Текст книги "Подкидыш"

Джоржетт Хейер
Подкидыш

© Georgette Heyer, 1948

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2015

* * *

Глава 1

Молодой человек с ружьем на плече не спеша шел по парку. У его ног плелся старый спаниель. Когда за деревьями показался особняк, джентльмен вдруг понял, что уже довольно поздно, потому что солнце скрылось за этой каменной громадой и между зеленых холмов начала сгущаться осенняя дымка. Впрочем, в парке она была почти незаметна. Но когда молодой человек вышел из-под сени деревьев на дорожку, которая, извиваясь между лужайками, вела к южной двери особняка, то увидел, что все вокруг подернулось туманом, и вдруг ощутил, что легкий желто-коричневый пиджак совершенно не защищает его от холодного воздуха. Джентльмен немного ускорил шаг, но, вместо того чтобы следовать к главному входу с его красивой колоннадой в коринфском стиле и величественным куполом на крыше, свернул на боковую дорожку и через элегантный, украшенный классическими статуями цветник зашагал к боковой двери в восточном крыле.

Дом, который был воздвигнут на месте другого строения, уничтоженного огнем полувеком ранее, представлял собой сравнительно современную постройку в классическом стиле из камня и оштукатуренного кирпича. Благодаря фасаду длиной в четыреста пятьдесят футов, а также изящным пропорциям здание производило внушительное впечатление. Кроме того, особняк находился в очень красивом месте и вошел во все туристические справочники как объект, который стоит посетить в те дни, когда его благородный владелец распахивает двери для широкой публики. Любознательному путешественнику рассказывали, что, хотя парк и цветники щедро украшены произведениями искусства, все эти изыски весьма ненавязчивы и ни один предмет не нарушает современных принципов обустройства садов и парков.

Еще одним украшением этого места служило искусственное озеро. Сам парк в окружности занимал около десяти миль, а пересекающая его аллея имела длину три мили. В разнообразных и обширных садах вокруг особняка также чувствовалась рука чрезвычайно опытного садовода, располагавшего множеством помощников, которые не позволяли ни одному сорняку показаться из-под земли и ни одной живой изгороди утратить свою идеальную форму. Клумбы здесь были оформлены с большим вкусом, и даже лес за пределами итальянского сада и цветущих кустарников не выпадал из общего стиля.

«Сэйл-Парк, – гласил путеводитель, – принадлежит его светлости герцогу Сэйлу и представляет собой просторное красивое сооружение с колоннадами, которые соединяют крылья здания с центральным фасадом, и величественным портиком, поддерживающим богато украшенный фронтон». Далее гостя заклинали полюбоваться озером, роскошными рощами благородных деревьев и видом, открывающимся от южного или главного входа, а затем уж призывали обратить внимание на сам величественный замок и впитать все очарование коринфских колонн, портиков с башенками, несомненно заслуживающими особо пристального изучения.

Путеводитель в самых восторженных выражениях воспевал этот греческий храм, возведение которого стоило пятому герцогу огромной суммы денег, но наш молодой джентльмен во фланелевых брюках и желто-коричневом охотничьем пиджаке не удостоил это сооружение даже беглого взгляда. Более того, судя по тому, как небрежно он наступал на травяные бордюры и позволял своему спаниелю блуждать по клумбам, красота и величие окружающего пейзажа его не трогали вовсе. Внешность и облачение молодого человека, которое не только было чрезвычайно простым, но еще и включало в себя подсумок (предмет, совершенно несвойственный для джентльменов, стремящихся к элегантности), плохо сочетались с изяществом этого величавого поместья.

