Текст книги "Опасное богатство"

– О, я совсем не хотел сказать, что этот портвейн – плохой! – сильно покраснев, поспешил заверить графа Перегрин. – Я неважный судья. Нисколько не сомневаюсь, что это вино – просто превосходно! – Он сделал еще один глоток и после этого вновь сосредоточил внимание на документах. Граф оперся локтем о письменный стол, положив голову на руку, и внимательно следил за Перегрином.

Слова в документе начали как-то странно двигаться перед глазами Перри. Он поморгал. И вдруг его охватило ощущение страшной усталости. В голове его зазвучал какой-то жужжащий гул, а уши заложило так, как будто их заткнули шерстью. Перри поднял глаза к потолку и приложил руку ко лбу.

– Прошу прощения… Я не совсем в себе. Какое-то внезапное головокружение… ничего не понимаю. – Он поднес к губам полупустой бокал с вином, но не стал его пить, а пристально посмотрел на графа, и во взгляде его отразилось какое-то подозрение.

Граф сидел совершенно неподвижно и безо всяких эмоций следил за Перегрином. Внимание последнего вдруг приковала одна из стальных пуговиц на плаще графа, и замутившийся взгляд Перри задержался на ней. Потом он заставил себя больше на эту пуговицу не смотреть. Ему показалось, что он как-то поглупел, почему-то размышляет о белоснежных складках на галстуке Ворта. Перегрин сам столько раз пытался, чтобы у него на галстуке тоже получился такой же водопад, но у него никогда так не получалось.

– А я свой так завязывать не умею, – громко сказал он. – Водопадом.

– Когда-нибудь сумеете, – отвечал граф.

– У меня что-то странное с головой, – пробормотал Перегрин.

– В комнате немножко жарко. Я сейчас открою окна. А вы пока читайте дальше.

Перегрин с усилием отвел глаза от этого завораживающего его галстука Ворта и попытался сфокусировать их на лице графа. Перри попробовал собрать воедино свои разбегающие мысли. Документ, который он держал, выскользнул из его пальцев и упал на пол.

– Нет! – сказал Перри. – Дело совсем не в комнате! – Он попытался удержаться на ногах, но его сильно качало. – Почему вы на меня так смотрите! Вино! Что вы положили мне в вино? Клянусь Богом, вы мне от… ветите!

Перегрин смотрел на свой бокал с каким-то беспредельным ужасом. В этот самый момент Ворт резко вскочил с места и одним быстрым движением оказался позади Перри, схватил его, зажал его правую руку, и так сильно, что пальцы Перегрина вцепились в ножку бокала. Левая рука графа обвилась вокруг Перегрина, прижимая его спину к плечу графа.

Перегрин сопротивлялся изо всех сил, но проклятая усталость охватывала его все больше и больше. Перри застонал:

– Нет, нет, нет! Не хочу! Не хочу! Вы – дьявол, пустите меня! Что вы со мной сделали? Что…– Его собственная рука, прижатая рукой Ворта, вылила ему в горло остаток вина из бокала. Казалось, у Перри не было никаких сил хоть как-то сопротивляться; он задохнулся, попытался выплюнуть вино изо рта, и тут комната завертелась вокруг как калейдоскоп. – Вино! – тихо сказал Перегрин. – Это вино!

Как будто откуда-то издалека раздался голос Ворта:

– Извините, Перегрин, но другого выхода нет. Вам нечего бояться.

Перегрин попытался что-то сказать и не смог. У него было смутное ощущение, что его тело отделяется от земли. Он увидел над собою лицо Ворта и потерял сознание.

Граф положил Перри на диван у стены и расслабил складки на своем шейном галстуке. Минуту он, нахмурясь, разглядывал лежащего перед ним Перегрина. Пальцы его руки вцепились в тонкое запястье другой, а глаза неотрывно следили за лицом Перри. Затем он подошел к тому месту на ковре, где стоял пустой бокал, выпитый Перегрином, поднял этот бокал, поставил его на стол и вышел из комнаты, закрыв дверь за собою на ключ.

