира –  и законно ль это?
Но ради блага твоего готов
Решиться я на это; то, что выше
Людского пониманья, постараюсь
Тебе я объяснить, уподобляя
Духовное телесному; а впрочем,
Земля, быть может, только неба тень,
И более небесное земному
Подобно, чем привыкли думать вы.
 
 
«Еще мир этот не существовал;
Хаос царил в местах, где ныне Небо
Вращается и где теперь Земля
Подвешена за центр. И вот однажды
Великий год небесный день принес
(Затем, что даже в вечности движенье
Во времени свершается и мерит
Оно собой все временные вещи
Прошедшим, настоящим и грядущим) –
День роковой, когда высокий зов
Властителя все ангельские рати
Пред троном Всемогущего собрал.
Со всех концов Небес они явились,
Бесчисленны, с начальствами своими,
В блистательном строю. Подъяты пышно,
Сверкали мириады мириад
Хоругвей и знамен высоких, вея
Над ними и собою означая
Деленье на подвластные отряды
И степени; носили те знамёна
Блестящие –  святые знаки дел
И подвигов великих, совершенных
Любовию и ревностью святой.
Когда в неописуемо громадном
Пространстве, круг за кругом, обступили
Они Его сияющий престол,
С горы высокой пламенной, которой
Вершина так сияла, что была
Невидима, Отец наш Бесконечный,
Имея одесную во блаженстве
Божественного Сына, нам изрек:
 
 
«Вы, Ангелы, внемлите, дети света,
Престолы, Власти, Доблести и Силы,
Навеки непреложный Мой завет:
Сегодня я родил Того, кто будет
Моим Единым Сыном называться;
Его на сей святой горе на царство
Помазал Я; Он будет одесную
Меня сидеть; Он будет ваш Глава;
И Я дал клятву пред Самим Собою,
Что будут все пред Ним на Небесах
Склонять свои колена, признавая
Его навеки Господом своим.
Он –  Мой наместник; под Его правленьем
Единою все слейтеся душой
В блаженстве вечном. Тот, кто непокорен
Ему, –  Мне непокорен; тот нарушил
Навек союз священный между нами,
Отпал от Бога он и лицезренья
Блаженного; низвергнут будет он
Во тьму и бездну и томиться будет
Там вечно, без возврата, без конца!»
 
 
Так говорил нам Всемогущий; всеми,
Казалось, речь одобрена была, –
Казалось так, на деле же –  не всеми.
Как и другие праздничные дни,
День этот проведен был в песнопеньях
Вокруг горы священной той и в плясках
Мистических, скорей всего подобных
Движениям планет на небосводе
И прикрепленных звезд на нем: так сложны,
Запутанны они, так сплетены,
Что в них как будто вовсе нет порядка, –
Однако же тем правильней они,
Чем кажутся неправильней. При этом
Такие песни сладкие звучали
Божественной гармонией, что им
Сам Бог внимал с великим наслажденьем.
Вот наконец и вечер подошел
(На Небесах у нас есть также вечер
И утро, ради смены, нам приятной,
Хотя необходимости в том нет), –
И после пляски к сладкому обеду
Охотно приступили все: повсюду,
Где их круги стояли, вдруг явились
Столы и пища Ангелов на них;
Пурпурный нектар там сверкал в сосудах
Жемчужных иль алмазных иль из злата
Массивного, и дивное вино
Небесных виноградников струилось.
Возлегши на цветах и увенчав
Главы цветами, пили и вкушали
Они в своем блаженном единеньи,
Бессмертием и радостью дыша,
Не пресыщаясь, ибо полной мерой
Избыток служит там, перед лицом
Владыки Всеблагого, эти блага
Дарившего им щедрою рукой
И радостно взиравшего на радость.
Вот ночь уже спустилась в облаках,
Амброзию струивших, от вершины
Горы высокой Божией, откуда
И свет и тень исходит; изменило
Свой лик блестящий небо в полусвет,
Приятный взору (темным не бывает
Там покрывало ночи), –  отдых сна
На всех спустился розовой росою
(Лишь око Бога никогда не спит);
По всей равнине, вширь и вдаль, –  обширней,
Чем если бы весь этот шар Земли
В одну развернут плоскость был (громадны
Владенья Бога), –  ангельские рати,
В бесчисленных отрядах и полках,
Расположили лагерь вдоль теченья
Живых потоков, меж деревьев жизни;
Равнина вдруг покрылась без числа
Шатрами и беседками, в которых,
Обвеяны прохладным ветерком,
Спокойный сон свой Ангелы вкушали.
Не спали только те, кто вкруг престола
Всевышнего по очереди пели
Хвалебный дивный гимн Ему всю ночь;
Не спал и Сатана (зови отныне
Его ты этим именем: иное
Носил он прежде имя, но его
На Небесах с тех пор не произносят).
Один из первых, если не первейший
Он был среди Архангелов, велик
Могуществом, благоволеньем Бога
И чином выдающимся своим,
Но завистью был отягчен глубокой
К Божественному Сыну, в этот день
Почтенному Отцом Своим великим,
Который объявил Его Царем,
Помазанным Мессиею; дух гордый
Не мог такого зрелища снести
И счел себя обиженным; глубокой
Досадою и злобой он проникся;
И вот, как только полночь принесла
Всеобщий сон отрадный и молчанье,
Решился он, собрав все легионы
Свои, покинуть гордо этот край,
С презреньем удалиться от престола
Всевышнего, покорность преступив;
И, разбудив ближайшего по чину
К себе, повел такую тайно речь:
 
 
«Спокойно спишь ты, дорогой товарищ?
Ужель твои смежает веки сон?
Ужели ты забыл, что за веленье
Слетело с уст Всевышнего вчера?
Ты поверять свои привык мне думы,
Как я всегда свои тебе вверял;
Когда не спали, были мы согласны, –
Ужели сон теперь нас разлучит?
Даны, как видишь, новые законы
Тем, кто царит; у тех, кто подчинен,
Должны и мысли новые возникнуть,
И вновь теперь мы обсудить должны,
Что, может быть, произойдет отныне.
Подробнее об этом говорить
Небезопасно здесь; сбери ж скорее
Старейшин всех от этих мириад,
Которыми начальствуем мы оба,
И сообщи приказ им мой: спешить,
Пока не снят покров тенистой ночи,
Со всеми, чьи знамена мне покорны,
В край северный, в подвластную нам область,
Чтоб обсудить и приготовить там
Прием достойный нашему Мессии,
Великому Царю, и восприять
Его веленья новые; все царство
Он, торжествуя, будет обходить
И нам дарует новые законы».
 
 
Так говорил ему Архангел лживый
И подчинил влиянью своему
Зловредному доверчивую душу
Соратника, который стал сзывать
По одному правителей подвластных
И рассказал, что слышал: что верховный
Глава велит поднять великий стяг
И выступить в поход, пока не сняты
С небес покровы темноты ночной.
При этом он им объяснил причину
Распоряженья этого, а также
В них постарался ревность возбудить
Двусмысленною речью и разведать
Их верность иль невинность совратить.
Но все они повиновались сразу
Велению и зову своего
Великого властителя: недаром
Великое он имя в Небесах
Имел и чином был весьма возвышен.
Лицо его влекло их за собой,
Как утренней звезды сиянье мощно
Влечет рой звезд; итак, он хитрой ложью
Сумел увлечь треть воинства Небес.
Но Вечное Недремлющее Око,
От коего и самым сокровенным
Нельзя укрыться мыслям, с высоты
Святой горы, где ночью золотые
Светильники сияли перед ним,
Увидело, без помощи их света,
Какой назрел мятеж, кем поднят он,
Распространен между сынами утра
И сколько их противится веленью
Высокому Его; тогда с улыбкой
Единственному Сыну молвил Бог:
 
 
«О Сын, в котором, в полном отраженьи,
Я созерцаю славу всю Мою,
Преемник всемогущества Господня!
Дошло, пожалуй, дело до того,
Что это всемогущество придется
Нам охранять, все средства испытать,
Чтоб удержать Нам все, что Мы издревле
Зовем Своей Божественною Властью.
Такой великий Враг восстал на Нас,
Намереваясь свой престол высокий
Воздвигнуть смело, с Нами наравне,
На севере обширном; недоволен
И этим, он замыслил испытать
В сраженьи Нашу силу, Наше право!
Так будем же готовы отрядить
На этот случай прочие все силы,
Оставшиеся нам, чтоб отстоять
Все достоянье Наше, чтоб внезапно
Нам не утратить Наш высокий сан,
Святилище все Наше, Нашу гору».
В божественном спокойствии Ему
Сын отвечал, невыразимо светел:
«Отец Мой всемогущий! Справедливо
Врагов Своих осмеиваешь Ты,
Спокойною улыбкою встречая
Их праздные волненья и попытки.
Они послужат к славе лишь Моей;
Враги увидят царственную силу,
Которая дана Мне, чтоб смирить
Их гордость; им грядущее покажет,
Сумею ли осилить непокорных,
Иль буду Я последним в Небесах».
 
