Текст книги "Большие деньги"

Джо настойчиво просил Чарли ни с кем не делиться их планами, покуда они не получат свой патент, пусть лучше найдет себе работу, чтобы перебиться кое-как до того времени, когда они смогут взять быка за рога.

Легко сказать – перебиться, черт возьми! Чарли, сидя на провалившейся сетке кровати, горестно подсчитывал свои ресурсы. Четыре десятки, два доллара, еще один, и пятьдесят три цента мелочью. За его хибару нужно платить по восемь долларов в неделю. Учитывая такие расходы, его перспективы на лето, нужно сказать, никак не назовешь радужными.

Наконец, в один из дней ему удалось поймать по телефону Дорис, и она пригласила его к себе. Он, как они и условились, пришел к ней на следующий день, в полдень. Ее квартира была точно такой же, как и у Бентонов, где они побывали с Олли Тейлором, только у нее была горничная, а не дворецкий. У Дорис собралась только женская компания, и он чувствовал себя с дамами неуютно. Но ее мать, шикарно разодетая женщина с изможденным лицом, бросала на него такие пронзительные взгляды, что, казалось, они прокалывают его насквозь, до самого бумажника, лежащего в заднем кармане брюк.

Они пили чай с пирожными, и Чарли никак не мог решить – закурить или нет. Они сообщили ему, что Олли Тейлор снова уехал за границу, на юг Франции, и так как этот его приятель был единственной общий для них всех темой, то разговор очень скоро истощился.

К тому же он не привык разговаривать с богатыми женщинами в цивильном платье – когда они были в военной форме, это удавалось ему гораздо лучше. Но все равно Дорис постоянно мило улыбалась ему, доверительно разговаривала с ним, говоря о том, как ей опостылел этот вихрь светской жизни и все такое прочее, намекала, что она хочет покинуть свет и найти себе работу. Это не так просто, насколько он себе это представляет, подумал про себя Чарли. Еще она ему жаловалась на то, что никогда не встречала интересных мужчин. Чарли да Олли Тейлор, этот старый милашка Олли, – двое ее знакомых, с которыми ей приятно разговаривать.

– Думаю, что война там, за океаном, во многом вас изменила, – сделала она вывод, глядя на него в упор. – Если смотреть на все вокруг под таким углом зрения, – продолжала она, – то уже никак нельзя серьезно воспринимать этих несчастных завсегдатаев дансингов, с которыми мне приходится встречаться. Они, по-моему, не люди, а манекены, на которых болтаются костюмы.

Выходя из ее большого дома, Чарли чувствовал, как у него кружится голова и все плывет перед глазами. Когда он в таком состоянии переходил через улицу, на него чуть не наехал таксист. Он шел по тротуару по широкой авеню, гудящей в наступающих вечерних сумерках оживленным уличным движением. Прощаясь с ним, Дорис пообещала сходить с ним в один из вечеров на шоу.

Только в начале мая он пришел к ней, чтобы отправиться вместе пообедать, после того как их свидание откладывалось с недели на неделю – она постоянно жаловалась ему по телефону, что ужасно занята; она, конечно, рада бы пойти с ним, да вот мешает чудовищная нехватка времени. В его бумажнике к тому времени оставалось всего двадцать баксов. Ему пришлось подождать ее в гостиной. Пианино, стулья и даже шторы в этой большой странной белой комнате были покрыты белыми чехлами, к тому же здесь сильно пахло нафталином. Ему показалось, что все давно отсюда уехали, и он пришел слишком поздно. Наконец, явилась Дорис, такая бледная, такая золотисто-шелковистая, в своем красивом вечернем платье с вырезом на груди, таким глубоким, что у него тут же перехватило дыхание.

– Хэлло, Чарли, надеюсь, ты еще не умер с голоду, – сказала она ему таким нежным, таким интимным тоном, который всегда заставлял его чувствовать, что он ее знает давным-давно, долгие-долгие годы. – Знаешь, мне никогда не удается следить за временем.

– Черт возьми, Дорис, как здорово ты выглядишь! Просто чудесно! – Он перехватил ее взгляд, брошенный на его серый деловой костюм.

– Ах, прости меня! – спохватилась она. – Бегу переодеваться. – В ее голосе вдруг послышались холодные нотки, но тут же исчезли. – На все уйдет не больше минуты.