Джентльмен был довольно худощав и заметно ниже среднего роста. Вьющиеся светло-русые волосы обрамляли приятное, но в целом достаточно неприметное бледное лицо. Хотя черты его были тонкими, а серые глаза выразительными, вряд ли он мог привлечь внимание к своей особе. Его хорошая осанка была лишена малейших признаков значительности, и он скорее затерялся бы в толпе, чем выделился на ее фоне. Речь выдавала в нем человека образованного, и весь его облик говорил об определенном благородстве происхождения, однако, то ли потому, что ему было всего двадцать четыре года, то ли в силу врожденной скромности, он держался не то чтобы застенчиво, но достаточно сдержанно и явно не любил привлекать к себе внимание. Более того, туристам, которым на него изредка указывали, как правило, было сложно поверить в то, что столь неприметная личность в самом деле могла являться владельцем такого богатства и великолепия. Но все это принадлежало ему вот уже двадцать четыре года его жизни наряду с Сэйл-хаусом, городским домом на Керзон-стрит и восьмью другими загородными резиденциями, разбросанными по всей стране, начиная с Сомерсета и заканчивая продуваемой всеми ветрами крепостью на шотландских нагорьях.

Он был благороднейшим Адольфусом Джиллеспи Верноном Уэйром, герцогом Сэйлом и маркизом Ормесби, графом Сэйлом, бароном Уэйром Темским, бароном Уэйром Стовенским и бароном Уэйром Раффордским, обладая всеми этими напыщенными титулами с момента рождения. Молодой человек являлся единственным отпрыском шестого герцога, появившимся на свет уже после смерти своего благородного отца, матерью Сэйла была кроткая леди, которая вначале родила супругу двух мертворожденных детей, а затем еще троих, умерших в младенчестве. Несчастная женщина скончалась в родах, произведя на свет семимесячного мальчика, такого крошечного и болезненного на вид, что все были уверены в том, что он присоединится к своим братьям и сестрам в семейном склепе, прежде чем ему исполнится год. Однако благодаря правильному выбору кормилицы, преданности главной няньки, неусыпному надзору докторов и пристальному вниманию его дяди и опекуна лорда Лайонела Уэйра, а также ласковой заботе тетушки седьмой герцог успешно преодолел все детские болезни. И хотя его детство было омрачено болезненностью, из-за которой он постоянно простужался и цеплял все инфекционные заболевания подряд, мальчик не только выжил, но и превратился в абсолютно здорового юношу.

Несмотря на то что герцог был весьма худощав и телосложением нисколько не походил на своих крепких кузенов, он все же обладал достаточной жизнестойкостью, чтобы не внушать своим докторам ни малейших опасений. Главный из этих докторов неоднократно утверждал: маленький герцог обладает весьма крепкой конституцией, приводя в доказательство цепкую хватку, которой мальчуган держался за жизнь.

Впрочем, это было лишь его личное мнение, не разделяемое ни озабоченными родственниками, ни учителями и воспитателями, которым доверили заботу о герцоге. Уже много лет он не страдал даже от самых пустяковых недугов, и между тем все его окружение по-прежнему пребывало в твердой убежденности, будто его следует опекать и защищать от малейшего дуновения ветерка. Посему молодой герцог ничуть не удивился тому, что за его приближением к восточному крылу особняка пристально следили. Не успел он поставить ногу на первую ступень каменной лестницы, ведущей к массивной входной двери, как дверь распахнулась настежь и он увидел, что сразу несколько человек встречают его, столпившись в коридоре. Возглавлял эту толпу слуг дворецкий, импозантный мужчина, одного вида которого было достаточно, чтобы те, кто хорошо знал его, сразу поняли: если герцог решил уронить свое достоинство, входя в дом через боковую дверь и узкий коридор, то не ему критиковать столь эксцентричное поведение хозяина. Он с поклоном встретил его светлость и, заметив, что кроме ружья молодой человек несет тяжелую охотничью сумку, сделал знак лакею немедленно освободить господина от столь неподобающих предметов. Герцог с легкой досадливой улыбкой уступил ношу слуге, но пробормотал, что намеревается почистить стволы ружья в оружейной комнате.

Управляющий, благородный Мэнтон, приняв оружие из рук лакея, укоризненно произнес:

– Я обо всем позабочусь сам, ваша светлость. Если бы я знал, что вашей светлости угодно сегодня пострелять, я бы прислал вам заряжающего и…

– Но я не нуждался в заряжающем, – ответил герцог.

