Текст книги "Корона с шипами"

Кэмрон наклонил голову, еле заметно, это даже не выглядело как знак согласия.

– Почему я? – промямлил он. – Почему не ты? Я не был при дворе пять лет – с тех пор как мой отец и Повелитель разошлись во мнениях касательно Изгарда Альбрехского. Отец советовал Повелителю повнимательней присмотреться к этому человеку, заслать к нему эмиссаров, попытаться договориться и предотвратить войну. Повелителя не заинтересовало это предложение. Он не понимал, какую угрозу для него, Повелителя Рейза, может представлять неотесанный гэризонский дворянчик.

Райвис посмотрел прямо в глаза Кэмрону.

– Только ты можешь сделать это. Повелитель не станет и слушать наемника-дрошанина. А тебя он выслушает. Прошлые разногласия ничего не значат. Ты – сын Берика Торнского, единственный представитель одного из древнейших и знатнейших родов страны, кровными узами связанный с Гэризонским троном, – ему придется тебя принять. И если ты будешь достаточно убедителен, Повелитель обратит внимание на твои слова.

Итак, ты отправишься в Мир'Лор с небольшим отрядом и нагонишь страх на Повелителя Рейза.

Кэмрон зажимал рукой рану на ноге. Он больше не казался юным. Страдание состарило его.

– А ты? Что будешь делать ты?

– Я постараюсь выяснить, кто стоит за гонцами, кто и каким образом превращает их в чудовищ. – Райвис почему-то понизил голос. – Они не сами делают это – им кто-то помогает, и если не удастся узнать, кто именно, Рейз не просто проиграет войну. Он будет уничтожен, сметен с лица земли. Торн – только начало. Изгарду нужны земли, и только земли. Его не интересуют люди. Ему не нужен скот. Он обещал своим полководцам новые территории и пойдет на все, чтобы получить их. Гонцы в точности соответствуют его задачам: они идут вперед, убивая и разрушая все и всех, расчищая путь и оставляя захватчикам пустые земли.

До тех пор, пока мы не знаем правды о гонцах, преимущество будет на стороне Изгарда. Он заставил их перестать думать и действовать согласно законам разума.

– И каким же образом ты намерен выяснить эту правду? – Голос Кэмрона звучал теперь не так сурово.

Райвис видел, что Кэмрону не хочется ехать в Мир'Лор. Но он поедет. Два дня назад он отказался бы не раздумывая. Но битва в Долине Разбитых Камней изменила его. Райвис не знал, в худшую или лучшую сторону, но знал, что должен воспользоваться этими переменами в своих целях.

– Помнишь женщину, что была со мной в подвале у Марселя?

– Женщину с огненно-рыжими волосами?

– Да, Тессу. Я думаю, она имеет отношение к этой истории. Она рисует узоры, и мне как-то случилось видеть похожие картинки у писца Изгарда. У меня не было времени обмозговать это хорошенько, но я уже несколько недель держу ее в голове. Я вернусь в Бей'Зелл, потолкую с Тессой и выясню, что ей известно и откуда.

Кэмрон приподнял бровь:

– И заодно убедишься, что она жива и здорова?

– Да. – Райвис не видел смысла отрицать это. – Я не хочу, чтобы с ней случилось что-нибудь нехорошее. – Он пожал плечами. – Возможно, я отвезу ее в Мэйрибейн, на Остров Посвященных. Именно там прошли обучение Дэверик и писец Изгарда.

Кэмрон задумчиво поцокал языком.

– Итак, ты просишь меня взять людей и съездить в Мир'Лор, а сам поплывешь в Мэйрибейн искать разгадку здешних тайн? – Кэмрон не стал ждать ответа Райвиса и продолжал: – Но почем я знаю, что могу довериться тебе? Вдруг ты воспользуешься случаем и исчезнешь и я тебя больше в глаза не увижу?

– Единственное ручательство – мое слово.

Несколько томительно долгих минут Кэмрон, не моргая, смотрел Райвису в глаза. Пение давно замолкло, и ветер перестал. На восточном склоне холма стало абсолютно тихо. Райвису показалось, что прошла целая вечность. Наконец Кэмрон прокашлялся и, все еще неотрывно глядя на него, сказал:

– Для меня это достаточная гарантия.

Райвис только сейчас заметил, что все это время не смел перевести дух. Он вздохнул полной грудью. Ему так долго никто не доверял, что он уже забыл – каково это, когда тебе доверяют. А ведь это приятно, чертовски приятно.

Боясь показать, что расчувствовался, Райвис поспешно вскочил и подал руку Кэмрону:

– Встречу назначим через три недели в замке Бэсс.

Даже с помощью Райвиса Кэмрону не сразу удалось подняться. Его спина, руки, ноги были покрыты кровоточащими порезами.

– Да, через три недели, – откликнулся он.

Райвис кивнул и повернул назад, к лагерю. Нужно найти перо и чернила. Далеко-далеко в Майзерико живет одна темноволосая красавица. Ему следовало извиниться перед ней, и именно сейчас почему-то возникло желание сделать это. Истанианские разведчики захватят его послание.

* * *

Тело девушки было совсем худеньким; в темноте Изгард мог представлять себе, что обнимает не плоть ее, но спрятанные под кожей тонкие косточки. Ощущение, что он проникает в какие-то потаенные глубины, туда, куда еще никому не удавалось проникнуть, возбуждало короля.