Он чувствовал, как краска стыда заливает его лицо.

– Мне, наверное, нужно было надеть вечерний костюм, – сказал он. – Но я был так занят. К тому же мой багаж до сих пор не прислали из Миннесоты.

– Зачем? На дворе уже почти лето. Не помню, о чем я говорила, вечно витаю в облаках.

– А почему ты не хочешь пойти в этом платье? Ты в нем просто потрясающая.

– Но ведь глупо, если женщина разодета в пух и прах, а мужчина рядом с ней в обычном рабочем костюме. Хотя, может, и в этом есть своя изюминка… куда меньше светских претензий… Честно, вернусь через пять минут, можешь засечь время по часам.

Дорис выпорхнула из гостиной и через каких-то полчаса вернулась в жемчужно-сером скромном платье. За ней вошла горничная с подносом в руках, на котором был шейкер для смешивания коктейлей и стаканы.

– Почему бы, подумала я, нам не выпить перед уходом? – сказала она. – Это поможет нам лучше разобраться в том, что нам подадут там.

Он повел ее поужинать в «Макальпин» – другого места в Нью-Йорке он просто не знал. Было уже восемь вечера. Билеты в театр жгли ему карман, но она, судя по всему, никуда особенно не торопилась. Только в половине девятого он посадил ее в такси и повез на спектакль. В салоне машины он сразу же ощутил головокружительный запах ее духов и волос.

– Дорис, позволь мне сказать то, что я хочу! – вдруг выпалил он. – Мне нужна всего минутка. Я, право, не знаю, нравится ли тебе кто-нибудь другой. Судя по тому, что ты мне говорила о мужчинах, у тебя никого нет…

– Ах, прошу тебя, только не делай мне предложение, – оборвала она его. – Если бы ты только знал, как я ненавижу все эти предложения, особенно когда их делают в такси, да еще попавшем в пробку.

– Нет, я не это имею в виду. Ты, конечно, не выйдешь за меня замуж в таком положении, в котором я нахожусь сейчас… ни за что на свете. Прежде я должен весь вывернуться наизнанку. Но очень скоро я… Ты, наверное, знаешь, что авиация – это отрасль промышленности, за которой будущее… Лет через десять… Ну, у меня с моими парнями есть возможность начать с самого начала. Прошу тебя, Дорис, дай мне шанс; повремени немного со своими ухажерами…

– Ждать тебя целых десять лет – какая романтическая мечта! Мой дедушка наверняка этому порадовался бы.

– Не думал, что ты станешь шутить по этому поводу. Ладно. Вот мы и приехали.

Помогая Дорис выйти из машины, Чарли старался не расстраиваться, чтобы не выглядеть совсем уж кислым. Опираясь на его руку, она на мгновение сжала ее. Его сердце тут же забарабанило. Они шли следом за билетершей в темном зале, на сцене которого было полно красивых актрис и играл джаз, и ее маленькая ладошка лежала на его согнутом локте. Над их головами мощный луч «юпитера» сник, посылая теперь рассеянный пучок света в то место, где танцевала девушка с ярко накрашенными губами, в жесткой, переливающейся кисее. Он сильно прижал руку Дорис к своему боку, туда, где глухо стучало сердце.

– Ну хорошо, ты поняла, что я имею в виду, – прошептал он. – Подумай над тем, что я сказал… У меня прежде никогда не было девушки, которая сразила бы меня, как ты, Дорис.

Они сели на свои места. Сзади на них стали шикать, и ему волей-неволей пришлось замолчать. Теперь он уже не мог спокойно смотреть представление.

Выйдя из душного зрительного зала, из яркого света и от множества публики, они сели в такси.

– Чарли, тебе не следует рассчитывать на многое, но все равно ты отличный парень, это правда, – сказала она ему.

Она позволила ему поцеловать себя, но этот мерзавец-таксист почему-то очень скоро остановился у ее дома. У лифта Чарли пожелал ей спокойной ночи. Когда он спросил ее, приходить ли ему еще, она покачала головой.

Он поплелся домой пешком, чувствуя, как у него подкашиваются колени, пробиваясь через толчею театралов на Пятой авеню к Сорок второй улице. Он все еще ощущал ее губы на своих губах, запах ее белокурых завитых волос, чувствовал прикосновение ее маленьких ладошек на своей груди, видел, как она резко отвернула свое лицо от него.

