Текст книги "Чтобы встретиться вновь"

Она не вынесет этого еще раз. Лилибет прижалась щекой к его груди и услышала, как стучит сердце. Взгляд ее остановился на том месте, где час назад сидели Роланд и Филипп, перелистывая страницы книги про боевых коней. Филипп, спящий сейчас наверху, в кроватке возле ее постели, с раскрасневшимися щечками и растрепанными кудряшками.

Ничто не может оправдать его утрату.

– Нет, – сказала она.

– Нет? В самом деле, Лилибет?

Она погладила его по спине, не в силах удержаться. Когда ей еще выпадет такой шанс?

– Мы не можем, Роланд. Слишком поздно.

– Не поздно. Ради тебя я выдержу любой скандал, Лилибет. Найду способ сделать своей. – Обнимавшие ее руки сжались, в голосе послышалась молящая нотка. – Неужели ты… разве ты не можешь пойти на это ради меня?

– Не могу. – Она отодвинулась и посмотрела ему в глаза. И тут же что-то растаяло у нее в груди при виде этой пылкой нежности. Лилибет хотела покончить с этим, пока она снова не позволила соблазнить себя. Нужно что-то придумать, нужно заставить его бежать.

В голову пришло только одно.

– Не можем, потому что у меня есть муж, и муж имеет право забрать у меня сына, если я изменю ему с другим мужчиной.

– Тогда мы все уедем туда, где он не сможет нас найти…

Она выставила перед собой руку.

– Это не все. Мы не можем, потому что… – Лилибет сглотнула, собирая все свое мужество, ненавидя себя. – Потому что я ношу его ребенка.

Голова у Роланда кружилась, в ушах шумело. Лилибет подняла к нему лицо, ее голубые глаза, блестящие от слез, смотрели так бесхитростно. Она не может лгать. Или может?

Весь этот долгий день он прокручивал в голове зашифрованное сообщение, пытаясь понять, как Сомертон вписывается в общую картину. Пытаясь понять, не дурачит ли его Лилибет. Он снова прошел через сады на террасах к берегу озера, на то самое место, где они устроили пикник, разделся и нырнул в талую воду, в ее ледяные объятия. Он плавал туда и обратно, вспоминая каждое ее слово, каждый жест, каждое выражение лица. Обдумывал ее вероятное вероломство за обедом, строил теории о ее намерениях в библиотеке.

Неужели она и вправду участвует в заговоре вместе с Сомертоном?

Устроила это путешествие, чтобы оно совпало с их поездкой, сознательно соблазнила его в конюшне, а затем отвернулась от него, чтобы избежать подозрений? Неужели она заманивает его, пытаясь добиться доверия?

Он согласился встретиться с ней сегодня вечером в библиотеке с твердым намерением все выяснить. Но хватило одного взгляда в ее огромные испуганные голубые глаза, на ее руки, нервно сжимающиеся в кулачки, и он понял, что она не состоит в одной команде с Сомертоном. Ни одна актриса не смогла бы сыграть свою роль с такой безупречной безыскусностью; невозможно так головокружительно изменять направление, одновременно заманивая и отталкивая его.

А теперь еще и это.

– Носишь его ребенка? – повторил он. Руки его упали.

– Да.

В голове завихрились картинки – тошнотворные образы Сомертона, нависающего над ней, широкие ладони, лапающие ее. Роланд безжалостно отогнал их прочь. Несущественно. Непрактично. Эмоции затуманивают интеллект, а ему нужно соображать, нужно осознать новую информацию. Он спросил ровным голосом:

– Ты уверена?

– Совершенно уверена.

Он глянул на ее живот, плоский и незаметный под кушаком халата, и прищурился.

– И когда ожидаешь?

Ее голос дрогнул.

– Я… я думаю… осенью.

– Или в декабре?

– Да, наверное. Да, в декабре.

На ее горле напряглась жилка.

Роланд положил руки ей на плечи.

– В таком случае это может быть мой ребенок.

– Нет! Нет, разумеется, нет. – Она скинула его руки и отпрянула.

– Еще как может. Если даты так близко друг к другу, ты ни в чем не можешь быть уверена.

– Конечно, могу!

– Нет. – Он произнес это вполне недвусмысленно. И если она надеялась, что может положиться на обычное незнание мужчинами женской физиологии, то сильно просчиталась.

