Текст книги "Непробиваемые. Истории о лучших вратарях мира"

Другим голкипером, пусть не с Дуная, но тоже из Центральной Европы и тоже с чудовищно трагическим финалом судьбы был Франьо Гласер по прозвищу «Стальной кулак». Ему было всего 15, когда он начал играть за команду родного города «Хайдук» Сараево, а в 1930 году, в 17-летнем возрасте, присоединился к «Славии» из Осиека. Высокий, сильный, с отличной реакцией, он заработал себе репутацию эксперта по отражению пенальти. Переход в «БСК» из Белграда в 1933-м принес ему две медали чемпиона Югославии и вызов в национальную сборную. Но потом, после второго из двух титулов, в 1936 году, его признали виновным в непредумышленном убийстве после того, как было найдено тело утонувшего мальчика в реке Сава, которая впадает в Дунай неподалеку от Белграда. Гласер избежал тюрьмы и остался в клубе еще на год, но воспоминания о несчастном случае не давали ему покоя, и он уехал в Загреб, где присоединился к клубу «ХСК Градански». Там он вернул свою былую форму, выиграл еще одно чемпионство Югославии в 1940 году, а затем чемпионат Хорватии в 1943 году, после чего немецкая интервенция сделала невозможным проведение объединенного чемпионата страны. В общей сложности он провел в составе «Градански» 623 игры, прежде чем перебраться в «Партизан» по окончании войны, там он выиграл титул еще раз, в 1947-м, став единственным человеком в истории, кому удалось выиграть чемпионат Югославии и до войны, и после нее.

Чуть севернее Генрих Штульфаут был назван равным по мастерству Заморе, когда выступал за «Нюрнберг» в 1920-е – клуб тогда выиграл пять чемпионств в Германии. «Штульфаут стоял в воротах, словно архангел, – говорил журналист Петер Лугенсланд, – и ни один форвард не смел подходить близко к этому бесстрашному колоссу, что приводило к тому, что ни один форвард даже не помышлял об атаках на ворота «Нюрнберга»… У Хайнера был удар такой силы, что всякий тощий нагловатый нападающий рисковал быть выбитым вместе с мячом ударом от ворот куда-нибудь к центральному кругу, если не ушел бы вовремя из зоны поражения».

Штульфаут изначально планировал сделать карьеру велогонщика, но родители запретили ему заниматься этим спортом, считая, что он может привести к чахотке. Тогда он переключился на футбол, где его огромные руки – «с ладонью размером с крышку унитаза», как говорили тогда в Нюрнберге, – стали его большим козырем после того, как он отказался от идеи играть форварда и встал в ворота. «Что Хайнер брал в руки, он уже никогда не ронял» – так гласил очерк о нем в журнале Kicker.

Тем не менее он был очень далек от ортодоксальных вратарей. Ему не нравились броски, особенно в правый от себя угол, и он отказывался прыгать в ноги соперникам за мячом. «Я всегда избегал столкновений, – говорил он. – За все 20 лет своей активной игровой карьеры я никогда не получал настолько серьезных травм, чтобы проболеть от одной воскресной игры до другой. Я придерживаюсь мнения, что футболист, который играет умно и контролирует свое тело в каждой ситуации, редко будет получать травмы… Хороший вратарь не бросается туда-сюда. Каждый раз, когда обстоятельства вынуждали меня жестко приземляться и прыгать, как пантера, я спрашивал себя, что же сделал не так».