На следующее утро он проснулся поздно, чувствуя себя таким разбитым, словно очнулся после трехдневного запоя. Купил газеты, выпил чашку кофе с пирожком в кафетерии с баром, где воняло помоями. На этот раз он не стал читать колонку «Требуются бизнесмены», а занялся другой – «Требуются механики и квалифицированные рабочие». В тот же день он получил работу в мастерской по ремонту автомобилей на Первой авеню. Опять нужно надевать рабочий комбинезон, опять вычищать жирную грязь из-под ногтей, опять пробивать время прихода и ухода – от одной этой мысли ему становилось не по себе. Но что поделаешь? Вернувшись домой, он увидал письмо от Эмиски, и на душе стало еще противнее.

Прочитав письмо, он немедленно разорвал его на мелкие клочки. Мало ему, что ли, шлифовать клапаны, чистить поршни? Для чего еще возобновлять весь этот вздор? Он сел на кровать, чувствуя, как на его глазах выступили жгучие слезы. Надо же, черт подери, на него разом свалились все эти несчастья – и это после того, как он получил офицерское звание, право на получение медицинской помощи. После службы в эскадрилье имени генерала Лафайета, когда ему был выделен собственный механик, который и выполнял всю грязную работу. Какое жуткое вшивое невезение, от которого воротит с души!

Как только ему чуть полегчало, он встал и написал письмо Джо, умоляя его, ради Христа, как можно скорее выздороветь. Он сообщил ему, что отказался от предложения служить в компании «Трайангл моторс» в Лонг-Айленд-Сити и теперь работает механиком-ремонтником, чтобы пока как-то перекантоваться; что она, эта работа, уже надоела ему до чертиков, и он спит и видит, когда они займутся их интересным проектом.

Проработав в мастерской две недели, он вдруг обнаружил, что в день зарплаты мастер устраивает игру в покер в заброшенном офисе в глубине их здания. Он подключился к игрокам и играл очень и очень осмотрительно. Первую пару недель он проигрывал почти половину жалованья, но постепенно в нем росла уверенность в себе, и он осознал, что не такой уж он плохой картежник. За игрой он никогда не кипятился, не терял осмотрительности и вскоре научился догадываться, какая карта идет. Он всегда был осторожен, никогда зря не трубил о своих выигрышах, так что у него в кармане оказывалось гораздо больше денег, чем предполагали его партнеры. Мастеру, этому крупному горлопану, большому любителю похвастаться своими карточными успехами, не нужен был здесь конкурент в лице Чарли. К тому же у него была старая привычка отбирать лишние деньги у игроков. Чарли время от времени «подмазывал» его, ставил стаканчик-другой, к тому же, если нужно, он мог сделать на работе гораздо больше других. Он всегда перед уходом с работы переодевался в костюм.

Он так больше и не видел Дорис до ее отъезда из города на целое лето. Теперь в Нью-Йорке среди знакомых у него оставалась только чета Джонсонов. Он заходил к ним раза два в неделю. Сделал им новые книжные полки и даже как-то в воскресенье помог покрасить пол в гостиной.

В другой раз, тоже в выходной, он позвонил Джонсонам довольно рано, предложил им съездить на Лонг-Бич покупаться, если они не против. Пол лежал в постели, у него болело горло, а Эвелин согласилась, сказала, что обязательно поедет. «Ну, если ты этого хочешь, то получишь. Я готов», – размышлял он про себя, шагая по даун-тауну по нагретым утренним солнцем безлюдным улицам с въевшейся в них привычной копотью. Она открыла ему дверь в просторном желтом шелковом с кружевами пеньюаре, и ему сразу бросилась в глаза соблазнительная граница, где начинались бугорки ее пышных грудей.

Она не успела и рта открыть, когда он, схватив ее в охапку, прижал к себе и поцеловал. Она, закрыв глаза, обмякла в его объятиях. Легонько оттолкнув его от себя, приложила пальчик к губам – тихо!

Покраснев, он закурил сигарету.

– Ты не против? – спросил он дрожащим голосом.

– Ладно уж, – ответила она чуть слышно. – Все равно когда-нибудь нужно снова привыкать к табаку.

