Текст книги "Чтобы встретиться вновь"

И наконец его большой палец задел завитки, и она с облегчением выдохнула.

Роланд негромко засмеялся, прижимаясь губами к ее шее.

– Тебе это нравится?

– Да, – ответила она. – О да.

Он снова погладил ее большим пальцем, осторожно, настойчиво, и ей показалось, что сейчас она сойдет с ума. Лилибет прижалась к нему, отчаянно желая большего. Он продвигался с изысканной осторожностью, раздвигал складки ее плоти, так медленно скользил по влажным губам, что она не выдержала, запрокинула голову и вскрикнула.

– Ш-ш-ш, – прошептал Роланд, целуя ее в шею, – терпение, милая. Пусть все произойдет постепенно.

Но о каком терпении можно говорить, если его палец так безумно медлителен? Как можно молчать и ждать, если палец только что добрался до самой сути и начал описывать круги так неспешно, словно им принадлежит все время мира, словно она не сгорает от желания? Как она может не взорваться, если он усиливает давление и ускоряет темп, а затем отступает, снова и снова, точно зная, когда она достигает края, улавливая каждый оттенок с невыносимой точностью?

– Пожалуйста, – всхлипнула Лилибет, потершись щекой о его жесткие мокрые волосы. – Прошу тебя, Роланд.

Он вынул палец, и ей показалось, что солнце рухнуло за горы. Она безнадежно вскрикнула и открыла глаза. Он смотрел на нее, улыбаясь и облизывая палец, чтобы ощутить ее вкус.

– Роланд, – выдохнула Лилибет. – Я сейчас умру. Прямо сейчас…

– Доверься мне.

Его руки скользнули ей на ягодицы, обхватили их, затем спустились по бедрам к коленям.

– Плыви ко мне, – позвал Роланд и, по очереди закинув ее ноги себе на плечи, приподнял Лилибет над водой. Она задрожала в предвкушении, раскинув руки в воде. Сейчас он возьмет ее, наконец-то вонзится в нее, он…

И тут Лилибет даже подскочила в воде, невнятно воскликнув «о Господи!», потому что он прильнул к ее потайному местечку губами, такими жаркими и роскошными, что у нее внутри все мгновенно растаяло, устремившись к этому манящему рту. Роланд одной рукой крепко придерживал ее за коленку, а другой под спину, бархатным языком вылизывая ее плоть. Холодная вода смешивалась с его разгоряченным дыханием, и Лилибет вскрикивала, ахала и содрогалась. Ей казалось, что, охваченная наслаждением, она покинула свое тело. Он ласкал языком ее возбужденный бугорок ритмично и равномерно, и Лилибет без конца повторяла его имя, не в силах остановить волны наслаждения. Они вздымались и опадали, захлестывали ее тело целиком, и во всем мире остались только руки Роланда, плечи Роланда, язык Роланда…

Он подумал, что сейчас умрет, глядя на нее. Она содрогалась в экстазе, ее богатый мускусный аромат заполнял его ноздри, она выкрикивала его имя в вечерний воздух. Мягкий изгиб ее живота сливался с пышностью груди, длинные мокрые волосы липли к его руке у нее на спине. Она, беспомощная от облегчения, лежала на воде, полностью доверившись ему.

Роланд оставался неподвижным, чуть согнув колени, прочно упираясь в дно озера, чтобы дать ей возможность спокойно прийти в себя. Он удерживал ее голову над поверхностью воды, сладкую плоть едва покрывала вода, и легкие волны постепенно успокаивали ее. Он игнорировал отчаянные требования собственного тела взять эту великолепную женщину немедленно – это их брачная ночь, их истинное слияние, и он хотел, чтобы для Лилибет оно стало совершенством.

Наконец руки ее шевельнулись, взволновав воду. Она потянулась к Роланду, он помог ей выпрямиться и прижался всем телом, чтобы она не замерзла. Лилибет спрятала лицо во впадинке у него на шее.

– Даже спрашивать не буду, где ты этому научился.

Он поцеловал ее в голову, пригладил мокрые пряди.

– В моих снах, милая. Ты приговорила меня к такому множеству одиноких часов в собственной постели, что я давно сбился со счета. Думаю, что за это время я успел продумать все до мельчайшей детали.

Она гортанно засмеялась.

– О, отлично сказано.

Роланд взял ее лицо в ладони и приподнял.