Это не значит, что Штульфаут нехотя покидал линию своих ворот; куда там. Он специализировался в «Fußabwehr» – дословно: «оборона на ногах», – часто ее называют системой с «третьим защитником» при расстановке 2–3—5, которая превалировала в немецком футболе в то время. Вот как он описывает свою технику:

«Я практически всегда защищался ногами. Когда еще было время, я нагибался и поднимал мяч… Уметь покидать ворота в нужный момент – талант, с которым нужно родиться. Иногда все зависит от доли секунд, за которую нужно успеть опередить оппонента, чтобы успеть к мячу. С трибун часто кажется, что я ошибаюсь каждый раз, когда выбегаю из ворот. Оппонент легко может быть в двух-трех метрах от мяча, а голкипер – в пятнадцати. Если голкипер верно оценит дистанцию, то доберется до мяча быстрее, поскольку он летит в его сторону, тогда как форвард вынужден бежать вслед за ним. Когда я выбегал из ворот, я успешно справлялся со своей задачей в 95 % случаев, а в 5 % выходил слишком поздно. Когда защитники замечали, что я выбежал из ворот, один из них моментально бежал в ворота на мое место. Я часто пробегал 20–30 метров по направлению к мячу и выбивал его, нейтрализуя атаку соперника. Я бы рекомендовал всем и каждому голкиперу играть за резервную команду своего клуба в роли нападающего, поскольку голкипер также должен иметь опыт игры в поле. Прежде чем встать в ворота, в молодости я несколько лет отыграл левым вингером».

Его отказ бросаться в ноги форвардам соперника тоже не был проявлением трусости. По свидетельствам Карла Ригеля, который стал его преемником в воротах «Нюрнберга», Штульфаут «выглядел угрожающе, словно вышибала в ночном клубе, особенно когда выпрямлялся во весь рост (184 см) и во всю ширь, стоя в воротах в своей небрежно надетой на голову фуражке».

Впрочем, он не всегда проявлял храбрость. В 1922 году «Нюрнберг» отправился в турне по Испании, и в Севилье игроки команды обнаружили, что их поселили в тот же отель, что и Ллойда Джорджа. Штульфаут увязался за официальной делегацией британского премьер-министра, которая отправилась на экскурсию в севильский кафедральный собор. Прикинувшись гидом, он провел экскурсантов в темное помещение, где открыл саркофаг, показав всем забальзамированное тело покойного Фердинанда III. «Он не был бледным, как мертвец, но когда я посмотрел на него, почувствовал, как мурашки побежали по спине… Я никогда не боялся живых людей, но иногда человека могут напугать мертвые».

Между 8 июля 1918-го и 5 февраля 1922-го «Нюрнберг» провел 104 матча, ни разу не проиграв. За это время им удалось забить 408 голов и пропустить лишь 47. Лучшая игра в карьере Штульфаута, однако, случилась в матче против Италии в 1929 году, в этом матче он заработал себе прозвище «герой Турина». На глазах 80 тысяч болельщиков Штульфаут поймал кураж. «Сам Господь Бог стоял сегодня в воротах», – писала одна итальянская газета. К перерыву счет не был открыт, и тогда менеджер итальянской команды попросил Штульфаута переодеться, потому как его серый джемпер якобы делал его невидимым на поле. Нашли какой-то красный свитер, но Штульфаут сказал, что нечего и думать о переодевании. В итоге итальянцам пришлось отступить, Штульфаут продолжил блистать, а Германия выиграла 2:1. «Такого никогда раньше не было, – говорил он. – Я прыгал туда-сюда, метался, словно молния. Едва ли в матче у меня была хоть секунда без мяча. Часто я ощущал, что сражаюсь против итальянцев в одиночку».

Штульфаут не был единственным вратарем, регулярно покидавшим уют собственных ворот. Так играли бразилец Жагуаре, звезда-однодневка, соперничавший с аргентинцами Анхелем Боссио и Хуаном Ботассо и с уругвайцем Андресом Масали за звание первого великого южноамериканского вратаря. Боссио был очень элегантным, имел прозвище «Гибкое чудо», предпочитал аккуратные воротнички и выступал за команды «Таллерес» и «Ривер Плейт», тогда как Ботассо был эстетом в белом джемпере с небрежно причесанными волосами и обмотанными коленями а-ля Замора, он играл за «Кильмес» и «Расинг». Масали был выдающимся спортсменом-универсалом, который в 1920 году стал чемпионом Южной Америки по бегу на 400 метров с препятствиями, а в 1923-м выиграл чемпионат Уругвая по баскетболу в составе «Олимпии». За три сезона в составе «Насьонала» он пропустил лишь 29 голов, сделал «хет-трик» чемпионских титулов в период между 1922 и 1924 годами и в том же 1924-м взял олимпийское золото в Париже в составе национальной сборной, покорившей тогда публику изобретательной игрой и нестандартными ходами. Им не просто удалось забить 20 голов за 5 матчей; они и пропустили всего дважды. Через четыре года Масали вновь взял «золото», когда Уругваю удалось защитить титул на Играх в Амстердаме, в финале турнира ими была обыграна Аргентина с Боссио в составе.