Он подошел к окну, чтобы немного прийти в себя. Она шла за ним следом. Вытащив у него изо рта сигарету, сделала пару затяжек.

– Пройди в заднюю комнату, поздоровайся с Полом, – сказала она громко, ровным, холодным тоном.

Пол лежал плашмя на подушках, бледный, крупные капли пота выступили у него на лбу. На столике рядом с ним стояли кофейник, цветастая чашечка с блюдцем и кувшинчик с горячим молоком.

– Привет, Пол! Глядя со стороны, можно сказать, что ты ведешь жизнь праздного сибарита, – сказал Чарли, стараясь казаться как можно более радушным и беззаботным.

– Ах, когда мы больны, то становимся такими привередами, – ласково проворковала Эвелин.

Чарли засмеялся и тут же вздрогнул – не слишком ли громко и самодовольно?

– Надеюсь, ничего серьезного, старина?

– Нет, у меня довольно часто бывает воспаление гортани. Ну а вы, ребята, порезвитесь там, на пляже, как следует. Как бы мне хотелось присоединиться к вам!

– Ах, там может быть просто ужасно, – сказала Эвелин. – Если нам не понравится, мы скоро вернемся.

Не беспокойтесь зря, – ответил Пол. – У меня здесь есть что почитать. Мне дома будет отлично.

– Ну, остаетесь с Джереми на весь день холостяками.

Эвелин положила в корзинку несколько бутербродов, термос с коктейлями. «Неплохо выглядит, – подумал Чарли, – в этой маленькой белой шляпке на голове, в светло-желтом летнем платьице. Очень модно, элегантно».

Они шагали рядом по пыльной, облитой солнечным светом улице с корзинкой с провизией и воскресной газетой в руках.

– Послушай, давай повеселимся, – предложила она. – Сколько же времени прошло с тех пор, когда я хоть как-то развлекалась?

Они вышли из поезда в Лонг-Бич. Сильный ветер с голубоватой мелкой изморосью дул с моря, кое-где утратившего свою синеву из-за клочков холодного серого тумана. На дощатом настиле собралась большая толпа людей. До пляжа пришлось идти довольно далеко.

– Послушай, а нельзя ли нам уединиться, забраться подальше от всех? По-моему, будет здорово!

Они шли дальше и дальше, их ноги погружались в песок, голоса глохли в грохоте и шипении прибоя. «Великая стихия», – думал он про себя.

Они все шли и шли. Чарли загодя, еще дома, надел свой купальник, и теперь от продолжительной ходьбы ему было жарко, все тело чесалось под одеждой, но пришлось еще довольно долго искать место, которое бы им приглянулось. Наконец они нашли такое за невысокой дюной. Поставив на песок корзинку, обмотавшись большим полотенцем, Эвелин переоделась. Чарли немного стыдился снимать перед ней рубашку и штаны, но коли взялся за гуж…

– Боже ты мой, какое у тебя дивное тело, – сказала она.

Чарли, чувствуя неловкость, судорожно теребил края своего купального костюма.

– Ну, я довольно здоров, то есть крепок, – робко ответил он.

Он угрюмо разглядывал свои красные, с въевшейся грязью и копотью натруженные ладони, которые так резко контрастировали с белой кожей его предплечий, с россыпью веснушек под мягким пушком. Нет, обязательно нужно найти чистую работу…

– Руки мужчины должны говорить о той работе, которую он делает… В этом и заключается их красота, – сказала Эвелин.

Она, наконец, справилась с переодеванием, отбросила в сторону полотенце. Бледно-голубого цвета цельный купальник плотно облегал ее фигуру.

– Черт возьми, у тебя такое красивое тело! Я это сразу заметил, еще тогда, на пароходе.

Она подошла к нему, взяла за руку.

– Ну пошли, окунемся, – сказала она. – Этот прибой меня, конечно, немного пугает, но все же какие красивые волны… Ах, как здорово! Не находишь?

У нее была такая мягкая, просто шелковистая ручка. Их обнаженные бедра то и дело прикасались. Когда они вышли из сыпучего песка на холодный, твердо утрамбованный прибоем, он почувствовал совсем рядом с его ногой ее маленькую розовую ножку.

