Текст книги "Как выглядит будущее?"

Таким образом, эти публикации и экспозиции описывают катастрофические последствия процессов, распространяющиеся каскадным образом через взаимосвязанные системы энергоснабжения, окружающей среды, экономики, населения, производства и доставки продуктов питания, обеспечения водой, миграции и управления. При этом некоторые специалисты утверждают, что опасность представляют и сами эти работы, написанные в духе «нового катастрофизма». Произведения, относимые к так называемой климатической фантастике, убеждают читателя и зрителя в том, что будущая экологическая катастрофа неизбежна и что мы не в состоянии предотвратить грядущее бедствие (см.: http://www. dissentmagazine.org/article/cli-fi-birth-of-a-genre). Кляйн – одна из тех, кто видит серьезную проблему в том, что катастрофизм порождает фаталистическое отношение к будущему. Вместо этого, считает она, нам следует заняться активным планированием жизнеспособных альтернатив. Альтернативы изменениям климата возможны, и очень важно не относиться к катастрофам как к чему-то неминуемому, поскольку это заставляет людей безмолвно принимать будущее (Klein 2014).

Еще одна опасность катастрофизма заключается в том, что он может побудить влиятельные круги к мобилизации своих сил для поиска технического решения возможной катастрофы, которое будет заключаться в широкомасштабной программе геоинженерии. Подобный глобальный социальный эксперимент вполне могут подать как последнюю возможность сохранить функционирование систем, основанных на высоком потреблении энергии (Klein 2014: 258). Многие государства могут посчитать, что им следует подписаться под такой программой «переделывания» будущего, хотя ее реализация может иметь еще худшие последствия, чем проблема, которую она призвана решить (см. главу 9 настоящего издания).

Таким образом, указывает Ричард Слотер (Slaughter 2003), концепции антиутопий так же, как и концепции утопий, в определенной мере принимаются в качестве программ к действию, помогая реализовывать именно то будущее, которое мы себе представляем. Уильям Гибсон как-то сказал, что он убрал из своих романов ряд отрывков, описывающих грядущие катастрофы по той причине, что не хотел, чтобы катастрофы эти сбылись при подобном содействии с его стороны. Кристофер Тилл же пишет о том, что фильм и телесериал «Звездный путь» вдохновили компанию Motorola на разработку первых мобильных телефонов в 1970-е гг. (см.: https://christopherhar-pertill.wordpress.com/2014/12/08/should-sociology-try-to-predict-the-future-in-order-to-produce-a-better-one). Концепции будущего, как утопии, так и антиутопии, действительно способны генерировать будущее, поскольку они в некоторой степени перформативны, а не просто служат аналитическим или репрезентационным целям.

Часть II
Сложные системы и будущее

4
Время и сложные системы

Важную роль в работах, рассмотренных в предыдущей главе, играл подход с точки зрения теории сложных систем. В этой части книги используемые в нем понятия будут рассмотрены более глубоко. Начнем мы с категорий времени и сложности. В социальных науках существует три основных подхода, связанных с прогнозированием моделей социального будущего.

Первой и наиболее влиятельной является индивидуалистическая модель человеческих действий, в рамках которой теории и методы подчеркивают способность индивида мыслить в определенной степени рационально или, по крайней мере, независимо от других с целью определения, как именно ему следует поступить и почему. Индивидуалистическая модель широко используется в социальных науках для объяснения различных человеческих поступков, а также для объяснения того факта, что, действуя в настоящем, люди способны воздействовать на будущее. В рамках данного подхода предполагается, что оптимальное воздействие на будущее достигается посредством коррекции поведения каждого индивида с помощью изменения «корзины поощрений и наказаний», связанных с теми или иными действиями. Эта модель поведения человека минимизирует силу «социальных связей», рассматривая отдельных людей в качестве относительно независимых субъектов. Подобное понимание индивида может варьироваться от «рационального индивида», на котором во многом основывается экономическая теория, до индивида, которому свойственно «отсутствие индивидуального самоконтроля» – что довольно часто используется в качестве объяснения того, почему именно люди идут на преступления.

