Текст книги "Фредерика"

Глава 5

На следующий день мистер Тревор испытал настоящий шок. Не прошло и двадцати минут после того, как старший агент маркиза сгрузил на его стол кучу отчетов и сообщений, разобрать и уменьшить количество которых до приемлемого для их благородного нанимателя уровня входило в обязанности мистера Тревора, как в кабинет собственной персоной вошел его светлость и сказал:

– Доброе утро, Чарльз. Вам известны какие-либо литейные заводы в Сохо?

– Литейные заводы, сэр? – переспросил мистер Тревор, ошеломленный столь неожиданным вопросом.

– Мне представляется, они как-то связаны с литьем металлов, – пояснил маркиз, устремляя взор на груду писем на столе. – Мой Бог, Чарльз, почему вы никогда не говорили мне о том, что вам приходится так много работать? Что, во имя всего святого, это такое?

– Сегодня всего лишь день квартальных платежей, сэр! – смеясь, ответил Чарльз. – Ко мне приходил Коулфорд – зная, что, если отдаст эти бумаги вашей светлости, вы не прочтете и строчки! Но – литейные заводы? Вам нужны… вам нужны какие-либо сведения о них? – И тут в голову ему пришла неожиданная идея, глаза его загорелись, и он спросил: – Что, намечаются прения и вы собираетесь выступать по этому вопросу, сэр?

– Право, Чарльз, иногда вы изрекаете поистине нелепые вещи! – ответил его светлость. – Мой дорогой мальчик, неужели вы полагаете, будто у меня есть хоть малейшее желание делать нечто подобное?

– Нет, сэр, – честно ответил мистер Тревор. – Но я и подумать не мог, что вас интересуют такие материи!

Маркиз со вздохом покачал головой.

– Увы, я всегда подозревал, что вы считаете меня пустым и претенциозным хлыщом!

– Да, но… то есть, я хотел сказать – нет, сэр, конечно нет! – поспешно вскричал мистер Тревор.

– Вы лжете, Чарльз, причем неумело! И вы совершенно правы, – скорбно заметил его светлость. – Литейные заводы меня никоим образом не интересуют. Однако же учиться никогда не поздно, и теперь мне вдруг захотелось узнать о них побольше. Может такое случиться? Впрочем, теперь мне кажется, что речь шла не о литейных заводах, а о пневматических подъемниках. Знаете, что это такое?

– Нет, сэр, не знаю. Зато я совершенно точно знаю, что вы смеетесь надо мной!

– Вы несправедливы ко мне, Чарльз. Где-то в Сохо расположен литейный завод, на котором имеется пневматический подъемник. Я желаю взглянуть на него. Оторвитесь от этих презренных бумаг и устройте мне визит туда, мой дорогой мальчик!

– Конечно, сэр, будет исполнено! – машинально откликнулся мистер Тревор.

– Я так и знал, что могу положиться на вас. Но признаюсь вам, что разочарован вашим невежеством в отношении пневматических подъемников; хотя, быть может, вы разбираетесь в паровых котлах и гребных винтах?

Мистер Тревор, глядя на него в безмолвном изумлении, лишь покачал головой.

– Так не годится, Чарльз! – с упреком заметил его светлость. – Надо срочно исправлять положение. Как же вы рассчитываете оставить свой след на земле, если не хотите идти в ногу со временем? Вам непременно следует совершить путешествие на пароходе, чтобы поближе познакомиться с такими вещами.

Его испытанный и закаленный секретарь заявил откровенно:

– Премного благодарен, сэр, но я – не инженер, и у меня нет желания интересоваться паровыми котлами. Что же касается путешествия на пароходе, то будь я про… я бы предпочел не пускаться в такие авантюры!

– Ну, я тоже не инженер, – сказал его светлость. – И, подобно вам, будь я проклят, если моя нога когда-либо ступит на борт парохода. Но на вашем месте я бы не зарекался, что-то мне подсказывает, что в самом скором времени это станет одной из ваших прямых обязанностей.

Не зная, то ли плакать ему, то ли смеяться, Чарльз воскликнул:

– Но почему, сэр? Я понимаю, вам угодно шутить, но…

– Ничуть не бывало! Когда вы встретитесь с моим последним знакомцем – это мой молодой кузен, – то поймете, что я вовсе не шутил.

