Текст книги "Фредерика"

Она вновь рассмеялась, а он слабо улыбнулся, небрежно потрепал ее по щеке и сбежал по ступенькам к своему экипажу под неодобрительным взглядом Баддла, который распахнул дверь перед своей госпожой и взял на себя смелость упрекнуть ее в том, что она позволяет слишком уж фамильярно обращаться с собой. Не было смысла указывать ему на то, что маркиз гораздо старше ее, и более чем бесполезно пытаться осадить его: преданных слуг, без колебаний напоминающих вам о том, что знают вас еще с пеленок, попросту невозможно урезонить.

– Это уже слишком, мисс Фредерика! – принялся сурово отчитывать ее Баддл. – Я говорю вам это для вашего же собственного блага и почел бы, что пренебрегаю своими обязанностями, если бы не сделал этого! Сколько раз вам говорить, что здесь, в Лондоне, нельзя вести себя так, как вы привыкли дома? Или вы хотите, чтобы вас приняли за распутную бездельницу?

Маркиза тем временем отвезли обратно на Беркли-сквер. Он намеревался испытать свое последнее приобретение, четверку породистых чалых лошадок, которых предыдущий владелец назвал быстрыми, как ветер, а джентльмен, коего его светлость изволил обогнать, завистливо назвал «конфетками». Столь приятные планы нарушило появление Фредерики, но, поскольку день был еще далек от своего завершения, то для прогулки в Ричмонд или Уимблдон время еще оставалось. Выходя из своего экипажа на Беркли-сквер, маркиз распорядился немедленно заложить подрессоренный фаэтон и вошел в дом, где его приветствовал радостный визг и лай. Лафра, привязанный к нижней стойке лестничных перил, узнал в нем единственное звено, все еще соединяющее его с хозяйкой, и встретил как своего спасителя.

Глава 8

Поскольку перекричать Лафру не было никакой возможности, маркизу пришлось успокоить и приласкать верную гончую, прежде чем потребовать объяснений от своего дворецкого. Пока Лафра, спущенный с поводка, вился вокруг его ног, повизгивая от восторга и облегчения и пачкая сверкающие голенища его ботфорт, чем поверг бы в ужас камердинера, его светлость голосом, который, несмотря на всю его томную вялость, прозвучал громовым рыком, осведомился:

– Мне казалось, я отдал недвусмысленное распоряжение отвести пса на улицу Аппер-Уимпол-стрит?

Его холодный взор остановился на лице Уикена, но поджилки затряслись у Джеймса, первого привратника, и Уолтера, его подчиненного. Уикен, сделанный из другого теста, ответил с восхитительным спокойствием:

– Да, милорд, и все усилия были приложены к тому, дабы выполнить его. К несчастью, Животное отказалось покинуть помещение как с Уолтером, так и с Джеймсом. С сожалением вынужден уведомить вашу светлость, что при попытке применить к нему силу оно стало вести себя угрожающе – даже со мной! Посему я почел за лучшее привязать его к перилам лестницы, ожидая возвращения вашей светлости. В противном случае, боюсь, – продолжал он тоном, ледяной холод которого посрамил бы самого маркиза, – он выломал бы дверь библиотеки.

– Что ты за отвратительное создание! – проворчал Альверсток, обращаясь, к невероятному облегчению своих привратников, не к ним, а к Лафре. – Нет-нет, сидеть, черт бы тебя побрал, сидеть! Где мистер Тревор? – Не успели слова эти слететь с его губ, как на глаза ему попался верный секретарь, который в эту самую минуту вышел из своего кабинета в задней части особняка, наблюдая за происходящим с выражением, чем-то подозрительно напоминающим ухмылку. – Ага, вот вы где! Ради бога, сделайте что-нибудь с этой невыносимой дворнягой!

– Дворнягой, сэр? – осведомился мистер Тревор оскорбленным тоном. – Я почему-то полагал, что это…

– Чарльз, не испытывайте моего терпения! Вы не полагали ничего подобного! Почему вы не проследили, чтобы пса вернули его владельцу?

– Видите ли, я сделал все, что в моих силах, сэр, – ответствовал Чарльз. – Но он отказался идти и со мной тоже.

– Вы еще скажите мне, что он пытался укусить вас, а вы испугались и убежали! – сердито бросил Альверсток, отпихивая сходящего с ума от радости Лафру.

– О нет, что вы! Он просто взял и уселся на задние лапы, – жизнерадостно откликнулся Чарльз. – Когда мне удалось доволочь его до улицы Дэвис-стрит, я понял, что настало время возвращаться, поскольку по меньшей мере три особы женского пола выразили мне свое возмущение столь жестоким обращением с бессловесной тварью. Кроме того, я буквально выбился из сил!

– Какого черта вы не догадались связать его и запихнуть в наемный фиакр?

– Мы сделали такую попытку – все вчетвером, – но он не из тех собак, которых можно связать, сэр, во всяком случае, без намордника! Потом он укусил Уолтера. Осмелюсь предположить, что нам все-таки удалось бы запихнуть его в фиакр, но никто из нас не прельстился мыслью о поездке в его обществе. Вся штука в том, что хозяйка оставила его здесь, и здесь он намерен оставаться до тех пор, пока она не придет за ним. – Преданно глядя на Альверстока, секретарь добавил: – Полагаю, эти белуджистанские собаки славятся своей верностью, сэр.

– Неужели? – закипая, поинтересовался его светлость.

– Да, насколько мне известно, – сказал Чарльз. Он увидел, как Лафра нетерпеливо постучал лапой по колену маркиза, и в голову ему пришла счастливая мысль. – Быть может, он согласится пойти с вами, сэр? – предложил он.

– Еще одно слово, и я уволю вас без выходного пособия, Чарльз! Если вы полагаете, что я поведу эту незаконнорожденную дворнягу по улицам Лондона, то вы положительно спятили! – Он повернулся к своим привратникам, причем так стремительно, что те не успели стереть ухмылки со своих физиономий. Одним движением глаз превратив обоих в каменные бессловесные изваяния, он распорядился: – Кто-нибудь – нет, вы уже и так ранены, не так ли, Уолтер? Вы, Джеймс, немедленно отправляйтесь на Аппер-Уимпол-стрит и попросите мастера Джессами Мерривиля прийти сюда и забрать своего пса!

Не успели эти слова слететь с его губ, как раздался звон колокольчика и в дверь забарабанили молоточком с такой силой, что его светлость поморщился. Уолтер отправился отворить дверь, и его едва не сбил с ног вихрем ворвавшийся в холл Джессами Мерривиль, по пятам за которым следовал его брат.

– Я пришел за своей собакой… Его светлость дома? Я должен… Сидеть, Лафф! Сидеть! О сэр, это вы! Покорнейше прошу простить меня! Я крайне сожалею о случившемся! Как только Фредерика рассказала мне обо всем, я тут же вскочил в фиакр, потому что догадывался, что здесь могло произойти! Как она могла полагать, что Лафф пойдет с незнакомцем… Но женщины такие наивные и недалекие создания! Умоляю вас о прощении!

– Ничего страшного! – заявил его светлость. – Я очень рад видеть вас! Собственно говоря, я как раз собирался послать одного из своих людей за вами, поскольку никто из них не сумел убедить Лаффа покинуть мой дом.

– Ох, нет, сам он бы не ушел ни за что! Надеюсь, он никого не укусил? Он совсем не злобный, но если он подумал, что кто-нибудь пытается украсть его…

– Ах, вот, значит, в чем все дело! – заметил его светлость. – Оказывается, он находился в заблуждении, но, полагаю, в этом виноват Уолтер, поскольку не объяснил ему, что происходит. Мой дорогой мальчик, не хмурьтесь! Уолтеру нравится, когда его кусают большие собаки, и Уикену тоже – не правда ли, Уикен?

– Животное, милорд, – с достоинством ответствовал Уикен, – не зашло так далеко, чтобы укусить меня.

– Но непременно зайдет, если вы не перестанете величать его Животным. Ну, Феликс, а вы как поживаете? Что привело сюда вас?

– Я хотел увидеть вас, сэр, – очень-очень хотел! – ответил Феликс, обворожительно улыбаясь маркизу.

– Вы меня пугаете!

Джессами, который в этот момент выслушивал уверения Уолтера в том, что он получил всего лишь поверхностную рану, при этих словах брата повернулся и горячо заявил:

– Я вовсе не хотел, чтобы он докучал вам, сэр! Но он все-таки поехал со мной, а я побоялся столкнуть его со ступеньки, потому что тогда он мог попасть под колеса других экипажей, вот мне и пришлось втащить его в фиакр. И в этом тоже виновата Фредерика! Если бы она не сказала, что завтра вы собираетесь в Ньюмаркет…

Его неугомонный братец прервал сей спич, посоветовав Джессами заткнуться, чтобы окончательно не превратиться в беспардонного болтуна. После чего он поднял свои обманчиво ангельские глазенки на Альверстока и сказал:

– Вы обещали отвести меня посмотреть на пневматический подъемник, кузен Альверсток, но я подумал, а вдруг вы забыли, и тогда я должен напомнить вам об этом.

Маркиз не мог припомнить, чтобы он давал такое обещание, и вслух выразил свои сомнения. Но его молодой почитатель небрежно отмахнулся от его неубедительных протестов, заявив:

– Да-да, сэр, обещали! Вы даже сказали: «Посмотрим!» А ведь это – то же самое.

Джессами толкнул брата локтем в бок:

– Ничего подобного! Если ты не придержишь язык, то я задам тебе трепку, как только мы вернемся домой!

– Хо-хо! – пренебрежительно протянул Феликс. – Только попробуй, и сам схлопочешь по первое число!

Заметив сердитые алые пятна румянца у Джессами на щеках, маркиз почел за благо вмешаться:

– Прежде чем вы начнете выяснять отношения, рекомендую пройти в мою библиотеку, чтобы подкрепиться! Уикен, не знаю, каковы наши запасы, но я полностью полагаюсь на вас в том, что вы сумеете приготовить подходящее угощение для моих гостей!

Джессами, румянец которого сделался ярче, чопорно проговорил:

– Вы очень добры, сэр, но мы… мы не станем злоупотреблять вашим гостеприимством. Я пришел только затем, чтобы забрать Лаффа, и… и вернуть вам ту сумму, которую вы заплатили за то, чтобы уберечь его от наказания! Нам… нам не нужны ни освежающие напитки, ни угощение!

– Нужны! – возразил Феликс. На сей раз он устремил свой ангельский взгляд ребенка, умирающего от голода, на Уикена и вежливо попросил: – Пожалуйста!

– Феликс! – взорвался Джессами.

Но Уикен, столь же не способный устоять перед детскими уловками и хитростями, как и его господин, добродушно прогудел:

– Можете не сомневаться, сэр! А теперь будьте хорошим мальчиком и ступайте в библиотеку, и тогда вы получите печенье с лимонадом! Но ведите себя хорошо! И не приставайте к его светлости!

– Ни за что! – проникновенно пообещал Феликс. – А потом вы отведете меня на литейный завод, кузен Альверсток?

Сдавленное хрюканье, раздавшееся за спиной, напомнило маркизу о присутствии своего секретаря. Он повернул голову и улыбнулся с преувеличенной кротостью.

– Ага! А я чуть было не забыл о вас, мой дорогой мальчик! – сказал он с мягкой угрозой. – Прошу вас пройти в библиотеку вместе с нами! Я хочу познакомить вас с моими… э-э… подопечными: Джессами, Феликс – мистер Тревор! – Он подождал, пока мальчики, помня о хороших манерах, не отвесили поклоны, а потом пожали руку мистеру Тревору, после чего повел их в библиотеку. Закрыв за ними дверь, он заявил: – Феликс, сегодня вам положительно везет: мистер Тревор намного лучше меня разбирается в пневматических подъемниках, и он – тот самый человек, кто отведет вас на литейный завод.

– Вы льстите мне, сэр! – возразил Чарльз. – Мои познания вовсе не так глубоки!

– Во всяком случае они лучше моих! – отрезал его светлость.

– Да, но вы обещали, что отведете меня сами, кузен Альверсток!

Зардевшись от смущения, Джессами принялся упрашивать брата замолчать и не требовать от его светлости того, чего тот явно не хотел делать. В результате Феликс устремил душераздирающий взгляд на маркиза и проговорил тоном человека, чья гордость только что получила смертельную рану:

– А я-то думал, что вы тоже хотите пойти со мной, сэр. Вы говорили…

– Да, разумеется, говорил! – поспешно прервал его маркиз. – Но так уж получилось, что я собираюсь поехать в Ричмонд, чтобы испытать свою новую четверку лошадей. Хотите, поедем со мной туда, а не на завод?

– О нет! – запротестовал Феликс.

Для Джессами это было уже слишком. Он прошипел:

– Ах ты, болван несчастный! Полоумный придурок! Тебе хочется тащиться на свою фабрику, вместо того чтобы управлять четверкой тех великолепных чалых лошадок, которых мы видели, подъезжая к дому? Да ты совсем спятил, не иначе!

– Машины мне нравятся больше лошадей, – просто ответил Феликс.

В интересах восстановления мира маркизу вновь пришлось вмешаться:

– О вкусах не спорят! Если ваше сердце рвется на завод, пусть будет завод. А вы не хотите осмотреть моих чалых лошадок, Джессами? Ну, так ступайте и обсудите их с моим грумом! Можете передать ему, что сегодня они мне больше не понадобятся.

– О! Благодарю вас, сэр! Я с удовольствием взгляну на них! – вскричал Джессами, и нахмуренное чело его моментально разгладилось.

На ходу бросив Феликсу, чтобы тот присмотрел за Лаффом, он поспешно выскочил прочь из комнаты. К тому времени, как он вернулся, Феликс уже умял внушительную порцию сливового пирога, обильно запивая его лимонадом; он без умолку (хотя временами и весьма невнятно) разглагольствовал о паровыпускных трубах и предохранительных клапанах. Мистер Тревор, постаравшись извлечь из глубин памяти те элементарные знания о принципах управления энергией пара, кои ему довелось приобрести за время своей карьеры, мужественно старался не отставать от него; маркиз же, небрежно развалившись в кресле с подголовником, наблюдал за ним с нечестивым и неподобающим злорадством.

С появлением Джессами беседа приняла новый оборот. Вновь попрекнув Феликса тем, что тот ведет себя как самая настоящая зануда, он обрушил на маркиза свое восторженное мнение о его чалых лошадках.

– Они бесподобны! – заявил юноша. – Широкая, мощная грудь, легкая сухая шея и прямые бабки! А круп! Я еще не встречал такой великолепной упряжки – а как они идут в парах! Ваш грум прокатил меня по площади и дал немножко подержать вожжи – он подумал, что вы не станете возражать! – и у меня нет слов, чтобы описать, как они берут с места! Для ландолетов[27]27
  Четырехместный экипаж с крышей, открывающейся только над задним сиденьем.


[Закрыть] и ландо, конечно, годятся и лошади, которые высоко поднимают ноги, но в фаэтонах и кабриолетах, да хотя бы в простых бричках, я предпочитаю быстроту, не так ли, сэр?

– Совершенно с вами согласен! – заявил Альверсток. – Хотите лимонаду?

– О, благодарю вас, сэр! – сказал Джессами, принимая стакан из рук Чарльза Тревора. – Нет, пирога не надо – благодарю покорно!

– Он вкусный! – сообщил Феликс, великодушно предлагая старшему брату разделить с ним угощение.

Пропустив его слова мимо ушей, Джессами одним глотком допил лимонад и заявил:

– Прошу вас, сэр, скажите, сколько вы заплатили тем людям – парковым смотрителям и пастуху?

– Забудьте о такой мелочи! – ответил Альверсток. – Завтра я еду в Ньюмаркет и буду отсутствовать несколько дней, но, вернувшись в Лондон, испытаю эту четверку: хотите прокатиться со мной?

Ответ можно было прочесть по лицу Джессами, которое залил жаркий румянец удовольствия, и вспыхнувшим глазам. Он выдохнул:

– Сэр! – но уже в следующее мгновение постарался взять себя в руки и с достоинством ответил: – Я бы очень этого хотел, сэр… но… но… я должен возместить вам ту сумму, которую вы потратили на спасение Лаффа!

Подобное заявление ввергло Альверстока в новую, непривычную для него ситуацию и поставило перед ним дилемму. Никто из остальных членов его семейства не считал нужным возмещать ему те средства, которые он время от времени на них тратил. Все они, как один, считали само собой разумеющимся, что он должен удовлетворять все их прихоти; и не далее как пару часов назад он мысленно поклялся не брать на себя никаких обязательств по отношению к сыновьям Фреда Мерривиля. Это с одной стороны. Но, как он только что обнаружил, совсем другое дело – принять у подростка, располагающего, как он подозревал, очень небольшим достатком, деньги в возмещение расходов, понесенных Чарльзом Тревором ради помилования Лафры. Идя наперекор судьбе, он заявил:

– Поверьте мне, в этом нет нужды! Я не знаю и не желаю знать, во что мне обошлось выкупить Лафру. А если вы станете докучать мне такими пустяками, то я не возьму вас с собой, когда буду испытывать свою новую четверку!

На несколько мгновений в комнате воцарилась напряженная тишина; затем Джессами поднял на него глаза, которые более не светились восторгом, а стали неприятно строгими.

– Очень хорошо, сэр, – негромко промолвил он. – Не могли бы вы мне сказать, сколько я вам должен?

– Нет, этакий вы упрямец! Не скажу!

– Прошу прощения, сэр, но я не вижу причин, по которым вы обязаны были платить за прегрешения моей собаки.

– В таком случае вы не можете знать о том, что ваш отец… э-э… вверил вас моему попечению, – заявил его светлость, чувствуя, что отступать ему некуда.

– Сестра говорила мне что-то в этом роде, – нахмурившись, обронил Джессами, – но я не понимаю, как такое могло случиться. Насколько мне известно, папа не оставил завещания.

– Поскольку это было наше с ним личное дело, не представляю, как бы вы могли узнать о нем. Во всяком случае вас оно никоим образом не касается. Что же до пустяковой провинности Лаффа, я более не желаю об этом слушать. Только не водите его гулять в Грин-парк!

Подчеркнутое высокомерие, с каким были произнесены эти слова, оказало свое действие: Джессами, конечно, мог терзаться угрызениями совести, но их заглушил смутный, но совершенно определенный страх того, что он нарушил общепринятые правила приличия. Запинаясь, юноша пробормотал:

– Х-хорошо, сэр! Это… очень любезно с вашей стороны! Я не знал… Прошу вас, не обижайтесь! Не всем нравится быть обязанными… Но если вы и впрямь наш опекун, то это все меняет… Наверное!

Маркиз одарил его улыбкой, каковая, поскольку юноша не умел читать мысли, изрядно облегчила его душу. Знай Джессами, что маркиз размышляет о том, уж не сошел ли он с ума и на что еще придется пойти теперь, после того как он столь опрометчиво признал свои обязательства перед Мерривилями, юноша наверняка ужаснулся бы. Но поскольку он даже не догадывался о том, что его светлость не имеет привычки интересоваться делами своих родственников, то смог откланяться, пребывая в блаженном неведении, и в приподнятом настроении отправился обратно на Аппер-Уимпол-стрит, с восторгом предвкушая, как поедет в Ричмонд с его светлостью, где тот, быть может, ненадолго передаст ему вожжи и позволит порулить экипажем.

Тем временем сам маркиз отправился на Вардур-стрит. Рядом с ним вприпрыжку мчался его юный спутник, скрашивая дорожную скуку тем, что в подробностях описывал всякие чудеса, которыми любовался сегодня утром в Механическом музее Мерлина. К их числу принадлежали такие аттракционы, как жонглер, воздушная кавалькада, Пещера Мерлина и комплект Древних Шепчущих Бюстов (очень остроумных и оригинальных); но они поразили воображение Феликса куда меньше, чем гидравлическая амфора, механические музыканты и плавающий фрегат. На следующий день он намеревался посетить выставку в Спринг-Гарденз, если она еще существовала (поскольку его маленький карманный путеводитель изрядно устарел), где можно было полюбоваться на автомат Майарде[28]28
  Майарде Анри (1745—?) – швейцарский механик XVIII века, который работал в Лондоне, делая часы и прочие механизмы. Среди прочего он изобрел автомат, способный рисовать картинки и писать стихотворения.


[Закрыть]. Это диво, как следовало из описания в потрепанном путеводителе, извлеченном мальчишкой из кармана, представляло собой музицирующую леди, способную выполнять многие функции животной жизни и в том числе сыграть шестнадцать мелодий на специальном фортепьяно, нажимая пальцами на клавиши. Нет, в Британском музее он не был; не считая коллекции птичьих чучел, там не было ничего, кроме заплесневелого старого барахла, которое могло заинтересовать только таких зануд, как Джессами.

По дороге им встретились несколько человек, хорошо знакомых с Альверстоком, и это обстоятельство впоследствии стало предметом оживленных дискуссий в клубах. Щеголь-коммерсант, мистер Томас Рейкес, известный в высшем обществе под прозвищем Аполлон, потому что (по словам злопыхателей) вставал на востоке и заходил на западе, выходя из своего дома на Беркли-сквер, наткнулся на Альверстока, рядом с которым вышагивал какой-то мальчишка, чем поверг мистера Райкеса в неописуемое изумление. А мистер Руфус Ллойд, столкнувшийся с Альверстоком на Бонд-стрит и поинтересовавшийся у маркиза, куда тот направляется, впоследствии, озадаченно качая головой, сообщил, что его светлость намеревался посетить сталелитейный завод в Сохо. Подобные сообщения были встречены с вполне понятным недоверием; но сэр Генри Милдмэй, наделенный куда большей проницательностью, нежели Рыжий Денди, не колеблясь заявил, сопроводив свои слова снисходительной улыбкой превосходства:

– Боюсь, он подшутил над тобой, Руфус.

Лорд Питершем, давний друг Альверстока, оказался к истине ближе всех, когда изрек, слегка шепелявя:

– Ошмелюшь предположить, он водил куда-то одного из швоих племянников.

Мистер Эндимион Донтри, также встретивший Альверстока на Бонд-стрит, мог бы поправить Питершема, но он не присутствовал при этом разговоре, да и не особенно удивился, встретив маркиза в сопровождении какого-то мальчишки. Он был блестящим молодым человеком, этот мистер Донтри: прекрасного телосложения, с классическими чертами лица; его медальный профиль неизменно вызывал восхищение у дам определенного сорта, утверждавших, что с него можно лепить скульптуры греческих богов; дополняли облик карие глаза, твердо очерченные красивые губы и каштановые кудри, ниспадающие на высокий мраморный лоб. Он был красив до неприличия и не мог не привлекать к себе внимания; если бы его умственные способности не оставляли желать лучшего, а умение занять собеседника разговором давалось бы ему легче, он бы пользовался бешеным успехом у представительниц слабого пола. Увы, вышеперечисленными достоинствами он был обделен. Дружелюбный и вежливый, он оставался недалеким тугодумом, не обремененным оригинальными идеями, что вынуждало его ограничиваться в разговоре вымученными банальностями, и оживлялся он лишь тогда, когда описывал препятствия, взятые им во время скачек на пять миль или иных охотничьих забав. Товарищи по службе полагали его славным парнем, но прозвали, с долей ласковой насмешки, Простофилей Донтри, против чего он ничуть не возражал, отвечая с ленивой улыбкой, что никогда не отличался особым хитроумием. Он был послушным сыном и любящим братом; с радостью принимая денежное содержание, назначенное ему Альверстоком (вкупе с чином корнета и лошадками), он был очень ему благодарен за это и крайне редко досаждал маркизу просьбами о добавочном финансовом вспомоществовании.

Завидев Альверстока на другой стороне Бонд-стрит, он немедленно перешел через улицу, дабы поприветствовать его, и, сияя искренней улыбкой, протянул руку со словами:

– Кузен Вернон! Дьявольски любезно с вашей стороны пригласить мою сестру на ваш бал – клянусь честью! Мама вам дьявольски обязана, да и я тоже, естественно!

– Вы намерены почтить его своим присутствием? – полюбопытствовал Альверсток.

– О да, разумеется! Клянусь Юпитером, непременно приду! Будет славная давка!

– Дьявольски славная! – согласился маркиз.

– По-другому и быть не может! – уверенно заметил Эндимион, с видом знатока кивая головой. – Первый бал в Альверсток-Хаус со времен выхода в свет кузины Элизы – так, во всяком случае, говорит мама! Столпотворение обеспечено!

Заметив наконец присутствие мастера Феликса Мерривиля, которому их беседа прискучила настолько, что он нетерпеливо потянул маркиза за рукав, напоминая о своем существовании, Эндимион взглянул на него со своих олимпийских высот, несколько удивился и устремил вопрошающий взгляд на Альверстока. Узнав же, что Феликс приходится младшим сыном Фреду Мерривилю, он заметил:

– Нет, ну надо же! Клянусь Юпитером! Фред Мерривиль! – После чего наивно добавил: – У меня дьявольски плохая память! Кто такой этот Фред Мерривиль?

– Мой кузен, – холодно ответствовал маркиз. – К несчастью, он скончался, а поскольку он на несколько лет старше меня, то сомневаюсь, что вы имели честь быть с ним знакомым.

– Так и есть, – признался Эндимион. – Зато познакомился теперь! Вы же стали опекуном его детей, кузен! Мама мне говорила. Сказала, что вы устраиваете бал в их честь. Кажется, ей это не по нутру, но будь я проклят, если знаю почему! – Он вновь взглянул на лицо Феликса, на котором отражалось уже крайнее нетерпение, и девственно-чистый лоб его прорезала морщинка. – Разве что – черт меня побери – вот этот паренек не очень хочет попасть на бал, а, молодой человек?

– Не хочу! – подтвердил Феликс, что, в общем-то, было излишне. – Я хочу попасть на сталелитейный завод!

– Попадете, Феликс, непременно попадете! – успокоил его маркиз. Вперив сардонический взгляд в своего наследника, он сказал: – Быть может, вы хотите составить нам компанию, Эндимион?

Мистер Донтри (по его собственному выражению) пусть и не считал себя умником, все-таки (опять же говоря его собственными словами) не был и полным идиотом. Сталелитейные заводы ассоциировались у него неким причудливым образом с пушками. Посему он высказался с видом знатока:

– Артиллерия, да? Нет-нет, это не для меня, кузен!

После этих слов он распрощался с Альверстоком и двинулся своим путем, не терзаясь ни малейшими опасениями или смятенным изумлением, кои не давали покоя его матушке и хитроумной кузине Луизе, с великолепной невозмутимостью приняв объяснение маркиза относительно интереса, которым тот проникся к каким-то неизвестным Мерривилям.

Последняя, хотя и слабая, тень надежды, что его не пустят на фабрику, которую мог питать Альверсток, рассеялась с самого начала. Его досточтимый секретарь, по своему обыкновению, безукоризненно подготовил почву и расчистил для него путь: стоило ему предъявить свою визитную карточку, как, образно говоря, все двери распахнулись перед ним, после чего к маркизу спешно приставили директора фабрики, окруженного сателлитами помельче, и тот любезно предложил устроить ему экскурсию по производству. Сей весьма компетентный господин не только заявил, что крайне польщен визитом его светлости, но и выразил готовность в подробностях объяснить работу любого механизма, буде таковой вызовет любопытство милорда. Это обещание убедило Феликса в том, что инстинкт не подвел его, вынудив отвергнуть предложение о том, чтобы его сопровождал мистер Тревор.

– Он бы ни за что не сделал этого для мистера… мистера Как-там-его! – торжествующе прошептал он.

Для его светлости стало большой удачей, что директор фабрики не только оказался отцом большого семейства, но и не обнаружил ни в одном из своих сыновей ни малейших признаков гениальности, свойственной ему самому. Уже через пять минут знакомства с младшим Мерривилем он распознал в нем родственную душу, и с этого момента маркиз, к вящему своему облегчению, удалился на второй план. Его светлость смиренно следовал за энтузиастами; скуку этой экскурсии скрашивал для него Феликс, к которому он вдруг проявил неожиданный интерес. Он не знал и не горел желанием узнать что-либо о воздуходувных машинах и пневматических подъемниках, но очень скоро понял, что вопросы, которые задает Феликс их проводнику, свидетельствуют о наличии у мальчика знаний, вызвавших уважение у почтенного эксперта. Маркиз начал склоняться к мысли, что в Феликсе скрыто нечто такое, чего он поначалу не заметил, так что он не удивился, когда в самом конце утомительного турне по сталелитейному заводу директор осмелился поздравить его с тем, что юный джентльмен не только обладает недюжинными познаниями, но и схватывает все на лету. Он вдруг понял, что гордится своим протеже, и это открытие изрядно озадачило маркиза.

Что до самого Феликса, то было видно, что до сих пор ничто на свете не могло сравниться с тем наслаждением, которое он испытывал сейчас. В буквальном смысле лишившись дара речи от тех перспектив, которые вдруг открылись перед ним в свете только что обретенных сведений, он лишь с величайшим трудом смог, запинаясь на каждом слоге, пробормотать невнятные слова благодарности и выразить (горячую) надежду, что кузен Альверсток тоже остался доволен увиденным.

– Джессами говорил, что вы не хотели идти сюда, но ведь это не так, п-правда, сэр?

– Разумеется, правда! – не моргнув глазом, ответил маркиз.

– И даже если вы сначала не хотели приходить сюда, то потом вам стало интересно, правда? – продолжал Феликс, одарив его светлость ослепительной улыбкой.

Маркиз согласился и с этим, весьма спорным, утверждением. Затем он подозвал наемный фиакр и усадил в него Феликса, приказав извозчику отвезти мальчика на улицу Аппер-Уимпол-стрит. На прощание маркиз вручил ребенку целую гинею, и сей щедрый дар окончательно лишил его дара речи, который он обрел только после того, как кучер щелкнул кнутом и фиакр тронулся с места, так что Феликсу пришлось опасно высунуться из окна экипажа, чтобы поблагодарить своего благодетеля.