Мистер Пэдбери снисходительно покачал головой.

– Я думаю, – добавил герцог, – что мог бы время от времени… – понимаешь, Пэдбери, время от времени!.. – чистить оружие самостоятельно.

Это заявление шокировало даже лакея, но, занимая слишком низкое положение в иерархии слуг, он лишь позволил себе переглянуться с другим лакеем, также явившимся встречать господина к боковой двери. Дворецкий, стюард и управляющий дружно устремили укоризненные взгляды на юношу, а средних лет мужчина в аккуратном костюме, выдававшем в нем личного слугу герцога, воскликнул:

– Самому чистить оружие, ваша светлость! Ни в коем случае! Да еще этот тонкий пиджак! Осмелюсь предположить, ваша светлость промокли до нитки.

– О нет! – возразил герцог. Он перевел взгляд на грязного спаниеля и добавил: – Но зато Нелл необходимо хорошенько вымыть.

Его тут же уверили в том, что это будет сделано незамедлительно. Управляющий начал было говорить, что он, не теряя времени, обработает отсыревшее ружейное ложе особым средством собственного приготовления, но стюард, негромко кашлянув, прервал его тираду и сообщил хозяину: милорд уже справлялся о нем.

Герцог с отсутствующим видом выслушал замечания слуги и управляющего, однако последняя фраза явно заинтересовала его. Похоже, он отказался от намерения направиться в оружейную, с опаской осведомившись, не опоздал ли к ужину.

Дворецкий, хотя и занимавший официально более низкое положение, чем стюард, зато обладавший гораздо более внушительной наружностью, довольно двусмысленно ответил: милорд еще полчаса назад поднялся наверх, чтобы переодеться к ужину.

На лице герцога отразилось беспокойство. Он выразил желание поторопиться, после чего дворецкий, несколько смягчившись, милостиво заверил его в том, что ради его светлости задержит ужин, и царственно зашагал по коридору, торопясь распахнуть дверь, ведущую в главный вестибюль особняка.

Но герцог снова разочаровал слугу – на сей раз его светлость предпочел взбежать наверх по боковой лестнице в конце коридора.

Его спальня представляла собой огромные покои, двери которых выходили в верхний зал. Здесь герцог и встретился с дядей, привлекательным джентльменом чуть за пятьдесят, аристократическую внешность которого лишь подчеркивал горящий взгляд из-под густых бровей.

Лорд Лайонел Уэйр весьма гордился своей приверженностью к старому стилю и уже сменил панталоны из оленьей кожи и сапоги с отворотами, которые предпочитал носить за городом, переодевшись к ужину в бриджи до колен, что в дни его юности считались обязательным атрибутом вечернего облачения джентльмена. В руке он держал покрытую эмалью табакерку и кружевной платок. При виде племянника его кустистые брови взлетели вверх.

– Ха! – отрывисто произнес он. – Похоже, ты вернулся, Джилли?

Герцог, улыбнувшись, кивнул и сказал:

– Прошу прощения, сэр. Я опоздал? Я не заставлю вас ждать более двадцати минут, обещаю.

– Вот еще! – брюзгливо проворчал лорд Лайонел. – Ужин подадут тогда, когда это будет удобно тебе. Однако ты поступаешь легкомысленно, возвращаясь домой после наступления сумерек в это время года. Наверняка ты подхватил одну из своих простуд!

– О нет! – откликнулся герцог тем же терпеливым, но рассеянным тоном, которым он только что беседовал со слугой.

Лорд Лайонел провел ладонью по рукаву пиджака племянника и, похоже, остался доволен осмотром.

– Ну да ладно! – произнес он. – Я не хочу чрезмерно опекать тебя, мальчик, но тебе лучше поскорее сменить одежду. Да и ноги в этих полуботинках тоже не могли не промокнуть. Тебе следовало надеть гетры. Неттлбед! Почему его светлость не надел гетры?