– Ты мне не веришь?

– Больше это не имеет никакого значения, правда? Теперь ты мой. В это я верю.

Она прильнула к его губам, и на этот раз Роланд не смог устоять. Прикосновение ее тела к его восставшей плоти лишило Роланда последних остатков самообладания. Он поцеловал ее долгим, страстным поцелуем. Руки его скользнули вниз, к ягодицам. Он приподнял Лилибет и прикоснулся своим жезлом к желанному местечку. Негромко застонав, оторвался от ее губ и посмотрел ей прямо в полузакрытые глаза. Она учащенно, поверхностно дышала, опускаясь прямо на него.

– Ты уверена? – с трудом выдавил Роланд. – Потому что я не смогу… Лилибет, это уже окончательно. Мы не сможем повернуть назад…

Она крепче обняла его и притянула к себе.

– Да. Да! И ради Бога, не останавливайся!

Роланд медленно вошел в нее. Влажный проход стиснул его плоть как перчаткой – жаркий, распаленный по сравнению с прохладной водой. Руки его дрожали; пальцы впились в ее кожу.

– Лилибет, – простонал он и мощным толчком вошел в нее до конца, и пульс у него на горле лихорадочно бился в такт с ее.

Лилибет обхватила его ногами, крепко прижавшись. Руки ее блуждали у него по лицу, по груди, зарывались в волосы, гладили по голове. Она громко засмеялась.

– О Боже, Роланд! Это и вправду ты. Это и вправду мы!

Она отклонилась назад, предлагая ему груди. Волосы ее упали в воду. Он опустил голову, пососал один темный бугорок, другой, не прекращая работать бедрами, а она ахала, и дрожала, и прижималась к нему, побуждая войти еще глубже. Роланд поднял голову и стал вонзаться в нее мощными, ритмичными толчками, не в силах больше сдерживаться. Она мгновенно откликнулась, подстроившись под его ритм, встречая каждый толчок движением бедер ему навстречу. Вода вокруг них взбивалась и плескала, создавая сопротивление, делая ее тело легким как перышко, заставляя Роланда притягивать Лилибет к себе при каждом толчке. Как долго он ждал; сколько отчаяния претерпел. Но экстаз прорывался сквозь железные стены самоконтроля, и Роланд высвободил руку и начал большим пальцем поглаживать маленький бугорок над местом их слияния.

Ее тело резко ударилось об его. Она гортанно вскрикнула, сильнее подаваясь к нему, преодолевая сопротивление воды, чтобы ускорить ритм. Ее пятки вонзались ему в спину; она встречала его толчки так энергично, так страстно, что Роланд чуть не взорвался от восторга. Он зажмурился, сосредоточиваясь, стараясь, чтобы движения большого пальца и бедер совпадали, и в это мгновение она достигла пика. Лилибет содрогнулась и обмякла. Еще два быстрых толчка, и Роланд догнал ее, и его крик эхом отразился от скал, рябью пронесся по поверхности озера.

Глава 18

Они какое-то время просто лежали на воде, не разъединяясь, слишком пресыщенные, чтобы двигаться.

– Я не слишком тяжелая? – наконец прошептала Лилибет ему в шею. Он помотал головой.

– Нет, в самый раз. – Она поцеловала его в макушку, в висок. – Просто в самый раз, милая. – Голос его звучал хрипло, чуть слышно.

Лилибет приподняла голову и рассмеялась.

– Неправда. У тебя дрожат ноги.

– Это страсть, милая. Заверяю тебя, я силен как бык. – Он словно оправдывался.

– О да, с безжизненной тушей, повисшей у тебя на бедрах.

Лилибет осторожно отплыла от него и почувствовала, как он выскользнул из нее. Ей казалось, что в ней не осталось ни одной косточки, что в воде она невесома; ноги сами всплыли на поверхность, и она силой опустила их вниз, нащупав кончиками пальцев камешки на дне озера. Лилибет потянулась и поцеловала Роланда в улыбающийся рот.

– Мой, – сказала она.

– Твой. – Он легонько укусил ее за губу. – Давай-ка выбираться из воды, пока твоя кожа окончательно не съежилась.

– Прикуси язык. Я легендарная красавица. На моей коже не может быть ни единой морщинки.