В 1930 году, на первом в истории чемпионате мира, они должны были встретиться еще раз, но за несколько дней до матча-открытия Масали нарушил командный запрет и провел вечер со своей женой, за что был исключен из состава. Его место занял Кике Баллестеро, а Масали больше так и не сыграл за Уругвай. Боссио тем временем, прекрасно отыграв групповой этап за Аргентину, капитаном которой он был, загадочным образом выпал из состава перед полуфиналом, когда ему предпочли Ботассо. Как и полагал Комби, вратарская позиция всегда таила в себе риски.

Тем не менее из всех южноамериканских вратарей ранней эпохи именно Жагуаре выделяется больше всех остальных, впрочем, больше благодаря личной харизме, чем еще чему-то. Жагуаре родился в Рио-де-Жанейро в 1905 году и не имел никакого образования. Он работал портовым грузчиком, когда скауты «Эшпаньола» заприметили его в матче местных команд района Сауде. Ему пришлось учиться грамоте, чтобы писать собственное имя на футболке, но, как только он ее освоил, его карьера пошла в гору, и вскоре его переманил к себе «Васку да Гама». Там Жагуаре, всегда щеголявший в кепке моряка, выиграл чемпионат штата в 1929 году и провел три неофициальных матча за сборную Бразилии. Его любовь к шуткам и розыгрышам – он, к примеру, любил бросать мяч в головы форвардам соперника и ловить отскок в руки – принесла ему бешеную популярность. В 1931 году «Васку» отправился в турне по Испании и Португалии, где провел 12 матчей, победив в 8 из них. Жагуаре явно удалось впечатлить публику, поскольку и ему, и полузащитнику Фаусту дос Сантосу предложила контракт «Барселона». Правила тех лет запрещали иностранцам играть за команду в официальных матчах, и, хотя Жагуаре провел около дюжины товарищеских встреч в составе «Барсы», заработав себе прозвище Araña Negra (Черный паук), он не мог играть в матчах чемпионата до тех пор, пока не стал гражданином Испании. Несмотря на внушительную финансовую мотивацию, ни он, ни Дос Сантос не согласились поменять подданство. Дос Сантос перебрался в Швейцарию, а Жагуаре вернулся в Бразилию.

Там он начал заявляться на тренировки «Васку» в перчатках, которые привез из Европы, став одним из первых вратарей в Южной Америке, которые играли в перчатках. «Васку», впрочем, перестал доверять ему после этих его заигрываний с профессиональным футболом в Европе, и в итоге ему пришлось играть за combinados, кои, по сути, представляли собой команды странствующих футболистов, которых собирали для проведения выставочных матчей. Со временем он перебрался в команду «Коринтианс» из Сан-Паулу, но, когда клуб пригласил Жозе Хунгареса, первого в истории клуба иностранца (он был венгром, и если переводить кличку, под которой он выступал, на английский, получится «Венгр Джо»; настоящее же его имя было Йожеф Лендел), стало ясно, что дни Жагуаре в команде сочтены.

