Текст книги "Волчье озеро"

Глава 16

Когда он вернулся в гостиницу, старинные напольные часы в холле показывали четверть шестого. Поднимаясь наверх, он подумал, что Мадлен, наверное, все еще отмокает в ванне, озабоченная все тем же вопросом, который не хотела обсуждать. Но в туалете было пусто, а на краю ванны висело мокрое полотенце.

Свет в большой комнате все еще горел. Дрова в камине до сих пор потрескивали. Уоррен Гардинг все так же чинно хмурился.

Гурни проверил альков, где стояла кровать с балдахином, но кровать была нетронута. Сумка Мадлен лежала на банкетке в изножье кровати, но самой ее нигде не было.

Но тут открылась стеклянная дверь, ведущая на балкон, и в комнату вошла Мадлен. На ней были черные джинсы, шелковая кремовая блузка и лыжная куртка. Она даже немного накрасилась, что делала крайне редко.

– Пора идти?

– Что ты там делала?

Мадлен не ответила. Молча они спустились вниз и сели в “аутбек”. По дороге в шале они не разговаривали.

Джейн Хэммонд встретила их у порога, проводила в дом и взяла их куртки.

Прихожая была отделена от дома тремя раздвижными деревянными панелями медового цвета. Кроме того, что они отгораживали прихожую, на них висели каменные томагавки, сумки из оленьей кожи и другие первобытные орудия. Заприметив томагавки, Гурни не мог выбросить из головы топорик Барлоу Тарра.

Джейн наклонилась к нему:

– Вы не обратили внимание, за вами никто не ехал?

– Нет, но я не следил. А что?

– Иногда на дороге у озера рыщет огромный джип. Ричард уверен, что за ним следят каждый раз, когда он выходит из дома. Мне кажется, его пытаются свести с ума. Таким вот образом угнетая его. Как вы думаете?

Он пожал плечами.

– На данный момент ничего не…

Внезапно у Гурни зазвонил телефон. Взглянув на экран, он увидел, что это Ребекка, но, несмотря на сильное желание с ней поговорить, он дождался, пока включится голосовая почта.

– Проходите, – нервно сказала Джейн, – обсудим это позже. Позвольте вас представить.

Она провела их в гостиную со сводчатыми потолками. У огромного камина спиной к ним стоял невысокий стройный мужчина и возился с дровами. Его хрупкое телосложение удивило Гурни, он представлял себе кого-то покрупнее.

– Ричард, – окликнула его Джейн, – Вот о ком я тебе рассказывала.

Хэммонд повернулся к ним. С вымученной улыбкой, которая могла означать как равнодушие к их визиту, так и просто усталость, он протянул руку сначала Мадлен, а затем Гурни. Ладонь была небольшой, мягкой и слегка прохладной, рукопожатие – сдержанным.

Светлые, почти что платиновые, шелковистые волосы были разделены на косой пробор. Спереди они падали на лоб жидкой, растрепанной челкой, как у маленького мальчика. Но в глазах его не было ничего детского. Необыкновенно яркие, цвета морской волны, они завораживали, почти что пугали.

Голос его, напротив, был тихий и непримечательный. Гурни подумал, что, возможно, это своеобразная компенсация за столь потрясающие глаза. Или же способ подчеркнуть их особую роль.

– Сестра мне много о вас рассказала.

– Надеюсь, ничего неприятного.

– Она рассказала, что вы тот самый детектив, который поймал убийцу – кровосмесителя Питера Пиггерта, пополам распилившего свою матушку. И Хорхе Кунцмана, что хранил головы жертв в холодильнике. Сатанинского Санту, который отправлял по почте части тела, заворачивая их как рождественские подарки. А еще безумного психиатра, отправлявшего своих жертв к садисту, который насиловал их и освежевывал перед тем, как сбросить с кормы яхты в океан. Да у вас просто блестящий послужной список. Вы одолели порядочное число психопатов. И вот вы здесь. Просто проезжали мимо. По дороге в отель для влюбленных. Не так ли?

– Да, именно туда мы и едем.

– Однако в настоящий момент вы тут. В беспросветной глуши. У черта на куличках. Скажите, вам здесь нравится?

– Хорошо бы погода улучшилась.

Хэммонд выдавил из себя небольшой смешок, но пристальный взгляд его при этом оставался таким же внимательным и спокойным.