Большая пенящаяся волна, похожая на гигантский язык, выкатилась на пляж, замочив им ноги до колен. Теперь она крепко держалась за его локоть своей ладошкой.

У него не было большой практики купания в прибое, и первая же волна сбила его с ног, не давая опомниться. Она устояла и теперь, громко покатываясь со смеху, протягивала ему руку, чтобы помочь встать. Он наконец встал на ноги, выплевывая воду и выливая ее из ушей.

– А теперь пошли подальше в воду! – отважно закричала она.

Подождав следующую волну, они нырнули и поплыли вперед. Теперь, подальше от грозного прибоя, они качались на волнах, то взмывая вверх, то стремительно падая вниз, стараясь уверенно держаться на воде.

– Только не заплывай слишком далеко, это опасно из-за морских кошек!..

– Что-что? – не понял он.

– Так называются подводные течения! – крикнула она ему чуть ли не в самое ухо.

Его окатила еще одна громадная волна, и он, словно пробка из бутылки, выскочил из-под нее, отплевываясь и тяжело дыша. Она плыла на спине с закрытыми глазами, сложив бантиком губки. Сделав два больших, энергичных гребка к ней, он поцеловал ее в холодную мокрую Щеку. Хотел было обнять ее за талию, но волна вновь накатила на них, и их головы снова ушли под воду.

Выплыв на поверхность она, выплевывая воду, оттолкнула его от себя.

– Посмотри, из-за тебя, неуклюжего, я потеряла шапочку. Вот, посмотри!

– Я ее вижу. Сейчас поймаю!

Отчаянно работая руками, он поплыл назад по пенящемуся гребню волны и схватил злополучную шапочку в тот момент, когда она уже пошла ко дну.

– Да, эти волны вовсе не шутка! – заорал он.

Она поплыла за ним, и вскоре они уже стояли на пенящемся мелководье. Коротко остриженные волосы упали ей на глаза.

– Ну вот, причалили, – сказала она.

Чарли обвел взглядом пляж – от края до края. Ни души в полуденном слепящем блеске. Он снова попытался обнять ее за талию.

Она отпрыгнула в сторону.

– Чарли… ты не умираешь с голоду?

– Я умираю по тебе, Эвелин.

– Ну а мне сейчас нужен ланч, вот что.

Съев бутерброды и выпив все содержимое термоса, они чуть опьянели и почувствовали подступающую сонливость.

Они лежали рядышком на солнце на ее большом полотенце. Она постоянно отталкивала его руки от себя. Он закрыл глаза, но, конечно, охватившее его возбуждение не давало заснуть. Вдруг, не отдавая себе отчета почему, он заговорил с ней отчаянно, напропалую.

– Видишь ли, Джо занимается нашим патентом, ведь он знает, как нужно обращаться с адвокатами, юристами, с большими людьми, у которых большие деньги. Я очень боюсь заниматься всем этим один, думаю, найдется любитель, который захочет поработать со мной, а сам потом все у меня и сопрет. Так обычно бывает с изобретателями.

– Скажи-ка, Чарли, тебе женщины говорили, что ты очень привлекателен?

– Там, за океаном, у меня с этим никаких проблем не было. Ну, знаешь, – авиатёр,[10]10
  Летчик (искаж. фр.).


[Закрыть] лейтенант, «Военный крест», куше – уи-уи![11]11
  Переспать – да-да! (искаж. фр.).


[Закрыть] Все было очень просто. Но в нашей стране, у себя на родине, мужчина сталкивается с положением, когда девушка даже не посмотрит в твою сторону, если ты не набит деньгами. Вполне естественно, это тебя заводит и ты становишься каким-то полоумным.

– Ну, далеко не все такие, как эта… – успокоила его она, постукивая пальчиками по тыльной стороне его ладони. – Есть и порядочные женщины.

Они немного пообнимались под полотенцем – большего она ему ничего не позволила.

Солнце уже садилось. Они озябли, к тому же прежде неощутимый загар уже начинал жечь кожу. Они встали, стряхивая с себя прилипший песок, пошли по пляжу назад. Он чувствовал себя скверно, настроение упало. А она все щебетала о том, какой славный сегодня вечер, какие красивые волны на море, как весело кричат кружащие над головами чайки. Опираясь на его руку, она все сильнее сжимала ее. Они зашли в кафе отеля на деревянной эстакаде, чтобы поужинать, и в результате ему пришлось расстаться со своей последней пятеркой.

