Текст книги "Капитан"

Глава 29

– Что случилось? – закричала Флора, подбежав к дверце своей клетки.

Дверь в конце короткого коридора резко распахнулась, и внутрь втолкнули пятерых рабынь. Все они были в коротких туниках, с капюшонами на головах. Руки у всех были связаны за спиной, на шеях висели цепи. Флора была уверена, что среди этих рабынь находится Рената. Из-под капюшонов доносились сдавленные стоны – несомненно, у рабынь были завязаны рты. Дверцу клетки распахнули.

– Встать! Руки назад! – приказал стражник, входя в клетку.

Руки Флоры связали за спиной, на рот натянули повязку, не дающую сказать ни слова. На голову набросили капюшон, затянув его шнурком на шее. Затем ее бросили на пол. Через мгновение Флора почувствовала на своей шее прикосновение ошейника и тяжесть цепи. Ее повели куда-то по наклонному коридору. Вскоре она ощутила босыми ногами влажные камни и ручейки.

Ее заставили лечь на живот. Флора чувствовала через капюшон ледяной холод камней пола. На шею ей надели еще один, более тяжелый ошейник. Цепь от него прикрепили к полу – это Флора определила по тому, что не смогла приподнять голову.

Она не знала, где находится. Она попробовала кричать, но у нее получались лишь еле слышные беспомощные стоны.

Флора замерла, лежа в темноте, со связанными за спиной руками, прикованная к полу. Цепь на ее шее достигала в длину не более шести дюймов. Где-то далеко послышались выстрелы.

Глава 30

– Он удирает! – закричал Отто.

Председатель магистрата карабкался по внутренней лестнице, ведущей к верхней комнате левой башни ворот. В одной руке он сжимал свиток, в другой – револьвер.

Он отстреливался в сторону ворот. По стене шурша сползали осколки. Из башен торчали дула винтовок. На стенах у бойниц засели стрелки. Одни из них защищали крепость сбоку, другие вели огонь из бойниц внешней стены.

– Ему некуда бежать, – успокоил Юлиан.

Взглянув на стену, председатель магистрата повернул обратно, выстрелив еще раз по направлению внутреннего двора. Слева от Юлиана заряд выбил острый осколок.

Тут же по стене во двор скатилась окровавленная фигура.

Юлиан опустил револьвер.

– Все кончено, – сказал он.

– Нет, – возразил Отто, – где-то прячутся другие.

– Он с летней планеты.

– Их здесь несколько оттуда.

Во внешнем дворе лежало двенадцать трупов. Все они были в белых одеждах, возле одиннадцати из них в лужах крови валялись короткие винтовки, спрятанные внутри пучков дикторских прутьев, и топоры.

Перестрелка была короткой, но яростной. Ликторы внезапно выхватили винтовки, но стражники Юлиана опередили их, прежде чем те успели нажать на спусковые крючки. Ликторы путались в белых одеждах, извивались, пытались отыскать своих спрятавшихся врагов, а те вели огонь со всех сторон.

Теперь Юлиан смотрел на трупы.

– У них не было шансов, – заметил Юлиан.

– Один еще на свободе, – возразил Отто, оглядываясь по сторонам.

– Он бросил винтовку, – сказал Юлиан. – Его незачем бояться.

– Здесь только одиннадцать топоров, – произнес Отто, обойдя трупы.

– Мы обязательно поищем, – кивнул Юлиан.

– Вряд ли он умеет обращаться с топором, – с сомнением произнес Отто. Он нагнулся и поднял один из обоюдоострых топориков на длинной рукоятке, торчавший из пучка дикторских прутьев. Пучки этих прутьев и топоры, которые нес эскорт представителя высшей власти, являлись древним символом – вероятно, известным ныне как формальный и безвредный, но когда-то он свидетельствовал о власти государства, о его могуществе и силе, способности подавлять противников и, если есть желание, убивать их.

– Осторожнее, – предупредил Юлиан.

Отто вышел во внутренний двор и медленно направился к его ограждению. Он настороженно оглядывался. Наверху, у ограждения, оказались только двое стражников, вооруженных пращами. Не считая их, двор был пуст.