Они, спотыкаясь и пошатываясь, добрели до берега, все еще испытывая слабость после столь страстного соединения. Роланд вытер Лилибет своей рубашкой, одел ее, застегнул пуговицы. Она помогла ему справиться с брюками и пиджаком.

– Твоя рубашка совсем промокла, – сказала она, подняв ее повыше.

– Никто не заметит. Пойдем. – Он взял Лилибет за руку и повел к оливковым деревьям.

– Куда мы идем?

– В мою комнату.

Рука об руку они пробрались по террасам, остановившись только раз, когда завидели темную фигуру, пересекавшую дорожку у выхода из персикового сада.

– Уоллингфорд или Бёрк, надо думать, – прошептал Роланд. – Ищут твоих кузин.

– В самом деле? Он не показался мне достаточно высоким. Скорее кто-нибудь из деревенских, сокращает путь домой.

Во внутреннем дворе еще было полно народа, играл оркестр. Они прокрались по самому краю, стараясь не попадать в свет факелов, проскользнули в дверь и поднялись по лестнице. У двери в свою комнату Лилибет приостановилась.

– Не волнуйся. – Он потянул ее за руку. – Там Франческа. С ним все прекрасно.

– Она будет беспокоиться, если я не вернусь.

– Думаю, она догадается. Пойдем.

Она послушно пошла за ним по коридору, чуть слышно шлепая по каменному полу, и вскоре они добрались до западного крыла и спальни Роланда.

Войдя, он зажег свечу и без единого слова, даже без единого поцелуя, раздел Лилибет и понес на кровать.

– Отдохни, – сказал он, укутывая ее одеялом. – На рассвете уедем.

Она зарылась поглубже, вдыхая запахи белья и Роланда, его мыла, все еще не выветрившиеся с подушки. Он разделся сам безо всякого стеснения, аккуратно повесил пиджак и брюки на спинку стула, нырнул под одеяло и прижал к себе Лилибет.

Кровать оказалась очень узкой.

Лилибет полежала немножко, закрыв глаза и не до конца веря себе, что находится в комнате Роланда, в постели Роланда, что его крепкое тело прижимается к ней, его рука обнимает за талию. Его палец потеребил ее сосок. Она рассмеялась.

– Что такое?

Лилибет повернулась в объятиях, упиваясь видом его лица в каких-то дюймах от своего.

– Ты в самом деле рассчитываешь, что я усну? Вот прямо так?

– А почему нет? – Он улыбался, положив руку ей на бедро. – Клянусь Богом, ты должна быть совершенно обессилена.

– И ты. – Она не могла удержаться и не прикоснуться к нему и погладить его по щеке. Провела пальцами по его скуле, по тонким морщинкам, избороздившим лоб. – Но ведь ты не уснешь, нет? Ты встревожен.

Роланд повернул к ней голову и поцеловал в ладонь.

– Не больше, чем любой жених в первую брачную ночь.

– Не прячься от меня, Роланд. Не притворяйся. Ты можешь обдурить весь мир, заставив думать, что тебе ни до чего нет дела, только не меня. – Она нежно поцеловала его. – Я знаю тебя, милый. Ты не рассказываешь мне о тысяче вещей, а я хочу знать о них все.

Уголок его рта уныло изогнулся.

– Конечно, хочешь.

Но больше ничего не сказал, лишь погладил ее по бедру, по ягодицам, всматриваясь ей в лицо.

– Роланд, в чем дело? Ты беспокоишься из-за Сомертона?

– Да. Мне весьма не нравится тот факт, что ключ к моему счастью находится в его скотской пасти. Кроме того, я думал… – Он замолчал.

– Да?

– Ну, ведь нам придется бежать – возможно, скрыться в какой-нибудь Богом забытой дыре, без врачей, и я не могу не думать…

Роланд снова замолчал, нахмурившись.

– Говори же.

Он притянул ее ближе.

– Послушай, милая. Когда я узнал, что ты беременна – много лет назад, так скоро после твоей свадьбы, – я… в общем, я обезумел. Плохо было уже то, что ты вышла замуж, но это! – Он на мгновение закрыл глаза. – Я просто потерял голову. Но когда пришло время, когда начались роды…

– А как ты о них узнал? – В горле у нее пересохло.