Он никак не мог придумать, о чем бы еще поговорить с ней, когда они на поезде возвращались домой. Они попрощались на углу ее улицы, потом, дойдя до Третьей авеню, он сел на поезд, идущий в верхнюю часть города. В вагоне после воскресных развлечений возвращалось множество молодых людей. Чарли все поглядывал по сторонам в надежде кого-нибудь подцепить, но из этого так ничего и не вышло. Он вошел в свою маленькую душную каморку с зелеными обоями, сразу почувствовал, что у него нет больше сил торчать здесь. Вышел, побродил по Второй и Третьей авеню. Одна женщина пристала к нему, но она была слишком толстой и слишком старой. Не годится! Он увидал красивую маленькую девушку-пампушку, увязался за ней и шел рядом довольно долго, но как только начал с ней заговаривать, она пригрозила позвать полицейского. Делать нечего. Он вернулся домой, принял сперва горячий, а потом холодный душ и залег в кровать. Всю ночь он не сомкнул глаз.

Всю следующую неделю Эвелин часто названивала ему, оставляла для него так много сообщений у дежурного, что клерк однажды отвел его в сторону и предупредил, что девушкам не полагается звонить сюда без дела, так как этот дом предоставляет кров лишь молодым людям с безупречной христианской репутацией.

Теперь он завел привычку пораньше смываться с работы, чтобы погулять с Эвелин, сводить ее куда-нибудь, и в конце июля мастер его прогнал. В любом случае рано или поздно это ему светило, ибо мастер очень переживал, что Чарли выигрывает в покер все больше и больше денег. Чарли уехал из Чаттертон-хаус, снял комнату в дешевых меблирашках на восточной стороне, на Пятнадцатой улице. Хозяйке он объяснил, что его жена работает за городом и поэтому может приезжать к нему лишь изредка. Та без лишних слов лишь набросила пару долларов к арендной плате, на том дело и кончилось. Теперь он целый день бездельничал в ожидании прихода Эвелин и пил дешевый противный джин из местного итальянского ресторанчика. Конечно, он чувствовал свою вину перед Полом, ему было перед ним неловко. Но, во-первых, тот не такой уж закадычный друг ему, а во-вторых, если бы он этого не сделал, то обязательно это сделал бы кто-то другой.

Эвелин, правда, слишком много болтала, и от ее трепа у него болела голова, но она, конечно, стильная, элегантная женщина, этого у нее не отнимешь, а в постели она была просто потрясающей. Лишь когда она начала поговаривать о разводе с Полом и о браке с ним, Чарли сразу же отрезвел и охладел к ней. Она, конечно, молодец, всегда щедро расплачивалась за их обеды и ланчи, когда накопленные им за работу в мастерской деньги кончились, но не мог же он потребовать от нее, чтобы она еще платила и за квартиру. Поэтому однажды рано утром в сентябре он съехал со своей квартирки и отнес свой чемодан в камеру хранения на Большом Центральном вокзале. В тот же день он зашел в Чаттертон-хаус, чтобы забрать свою почту, и там, в стопке писем, обнаружил послание от Эмиски.

В парке возле Публичной библиотеки он сел на скамью рядом с бродягами и, вытащив письмо из кармана, стал читать:

«Чарли, дорогой мой мальчик!

У тебя всегда было такое золотое сердце, и я уверена, что если бы ты знал, какое меня преследует невезение, то непременно помог бы мне. Прежде всего, я потеряла работу, а этим летом экономичное положение здесь очень плохое, никак не могу найти себе другую. К тому же я болела, пришлось отдать пятьдесят долларов врачу. Но с тех пор состояние моего здоровья не улучшилось, и мне пришлось снять со своего банковского счета все сбережения, и теперь все деньги уже истрачены. Моя семья, конечно, и палец о палец не ударит, потому что они наслышались обо мне всяких чудовищных россказней, таких глупых, что и опровергать их не стоит. На этой неделе мне позарез нужны десять долларов, иначе моя хозяйка выставит меня на улицу, и я не знаю, что со мной будет в таком случае. Я знаю только одно: я ничем не заслужила такого несчастья. Ах, как мне хочется, чтобы ты был рядом, чтобы обнял меня своими сильными руками, как ты умеешь это делать. Ведь ты любил свою маленькую бедняжку Эмиску. Ради памяти о твоей матери, не мог бы ты мне выслать десятку спецдоставкой, чтобы деньги пришли вовремя. Иногда мне кажется, что лучше всего включить газ на кухне и разом покончить со всем. Слезы льются у меня из глаз и застилают взор, все, что я пишу, расплывается на бумаге.