Внимание стражников было отвлечено чем-то, происходящем во внешнем дворе, вдалеке.

В лесу, на охоте, человек замечает любые мелочи, и многие из искусств воина подобны искусствам охотника. Вероятно, по этой причине многие воинственные народы часто увлекаются охотой.

Смятый лист, сломанная ветка, указывающая направление движения – все эти незначительные мелочи позволяют пойти по следу.

Поэтому теперь крохотные капли крови на камнях парапета не требовали особой наблюдательности, чтобы истолковать их значение. Поблизости был вход в одну из башен.

Отто держал свой топор наготове. Дважды в цирке ему приходилось участвовать в лабиринтовых играх, на которых зрители напряженно и молча следили с высоты своих мест, как один боец ищет другого в сложном лабиринте.

Иногда зрители дружно вскрикивали, когда случалась короткая, внезапная и жестокая схватка.

Отто вошел в башню и взглянул на винтовую лестницу.

Обычно в таких башнях винтовые лестницы всегда поднимались по направлению часовой стрелки. Казалось бы, здесь нет причин упоминать об их конструкции, но подобное предположение заведомо ошибочно.

Как известно, большинство мужчин являются правшами, следовательно, держат оружие в правой руке. В таком случае нападающий, поднимающийся по винтовой лестнице, должен подвергать опасности часть своего тела, не защищенную оружием, в то время как человек, спускающийся по лестнице, вероятно, защищающийся, мог прикрыть себя оружием и значит, находиться в менее опасном положении.

Внезапно сверху свалился топор. Пролетев по диагонали, он с резким скрипом скользнул лезвием по камню.

Он пролетел довольно далеко от Отто. Неужели тот, кто бросил топор, был перепуганным или слишком глупым? А может, он хотел только выглядеть неопытным воином?

Отто сделал еще один неторопливый шаг вверх. И еще один.

– Стой на месте! – услышал он. Вряд ли было разумно со стороны воина кричать. В его голосе чувствовалась паника.

Был ли воин напуган или просто притворялся? Отто не считал, что этот человек умеет владеть топором. Он не спешил подниматься по лестнице. На ступенях виднелись капли крови. Затем Отто услышал сверху шаги – кто-то словно ступал по мягкой циновке; звук был совсем иным, чем при ходьбе по камню.

С величайшей осторожностью он поднялся еще на несколько ступеней. Наконец, он оказался на площадке – самой большой во всей башне. С нее на полукруглые балконы вели три тяжелые двери. Две из них были заперты. Такие двери обычно запирали только изнутри. Это давало возможность получить дополнительную защиту в случае успешной осады. Отто взглянул наверх. Люк, ведущий на крышу башни, тоже был заперт. По тем же причинам его не запирали снаружи. В таких случаях защитники могли хотя бы временно сдержать натиск нападающих, запершись изнутри.

– Стой на месте! – снова прозвучал вопль.

Звук шел с балкона, со стороны единственной незапертой двери.

Ударом топора Отто сбил с двери задвижку, чтобы ее нельзя было запереть за его спиной. Он распахнул дверь.

– Стой! – раздался испуганный крик.

Человек в тунике стоял у ограждения балкона, спиной к нему, сжимая в руке топор. Белая верхняя тога была разорвана и испачкана и грудой окровавленных обрывков валялась у его ног.

Это был тот, кого он впервые встретил несколько дней назад на летней планете – вожак шайки, который дразнил Отто на улице.

Отто вспомнил другого, который сделал ошибку, дотронувшись до него. Этого оборванца Отто поднял тогда над землей и ударил об стену. Он сполз по ней, оставляя за собой неровную кровавую полосу. Сейчас этот оборванец лежал внизу, во внутреннем дворе, убитый выстрелом. Несколько других фигур в белых тогах, как отметил Отто, тоже были среди тех, кто насмехался над ним и Юлианом на улицах.

Человек бросился к Отто, яростно размахивая топором. Отто отбил три удара – два рукояткой, третий – лезвием собственного топора. Металл высекал искры, рассыпающиеся вокруг бойцов.

Мужчина отшатнулся.

Ветер, поднимающийся по винтовой лестнице, распахнул дверь, ведущую на балкон. Петли на ней скрипнули.