– Подкупил горничную, – прозаично ответил он. – Я должен был знать, что с тобой все в порядке. И ужасно тревожился. Все время думал – а вдруг что-нибудь пойдет не так? Женщины часто умирают при родах. Думаю, тогда я и перестал на тебя злиться. Значение имело только одно – чтобы с тобой ничего не случилось, чтобы ты осталась жива. – В его голосе, приглушенном и хрипловатом, появилась напряженная нотка. – В ту ночь я молился. На коленях умолял Бога, чтобы он пощадил тебя, клялся, что приму все, абсолютно все, лишь бы ты жила где-нибудь на этой земле.

– О, Роланд. – Она спрятала лицо у него на груди. – О, Роланд. Со мной все было прекрасно. Никакой опасности. То есть, конечно, было ужасно больно. Мне хотели дать хлороформ, но я отказалась. И… ну… потребовалось много усилий. Легко не было. – Она подняла голову. – Но все прошло хорошо. Он родился прекрасно. Доктор сказал, что я как будто сложена для этого. Как крестьянка.

Он погладил ее по волосам.

– Милая, если что-то пойдет не так, я никогда себе не прощу. За то, что оказался столь беспечным и зачал ребенка, да еще и в таких обстоятельствах. Даже не женившись на тебе. Не дав своей фамилии, чтобы уберечь тебя и ребенка.

Лилибет приподнялась на локте.

– Роланд, послушай меня. Я хочу этого ребенка. Ты слышишь? И ни капли не стыжусь беременности. Больше нет! До тех пор пока ты со мной, пока Филипп со мной, все остальное не имеет никакого значения. Что бы ни случилось, что бы ни принесло нам будущее, у меня всегда будет эта часть тебя, созданная тобой. И я благодарна за это Богу.

Он уложил ее на спину и навис над ней, свирепо сверкая глазами.

– Никогда не говори так, будто мы не будем вместе. Даже не думай об этом, ради Бога. Когда ребенок родится, мы уже будем мужем и женой, клянусь своей жизнью.

Она положила ладонь ему на затылок.

– Не говори так. Это не важно, Роланд. Я давно прошла тот рубеж, когда человека волнует, что болтают другие. Я уже побывала замужем, и брак оказался бессмысленным. Притворством, пародией. – Она притянула к себе его голову и поцеловала. – Вот что настоящее, Роланд. Вот что священно. Эти узы, этот наш союз.

– Но по закону он все еще твой муж. По закону он владеет тобой, а я этого не допущу. Клянусь Богом, ни единой секунды дольше, чем это возможно. Как только я надежно спрячу тебя и Филиппа, я его отыщу и покончу с этим.

– Нет! Нет, ты этого не сделаешь! – Лилибет вывернулась из-под него и резко села на узкой кровати. – О чем ты? Он опасный человек, Роланд. Ты просто не понимаешь!

Он тоже сел. Одеяло свалилось, обнажив его широкую грудь, казавшуюся золотой в пламени свечи. На ней выпирали твердые мускулы.

– Заверяю тебя, – низким рокочущим голосом произнес он, – я очень даже способен противостоять Сомертону.

Лилибет стукнула кулаком по простыне.

– Нет, не способен! Послушай меня, Роланд. Он профессионал. Он… я не могу этого объяснить… Он выполняет задания правительства, тайные задания, жестокие…

Роланд перехватил ее запястье и поднес руку к губам.

– Это не имеет значения. Я все равно одержу победу. У меня есть свои умения, свои силы. Куда больше, чем ты думаешь. Более того – у меня есть ты, есть за кого сражаться. Ты и наша семья.

– Не делай этого, Роланд. Пожалуйста, – прошептала она. Ее охватил ледяной ужас, онемели пальцы на руках, на ногах. – Я видела, на что он способен. Это хуже, чем ты можешь себе представить, это совершенно другой мир, отличный от нашего. Прислушайся ко мне. Однажды ночью я следила за ним, думала, он опять отправился к какой-нибудь потаскушке, но вместо этого… он сделал нечто чудовищное, Роланд. Я видела, как он убил человека!

– Что именно ты видела? – Он поймал и другую ее руку и заговорил очень настойчиво: – Расскажи мне, Лилибет. Когда это случилось? Что ты видела?

Она замотала головой.