Этот индивидуалистический подход критикуется рядом теоретиков и исследователей из числа представителей социальных наук, а с недавних пор – и специалистами по поведенческой экономике. Все они указывают на огромную значимость «других», которые участвуют в формировании желаний, возможностей и суждений индивида относительно тех или иных поступков. Эти другие могут быть близко или далеко, их может быть мало или много, и они могут быть как связаны, так и не связаны друг с другом (Ormerod 2012). Социальные институты, структуры и группы формируют, изменяют и направляют действия людей. Маркс отмечал, что люди сами творят историю, но делают они это в обстоятельствах, которые не выбирали, поскольку «традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» (Marx 1973 [1852]: 146; Маркс 1959: 119). В определенной степени будущее зависит от общественных закономерностей и практик, являющихся «внешними» по отношению к каждому индивиду, и традиции и опыт прошлого тяготеют над умами и действиями живых.

Второй комплекс теорий уделяет особое внимание важности относительно неизменных и прочных экономических и социальных структур. Существует целый ряд версий данного подхода, начиная с тех, что рассматривают такие социальные институты, как семья или система образования, и заканчивая версиями, которые анализируют капитализм в качестве системы эксплуатации и власти. Здесь будущее оказывается результатом относительно фиксированных самокорректирующихся социальных структур; в основе же прогнозов на будущее лежит модель обычной работы существующих структур.

Подобный структурный подход подвергается жесткой критике. Джон Мейнард Кейнс подчеркивал возможность «состояния хронически пониженной активности», когда механизмы обратной связи оказываются неспособны восстановить равновесие (Keynes 1936: 249; Кейнс 2007: 237; Beinhocker 2006: ch. 3). Более того, структурный анализ игнорирует внутренние источники изменений, которые со временем подрывают жизнеспособность той или иной системы. Например, Маркс и Энгельс, описывая эндогенные противоречия, лежащие в сердце буржуазного общества, говорят о «волшебнике, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями» (Marx and Engels 1888 [1848]: 58; Маркс и Энгельс 1955: 429). Многие группы населения оказывают противодействие обществу, в котором живут, пытаясь создать собственные версии будущего, часто противоречащие «традициям мертвых поколений». При этом необходимо отметить, что в своем анализе возможных вариантов того, каким может или не может быть будущее, исследования социальных структур пренебрегают такими вопросами, как социальные конфликты, смена систем и непредсказуемость.

Третий подход – теория сложных систем, взятая на вооружение многими дисциплинами. Он представляет собой набирающую популярность парадигму в рамках социальных наук (о социологии см.: Urry 2003, 2005). Подход с точки зрения теории сложных систем предполагает, что будущее нельзя сводить лишь к действиям отдельных субъектов или к сохранению существующих социальных структур. Теория сложных систем позволяет преодолеть слабости индивидуалистического и структурного подходов, используя при этом элементы обоих. Далее в этой главе будут представлены некоторые элементы подхода с позиций теории сложных систем применительно к времени.

Предполагается, что существуют мощные материальные и социальные системы, простирающиеся во времени и пространстве, зачастую – в отдаленное будущее. При этом для данных систем характерны инновационность, непредсказуемость и реверсивность. Хотя системы и обладают эмерджентными свойствами, свойства эти не являются неизменными и стабильными. Таким образом, подход с точки зрения теории сложных систем подчеркивает динамичность, процессуальность и непредсказуемость систем. Это – открытые структуры, через которые проходят потоки энергии и материи. Многие «научные дисциплины» пришли к пониманию того, что системы в физическом мире являются эмерджентными, динамичными и самоорганизующимися. Одним из примеров применения такого системного подхода к прогнозированию будущего климата планеты служит классический труд «Пределы роста» (Meadows, Meadows, Randers, and Behrens 1972; Медоуз, Медоуз, Рэндерс и Беренс 1991; см. также: Gell-Mann 1995; Kauffman 1993; Prigogine 1997; Пригожин 2000).

В отличие от адептов кибернетического анализа, получившего развитие во время Второй мировой войны и в послевоенный период, исследователи, работавшие с точки зрения теории сложных систем, подчеркивали значимость позитивной обратной связи, выводящей системы из состояния равновесия. Небольшие изменения способны вызывать в системах крупные, нелинейные сдвиги (Arthur 2013: 3–5). Системам свойственно отсутствие пропорциональности, или «нелинейность», между видимыми «причинами» и «следствиями» (Nicolis 1995). Такие внешне незначительные причины по большей части непредсказуемы, их трудно предвидеть, хотя при ретроспективном взгляде их и можно объяснить. Таким образом, хотя системы могут пребывать в стабильном состоянии на протяжении долгого времени «блокировок», некоторые несущественные причины могут привести к появлению новых «путей» их развития. Соответственно, системам не свойственна абсолютная стабильность, и иногда применительно к ним используется термин «мета-стабильность».