– Его светлость не желает носить гетры, милорд, – произнес слуга. – Также его светлость не поручил мне приготовить его одежду и вообще не предупредил меня о своем намерении отправиться на охоту.

В голосе Неттлбеда звучало не столько желание оправдаться, сколько горестная жалоба на легкомыслие юного господина.

– Я рад, что ты не желаешь, чтобы за тебя все делали слуги, – сурово произнес лорд Лайонел, – но эта твоя привычка сбега́ть, не сказав никому ни слова, это полное безумие, Джилли. Можно подумать, ты боишься, будто тебя станут удерживать!

Глаза герцога весело блеснули, но он лишь кротко произнес в ответ:

– Полагаю, мне присуща некоторая скрытность, сэр.

– Еще чего! – воскликнул лорд. – Тебе давно пора понять: ты совершеннолетний и в качестве такового имеешь право поступать, как тебе заблагорассудится. А теперь быстро переодеваться, и не забудь сменить чулки! Надеюсь, у тебя хватило благоразумия надеть фланелевые чулки, а не…

– Овечья шерсть, сэр, – еще более кротко отозвался герцог.

– Вот и прекрасно, а сейчас, будь добр, поторопись. Или ты хочешь ужинать в Сэйле так же поздно, как и в городе?

Герцог, поспешно опровергнув подозрения дяди, скрылся за дверью спальни, где Неттлбед уже приготовил для него вечернюю одежду. Комната, несмотря на свои огромные размеры, была очень теплой, потому что еще днем в камине разожгли огонь, а предательский свежий воздух не проникал сюда благодаря плотно закрытым окнам. Темно-красные шелковые шторы скрывали от взглядов стремительно сгущающиеся сумерки, а кровать укрылась за пологом из этой же ткани. На туалетном столике и каминной полке горели свечи в медных канделябрах, в тазу стоял серебряный кувшин с горячей водой, накрытый чистым полотенцем. Спальня была обставлена мебелью из красного дерева, также обитой красным шелком, а стены украшали китайские обои, вошедшие в моду несколько лет назад благодаря принцу-регенту, который широко использовал их в оформлении своего летнего дворца в Брайтоне.

Все в этой комнате выглядело чрезмерно массивным и пышным для ее обитателя, но неудобной она не была. Днем ее по большей части заливало солнце, поскольку окна выходили на юг, следовательно, на главную аллею, клумбы и лужайки, а также на восхваляемое в путеводителе декоративное озеро, сразу за которым виднелись раскидистые кроны благородных деревьев парка.

Герцог спал в этой комнате с того самого дня, когда его дядя постановил, что племянник уже вырос и больше не нуждается в гувернантках и няньках. Дрожащему десятилетнему мальчику пришлось покинуть уютную детскую и переселиться в комнату, в которой, как сообщил ему дядя, когда-то почивал его отец, а до него – дед. Словом, это была спальня главы дома. В дальнейшем его светлости неоднократно услужливо напоминали: именно в этой огромной постели испустил свой последний вздох пятый герцог Сэйл. Поэтому Джилли втайне радовался тому, что лорд Лайонел счел необходимым поселить в примыкающей к спальне туалетной комнате гувернера, в задачу которого входила забота о хрупком здоровье подопечного.

Кое-кто считал, что к такому молодому человеку, как герцог, следовало приставить слугу помоложе, но Неттлбед был весьма проворен и уже вовсю суетился вокруг хозяина. Помогая юноше освободиться от пиджака, подсумка и серого жилета, он ласково журил его за беспечность. Как и почти все остальные слуги, заботившиеся о герцоге, Неттлбед был еще в услужении у его отца. Поэтому он считал, что имеет право говорить с хозяином начистоту, разумеется, когда его не слышали другие, менее значительные слуги, в присутствии коих он неизменно превозносил достоинство его светлости. Впрочем, последнее досаждало герцогу гораздо больше, чем добродушное ворчание, которому Неттлбед с упоением предавался, оставаясь со своим господином наедине.