– Последним… кузеном? – запинаясь, пробормотал Чарльз. – Сэр, прошу прощения, но что вы имеете в виду?

Маркиз, приостановившись на пороге, оглянулся и обронил, сопроводив свои слова насмешливой улыбкой:

– Уж кому-кому, а вам, мой дорогой мальчик, следует это знать: ведь именно вы вынудили меня навестить его сестер. Посему если вы вдруг обнаружите, что сопровождаете моего кузена Феликса в круизе на пароходе, то поймете, что сами во всем виноваты. А вот насчет Чарис вы оказались совершенно правы: это бесподобная жемчужина!

Дверь за ним закрылась, а мистеру Тревору осталось только переваривать услышанное. Следует признать, он не особенно преуспел. Если он с готовностью мог поверить, что маркиз, сраженный красотой младшей мисс Мерривиль, вознамерился сделать ее объектом своих ухаживаний, то у него все-таки недоставало воображения, чтобы представить, будто его наниматель даст себе труд развлекать ее брата только ради того, чтобы завоевать ее расположение. Его светлость крайне редко прилагал усилия к тому, дабы заинтересовать какую-либо молодую особу, поскольку большинство из них, с неодобрением подумал Чарльз, сами домогались его внимания. Если же он и впрямь получал отказ, то лишь пожимал плечами и шел дальше, так как флиртовал исключительно ради забавы, и те нежные чувства, которые в нем, случалось, вспыхивали, не бывали ни длительными, ни глубокими. Что же касается нынешней ситуации, когда маркиз, судя по всему, взвалил на себя нешуточные обязательства, то это было настолько на него не похоже, что Чарльз, льстивший себе тем, что хорошо узнал привычки своего нанимателя, вынужден был признать, что оказался в совершеннейшем тупике. Он и представить себе не мог, что его светлость поддался на уговоры назойливого избалованного мальчишки; а если бы такая мысль и пришла ему в голову, то он тут же отбросил бы ее как нелепую и абсурдную.

Тем временем маркиз покатил в своей коляске на улицу Гросвенор-плейс. Прибыв туда, он увидел возле дома небольшое ландо сестры, которая в сопровождении двух старших дочерей уже собиралась сесть в него.

– Кажется, я вовремя! – заметил он. – Отложи отъезд на пять минут, Луиза!

Леди Бакстед, так и не простившая ему своего поражения, холодно пожелала брату доброго утра и добавила, что не имеет ни малейшего представления о том, что заставило его навестить ее вновь.

Грум его светлости побежал к лошадям, а Альверсток откинул попону, прикрывавшую ему ноги, и с легкостью выпрыгнул из своей коляски на землю со словами:

– Ну, откуда же тебе знать об этом? – Окинув ее критическим взором, он заявил: – Прими мои поздравления – ты недурно вырядилась. Особенно мне нравится твой круглый воротник.

Леди Бакстед, разумеется, всей душой презирала брата за его фривольные манеры, но поневоле возгордилась, пусть даже совсем немножко. Нечасто ему случалось одобрить ее вкус. Поправив рукой гофрированный батист, поддерживающий ее подбородок, она сказала:

– Ты имеешь в виду мои рюши? Твое одобрение льстит мне вдвойне, Альверсток!

Он кивнул, словно принимая ее реакцию как нечто само собой разумеющееся, после чего обратился к своим племянницам:

– Вы двое – Джейн… и Мария, верно? – подождите свою мать в экипаже! Я не задержу ее надолго.

Леди Бакстед, коей отнюдь не пришлось по вкусу столь высокомерное обращение со своими дочерьми, разрывалась между желанием послать брата куда подальше и удовлетворить жгучее любопытство. Любопытство победило, и она повернулась, чтобы вернуться в дом, бросив на ходу, что может уделить ему не больше пяти минут. Маркиз не удостоил ее ответом, а лишь молча поднялся вслед за ней по ступенькам и вошел в гостиную. Леди Бакстед не предложила ему присесть.