Подход с точки зрения сложных систем подчеркивает существование множественных форм «организации» сложных самонастраивающихся систем. Они эволюционируют, адаптируются и самоорганизуются. Каждая из систем проявляет свойства, которые необязательно присутствуют в отдельных ее элементах. Свойства системы возникают без какой-либо «направляющей руки». Эти эмерджентные свойства могут быть связаны с конфликтами, изменениями и трансформациями. Таким образом, системы адаптируются и эволюционируют по мере того, как они самоорганизуются с течением времени. Подобные сложные взаимодействия напоминают лабиринт, стены которого меняют свою конфигурацию, когда человек проходит его. Соответственно, чтобы приспособиться к трансформациям, происходящим каждый раз, когда лабиринт проходит новый человек, требуются новые решения. Теория сложных систем включает в себя изучение последствий динамичных и частично непредсказуемых взаимодействий между элементами, составляющими любую систему.

Хотя специалисты часто говорят об ускорении процесса изменений, якобы свойственном современному миру, это не совсем так, поскольку некоторые системы могут оставаться в стабильном состоянии на протяжении долгого времени. Системы выживают благодаря предопределенности, под которой понимается модель процессов, в рамках которой системы развиваются посредством «блокирования»; при этом для формирования «пути» нужен лишь ряд малозначимых факторов. Подобное блокирование означает, что «окружающие» социальные институты имеют большое значение для развития систем в долгосрочной перспективе, как только системы встают на определенный путь (North 1990: 104; Норт 1997: 133; классическим примером эффекта блокировки может служить традиционная раскладка компьютерной клавиатуры). Системы способны выживать на протяжении долгого времени вопреки наличию мощных сил, которые «должны» были бы подорвать их заблокированность и необратимость (Arthur 1994; Mahoney 2000). Соответственно, будущее нельзя считать «пустым». Подобным системам свойственны одновременно мощь и хрупкость (Ormerod 2012: 18). Пригожин утверждает:

Если бы мир состоял из устойчивых динамических систем, то он радикально отличался бы от того мира, который мы наблюдаем вокруг. Это был бы статичный, предсказуемый мир, но делать какие-либо предсказания было бы просто излишне.

В том мире, в котором мы живем, флуктуации, бифуркации и неустойчивости встречаются на всех уровнях. Устойчивые системы, порождающие определенность, соответствуют только идеализациям, или аппроксимациям (Prigogine 1997: 55; Пригожин 2000: 53).

Изменениям нелинейны; «причины» и «следствия» необязательно пропорциональны друг другу; индивидуальные и статистические уровни анализа неравнозначны, а системные эффекты не возникают в результате сложения отдельных компонентов.

Более того, время не считается измерением, относительно которого происходит движение систем. Предполагается, что системы конституируются через свое становление, через процесс, через то, что философ Альфред Норт Уайтхед и другие называли «стрелой времени» (Whitehead 1929; Уайтхед 1990). Таким образом, при подходе с точки зрения теории сложных систем нет разницы между состояниями равновесия и состояниями роста: все системы динамичны и процессуальны, а зарождение новых структур и отмирание старых зачастую происходит непредсказуемым образом.

В частности, могут возникать моменты большей открытости, когда кости еще не брошены, и на игровом столе могут быть разыграны разные варианты будущего. Не то чтобы у таких изменений не было причин, но здесь речь идет о будущем, которое уже не столь сводимо к существующим заблокированным системам. Несмотря на наличие долгосрочных предопределенностей, о которых говорилось выше, ни одна система не может оставаться неизменной все время. Согласно Эндрю Эбботту, существует «вероятность проявления ряда действий, в результате которых в замок будет вставлен ключ и наступит важный поворотный момент» (Abbott 2001: 257).

