Текст книги "Фредерика"

– Не волнуйтесь, я этого не сделаю, – ответил Альверсток, мягко подталкивая его к двери. – Хотя искушение может оказаться очень велико, когда он проснется и примется рассказывать мне, как можно управлять воздушным шаром при помощи пара!

Джессами неуверенно засмеялся, крепко пожал ему руку и быстро выскочил за порог.

Маркиз закрыл за ним дверь и, бросив взгляд на Феликса, подошел к окну со свинцовым переплетом. Курри уже подогнал фаэтон к самому дому; еще через минуту из дверей вышел Джессами, сел в карету, и она тронулась с места. Маркиз смотрел фаэтону вслед, пока он не скрылся из виду, после чего вернулся к кровати и взглянул на Феликса.

Ничего удивительного, подумал он, что вид мальчика перепугал его брата чуть не до полусмерти. Причем самые большие опасения внушала не забинтованная голова или затрудненное дыхание, а полная неподвижность и положение, в котором он лежал, – на спине, вытянувшись в струнку, с одеялом, натянутым до самого подбородка. Очевидно, именно так его уложил доктор; наверное, со сломанными ребрами лежать на боку ему было бы больно и неудобно, но при этом он выглядел так, словно его приготовили к погребению. Маркиз вполне отдавал себе в этом отчет, но, не обладая ни чрезмерно живым воображением, ни слабостью духа, легко сохранял спокойствие. Доктор Элкот произвел на него хорошее впечатление, и он в точности намеревался выполнить его предписания. Элкот явно опасался возможных осложнений, но не думал, что они наступят немедленно, и он явно не считал, что Феликсу грозит смертельная опасность. Так что маркиз не тревожился, а, скорее, тяготился ожиданием утомительной скуки. Причем весьма долгой, подумал он, глядя на часы. Ему совершенно нечем заняться, если Феликс и дальше будет спать так же крепко, кроме того, чтобы самому попытаться не заснуть. Пожалуй, в этом ему поможет кресло, оно выглядело достаточно жестким и неудобным. Он вспомнил, что сегодня вечером его ждала шумная пирушка в гостинице «Касл-Инн». Он криво улыбнулся, сравнивая тамошнее веселье со своим нынешним окружением. Он надеялся, что Чарльз Тревор вспомнит об этом и извинится за него. Хотя волноваться не стоило: он никогда не забывал таких вещей. Кроме того, Чарльз наверняка ожидает от него известий, потому что Элиза непременно рассказала ему о том, что случилось, и он поймет, что его услуги могут понадобиться. Чертовски надежный секретарь, этот Чарльз, и ему будет очень его недоставать, но отпустить его тем не менее придется. Это напомнило ему, что он должен поговорить о Чарльзе с кем-нибудь из правительственных чиновников.

Его светлость опустился в кресло, чтобы хорошенько поразмыслить над этим вопросом.

Глава 22

Вскоре размышления маркиза прервал осторожный стук в дверь. Он открыл ее, чтобы впустить Джадбрука, который вошел с подносом в руках и опустил его на столик, прошептав, что, помимо ячменного отвара, его сестра прислала склянку с уксусом и водой на тот случай, если у молодого джентльмена заболит голова. Фермер казался обеспокоенным и печально покачал головой, глядя на Феликса.

– Да, парнишка-то совсем плох! – пробормотал он.

– Надеюсь, он не так плох, как выглядит. Как вы думаете, ваша сестра сможет прислать мне немного холодного мяса или что-нибудь в этом роде?

– Ей-богу, милорд, она не сделает ничего подобного! Более того, ей это и в голову не придет! Она просила меня передать вам, что обед будет подан для вас в гостиной ровно через полчаса, и умоляет простить ее за то, что он будет не таким, к какому ваша светлость привыкли, поскольку у нее не было времени приготовить мясо или курицу. Мы сами обычно обедаем в полдень, – с извиняющимся видом пояснил он, – но Полли знает, как угодить джентльмену, поскольку она пятнадцать лет проработала в Лондоне экономкой у одного из них. Я иногда жалею, что она не осталась там; ей не нравится и никогда не нравилось жить в деревне – здесь все ее раздражает! Тем не менее она сочла своим долгом переехать сюда после смерти моей жены, и у нее доброе сердце, милорд, несмотря на все ее капризы и выходки. Больше всего ее разозлило то, что я привез сюда молодого джентльмена, не сказав ей ни слова. Хотя как я мог посоветоваться с ней, если был на своем поле «Три акра», где все и случилось, за четверть мили отсюда? Я не знаю, да и она тоже. Но что это я! – Он смущенно улыбнулся и сказал, даже не подозревая, насколько оказался прав: – Ведь ваша светлость знает, какие они, женщины!

– Да уж, – согласился маркиз. – Надеюсь, что сумею поладить с мисс Джадбрук, с вашей помощью, разумеется. Что касается моего обеда, то прошу вас передать ей, чтобы она не беспокоилась! Меня вполне устроит холодное мясо с сыром. Вот только будьте любезны прислать его сюда.

– Но я мог бы побыть с юным джентльменом, пока ваша светлость будет обедать в гостиной!

Альверсток покачал головой:

– Не стоит. Это очень любезно с вашей стороны, но если мальчик очнется и увидит незнакомое лицо, это может встревожить его, – тактично пояснил он.

– Как пожелаете, милорд. Вот еще какая штука… Словом, я в растерянности и не знаю, что предложить вам выпить! – признался Джадбрук. – Если не считать вина из первоцвета, которое готовит Полли, – а она говорит, что оно недостойно вас, – другого у нас в доме нет. Я, конечно, могу послать кого-нибудь из своих парней в пивную, но сомневаюсь…

– Ни в коем случае! Разве у вас в доме не держат и пива? А больше мне ничего не нужно!

– О, если так, милорд, – с облегчением расплылся в улыбке Джадбрук, – я мигом принесу вам кружечку!

Он принес и второй поднос, нагруженный немыми свидетельствами ретивости своей сестры, и к тому времени, как маркиз покончил с обедом, состоявшим из тарелки превосходного супа, холодной баранины и двух голубей, зажаренных на вертеле, долгий летний день уже клонился к закату. Маркиз с удовлетворением отметил, что его подопечный слегка пошевелился, переменив положение, и повернул голову на подушке. Затем его светлость вступил в длительные переговоры с фермером, чье нежелание брать с него плату за гостеприимство при других обстоятельствах вызвало бы у него неизбывную скуку, и послал за мисс Джадбрук, чтобы поблагодарить ее за кулинарный талант, рассчитывая, что небольшая лесть в дальнейшем поможет Фредерике. Но она не дала ему повода поздравить себя столь ловким маневром: хоть женщина и вела себя достаточно вежливо, лицо ее сохраняло неприступное выражение, которое не смягчилось даже тогда, когда он пообещал ей, что вскоре она будет избавлена от ответственности в связи с предстоящим прибытием мисс Мерривиль на ферму Монкс-Фарм. Потом Джадбрук показал ему его спальню, попросил будить его в случае необходимости, снабдил запасом свечей и оставил коротать ночные часы в одиночестве, появившись еще раз, уже в ночной сорочке, за что стыдливо попросил у его светлости прощения, передав маркизу бутылочку с настойкой полыни, которую привез слуга доктора.

Для маркиза наступило томительное ожидание; впрочем, нельзя сказать, чтобы оно оказалось слишком долгим. Еще до того как проснулись первые работники, он готов был с радостью обменять неделю нестерпимой скуки на ту тревогу, что охватила его, как только действие лауданума начало заканчиваться.

Феликса, поначалу лишь ворочавшегося и бормочущего что-то неразборчивое, но затем проваливающегося в глубокое забытье, постепенно начало охватывать все большее возбуждение, и успокоить его становилось все труднее: мальчик выныривал из полузабытья, смутно ощущая боль во всем теле и сознавая, что очутился в совершенно незнакомой ему обстановке. Пересохшим горлом он хрипло шептал имя сестры и пытался выпростать руку из-под одеяла, причиняя боль поврежденному запястью, но когда Альверсток крепко взял его за другую руку и заговорил с ним, он, по-видимому, узнал маркиза. Судорожно вцепившись в него, он вгляделся в лицо Альверстока и выдохнул: – Держите меня! Не дайте мне упасть!

– Не дам, – пообещал Альверсток и потянулся за лекарством доктора Элкота, которое налил в стакан при первых же признаках того, что мальчик приходит в себя. – Ты в полной безопасности. – Высвободив руку, он приподнял Феликса и поднес стакан к его губам: – Пей. Открывай рот!

– Я хочу к Фредерике! – захныкал Феликс, отворачиваясь.

Однако же мальчик подчинился командным ноткам в голосе Альверстока, когда тот настойчиво заговорил снова:

– Открой рот, Феликс! Ну же, делай, как тебе говорят! – и Альверсток, знакомство которого с медициной ограничивалось не слишком гадкими на вкус лекарствами, не позволил ему отвернуться и ловко влил содержимое стакана в рот.

Феликс поперхнулся и закашлялся, на глазах у него выступили слезы, но вскоре он успокоился. Альверсток опустил его на подушку и убрал руку.

– Так-то лучше! – сказал он.

– Я хочу к Фредерике! – вновь повторил Феликс.

– Она скоро приедет, – пообещал Альверсток.

– Я хочу к ней сейчас! – заявил Феликс. – Скажите ей!

– Хорошо, скажу.

Ненадолго в комнате воцарилась тишина. Альверсток надеялся, что Феликс вновь уснет, но, едва он собрался отойти от кровати, как обнаружил, что Феликс смотрит на него, словно пытаясь вспомнить, кто он такой. Очевидно, мальчику это удалось, потому что он вздохнул с облегчением и пробормотал:

– А-а, это вы! Не бросайте меня!

– Не брошу.

– Мне хочется пить!

Альверсток вновь приподнял его, мальчик с благодарностью осушил стакан ячменного отвара и на сей раз, когда маркиз опустил его на подушку, быстро заснул.

Сон его был беспокойным и недолгим. Вздрогнув, он проснулся от собственного крика. Ему явно снились кошмары, и лишь спустя несколько секунд голос Альверстока дошел до его сознания. Он еле слышно пробормотал:

– Кузен Альверсток, – но спустя еще мгновение пожаловался на озноб.

Маркиз помрачнел, потому что рука мальчика, сжимавшая его ладонь, была сухой и горячей. Он заговорил с ним, стараясь успокоить, и слова его возымели действие: Феликс притих и лежал неподвижно, но глаза не закрывал, хотя зрение его явно затуманилось. И вдруг он тревожно прошептал:

– Это не моя комната! Почему я здесь? Она мне не нравится! Я не помню, как попал сюда!

Маркиз ответил ему ровным и даже безразличным голосом:

– Ты со мной, Феликс.

Он машинально, не задумываясь, произнес первые же слова, что пришли ему в голову, и мгновение спустя счел их дурацкими. Но, проморгавшись, Феликс улыбнулся, глядя на него:

– А, да! Я забыл! Вы ведь не уйдете, правда?

– Разумеется, нет. А теперь закрой глаза. Ты в полной безопасности. Все будет в порядке, обещаю.

– Да, конечно, пока вы здесь, я не упаду, – сонно пробормотал Феликс. – Я знаю!

Альверсток ничего не ответил и вскоре с удовлетворением отметил, что мальчик уснул. Осторожно вынув руку из его обмякшей ладошки, он отошел, чтобы передвинуть свечу так, чтобы ее трепещущий свет не падал Феликсу на лицо. Ему показалось, что Феликс погрузился в здоровый сон, но его надежды на то, что он будет долгим, не оправдались. Весь остаток ночи, даже на его непрофессиональный взгляд, состояние мальчика неуклонно ухудшалось, лицо его горело, как в огне, а пульс был частым и прерывистым. Он ненадолго забывался коротким сном, но вскоре просыпался в состоянии лихорадочного возбуждения, граничащего с бредом. Похоже, он испытывал постоянную и сильную боль; в один из кратких моментов просветления он пожаловался, что у него «ломит все тело», но когда Альверсток принялся обтирать влажной тканью ту часть его лица, которая не была скрыта бинтами, то испытал облегчение, когда мальчик оттолкнул его руку.

– Голова тут ни при чем! – сердито заявил Феликс.

Вторая доза настойки полыни принесла ему облегчение, но Альверсток не менее десяти раз порывался разбудить Джадбрука, чтобы послать кого-нибудь за доктором Элкотом. И лишь предупреждение доктора о том, что у Феликса может начаться лихорадка, и осознание того, что он по-прежнему способен вырвать мальчика из плена бредовых галлюцинаций, удержали его.

С первыми лучами рассвета лихорадка немного спала, а вот боль не унималась. Феликс негромко стонал и вскрикивал:

– Фредерика, Фредерика!

В пять часов утра раздался скрип осторожно приоткрываемой двери, и маркиз быстро вышел из комнаты, успев перехватить Джадбрука, кравшегося на цыпочках по коридору с сапогами в руках.

Фермер был потрясен тем, что Феликсу стало хуже. Он пообещал немедленно послать кого-нибудь из своих работников за доктором в Хемел-Хэмпстед, сообщив, что до него всего четыре мили и что тот быстро доскачет туда на лошади. Он заглянул к Феликсу и, узнав, что тому требуется как можно больше ячменного отвара, предложил напоить его чаем. Маркиз засомневался, но мальчик, которого он счел спящим, еле слышным голосом произнес:

– С большим удовольствием, – так что ему оставалось лишь кивнуть Джадбруку в знак согласия.

– Одну минуту, сэр! – пообещал Джадбрук и добавил, понизив голос: – Во всяком случае, хуже ему от этого не станет!

Сомнения охватили маркиза с новой силой, когда ему принесли поднос. В отличие от своего друга, лорда Питершема, он не считал себя знатоком и потому с явным недоверием воззрился на коричнево-красную жидкость, полившуюся из чайника, и не сомневался, что Феликс отвергнет ее. Феликс, однако, не оправдал его ожиданий, а чай, похоже, освежил его, и прибывший часом позже доктор Элкот заявил:

– Если только вы не станете поить его горячим вином, у меня нет возражений. А теперь, прежде чем я войду к нему, говорите, милорд, в чем дело? Вы на себя не похожи: ночь выдалась нелегкой?

– Это еще мягко сказано, – ледяным тоном отозвался Альверсток. – Что до вашего вопроса, то, надеюсь, вы сами ответите на него. У него сильная лихорадка, временами переходящая в бред, и он все время жалуется на боль – он говорит, что у него ломит все тело, но голова у него не болит, слава Богу!

– Слабое утешение! – проворчал доктор.

Он провел некоторое время у постели мальчика и по окончании долгого и тщательного осмотра жизнерадостно заявил, вновь укутывая Феликса одеялом до подбородка:

– Что ж, молодой человек, не сомневаюсь, что вы чувствуете себя неважно, но уже совсем скоро вы будете у меня здоровым, как огурчик! А сейчас я дам вам кое-что, и вам сразу станет легче.

Феликс не бредил, но был явно не в себе. Он бурно возражал против осмотра, жалуясь, что ему больно, когда доктор прикасается к нему, и сдался лишь после того, как маркиз приказал ему успокоиться. Сейчас же он наотрез отказался пить зловеще выглядящее снадобье, которое Элкот отмерил в небольшую склянку, и маркиз, повинуясь многозначительному взгляду доктора, вновь вмешался. Забрав у Элкота склянку, он сказал, когда Феликс попытался отдернуть голову:

– Феликс, ты начинаешь меня утомлять, а я этого не люблю. Поэтому, если хочешь, чтобы я оставался с тобой, то сделаешь так, как я тебе говорю, – и немедленно!

Напуганный Феликс моментально проглотил снадобье. Когда Альверсток опустил его обратно на подушку и убрал руку, которой поддерживал его за плечи, мальчик с тревогой поинтересовался:

– Вы ведь не бросите меня, верно?

– Не брошу.

Феликс, похоже, успокоился, и через несколько минут глаза у него закрылись. Доктор Элкот коснулся плеча маркиза и первым направился к выходу из комнаты.

– У вас есть свои дети, милорд? – поинтересовался он, закрывая дверь.

– Насколько мне известно, нет.

– Вот как! А они должны быть, судя по тому, что вы умеете с ними обращаться. В общем, случилось то, что я и предполагал: острая ревматическая лихорадка[62]62
  В современной медицине это называется «ревматическим полиартритом».


[Закрыть]. Не спрашивайте меня, насколько серьезной она окажется, ибо я отвечу вам, что пока не знаю. Зато я знаю, что за ним требуется тщательный уход. Вы говорили мне, что сегодня к нему приедет сестра: на нее можно положиться? Прошу прощения за такую вольность, но речь идет о деле первостатейной важности.

– Мисс Мерривиль заслуживает полного доверия, – ответил Альверсток. – Она наделена исключительным здравым смыслом и с самого детства заменила Феликсу мать. А теперь, поскольку я несведущ в болезнях, прошу вас просветить меня. Полагаю, эта острая ревматическая лихорадка опаснее, чем я предполагал?

– Она может вызвать серьезные осложнения, – ответил Элкот. – Однако парнишка у вас крепкий, так что тревожить сестру мы не будем. Когда она приезжает?

– Не могу сказать в точности, но, насколько я ее знаю, она постарается приехать как можно скорее. Она, разумеется, пожелает встретиться с вами.

– Да, здесь наши желания совпадают. В самое ближайшее время мальчику вряд ли станет хуже: я дал ему болеутоляющее, так что почти все утро он благополучно проспит. Кстати, я вам советую последовать его примеру, милорд!

– Я бы вместо этого предпочел побриться! – заявил его светлость.

– Так сделайте и то, и другое! – посоветовал доктор.

Маркиз решил ограничиться бритьем. Он с некоторой опаской посмотрел на старомодную бритву, которую одолжил ему Джадбрук, но, несмотря на то что держать ее было непривычно, она оказалась остро отточенной, и он сумел побриться, ни разу не порезавшись. Тем временем мисс Джадбрук вернула его измятому муслиновому шейному платку некое подобие респектабельности; и, хотя вручить ей свое пальто для глажки он не рискнул, Фредерику он встретил в приемлемом виде, а вот взгляда своего камердинера старательно избегал.

Она приехала вскоре после десяти часов утра, в его собственной подпружиненной и облегченной дорожной карете, и прибыла одна, без сопровождения. Маркиз приподнял ее с подножки своими сильными руками и сказал, прежде чем опустить на землю:

– Хорошая девочка! Я знал, что вы не станете медлить.

– Мы выехали из Лондона совсем не так рано, как мне того хотелось, но ваши форейторы домчали меня сюда, как ветер. – Она взглянула на него снизу вверх открыто и прямо, в свойственной ей манере, которую он успел полюбить, и добавила, улыбаясь одними глазами: – Я уже столько раз благодарила вас, кузен, что у меня не осталось слов.

– Вы не представляете, как я рад это слышать! – ответил он.

– О да! Вам же становится смертельно скучно, когда вас благодарят, но, надеюсь, вы знаете, что чувствует мое сердце!

– Нет, но хотел бы знать!

Улыбка коснулась и ее губ.

– Теперь вы надо мной смеетесь! Я прощаю вас только потому, что знаю – вы не стали бы делать этого, если бы… если бы дела шли совсем уж плохо! Говорите! Как он?

– Все еще спит. Доктор дал ему какое-то болеутоляющее, когда я послал за ним сегодня утром. Он собирается вновь навестить его около полудня. Я сказал ему, что вы непременно пожелаете встретиться с ним, на что он ответил, что тоже хочет увидеться с вами! Он имел наглость поинтересоваться у меня, можно ли на вас полагаться, представляете? Но, быть может, вы все-таки войдете в дом? Для вас была приготовлена спальня, да и гостиная ждет вас.

– С вашего позволения, мадам, я покажу вам гостиную, – сказала стоявшая в дверях мисс Джадбрук.

Она говорила сухим и чопорным тоном, но слегка оттаяла, когда Фредерика протянула ей руку:

– Благодарю вас! Я очень обязана вам за все, что вы для меня сделали! Боюсь, все случившееся и вас выбило из колеи.

– О, мадам, я никогда не жаловалась на неприятности! – ответствовала мисс Джадбрук, пожимая ей руку и неохотно приседая в реверансе. – Уверена, если бы Джадбрук поинтересовался моим мнением, я бы сказала ему немедленно везти сюда мальчика, но вот ухаживать за ним я не в состоянии!

– Нет, это совершенно ни к чему! – согласилась Фредерика. – У вас наверняка и без того хватает своих забот! – Проследовав за своей неприветливой хозяйкой в гостиную, она остановилась на пороге, обвела комнату взглядом и воскликнула: – О, какой прелестный ковер!

Маркиз, на взгляд которого ковер был ужасающим, растерянно заморгал, но уже мгновением позже сообразил, что его Фредерика сказала именно то, что нужно. Мисс Джадбрук, зардевшись от удовольствия, сообщила, что расстелила его на полу меньше месяца назад, и почти сердечно пригласила Фредерику подняться вместе с ней наверх.

Маркиз, благоразумно оставшись внизу, вышел, чтобы поговорить со своим грумом. Он нашел Курри, который приехал на ферму следом за каретой в фаэтоне и теперь помогал одному из работников Джадбрука выгружать из кареты багаж, а его камердинер, проделавший весь путь на облучке, не утратив при этом достоинства, руководил этой операцией. Маркиз приказал своим форейторам доставить его вещи в небольшую гостиницу «Сан» в Хемел-Хэмпстеде, которую порекомендовал ему доктор Элкот, и дал указание Нэппу снять там номер. Курри же получил распоряжение ожидать вместе с фаэтоном, пока он не будет готов покинуть ферму.

После этого маркиз вернулся в дом. Вскоре к нему в гостиной присоединилась Фредерика. Она отвергла приглашение занять кресло и села за стол, положив на крышку руки с переплетенными пальцами.

– Он все еще спит, но очень беспокойно. Думаю, что должна вернуться к нему как можно скорее, но перед этим не могли бы вы, кузен, рассказать мне все, что говорил вам доктор? Я сама вижу, что у Феликса лихорадка, и могу только догадываться, какую беспокойную ночь вы провели. – По его лицу она поняла, что он колеблется, и негромко добавила: – Выкладывайте, не бойтесь! Я не дурочка, и испугать меня не так-то легко. – Она слабо улыбнулась. – Это далеко не первая болезнь одного из моих братьев, как и попытка убить себя. Итак, рассказывайте!

– Элкот говорит, что у него острая ревматическая лихорадка, – прямо сказал он.

Фредерика кивнула.

– Этого я и боялась. Ею переболела моя мать. Она так до конца и не оправилась, болезнь дала ей осложнения на сердце. В то время я была совсем еще девчонкой, но помню, что она была тяжело больна – намного тяжелее Феликса. Но наш доктор был не слишком учен, да и ухаживали за ней не очень хорошо. Я помню, как она заставляла себя встать с постели, потому что слышала, как плачет ребенок, – это был Феликс, разумеется. Что ж, надеюсь, с ним этого не случится! Он крепче ее, да и медицина с тех пор шагнула вперед. Так что обещаю вам – впадать в отчаяние я не намерена, поэтому не смотрите на меня так, словно уже готовитесь приводить меня в чувство!

– Этого я нисколько не боюсь – вы достаточно сильны духом и благоразумны! Если же я мрачен, то лишь потому, что вас ждут неспокойные и утомительные времена, и я беспокоюсь, чтобы вы не переутомились.

– Благодарю вас! Еще назовите меня «бедняжкой»! Разумеется, мне будет помогать Джессами – не исключено, уже с завтрашнего дня, если Гарри вернется в Лондон сегодня вечером, как и обещал. Милый мой Джессами! Он так хотел поехать со мной прямо сейчас, но не сказал ни слова. Он сразу же понял, что будет верхом неприличия оставить бедную Чарис одну, в обществе лишь прислуги, и заявил, что задержится на Аппер-Уимпол-стрит до тех пор, пока Гарри не освободит его от этой повинности. Он должен прибыть в Уотфорд в дилижансе, и, признаюсь, я с нетерпением жду его. Я могу доверить ему присмотр за Феликсом, пока тот спит, чтобы самой отдохнуть немного. Видите, какая я благоразумная, кузен?

– Никогда в этом не сомневался. Могу я поинтересоваться, какую роль во всем этом играет мисс Уиншем?

– Очень маленькую, – призналась она. – Видите ли, вчера вечером умер мой дядя.

– Примите мои соболезнования! Я полагал, что это должно было освободить мисс Уиншем от самых неотложных ее обязанностей, но, очевидно, ошибался.

– Да, потому что моя тетя Амелия теперь лежит в полной прострации, впадая в истерику всякий раз, стоит тете Серафине отойти от нее хоть на шаг. У нее то и дело случаются судороги, обмороки… О боже, я не должна так говорить! Сама я не настолько чувствительна, так что мне трудно сопереживать таким людям, как тетя Серафина. На ее месте я поступила бы… Нет!

– Я догадываюсь, как бы вы поступили, – с улыбкой заметил он. – Я видел, как вы привели в чувство Чарис в схожей ситуации!

– Между ними нет ничего общего! – запротестовала девушка. – Бедная Чарис пережила настоящее потрясение! Ее можно понять! А смерть моего дяди была ожидаемой уже несколько недель – и, во всяком случае, я бы не стала давать тете пощечину!

– Как бы сильно вам того ни хотелось, – согласился он.

– Нет, конечно! – сердито подтвердила она, чему странно противоречила улыбка в ее глазах. – Вы положительно… то есть не будь я вам так обязана, я бы сказала…

– Что я – самый презренный человек на свете?

– Я собиралась употребить эпитет «отвратительный»! – тут же парировала она. Но потом взгляд ее смягчился. – Но я ничего не скажу! К нам вы всегда относились с неизменной добротой, каким бы отвратительным ни были на самом деле! А теперь прошу вас, будьте серьезны, сэр! Все не так плохо, как вам представляется! Моя тетя пообещала приглядывать за Чарис, но теперь она считает, что ее сестра имеет больше прав на ее внимание и заботу. Что ж… на ее месте я бы чувствовала себя точно так же, поэтому и не стану ее винить! Она полагает, что, поскольку в такое время приличия не позволят Чарис бывать на приемах и балах, а Гарри сможет сопровождать ее во время прогулок пешком или в экипаже, не говоря уже о том, что миссис Херли тоже будет заботиться о ней, то ее присутствие не является необходимым. Кроме того, должна сообщить вам, что ваша сестра – я имею в виду кузину Элизабет – была к нам столь же добра, как и вы! Сегодня утром она прислала Чарис записку, в которой приглашает ее пожить у вас в доме, пока меня не будет, и предлагает сопроводить ее на прием у леди Каслрей нынче вечером. Чарис отказалась, разумеется, – и впрямь, ничто не смогло бы заставить ее развлекаться при таких обстоятельствах! – а я… я знаю, что могу положиться на Гарри! Он очень привязан к Чарис и не даст ей впасть в уныние. – Девушка поднялась из-за стола. – Мне пора идти. Не могли бы вы, когда приедете в Лондон, рассказать Чарис, как здесь идут дела, и заверить, что для опасений и тревог нет никаких оснований? Я была бы чрезвычайно вам обязана!

– Охотно, но я пока не собираюсь возвращаться в Лондон. Или вы надеялись, что я сбегу? Можете мне поверить, я не настолько презренный и отвратительный тип. А вот вы – глупая гусыня! Как, по-вашему, для чего я посылал за своим камердинером?

– Я ни на что не надеялась! То есть, я хочу сказать… А, так это – ваш камердинер? Я сочла его курьером или агентом, обслуживающим путешественников, и еще спросила себя, для чего вы навязали мне его общество.

– Фредерика, ваша наивность меня иногда просто поражает!

– Откуда мне знать, какие бредовые идеи приходят вам в голову? – парировала она. – Я еще никогда не встречала человека более экстравагантного, чем вы! Но вы не должны оставаться здесь из-за меня. Право же, в этом нет никакой необходимости!

– А вот здесь вы ошибаетесь. Тревоги и тяготы последних двадцати четырех часов буквально вымотали меня, так что я намерен на несколько дней заделаться деревенским жителем. Я остановлюсь в гостинице «Сан» в Хемел-Хэмпстеде – и прошу вас не спорить со мной! Я нахожу бесплодные споры невыносимо скучными и утомительными! – Он пожал ей руку. – Сейчас я ухожу, но вскоре вернусь, дабы убедиться, что вы хорошо ухаживаете за моим подопечным!