Лилибет кинула на него вызывающий взгляд.

– В таком случае в ноябре. Я ошиблась.

– Нет. Талия у тебя еще узкая, и груди… – он бесстыдно заглянул за вырез ее халата, – все еще те же самые восхитительные персики, что и месяц назад.

– Ничего подобного! – Лилибет сделала еще шаг назад и скрестила на груди руки.

– Я непогрешимый судья в подобных вещах. – Он какое-то время молча изучал ее, и по его лицу расплывалась широкая улыбка. Лилибет стояла около лампы. Слабый свет превращал ее чистую кожу в настоящую слоновую кость; волосы, выбившись из-под шпилек, клубились вокруг ее лица, как темное облачко. – Это наверняка мой.

Щеки ее запылали, румянец растекся и по шее.

– Конечно, не твой, – прошептала она. Ее рука скользнула к животу, потеребила кушак халата.

Что она сказала несколько минут назад?

«Он лишился всех имевшихся у него когда-то прав на физическую близость со мной.

Я решила. У меня есть долг перед собой и перед сыном, и он важнее, чем обеты, которые я принесла моему мужу давным-давно, в своей невинности и вере».

Ах. Прекрасная Лилибет. Храбрая испуганная Лилибет. Она не та цитадель, которую можно завоевать штурмом. Ее нужно завоевывать часть за частью. Он не смог убедить ее стать его женой, пока еще нет. Она пока к этому не готова. Но уже сделала первый шаг – отделилась от Сомертона, душой и телом. И что бы она ни говорила, как бы ни возражала, в сердце своем она больше не считает графа мужем.

А это значит, что Роланд вправе соблазнить ее – прямо сейчас, и так часто после, сколько потребуется, чтобы убедить Лилибет: ее будущее связано только с ним.

Он шагнул вперед улыбаясь.

– Право же, Лилибет. Ты в самом деле думала, что сможешь оттолкнуть меня этим?

– Ты просто не можешь хотеть меня сейчас.

– Но я хочу. Я ужасно тебя хочу.

Ее губы приоткрылись, она негромко ахнула и попятилась – один неверный шажок, второй.

– Это неприлично.

– Ничего неприличного в этом нет. Это самое приличное, что мне когда-либо приходило в голову. – На каждый ее шаг он делал один свой, медленно оттесняя ее к книжному шкафу. – Я люблю тебя. Ты любишь меня.

– Я тебя не люблю. Любила когда-то. Любила мужчину, которым ты тогда был. – Она ткнулась спиной в книжный шкаф и обеими руками вцепилась в края полки. Еще одна шпилька выпала, и несколько темных локонов упали на ее правое плечо. Лилибет вызывающе вздернула подбородок.

– Лилибет. – Он взял ее руку и положил себе на грудь, туда, где билось сердце. От этого нежного прикосновения чресла его заныли; каждая частица тела жаждала соединиться с ней. – Посмотри на меня. Я все еще тот мужчина.

– Нет. Ты другой.

– Но только не в самом важном. – Он почувствовал, как ее пальцы смяли лацкан его пиджака, и улыбнулся. – Видишь? Ты все помнишь.

Она резко отдернула руку и снова стиснула полку.

Роланд наклонился ближе. Он видел все незначительные изменения, нанесенные временем ее лицу: крохотные паутинки в уголках глаз, кожу, по-новому натянутую на элегантных скулах. Перед ним стояла не школьница с щечками-яблочками, но женщина. Ее дыхание овевало его лицо, теплое и сладкое, и лишь оно нарушало воцарившуюся тишину. Ее черные ресницы опустились, когда взгляд Лилибет устремился на его губы.

Роланд склонился к ее уху, едва не задевая кожу губами.

– Только ты, Лилибет. Только ты знаешь меня настоящего. Только ты знаешь меня вот такого. – Его рука скользнула ей на талию и осталась там.

– Я и еще сотня женщин за прошедшие несколько лет, – хрипло отозвалась она.

– Нет. – Он поцеловал ее ушко, задел губами скулу. – Ты понимаешь меня, милая. Каждый дюйм меня. И всегда понимала.

– Когда-то. Давным-давно. – Ее слова прозвучали как дыхание ветра.