– С большей долей вероятности погода ухудшится, прежде чем начать улучшаться.

– Ухудшится? – переспросила Мадлен.

– Порывистый ветер, понижение температуры, снежные шквалы, ледяной дождь.

– И когда же это все должно начаться?

– Завтра, в течение дня. Или послезавтра. Прогноз погоды здесь очень переменчив. У гор непредсказуемое настроение. Погода у нас страдает биполярным расстройством, – он слабо улыбнулся собственной шутке. – Вы хорошо знаете Адирондакские горы?

Мадлен замялась.

– Да не очень.

– Эти горы совсем не похожи на ваши Катскиллы. Куда более дикие.

– Меня беспокоит, что нас может занести снегом.

Он с любопытством посмотрел на нее:

– Это вас беспокоит?

– Вы думаете, зря?

– Джейн сказала, что вы едете в Вермонт за снегом. Гулять по снегу, кататься на лыжах. Но, возможно, снег найдет вас первым.

Мадлен промолчала. Гурни заметил, что ее слегка передернуло.

Хэммонд по-змеиному облизнул губы и перевел взгляд на Гурни.

– Волчье озеро в последнее время стало очень интересным местом. Я бы сказал, для детектива – манящим.

Джейн, вероятно обеспокоенная ироничной интонацией брата, ловко перебила его:

– Ужин на буфете: канапе из лосося, салат, хлеб, курица с абрикосовым соусом, дикий рис, спаржа и изумительные пирожные с черникой на десерт. Тарелки на буфете, приборы и бокалы на столе, там же бутылки с шардоне, мерло и водой. Приступим?

Голос ее был настолько же веселым, насколько раздраженным был тон ее брата. Она дружелюбно проводила всех к буфету с едой, а потом за стол. Джейн с Ричардом сели напротив Дэйва и Мадлен.

Никто не успел ничего сказать, как выключился свет.

Лишь затухающий огонь в камине слабо мерцал в полутьме.

– Это генератор, – объяснила Джейн. – Через несколько секунд свет зажжется.

Когда свет загорелся, ее ладонь лежала на руке Ричарда. Она убрала ее и обратилась к Гурни и Мадлен:

– Мы в тридцати километрах от цивилизации, поэтому на территории комплекса работает пара генераторов. То и дело они переключаются с одного на другой, вот у нас и случаются короткие перебои с электроэнергией. Остен говорит, что это нормально и беспокоиться не о чем.

– У вас же здесь есть телефонная связь? – спросила Мадлен.

– Да, на территории комплекса есть вышка сотовой связи. Но за верхней грядой начинается мертвая зона, никакой связи аж до самого Платсберга. Само собой, вышка тоже работает от генераторов, и в случае их поломки… Но маловероятно, чтобы оба генератора отказали одновременно.

Гурни решил сменить тему разговора:

– Как я понял, Итан Голл был выдающимся человеком.

Ричард кивнул:

– Безусловно. Удивительная личность – щедрый, деятельный, всегда готовый прийти на помощь. Ведь это ему пришло в голову пригласить меня сюда работать.

– А теперь, когда его не стало, – сказала Мадлен, – вы вернетесь в Калифорнию?

– Мой двухлетний контракт истек в прошлом месяце, но незадолго до смерти Итан предложил продлить его еще на год, и я согласился. – Ричард замялся, словно обдумывая, что еще был готов рассказать. – Мы не успели заключить контракт до смерти Итана, но Остен был в курсе нашей договоренности и заверил меня, что контракт будет подписан.

Гурни не мог не спросить то, о чем давно хотел узнать:

– Я так понимаю, несмотря на свое прошлое, Остен Стекл стал порядочным человеком?

– Остен небезупречен, но у меня к нему нет никаких претензий.

– За что он сидел?

– Вы бы лучше спросили у него. – Он сделал паузу. – Но я хочу спросить кое-что у вас. Почему вы сказали Джейн, что не хотите заниматься моей проблемой?

Гурни решил быть предельно честным.

– Джейн рассказала мне, что вы отказываетесь нанимать профессионалов, и хотела, чтобы я собрал информацию и выяснил, кто или что стоит за предполагаемыми самоубийствами. Безусловно, она имеет право на расследование этого дела, ради ее же собственного спокойствия. Но, откровенно говоря, мне бы не хотелось в это ввязываться.