– Когда-то я подозревал, что ты не выстоишь в бою с топором, – сказал Отто. – Видишь, я был прав.

Человек заорал и метнул свой топор в Отто. Лезвие глубоко вонзилось в косяк слева от двери. Рукоятка заметно задрожала.

– Я безоружен! – воскликнул мужчина.

– Это не я обезоружил тебя, – возразил Отто.

– Цивилитас! – умолял мужчина.

– Я не собираюсь оставлять в живых такую тварь, как ты.

– Цивилитас! – чуть не плакал мужчина.

– Нет, варваритас!

Мужчина повернулся, вспрыгнул на зубец ограждения и бросился со стены.

Отто подошел к ограждению и взглянул вниз. Человек угодил в прозрачный купол замка в двадцати футах ниже, теперь разбитый и почерневший от выстрелов катера Туво Авзония. Под этим куполом скрывались кабинет и потайные комнаты дворца.

Отто наблюдал, как мужчина пытается вскарабкаться на обломки купола. Вероятно, если бы он упал повыше, где скаты не были еще столь крутыми, ему удалось бы ухватиться руками за обломки, оставшиеся после атаки, и все бы обернулось совсем по-другому.

Отто наблюдал, как мужчина с воплем дюйм за дюймом скатывается с поверхности купола, пока, наконец, он не рухнул с края купола на камни, пролетев более двухсот футов.

Отто вышел с балкона и спустился во внутренний дворик.

Он задержался только затем, чтобы высвободить топор, застрявший в дверном косяке.

На башне было тихо, только гудел ветер и поскрипывала на петлях дверь.

Глава 31

Шатаясь и едва не падая с ног, Флора прошла по залу. С ней не было стражника, ее не вели на веревке, как уводили обычно рабынь в комнаты для гостей, которым они должны услужить. Ей просто назвали комнату и отослали прочь.

Жгучие слезы струились по ее щекам.

Как радовалась она всего несколько минут назад!

– У меня есть для тебя сюрприз, – сказал Юлиан из рода Аврелиев своему другу. – Смотри! Я взял ее с Варны и послал в школу на летней планете, а оттуда попросил прислать на Веллмер. Теперь она умная рабыня.

Войдя, она мгновение надеялась, что глаза великана-варвара и его свирепое лицо хоть немного смягчатся, по крайней мере, он хоть как-то покажет, что узнал ее. Но почти сразу при виде рабыни на коленях, с ароматным цветком рабства в руке, его глаза – словно они взглянули на нечто безобразное – стали суровыми и холодными, как зимний лед на реках, как замерзшие камни в месяц Игона.

Она опустилась на колени, ощущая странную смесь робости, волнения, радости, смущения и боли. Именно он был ее хозяином на Варне, и теперь ей пришлось встать на колени перед своим прежним хозяином. Она помнила его еще со времен Тереннии, когда он впервые увидел ее, сняв взглядом темные судейские одежды и все белье, и рассматривал, как обнаженную, беспомощную рабыню. Она тогда схватилась за поручни, возле которых стояла, чтобы не упасть, и поймала себя на немедленном, почти ошеломляющем желании броситься к нему, встать на колени и выразить покорность. Как изумили ее эти чувства, как злилась она на себя!

Ей хотелось, чтобы мать, судья, вынесла этому негодяю смертный приговор.

Однако он выжил в цирке, а позднее получил свободу.

В силу стечения сложных обстоятельств, она, судебный исполнитель, связавшая его на арене, дочь той самой судьи, которая вынесла ему смертный приговор, оказалась рабыней этого человека.

Она не осмеливалась поднять глаза, так свирепо он разглядывал ее.

На злосчастной «Аларии», стоя на коленях в темноте рядом с пока незнакомым мужчиной, она стала рабыней по закону. Но в то время он относился к ней слишком по-доброму и не стал ускорять ее обращение в рабство. В самом деле, в жизненно важном вопросе, при бегстве с «Аларии», он всего лишь взял с нее слово молчать, не желая подвергать ее унижению и завязывать рот. Но она нарушила свое слово, предала его, закричав и зовя на помощь врагов. Вскоре после этого они расстались, но обоим удалось бежать в спасательных капсулах с «Аларии». Позднее, на Варне, она вновь оказалась в его власти. На этот раз он забыл об уважении и заклеймил ее. Теперь она носила клеймо на бедре, чтобы ее положение не вызывало сомнений. Это клеймо было известно во множестве галактик.