Да хранит тебя Господь!

Эмиска.

Моя подруга тоже на мели. Ты зарабатываешь такие большие деньги, что такой пустяк, как десять долларов, для тебя ничего не значит. Обещаю, что больше ничего у тебя просить не буду, Чарли, если не можешь выслать десять, пришли хотя бы пять».

Чарли, сделав кислую гримасу, разорвал письмо на мелкие клочки и сунул их в карман. От этого письма ему стало еще хуже, но зачем так сильно расстраиваться? Этим делу не поможешь. Он дошел до отеля «Астор», умылся там в мужском туалете. Посмотрел на себя в зеркало. Его серый костюм пока вполне сносный, на голове новая соломенная шляпа, чистая рубашка. Правда, галстук кое-где потерся, но со стороны этого не видно, если застегивать пиджак на все пуговицы. Хорошо, если не зачастят дожди. Он уже заложил свой второй костюм, шинель и офицерские сапоги. В кармане позвякивала мелочь – доллара на два наберется. Он решил почистить ботинки. Потом пошел на почту, написал Джо, сообщил ему, что он в полном дерьме, и попросил прислать ему «молнией» двадцать пять долларов. «Ради всего святого, – умолял он, – приезжай поскорее в Нью-Йорк!» Отослав письмо, неторопливо пошел вниз по Бродвею к даунтауну.

Оставалось только одно место, где он мог пожрать на дармовщину, – дом Джонсонов, и он свернул с Пятой авеню на их улицу.

Пол, открыв ему дверь, протянул руку.

– Привет, Чарли, сто лет не видел тебя!

Переезжал, понимаешь, – заикаясь объяснил он, чувствуя себя полным мерзавцем. – В этой моей дыре полным-полно клопов… Видишь ли, я зашел просто так, чтобы узнать, как поживаешь.

Заходи, заходи, сейчас я приготовлю чего-нибудь выпить. Эвелин вернется через минуту.

Чарли покачал головой.

– Нет, не нужно, я же сказал, что заглянул, чтобы узнать, как вы поживаете, вот и все. А как пацан? Передай мой привет Эвелин. У меня свидание.

На углу Восьмой улицы он в киоске купил все газеты. Пошел в знакомую пивную, где за кружкой пива, разбавленного спиртом, устроил себе сеанс ознакомления с колонками предложений о работе. Он медленно попивал желтовато-серый напиток, записывая нужные адреса на листке бумаги, который стащил в отеле «Астор». Одно из мест – дилер по продаже подержанных автомобилей в салоне, где менеджером был приятель Джима. Чарли с ним встречался еще там, дома.

Уже загорались уличные фонари, за окнами наступал поздний душный летний вечер. Заплатив за выпивку, он обнаружил, что у него в кармане остался всего один два-дцатипятицентовик.

– Будь все проклято, в последний раз я оказываюсь в таких тисках, как сейчас, клянусь Богом, – цедил он сквозь зубы, бродя по улицам даунтауна.

Он долго просидел на Вашингтон-сквер, размышляя о том, как он продемонстрирует свой скудный словарный запас продавца в разговоре с менеджером этой автомобильной свалки.

Начал моросить дождик. Только этого еще не хватало! Улицы уже опустели. Подняв воротник, он встал и пошел дальше. Через дыры рваной обуви просачивалась вода, и Чарли чувствовал, как она хлюпает между пальцами при каждом его шаге. Под фонарным столбом он снял свою соломенную шляпу, внимательно осмотрел ее. Солома промокла, стала клейкой, а поля разбухли. Интересно, черт подери, в каком же виде он предстанет перед этим менеджером, чтобы попросить у него работу?

Резко повернувшись на каблуках, он быстро зашагал назад, к дому Джонсонов. С каждой минутой дождь усиливался. Под знакомой табличкой, на которой были написаны от руки их имена «Пол Джонсон – Эвелин Хэтчинс», он нажал кнопку звонка. Ему пришлось звонить довольно долго, покуда, наконец, ему не открыл Пол в пижаме, с заспанным лицом.

– Послушай, Пол, нельзя ли переночевать у тебя на кушетке?

– Но она жесткая… Входи, входи… К тому же не знаю, есть ли у нас чистые простыни.

– И так сойдет… всего одну ночь… Знаешь, я продулся под чистую в кости. Завтра у меня будут деньги. Я уже хотел поспать на скамейке в парке, но, как на грех, пошел дождь, сукин сын! Завтра у меня кое-какие дела и мне нужно этот костюм сохранить в приличном виде, понимаешь?

– Конечно… Но, кажется, ты весь вымок… Я дам тебе пижаму, халат для ванны… Так что тебе лучше все это снять…

На кушетке Джонсонов ему было уютно. Главное, сухо. Пол вернулся в спальню, а Чарли лежал на спине в его халате, уставившись в потолок. Через высокое окно он видел, как поблескивают в бликах уличных фонарей струйки дождя, слышал, как они дробно стучат по тротуару. Проснулся ребенок, заплакал, в другой комнате зажегся свет. Он слышал сонные голоса Пола и Эвелин, шарканье их домашних туфель, когда они оба суетились возле кровати малыша. Вскоре тот успокоился, снова заснул, свет в комнате погас. Вновь стало тихо, только слышалась негромкая барабанная дробь дождя. Он заснул.

Подъем и унылый завтрак с хозяевами никак нельзя было назвать сплошным удовольствием. Чарли коробило от необходимости занять у Пола двадцать пять долларов, хотя он и был уверен, что вернет ему долг дня через два. Пол первым ушел на работу, за ним вышел и Чарли, не обращая внимания на лукавые, заигрывающие взгляды Эвелин. «Никогда больше я не буду в таких тисках!» – снова клялся он себе.

Прежде всего он пошел к портному. Там он сидел за занавеской в нижнем белье, читая газету «Амэрикен» и ожидая, пока погладят костюм. Потом купил себе новую соломенную шляпу, зашел в парикмахерскую, постригся и побрился, попросил сделать массаж лица, маникюр, в общем, все как полагается. Потом – к сапожнику, чтобы тот прибил ему новые подметки и до блеска надраил его потрепанные ботинки.

Время шло, был уже почти полдень. Сев в метро, он доехал до «Коламбус сёркл» в верхней части города, где находился этот магазин по продаже подержанных автомобилей, менеджером которого был приятель Джима. Ему удалось, прибегнув ко всему своему красноречию, убедить того взять его к себе на работу. Правда, когда друг Джима спросил, как там все поживают в Миннеаполисе, пришлось нагородить с три короба черт знает какой чепухи.

Вечером он забрал свое постиранное белье в китайской прачечной, выкупил в ломбарде все, что заложил, и вновь вернулся в Чаттертон-хаус, правда в другую каморку, на сей раз с коричневыми обоями. Устроив себе роскошный ужин, лег спать очень рано, так как смертельно устал за день.

Через несколько дней пришло письмо от Джо Эскью с двадцатью пятью баксами. Тот сообщал, что наконец снова на ногах и очень скоро приступит к работе. В это время Чарли зарабатывал кое-какую мелочь в качестве комиссионных и снова пристрастился к игре в покер. На Шестьдесят шестой улице, в одном укромном местечке, куда его привел один из продавцов, его коллега, ему удавалось иногда за вечер выиграть целую сотню, а порой столько же и проиграть. В игре принимали участие в основном продавцы автомобилей и рекламные агенты. Они не жалели денег, швыряли их направо и налево, иногда срывая довольно солидный куш. Чарли отправил Полу свой долг – двадцать пять долларов – по почте, а когда ему позвонила Эвелин, то сказал, что он ужасно занят и вряд ли в ближайшее время к ним зайдет. Нет, с него хватит этого вздора, милашка! Половину своих карточных выигрышей он откладывал на свой счет в банке. Чарли всегда носил свою чековую книжку во внутреннем кармане. Похлопывая себя по карману, чувствуя, что она на месте, он лишний раз убеждался, какой он мудрый, дальновидный парень.