– Почему?

– Да потому что ключ к разгадке – вы. Каким-то образом именно вы оказались в самом центре событий. Не так, как это истолковал Гилберт Фентон. Но так или иначе, вас втянули в самую гущу. С моей стороны было бы глупо браться за дело без вашей помощи.

От волнения у Джейн округлились глаза. Она явно не ожидала от Гурни такой прямоты.

Воцарилось молчание, а Ричард между тем, похоже, рисовал в уме всевозможные мрачные перспективы.

Гурни решил рискнуть.

– Ричард, не забывайте, в конечном счете… трупа в багажнике не было.

Даже если Хэммонд и был потрясен тем, что Гурни знал о том случае, он умело скрыл это.

Через несколько секунд он отреагировал, лишь еле заметным кивком.

По-видимому, при упоминании случая с багажником Ричард немного переменил свою позицию. Всеобщее напряжение тоже спало.

По предложению Джейн они переместились из-за стола в кресла, полукругом стоявшие возле камина. Угольки в камине завораживающе мерцали.

Джейн подала кофе и принесла каждому по куску черничного пирога.

Однако состояние безмятежности длилось недолго.

Гурни почувствовал, как оно улетучивается, когда они уже допивали кофе и Хэммонд спросил, видел ли он его заявление для прессы.

– Да, видел.

– Значит вы в курсе, что я очень четко изложил свою позицию?

– Да.

– Я заявил, что не буду нанимать ни адвокатов, ни каких-либо агентов.

– Все так.

– Я вовсе не имел в виду, что позволю своей сестре нанимать защитников для меня. Я не хитрил. Я говорил очень серьезно.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Но теперь вы хотите, чтобы я пересмотрел свою позицию и одобрил инициативу моей сестры.

– Согласившись, вы не измените своим словам. Я не собираюсь выступать вашим защитником или представителем.

Ричард был озадачен, а Джейн снова забеспокоилась.

Гурни продолжал:

– Если я таки решу взяться за это дело, моей единственной целью будет выяснить, как и почему погибли те четверо.

– То есть вы не заинтересованы в том, чтобы доказать мою невиновность?

– Лишь в той мере, насколько сама правда докажет это. Мое дело – искать доказательства. Я – сыщик, а не адвокат. И если я возьмусь за это дело, я не буду действовать ни от вашего имени, ни от имени вашей сестры. Я буду представлять интересы Итана Голла, Кристофера Хорана, Лео Бальзака и Стивена Пардозы. Постараюсь докопаться до истинной причины их смерти исключительно ради них. Меня вполне устроит, если обнаруженная мной информация поможет и вам. Но повторюсь, я буду представлять их интересы, а не ваши.

Пока он говорил, Джейн явно паниковала и готова была вмешаться в разговор.

Ричард был непроницаем, лишь при упоминании Итана Голла грусть отразилась на его лице.

Он долго вглядывался в Гурни, а потом спросил:

– Что требуется от меня?

– Какие-либо соображения или подозрения касательно четырех самоубийств. Что угодно, что могло бы помочь мне разобраться в этом деле, на данный момент лишенном всякого смысла.

– Гилберт Фентон так не считает.

– Так же, как и преподобный Бауман Кокс, – добавил Гурни, с любопытством наблюдая, как Хэммонд отреагирует на это имя.

Ричард недоуменно приподнял брови.

Гурни объяснил:

– Бауман Кокс – пастор из Флориды, которому Хоран поведал о своих кошмарах. Мне было любопытно узнать про сон, и я связался с ним. Он знает сон наизусть.

– Зачем?

– Он утверждает, что этот кошмарный сон является ключом к разгадке смерти Хорана и вашей роли во всем этом.

– Моей роли в чем?

– Бауман уверял меня, что ваша специальность как психотерапевта – обращать людей в гомосексуалов.

– Снова этот бред! Он не рассказал, как я это делаю?

– Вы погружаете людей в глубокий транс. Затем бормочете какую-то зловещую абракадабру, внушая им, что на самом деле они гомосексуалы. А когда они выходят из транса, они либо сразу с головой ныряют в свой новый образ жизни, либо хотят покончить жизнь самоубийством.

– Должно быть, чертовски сильный транс.