– Примерно год назад. Я ничего больше не скажу, это не важно. Не хочу вспоминать. Но это было ужасно, Роланд! Если он сотворит подобное с тобой, я умру. Не смогу жить, сознавая, что все это из-за меня. – Она вывернула руки и сжала его ладони. – Не выслеживай его, Роланд! Мы найдем какое-нибудь тихое тайное местечко. Он никогда нас не отыщет. А когда он умрет, когда Филипп все унаследует, мы сможем вернуться в Англию…

– А до тех пор будем жить в страхе, опасаясь, что нас найдут? Постоянно оглядываться? Нет, Лилибет. Такой власти над нами я ему не дам. И будь я проклят, если допущу, чтобы ты и наш ребенок жили на виду у ограниченных квохчущих провинциальных бюргеров и их женушек…

Она отпустила его руки, прижала палец к его губам, обвила рукой за шею.

– Роланд, нет. Сейчас я не хочу ничего об этом слышать. Не хочу об этом думать. Хочу, чтобы ты снова занялся со мной любовью, хочу заснуть в твоих объятиях, а утром мы вместе Филиппом уедем прочь, и все будет хорошо.

– Лилибет…

– Ш-ш-ш. – Она опустила голову, поцеловала его во впадинку на шее, наслаждаясь сладко-соленым привкусом, запахом его мыла, неожиданной мягкостью кожи, одновременно нежной и мужественной. Снова нахлынуло желание, чистое, чувственное. Она привстала на колени, поцеловала его в губы и потерлась о его грудь ноющими сосками. – Пожалуйста, Роланд. Мы можем обо всем поговорить завтра. Давай не будем портить эту ночь. Нашу ночь.

Его руки скользнули ей на спину.

– О, милая…

– Еще раз. – Она обцеловывала его лицо, каждую любимую черточку, пробивающуюся жесткую щетину. Она не могла перестать его целовать, до сих пор не могла до конца поверить, что он настоящий, что он принадлежит ей. – Я хочу еще раз ощутить тебя внутри. Соединиться с тобой, стать частью тебя. Пожалуйста, Роланд.

– Ты и так часть меня, милая. И всегда была. – Он все еще пытался устоять, все еще хотел заняться решением возникшей проблемы.

– Ш-ш-ш. Ты знаешь, о чем я. – Она поцеловала его в ухо, скользнула руками к ягодицам и притянула к себе. – Знаешь, что мы чувствуем, когда сливаемся воедино. Разве нет?

Он застонал.

– Господи, да!

– Завершение. Слияние. Словно наши души каким-то образом разговаривают друг с другом. И не говори, что это чепуха. Ты знаешь, что это правда. – Она взяла его руку, положила себе на грудь. Его сильные пальцы казались темными на бледной коже. – Пожалуйста. Соверши надо мной свое волшебство, Роланд. Я хочу снова прочувствовать все эти дивные ощущения. Снова хочу тебя.

Из его горла вырвался низкий рык – Роланд капитулировал. Он осторожно положил ее на спину.

– Здесь? Но это всего лишь старая скучная кровать. Как ты сказала, для супружеских пар.

– Ну что ж. Придется смириться, раз уж поблизости нет озера.

Лилибет закрыла глаза, сосредоточившись на ощущении его губ, скользящих от горла к груди.

– Зато конюшня недалеко.

– Слишком поздно. – Она запустила пальцы ему в волосы. – Я хочу тебя сейчас.

Он любил ее с мучительной нежностью, и в конце концов не осталось ничего, кроме ощущений, сотканных из света и воздуха, и тела Роланда, содрогающегося от наслаждения. «Запомни это, – думала она. – Запомни навсегда». Что бы ни принесло будущее, что бы ни случилось завтра, в это бесконечное мгновение они были единым целым – перед лицом Господа. Это физический факт, и никто не сможет его изменить. Никто не сможет стереть.

Даже Сомертон.

Роланд еще долго оставался в ней, оставался с ней единым целым, и тишина, окутавшая их, казалась благословением.

И когда он перегнулся через нее, чтобы задуть свечу, Лилибет заметила блеснувшие у него на руке волоски за мгновение до того, как их поглотила тьма. Позже она вспоминала, какой сильной показалась ей эта рука, какой неуязвимой, полностью способной защитить ее.

Глава 19

Роланд проснулся внезапно – вот он еще окутан коконом сна, а вот уже сидит в постели, каждый нерв натянут, сердце выбивает о ребра быстрое стаккато.

За окном серовато-желтый рассвет только выползал над вершинами гор. Самое позднее – пять утра. Он обвел взглядом комнату, не упуская ни малейшей детали, и не увидел ничего подозрительного.