– Итак, в чем дело? – осведомилась она. – Мне предстоит сделать много покупок, и…

– Больше, намного больше, чем ты уже сторговалась, моя прелесть, – перебил он ее. – Отведи свою старшую дочь к портнихе, и пусть та сошьет ей бальное платье! Только, ради всего святого, Луиза, не белое, бледно-голубое или розовое! Она как была конопатой, так ею и осталась, так что лучшее, что ты можешь для нее сделать, – это нарядить ее в янтарный, канареечный или бледно-желтый атлас!

Утраченная надежда, вспыхнувшая в груди леди Бакстед после этого, столь неожиданного, распоряжения, заставила ее пропустить мимо ушей хулу, возведенную им на веснушки мисс Бакстед. От удивления у нее перехватило дыхание, но она нашла в себе силы пробормотать:

– Альверсток! Ты хочешь сказать… неужели… что дашь бал в ее честь?

– Да, именно это я и имею в виду, – ответил он, а потом добавил: – При одном условии, дорогая Луиза!

Такие мелочи ее уже не волновали, и она вскричала:

– О, мой дорогой Вернон, я была уверена, что могу положиться на тебя! Я знала, что ты лишь подшучиваешь надо мной! Ах, какой же ты негодник! Но я не стану бранить тебя, потому что знаю, что тебя не переделать! Ох, моя Джейн будет вне себя от радости!

– В таком случае сделай мне одолжение и ничего не говори ей об этом до тех пор, пока я не окажусь вне пределов досягаемости! – язвительным тоном заявил его светлость. – И, ради бога, прекрати истерику! Я предпочитаю твои нотации приступам восторженной радости! Присядь, и я расскажу тебе, что мне от тебя надо!

На мгновение показалось, что она готова ответить ему в том же духе, но лишь на мгновение. Перспектива устроить выход в свет для Джейн на великолепном балу, устройство которого ей совершенно ничего не будет стоить, позволила миледи молча проглотить очередную грубость его светлости. Она села, распахнув полы своей длинной, оливкового цвета, мантильи.

– Можешь не сомневаться! Нам многое нужно обсудить! Итак, когда он состоится? Полагаю, лучше всего назначить его на начало сезона.

– Какое счастье: бал состоится в следующем месяце. Скажем, через три недели, считая с сегодняшнего дня.

– В апреле! Ты, должно быть, шутишь! Все действительно светские приемы проводятся в мае!

– В самом деле? – передразнил он ее. – А тебе не приходит в голову, что май и так до отказа забит всевозможными балами, раутами и приемами?

– Тут ты прав, – нахмурившись, вынуждена была согласиться она. – Но через три недели сезон даже не начнется толком!

– Значит, он начнется балом в Альверсток-Хаус, – холодно ответил его светлость. – И если ты опасаешься, Луиза, что нам будет недоставать компании, позволь разуверить тебя в этом!

Она прекрасно знала, что он считается одним из законодателей моды, но невыносимое высокомерие, прозвучавшее в его словах, пробудило в ней отчаянное желание сбить с него спесь. Однако леди Бакстед, проглотив обиду, ограничилась тем, что пробормотала:

– Даже не представляю, как справлюсь со всеми приготовлениями! Столько всего нужно сделать…

– На этот счет можешь не волноваться! Все эти хлопоты лягут не на твои плечи. Составь список тех, кого хочешь пригласить, и передай его Чарльзу Тревору: вот и все, что от тебя требуется.

Леди Бакстед все-таки не сдержалась и неприятным, резким голосом произнесла:

– Поскольку бал дается в честь моей дочери, я имею все основания полагать, что буду его хозяйкой!

Маркиз окинул ее задумчивым взором:

– Ну, разумеется! Ты можешь стать его хозяйкой, но бал будет устроен не только в честь Джейн. Лукреция тоже приведет на него свою старшую дочь, и…

– Хлоя! – с отвращением выдохнула она. – Неужели ты осмелишься сказать мне, Альверсток, что я обязана… переменой твоих чувств льстивому подхалимажу Этой Женщины?

– Нет, ты обязана этим непредвиденным и чертовски неприятным обстоятельствам. Помнишь Фреда Мерривиля?

Она непонимающе уставилась на него.

– Фред Мерривиль? Господи, а при чем здесь он?

– Бедный малый здесь совершенно ни при чем: он скончался, увы!

На щеках у сестры угрожающе заалел жаркий румянец.

– Не шути со мной, Альверсток! Мне нет никакого дела до того, жив он или умер!

– К несчастью, не могу сказать того же о себе. Он вверил свое семейство моей… э-э… протекции. К тому же там их не больше пяти человек…

– Это следует понимать так, что он назначил тебя их опекуном? – перебила она его.

– Нет, благодарение Богу! Все не настолько плохо. Он лишь поручил их моим заботам. Двое из них уже достигли совершеннолетия, но…

– Силы небесные! – вскричала леди Бакстед. – Должно быть, он окончательно рехнулся! Выбрать не кого-нибудь, а тебя! Что же подвигло его на такую глупость?

– Видишь ли, – ответил его светлость, поддаваясь наущению своего личного дьявола, – он счел меня самым достойным представителем нашей семейки.

– Неужели! – вспылила леди Бакстед. – Кто бы сомневался! Именно так он и должен был думать, потому что более беспутного, бестолкового и эгоистичного человека я еще в жизни не видела! Уж я-то прекрасно его помню! Смазливый неудачник! Мне страшно подумать о том, во что он обошелся своим родителям! А в довершение всего, когда они наконец сумели устроить для него выгодный брак, он взял да и сбежал с дочкой какого-то жалкого провинциала! Тогда они умыли руки, чему я совсем не удивляюсь. Не то чтобы я была с ними знакома, но в то время об этом говорил весь город. Кажется, впоследствии он все-таки вступил в права наследства, но я нисколько не сомневаюсь в том, что он благополучно промотал и его. Что же касается опекунства, которое он доверил тебе для своей семьи, то чего еще от него можно было ожидать? Настоятельно рекомендую тебе отказаться от столь сомнительной чести!

– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, но я не могу так поступить, не нанеся урона своей чести, – высокопарно заявил маркиз. – Видишь ли, я перед ним в долгу, который так и не сумел оплатить.

– Ты должен Мерривилю деньги? Чушь! У него в кармане вечно не было ни гроша, а вот что касается тебя…

Он перебил ее, причем весьма невежливо:

– Тебе следовало выйти замуж за торговца, Луиза. Не сомневаюсь, он бы восхищался тобой, но у меня ты вызываешь прямо противоположные чувства! Ты хоть иногда способна думать о чем-нибудь еще, кроме денег? Неужели ты не в состоянии понять, что существуют куда более важные обязательства, нежели денежные?

Прочитав в его глазах презрение, она было смутилась, но тут же заявила со злобой:

– Вольно тебе рассуждать с таким высокомерным видом, когда ты богат, как не знаю кто! А вот окажись ты на моем месте, то запел бы совсем по-другому!

– Перестань нести всякую ерунду! – оборвал он ее. – Ты забываешь, что я был одним из душеприказчиков Бакстеда! Он оставил тебе весьма приличное состояние, моя дорогая сестричка. Нет-нет, не к чему разыгрывать передо мной оскорбленную невинность! Я пришел сюда вовсе не за тем, чтобы ссориться с тобой! Поверь, я даже готов – при твоем содействии в вопросе о Мерривилях – смазать колесики первого выхода Джейн в свет. Полагаю, ты намеревалась представить ее на одном из приемов у королевы?

Эти замечательные слова заставили леди Бакстед остановиться в тот самый миг, когда она уже готова была дать полную волю своему гневу. Они могли означать лишь то, что Альверсток готов оплатить возмутительно высокие расходы на придворное платье для своей племянницы. Уж если он платил, то платил не скупясь. И ее светлость, мысленно произведя кое-какие подсчеты, сообразила, что в стоимость такого же платья, какое надела она сама на свой первый выход в свет, можно включить расходы на еще несколько нарядов из крепа и муслина, приличествующих юной девице для появления в «Олмаксе» во время ее первого сезона. Подобные соображения, хотя и не умерившие ее гнев, заставили ее проглотить неблагоразумные слова, вертевшиеся у нее на языке, и произнести всего лишь с обидой:

– Не представляю, что должен был сделать Мерривиль, чтобы ввергнуть тебя в такой долг!

– А вот этого, Луиза, я предпочитаю не открывать, – ответил маркиз. В глазах у него заблестели озорные огоньки, и, помня о полученных им инструкциях, он добавил: – Особенно моим сестрам!

Леди Бакстед не отличалась проницательностью; к тому же она не смотрела на него, что, пожалуй, было и к лучшему. Помолчав, она проворчала:

– Полагаю, он помог тебе выпутаться из какой-то постыдной истории, так что теперь ты чувствуешь себя обязанным соблюсти интересы его детей! Должно быть, впервые в жизни ты признал свои обязательства перед кем-либо! Хотя у тебя имеются и другие, куда более близкие родственники, имеющие к тому же полное право рассчитывать на твою благосклонность… Сколько, ты говоришь, у него детей?

– Пятеро. Трое сыновей и две дочери – бедные сироты, проживающие в настоящее время на улице Аппер-Уимпол-стрит, под надзором своей тетки, которая, насколько я понимаю, взяла на себя заботу о них лет десять тому после смерти супруги Мерривиля. Старший сын, уже совершеннолетний, учится в Оксфорде; но всем заправляет его сестра – или я очень ошибаюсь! По-моему, ей двадцать четыре года, и…

– Она вознамерилась выдоить тебя досуха! Похоже, твои обязательства доставят тебе еще немало радости! И ты намерен содержать все семейство?

– Я не намерен содержать никого из них, поскольку меня никто и не просил об этом. Ты не представляешь, Луиза, как это приятно, когда от тебя ничего не требуют. Относительно мальчишек я ничего делать не собираюсь, а мисс Мерривиль просит меня оказать некоторое содействие в том, чтобы представить обществу ее и сестру.

Леди Бакстед разглядывала его прищуренными глазами.

– Вот как! Вне всякого сомнения, мисс Мерривиль очень красива? Впрочем, об этом можно не спрашивать!

– Достаточно симпатичная молодая женщина, но красивой я бы ее назвать не рискнул, – небрежно ответил его светлость. – Но это не имеет никакого значения: она не собирается выходить на охоту за супругом. Ее устремление состоит в том, чтобы обеспечить достойное замужество младшей сестры, самой красивой из них. То, что она сумеет добиться желаемого, представляется мне сомнительным, поскольку состояние у нее незначительное, но это уже не моя забота: мой долг будет уплачен, когда я – с твоей помощью – представлю эту парочку обществу.

– Так чего же ты хочешь от меня? – пожелала узнать леди Бакстед.

– О, сущий пустяк! Ты представишь их на моем балу в качестве твоих кузин, сопроводишь их в «Олмакс», когда поведешь туда Джейн, и…

– «Олмакс», ничего себе! – возмущенно возопила его сестра. – Очевидно, ты не предупредил своих протеже о том, что они желают получить луну с неба! Или ты и впрямь вознамерился устроить им приглашение?

Ее тяжеловесный сарказм не произвел на маркиза никакого впечатления.

– Нет, это не в моих силах. Зато этого вполне можешь добиться ты, Луиза, поскольку у тебя имеются приятельницы среди тамошних патронесс, чем ты мне неоднократно похвалялась!

– Устроить приглашение для дочерей Фреда Мерривиля? Ты слишком многого от меня требуешь! Парочка нищих девиц, обитающих на улице Аппер-Уимпол-стрит, которые даже не являются нашими кузинами! Мне представляется, что ты и так оказываешь им неоценимую услугу, приглашая на бал, устроенный в честь моей Джейн, а что касается приглашения их в «Олмакс»… Нет, Вернон! Не хочу показаться неблагодарной, но…

– Моя дорогая Луиза, довольно! Ни слова больше! – прервал он ее и взялся за шляпу. – Ни за что на свете я не осмелюсь просить тебя сделать то, что тебе неприятно! Забудь обо всем – даже о том, что я приходил к тебе сегодня! А сейчас позволь откланяться.

Она вздрогнула от неожиданности. Гнев и алчность боролись в ней за верховенство.

– Подожди, Альверсток!

– Нет, я и так уже пробыл здесь слишком долго. Подумай о своих дочерях, они, наверное, уже изнывают от нетерпения в твоем экипаже!

– Ничего страшного! Но ты должен…

– Действительно, не вижу ничего страшного. Но вот что меня беспокоит, так это то, что я потерял слишком много своего времени. Не можешь же ты ожидать, что я потрачу весь день на столь утомительное дело. Поэтому, если я хочу застать Лукрецию до того, как она уляжется на свою софу, дабы восполнить запас сил, подорванных утренними испытаниями, то должен спешить.

Она цепко ухватила его за рукав.

– Нет! Вернон, если ты посмеешь назначить Эту Женщину хозяйкой своего бала…

– Отпусти меня, сестра! – шутливо вскричал он. – Посмею, и еще как, поскольку я настолько храбр, что твои угрозы меня не страшат. Да и с какой стати, собственно говоря?

– Я никогда не прощу тебя! Никогда! – пылко провозгласила она. – Но подумай сам! Какое мне дело до этих жалких девиц? Почему я должна…

– Ты ничего и никому не должна, – согласился его светлость, выдирая свой рукав из цепких рук сестры.

– Я их даже в глаза не видела, – в отчаянии вскричала та. – О, как же ты невыносим!

Он рассмеялся.

– Да, но у меня есть голова на плечах, в отличие от тебя, Луиза! Ну же, решай! Ты сделаешь так, как я тебя прошу, или нет?

Она впилась взглядом в его лицо, пытаясь прочесть по нему, не смягчится ли он. Он улыбался, но она хорошо знала эту его улыбку. Скрепя сердце, но с некоторым достоинством она наконец проговорила:

– Естественно, я всегда готова пойти тебе навстречу. А вот сумею ли я устроить билеты в «Олмакс» для двух девушек, о которых мне ничего не известно… Хотя, если они достаточно презентабельны, я приложу для этого все усилия…

– Вот это уже лучше! – сказал маркиз, по-прежнему улыбаясь, но уже куда любезнее. – Наряди Джейн с иголочки, а мне пришли «голландский инвойс»[16]16
  Общий счет, взятый, что называется, «с потолка», сумма которого только увеличивается, если начать выяснять, откуда что взялось.


[Закрыть]: подробности меня не интересуют. Что до знакомства, то я привезу к тебе мисс Мерривиль. Смею надеяться, она тебе понравится: ни в здравомыслии, ни в решительности ей не откажешь! Не забудь прислать Чарльзу список гостей!

С этими словами он откланялся, уже мысленно прокручивая в голове всевозможные военные хитрости, с помощью которых младшая мисс Мерривиль смогла бы уклониться от визита на Гросвенор-плейс, не вызвав подозрений у ее властной и деспотичной сестры.

Но вышло так, что проблема решилась сама собой и без его участия. Провидение, в образе Лафры, привело Фредерику в Альверсток-Хаус два дня спустя. Привело одну, без Чарис, причем в такой час, что его светлость, коего никак нельзя было назвать ранней пташкой, счел его неурочным.

Поскольку Джессами неукоснительно соблюдал им же самим установленное правило – заниматься каждое утро, его сестрам пришлось взять на себя обязанность выгуливать Лафру вместо него. Они подолгу гуляли с ним по Лондону; и если бы он не натягивал так сильно поводок или вел бы себя приличнее, когда его отпускали, то девушки получили бы куда больше удовольствия от подобных экспедиций. Выросшие в деревне, они привыкли к дальним пешим прогулкам, в Лондоне ставшим почти невозможными. Здесь все было для них внове; они неизменно отправлялись гулять, если только погода позволяла, – Фредерика с Лафрой на поводке и Чарис, вооруженная карманным путеводителем. Они рассматривали снаружи здания и постройки, монументы и особняки, на которые обращала их внимание бесценная книга, и даже ухитрились проникнуть в Сити, где произвели настоящий фурор, но избежали приставаний и домогательств. Ни один, даже самый развязный и самоуверенный, щеголь не рискнул приблизиться к двум девушкам, которых сопровождал огромный и лохматый пес, рвущийся с поводка и демонстрирующий в распахнутой пасти два ряда великолепных белоснежных клыков.

Но через два дня после заключения Альверстоком победоносного соглашения на Гросвенор-плейс Чарис проснулась с больным горлом и хриплым кашлем; и, хотя она спустилась к завтраку, вскоре ее отправили обратно в постель. На ее третий чих мисс Уиншем объявила, что она подхватила простуду и, если не хочет свалиться с воспалением легких, ей следует незамедлительно вернуться в свою спальню.

Так она и сделала; а пока мисс Уиншем, велев кухарке испечь хлебный пудинг и сварить овсянку на воде, готовила полоскание для страждущей, Фредерика потихоньку выскользнула из дома. Девушка знала, скажи она тетке о том, что отправляется на свою обычную прогулку, ей придется выслушать долгую нотацию, смысл которой сведется к тому, что в Лондоне нельзя разгуливать столь же невозбранно, как и в Херефордшире. Мисс Уиншем наверняка попыталась бы навязать ей общество либо одного из слуг, либо Феликса. Однако поскольку Фредерика считала себя давно вышедшей из того возраста, когда девице требуется поводырь, к тому же успев убедиться в том, что лондонские слуги вовсе не питают слабости к долгим пешим прогулкам, то сочла вполне уместным удрать в одиночестве, лишь одному Баддлу сообщив, куда направляется. Тот лишь покачал головой и неодобрительно поцокал языком, но, помимо предложения взять в спутники Феликса, не сделал попытки остановить ее. Учитывая же, что Феликс уже выпросил у нее полкроны (стоимость входного билета в Механический музей Мерлина[17]17
  Выставочный зал, созданный бельгийским механиком-изобретателем Йоном Иосифом Мерлином (1735–1803), в котором были выставлены различные механизмы и даже автоматы (например, барометрические часы).


[Закрыть], работающий каждый день с одиннадцати до трех), его сестра мудро отклонила идею приглашения, от которого он наверняка бы отказался.

Местом встречи Фредерика выбрала Грин-парк[18]18
  Один из королевских парков Вестминстера, представляющий собой своего рода перемычку между Гайд-парком (к северо-западу) и Сент-Джеймсским парком (к востоку).


[Закрыть]. Ни она, ни Чарис еще не бывали там, поскольку карманный путеводитель счел его достойным лишь мимолетного упоминания. Правда, в нем содержалось восторженное и подробное описание храма Конкордии[19]19
  Храм на римском форуме, посвященный Конкордии, древнеримской богине согласия.


[Закрыть], возведенного здесь во время пышных празднеств мирного договора 1814 года[20]20
  Парижский мирный договор 1814 года между участниками Шестой антифранцузской коалиции (Россией, Великобританией, Австрией и Пруссией), с одной стороны, и Людовиком XVIII – с другой.


[Закрыть], но поскольку сие временное сооружение было разрушено, то четыре года спустя Чарис сочла его не заслуживающим посещения.

Но Фредерика, отнюдь не обескураженная тем, что в парке путеводитель лишь вскользь упоминает «несколько мест для приятного времяпрепровождения», решила отправиться на прогулку с Лафрой именно туда, а не в более фешенебельный Гайд-парк, где гуляющие склонны были буквально пожирать глазами двух невинных деревенских простушек, пришедших размять ноги.

Едва поспевая за своим косматым спутником, который обрадованно тащил ее за собой по улицам, она прибыла к воротам Бат в несколько растрепанном виде и таких же чувствах, но с радостью отпустила пса с поводка, к коему он никак не желал привыкать. Лафра с восторгом ринулся вперед и принялся рыскать по сторонам, задрав свой плебейский хвост, а носом тычась в землю в надежде учуять кролика. Когда Фредерика обошла кругом пруд в северо-восточном углу парка, он принес ей замечательную палочку, предложив зашвырнуть ее в воду, откуда бы он мог ее достать. Когда же она отказалась принимать участие в этой забаве, он вновь умчался вперед и с восторгом обнаружил три смутно различимых движущихся объекта – маленьких детей, игравших с ярко раскрашенным полосатым мячиком. Лафра очень любил детей, а гоняться за мячом любил еще больше и потому поспешил к группе, насторожив уши и дружелюбно помахивая хвостом. Он был крупным псом, и его неожиданное появление оказалось слишком большим испытанием для мужества самой младшей из детей, маленькой девочки, которая сначала разревелась от испуга, а потом бросилась наутек, под защиту нянечки, которая оживленно сплетничала с приятельницей в тени густых кустов, окружающих сторожку королевского смотрителя. Лафра озадачился, но перенес внимание на младшего из двух мальчиков и издал ободряющий лай, услышав который мастер Джон, отбросив мужскую гордость, выронил мяч и со всех ног припустил вслед за сестрой. Старший из мальчиков, однако же, остался на месте, стиснув зубы. Лафра догнал мячик, несколько раз подбросил его и в конце концов принес к ногам самого храброго упрямца. Мастер Франк облегченно выдохнул и торжествующе крикнул своим младшим родственникам:

– Эй, вы, трусишки, заячьи хвостики – он же всего лишь хочет поиграть с нами! – Затем он рискнул нагнуться и поднять мяч, что было проделано с большой осторожностью, после чего изо всех сил швырнул его подальше. Тот улетел не очень далеко, но Лафра, вполне распознав благородные намерения, устремился за ним и принес его обратно. Мастер Франк, изрядно расхрабрившись, застенчиво погладил его по голове. Лафра лизнул его в подбородок, и между ними уже готова была зародиться настоящая мужская дружба, когда опомнившаяся нянечка что есть силы завопила, запрещая мастеру Франку прикасаться к злой и грязной собаке. Мастер Джон, споткнувшись и упав на живот, разразился истошным ревом, так что перед подбежавшей к ним Фредерикой разыгралась шумная и бурная сцена: нянька вопила пронзительным голосом, двое младших детей ревели взахлеб, а мастер Франк упрямо отказывался оставить своего нового товарища, пусть и низкого происхождения.

Заслышав властную команду хозяйки, Лафра послушно подошел к ней с мячом в зубах. Фредерика забрала его и оборвала стенания нянечки голосом помещицы, за долгие годы привыкшей управляться с большим хозяйством:

– Довольно! Вы забываетесь! – Затем она перенесла внимание на мастера Джона и сказала:

– Надеюсь, вы не расшиблись, когда упали? Разумеется, я знаю, что вы плачете не оттого, что моя собака решила поиграть с вами, потому что вы – уже большой мальчик, но прошу вас пожать ему лапу, чтобы показать, что не хотели обидеть его, когда убежали прочь! Сидеть, Лафра! Лапу!

Повинуясь ее жесту, Лафра сел и послушно поднял переднюю лапу. Громкий плач мастера Джона прекратился, как по мановению волшебной палочки. Он в изумлении уставился на Лафру.

– Собачка хочет пожать мне руку? – не веря своим ушам, пролепетал он.

– Конечно, хочет!

– Я первый! – заявил мастер Франк. – Я его не боюсь!

Уязвленный, мастер Джон заявил, что Собачка не хочет пожимать руку ему, и, когда вопрос о первенстве был улажен, а оба мальчика торжественно пожали лапу Лафре, мисс Каролина ревниво возжелала разделить с ними честь. Фредерика вернула мячик мастеру Франку и увела Лафру прочь от семейства, провожаемая сумрачным взглядом их нянечки и мольбами детей привести Собачку и на следующий день.

Девушка преспокойно двинулась дальше, нимало не встревоженная инцидентом, который укрепил ее во мнении о том, что лондонские дети, знакомые лишь с комнатными собачками, коих балуют их мамаши, достойны всяческой жалости. И, только обогнув заросли густого кустарника, скрывающие сторожку королевского смотрителя, она вдруг с ужасом поняла, что карманный путеводитель жестоко обманул ее: он ни словом не обмолвился о небольшом стаде коров и сопровождавших их молочницах, кои (в чем она убедилась позже) являлись неотъемлемым атрибутом парка. Они не только радовали глаз горожанина идиллической сельской картинкой; обслуживающий коров персонал с готовностью предлагал отведать парного молока всем, кто готов был взамен расстаться с очень скромной суммой.

Но предательство карманного путеводителя обнаружилось слишком поздно. Лафра, вырвавшийся вперед, обнаружил стадо раньше ее и на мгновение застыл на месте, насторожив уши, шерсть на его загривке встала дыбом. Корова, явно бывшая главной в стаде и стоящая от него в нескольких шагах, угрожающе опустила башку, а Лафра, то ли не сумевший, то ли не пожелавший отличить самок от самцов, издал душераздирающий звук, нечто среднее между яростным лаем и злобным воем, и очертя голову кинулся в бой.