– Да. В буквальном смысле. Чертовски сильный. Кокс уверен, что вашу способность калечить людские судьбы вы получили, заключив сделку с Сатаной.

Хэммонд вздохнул:

– Разве не удивительно, что здесь, в Америке, душевнобольных мы за людей не держим, за исключением тех случаев, когда они создают культ из своего безумия и ненависти и утверждают, что это христианство. А потом мы устремляемся к ним в церкви.

Гурни подумал, что это весьма справедливое замечание, но не хотел отвлекаться от основной мысли:

– У меня к вам клинический вопрос. Может ли гипнотерапевт внедрить в разум пациента содержание сна, а затем добиться того, чтобы этот сон ему снился?

– Это исключено. Это физически невозможно.

– Хорошо. А может ли гипнотерапевт склонить пациента к самоубийству?

– Только в том случае, если у пациента изначально наблюдается достаточно тяжелая депрессия, способная вызвать суицидальные мысли.

– Вы не заметили подобной депрессии у кого-либо из погибших мужчин?

– Нет. Все они с оптимизмом смотрели в будущее. У них явно не было суицидального настроя.

– Вы можете сделать из этого какие-то выводы?

– Я делаю вывод, что они стали жертвами убийств, замаскированных под самоубийства.

– И в то же время Фентон напрочь отрицает такую возможность. Он утверждает, что именно неправдоподобность убийств указывает на то, что в этом замешаны вы. Как вы думаете, почему он выбрал такую странную позицию?

Тут в разговор вклинилась Джейн:

– Потому что он лживый подонок!

Хрупкая фарфоровая тарелка с недоеденным куском черничного пирога соскользнула с ее колен на пол и разбилась вдребезги. Она посмотрела вниз, раздраженно пробормотала: “Черт!” и стала собирать осколки. Мадлен пришла на помощь и принесла с кухни губку и бумажные полотенца.

Хэммонд ответил на вопрос Гурни:

– В позиции Фентона мне непонятны две вещи. Во-первых, она основана на невозможном. Во-вторых, он, похоже, искренне верит в то, что говорит.

– Откуда вы знаете?

– Это как раз то, что я хорошо понимаю. В девяти случаях из десяти я сумею определить, правду ли говорит человек. Моя терапевтическая практика основана не столько на технике, сколько на понимании того, во что верит пациент и чего хочет на самом деле, независимо от того, что он рассказывает мне.

– И вы убеждены, что сам Фентон верит в нелепицу, которой кормит журналистов?

– Абсолютно! Об этом говорят его голос, глаза и язык тела.

– Я думал, что уже окончательно сбит с толку, и вот – новый поворот. Следователь может рассматривать версию о том, что за серией самоубийств стоит гипнотизер. Но принимать ее как единственный возможный вариант – это безумие.

Гурни оглянулся, желая увидеть реакцию Мадлен. Она задумчиво глядела на угасающие угли.

Ему в голову пришел еще один вопрос.

– Вы сказали, что можете понять, чего хочет человек. Как вы думаете, чего же хочет Фентон?

– Он хочет, чтобы я признался, что имею отношение к четырем смертям. Сказал, что для меня это единственный выход и, если я не признаю вину, мне конец.

– А если вы признаетесь в пока что не получившем названия преступлении, что тогда?

– Обещал, что все будет хорошо, если я признаюсь в причастности ко всем четырем самоубийствам.

Именно таким образом некоторые следователи уговаривали умственно отсталых подозреваемых признавать свою вину в преступлениях, которых те не совершали. Будешь дальше отрицать свою вину – мы разозлимся, и тогда у тебя будут по-настоящему большие неприятности. Просто во всем признайся, и тогда все прояснится, и все разойдутся по домам.

Именно так преступления вешают на людей с IQ меньше 80.

Какого черта Фентон решил применить этот прием с блестящим психологом?

Какая-то сумеречная зона, черт возьми.

Глава 17

Пока они сидели у камина, медленно попивая кофе, Гурни решился задать очень простой вопрос.

– Ричард, у меня ощущение, что я, возможно, разбираюсь в гипнозе хуже, чем мне кажется. Можете дать мне простое определение?

Хэммонд поставил чашку с кофе на подлокотник.