Взгляд упал на придавленную ямку в матраце рядом.

Лилибет исчезла.

Разумеется, вернулась в свою комнату. Вернулась к Филиппу до того, как мальчик проснется и начнет искать мать. И, конечно, собирает вещи. Готовится в дорогу.

Он выпрыгнул из кровати. В голове копошились смутные тревожные опасения, заставляя кровь энергичнее бежать по жилам, заставляя работать мышцы. Нужно было собрать свои вещи ночью, пока она спала! Он и намеревался, но тело так отяжелело, так опьянело от блаженства, что он просто провалился в сон.

Уже рассвет. Время бежит неумолимо. Нужно одеться, собраться и мчаться в комнату Лилибет, забрать ее и Филиппа. Возможно, оставить в кухне записку, чтобы остальные не беспокоились.

Роланд схватил брюки и рывком натянул. Ноги сразу запротестовали, не желая двигаться. Ничего удивительного, после такой-то ночки. Страстная Лилибет! Вся ее скованность исчезла, осталась только захватывающая красота в его объятиях. Как она выгибала спину, как кричала на пике восторга! Как потом прижалась, сплетясь с ним пальцами, ее дыхание успокоилось, и она уплыла в сон.

Роланд решительно запретил себе вспоминать об этом, запретил думать обо всем, кроме того, что ему сейчас предстояло. Любовь, страсть и наслаждение связаны с лунным светом. Этим утром ему нужен холодный острый рассудок.

Он снял со спинки стула рубашку. На воротничке не хватало пуговицы, слишком быстро он снимал ее ночью на озере. Роланд уставился на торчащую нитку, на пустое место на ткани, пытаясь понять, откуда взялась такая тревога.

Выругавшись, он метнулся к двери и распахнул ее.

Роланд побежал вдоль по коридору, за угол, мимо грубой каменной стены, пол под босыми ногами был холоден и тверд. Он только глянет. Только убедится, что она с Филиппом в комнате, готовится к отъезду. Только успокоит противоестественный страх, сотрясающий все тело.

Роланд завернул за последний угол и увидел ее дверь. Толстые доски на месте, молчаливые и неизменные. Он поднял руку, собираясь постучать, но передумал и взялся за ручку. Если Филипп еще спит, его лучше не будить. В дороге мальчику потребуются все его силы.

Дверь распахнулась легко. За долю секунды до того, как переступить порог, Роланд услышал негромкий звук, проникший прямо в его колотящееся сердце. Сдавленный тоскливый звук, очень похожий на…

Всхлипывание.

– Лилибет? – прошептал он.

Но Лилибет в комнате не было, и Филиппа тоже. На узкой кровати сидела Франческа в пугающе белом шарфе на черных волосах, уткнувшись лицом в ладони. Роланд влетел в комнату, она подняла голову.

– Синьор… – Голос ее дрогнул. – О, синьор!

– Франческа, что…

Она вскочила с кровати и кинулась ему на шею.

– Perdonami[5]5
  Простите меня (ит.).


[Закрыть], синьор! О, синьор!

– Да в чем дело? О Боже! Где они? – Роланд схватил ее за плечи, отодвинул и отчаянно уставился в заплаканное лицо. – Говори же, ради Бога! Где они?

– Мужчина, он пришел ночью, в середине ночи. Он взял мальчика! О, синьор! Я ничего не мочь! Он большой мужчина, злой. Я бежать искать синьора. Я знать, она… она…

– Со мной.

– Да! Я войти, будить ее, сказать ей.

– Боже милостивый! – Роланд, почти обезумев, запустил пальцы в волосы. – Боже милостивый! А меня, значит, не разбудила? Боже мой!

– Синьора сказать нет. Синьора идти за мной, взять ее… ее платья, ее вещи.

– Боже милостивый!

– Она сказать мне сидеть здесь. Ждать синьор Пенхэллоу. Говорить ему… – Снова сдавленное всхлипывание. – Говорить ему не ехать следом. Ждать здесь. Она вернуться.

– Боже милостивый! Боже мой! Ты должна была мне сказать! Должна была меня найти! – Он едва удержался, чтобы не схватить ее за плечи и не тряхнуть хорошенько.

Из глаз Франчески брызнули слезы.