Медленно, обдуманно он протянул другую руку к кушаку халата.

– Ты помнишь, – спросил он, целуя ее в висок, в лоб короткими, едва ощутимыми прикосновениями губ, – как мы впервые танцевали?

– На балу леди Пемброк.

Какая восхитительно точная память!

– Да. Всего через два дня после нашей встречи. На тебе было самое обворожительное платье, бледно-розовое, как подобает дебютантке. – Роланд нежно потянул за кончик кушака. – И ты стояла под люстрой и помахивала перед грудью веером, как гипнотизер часами. Я увидел тебя и перестал дышать. – Кушак развязался. Терпеливыми пальцами он раздвинул полы халата и нащупал тонкий шелк ночной рубашки. – И я подошел к тебе и пригласил станцевать со мной следующий вальс.

– Уже обещанный.

– Такие вещи вряд ли могут отпугнуть парня, только что увидевшего свою будущую невесту. – Он скользнул рукой под халат, обвил ее талию. Другой рукой отвел с плеча волосы, обнажив стройную шею. – Помнится, мы протанцевали два вальса, и я попытался заманить тебя на террасу, но ты всегда обладала здравым рассудком. – Он поцеловал ямку у нее под ушком, скользнул губами ниже, к ключице, наслаждаясь солоновато-сладким привкусом кожи, слабым ароматом лавандовой эссенции, который исходил от одежды.

Лилибет ахнула и обмякла в его руках.

– Здравым рассудком? – переспросила она.

– Потому что иначе я мог бы попытаться сделать вот это. – Он решительно положил ладонь ей на щеку, прижался губами к ее рту и наконец-то завладел им в медленном и полном смысла поцелуе. Ее слабый протест растаял почти мгновенно, сменившись взаимностью. Губы ее мучительно медленно приоткрылись, впустив его. От нее пахло чем-то сладким, декадентским. Роланд вспомнил panettone и сухофрукты на десерт, а потом маленькие стопочки с граппой.

– Роланд, пожалуйста, – сказала она.

– Ш-ш-ш. – Он поцеловал уголок ее рта. Рука со щеки соскользнула на воротник халата. Большим пальцем он погладил шелковистую кожу ее груди.

– Я себя возненавижу.

– Милая. – Он спустил халат с гладкого плеча и поцеловал ее через ночную рубашку. Кожа под губами запылала. – До чего чудесны эти твои угрызения совести. Я с огромным удовольствием освобожу тебя от них, от одного за другим. – Он потянул халат, и тот, зашелестев, упал на пол. – Знаешь, что я думаю? – Роланд прижался губами к впадинке на горле и провел кончиком языка по нежной коже. – Я думаю, что ты намного более страстная, чем пытаешься показать.

Ее легкие руки легли ему на затылок, зарылись в волосы. Лилибет выгнула шею и закрыла глаза.

– Не говори этого. Не говори, что я страстная. Только слабовольная, ужасно слабовольная…

На ее щеке заблестела слезинка. Роланд слизнул ее.

– И все это время тебя заставляли в это верить? Сомертон? И та твоя проклятая мать-тиранка, упокой Господь ее непреклонную душу? – Он снова вернулся к ее рту, поцелуями прогоняя все возражения, с нежной настойчивостью раздвигая губы, чтобы прикоснуться к языку. – Не нужно быть со мной образцом совершенства, милая. Не нужно быть безупречной. Просто будь собой. Покажи мне свою отважную, страстную душу. Я знаю, что скрывается в твоей душе, Лилибет, и я обожаю это.

Она задрожала и крепко сжала его волосы. О Господи, до чего она прекрасна! Роланд с трудом мог соображать, вожделение кипело в его теле, все инстинкты кричали: «Возьми ее, возьми ее, прямо здесь, около книжной полки, на диване, на полу!» Рука дрожала от попыток сдерживаться, пока медленно сдвигала вырез ночной рубашки.

– Забудь их дурацкие правила, Лилибет. Освободись от них. – Ее грудь легла прямо ему в ладонь – круглая, пышная, тяжелая. Он опустил взор. – Боже милостивый.

Лилибет произнесла неразборчивым шепотом:

– Что такое?