В зале никого не было. Граф вышел через заднюю дверь, поднялся по железным ступеням, а потом спустился по ним во двор. Там его встретил грум, одаривший хозяина хитрой улыбкой. Граф оглядел его с ног до головы.

– Ну что, Генри?

– Шеплейз еще не вернулся оттуда, куда вы его послали, хозяин. И еще вы хорошо знаете, что на сегодня отпустили моего помощника на целый день, как в выходной.

– Я об этом не забыл. Ты сделал то, что я велел?

– Конечно! Я сделал все, как мне было сказано! – отвечал Генри. – Да разве я когда чего делал не так? Я знал, что он никак не откажется от того, чтобы выпить, раз уж увидит бутылку! Я ему говорил: «Свято – как кровь!» Но пусть сохранит вас Господь, хозяин, ему бы ни в жизнь не распознать никакой разницы, даже скажи я, что это выпивка только для психов! Он как опрокинет стаканчик, да лишь губы оближет! Да пусть меня осенят небеса, если я не видел, как он сидит прямо вот тут, под самым моим носом, да как повалится спать! Я никогда, ни разу не видывал такого за всю свою прежнюю жизнь!

– Чем скорее ты навсегда позабудешь о том, что ты видел, тем лучше, – заметил граф. – А где Хинксон?

– О, этот-то! – Генри презрительно фыркнул и показал большим пальцем куда-то себе через плечо. – Да запрягает лошадей, вот он где! Только на это и годится, да и то не очень чтобы уж больно толковый, если бы кто спросил про него у меня.

– Не ревнуй, Генри. Ты свою роль сыграл преотлично, но не можешь же ты один сделать все, – сказал граф и пошел через весь двор к конюшням. Как раз в этот момент Хинксон выводил оттуда двух лошадей Перегрина.

– Приготовьте этих лошадок, Нед. Что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось, милорд, ничего – с моего конца этого дела. Пока что ничего, точнее сказать. Но Тайлер все время чего-то дымит в мою сторону. Я притворился, будто набрался через край, а он решил, что будет лучше оставить меня под столом. Но я этого-то и испугался, милорд, чертовски испугался, видит Бог! Среди бела дня!

– Вот ты где! А что я вам говорил, хозяин? – презрительно заметил Генри. – И он-то – боксер-победитель? Уж лучше бы вы поручили все от начала до конца мне! Если вы проглядите, то этот жеребчик с куриным сердцем передаст Джема Тайлера прямо в руки длинноносому судье!

Хинксон угрожающе пошел на Генри. Но грум тут же проговорил:

– Давай, давай! Только попробуй полезть на меня со своими кулачищами, увидишь, что тебе за это сделает мой хозяин! – При этих словах на лице Хинксона появилась ухмылка. Он взглянул на графа, как бы прося у него прощения, и пошел впрягать лошадей в тильбюри Перегрина. Генри бросил профессиональный взгляд на пристяжные ремни и стал с большим интересом наблюдать, как его хозяин вместе с Хинксоном поднимали в тильбюри безжизненное тело Джема Тайлера, а потом прикрыли его пледом.

Хинксон взял в руки вожжи и хрипло произнес:

– Я вас не подведу, милорд:

– Еще бы! Если бы ты подвел, то потерял бы такой толстый кошелек, какие ты никогда не видел на своем ринге, да и вообще такого больше никогда не увидишь, – ввернул свое слово Генри.

– А когда все утихнет, – сказал Хинксон, влезая на козлы и обращаясь к Генри, – я вернусь сюда, в этот самый двор, и переломаю тебе шею, скотина! – Тут он резко дернул вожжи и выехал со двора на аллею.

Граф проследил, как Хинксон скрылся из вида, и повернулся к своему другу.

– Ты ведь меня знаешь, Генри, надеюсь? Если с твоего языка слетит хоть одно слово обо всем этом, уже я, а не Хинксон, буду тем, кто переломает тебе шею, и гораздо раньше, чем это успеет сделать он. А теперь – долой с моих глаз!

– И я не стану возражать, хозяин, потому как другого и не заслужу как стать обрубком! – отвечал грум, нисколько не смутившись.