– Но синьора! Она велеть мне ждать! Я идти к вам два раза, три раза и стоять. Я… я… Морини… ее здесь нет. Она… – Франческа замотала головой и бухнулась на колени. – Простить, синьор!

– Давно? Давно она уехала? – Он пробежался по комнате, оглядывая стены, комоды, платяной шкаф. Платья висят на плечиках, щетка для волос лежит на туалетном столике. Она почти ничего не взяла.

– Час, наверное.

Он обернулся.

– Пешком? Верхом?

– Я думать, она идти в конюшню. Я слышать голос. Лошади.

Конюшня.

– Джакомо! Я найду Джакомо. Уж он-то знает, черт его подери!

Роланд выбежал из комнаты, помчался в сторону лестницы и наткнулся на высоченную фигуру Бёрка – без пиджака, – вышедшего из комнаты леди Морли.

– Господи! Пенхэллоу! Что случилось? – свирепым шепотом спросил Бёрк.

Роланд стиснул его плечи.

– Ты ее видел?

– Видел кого?

– Лилибет! Леди Сомертон!

– Нет, не видел. Со вчерашнего вечера. А в чем дело?

Роланд оттолкнул его и помчался вниз по лестнице, в пустой и тихий холл, через безмолвный, заросший мхом внутренний двор. Острые камни на подъездной дорожке врезались в босые ступни, но он не замедлил бег, не остановился до тех пор, пока не ворвался в конюшню и не окликнул Джакомо так громко, как только мог.

– Всю ночь, всю ночь, шум, разговоры, огни! – Смотритель появился из-за какого-то пыльного угла, отряхивая брюки. – А теперь вы, синьор! Никакого покоя Джакомо! Еще и рассвет толком не занялся!

– Слушайте, Джакомо! Положение критическое! Вы должны мне сказать…

Джакомо покачал головой.

– Не понимаю. Что такое «крити…» ну, эта штука?

– О, ради Бога! Не важно. Леди Сомертон – она здесь была? Примерно с час назад? Взяла лошадь?

Джакомо снял шляпу и поскреб затылок.

– Леди Сомертон. Это которая?

– Красивая, та… та…

– Женщины все красивые. – Джакомо нахмурился, словно на общую привлекательность приезжих англичанок следовало скорее сетовать, чем ей радоваться.

– Да Боже мой! Самая красивая! Та… о, с голубыми глазами и темными волосами. У которой ребенок.

– Ребенок? Нет, он не с ней. Его раньше забрал отец.

– Будь оно все проклято! Я так и знал! Но мать! Она взяла проклятую лошадь?

У Джакомо сделался озадаченный вид.

– Нет. Никто лошадей не проклинал. Чего это синьора вдруг возьмет…

– Да я не говорил о проклятии! Я имею в виду – она уехала на лошади?

Итальянец закатил глаза.

– Да, конечно, она взяла лошадь. Вы думаете, она пешком пошла? Взяла коня герцога, самого лучшего. Оседлала его и поскакала… поскакала… – Он показал пальцами по ладони, изображая лошадиный бег.

– Галопом! О Господи. – Роланд втиснул кулаки в лоб. Этот чертов конь Уоллингфорда, быстрый и горячий. Воображение мгновенно подсунуло страшные картинки – Лилибет падает с коня, или конь теряет подкову, или спотыкается о камень и Лилибет летит через голову… – А Филипп? Мальчик? Человек, который его забрал, что он сказал? Он верхом или в экипаже?

Джакомо пожал плечами.

– Ничего не сказал. Приехал в карете, красивой карете. Я услышал шум, вышел наружу и увидел их в лунном свете.

– Он бил мальчика? Говорите, Джакомо! С Филиппом все в порядке?

Опять пожимание плечами.

– Не видел. Никаких криков, никаких… никакой драки.

Роланд даже всхлипнул от облегчения, в первый раз за это время. По крайней мере Филипп поехал добровольно и не пытался сопротивляться. По крайней мере Сомертон не бил его и не тащил силой.

Паника постепенно улеглась. Имеются факты: Сомертон в быстрой карете с Филиппом, Лилибет мчится следом верхом. Мчится куда? Вероятно, во Флоренцию. Именно там останавливался Сомертон. Удобное сообщение с Миланом, а оттуда – с Лондоном. Сомертон опережает его всего на час или два. Он сможет их догнать.

Роланд подбоченился.