В настоящий момент он, отложив в сторону подсумок, произнес:

– Не понимаю, почему милорд так ничего и не сказал насчет этого ужасного подсумка. Вероятно, не заметил. С такими только и ходить браконьерам, но уж никак не джентльменам, особенно столь высокого ранга, как ваша светлость. Но вашей светлости это можно твердить до Судного дня, все равно ничего не изменится. И скажите на милость, почему бы вам не брать с собой заряжающего, не говоря уже о Пэдбери? Я должен сообщить вашей светлости, что он был чрезвычайно огорчен, когда узнал, что вы снова ушли без него. Загонщик вам тоже наверняка не помешал бы.

– Нет, мне не нужен был загонщик, – отозвался герцог, усаживаясь на стул и позволяя Неттлбеду стянуть с себя ботинки. – Что касается моего подсумка, то, как бы ты к нему ни относился, он избавляет от лишнего груза мои карманы, а кроме того, позволяет очень быстро заряжать ружье.

– Он бы вам не понадобился, если бы вы взяли с собой заряжающего, как и приличествует вашей светлости, – сурово произнес Неттлбед. – Я точно знаю, что милорду это пришлось не по вкусу.

– Уверен, если дядя и остался чем-то недоволен, то уж никак не такой безделицей, – ответил герцог, подходя к кувшину и снимая с него полотенце. – Он большой поборник точки зрения, которая гласит: человек должен уметь обслуживать себя самостоятельно.

– Это уж как вам будет угодно, ваша светлость, – произнес Неттлбед, пресекая попытку герцога взять в руки кувшин. Слуга налил воду в таз и отнял у хозяина полотенце. – Но когда милорд отправляется стрелять, его всегда сопровождают заряжающий и парочка загонщиков. И все потому, что он понимает, как положено охотиться человеку его ранга.

– Что ж, если я этого не понимаю, то уж не потому, что мне об этом никто не говорил, – вздохнул герцог. – Иногда мне кажется, что было бы гораздо приятнее родиться кем-нибудь из моих арендаторов.

– Родиться одним из арендаторов вашей светлости! – ошеломленно повторил Неттлбед.

Герцог взял у него полотенце и принялся вытирать влажное от воды лицо.

– Ну, конечно, не одним из тех, кто вынужден жить в Соломенном тупике, – задумчиво добавил он.

– В Соломенном тупике!

– В Раффорде.

– Я понятия не имею, о чем говорит ваша светлость.

– Арендаторы беспрестанно жалуются на свои дома. Полагаю, все эти здания следовало бы снести. Более того, я в этом уверен, потому что я их видел.

– Вы их видели, ваша светлость? – потрясенно пролепетал Неттлбед. – Когда же вы могли это сделать?

– Когда мы были в Йоркшире, я ездил туда верхом, – безмятежно отозвался герцог.

– Вот это как раз то, – снова принялся брюзжать Неттлбед, – чего вашей светлости делать не следовало! Такими вопросами должен заниматься мистер Скривен, и я уверен, свое дело он знает и выполняет его на совесть. Более того, у него полно помощников, которые от его имени колесят по всей Англии!

– Ну да, – кивнул герцог, усаживаясь за туалетный столик, – должен. Вот только он ими не занимается.

Неттлбед, подав хозяину шейный платок, заметил:

– В таком случае его светлость может быть уверен в том, что заниматься нечем.

– Ты совсем как мой дядя, – ответил герцог.

Неттлбед покачал головой, но все же произнес:

– Ну и что из того, я готов побиться об заклад, милорд неоднократно сообщал вашей светлости – лучшего управляющего, чем мистер Скривен, не сыскать во всей стране.

– О да! – кивнул герцог. – Он изо всех сил печется о моих интересах.

– Так что же еще вашей светлости от него нужно?

– Думаю, было бы неплохо, если бы он заботился об исполнении моих пожеланий.

Утомленные нотки в голосе хозяина заставили Неттлбеда насторожиться.