Через час в библиотеку тихо вошел капитан Аудлей; он плотно прикрыл за собою дверь. Граф сидел за письменным столом и что-то писал. Он взглянул на брата и слегка ему улыбнулся. Капитан Аудлей посмотрел на недвижное тело Перегрина.

– Джулиан, ты абсолютно уверен, что?..

– Абсолютно.

Капитан Аудлей приблизился к дивану и наклонился над Перегрином.

– Чертовски скверно! – сказал он и выпрямился. – А что ты сделал с его грумом!

– А грум, – произнес Ворт, беря сургучную печать и прикладывая ее к письму, – увезен в некое место где-то возле Лансинга; его погрузили на один весьма подозрительный корабль, направляющийся куда-то в Вест-Индию. А уж доберется ли наш грум когда-нибудь до места назначения – это чрезвычайно проблематично, как я полагаю.

– Боже правый, Ворт! Но этого ты сделать не мог!

– Но я это сделал – или, вернее, это сделал для меня Хинксон, – спокойно сообщил граф.

– Но ведь это – риск, Джулиан! Что, если Хинксон тебя выдаст?

– Он не выдаст.

– Ты сошел с ума! – воскликнул капитан Аудлей. – А что же может ему помешать?

– Ты, вероятно, думаешь, что я плохо выбираю средства для своих целей, – прокомментировал слова брата граф.

Капитан снова взглянул в сторону Перегрина.

– Я думаю, что ты – просто проклятый хладнокровный дьявол, – сказал он.

– Возможно, – спокойно сказал граф. – Тем не менее, мне жалко парня. Но он сам назначил дату своей женитьбы, и это было равносильно смертному приговору. Его обязательно надо было убрать с дороги, и я, no-правде говоря, считаю, что выбрал для этого самый милосердный способ из всех, какие знаю.

– Конечно, я понимаю, что тебе надо было от него избавиться. Но – послушай, Джулиан, мне это все не нравится, все, что ты натворил! Как я теперь посмотрю в глаза Джудит, когда у меня на совести все это…

– Можешь успокаивать себя мыслью, что это все не на твоей совести, а на моей! – прервал его граф. Вдруг капитан совершенно неуместно вспомнил:

– Сегодня вечером она собирается в павильон.

– Знаю, я тоже туда собираюсь, – ответил Ворт. – А ты тоже пойдешь или будешь сидеть тут и оплакивать состояние Перегрина?

– О, успокойся, Джулиан! Я полагаю, мне надо пойти. Но должен тебе честно сказать: я чувствую себя почти убийцей!

– В таком случае, было бы разумно с твоей стороны поскорее заказать для себя ужин, – порекомендовал Ворт. – Ты почувствуешь себя куда лучше, когда поешь и выпьешь.

– Как же ты собираешься вынести его из дома? – спросил капитан, снова взглянув на диван.

– Да очень просто. Сюда через заднюю дверь войдет Эванс, и я передам парня ему. Он и сделает все остальное.

– О Боже! Молю Бога, чтобы ничего не сорвалось! – сказал от всей души капитан.

Однако план графа реализовался без сучка и задоринки. В одиннадцать вечера в аллею, не привлекая посторонних взоров, незаметно въехал простой экипаж. Из него вышли двое крепких на вид мужчин и через незапертую калитку тихо вошли во двор. В конюшне не было ни единой души. Двое вошедших двигались совершенно бесшумно, поднимаясь по железным ступеням, ведущим к задней двери. Ее открыл для них сам граф. Он переоделся – вместо суконного сюртука и светло-желтых панталон на нем теперь были бриджи и атласный фрак. Пять минут спустя он спокойно наблюдал, как безвольное тело Перегрина, завернутое в байковый плащ, было положено в экипаж. После этого Ворт вернулся в дом и закрыл на замок заднюю дверь. Затем он тщательно посмотрел в зеркало на складки на своем шейном галстуке. Зеркало висело в зале. Граф взял свою шляпу и перчатки и спокойным шагом вышел из дома, перешел мост через Стейн и направился в павильон.

ГЛАВА XX

После своего первого посещения павильона мисс Тэвернер побывала там еще много раз. Когда регент приезжал в Брайтон, он любил устраивать неофициальные вечера в своем летнем дворце. Его всегда можно было застать дома, и он оказывал самый радушный прием даже самым застенчивым из своих гостей.