Решение было найдено Фернандо Гидиселли, одаренным полузащитником, выступавшим за сборную Бразилии на ЧМ-1930, после которого он перебрался в Европу и стал профессионалом. Извилистый карьерный путь заводил его в «Торино», цюрихскую команду «Янг Феллоуз» и «Бордо», а кроме того, он выступал в роли агента для бразильских любителей, помогая им находить клубы в Европе. Гидиселли утверждал, что может найти клубы в Италии, которые предложат работу как Жагуаре, так и защитнику Вианинье. К тому времени, как корабль с тремя игроками на борту пересек Атлантику, разгорелась вторая итало-абиссинская война, так что троица предпочла остаться в Португалии, присоединившись к «Спортингу». Ни один из них надолго в Лиссабоне не задержался, хотя Жагуаре и удалось выиграть чемпионат города, – вскоре из состава его вытеснил Жоау Асеведу, который выиграл за десятилетие 1930-х семь чемпионских титулов и еще два потом, поучаствовав таким образом в половине выигранных «Спортингом» кампаний. Жагуаре перебрался во Францию, где в 1936 году присоединился к марсельскому «Олимпику».

Та марсельская команда стала, наверное, первой крупной интернациональной командой в футболе: за «Марсель» выступали тогда алжирцы Ману Аснар, Абделькадер Бен Буали и Марио Зателли, марокканский форвард Ларби Бен Барек и венгр Вильмос Коут, а тренировал их всех венгерский тренер Йожеф Айзенхоффер. В дебютный сезон Жагуаре команде удалось взять первый в истории «ОМа» чемпионский титул, следующие два чемпионата они заканчивали вторыми, а в 1938-м «Марсель» взял Кубок Франции. За эти три года «Ягуар», как его называли болельщики, приобрел известность благодаря своей белой кепке, которую он часто бросал в форвардов соперника, собиравшихся пробивать ему пенальти, и привычке дразнить нападающих, атаковавших его ворота, криком «Бей! Бей!». Свой, вероятно, лучший матч он провел против «Сета» в 1938 году, когда ему удалось забить с пенальти – тем самым он стал первым вратарем «Марселя», забившим гол – а после дважды отразить одиннадцатиметровые удары в собственные ворота, тот матч завершился ничьей 1:1.

Жагуаре покинул Марсель в 1939 году по причинам, которые так и не были ясно им объяснены, хотя, возможно, дело было в том, что он предвидел надвигающуюся военную катастрофу. Он ненадолго задержался в Португалии, сыграв 9 матчей за «Академико», а потом вернулся в Бразилию. Там он присоединился к «Сан-Криставао», скромному клубу с севера Рио, но его лучшие дни явно остались далеко позади, он растерял свою игровую форму и стал все чаще прикладываться к бутылке. Когда деньги закончились, Жагуаре вернулся к работе портового грузчика. В доках, впрочем, его байки о том, как он играл в футбол в Европе, выслушивали с большим скепсисом, и он, разочарованный тем, что его считают выдумщиком, покинул Рио. На какое-то время он пропал с радаров, но всплыл вновь в Санто-Анастасио, маленьком городишке в дебрях штата Сан-Паулу. В августе 1946 года он был арестован. Остается не до конца ясным, как и где он получил травму головы, либо в драке с полицией, либо уже потом, в тюремной камере, но она стала причиной его смерти. Его похоронили за государственный счет, как хоронят бедняков с паперти.

IV. Вратарь-чистильщик

РАЗУМЕЕТСЯ, было абсурдным преувеличением со стороны рекламщиков называть визит сборной Венгрии на «Уэмбли» в 1953-м «Матчем столетия», даже если бы к этому слогану добавили приставку «до сих пор». И все же, оглядываясь в прошлое, понимаешь, что поражение английской сборной в том матче со счетом 3:6 стоит особняком, оставаясь, пожалуй, важнейшей игрой в истории футбольной Англии, – это был момент, когда «Уэмбли» сотрясался от грохота никому не приятной правды, отголоски которого слышны и по сей день. Вполне логично, что большая часть негативной реакции была вызвана громадным техническим превосходством венгров, их тактической гибкостью и умелым использованием глубоко игравшей «девятки». Почти незамеченной осталась игра голкипера той команды, Дьюлы Грошича.