– Я думал, ты обрадуешься, – расстроился Юлиан.

– Это неверная, коварная, лживая рабыня, – ответил Отто.

– Прошу вас, господин, – еле слышно прошептала она.

– Она хорошо сложена, – заметил Юлиан.

– Как миллионы рабынь на тысячах планет, – возразил Отто.

– Я люблю вас, господин. Я хочу служить вам, – прошептала она.

– Она действительно красива, – сказал Юлиан.

– Как множество других, которых можно купить подешевле или подороже.

– Она держит цветок рабства и предлагает его тебе, – заметил Юлиан.

– Шлюха в ошейнике, – отозвался Отто. – Она предложит его любому, если это будет угодно хозяину.

– Думаю, охотнее всего она отдала бы его тебе, – сказал Юлиан.

– Она недостойна этого.

– Но на торгах за нее могут немало заплатить, – напомнил Юлиан.

– Может быть.

Конечно, это не вызывало сомнений.

Надсмотрщики, которые готовили рабыню перед тем, как показать ее хозяину, оставили на виду совсем немного. Ее грудь стягивала тугая повязка из алого шелка. Тонкий, черный шнурок был дважды обернут вокруг ее бедер и завязан на левом бедре скользящим узлом. Шнурок поддерживал два узких прямоугольных полотна алого шелка. При желании этим же шнурком можно было связать рабыню. Такие особенности существовали для всех видов одежды рабынь. Обычной вариацией на эту тему был кожаный ремень, несколько раз обернутый вокруг левой щиколотки. Разве такое украшение не было привлекательным? Разумеется, к тому же оно служило не только украшением, но и привязью. Черные волосы рабыни были перевязаны алой лентой. На шее виднелся плотно прилегающий стальной ошейник.

– Твое имя Флора? – приветливо спросил Юлиан.

– В другом доме меня звали так, господин, – ответила рабыня.

– Но это твое имя? – спросил Юлиан.

– Каким будет мое имя, если мне позволят его иметь, – это будет решать мой хозяин.

Она взглянула на Отто, но тот резко отвернулся.

– Взгляни на нее, друг, – настаивал Юлиан.

– Спасибо, друг за то, что ты послал ее учиться, – ответил Отто. – На нее можно будет повысить цену.

– Разве тебе разрешили войти сюда не для того, чтобы предложить цветок своему хозяину? – спросил Юлиан рабыню.

– Да, господин, – благодарно отозвалась она.

– Взгляни же на нее, – настаивал Юлиан. Отто повернулся на стуле и окинул стоящую перед ним на коленях рабыню презрительным взглядом. В ее глазах застыли слезы.

– Прошу вас, господин, – сказала она, осторожно и робко протягивая цветок Отто, – примите мой цветок рабства.

– Это хуже, чем принять дар от свиньи или собаки, – фыркнул Отто.

Она опустила голову.

– Вы правы, я всего лишь рабыня, господин, – пробормотала она.

– Хорошо запомни это, – произнес Отто.

– Да, господин, – задрожала она.

Юлиан поднял руку, подзывая стражника, которому предстояло отвести рабыню в ее клетку.

– Подожди, – вдруг с раздражением произнес Отто.

Рабыня испуганно подняла голову. Юлиан удивленно повернулся к нему. Стражник замер на месте.

– Сейчас в доме находится человек, который должен быть тебе хорошо известен, – произнес Отто. – Ты помнишь «Аларию» и ужин за столом у капитана, с Палендием и всеми другими?

– Да, господин.

– И ты не забыла цель своего путешествия на «Аларии»?