– Так, Джакомо. Слушайте внимательно. Я вернусь в дом, соберу кое-какие вещи и поеду за ними. Мне нужен оседланный конь, самый быстрый из всех, что тут есть, и…

– О нет. Нет-нет, синьор. – Джакомо энергично замотал головой. – Я не седлаю коней. Я присматриваю за территорией. – Он говорил медленно и раздельно, подчеркивая каждое слово.

– Значит, скажите конюхам! Мне, черт побери, плевать!

– Синьор, ночь была очень длинной. Был пожар в каретном сарае, был…

– Пожар? Какого дьявола?

Джакомо махнул рукой в сторону долины:

– Там, в мастерской, где работает синьор Бёрк. Пожар.

Роланд вздрогнул.

– Пожар? Когда? Я же видел его несколько минут назад…

– Уже потушили. Потом этот отец много шумел. Потом синьора с конем. – Джакомо прижал руку к сердцу. – Очень долгая ночь.

Роланд, пытаясь успокоиться, глубоко вдохнул и выдохнул.

– Да. Это была и вправду долгая ночь. Для меня тоже. Но несмотря на это, старина, вам лучше меня послушаться. Потому что когда я выйду из замка, примерно через двенадцать минут, здесь должен стоять и ждать меня конь, уже оседланный. Прямо там, где сейчас стоите вы. И мне плевать, как сильно вы устали. И в общем плевать, кто именно это сделает. Но это должно быть сделано. – Роланд придвинулся к нему и произнес низким, угрожающим голосом, очень подходившим, чтобы запугать кого угодно: – Это понятно, друг мой Джакомо?

Смотритель недовольно прищурился.

– Понятно.

Роланд повернулся и выскочил за дверь, в уже светлеющий двор.

– Синьор Пенхэллоу?

Он обернулся.

– Да, Джакомо?

Смотритель кивнул на голую грудь Роланда.

– Вы бы хоть рубашку надели.

Лилибет забыла надеть перчатки, и, когда скакала на коне Уоллингфорда по плотно укатанной дороге, ведущей во Флоренцию, поводья больно врезались в ладони.

Она этого не замечала.

Солнце полностью вышло из-за гор у нее за спиной, поднялось высоко, отбрасывало длинные тени на дорогу, пекло кожу даже через одежду, но она лишь подгоняла коня.

Седло герцога уже натерло нежную кожу между ног, но она могла думать лишь одно: «Проклятый Сомертон, чтоб ты провалился в преисподнюю», – потому что, хотя и знала, что раньше или позже он их выследит, но ей даже в голову не приходило, что он выберет для удара час, когда она будет сливаться душой и телом со своим неутомимым и умелым любовником.

Ублюдок.

Теперь оставалось только молиться, чтобы не причинить вреда нерожденному ребенку, чтобы крохотная драгоценная жизнь, растущая у нее во чреве, не пострадала во время этой бешеной скачки.

Оставалось только надеяться, что Сомертон увез Филиппа во Флоренцию, а не в противоположную сторону. Оставалось лишь повторять себе снова и снова, что Сомертон грубое животное, но он не дьявол, он по-своему любит Филиппа и не обидит его. В конце концов, Филипп его наследник. Его будущее.

Пусть с ним все будет хорошо. Пусть Сомертон поведет себя разумно, по-человечески. Пусть он будет справедливым и не станет наказывать Филиппа за грехи его матери.

Дорога вилась между холмами, совсем не похожими на себя в марте, – тогда они были сырыми, серыми и голыми, а сейчас теплыми и покрытыми зеленью. Лилибет проехала по мосту и сообразила, что он находится сразу за гостиницей, в которой они остановились в ту судьбоносную ночь. Проносясь мимо, она успела краем глаза заметить длинную конюшню с красной крышей, ту, где они с Роландом сошлись на каких-то десять безумных, нежных, тайных минут, когда и зачали ребенка. Месяцы назад. Целую жизнь назад. Тогда она была скованной, высокомерной и пугливой. Сейчас же переполнена любовью, силой и планами на будущее.

В марте дорога от Флоренции до гостиницы под дождем, в грязи заняла у них весь день. Сегодня, в чудесный солнечный летний день, Лилибет покрыла это расстояние за несколько часов, галопом пронеслась по залитым солнцем предместьям и пересекла Понте Веккио, когда часы на башне на площади Синьории пробили полдень.