– Короткий рассказ будет более наглядным примером. Когда я учился в Милл-Вэлли, в старших классах я играл в бейсбол. Играл я не очень, меня чуть не выгнали из команды. Но вот однажды я пять раз отбил мяч и пять раз выбил хоум-ран. До того дня я ни разу не выбивал хоум-ран. Удивительное ощущение. Я делал это с такой легкостью. И не так уж сильно бил. Я не пытался сосредоточиться. Не пытался выбить хоум-ран. Я вообще не старался. Я был полностью расслаблен. Казалось, бита сама находила мяч и отбивала его под нужным углом. Пять раз подряд.

– И как это связано с гипнозом?

– Чтобы достичь цели, не так важно преодолеть внешние преграды, главное – устранить внутренние: дисфункциональные убеждения, эмоциональный застой. Задача гипнотерапии, в том виде, в котором я ее практикую, – проложить этот внутренний путь.

– Как? – вдруг вырвалось у Мадлен, которая до этого в основном молчала.

– Выяснив, что же является помехой. Освободив вас. Дав возможность двигаться вперед к свои желаниям, не застревая в зарослях вины, смятения и самосаботажа.

– Не слишком ли драматично? – спросила она.

– Мне так не кажется. Мы действительно частенько застреваем в колючих кустарниках нашего разума.

– Я думала гипноз связан с концентрацией внимания.

– Целью, безусловно, является сфокусированное внимание, но попытка сконцентрироваться – худший способ достичь успеха. Это то же самое, что тянуть себя за лодыжки в попытке взлететь. Или гоняться за счастьем. Ведь его невозможно догнать.

Мадлен он, казалось, не убедил.

Гурни продолжал расспрашивать:

– И от каких внутренних преград вам нужно избавить пациента, желающего бросить курить?

Хэммонд задержал взгляд на Мадлен, а потом повернулся к Гурни:

– Два основных препятствия – воспоминания о чувстве тревоги, облегчаемом курением, и неверная оценка риска.

– Первое я понимаю. Объясните про второе.

– Рациональные люди склонны избегать тех действий, где усилия превосходят получаемое удовольствие. Зависимые люди, как правило, избегают всего того, где усилия предшествуют удовольствиям. Здоровый человек принимает взвешенное решение. Засчитывается и сиюминутный эффект, и будущие последствия. Для мозга, искаженного зависимостью, решающим фактором является последовательность. Берется в расчет лишь сиюминутный эффект, а последствия кажутся умозрительными.

– То есть вы привносите некую ясность?

– Я ничего не привношу. Я просто помогаю пациенту увидеть то, что в глубине души им уже известно. Помогаю сосредоточиться на том, чего они действительно хотят.

– Вы верите, что действительно умеете считывать истинные желания других?

– Да.

– Все четверо погибших хотели бросить курить?

Хэммонд в первый раз заметно моргнул.

– У Итана было сильное желание, у Хорана – умеренное. У Бальзака и Пардозы – его почти не было.

– Зачем вы беретесь работать с такими людьми?

– Лишь уже во время сессии я могу постичь истинную природу и глубину желания. А в начале все они говорили, что хотят бросить.

Гурни, казалось, был растерян.

Хэммонд продолжил:

– Часто люди приходят по чьей-либо просьбе. А истинное желание – на все согласиться, лишь бы их оставили в покое. Другие же верят в то, что гипноз вызовет желание бросить, даже если у них самих его пока нет и в помине. Пардоза был хуже всех – нервный, невнимательный, совершенно рассеянный, уж точно из тех, кто пришел по чьей-то просьбе. Но он не признался.

– А что насчет их других устремлений?

– В каком смысле?

– Ну, с помощью вашего чутья поняли ли вы еще что-нибудь про них?

– Лишь в общих чертах.

– Что вы можете сказать про Итана?

Хэммонд замешкался, вероятно, обдумывая этические вопросы конфиденциальности.

– Итан хотел, чтобы все в мире вели себя лучше. Ему хотелось найти подходящее место для каждого и поставить его на это место. Место для каждого, каждый на своем месте. Он был уверен, что знает все лучше всех. Итан не стремился к признанию. Он хотел лишь послушания.

– Смею предположить, что не всегда получалось так, как хотел Итан.

– Были у него и успехи, и неудачи.

– А что вы думаете про Кристофера Хорана? Чего он хотел от жизни?