Он приподнял грудь на ладони, провел пальцем по темно-вишневому соску, глядя, как он превращается в твердый, безупречный, умоляющий о поцелуе бугорок.

– Я вынужден себя поправить, – с благоговением произнес Роланд. – Это больше не персики.

Затуманенный мозг не воспринял первых сигналов опасности. Мгновение, когда ее тело резко напряглось, прошло вообще незамеченным, а движение ее рук на своей груди он счел за ласку. Или, что еще приятнее, за попытку снять с него ненужный, мешающий пиджак.

И когда он отлетел назад и с грохотом приземлился на пол возле камина, это его потрясло.

– Что такое?

– Да будь ты проклят, соблазнитель! – выплюнул его ангел.

Роланд поднял взгляд. Ее лицо исказилось от ярости, а ее грудь с негодованием была спрятана обратно под ночную рубашку.

– Я не соблазнитель, – возразил Роланд чуть раздражительнее, чем следовало. Будь оно все проклято, да что он такого сказал? Если ему не изменяет память, он всего лишь сделал вывод о божественном вмешательстве в роскошную форму ее груди. Большинство женщин сочли бы это за комплимент.

Да только не Лилибет.

– Больше не персики, в самом деле! Наверняка у тебя есть еще куча вариантов для сравнения! Яблоки, манго, дыни… – Она схватила халат и просунула руки в рукава. – Может быть, даже презренный виноград время от времени, когда твоя знаменитая удача тебе изменяет!

– Ты даже не представляешь себе, сколько у меня вариантов для сравнения. И в любом случае небольшая грудь тоже может быть элегантной. – Роланд встал с пола с достоинством, какое смог изобразить, подавив порыв потереть ушибленный зад.

Не говоря уже о боли в паху.

Она туго завязала кушак и стянула отвороты халата настолько близко, насколько было возможно.

– Только подумать, я на мгновение утратила бдительность! И это после того как поклялась себе…

– Но послушай, милая…

Лилибет подбоченилась.

– Я тебе не милая!

– Ты навсегда будешь моей милой и знаешь это.

– У тебя что, нет вообще ни капли стыда? И это когда я ношу ребенка от другого мужчины!

Он взял ее за руку и заговорил серьезно:

– Может, так, а может, и нет. Но несмотря на то чье это семя, милая, я объявляю плод моим. Нашим. И считаю себя так же связанным с этим ребенком, Лилибет, как связан с тобой. Помни об этом.

Ее глаза расширились, превратившись в круглые голубые озера.

– Будь ты проклят, Роланд. Ради всего святого!

Она оттолкнула его руку, кинулась к двери, взметнув халатом, и схватилась за ручку. Попыталась выйти.

Роланд подошел к ней сзади, вытащил ключ из кармана.

– Тебе потребуется вот это, – произнес он и, просунув свою руку под ее, отпер дверь.

Глава 11

Абигайль ворвалась в столовую к концу завтрака, попросив прощения.

– Ужасно срочное дело, – сказала она. – Морини сообщила сразу же, как только ты ушла в библиотеку.

Лилибет поставила чашку на блюдце и подняла взгляд.

– Сообщила о чем? – ледяным тоном спросила она. – Что может быть настолько важным, чтобы заставить тебя забыть о своих обязанностях? Это у тебя в волосах что, сено?

Абигайль провела рукой по волосам:

– Нет, солома. Из курятника. Я…

– Из курятника?

– Я собирала яйца к приезду священника. Он будет здесь через час, что-то вроде пасхального ритуала, и должен освятить яйца. – Она одну за другой вытащила из волос все соломинки и спрятала в карман поношенного домотканого передника. – К счастью, куры согласились сотрудничать, такие милые.

– Освятить?.. – Лилибет покачала головой и подняла руку. – Стоп. Довольно. Скажи мне только, почему ты не пришла в библиотеку вчера вечером.

– Я пришла, позже. Но, должно быть, ты уже успела сбежать, потому что в комнате никого не было. Я почувствовала себя просто ужасно. – Абигайль схватила со стола тарелку и подошла к буфету. Хотя сегодня обычного английского завтрака не приготовили, синьорина Морини и ее помощницы все же неплохо постарались, добавив к поджаренному итальянскому хлебу и завидному выбору фруктов из прошлогоднего урожая яйца, консервированную ветчину и сыры. – Он тобой овладел? – спросила она, оглянувшись.

Лилибет поперхнулась чаем.

– Нет. Конечно, нет.

– Правда? Какое разочарование. Думаю, должно быть очень приятно, если тобой овладевает Пенхэллоу. Ну то есть если тобой вообще кто-то должен овладеть.

– До сих пор никто не жаловался, мисс Харвуд, – заявил его милость, вошедший в столовую именно в эту минуту, словно подслушивал под дверью. Впрочем, это бы нисколько не удивило Лилибет. – Возможно, вы сверитесь со своим дневником и назначите мне время?

– Боюсь, что нет, – отозвалась Абигайль, накладывая себе на тарелку целую кучу консервированных персиков поверх горы гренок. – Сегодня утром приезжает священник, и нам надо очень много всего подготовить.

– Что такое «овладеть», мама? – спросил Филипп, набив яйцом полный рот.

Лилибет сосредоточилась на своей тарелке, полной еды: в середине ветчина, яйцо в подставке, так и привлекающее к себе внимание, гренка, опасно балансирующая на краю. Это помогало ей не упиваться видом свежего, утреннего Роланда, его причесанных влажных волос, блестевших под солнечными лучами, его щек, все еще розовых после недавней встречи с бритвой. На какое-то мгновение ей показалось, что в памяти возник запах его мыла.

– Не говори с набитым ртом, дорогой, – попросила она.

– Слово «овладеть», дорогой мой мальчик… – начал Роланд, стоявший у буфета.

– Ваша милость! – воскликнула Лилибет.

– …относится к долгому и оживленному свиданию мужчины и женщины, – безмятежно продолжал Роланд, наполняя едой свою тарелку, – к концу которого мужчина неизбежно понимает, что полностью покорен превосходящим коварством леди. Вот что означает слово «овладеть». То есть быть побежденным. Погубленным. – Он устроился на своем стуле (утренний твидовый пиджак аккуратно, без складок, натянут на плечах) и через стол сверкнул Лилибет ослепительной улыбкой. – Уничтоженным.

Филипп наморщил лоб.

– Но если вы овладели мамой, то, значит, выиграли пари. Разве не так?

– Всего лишь вежливый способ высказаться. – Роланд взял нож, вилку и начал нарезать ветчину. Когда он опустил голову, прядь влажных темно-золотистых волос упала ему на лоб очаровательным завитком. – Взбодрить бедолагу после такого сокрушительного фиаско. Чайник стоит рядом с вами, леди Сомертон.

Она передала чайник Абигайль, а та протянула его Роланду – этим утром все горничные моментально исчезли, едва успев накрыть на стол. Лилибет встала.

– Пойдем, Филипп, – позвала она. – Нам пора на утреннюю прогулку.

Он посмотрел на нее.

– Какую утреннюю прогулку?

– Ту самую, которую я давно собираюсь ввести в правило. – Она сложила салфетку и протянула ему руку.

– Но я только что сел за стол, – сказал Роланд и нахально подмигнул. – Не нужно уходить из-за меня.

– Даже в голову бы не пришло. Мы уходим из-за себя. Пойдем, милый. – Она посмотрела на упрямое лицо Филиппа и льстиво добавила: – Может быть, позже мы устроим пикник.

– А можно, с нами пойдет лорд Роланд? – Филипп неохотно сполз со стула и приготовился торговаться.

– Я буду счастлив сопровождать вас, – кивнул Роланд. – Назовите время.

– Разумеется, его милость не может нас сопровождать, – торжествующе заявила Лилибет, – из-за пари.

– О, Уоллингфорд. Он ничего и не узнает. – Роланд с некоторым беспокойством глянул на дверь. – Кстати, а где он?

– Не знаю. Я его не видела. Леди Морли ушла как раз перед вашим появлением, а мистер Бёрк, надо полагать, у себя в мастерской. – Она взяла Филиппа за руку. – А теперь, если вы нас извините…

– Только не слишком долго! – крикнула ей вслед Абигайль, когда Лилибет потащила сына к двери, пока он не придумал чего-нибудь еще. – Вы пропустите священника! И освящение яиц! Это очень веселая церемония, правда!

– Не пропустим ни за что на свете, – пробормотала Лилибет.

– Мне обязательно надевать куртку? – спросил Филипп.

Значит, женщины все-таки устроили против него заговор. Роланд засунул руки в карманы и, широко ухмыляясь, зашагал через поросший травой луг. Уоллингфорд, разумеется, не придет в восторг, услышав об этом. Впрочем, Роланд и не собирался говорить об этом вслух там, где навострил уши брат.

Прежде чем войти в столовую, он услышал от Абигайль и Лилибет достаточно, чтобы полностью разобраться в последовательности событий предыдущего вечера. Бедная Лилибет! Ничего удивительного, что она так побледнела, когда он запер дверь. Он одним движением погубил весь ее план. Он разулыбался еще шире, подумав про мисс Харвуд, занятую бог знает каким неотложным делом, возникшим в кухне, в то время как он в полной безопасности, в интимной обстановке теплой библиотеки замка ласкал роскошную грудь Лилибет.

Ну, не меньше двух секунд, да.

Разумеется, он не собирается сообщать им, что разобрался в их интриге. Легендарная легкомысленность лорда Роланда Пенхэллоу превосходно служила ему в официальной тайной деятельности, но, похоже, в частных делах эта стратегия может принести еще более восхитительные плоды. Если ему хоть немного повезет, Лилибет и дальше будет склонять его к близости, надеясь, что их обнаружат, а уж он устроит так, чтобы этого избежать.

Как для него, так детская игра. Впрочем, полезная, чтобы мозги окончательно не заплыли жиром, пока он ждет дальнейших сообщений от сэра Эдварда по поводу…

Роланд замер, так и не опустив ногу на низкое каменное ограждение, отделявшее его от следующей террасы.

Сомертон.

Боже праведный. Его нужно застрелить. Вчера вечером ему выпала идеальная возможность побольше узнать от Лилибет о деятельности ее мужа, а вместо этого он, удовлетворившись тем, что она не в одной с ним команде, перевалил инициативу с одной головы на другую. И не стал больше утруждать мозги, даже не попытался отыскать хотя бы несколько новых деталей к головоломке и проверить, подойдут ли они.

Например, тот странный разговор по дороге к замку. Он отметил в словах Лилибет внезапную вспышку интереса, но не обратил на них особого внимания. Зато теперь его память, этот превосходно натренированный и подвижный инструмент, отмотала назад страницы «полевого дневника».

Что сказал Филипп?

«Отец всегда обо всем узнает… Мама говорит, отец настоящий живой…» – «Филипп!» – «Ну, это секрет, конечно».

Роланд тяжело опустился на ограждение. Настоящий живой… что-то. Очевидно, что-то тайное. Что-то связанное с… как там было? Всеведущ. Вот какое слово она употребила. Он, как сейчас, слышал ее тусклый, покорный голос, выговаривающий эти слоги.

Сомертон всеведущ.

Черт побери. Прямо перед его носом! В таком случае что Лилибет известно и как много? Как она вообще узнала?

А самое важное – что именно?

Если бы лорд Сомертон имел отношение к военно-морской разведке, Роланд наверняка услышал бы об этом давным-давно. Слишком восхитительный клочок информации, чтобы обожающее сплетни разведывательное сообщество хранило его в секрете, по крайней мере среди своих.

«Скажи, Пенхэллоу, у тебя есть враги? Кто-нибудь желающий тебя погубить?»

Нет. Конечно же, нет. Сомертон больше шести лет назад выиграл эту игру и заполучил королеву. Строго говоря, Роланд графа и пальцем не задел до той роковой ночи в гостинице. Уж если на то пошло, это ему бы следовало желать погибели Сомертона.

И все-таки… странное совпадение.

Сэр Эдвард не верит в совпадения. «Копай глубже, – сказал бы он, – и найдешь недостающее звено. Копай так глубоко, как только можешь».

Холодная сырость каменной ограды проникла даже через брюки, зад Роланда уже онемел. Он посмотрел на верхушки ближайших фруктовых деревьев, на длинные ряды винограда справа – крохотные зеленые ростки на таком расстоянии еще не были видны. Утренний свет пронизывал каждое живое существо, каждый новый листочек и распускающийся бутон, позолотил всю раскинувшуюся перед ним долину и желтые стены деревни, уютно расположившейся в ее центре. Рай, настоящий рай, только он не является его частью. Роланд не может протянуть руку и прикоснуться к нему.

Говорить сэру Эдварду или нет?

Да, он пообещал Лилибет, что не выдаст ее местоположения. Сэр Эдвард, разумеется, все сохранит в тайне, но источник полученной информации неизбежно будет раскрыт. Так происходит всегда.

Он справится с Сомертоном. Роланд ничуть не сомневался, что, если граф галопом прискачет в Тоскану, чтобы забрать жену, он сумеет защитить Лилибет.

Но он пообещал, что сохранит ее тайну. И еще есть Филипп и тот ребенок, что растет сейчас в ней, – ребенок, которого они, возможно, создали вместе, он и Лилибет.

А возможно, и нет.

«О да, сэр Эдвард, и, кстати, все это время под одной со мной крышей жила супруга лорда Сомертона! Собственно, я ее соблазнил! Возможно даже, зачал ребенка! Ужасно извиняюсь, что не помог вам с расследованием и все такое, но я пообещал ей, что все будет сохранено в тайне, если вы понимаете, о чем я».

Нет никаких сомнений, что Бюро секретной службы ее величества непременно поймет его точку зрения. Никаких сомнений, что сэр Эдвард пожмет массивными плечами и согласится, что проживание леди Сомертон с Роландом под одной крышей не имеет никакого значения в его расследовании.

Да уж, положение более чем щекотливое.

Роланд поднялся, повернулся и едва не уткнулся в жилистую грудь смотрителя.

– Боже мой, приятель! – воскликнул он. – Неужели нельзя было сказать, что вы здесь?

Джакомо воинственно скрестил на груди руки.

– Это синьор Бёрк. Хочет вашей помощи.

– Бёрк? Нуждается в моей помощи? Вы шутите, не иначе.

– В мастерской, там, у озера.

– Да, я знаю, где он работает. Но какого дьявола ему потребовалась моя помощь? До сих пор он отлично справлялся сам. – Роланд кинул взгляд вдоль террас на склоне холма туда, где находился старый каретный сарай, где Бёрк занимался своим моторным авто или чем там еще.

У озера.

Лилибет сейчас у озера.

Роланд вопросительно приподнял бровь, снова повернувшись к смотрителю, и обнаружил, что на него устремлен свирепый, нахмуренный взгляд, словно Джакомо пытался внушить ему что-то слишком деликатное для слов.

– Право же, старина, вам следует постараться выражать свои мысли яснее. – Роланд постучал себя по лбу. – Боюсь, здесь у меня не так много шариков. Тонкие намеки имеют неприятное обыкновение теряться, им требуются более точные указания.

Джакомо испустил тяжелый вздох, означавший, что все англичане безнадежны.

– Прежде, – произнес он наконец, – здесь не было женщин. – Он увесисто и неодобрительно подчеркнул слово «женщин».

Роланд навострил уши. Женщин, вот как?

«Бёрк, старый ты мошенник».

Если отбросить в сторону все неистовые речи Уоллингфорда насчет обольщения, Роланд уже некоторое время замечал, что между Финеасом Бёрком и маркизой Морли возник намек на привязанность. В общем-то он с удовольствием наблюдал за развитием событий. Обворожительная и красивая леди Морли была также снобом высшей марки, и видеть, как она, словно комнатная собачка, задыхаясь, гоняется за его нетитулованным и не блестящим другом Бёрком (довольно привлекательным мужчиной, хотя чересчур высоким, рыжим, как морковка, и неразговорчивым с дамами), оказалось весьма занимательным. Но неужели все зашло настолько далеко? Неужели маркиза Морли, любимица лондонского высшего общества, в самом деле уступила мистеру Финеасу Бёрку, члену Королевского общества? Или, как предположил Уоллингфорд, она просто пытается соблазнить его, чтобы выиграть пари?

А бедняга Бёрк, влюбился ли он сам? Право же, очень интересно. Возможно, даже полезно.

– А, – сказал Роланд. – Вот теперь мы говорим на одном языке. Представьте, я как раз сам собирался прогуляться к озеру. Наверное, смогу заглянуть к нему.

Он прикоснулся к кепке и начал спускаться вниз по склону.

Во время душевных терзаний нет ничего лучше физических упражнений.