В конце первого тайма при счете 4:2 был эпизод, когда Джимми Дикинсон запустил мяч далеко вперед, в сторону форварда Стэна Мортенсена. Грошич выскочил к границе штрафной, безукоризненно рассчитав время для рывка, и выбил мяч в поле. «Необычно, но эффективно», – неуверенным голосом проговорил Кеннет Вольстенхольм, комментировавший матч, который явно не понимал до конца, стоит ли одобрительно высказываться о подобных трюках вратаря или нет. Такое поведение было характерно для вратарского стиля Грошича, стиля, который, как отмечал Брайан Глэнвилл, был важнейшей составляющей игры сборной Венгрии. Грошич, писал он, «никогда не колебался, если нужно было выбежать из штрафной площади, и часто благодаря таким рывкам становился еще одним защитником команды. Поскольку в целом он удачно просчитывал свои рывки, он помогал команде облегчить тяжесть оборонительного груза, который взваливали на свои плечи защитники по причине высокого расположения атакующих инсайдов». Футбол – штука целостная: перемена на одном конце поля может оказать радикальный эффект на другом. Команда с голкипером, которому нетрудно выходить из ворот и подчищать за защитниками, может располагаться на поле более высоко, нежели соперник, или, что было более значимо в эпоху Грошича, может быстрее переходить в атаку, поскольку знает, что пространство позади линии обороны будет хотя бы отчасти оккупировано выдвигающимся вперед вратарем.

Грошич был харизматичной, если не сказать эксцентричной, фигурой, человеком, наделенным природным обаянием, он идеально вписывался в характерный стереотип вратаря. Одиночка, предпочитавший играть в шахматы, нежели пить и смотреть вестерны в компании остальных партнеров по команде, он был подвержен сильным приступам расстройства нервов и был настолько ипохондриком по натуре, что на тренировки выходил в красном берете, потому что верил, что тот способен принести ему облегчение от головных болей. В той игре на «Уэмбли» он попросил о замене за 9 минут до конца, потому что не мог больше играть с травмой, которую получил примерно 15 минутами ранее. Никакого особенного дискомфорта травма ему не доставляла, и реакция голландского рефери Лео Хорна говорит нам о скепсисе, с которым арбитр воспринял жалобы голкипера. Есть подозрение, что вратаря попросту охватило нервическое беспокойство. Венгрия вела 6:3 и готовилась стать первой небританской командой, обыгравшей Англию на «Уэмбли»; и хотя ничто не свидетельствовало о том, что Англия сумеет устроить камбэк на последних минутах, вероятность такого исхода и того, что он может быть обвинен в упущенной победе, скорее всего и стала причиной того, что Грошич решил искать убежища на скамейке запасных.

И опять-таки, может, этот страх и был оправдан, учитывая произошедшее после финала чемпионата мира, проходившего годом позже. Венгрия, не проигрывавшая на протяжении почти четырех лет, рассматривалась многими в качестве фаворита в матче против ФРГ и уверенно вела 2:0. Но на грязном поле, препятствовавшем фирменной игре венгров в пас, немцы сумели догнать соперника в счете, а Грошич стал главным виновником второго пропущенного гола, махнув мимо мяча после углового в исполнении Фрица Вальтера, что позволило Хельмуту Рану точно пробить в створ.

Грошич был арестован в 1949 году за попытку нелегально покинуть страну, и это событие натолкнуло его на мысль о том, что он всегда находился под подозрением. «Я родился в религиозной семье, а в то время это был плохой знак, – объяснял он. – Я никогда не делал никакого секрета из того, что думал о правительстве. Моя семья – особенно мать – настаивала, чтобы я стал католическим священником. Я был взращен в этой атмосфере, и это было одной из причин, по которым мне не доверяли люди». После финала чемпионата мира Грошич попал под домашний арест, его заключили под стражу в шахтерском городке Татабанья. Каждую неделю большая черная машина подъезжала к двери его дома, чтобы отвезти на допрос.

Неудивительно, что Грошич стал участником Венгерского восстания 1956 года. Он находился неподалеку от статуи святого Имре на горе Геллерт, когда солдаты открыли огонь по демонстрантам, а впоследствии разрешил мятежникам использовать свой дом в качестве оружейного склада. «У меня было много проблем, когда я пытался избавиться от оружия потом, – говорил он. – К счастью, у меня был хороший друг в армии, капитан, который приехал на маленьком грузовичке и вывез все винтовки и гранаты из дома. Таким был мой скромный вклад».

В Британии Грошича считали великим новатором, изобретшим новый стиль игры вратаря. Разительный контраст с Гилом Мерриком, английским голкипером в том судьбоносном матче на «Уэмбли», был очевиднее некуда. Меррик, как писал Питер Чепмэн в The Goalkeeper’s History of Britain, был «образцом послевоенного человека»: рукава свитера аккуратно подвернуты, волосы напомажены бриллиантином, над верхней губой аккуратные усы. Во время войны он был тренером по физподготовке и производил впечатление непоколебимо уверенного в себе человека. Он держал мяч в руках спокойно и уверенно, и даже такой англофил, как австрийский журналист Вилли Майсль, в своих легендарных программных статьях предрекавший Англии поражение и капитуляцию в игре против венгров, косвенно похвалил его игру за «непримечательное, но эффективное предвосхищение событий», отведя ему – аналогии точнее не сыскать – роль Горация Коклеса, который, стоя на мосту, в одиночку сражался с напирающими ордами этрусков. Но он был представителем старой школы, голкипером, реагировавшим на атаки, – в противоположность Грошичу, предупреждавшему их.

Грошич, впрочем, отрицал тот факт, что был первопроходцем. Он подробно писал о теме в The Gillette Book of Football and Cricket, опубликованной в 1963-м, признав, что стал знаменит «за то, что выбегал из ворот, чтобы встретить атакующего игрока, или, другими словами, играл роль четвертого защитника в линии обороны…». Термин, пожалуй, требует более подробного объяснения: Венгрия в то время играла с тремя защитниками в линию, а Йоже-ф Закариас опускался глубоко из полузащиты (в наши дни эту расстановку, скорее всего, описали бы как 3–2—1—4). Добавляло путаницы и то, что в Англии центрального из трех защитников именовали «центрхавом», а двух его партнеров «фуллбэками», тогда как в Венгрии «фуллбэками» называли всех троих (сейчас так называют только крайних защитников. – Прим. пер.).

«Гармония между фуллбэками и голкипером – важнейший момент», – писал Грошич, подчеркивая, как важно для вратаря считаться не простым дополнением к команде, но ее полноправной частью.

«Базовое условие для эффективной командной работы четырех игроков – доскональное знание стиля игры каждого из участников. Для этой цели между вратарями и фуллбэками должны происходить регулярные беседы, в ходе которых должны быть проанализированы удачные и неудачные выходы вратаря из ворот и сделаны необходимые приготовления для лучшей адаптации к игрокам атакующей линии следующего соперника. В результате таких бесед можно так развить стиль игры, что фуллбэк по одному расположению мяча на поле будет знать, станет ли вратарь выходить из ворот в этой ситуации, чтобы пробить по мячу или взять в руки, или же нет. В такие моменты фуллбэк, при обычных обстоятельствах, пытается замедлить скорость бега соперника, сбить ему темп. Другой фуллбэк будет ожидать возможного отскока, после которого мяч можно выносить дальше в поле».

Что же до рекомендаций, когда голкиперу можно покидать ворота, а когда нет, Грошич куда менее конкретен – он признавал, что все зависит от обстоятельств, и не советовал ничего особенного, кроме того, что голкипер должен быть решительным. «Часто вратари совершают ошибку, выбегая из ворот и на полпути меняя решение, – писал он. – Такое промедление дает форварду необходимое время для оценки ситуации и действия. Однако, если вратарь выбегает из ворот на атакующего игрока и движется, не останавливаясь, он может сильно этим смутить форварда, даже если не очень удачно просчитал время рывка. Но самая опасная ситуация для вратаря – когда он начинает пятиться назад, уже покинув ворота».

Стало быть, говорил Грошич, нет никаких четко прописанных условий, при которых голкипер должен покидать ворота. Вместо этого он должен полагаться на «адекватное восприятие футбола, опыт, внимание, скорость и внутреннюю решимость». Учитывая то, как Грошич был знаменит своими рывками вперед, довольно странно было читать от него, что голкиперу «следует делать это, только если не остается никакого другого варианта, потому что такой ход с его (вратаря) стороны всегда будет таить в себе риски».

Ключ к успеху в такой игре, разумеется, в «позиционном чутье», что вовсе не означает, что вратарь должен околачиваться вокруг линии ворот, ожидая, когда к нему прилетит мяч. «За все те матчи, которые я отыграл, я крайне редко стоял непосредственно на линии ворот, только когда линия атаки соперника буквально приковывала меня к воротам, – писал он. – Я бы хотел подчеркнуть, что выход из ворот может быть успешным только в том случае, если голкипер внимательнейшим образом следит за ходом игры, ни на секунду не отвлекаясь. Он должен следить за движением мяча, даже если игра идет на половине соперника, и, как только мяч вновь пересекает среднюю линию, он должен быть готов вмешаться в любой чрезвычайный момент».

А затем следовали технические подробности: «Я бросался в ноги форвардам только тогда, когда не было никакого другого решения. В таких случаях я всегда старался сократить угол обстрела и исполнить прыжок простейшим и быстрейшим способом. Я всегда пытался «планировать», прыгая на линию удара, чтобы избежать вероятности того, что мяч проскользнет под моим телом».

В понимании Грошича голкипер уже был важной фигурой, интегрированной в игру команды. «Голкипер должен много тренироваться как полевой игрок, – заключал он, – чтобы уметь исполнять роль четвертого защитника».

Чтобы понять, почему Грошич выглядел таким радикалом в Британии того времени, необходимо взглянуть на другую главу в футбольной книге Gillette, которую написал вратарь «Арсенала» и сборной Уэльса Джек Келси. И хотя он говорит, что вратарь «никогда не должен бояться выходить из штрафной площади, чтобы выбить мяч», он расставляет акценты здесь совсем по-другому, нежели Грошич. Вместо того чтобы говорить о вратаре, как о четвертом защитнике, он больше концентрируется на практических советах, заявляя, что голкиперам следует играть в теннис, пинг-понг и сквош, чтобы подтянуть ловкость и скорость реакции, а кроме того, он выступал в защиту использования «вязаных рукавиц» в мокрую погоду.

Однако по-настоящему он был одержим углами и градусами, что свидетельствует о том, что стиль его игры был куда менее заточен на упреждение, чем стиль Грошича; он предпочитал реагировать на удары вместо того, чтобы выбегать из ворот и мешать форвардам бить по воротам. Он объяснял свою позицию так:

«Если форвард собирается бить с границы штрафной площади, а вратарь стоит по центру своих ворот на самой линии, это означает, что для отражения удара ему понадобится покрыть расстояние в четыре ярда между собой и каждой из штанг. Велики шансы, что, если это будет метко исполненный удар впритирку со штангой, он не сможет его отразить. Если, с другой стороны, он выйдет из ворот на те же четыре ярда, он сократит размеры зоны поражения до двух ярдов с каждой стороны от себя. Но всегда нужно помнить… не выходите слишком далеко, иначе скорость полета мяча будет против вас.

Опробуйте эксперимент, к которому я прибегал на заре своей карьеры, для него понадобится деревянная доска и веревка длиной около 50 ярдов. Возьмите один конец веревки и привяжите ее к штанге. Поставьте доску на землю в любой точке штрафной площади, оберните вокруг нее веревку, а затем привяжите свободный конец к другой штанге. Веревка теперь играет роль двух штанг, и если голкипер, стоящий на линии ворот между двумя половинами веревки, начнет движение вперед, по направлению к доске, он сумеет найти угол, который укажет ему идеальную позицию для отражения любого удара из области между половинами веревки. Очень важный момент касательно выхода из ворот на набегающего форварда в том, что нападающий с мячом, заметив движение вратаря, может попытаться подсечь мяч так, чтобы он перелетел через голову вратаря».