– Кристофер хотел победить. Буквально любой ценой. Жизнь для него была игрой, где есть только один победитель. Он не просто хотел победить, ему было важно, чтобы кто-то другой проиграл.

– Что насчет Лео Бальзака?

– Разгневанный Господь прямиком из Ветхого Завета. Этому хотелось, чтобы все злодеи были наказаны. Он бы с удовольствием стоял у иллюминатора Ноева ковчега и наблюдал, как тонут грешники.

– А Стивен Пардоза?

– Он жил в подвале родительского дома. Отчаянно желал, чтобы его уважали. Больше всего на свете ему хотелось казаться взрослым – типичное желание для тех, кто так и не повзрослел.

– А что вы скажете про Пейтона Голла?

– Ох, Пейтон. Пейтону хочется все время получать удовольствие, чего бы это ему или кому-то еще ни стоило. Как и у большинства наркозависимых, у него довольно инфантильное представление о счастье. Он делает все, что ему хочется, когда ему хочется. Он узник собственных представлений о свободе. Огромное наследство, которое он получит от Итана, скорее всего, погубит его.

– Каким образом?

– Получив доступ к неограниченным денежным ресурсам, Пейтон лишится того небольшого сдерживающего фактора, который до сих пор хоть как-то регулировал его поведение. Он окончательно плюнет на возможные последствия. Говоря языком психоаналитиков, Пейтон – чистейшее, стопроцентное беснующееся Оно.

Гурни вспомнилась пролетевшая мимо него машина на узкой грунтовой дороге и безумный визгливый смех.

– А какие отношения у него были с братом?

– Никаких отношений не было. Они жили в разных крыльях дома и практически не общались, если не считать эпизодических попыток Итана оказывать давление на Пейтона. Если Остен стал величайшим достижением Итана, то Пейтон был его величайшим провалом.

– Как вы считаете, способен ли был Пейтон убить Итана?

– В плане нравственности, да. На эмоциональном уровне – тоже. На деле – нет. Не могу представить себе, чтобы Пейтон справился с тем, что требует комплексного мышления, четкой логистики и стрессоустойчивости.

– Вы думаете, именно эти качества нужны были, чтобы совершить эти четыре убийства?

– Возможно, не только эти, но именно их не хватает Пейтону.

Гурни в голову пришел еще один неожиданный вопрос:

– Возвращаясь к вашей способности чувствовать, чего хотят люди… что вы думаете обо мне? Чего на самом деле хочу я?

Хэммонд натянуто улыбнулся:

– Вы меня проверяете?

– Мне интересно посмотреть, как далеко вас заведет ваше чутье.

– Вполне логично. Чего на самом деле хочет Дэйв Гурни? Любопытный вопрос.

Он взглянул на Мадлен, которая внимательно смотрела на него, а потом повернулся к Гурни.

– Это одно из первых, довольно очевидных впечатлений, но я бы сказал, что у вас в жизни есть одна первостепенная необходимость. Вам нужно понимать. Соединять точки, сопоставлять факты. Ваша личность зиждется на этом важнейшем влечении сердца, которое вы воспринимаете как нужду. Ранее вы сказали, что хотите представлять интересы жертв, выступать в защиту Итана Голла, добиться справедливости для него и остальных. Не знаю, так ли это, но я вижу, что вы в это верите. Я вижу, что вы предельно открыты и честны со мной. Однако, судя по всему, вас многое беспокоит, есть проблемы, о которых вы не говорите.

Он перевел взгляд на Мадлен.

– Вас тоже многое тревожит.

– Да что вы? – Она инстинктивно скрестила руки.

– Вас что-то беспокоит, и вам очень неуютно. Прежде всего потому, что вы держите это в секрете. Ваш муж знает, что вас что-то тревожит. Он чувствует, что вам страшно ему об этом рассказать. Его это угнетает. А вы видите, как ваша тайна его задевает, но как выбраться из этой ситуации, не знаете, и все это причиняет вам боль.

– Вы все это поняли… как? По тому, как я ем черничный пирог?

Хэммонд приятно улыбнулся.

– На самом деле, по тому, как вы его не едите. Когда Джейн впервые упомянула чернику, ваши глаза загорелись в предвкушении, но вскоре вами овладели другие мысли. От волнения у вас пропал аппетит. Вы даже не дотронулись до десерта.