Вряд ли можно было предположить, что регент почувствует к Перегрину такой же интерес, какой он явно проявлял к его сестре. Но даже и Перегрин был однажды приглашен в павильон на обед. Перри отправился туда с чувством большого страха, а вернулся домой, совершенно ослепленный величием всех апартаментов. К тому же на него в немалой степени подействовало и знаменитое диаболинское бренди, которым славились приемы у Регента. Перегрин пытался описать сестре дворцовый банкетный зал, но его впечатления от этого зала оказались весьма туманными. Он мог вспомнить только то, что сидел за бесконечно длинным столом, под люстрой высотой в тридцать три фута, сделанной из хрусталя, жемчугов, рубинов и бриллиантовых кисточек. Люстра свисала из купола, раскрашенного под восточное небо, а над ним простиралась листва гигантского бананового дерева. Перегрину тогда подумалось, что нет таких прочных цепей, которые могли бы удержать эту люстру. Он просто глаз от нее оторвать не мог. Он слабо помнил, что там было еще; кажется, золоченые колонны и серебряная шахматная доска; огромные китайские рисунки, выполненные на фоне инкрустированного перламутра; зеркала, отбрасывающие от себя сверкающий свет люстр; темно-малиновые шторы и кресла; межоконные столбы, покрытые жатым шелком светло-голубого цвета. Перегрин насчитал пять буфетов из розового дерева и четыре двери, украшенные японской инкрустацией на черном лаке. Никогда в своей жизни ему не доводилось бывать в такой комнате. А уж развлечения, которые были предложены гостям… ничего подобного в мире просто больше нет! Ужин был преотличный; он даже сказать не мог, сколько там было разных напитков! А когда убрали скатерти, на стол поставили столько разных нюхательных Табаков, ну не меньше чем дюжина сортов!

На свои ужины Регент дам не приглашал, потому что у него не было хозяйки дома, чтобы оказать им достойный прием. Однако дамы битком набивались на устраиваемые им концерты и приемы. Миссис Скэттергуд, памятуя о тех приятных вечерах, которые она проводила в павильоне, когда гостей там принимала миссис Фитцгерберт, покачала головой и сказала:

– Ах, бедняжка! Пусть люди болтают, что им вздумается, но я всегда буду говорить, что она ему была истинной супругой. И так же, как я слышала, считает и принцесса Уэльская. Хотя от нее, честно говоря, слышать такие слова довольно странно.

– И, тем не менее, вам очень хотелось, чтобы я приняла предложение, сделанное мне Клэренсом, – напомнила мисс Тэвернер.

– Нет, отнюдь! Мне этого совсем не хотелось, такая идея мне тогда просто взбрела в голову. Эти морганистические браки – совсем не самый лучший вариант на свете, хотя лично я в душе никогда не находила веских причин, чтобы обвинить миссис Фитцгерберт в том, что она вышла замуж за принца. Ведь он был так потрясающе хорош собой! Это теперь он стал немножко полноват, но я всегда буду вспоминать его только таким, каким увидела в первый раз: в розовом атласном фраке, украшенном жемчугами, а цвет лица у него был такой, ради которого любая женщина отдала бы свои глаза!

– Сейчас у него цвет лица очень болезненный, – заметила мисс Тэвернер. – Боюсь, его телосложение не располагает к здоровью.

Но хотя миссис Скэттергуд и допускала, что у Регента далеко не самое крепкое здоровье, она никак не хотела согласиться, что черты его лица и фигура очень погрубели, виною чему было, конечно, вовремя, и то, что Регент всегда потакал своим слабостям.