– Конечно, господин, – беспокойно ответила она. Она направлялась на планету Митон, где ей предстояло вступить в брак. Брак был рассчитан до мельчайших подробностей. Проверялись генеалогические древа, рекомендации и документы, скрупулезно изучались биографии и особенно доходы, будущие доходы – то есть брак совершался по самому точному расчету. В этом деле главными действующими лицами являлись мать девушки и ее приятельница, мэр маленького городка на Тереннии. И мать девушки, и мэр надеялись извлечь значительную пользу из этого союза, вскоре перебравшись вслед за невестой в первый провинциальный квадрант, а позже, вероятно, и в первый имперский квадрант. Помолвленные жених и невеста обменялись портретами. Оба они были из «одинаковых» – обстоятельство, которое особенно радовало мать и ее приятельницу, мэра. Это было почти так же важно, как положение и доходы жениха. Последний в то время был гражданским служащим четвертого уровня в финансовом отделе первого провинциального квадранта. Брак казался очень удачным и с точки зрения генеалогии, поскольку жених принадлежал к сто третьему колену рода Авзониев, а невеста – всего лишь к сто пятому колену рода Аврезиев. Невесту звали Трибоний Аврезий, а жениха – Туво Авзоний. Однако брак так и не состоялся, поскольку «Алария», как мы помним, не долетела до орбиты Митона ввиду досадной неприятности по дороге туда.

– Сейчас под арестом в доме находятся двое «одинаковых», – сказал Отто. – Вероятно, ты слышала об этом.

– Да, господин.

– Но мы относимся к ним как к гостям, – добавил Отто. – Одна из них – женщина, ее зовут попросту Сеселла. Другой – мужчина. Его имя – Туво Авзоний.

– Туво Авзоний! – воскликнула рабыня.

– Вижу, это имя знакомо тебе, – заметил Отто. – Ты помнишь об этом деле? – обратился он к Юлиану.

– Конечно, помню, – кивнул Юлиан.

– Я хотела выйти за него замуж, – сказала рабыня. – Это был мой жених, и мы уже были обручены.

– Тогда ты была свободной женщиной, – уточнил Отто.

– Конечно, господин.

– А кто ты сейчас?

– Я – рабыня.

– Как думаешь, следует ли проявлять радушие по отношению к гостю?

– О, нет, не надо, господин! – воскликнула она. – Прошу вас, не надо! Я ненавижу его! Это был брак по расчету! Я не хотела этого, все сделали моя мать и ее подруга! Я ненавидела, презирала его! Я хотела испортить ему жизнь, погубить его!

– Ты, конечно, не думаешь, что теперь он захочет жениться на тебе? – спросил Отто.

– Нет, господин, ибо теперь я рабыня – не более, чем животное.

Отто взглянул на нее.

– Нет-нет, господин!

– В какой комнате находится Туво Авзоний? – спросил Отто у Юлиана.

Тот ответил.

– Как туда пройти?

Юлиан подробно объяснил ему.

– Ты слышала? – обратился Отто к расстроенной рабыне. – Я посылаю тебя к нему. Возьми с собой цветок рабства – его следует предложить Туво Авзонию.

– Нет-нет! – зарыдала она.

– Иди, – приказал Отто.

– Да, господин, – сквозь рыдания отозвалась рабыня.

Шатаясь и едва не падая с ног, Флора прошла через зал. С ней не было стражника, ее не вели на привязи, как обычно уводили рабынь в комнату гостей, которым им предстояло служить. Ей просто назвали комнату и приказали идти туда.

Жгучие слезы струились по ее щекам.

Она остановилась и оперлась рукой о стену, чтобы удержаться на ногах. Она боялась упасть.

Перед одной из дверей она заметила стражника и решила, что это та самая комната. Нет, комната оказалась другой. В доме под арестом находились двое «одинаковых». Должно быть, в этой комнате содержали женщину – ее, как ни странно, не увели вниз, в клетки. Стражник наблюдал за ней. Рабыня боялась, , что она идет не так, как следует. Должно быть, за многие годы стражнику пришлось перевидать тысячи рабынь. Она слышала, как стражники называют ее «красоткой». Она была уверена, что за нее бы назначили высокую цену на торгах многих планет, хотя, конечно, не чрезмерно высокую. Стражник по-прежнему смотрел в ее сторону. Она попыталась идти ровнее, ей не хотелось подвергаться наказанию. В своем рабстве она уже привыкла к взглядам мужчин – они разглядывали ее, явно представляя, как можно было бы овладеть ею, схватить ее.