– Потрясающе. Кто бы мог подумать, что несъеденный десерт сможет вывести меня на чистую воду.

Ее раздражение, казалось, никак не задело Хэммонда, который продолжал улыбаться.

– То, как муж и жена смотрят друг на друга, о многом говорит, особенно когда один смотрит на другого, а другой этого не замечает. На их лицах столько всего написано.

Мадлен холодно улыбнулась ему в ответ.

– А вы часто смотрите в зеркало?

– Увы, так это не работает. Если я правильно вас понял.

– Человек с таким глубинным пониманием мимики лица, должно быть, получает массу информации, глядя на свое собственное отражение.

– Если бы! Но, увы, в моем случае это не так.

– То есть ваш навык психологической диссекции может быть применен только к другим?

Он печально кивнул.

– Иногда я отношусь к этому как к сделке с дьяволом.

Мадлен притихла, явно изумившись такому странному сравнению.

– Что вы имеете в виду? – спросил Гурни.

– Я имею в виду, что мне было даровано нечто уникальное, но и цена соответствующая.

– Вы имеете в виду вашу проницательность?

– Да, способность понять других. А в качестве расплаты – неспособность понять самого себя. Ясность при взгляде наружу, полная слепота при попытках заглянуть внутрь. Я отчетливо понимаю ваши побуждения. Мои же остаются для меня загадкой. Кажется, чем лучше я разбираюсь в людях, тем сложнее мне разобраться в себе. Существуют вопросы, на которые у меня нет ответов, одни лишь догадки. Вам интересно, почему я не найму адвоката, почему не засужу полицию за клевету, почему не засужу желтые издания и блогеров за навет, почему не найму команду следователей, чтобы дискредитировать Гилберта Фентона, почему не начну ожесточенную общественную кампанию. Вам интересно, какого черта я не встаю на свою защиту, почему не развяжу масштабную войну и не закопаю этих ублюдков в их собственной лжи.

– Отличный вопрос. Есть ли на него ответ?

– Конечно, ответ есть. Но я его не знаю.

– Совсем не знаете?

– Хм, я могу дать вам целый список идей. Возможно, это удушающий страх конфликтов в целом? Или боязнь, что в случае дальнейшего противоборства раскроется какая-нибудь страшная тайна из моего прошлого? Или это гнетущая убежденность, что, сопротивляясь, я лишь еще больше увязну в болоте? Или явная паранойя, вроде моей навязчивой идеи про труп в багажнике? А может, я не хочу нанимать адвоката, так как боюсь, что никогда не смогу от него избавиться, что каким-то образом он станет контролировать мою жизнь и я навсегда окажусь в его власти. Возможно, это глубинный ужас перед матерью, которая в первую очередь научила меня одной вещи – никогда не сметь опровергать ее обвинений. Безропотно принимать положенное наказание или же сталкиваться с очередной неукротимой вспышкой ее гнева… – Ричард нервно, невесело усмехнулся – вероятно, собственным домыслам. – Теперь понимаете, что я имею в виду? Столько бредовых страхов, выбирай не хочу. С другой стороны, может быть, я верю, что ни одно слово Фентона не сможет задеть меня. Возможно, по принципу Поллианны, я убежден, что правда восторжествует и моя невиновность будет очевидна. Или просто дурацкая гордость не велит мне опускаться до уровня нападающих на меня болванов. А может, я жажду увидеть, как дело Фентона, весь его мирок, с грохотом обрушится, а я при этом и пальцем о палец не ударю.

Он замолчал.

– Наверняка что-нибудь из этого приходило и вам на ум. Я ежедневно перебираю в голове все эти варианты. Но понятия не имею, что именно является решающей силой. Я знаю только то, что буду вести себя, как изначально задумал.

Произнося это, он обращался к Мадлен. А затем повернулся к Гурни.

– Если вы хотите добиться правосудия для Итана и остальных, не защищая при этом меня, это ваше право. Я не буду вам препятствовать. Но позвольте еще раз подчеркнуть: вы не мой адвокат. Это понятно?

– Понятно.

На некоторое время все замолчали. Слышно было только, как снежная крупа тихо бьет по стеклу.

А потом где-то в лесу раздался вой. Такой же вой, что слышал Гурни, когда их машина застряла в кювете.

Он начался с тихого подвывания, словно ветер, жалобно стонущий в перекосившуюся дверь.