– Ага, ваша светлость, теперь я все понял! – воскликнул слуга, безуспешно пытаясь за внешней грубоватостью обхождения скрыть нежную любовь, которую он питал к этому юноше. – Вы переутомились, таская за собой сумку с дичью и тяжелое ружье в придачу, и теперь у вас приступ уныния! Если мистер Скривен не всегда спешит исполнять ваши желания, то лишь потому, что вы еще очень молоды и многого не понимаете в делах аренды и хозяйства поместья.

– Это точно, – бесцветным голосом отозвался герцог.

Неттлбед помог ему надеть сюртук.

– Достопочтенный батюшка вашей светлости весьма доверял мистеру Скривену, это я вам могу сообщить совершенно достоверно, – заметил он.

– О да! – снова согласился герцог.

Чувствуя, что убедить хозяина ему не удалось, Неттлбед принялся перечислять многочисленные достоинства главного управляющего. Несколько секунд герцог его слушал, но затем перебил, заявив:

– Да ну его, в самом деле! Скажи лучше, гости у нас сегодня есть?

– Нет, ваша светлость, никого нет.

– Звучит восхитительно, боюсь только, что это неправда.

– Нет, нет, ваша светлость, все именно так, как я вам говорю. Внизу вы не найдете никого, кроме милорда, миледи, мистера Ромси и мисс Скэмблсби! – заверил хозяина Неттлбед.

Герцог, улыбнувшись, все-таки удержался от дальнейших замечаний. Он терпеливо позволил слуге оправить сюртук у себя на плечах, принял из его рук чистый платок и направился к двери, которую услужливо распахнул перед ним Неттлбед. Слуга, переминавшийся с ноги на ногу в холле, по знаку Неттлбеда поспешно удалился, видимо, для того, чтобы сообщить о приближении герцога. Это был камердинер. Хотя во многих домах от подобной должности уже отказались, в Сэйл-Парке строго придерживались правил, более присущих веку минувшему, и камердинер прочно занимал полагающееся ему место в иерархии слуг. На протяжении длительного периода он не находил применения своим талантам по причине малолетства герцога, но сейчас его душу переполняли надежды на то, что огромный дом вскоре снова наполнится знатными гостями в сопровождении придирчивых слуг. Его не пугала даже мысль о противоречивых, а зачастую и невыполнимых прихотях и причудах этих самых гостей, способная довести до самоубийства человека менее закаленного. Более того, мистер Терви не без наслаждения предвкушал, как станет разрешать все возникающие проблемы и затруднения.

Герцог спустился вниз и прошел через огромный вымощенный мраморными плитами зал к двойной двери, ведущей на галерею. Поскольку длина галереи составляла более ста футов, его светлости казалось, что было бы предпочтительнее собираться в каком-нибудь другом помещении, исключая дни, когда дом был открыт для визитов. Но осторожное предложение, высказанное им дяде, было встречено с таким явным неодобрением, что с присущей ему покладистостью он отказался от дальнейших попыток изменить что-либо в семейном укладе.

Два лакея в ливреях, похоже, старательно изображавшие восковые изваяния, внезапно ожили и распахнули упомянутые двери. На фоне великолепных фигур этих слуг герцог сам себе показался щуплым и малорослым; поспешно пройдя между ними, он вошел на галерею.

Поскольку сентябрь близился к концу и вечера уже были довольно свежими, в камине жарко пылали дрова. Возле него стоял лорд Лайонел Уэйр, не то чтобы с часами в руке, но с видом человека, только что сунувшего хронометр в карман. Рядом с ним герцог увидел преподобного Освальда Ромси, который предавался если и не вполне успешным, однако заслуживающим всяческой похвалы попыткам отвлечь мысли достойного аристократа от запоздавшего ужина. Некогда он был домашним учителем герцога, а нынче занимал пост его духовника. Длительные паузы в исполнении не слишком утомительных обязанностей Ромси посвящал написанию ученого комментария к «Посланию к евреям».