 
Так молвил Сын. На крыльях торопливых
Успел уже в то время Сатана
Уйти далёко с силами своими.
Неслись они, бесчисленны, как звезды
Вечерние иль утренние; больше
Их было, чем росы жемчужных капель,
Которые на листьях и цветах
Сверкают утром при восходе солнца.
Они прошли чрез области владений
Престолов, Серафимов и Властей,
Чрез области, с которыми в сравненье
Твои, Адам, владенья все не больше,
Чем этот сад пред целою землей
И морем, если выпуклого шара
Поверхность плоско выпрямить в длину.
И вот, пройдя те области поспешно,
Вошли в пределы севера они,
И Сатана воссел там на престоле
Своем высоком, издали сверкавшем;
Стоял престол тот на горе высокой,
Сам как гора высокая на ней;
На той горе, сверкая, возвышались
Ряды алмазных башен, пирамид
И золотых утесов. Назывался
В те времена дворец роскошный этот
(Я выражусь на языке людей)
Дворцом великим Люцифера; после ж,
Стремясь сравниться с Господом во всем
И в подражанье той горе, с которой
Господь Царем Мессию объявил,
Назвал он свой дворец Горой Собранья,
Затем что здесь их полчища сошлись.
Собрав своих приверженцев под видом
Желанья обсудить прием Владыки
И верности личиной клевету
Прикрыв, такую речь повел он ловко:
 
 
«Престолы, Князи, Доблести и Власти!
Великолепны эти ваши званья,
Но я боюсь, что звуком лишь пустым
Останутся они с тех пор, как вышел
Приказ, который отдает другому
Всю власть, Его поставив выше нас
Помазанником и Царем! За этим
И поспешили в полночь мы сюда
На это неотложное собранье:
Мы обсудить должны, как встретим мы
Его с почетом новым, непривычным;
Придя сюда, коленопреклоненья
От нас Он будет требовать –  такой
Еще мы дани не платили! Гнусно
Так унижаться даже пред Одним, –
Теперь вдвойне сносить должны мы это:
Приходится равно служить отныне
Единому и образу Его!
Иль, может быть, намеренья иные
Нас укрепят? Не попытаться ль нам
Ярмо, на нас возложенное, сбросить?
Хотите ли вы головы склонить,
Согнуть свои покорные колена?
Нет, не хотите, –  если знаю вас
И если твердо помните вы сами,
Что вы –  сыны и жители Небес,
Которых в рабстве не держал доныне
Никто; и если вы не все равны,
То всем дана вам равная свобода:
Чины и званья не противны ей –
Вполне, напротив, с нею совместимы.
Какой же разум и какое право
Нас подчинить Монарху одному,
Когда Ему мы все равны по праву?
Быть может, меньше мы Его по силе
И блеску –  но свободой мы равны!
И как возможно ставить нам законы,
Когда и без законов мы безгрешны?
Тем менее за Господа считать
И обожать Его для нас прилично:
Все это оскорбительно для званий
Высоких наших, громко говорящих,
Что управлять должны мы –  не служить!»
 
 
Не возражая, этой дерзкой речи
Внимали все, и только Абдиил
Восстал единый между Серафимов:
Никто с такою ревностью великой
Не обожал Всевышнего, как он.
Покорный Всемогущего веленьям,
Он ревностью суровой воспылал
И загремел потоком речи гневной:
 