В ее детские годы Регент был для миссис Скэттергуд принцем из волшебной сказки, и она не желала слышать ничего такого, что могло хоть как-то умалить его достоинства. Мисс Тэвернер это огорчало, потому что их частые посещения павильона были ей не совсем по душе. Регенту исполнилось пятьдесят, но он по-прежнему любил ухаживать за хорошенькими женщинами. И хотя в его поведении ничто пока еще не вызывало у Джудит тревоги, ей в его присутствии становилось как-то неуютно. Миссис Скэттергуд, наделенная от природы редкой проницательностью, не могла не заметить, что Регент одаривает мисс Тэвернер своим особым расположением. Но она говорила Джудит, что это расположение – чисто отцовское, и не раз подчеркивала, что Джудит должна считать, что оказываемое ей внимание – высокая честь для нее. Миссис Скэттергуд удивляло, что ее компаньонка не горит желанием посещать павильон, и не переставала ей напоминать, что королевские приглашения равносильны приказам. И, таким образом, мисс Тэвернер приходилось два-три раза в неделю с миссис Скэттергуд посещать павильон. После таких частых визитов прославленные достопримечательности, выставленные в галерее, и музыкальный зал, и салон она изучила настолько хорошо, что они уже не казались ей выдающимися. Джудит получала истинное наслаждение, слушая игру Виотти на скрипке и Виепарта – на арфе. Она присутствовала на одном праздничном вечере для избранных, когда Регент, прослушав несколько многоголосых песен, внял настойчивым уговорам присутствовавших и в назидание им сам спел «Как весело сверкает рюмка». Джудит показали такие редчайшие вещи, как сделанный из черепахи столик, стоявший в Зеленой гостиной, а также пагоды, украшавшие салон. Ей даже выпала сомнительная честь вызвать особое к себе отношение со стороны герцога Кумберландского. Джудит считала, что павильон уже ничем больше ее удивить не может. И когда в четверг они с миссис Скэттергуд собирались поехать туда на очередной прием, она просто потрясла добрую миссис Скэттергуд, заявив, что ей гораздо больше хотелось бы поехать на бал в «Старый корабль».

Когда миссис Скэттергуд и мисс Тэвернер прибыли в павильон, оказалось, что в этот вечер Регент не собирается, как обычно по четвергам, устраивать музыкальный спектакль. Гостей ожидал вечер бесед, организованный в галерее и в очень душном салоне. Салон представлял собою очень большую круглую комнату, расположенную в центре восточной передней части дворца. Над ней возвышался купол, неизбежный для всего павильона. Увеличивали салон два полукруглых алькова. В салоне, в основном, преобладали рубиновый и золотой цвета; здесь висело несколько величественных люстр, отражавшихся в длинных трюмо. Все это создавало особую элегантность, отчего салон одновременно и удивлял, и ослеплял.

Мисс Тэвернер огляделась вокруг, ища глазами кого-нибудь из своих знакомых. Ей было приятно увидеть капитана Аудлея, беседовавшего с лордом Питершемом, который, как она слышала, тоже приехал в Брайтон. Капитан Аудлей заметил Джудит и тут же позвал к ней своего собеседника.

– Послушайте, Питершем! Я настаиваю, чтобы вы показали это мисс Тэвернер! – весело сказал он, пока Джудит и Его Светлость обменивались рукопожатием. – Я уверен, она будет в восторге. Дорогая моя мисс Тэвернер! Этому счастливчику досталась новая табакерка, ну просто самая восхитительная из всех, которые я видел за последние десять лет.

– О, в коллекции у лорда Питершема самые очаровательные табакерки! – улыбнулась мисс Тэвернер. – У меня каждая табакерка подобрана к определенному платью, а у него они – на каждый день года. Умоляю вас, покажите мне эту новую табакерку, сэр! Ах, действительно, какая же это прелесть! Мне кажется, это севрский фарфор?

– Именно так, – любезно согласился Питершем. – Это отличная коробочка для лета; она для зимней одежды не подойдет, я думаю.

– Не подойдет, – серьезно сказала Джудит. – Я полагаю, вы правы.

– Эти милые пустячки меня совсем не трогают, – посетовал капитан. – Для меня ваш разговор о табакерках – напрасно потерянное время. Ведь вы теперь будете о них болтать до полуночи!

– Ну уж нет! – ответил Его Светлость. – Говорить на любую тему до полуночи – было бы ужасно скучно. Однако вы мне напомнили об одном важном деле. Куда делся Ворт? Подписался ли он на коллекцию Табаков, которую к нам привозит из Мартиники фирма «Фрибург и Тренер»?