На кушетке, обитой парчой соломенного цвета, полностью защищенная от тепла крепкой фигурой супруга, расположилась тетушка герцога, леди весьма пышных форм, которые нисколько не украшала современная мода на завышенные талии и узкие юбки.

Чуть поодаль от этого семейного круга, держа спину неестественно прямо, восседала на стуле мисс Скэмблсби, старая дева неопределенного возраста и столь же туманной степени родства, которую леди Лайонел, однако, всегда называла своей кузиной. Сколько себя помнил герцог, она жила в Сэйл-Парке, исполняя обязанности фрейлины при его тете. Так как леди Лайонел отличалась необыкновенным добросердечием, кузина не была обременена обязанностями. Обращались с ней весьма недурно, и единственным, что ей приходилось терпеть, были бесконечные скучные монологи миледи, а также изредка резкие выговоры ее супруга. Впрочем, от последнего доставалось всем домочадцам без исключения, поэтому его вздорность лишь помогала мисс Скэмблсби еще сильнее почувствовать себя членом этого благородного семейства.

Но герцог, который, как ему частенько напоминал дядя, был наделен чрезмерной чувствительностью, не мог отделаться от ощущения, будто мисс Скэмблсби не чувствует себя счастливой. Поэтому он никогда не пренебрегал возможностью уделить ей внимание или подчеркнуть несуществующее родство, именуя ее не иначе, как кузина Амелия. Когда дядя не со зла, но из любви к истине указал ему на то, что, приходясь очень дальней кузиной леди Лайонел, мисс Скэмблсби практически не связана узами родства с семейством Уэйров, герцог лишь улыбнулся и, демонстрируя отточенное годами практики искусство дипломатии, уклонился от назревающего спора.

Проходя по галерее, он с улыбкой справился о головной боли, на которую она жаловалась с утра. Мисс Скэмблсби, густо покраснев, поблагодарила герцога и поспешила заверить его в том, что чувствует себя прекрасно, а лорд Лайонел многозначительно заявил: он вообще не понимает, почему у людей должна болеть голова, поскольку сам он ни разу в жизни от этой напасти не страдал. Мистер Ромси лишь усугубил возникшую напряженность, заявив:

– Ах, осмелюсь предположить, милорд герцог всегда сочувствует страдальцам, слишком хорошо зная, что это такое. Я уверен, никто больше его не страдал от всевозможных недугов, от которых нас, более выносливых смертных, Господь оградил!

– Что за вздор! – нахмурился лорд Лайонел, не выносивший, когда о слабом здоровье племянника упоминал кто-то, кроме него самого.

Сделанное из лучших побуждений, хотя и неудачное замечание мистера Ромси вывело леди Лайонел из привычного состояния летаргии. Оживившись, она принялась перечислять самые ужасные головные боли, которые пришлось вытерпеть ее племяннику за время своего болезненного детства. Герцог слушал терпеливо и не перебивая, но лорд Лайонел, фыркая, переминался с ноги на ногу. Наконец он вмешался в этот нескончаемый речевой поток, недовольно проворчав:

– Все верно, все верно, мадам, но это в прошлом, и незачем Джилли напоминать о подобных вещах! Ты ходил на охоту, мальчик? Что-нибудь подстрелил?

– Всего лишь три пары куропаток, сэр, и несколько вяхирей[1]1
  Вяхирь – дикий голубь. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)


[Закрыть], – откликнулся герцог.

– Прекрасно! – одобрительно произнес его дядя. – Я всегда говорю, что хотя вяхири – это и не настоящая дичь в том смысле, как мы ее понимаем, но попасть в них зачастую сложнее всего. Какую дробь ты заряжал?

– Семерку, – ответил герцог.

Лорд Лайонел слегка покачал головой и указал племяннику на преимущества четверки или пятерки. Племянник, вежливо выслушав дядю, сказал, что, пожалуй, издалека можно сделать неплохой выстрел и более тяжелой дробью, но если взять хорошее ружье и надлежащим образом его зарядить, то выстрел семеркой будет гораздо более точным, чем любой другой дробью. Поскольку герцог был весьма искусным стрелком, лорд Лайонел ограничился тем, что вскользь буркнул что-то о новомодных причудах и спросил, какое ружье племянник брал на охоту.