Когда она приблизилась к стражнику, то опустилась на колени и нагнула голову.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да, господин.

– Подними голову. Выпрями спину. Не вставай. Он обошел ее, затем подробно разглядел. Ей нравилось стоять на коленях перед мужчинами.

– У тебя цветок рабства, – заметил он.

– Да, господин.

– Можешь идти.

– Да, господин.

Она взглянула на дверь, которую он охранял. За дверью держали ту арестованную женщину.

Тут же рабыня завернула за угол, и стражник потерял ее из виду.

Я ненавижу Туво Авзония, думала она. Пусть меня лучше отдадут стражникам, бросят на циновки, чтобы напугать меня на всю жизнь, пусть каждый из них вырвет по лепестку из моего цветка, чем я позволю прикоснуться к себе такому человеку, как Туво Авзоний.

Внезапно ей пришла мысль, что она сможет играть Туво Авзонием, вертеть им, управлять им, повергая его в отчаяние и делая виноватым. Разве он был не из «одинаковых»? Разве она не знает преимуществ сложной, тонкой программы, которую используют на планетах «одинаковых» для того, чтобы лишить мужчин мужества – программы, которая постоянно расширяется, постепенно, правило за правилом, закон за законом, так, что многие даже не осознают, что она существует. Эта программа направлена не только на то, чтобы изменить здоровые, естественные наклонности человеческих существ, но и избежать того, чтобы сами существа поняли это. Да, размышляла она, здесь нечего опасаться. Он уже уничтожен и побежден. Мне незачем бояться его. Вся его планета способствовала поражению этого человека. Несомненно, я буду победительницей.

Она огляделась. В коридоре не было стражника. Здесь располагались различные комнаты – большинство были пустыми и запертыми. В некоторых были гардеробные или кладовые для одежды. Должно быть, прежде в этом доме бывало много гостей. Некоторые из них наверняка были свободными женщинами, сестрами или родственницами хозяина дома. А может быть, эти достаточно прозрачные и скромные одежды служили как раз для украшения свободных женщин. И рабынь, которые прислуживали за столом на обедах, где присутствовали женщины, старались одевать получше. Конечно, на таких обедах рабыни не прислуживали обнаженными, в одних ошейниках. Когда же это было?

В третьей комнате она обнаружила сундук с подходящими платьями – белыми, даже с рукавами. Здесь же были чулки и даже обувь – маленькие, мягкие, украшенные пряжками туфельки. Кроме того, она нашла шарф, чтобы закутать себе горло – тогда ошейник не так бросался в глаза».

Она приколола цветок рабства к поясу, сделанному из скрученного черного шнура, и вновь вернулась к сундукам.

Спустя некоторое время из комнаты вышла совершенно другая женщина, внимательно глядящая по сторонам.

Несомненно, у двери должен был стоять охранник, но поскольку дверь располагалась в соседнем коридоре, неподалеку от комнаты арестованной женщины, один охранник мог следить за обеими комнатами.

Она не надеялась, что охранник примет ее за свободную женщину. Он наверняка узнает ее, значит, она должна встать перед ним на коленях. Она надеялась, что Туво Авзоний никогда не узнает об этом поступке.

Когда она повернула за угол, охранник вскочил со стула, спутав ее со свободной женщиной. По мере того, как она приближалась, он внимательно вглядывался в ее лицо. Она опустилась на колени в нескольких футах от него, боясь, чтобы он сам не вспомнил, кто она такая, а также потому, что желала находиться подальше от двери. Она опустила голову.

Стражник подошел к ней.

– Флора, я предпочитаю видеть на рабынях подходящую одежду, – укоризненно сказал он.

– Да, если нам позволяют одеться.

– Конечно, – кивнул он.

– Меня отправили к арестованному.

– Никогда не видел, чтобы рабыню так одевали, прежде чем отправить к арестованному, – удивился стражник.

Она промолчала.

– Правда, он из «одинаковых», – добавил он.

– Да, господин.

Флора направилась к двери, а стражник вновь занял свой пост на стуле.

У двери она помедлила, ибо, конечно, помнила, что ее маскарад не был пожеланием хозяина. Она сама переоделась, даже без его ведома. Ее рука дрожала, когда она робко постучала в дверь, как положено беспомощной, уязвимой рабыне, посланной гостю, чтобы развлекать его до утра. Внезапно с презрением вспомнив о Туво Авзоний, она ясно и отчетливо постучала в дверь.

Та тотчас же открылась.

Она отшатнулась, ибо не ожидала увидеть человека, который встал на пороге. Конечно, это был сам Туво Авзоний – сходство с его портретом казалось несомненным. Но человек на портрете казался глупым, слабым лицемером. Открывший дверь мужчина был не только высок ростом, но и, что гораздо важнее, вел себя совсем не так, как подобало «одинаковому». На мгновение она испугалась, что он не «одинаковый», а настоящий мужчина, один из тех людей, в присутствии которых женщина может быть только женщиной. Однако на нем была мешковатая одежда «одинаковых». Женщина пожалела, что сама не смогла найти такую же одежду в сундуках обследованных ей комнат.

– Туво Авзоний? – почти через силу выговорила она.

– Да, – ответил мужчина и взглянул в коридор. Неужели он ждал кого-нибудь другого? Он надеялся увидеть другую? Это разозлило ее.

– Я могу войти? – спросила она.

– Конечно.

Она решительно отстранила его и захлопнула за собой дверь. К своему удовольствию она заметила, что дверь достаточно прочная. Она решила, что аристократия Империи особенно ценит возможность уединиться, а постоянное присутствие рядом стражников требует плотных, глухих дверей и стен. Туво Авзоний казался удивленным тем, что она закрыла за собой дверь.

В центре комнаты она повернулась к нему лицом.

– В чем дело? – спросила она.

– Ни в чем, – удивленно ответил он.

– Вы ожидали другого посетителя?

– Посетителя? – переспросил он.

– Да.

– Возможно.

– Вы не узнали меня? – спросила она.

– Зачем вы пришли? – спросил он.

– Я – свободная женщина.

– Понимаю.

– Вы действительно меня не узнаете?

– Простите, – покачал головой Туво Авзоний. – Не узнаю, совсем не узнаю.

– Я – свободная женщина Трибоний Аврезий, – объявила она.

– Вряд ли, – возразил Туво Авзоний. – Вы слишком красивы.

– Красива? Как вам не стыдно!

– Вы из «одинаковых»? – спросил он.

– Конечно! – воскликнула она. – И вы, кстати, тоже!

– Но вы одеты не как женщина «одинаковых», – заметил он.

– Это не важно.

– Трибоний Аврезий была на борту «Аларии», – сказал он. – Этот корабль так и не достиг орбиты Митона.

– И тем не менее, я – это она, – ответила женщина.

– Недавно я слышал, что «Аларию» захватил флот варваров, – продолжал Туво Авзоний. – Это было ясно по сигналам бедствия, найденные обломки тоже свидетельствуют о нападении. Если на корабле и были симпатичные пассажирки, они все стали рабынями.

– Позор! – воскликнула она. – Как вы смеете даже думать так о женщинах, хотя бы предположительно, в диком порыве своего воображения! Вы – из «одинаковых»! Не смейте даже упоминать об этой ужасной для женщины участи!

– Я сомневаюсь, что вы Трибоний Аврезий, – покачал он головой.

– Почему?

– Вы гораздо более соблазнительны и красивы, чем она.

– Придержите язык! – приказала она. – Вы же видели портрет!

– На портрете была изображена тщеславная дурнушка, но, возможно, она обещала со временем похорошеть.

– Негодяй!

– Вы бежали с «Аларии»?

– Да!

– И сохранили свою свободу?

– Конечно!

– И до сих пор сохраняете ее? Ладно. Но как звали мать Трибония Аврезия? – вдруг спросил он.

– Куалелла, – сердито ответила женщина.

Он задал ей ряд сложных вопросов по различным темам, ответы на которые были известны только им двоим.

– Я – Трибоний Аврезий, – в заключение еще раз заявила она.

– Да, несомненно, это вы, – ответил Туво Авзоний.

– К чему мне обманывать вас? – спросила она.

– Меня нельзя обмануть ни в чем, – ответил он. – Но я не понимаю, что вы здесь делаете – в этом доме, в этой комнате.

– Разве вы не рады видеть меня – свою невесту? – усмехнулась она.

– Несомненно.

– Я путешествовала в горах и была приглашена в гости в этот дом, провести вечер за приятной беседой. В то время я еще не знала, что вы здесь. Наш хозяин великодушно позволил мне навестить вас.

– Это чрезвычайно любезно с его стороны, – заметил Туво Авзоний.

– Он джентльмен, хотя и не принадлежит к «одинаковым».

– Вероятно, мы могли бы воспользоваться этим случаем и возобновить наши отношения.

– Как «одинаковые»?

– Разве здесь возможны варианты? – удивился он.

– Верно.

– Должен признаться, приготовления к нашему браку были подпорчены расчетами и поиском выгоды.

– В браках патрициев без расчета не обойтись, – ответила она.

– Мне не слишком нравилось, что вы потомок Аврезиев только в сто пятом колене, – продолжал он.

– Сто пятое колено рода Аврезиев вполне сравнимо со сто третьим коленом рода Авзониев, а может быть, даже выше! – возмутилась она.

– Вряд ли, – ответил он. Она залилась румянцем.

– Это правда, – повторил он.

– Наверное, – нехотя согласилась она.

– Я полагал, что вы преследуете какие-то цели в этом браке, желаете улучшить свое положение.

– Конечно.

– Вы добиваетесь абсолютного главенства женщины? – поинтересовался он.

– И это самое малое, – ответила она. – Следует помнить, что хотя мы оба из «одинаковых», мы, женщины, должны всегда быть начеку, поскольку мы меньше и слабее вас.

– И у мужа не должно быть прав, на которых он может настаивать? – допытывался Туво Авзоний.

– До тех пор, пока мы не позволим этого.

– Значит, все происходит по воле женщин.

– Конечно!

– Все, что вы делаете, вы совершаете только ради себя.

– Разумеется.

– А как насчет природы?

– Мы усовершенствовали ее.

– Странно, – протянул он.

– Будучи «одинаковым», вы не имеете права удивляться этому, – заметила она. – Эти правила запрещено оспаривать.

– А если они абсурдны? – поинтересовался Туво Авзоний.

– Такие вопросы задавать запрещено, – ответила она. – Помните, что вы из «одинаковых»!

– Вероятно, вы хотите, чтобы я встал перед вами на колени и попросил вашей руки?

– Конечно, если вам так угодно.

– И при этом все будет сделано по правилам?

– Да.

– Меня не слишком привлекает такой брак, – заметил он.

– Что?

– Прежде я считал, что обязан жениться только из долга перед Империей.

– Долга?

– Да.

– Тогда мне тоже не по вкусу такой брак, – решительно заявила она.

– Почему же тогда вы дали согласие?

– Все решения принимали моя мать и ее подруга, – объяснила она.

– А почему вы соглашались с ними? – настаивал Туво Авзоний.

Она сердито взглянула на него.

– Почему?

– Для меня в этом браке была своя выгода, – призналась она.

– Вы слишком расчетливы, – заметил Туво Авзоний.

– Ненавижу вас! – крикнула она. – Даже на «Аларии» я продолжала вас ненавидеть!

– Похоже, вы испытываете двойственные чувства – отвращение и жадность, – спокойно ответил Туво Авзоний.

– Я презираю вас!

– Неужели вы думаете, что я позволю вам, жалкому потомку каких-то Аврезиев, занять более высокое положение?

– Мошенник!

– Ну так что, какие отношения будут между нами? – усмехнулся Туво Авзоний.

– Я сама решу это, – взорвалась она. – Уверяю вас, я обойдусь без вашей помощи!

– Вы ненавидите меня, верно?

– Да!

– Почему?

– Вы – безвольный слабак!

– И, несомненно, вы хотели бы наказать меня за это?

– Да. Я бы заставила вас страдать! Я даже решила погубить вас!

– Разве при этом вы бы не погубили и саму себя?

– Нет, – возразила она. – Я бы вытянула из вас все, что бы только смогла, а потом снова вышла бы замуж.