– Он мне про это ничего не говорил, но вы можете спросить у него самого. Он сегодня будет здесь, попозже вечером. Мисс Тэвернер, ни под каким предлогом не смотрите направо! Там стоит монах Льюис, который с нетерпением только и ждет любой возможности, чтобы подойти к вам. А уж если ему только удастся завладеть вашим вниманием, вы ни за что не сможете избавиться от него по меньшей мере целых полчаса. Никогда не встречал более болтливого человека!

Мистер Льюис был автором знаменитого романа «Амрозио, или Монах». Он был не из тех, кто может легко упустить свою добычу. Очень скоро он буквально вцепился в мисс Тэвернер (или, как говорят, «влез в петлю от пуговицы») и начал осуществлять на практике предсказание капитана Аудлея. Она была бы действительно вынуждена терпеть его Бог знает сколько, но ее спас сэр Джон Лейд, который подошел к Джудит и поинтересовался, не хочется ли ей продать ему своих гнедых лошадей. Такого желания у нее не было, как не было и особого интереса к сэру Джону, который насквозь пропах конюшней, а выражался только языком, свойственным его грумам. Тем не менее, она была благодарна сэру Лейду за то, что ему удалось прервать бесконечный поток красноречия мистера Льюиса. Сэр Джон уже неоднократно просил Джудит продать ему этих гнедых, но на сей раз она, сверх его ожиданий, выслушала его гораздо более внимательно.

Регент всегда нагревал свои комнаты до такой температуры, что находиться в них было почти невозможно. К половине двенадцатого у мисс Тэвернер разболелась голова, и она стала подумывать о своей постели. Однако в Зеленой гостиной уже были расставлены карточные столы. Эта гостиная с южной стороны соседствовала с салоном, где в казино наслаждалась партией в роббер миссис Скэттергуд, собиравшаяся остаться там наверняка еще на час. Мисс Тэвернер удивилась, почему не пришел ее опекун. Для себя лично она решила, что вечер этот был на редкость скучный. Джудит только приготовилась присесть на шелковую оттоманку рубинового цвета, стоявшую подальше от камина, как вдруг услышала, как кто-то произнес ее имя. Мисс Тэвернер подняла глаза и увидела перед собой Регента.

– Наконец-то я могу урвать время, чтобы обменяться хоть парой слов с вами! – весело сказал Регент. – Не знаю уж, как это вышло, но у меня за весь вечер не было никакой возможности подойти к вам. Это совсем не годится! А у меня есть одна очень милая вещица, которую я хочу вам показать. Это нечто такое, льщу себя надеждой, что вам должно очень понравиться!

Джудит улыбнулась и сказала что-то вежливое в ответ. От Регента исходил сладкий аромат Марасгинского вина. И, хотя было известно, что пить он совсем не умел, мисс Тэвернер не могла не заподозрить, что на сей раз он хлебнул достаточно, чтобы придать себе побольше храбрости.

– Да, да, да! Вы обязательно это увидите! – пообещал Регент. – И заберете это с собой домой, если хотите доставить удовольствие мне. Но эта вещь в другом месте, не здесь. Нам для этого как-то надо проскользнуть в Желтую гостиную. Пойдемте, позвольте предложить вам руку. Мне кажется, вы ту комнату еще не видели, да? Эта комната самая моя любимая.

– Нет, сир, я не помню, чтобы я видела эту комнату. Но, может быть, миссис Скэттергуд…

– Фу, какая ерунда! – произнес Регент. – Миссис Скэттергуд сейчас очень занята, уверяю вас, и без вас совсем не скучает. А если и заскучает, знаете ли, вам достаточно ей сказать, что вы со мной, и ни малейших возражений с ее стороны не будет.

Мисс Тэвернер мучительно пыталась срочно придумать какой-нибудь предлог и отказаться, но ничего путного не приходило в голову. Она не знала, что ей сказать, потому что как может какая-то простая мисс Тэвернер, из какого-то там Йоркшира, осмелиться дать отпор принцу-Регенту, который по возрасту годится ей в отцы? Ей никак не следует с ним идти, но что ей придумать, чтобы отказаться? Это бы его, разумеется, оскорбило, а о таком и подумать-то страшно. Джудит позволила Регенту зажать в своей руке ее ладонь. Она попыталась себе внушить, что он так сильно сжал ее ладонь непроизвольно. Регент повел Джудит к одной из складывающихся дверей в северной части салона и распахнул ее прямо в Желтую гостиную.