– Мэнтон, – сообщил ему герцог. – Я решил испытать новое запатентованное ружье Джозефа Мэнтона.

– Я вот уже тридцать лет покупаю свои ружья только у Уокера и Молтби, – провозгласил его светлость. – Но молодежь не желает пользоваться опытом старших! Полагаю, ты мне сейчас сообщишь, что эта новая запатентованная штука обладает какими-то особыми достоинствами!

– Мне это ружье кажется более компактным, да и обращаться с ним удобнее, – ответил герцог.

– Надеюсь, Джилли, ты не промочил ноги? – вмешалась в их разговор леди Лайонел. – Ты же знаешь, тебе нельзя перемерзать. У тебя сразу начнет болеть горло, и я только на днях думала о том, что не могу припомнить, как зовут того милого доктора, который рекомендовал нам электричество. Ты был совсем маленьким и, наверное, не помнишь, но тебе это очень помогло, хотя твой дядя был категорически против.

– Разве Борроудейл не знает, что ты уже спустился к ужину? – громко произнес лорд Лайонел. – Так мы и до шести часов за стол не усядемся!

– Электричество тогда было в моде, – безмятежно гнула свою линию тетя. – Я могу назвать не меньше дюжины своих знакомых, которые прибегли к этому лечению.

– Это было то, что капитан называет бумом, – произнесла мисс Скэмблсби, предваряя свое замечание смешком, неизменно вызывавшим у его светлости раздражение.

Лорд Лайонел любил своего сына и очень гордился им, но ему не нравилось, когда кто-то цитировал его высказывания, поэтому он поспешил заявить, что чрезвычайно не одобряет жаргонные словечки.

Мисс Скэмблсби пришла в замешательство, от которого ее спас Борроудейл. Возникнув на пороге, он провозгласил, что ужин подан. Герцог подошел к тете, помогая ей подняться с дивана. Мисс Скэмблсби накинула на плечи шаль. Мистер Ромси подал ей веер и сумочку, после чего все дружно вышли в холл и направились к двери в столовую.

Здесь герцог занял место во главе стола, где для него был приготовлен огромный стул из резного дуба, а лорд Лайонел расположился на таком же стуле за противоположным концом стола. Леди Лайонел села справа от племянника, мистер Ромси и мисс Скэмблсби уселись на стулья напротив.

Лорд Лайонел предпочитал простую, непритязательную еду, поэтому, когда семейство ужинало в одиночестве, в Сэйл-Парке делали всего две перемены блюд. Сегодня в качестве первого блюда подали черепаховый суп в большой супнице, вслед за которым вынесли рыбу, а затем оленину. Кроме того, на столе появились, сменяя друг друга, свиные котлеты под соусом Робер, нашпигованное говяжье филе, телячья грудинка с трюфелями и тушеная ветчина. Но поскольку милорд в еде всегда был весьма умерен, а у герцога вообще никогда не было особого аппетита, то единственным человеком, воздавшим должное этому многообразию, стала мисс Скэмблсби, отличавшаяся (как неоднократно указывал племяннику милорд) завидным аппетитом всех бедных родственников.

Во время первой перемены блюд разговор за столом не клеился и состоял из отдельных, не связанных между собой реплик. Герцог казался уставшим, его тетя никогда не утруждала себя попытками поддерживать беседу, а лорд Лайонел явно был чем-то озабочен. Тем не менее, когда завершилась первая перемена блюд, он, встрепенувшись, громко заявил:

– Однако, что-то вы все сегодня такие скучные!

Это замечание совершенно естественным образом лишило все собрание любых идей относительно тем для беседы.

– Итак, Джилли! – продолжил его светлость, сделав паузу, воспользоваться которой так никто и не поспешил. – Неужели тебе нечего нам рассказать о себе?

В глазах герцога появилось настороженное выражение, и мистер Ромси добродушно произнес: