Текст книги "О связях как таковых"

Предмет, дабы его верно привязать, нуждается не столько в оковах реальных (vera requirit vincula) на какой-то твёрдой основе (ex fundamento huiusmodi), сколько лишь в кажущихся (apparentia), отвечающих [чувствам и] восприятию [объекта привязки]. Может и одно воображение без [помощи] реальности привязать, притом силою своей привязать предмет по-настоящему. Если и не существует никакого ада, уверенность [в его существовании] и воображение без всякой реальной основы по-настоящему и создадут настоящий ад, и этот образ воображаемый будет иметь силу правды, потому и можно заключить, что действует воображение по-настоящему, и действительно силою его привязываемое полностью в его руках (obstringatur). Благодаря вечности такого представления и такой веры (aeternitate opinionis et fidei) и адская мука будет вечной, так что душа, покинув тело, сохранит в себе те же образы и, несчастная, вечно будет продолжать свой путь в их сопровождении. Не меньшее, если не большее влияние на её посмертную судьбу будут иметь распущенность, удовольствие или иной образ, впитанный ею (imbibitam). Что мудрствующие лишь для черни (vulgo philosophantes)⁴ этого не понимают и столь пошло осуждают при помощи своего невежественнейшего учения (ignorantissima illa doctrina), тому мы не придаём большого значения. Будучи детьми и сами мы, лишённые знаний, их мысли имели сколько угодно, не меньше, чем они [сейчас], эти [почтенные и] пожилые мужи, знания [всё-таки] уже приобретшие! Их, в том мнении состарившихся, мы считаем прощения достойными не меньше, чем нас самих, но лишь за то, что мы были детьми!

Часть III
Об оковах любви и об оковах в общем

В работе, посвящённой естественной магии⁴⁶, мы уже говорили, что все привязки или к любовным имеют отношение (referantur), или от любовных зависят (pendeant), или, собственно, любовными и являются (in amoris vinculo consistant). Налагающему [оковы] с помощью тридцати видов узлов⁴⁷ (nodi) легко откроется [та истина], что любовь выступает основанием всех страстей (ut amor omnium affectuum extet fundamentum). Ведь кто ничего не любит, с чего бы ему испытывать страх, надеяться, хвалиться, гордиться, отваживаться на что-то, презирать, прощать, извинять, унижаться, соревноваться, гневаться или быть охваченным иными видами страстей? Итак, широкое поле [для размышления] и глубокая основа для мысли и рассуждения открывается поводом, данным нами в этом названии: «Об оковах любви». И притом не должно считать, что такое рассмотрение весьма далеко отстоит от вопросов социальных (a civili institute), хотя бы по одной той причине, что оно поразительно шире (amplior est mirfice), чем лишь такого рода проблемы.

Оковы красоты пифагорейцами и платониками зовутся сиянием, лучом или неким [его] движением (fulgor, radius at actus quidam), или же хотя бы тенью и подобием [этого света], следом (umbra et simulacrum illius saltem atque vestigium)⁴⁸. Вначале развеянным (diffusum) в разум, который [этот «луч» любви] украшает [гармоническим] порядком (rerum ordine) вещей, затем в душе, которую наполняет множеством вещей (rerum serie), а затем в природу, которую, испещряя семена вещей, укрепляет (seminibus distinguat at suffulciat), в четвёртых же, в материю, которую изукрашает (exornet) множеством вещественных форм. Потому и говорят они, что тот луч, наисветлейший в душе, светел и в уме, в природе тёмен, а в том, что принадлежит вещам природным, уже тёмен чрезвычайно. Луч этот не находится в самой массе [природных вещей] (mole) и не формирует её, хотя и незаметно присутствует вокруг неё (circa molem versetur) и во вселенской громаде, ведь иногда и вещи небольшие, маленькие кажутся прекрасными. Да даже среди вещей взаимно близких большое может казаться безобразным, а небольшое прелестным и наоборот… И часто, при том, что объём и размер вещи неизменен из-за чего-то уходит её красота, а бывает, что не уходит, даже если они изменились. Милый с виду малыш или мальчик [быть может, и] нравится (placet), но вот привязывает (vincit) [любовью не ранее определённого возраста], став уже юношей. Так что в самой величине вещи и правда что-то есть, и это остаётся верным, даже если и вид, образ и строение вещи не поменялись. Итак, приступая уже к привязке посредством общения (civiles vinciendi species), действуй посредством тех количественных различий, в которых и состоит результативность конкретного вида твоих оков а именно: обращайся к жесту, словам, одеждам, привычкам, смеху, как и иным видам страстей.

Некоторые платоники считают, что привязанность происходит от известной гармонии (proportioned частей тела⁴⁹, сочетающейся с нежным [оттенком] цвета [лица]. Для тех же, кто более внимателен – например, к тому, что привязывают не только вещи сложно устроенные (compositae) и заключающие в себе богатство своих [составных] частей, но иногда и сам по себе цвет и сам по себе голос, и нет ничего, что быстрее ускользает и теряет прежний вид (labitur et senescit), чем красота, но нет и ничего, что медленнее изменяется, чем внешний образ и вид, сверкающие [красотою] как раз благодаря сочленению частей) – [ясно, что], оковы красоты стоит видеть, видимо, в чём-либо отличном от образа вещи и сочленения её частей, притом, что после наслаждения любимым предметом проходит любовь, в то время, как красота и внешний вид его остались прежними. Потому причина привязанности именно и состоит в некоем взаиморасположении (condispositione) похищающего [своей любовью] и [ею] захваченного в плен (rapientis et rapti). Ведь между тем, как, например, не к чему придраться [по идее] в красоте какой-то девушки или, в общем, вежливом общении, выражениях, внешнем виде и вообще делах какого-то мужчины, всё-таки эти люди нас почему-то не привлекают! А ведь бывает и так, что в чём-то одном или даже в ряде моментов что-то кажется неприятным, а человек всё равно нравится! Довольно глупо они рассуждают о привязанности к цвету [лица], не делая различий между самим цветом и тем, что его окружает. Да как же это цвет может привязать сам по себе, когда [румяно-сочный и] более яркий в мужчине зрелых лет он [может быть] не по душе и не нравится, а более [нежный и] мягкий в юноше он как раз завладевает душой и берёт её в плен (ligat atque rapit)? Так, хорошо подготовленная серьёзная речь на политическую тему из уст юноши, пусть и блещет она искусством, умы более зрелые может подвигнуть даже к некоторому раздражению, а милые и цветуще-мягкие (blanda atque florida) слова из уст старика рождают презрение, возбуждая смех и давая повод насмешкам… Ведь как во внешнем виде, речи и делах одно прилично даме замужней, другое девушке, иное девочке, точно также одно мальчику, другое мужу, а третье старику, и одно простому солдату, а другое полноправному гражданину.

Не так сложно, я думаю, оковывать и от оков освобождать (vincire et solvere), как найти (invenire) [нужную] привязку, особенно, замечу, в тех возможных случаях, где привязки зависят скорее не от [самой] природы и [даже] не от искусства [связующего], а от конкретных обстоятельств (ad casum). Привязанность, исходящая от [любимого] тела, не имеет своей обителью какой-либо одной его части, есть [дорогие сердцу] глаза, щёчки и ротик, к которым любящий привязывается, но если именно они и в таких же пропорциях будут переданы другому лицу, то настолько будут отсутствовать условия для всякой [привязки], что после этого могут даже разорваться или ослабнуть сами эти оковы любви! И как же тогда то, что бывает, мы гибнем из-за [привязанности к] какому-то телесному образу, но понимаем, услышав речь или же увидев повадки [предмета нашей любви], что любовная привязанность закончилась? Осмысли подобные темы уже в поле привязок социальных (civilibus vinculis).

Привязка к любви низкой (Cupidinis inferioris vinculum) случается, когда мы очаровываемся (vincimur) вещами одновременно сложными и подобными друг другу, вещами же простыми [и уникальными] и в самих себе совершенными — совсем нет. Есть ведь те, кто последние даже презирает, для них, видимо, и Бог не должен считаться одарённым прелестью, ведь природа его проста, и сложностью строения он совсем не блещет (minime praefulgeat)! А ведь согласно вере, он и есть Творец всякой привязанности и красоты, их доводящий до совершенства (authorem esse atque perfectorem). По слабости разумения (imbecillitatem) не различают эти лица то, что просто прекрасно [само по себе], и то, что кажется прекрасным нам. Также глуп в сфере общения тот, кто не различает приятное для всех людей и приятное согласно разумению, приятное для ряда людей и приятное по привычке, желая привязать наудачу (perperam vincire concupiscens), не отделяет он обычный ход дел от частного случая (usus et occasionem).

Привязками являются [следующие вещи] (как все вместе, так и по отдельности): форма тела, его внешний вид, движение, гармония речи и слов, цельность характера (morum concinnitas), случайность и взаимная симпатия (sympathiae occursus). Благодаря им не только привязываются (vinciuntur) люди к людям и животные к животным, но даже и животные к людям. Сюда же имеет отношение и то, что ребёнок, увидев змею (а барашек волка), инстинктивно (ex naturali charactere), не имея опыта [такого общения] или предварительных знаний [о них], приходит в ужас⁵⁰, а увидев быка или овцу – радуется, с ними играя. Есть различные ароматы, которыми берутся в плен и люди и различные духи. Я знал людей, которых запах мускуса (или иные сладчайшие на свете ароматы) повергал в дикую панику, так что они почти падали в обморок, так им захватывало дух, среди прочих и знал одного, который получал огромное удовольствие, поднося к носу пальцами раздавленных клопов. Итак, разные [люди] привязываются к разному, иногда к противоположным вещам, притом будучи сами не противоположными, а просто разными… Да и в сфере общения не один и тот же характер речи, телесной красоты и украшений, нравов, да и не одна и та же обходительность (facilitas) будут по душе итальянцу и немцу или же немцу по нраву придутся и одни привычки и другие, бывает и так, что итальянец, вернувшись из [немецкого] университета имеет немецкий ум, а немец уже итальянский… Здесь и состоит трудность, и потому и требуется большая осмотрительность в привязывании в сфере общения (civiliter), тем более, когда оковы налагаются не на множество людей, а на одного конкретного, ведь проще сковать многих, чем одного единственного. Скорее всё-таки бросок охотника за птицами, направленный [наугад] в [целую] стаю, даже просто случайно сможет задеть их немало, чем, пусть и более точно рассчитанный, попадёт он в [нужную] одну из многих.

Те входные отверстия (ostia), через которые набрасываются оковы (vincula iaciuntur), это чувства (sensus), из всех них в наибольшей степени, без всякого сомнения, зрение⁵¹. Прочие же, лишь исходя из множества различных предметов [подлежащих привязке]. Так, осязание привязывается нежностью плоти, музыкой голоса (vocis symphonia) – слух, обоняние – сладким дыханием, дух – нравственной цельностью (morum concinnitate), а разум (intellectus) – ясной наглядностью [доказательств] (demonstrationum claritate). Через разные «окошки» (fenestras) [души в неё] входят различные привязки, имеющие большую силу в чём-то одном или ином, ведь одни наслаждаются одними пристрастиями (studio), а другие другими, так что даже и сама привязка не от всех вещей и не на всё одинаково направляется (perducitur).

Мы видим, что есть столько различных родов (genera) привязок, сколько есть различных родов прекрасного. Различных же этих родов, представляется, не может быть меньше, чем основных родов вещей, согласно их виду. Добавь сюда и то, что в различных видах вещей частные вещи привязываются по разному и с помощью различных предметов. Голодный привязывается к еде, испытывающий жажду – к питью, изобильный семенем – к любви, к зрелищу – восприимчивый зрением, один к тому, что можно уразуметь (intelligibile), другой же к [вещи] природной (naturalem), а иной – к созданной искусством (artificialem), математик – предметами абстрактными, практик – конкретными, удовлетворяющий себя (masturbans) отшельник – лицезрением (specie) [в своём воображении] того, чего лишён, женатый же человек – тем, что есть рядом. Разные люди разными вещами, так что даже привязки, происходящие от разных вещей, могут сообщать одинаковую силу (virtutem). Очаровывает (vincit) музыка, исполняемая мальчиком или юношей, а вот девушкой или зрелым мужчиной уже не так, физическая мощь [приятна] в сильном мужчине, а вот в женщине едва ли, девушка же очаровывает простотой и искренностью, но наделённый этими же качествами зрелый муж уже от привязанности [к себе] избавит, и чем дальше, тем больше.

В области общественной и социальной (civiliter) привязывают достаточно сильно [владеющие словом] ораторы и придворные, да и вообще люди в таких делах опытные, пользуясь при этом хитрой маскировкой (transfuga dissimulatione) своего искусства. Ведь тот, кто говорит очень слащаво, зная, ну просто всё на свете (nimisque superstitiosule sapit), едва ли будет найден приятной персоной. То же касается и [вычурных] нарядов, которые носят с [исключительной] аккуратностью, тщательно их подбирая друг к другу, [искусно] завитых кудрей, глаз, жестов и движений по любым меркам излишне выразительных (ad normam omnem exacti), ведь излишество далеко от того, чтобы нравится [окружающим]… Таким же образом дело обстоит в области официального общения (civiliter), где люди могут посчитать [такую высокопарную] речь искусственной и напыщенной (affectatam et elaboratam). Такого рода [недостатки] стоит отнести на счёт как нерасторопности, так и недостатка соображения и разумения, ведь немалая часть искусности [общения] как раз в том то и состоит, чтобы ею пользоваться, её же и скрывая! Так что не особенно умён тот, кто знает всё на свете, едва ли умеет красиво использовать драгоценности тот, у кого на всех пальцах кольца с [дорогими] камнями, и едва ли умело украсил себе шею тот [гордо] идущий вперёд, у кого на ней навешано множество ожерелий всех мастей⁵². Здесь важно то обстоятельство, что один свет вытесняет другой, именно в темноте он и виден, сияя, сверкая и блистая своей чарующей глаза красотой. Едва ли есть украшение там, где оно не сочетается с тем, что некрасиво и украшения как раз требует! Так что искусство не освобождается (absolvitur) от [безыскусности] природы, а тщательное убранство (cultus) не отходит от [мудрой] простоты.

Привязанность у Платона есть прелесть (pulchritudo) как соответствие вещи своему роду, у Сократа – выдающаяся душевная красота (excellens animi venustas), для Тимея это довлеющий над нашей душой деспот (animae tyrannis), для Плотина – природное преимущество (naturae privilegium), для Феофраста – молчаливый обман [чувств] (tacita deceptio), для Соломона – «воды краденые и потаённый огонь»⁵³ (ignis absconditus et aquae furtivae), для Феокрита – пагуба под слоновой костью (eburneum detrimentum), у Карнеада – владычество без охраны⁵⁴. Для меня же – это грустная радость и радостная грусть (tristitia hilaris, hilaritas tristis)⁵⁵. Разные виды оков и описания иных страстей подобны именно этому чувству и такой привязанности в силу того, что мы добавили на сей счёт в предисловии к этой части.

Совершенное привязывается к деятельности совершенной (actum perfectum), достойное – к достойной или наделённой достоинством, к несовершенной же и неполноценной привязывается то, в чём есть несовершенство и неполноценность. Поэтому в предыдущих [главах] и сказано, что в привязывающем должно быть что-то от привязываемого. Девушка совсем непорочная, в которой нет даже тени влечения (fomitis semina), к сластолюбию никаким искусством и никакою звездой (nulla arte et nullo astro) не привяжется, если только не прикоснуться к ней, не дотронуться до неё, если только не ответит она [ласкам] рук привязывающего, и если от рук его, [направленная] к ней самой, не проистечёт [какая-то сила] (sine aliqua profusione). О девочке, ещё не ставшей девушкой, я не говорю, в каждом деле нужно потенциальное начало, [ «зародыш»] (semine quodam opus est), но не все они и не везде дадут рост. Кто будет пытаться заманить в свои сети (irretire) больного, старика, того, кто [от природы] лишён похоти, увечного? Разве что без всякого толку… А кто, наоборот, удержится от того, чтобы использовать [свои чары] в отношении лица, лишённого всех этих недостатков? Аналогично дело обстоит и сфере общения (in civilibus), такие очевидные суждения имеют силу и там.

Так уж устроены (ordinatae) все вещи в мироздании, что они пребывают в некотором постоянном взаимодействии (coordinatione), и будто бы в неком непрекращающимся потоке (continuo quodam quasi fluxu) может происходить движение (progressio) от всего ко всему. Какие-то вещи друг с другом связаны непосредственно, как, к примеру, представители одного вида живого, [что необходимо] для продолжения рода, в которых родственные привязанности очевидны и известны. Другие же взаимно подчинены другим через посредство других вещей, и тогда необходимо проникнуть в эти посредники и как бы пройти их насквозь (media omnia pertransire oportet et penetrare quoddammodo), дабы протянулись (protendantur) нужные оковы от привязывающего [лица] к его объекту. Так, высшие силы, благодаря как щедрости мироздания (per rerum elargitionem), так и покровительству неких отдельных посредников (mediorum quorundam impertibilium favorem), вещи, стоящие ниже их и в самом низу (inferiora et infima), привязывают к себе, в них проистекая (influendo). В свою очередь, следуя некому природному или разумному подчинению (obsecundatione), и вещи низшие словно бы с почтением поднимаются со своих мест (tollantur), дабы вещи высшие и расположенные от них вдалеке (eminus posita) по схожим причинам к себе привязать⁵⁶. И так как есть разные виды различных вещей, неодинаковы и места [для них] и времена, средства [в их распоряжении] и [их] пути, органы и задачи. Легко это увидеть в любом виде привязок и вещей ей подлежащих, как и применить.

Есть в вещах некая божественная сила (divina quaedam vis), сама любовь, она и есть отец и источник, Амфитрита⁵⁷ привязанностей. Потому неслучайно Орфей и Меркурий любовь назвали духом могущественным и великим (magnum Daemona)⁵⁸, ведь и всякая основа вещей (tota rerum substantia), и устроение их, и скажем так, сущность их, есть некая привязанность (vinculum). Мы постигнем всю главнейшую суть учения о привязанности (maximam et principem vinculi doctrinam), если бросим взор на устроение Вселенной. Именно благодаря этой привязанности высшие [предметы] снабжают [силой своей] (provident) [подчинённые им] низшие, которые, в свою очередь, обращаются (convertuntur) к высшим, подобное связывается с подобным (paria invicem associantur), наконец, всё совершенство мироздания (universi perfectio) существует согласно закону её сущего (secundum formae rationem).

Одна любовь и одна привязанность (Amor unus, vinculum unum) всё объединяет (facit omnia unum), разными ликами обладает в различных вещах (diversas habet in diversis facies), дабы всякий раз по-новому привязать что-то новое (aliter alia atque alia vinciat). Потому и говорится, что Эрот (Cupido) [одновременно] высший и низший, самый юный и самый старый, слеп, но и исключительно зорок, он, кто всякому сущему по силам его дарует твёрдую стойкость не отступать от своего места для вечного продолжения его рода (facit omnia pro viribus vel in se ipsis consistere ne a se recedant, ad speciei perennitatem)⁵⁹. Вот как раз во взаимоотношениях отдельных [разнополых] представителей рода любовь делает так, что они сами себя покидают (a se ipsis recedant), когда любящий жаждет весь перенестись (transferri) в любимого. Сами они цельно (per se) растворяются друг в друге, открываются и разверзаются друг для друга (dissolvantur, aperiantur, dehiscant), когда любящий жаждет заполучить всего возлюбленного, и впитать в себя (imbibere), [испив без остатка]. Итак, существует такая привязанность, благодаря которой вещи желают быть на своих местах и не упускать того, что у них в руках (non amittere quae habent), и в то же время быть везде и иметь то, чего они лишены. Берёт начало это и от определённого удовлетворения тем, чем обладаешь, и от страстного стремления (desiderio et appetitu) к тому, что далеко и что можно заполучить, да и от любовного влечения ко всему вообще (amore circa omnia), ибо не исчерпываются истиной или же благом частным и конечным частные стремления и мысли (particularis appetitus et intellectus), взирают они как на свои предметы на всеобщую истину и всеобщее благо. Вот почему из-за одной и той же привязанности та или иная сила в каком-то теле испытывает одновременно и стяжение и расслабление, и, уходя прочь, растворяется. Эту [особенность] существования привязанностей согласно родам вещей (conditionem vinculi) ты и в иных привязанностях существ различных видов понаблюдай.