– Смотрите! – сказал он. – Здесь в тысячу раз лучше, чем посреди толпы посторонних людей, ведь верно? Это моя приватная гостиная, не очень большая, но именно такая, где можно почувствовать себя уютно и свободно.

Мисс Тэвернер не могла не отметить про себя, что для описания Желтой гостиной она бы слово «уютно» не употребила. Здесь, вне сомнения, было очень жарко и ужасно душно. Однако эта комната имела свыше пятидесяти футов в длину и больше тридцати футов в ширину. Потолок в ней покоился на белых и золотых, увитых змеями колоннах. Они простирались внутрь зонтичных капителей, увешанных колокольчиками. Желтая гостиная, по ее мнению, мало походила на комнату для неформальных встреч. А еще показалось, что мало комфорта прибавляли и пять дверей с панелями из зеркального стекла. Занавеси на окнах были из полосатого атласа; тут стояло огромное количество покрытых мозаичным узором столов стиля «буль» с вставками из азиатского фарфора. Стены были белые, по краям позолоченные. Их украшали китайские картины, китайские фонарики и летящие драконы. Кресла и диваны были обиты голубым и желтым атласом. Мебельных дел мастер, их сотворивший, имел свое оригинальное и не лишенное вкуса суждение о красоте и поместил на спинке каждого своего изделия по китайской статуэтке с колокольчиками в обеих руках.

– Ну, разве это вас не поражает? Как вам это нравится? – потребовал ответа у своей гостьи Регент.

– Чрезвычайно элегантно! Это совершенно необыкновенно, сир! – прошептала мисс Тэвернер. Ей хотелось только одного – чтобы Регент не закрывал дверь, ведущую в салон.

– Да, льщу себя надеждой, это так и есть! – с глубоким удовлетворением произнес Регент. – Но я вам кое-что скажу, моя дорогая: ваши очаровательные локоны точно такого же цвета, как позолота на этих стенах! Ну, разве это не странно? Вы должны разрешить мне сказать вам, что вы являетесь восхитительно красивым созданием! – Очевидное замешательство мисс Тэвернер вызвало у него веселый смех, и он слегка ущипнул ее за щечку. – Ну, не надо, не надо! Вам совсем не стоит краснеть! Вам совсем не нужно, чтобы о том, какая вы милая прелестница, говорил вам я! Ведь вы же сами можете это увидеть, взглянув в любое зеркало, куда бы вы ни устремили свой взор!

Регент стоял очень близко от Джудит. Одной рукой он сжимал запястье ее руки и не сводил глаз с ее лица. В них сквозило такое жадное выражение, что Джудит стало жарко как никогда и она не на шутку испугалась. Она сделала вид, что очень заинтересовалась хронометром Вильяма, стоявшим на каминной доске, и подвинулась поближе к камину.

– У вас в павильоне столько прекрасных вещей, сир, что просто не перестаешь восхищаться, – сказала Джудит.

– Да да, я полагаю, так оно и есть. Но самое прекрасное из всех его украшений появилось здесь всего час назад, – ответил Регент, идя вслед за Джудит.

Будь он хоть Регентом, хоть кем угодно, решила Джудит, ей надо обязательно усмирить этот его порыв влюбленности. И она произнесла как можно спокойнее:

– Вы хотели мне что-то показать, сир. Интересно, что же это может быть? Можно мне это увидеть сейчас, пока мы не вернулись в салон?

– О, не надо спешить, – ответил Регецт. – Вы, разумеется, это непременно увидите, потому что эта прелесть предназначена для вас. Смотрите! – И он поднял с одного из столов табакерку работы Петито и сжал ее в пальчиках Джудит. – Это не совсем обычный подарок для леди, не правда ли? Однако мне кажется, что табакерки вам нравятся больше, чем дамские пустячки.