 
«О лживое, надменное сужденье!
О богохульство, коего никто
Не ожидал на Небесах услышать,
И менее всех прочих от тебя,
Неблагодарный, столь превознесенный,
Стоящий выше всех твоих князей!
Как смел ты в кривотолках нечестивых
Святую волю Бога осудить,
Которую Он объявил и клятвой
Нам подтвердил, что Сын Его Единый
Над нами будет праведно царить,
Что все должны на Небесах покорно
Пред Ним склонять колена в знак того,
Что признают Его Царем законным?
По мненью твоему, несправедливо
Противоречить праву –  подчинять
Свободных нас каким-либо законам
И равному над равными царить,
Могуществом владея несравненным?
Что ж, Богу сам предпишешь ты закон?
Начнешь ли ты с Ним спорить о свободе,
С Ним, Кем ты сотворен, каков ты есть,
Который сотворил все силы Неба
Такими, как Ему угодно было,
И всем им дал пределы бытия?
Иль благость мы Его не испытали?
Блаженство наше, наш высокий сан
Довольно убеждают нас, как нежно
Заботлив Он, как Он далек от мысли
Унизить нас, как хочет Он скорей
Возвысить степень нашего блаженства,
Нас под одним, ближайшим нам Главой
Объединив. Но пусть ты прав: допустим,
Что равному над равными царить
Негоже. Что ж, ты сам, хотя великий
И славный, или ангельские Силы
Все вместе –  разве можете сравниться
С Единородным Сыном, чрез Кого,
Как чрез Свое властительное Слово,
Отец Могучий сотворил весь мир
И самого тебя? Все Духи Неба
Им созданы в их степенях блестящих
И славою увенчаны: Ему
Обязаны своими именами
Престолы, Князи, Доблести и Власти.
И, царствуя, Он их не помрачит,
А лишь прославит, будучи Главою
Их, как один из нашего числа;
Его законы –  наши же законы,
И почесть, что Ему мы воздадим,
Нам к чести будет. Прекрати же ярость
Преступную свою; не соблазняй
Других; спеши гнев праведный умерить
Отца и Сына, чтоб, пока не поздно,
Прощение ты мог у Них обресть».
 
 
Так говорил отважно пылкий Ангел;
Но ревностью своей он никого
Не убедил: нашли его сужденье
Несвоевременным, поспешным, странным.
Отступник очень этому был рад
И так ему сказал, еще надменней:
 
 
«Ты говоришь, что созданы мы все,
Притом и не из первых рук созданья,
Что Сыну ту работу поручил
Отец? Как это странно мне, как ново!
Хотелось бы нам знать, откуда взял
Ученье это ты; кто, в самом деле,
Свидетелем творенья был? Ты сам –
Ты помнишь ли, как ты Творцом был создан?
А что до нас –  мы времени не знаем,
Когда бы не существовали мы
Так, как теперь; мы никого не знаем,
Кто был бы раньше нас! Себе мы сами
Начало дали; силою своей
Животворящей сами мы восстали,
Как только бег судьбы свершил свой круг
И подготовил зрелое рожденье
Сынов эфира, жителей Небес!
Могущество все наше –  только наше;
Научит наша смелая рука
Великим нас делам; мы испытаем,
Кто равен нам; тогда увидишь ты,
Придется ль умолять нам о пощаде
И окружим ли мы всесильный трон
Мольбою иль осадой. Можешь этот
Снести ответ Помазаннику; сам же
Скорей беги, чтоб худшего не ждать!»
 
 
Так молвил он. Как шум глубоких вод,
Пронесся глухо ропот одобренья
Его словам по бесконечной рати;
Но Серафим, отвагою пылая,
Хотя один, врагами окружен,
Ему ответил смело: «Отчужденный
От Бога и навек проклятый Дух,
Забывший все добро и Им забытый!
Уж вижу я, что решено твое
Паденье и твоей несчастной шайки,
Которая в обман твой вероломный
Вовлечена, заражена тобой,
И преступлением твоим, и казнью!
Теперь уж не заботься сбросить иго
Мессии –  Бога; тех законов кротких
Не будешь удостоен ты; другого
Веления тебе не миновать!
Отверг ты скипетр золотой с презреньем, –
Придет железный, чтобы непокорство
Твое разбить, сломить! Ты мне даешь
Совет бежать; совет хорош: спешу я
Бежать отсель, но не твоих угроз
Я опасаюсь, а бегу, покамест
Не разразился гнев огнем внезапным,
Который сгубит без разбора всех;
Жди скоро на себя ударов грома
И страшного огня, что вас пожрет;
Тогда, стеня, узнаешь, Кем ты создан
И Кто тебя сумеет истребить!»
 
 
Так говорил им Абдиил отважный,
Один, который верность сохранил
Среди неверных, средь лжецов враждебных
Бесчисленных; соблазна не приняв,
Неколебим, бесстрашен он остался,
Храня свою всю верность, всю любовь.
И ни число их, ни пример нимало
От верности его не отвратили,
Не изменили твердого сознанья,
Хотя один стоял он против всех.
Сквозь их ряды, презреньем их осыпан,
Он долго шел и гордо выносил
Все их нападки, не страшась насилья;
Отпор им дав, он спину повернул
К их гордым башням, обреченным каре».