Не самое понятное описание эксперимента: по сути, если вратарь может дотронуться до веревки с обеих сторон от себя, он может отразить удар, идущий в цель (если не думать о подкрутке мяча); постоянно практикуясь и перемещая доску, Келси сумел натренировать себя так, что практически всегда занимал позицию, находясь на которой мог бы дотронуться до веревки с обеих сторон от себя.

Так было положено начало самому продолжительному спору о тактике во вратарском ремесле: должен ли вратарь действовать на упреждение, пытаться подавить атаку еще до того, как она приведет к удару и временами рисковать выглядеть глупо, или же будет лучше, если он будет действовать консервативно, надежно, держаться позади и отбивать все, до чего может дотянуться, оставляя оборонительную работу на совести своих защитников?

Что странно, так это то, что голкипер, будучи столь долгое время просто еще одним игроком, однажды выделенным в особую категорию, как в отношении своих обязанностей, так и в плане отличной от других униформы, очень быстро оказался отделенным от остальных полевых игроков, и кажется, что это был вопрос, лежавший больше в плоскости психологии, а не техники.

В Рождество 1937 года, к примеру, за полчаса до истечения основного времени выездного для «Чарльтон Атлетик» матча против «Челси» над полем повис густой туман, сделав невозможным дальнейшее продолжение игры. Тренеры команд вышли на поле и стали уводить игроков, сойдясь во мнении, что игре не суждено быть доигранной. Двадцать один футболист присоединился к тренерам и ушел в раздевалки, но, несмотря на это и то, что 40 тысяч зрителей тоже расходились по домам, голкипер «Чарльтона» Сэм Бартрам остался стоять в одиночестве на границе своей штрафной. В своей автобиографии он написал об этом инциденте:

«Парни, должно быть, задают «пенсионерам» хорошую трепку», – самодовольно думал я, топчась на месте, чтобы согреться. Однако было очевидно, что гола мы никак забить не можем, потому что никто из игроков не возвращался, чтобы выстроиться на своей половине, как это произошло бы, забей мы гол. Время шло, и я несколько раз выдвинулся к границе штрафной, вглядываясь во мрак, становившийся все гуще с каждой минутой. И все равно ничего не видел. Защита «Челси» явно бегала там впереди с языком на плече.

Спустя долгое время передо мной из тумана, словно из-под занавеса, выступила фигура человека. Это был полицейский, он недоверчиво на меня посмотрел. «Что вы забыли тут? – выговорил он. – Матч был остановлен четверть часа назад. Поле абсолютно пусто».

И когда я вернулся в раздевалку, все остальные игроки «Чарльтона», уже вышедшие из душа, забились в конвульсиях от смеха».

Вся история стала поводом для шуток и острот. «ФАНТОМЫ НА «СТЭМФОРД БРИДЖ» – ИГРУ ОТМЕНИЛИ, НО БАРТРАМ ПРОПАЛ» – гласил заголовок газеты Woolwich Gazette – но она подчеркивает грустную правду о вратаре, как об отчужденном, и она все еще актуальна. По крайней мере, в англоговорящих частях света вратарь – не часть команды. Он тот, о ком можно забыть, кого можно оставить позади, на поле.

В «Бегстве к победе» эрзатц-вратарь в итоге становится героем, ключевым моментом драмы становится не удар Пеле через себя, но отраженный на последних минутах пенальти, взятый вратарем Робертом Хэтчем, чванливым американским военнопленным, которого сыграл Сильвестр Сталлоне. Но даже здесь, впрочем, отличие вратаря от остальных, «одноразовость» его использования становятся очевидны.