– Я даже не знаю, что и сказать, сир, – проговорила мисс Тэвернер. – Вы очень, очень добры. Я очень благодарна вам. Уверяю вас, я буду этот подарок очень беречь, и… я все время чувствую, что мне оказана великая честь.

– Ну-ну, перестаньте, – широко улыбнулся Регент. – Я не люблю, чтобы меня благодарили вот так! Давайте забудем все формальности, хорошо?

Теперь Регент подошел к Джудит так близко, что она почувствовала тепло его тела. Он готов был вот-вот ее поцеловать; его рука стала гладить ее оголенное плечо; она ощутила на своей щеке его горячее дыхание. Джудит чувствовала физическое отвращение к его вульгарной тучности, запаху его духов, которыми он тоже обильно поливал свою одежду. Первым порывом Мисс Тэвернер было резко его оттолкнуть и скорее убежать в салон, но она вдруг ощутила странную слабость, и от жары, стоявшей в комнате, у нее закружилась голова.

Рука Регента по-прежнему сжимала ее запястье.

– Боже! Какая скромность и застенчивость! Но не надо стесняться меня, не надо!

Мисс Тэвернер испытывала очень странное ощущение – ей было одновременно и холодно, и жарко. Она очень тихо произнесла:

– Простите меня, сир! Но в комнате так тесно – я боюсь – я должна – на минутку сесть! – Джудит попробовала хоть как-то вырваться из его объятий и вдруг, в первый раз в жизни, не успев произнести больше ни единого слова, потеряла сознание.

Через минуту или две мисс Тэвернер пришла в себя. Первое, что она почувствовала, было ощущение тошноты, а потом, что ее окружает нечто ей незнакомое, со всех сторон сверкающее. Чей-то злой голос громко произнес:

– Ерунда! Чепуха! Она не вынесла жары! Ужасно скверно! Чрезвычайно жарко! Ничего подобного не слыхал! Упасть в обморок в павильоне! Воистину, чертовски неловкое положение! Ни за что на свете не хотелось бы мне в такое попасть.

Мисс Тэвернер узнала, кому принадлежал этот голос. Она почувствовала у себя на лбу прохладную ладонь и вся содрогнулась. Из ее груди вырвался стон. Джудит открыла глаза и увидела прямо перед собой лицо своего опекуна. Какой-то миг она молча смотрела на него, а потом благодарно прошептала:

– О, это вы!

– Да, это я, – сказал Ворт совершенно спокойным голосом. – Вам сейчас станет лучше. Не пытайтесь вставать.

Мисс Тэвернер сжала руку графа.

– Пожалуйста, останьтесь. Пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня здесь.

Рука Ворта подбадривающе сжала ее руку. На его лице появилось странное выражение, как будто что-то его очень удивило.

– Вам не о чем тревожиться, – сказал он. – Я никуда не собираюсь уходить. Я только хочу принести вам бокал вина.

– Не знаю, как это я потеряла сознание, – совсем по-детски сказала Джудит. – Со мной никогда раньше такого не было. Но я просто не знала, что мне делать, и…

– Вы потеряли сознание из-за жары, – прервал ее граф. В его голосе прозвучала твердая убежденность, казалось, ему не хотелось, чтобы мисс Тэвернер закончила начатую ею фразу. Ворт высвободил свою руку и поднялся. – Пойду принесу вам что-нибудь выпить.

Мисс Тэвернер проследила глазами, как он выходил из комнаты, и попробовала привести в порядок свои мысли. Ее вдруг потрясло, что она лежит, вытянувшись во весь рост, на диване, в Желтой гостиной Регента, и сам Регент находится тут же. Он выглядел очень мрачным и оскорбленным. Джудит удалось сесть и спустить ноги на пол. Но голова при этом очень неприятно куда-то поплыла. В этот момент мисс Тэвернер довольно ясно вспомнила, что произошло перед ее обмороком. Она не имела ни малейшего представления, что побудило ее прижаться к его руке так, как будто она была просто напуганной школьницей. Изо всех сил пытаясь сохранять хладнокровие, Джудит сказала:

– Я должна попросить у вас прощения, сир, за то, что доставила вам такое беспокойство. Это воистину для меня просто позор!