Важные поворотные моменты представляют собой то, что физики определяют термином «фазовые переходы» – например, применительно к переходу воды из жидкого состояния в твердое при замерзании (Arthur 2013: 10–11; Nicolis 1995). Речь здесь идет о «неопределенности», а не просто о рисках, и подобные переходы крайне трудно «предсказать». Специалистами, занятыми проблематикой изменения климата, активно обсуждается вероятность фазового перехода в случае возможного увеличения среднемировых температур на несколько градусов в течение нескольких ближайших столетий, что приведет к таянию значительной части полярных льдов.

Эрвин Ласло в связи с этим говорит о переломных «точках хаоса», в которых осуществляется переход систем с одного пути на другой (Laszlo 2006; Ласло 2011). В странах глобального Севера одним из таких моментов стал период, пришедшийся примерно на 1990 г., когда многие политические, информационные и коммуникационные системы синхронно прошли стадии адаптации и эволюции и оказались в обобщенной «точке хаоса». Это стечение обстоятельств привело среди прочего к возникновению интернета, исчезновению коммунизма советского образца, появлению нового формата новостных передач – круглосуточного вещания в прямом эфире, введению ежедневных торгов в круглосуточном режиме на основных финансовых рынках, стремительному распространению мобильных телефонов и появлению более дешевых бизнес-моделей в сфере транспорта и связи (Urry 2007: 5–7; Урри 2012а: 70–73).

Таким образом, если система проходит определенный порог, изменения могут быть не постепенными, а резкими. «Переключения» системы осуществляются посредством положительной обратной связи и того, что Брайан Артур называет «распространением изменений через взаимосвязанное поведение» (Arthur 2013: 11). Одним из примеров здесь может служить проведенный Кейнсом анализ падения доверия потребителей, которое каскадным образом распространяется в среде населения, провоцируя через механизмы положительной обратной связи крупные экономические и социальные кризисы (Keynes 1936; Кейнс 2007). В системе происходит переворот, как, например, тогда, когда с начала 1990-х гг. начался стремительный рост интернета и миллиарды людей и организаций адаптировались к нему и эволюционировали вместе с ним (Gore 2013). Еще один пример: в середине 1990-х практически одновременно все офисные работники обнаружили, что им нужны факсы, в результате чего продажи данных устройств в течение последующих нескольких лет взлетели до небес. Отправка и прием факсимильных сообщений быстро вошли в моду, а система связи между организациями преобразилась, причем каждая организация равнялась в этом на другие. Копирование деятельности одних организаций другими было абсолютно нормальным явлением, поскольку полностью соответствовало выведенным Кейнсом практическим правилам относительно того, как именно людям следовало вести себя в экономической и социальной жизни (см.: Ormerod 2012: 94–97). Подражание другим и, соответственно, стадное поведение часто представляют собой «рациональный» образ действий для каждого индивида и ключевой фактор для формирования представлений об определенных вариантах будущего и их реализации – в рассматриваемом примере речь идет об объединении всех организаций посредством сети факсов.

Однако хотя копирование друг друга и может быть оптимальным образом действия для отдельных людей или организаций, это может приводить к проблематичным системным последствиям. Стадное поведение увеличивает вероятность краха системы. Применительно к финансовым системам Энди Холдейн и Роберт Мэй утверждают, что «избыточная однородность в рамках финансовой системы – когда все банки поступают одинаково – в состоянии минимизировать риски для каждого банка в отдельности, но при этом в максимальной степени увеличивается вероятность коллапса всей системы» (Haldane and May 2011: 353). Таким образом, стадное поведение повышает вероятность краха системы, примером чему, как указывает Пол Ормерод, может служить практически мгновенный коллапс финансовой и банковской сферы в августе 2008 г. (Ormerod 2012: 101–102).

Еще одна отличительная черта сильно связанных систем заключается в том, что им свойственны относительно рутинные, «нормальные аварии» (Perrow 2007): процессы протекают крайне стремительно, поэтому возможности «отключить» их не существует; вышедшие из строя части системы невозможно изолировать, как невозможно и поддерживать дальнейшее функционирование системы. В случае с сильно связанными системами восстановление баланса после его нарушения, которое может быть относительно тривиальным, невозможно. Последствия же распространяются стремительно, хаотичным и необратимым образом по всей системе.

Это может провоцировать «аварии», поскольку каскадные последствия ведут к периодическим «поломкам», в результате которых, к примеру, происходит нарушение функционирования городов (Nye 2010).

До сих пор я пользовался термином «система» независимо от того, шла ли речь о физических/материальных или о социальных системах. Однако Бруно Латур и прочие специалисты указывают на то, что многие формулировки понятия «система», используемые в социальных науках, слишком социальны (Latour 1993; Латур 2006). Эти формулировки очищены от важных гетерогенных материальных элементов, таких как машины, тексты, металлы, технологии, физическая среда, пластмассы, погода и т. д. Соответственно, я подразумеваю, что в современном мире существуют экономические, физические, технологические, политические и социальные системы. Системы не следует сводить лишь к одному из этих индивидуальных «факторов». Они – социоматериальны: власть имеет как материальную/техническую природу, так и социальную. Следовательно, общества рассматриваются как наборы объединившихся в соответствии с существующими обстоятельствами, взаимозависимых социоматериальных систем, скрепленных друг с другом посредством отношений власти и, как правило, создающих условия для существования друг друга. «Материалы» же невероятно сложны: так, при производстве книг используется по меньшей мере десять базовых материалов (Allwood and Cullen 2012: 12).

Таким образом, взаимозависимые сложные системы состоят из каскадов, механизмов самовосстановления, внешне стабильных режимов, которые неожиданно рушатся, прерывистых равновесий, «эффектов бабочки» и «порогов» (Axelrod and Cohen 1999). Эти эффекты сложности означают, что невозможно прочесть, предсказать будущее или предложить его четкое и узнаваемое описание. Майкл Томпсон и М. Брюс Бек рассматривают ряд концептуальных и стратегических последствий подхода с этой точки зрения и выступают в пользу принятия «неуклюжих», а не «элегантных» решений. Это лучшее, чего можно было добиться в ситуации, когда «принятие решений осуществляется в условиях противоречивых определенностей» (Thompson and Beck 2014).

Томпсон и Бек рассказывают о двух «неуклюжих» решениях, которые поначалу не вызывали интереса ни у чиновников, ни у руководства корпораций. И их рассказ заставляет задуматься. Первый пример касается строительства стадиона «Эмирейтс» лондонского футбольного клуба «Арсенал» на участке территории Северного Лондона, который до этого застройщики обходили стороной. Проект строительства был реализован лишь после кампании объединившихся местных жителей, заставивших местные власти включить его в повестку дня. Второй пример связан со строительством канатно-подвесной дороги, которая приводится в движение энергией, производимой гидроэлектростанцией, и предназначена для доставки молока из отдаленных, труднодоступных деревень в быстро развивающуюся столицу Непала, Катманду. Поначалу это решение столкнулось с противодействием со стороны властей, но в итоге принесло много пользы жителям деревень и «окружающей среде». В обоих случаях «неуклюжие» решения появились благодаря «подрывным» действиям – в результате мощного давления со стороны социальных групп, которые первоначально не играли никакой роли в формальном процессе создания будущего.

Схожим примером может служить Малибу, хотя здесь протест граждан усугубляет ситуацию. Малибу является «столицей лесных пожаров» Северной Америки (Davis 2000). Между возрастной структурой растений и интенсивностью пожаров существует нелинейная взаимосвязь. Пятидесятилетние деревья горят в пятьдесят раз интенсивнее двадцатилетних. При этом из-за того, что многие жители данной местности являются весьма влиятельными людьми, начиная с 1919 г. местные власти занимались «тотальной борьбой с пожарами». Это означает, что небольшое по своим масштабам, контролируемое сжигание лесов, которое полезно для возврата в почву питательных веществ, запрещено. Большинство деревьев в Малибу довольно старые, поэтому пожары в местах их произрастания отличаются большей интенсивностью. Таким образом, запрет на малое, контролируемое выжигание приводит к тому, что местность подвержена крупным пожарам. Более того, сильные пожары меняют химический состав почв, создавая водоотталкивающий слой, который способствует усилению паводков и эрозии (Davis 2000: 100–103). Сильнейшие пожары и паводки стали результатом «элегантного» решения запретить ограниченное выжигание лесов, которое в противном случае могло бы стать привычной составляющей экосистемы Малибу.

Таким образом, говорят Томпсон и Бек, там, где существуют неразрешимые проблемы, как в случае с пожарами в Малибу, следует делать выбор в пользу «неуклюжих» решений. Подобные противоречивые процессы выливаются в чрезвычайно сложные глобальные вызовы, что происходит вследствие так называемых злостных проблем (Brown, Harris, and Russell 2010; Bunders, Bunders, and Zweekhorst 2015; Rittel and Webber 1973). Эти проблемы возникают там, где существуют многочисленные «причины» и «следствия», где наличествуют долговременная фиксированность и сложная взаимозависимость процессов, где попытки разрешить одну проблему вскрывают или порождают другие, где решения зависят от того, как именно видится тот или иной вопрос, и, наоборот, где различные заинтересованные лица совершенно по-разному смотрят на то, что именно является проблемой и решением, где применимые к проблеме условия и необходимые для ее решения ресурсы со временем изменяются, где каждая проблема не решается окончательно, а возвращается вследствие отсутствия «правила остановки» снова, пусть и иными путями и в иную точку, где решения проблемы как такового быть не может (Thompson and Beck 2014: 8–10; Tutton 2016).

Таким образом, применительно к «злостным» проблемам, таким как изменения климата, – в отличие от «более простой проблемы», связанной с дырами в озоновом слое, – постоянной возможности применения требующихся мер в нужное время и в нужном месте не существует. Действуя определенным образом, мы можем изменить ситуацию, в результате чего бывшая когда-то правильной стратегия теряет свою актуальность (Thompson and Beck 2014: 31). Томпсон и Бек подчеркивают, что зависимость от предшествующего пути развития означает, что общества могут оказаться заложниками «не той» технологии, то есть технологии, которая не нужна им на определенном этапе развития, но от которой они уже не могут уклониться. К этому мы могли бы прибавить, что общества могут игнорировать другие технологии, которые при ретроспективном взгляде оказываются лучшим, что существовало на тот момент времени. Они наглядно показывают необходимость «гибкости» технологий, поскольку никому не дано предвидеть, что именно ждет за поворотом: то, что оказалось оптимальным на определенный момент, может таковым более не быть. Томпсон и Бек утверждают, что, если «рынки более не смогут вести нас наиболее эффективным в технологическом плане путем, мы окажемся заложниками необычайно пустых направлений развития» (Thompson and Beck 2014: 34).

Одним из примеров «сверхзлостных» проблем может служить проблема изменения климата (Bunders, Bunders, and Zweekhorst 2015: 22–23). В случаях когда приходится иметь дело со «сверхзлостными» проблемами, имеется целый ряд дополнительных сложностей: времени для поиска «решения» практически нет, единого координационного центра не существует, те, кто пытается решить проблему, также отчасти служат ее причиной, а в результате того, что можно назвать «гиперболическим дисконтированием», выбираются решения, которые приносят немедленные результаты, а не те, которые могли бы принести гораздо большую пользу, но позднее.

Вместе с тем необходимо понимать, что потенциальный крах системы зачастую является результатом каскадной взаимозависимости, а избежать подобного коллапса можно благодаря большей «модульности» системы (Haldane and May 2011; Холдейн занимает должность главного экономиста в Банке Англии). Энди Холдейн и Роберт Мэй поясняют, каким образом гибкость системы обеспечивается наличием «разрывов» и «шлюзов» между отдельными ее элементами. Подобная конструкция является полной противоположностью той конструкции, которая обычно поддерживается субъектами власти, например корпорациями или органами планирования (Thompson and Beck 2014). Холдейн и Мэй утверждают, что чем больше разрывы, тем меньше опасность «стадного поведения», каскадного распространения последствий и заражения всей системы.

Брайан Артур настаивает на том, что при проведении анализа необходимо учитывать историческую специфику, рассматривать конкретные случаи и уделять особое внимание процессам. Он цитирует экономиста кейнсианской школы Джоан Робинсон, которая в 1973 г. говорила, что «как только мы признаем, что экономика существует во времени, что история идет одним путем – от неизменного прошлого к неизвестному будущему, – концепция равновесия <…> становится непригодной» (цит. по: Arthur 2013: 18). Она указывает на важность истории, времени и процесса при рассмотрении сложных систем. Теперь я перехожу к краткому анализу времени, играющему ключевую роль при рассмотрении многочисленных вариантов будущего.