Девушка была истощена. Она погибала от голода. Изгард приметил ее на дороге среди других нищих. Она просила хлеба. Сквозь истончившуюся кожу, казалось, просвечивали кости, а глаза так запали, что походили уже не на глаза, а на два сверкающих уголька. Одета она была в истрепавшийся в лохмотья красный плащ; лицо, как засохшая кровь, покрывала корка грязи. Изгард велел своим людям подобрать ее.

Когда Изгард вошел в нее, слабые ручки девушки обняли его. Это тоже возбуждало. Сухие ладошки. Страсть. На пальцах нищенки осталось так мало мяса, что ее прикосновение было точно прикосновение трупа. Живой скелетик цеплялся за него. Он дышал прерывисто, девчонка же, казалось, не дышала вовсе. Ее тело привыкло обходиться не только без пищи, но и почти без воздуха.

Изгард не закрывал глаза. В его шатре было абсолютно темно, он мог видеть лишь то, что находилось прямо перед – или под ним. Это вполне устраивало короля. При свете лампы пришлось бы смотреть девушке в лицо, а оно его совершенно не интересовало.

В углах рта Изгарда выступила слюна. Он протянул руку и дотронулся до руки девушки. Его пальцы ощупали мягкую, как пергамент, кожу на запястье и двинулись вниз, по выступающим венам, в которых билась кровь. Изгард возбуждался все больше. Большой палец – кожа здесь еще тоньше. Сустав – он задержался и на нем. А вот и ногти.

Он укололся обо что-то.

Разумом Изгард понимал, что это всего лишь ноготь девушки, но внутренний голос, который шел из самой значительной, самой глубокой части его души, говорил Изгарду, что это – один из шипов Короны. В темноте его невозможно было отличить от ногтя.

Изгард застыл. Он не желал ничего больше – только ощущать, как проникает в его плоть этот священный шип. Темнота в шатре стала еще гуще. Изгард перевернулся на спину, затаил дыхание и лежал неподвижно, отдавшись видениям, изливавшимся на него, как черная патока.

Венец во всей красе встал перед его мысленным взором, а воображаемые шипы впивались в плоть. Он видел свое собственное лицо, отраженное в золотом зеркале. Отражались в драгоценном блестящем металле и другие образы, мгновенно сменяющие друг друга, точно кристаллики соли, тающие в пламени. Изгард не успевал разглядеть и опознать их, но общий смысл был ему ясен.

Изгард облизал пересохшие губы. Венец показал ему картины войны.

А потом они были уже не перед глазами, но в мозгу, проникали, ввинчивались все глубже, в самое ядро, в самый корень его существа. Кровь, разрубленные на части тела, разинутые в безумном вопле рты и сверкание стальных клинков. Эти жгучие образы опаляли его мозг, запечатывали его печатью Венца и уничтожали все, что было лишнего, все, что отныне не имело значения. Наконец это безумное мелькание прекратилось, поглотив все посторонние, ненужные идеи и чувства короля. Остался лишь один образ, раскаленным углем тлевший в золе его смятенных мыслей.

Изгард увидел себя в западном порту Бей'Зелла. Он стоял и смотрел на море – торговые пути на запад, на дальний восток и на юг были открыты перед ним. Он был властителем Рейза и Бухты Изобилия.

И это только начало.

Изгард отпихнул от себя девушку и вскочил. Девчонка уцепилась за него, но Изгард ее больше не замечал. Теперь это тощенькое тельце казалось ему отталкивающим. Желание покинуло его тело. Теперь он хотел лишь того, что показал ему Венец с шипами. Хотел славы, военных побед, власти, рукоплесканий баронов и полководцев. Но не меньше влекла его и темная сторона войны: разлагающиеся трупы, сочащиеся гноем раны, грязь и тучи навозных мух.

Сердце выскакивало из груди, ладони стали влажными. Изгард барахтался в темноте шатра, собирая свою одежду. Он делает недостаточно. Он не должен тратить время на сон. Он должен сражаться непрерывно. Малейшая слабость, упущение – и все потеряно. Ему надо немедленно поговорить с писцом.

Ночной воздух немного охладил разгоряченное тело Изгарда. Девчонка-нищая знала свое место и не посмела окликнуть его. За это он сохранит ей жизнь.

Часовые встрепенулись при виде короля. Лагерь представлял собой сердце захваченных войском Изгарда рейзских территорий. Он был разбит у подножия гор, в месте, где гряда Борел плавно переходила в Ворс. До Торна отсюда меньше суток верховой езды. На расстоянии тринадцати лиг вокруг не осталось в живых ни одного человека, который не был гэризонцем по рождению или воспитанию. И это заслуга гонцов. Они убивали ради убийства, потому что хотели видеть кровь жертв и ужас в их глазах, потому что могли дышать только последними вздохами умирающих. Потому что дыхание жизни, любой жизни, было для них хуже яда.

После нескольких удачных опытов Изгард был вполне уверен в своих слугах. Они очистят землю от всякой мрази, от ненужной накипи, подготовят ее для истинных сынов и вельмож Гэризона.

В палатке Эдериуса тоже было темно. Если бы Изгард не захватил с собой факел, ему пришлось бы пробираться ощупью. Узорщик спал. Его темная фигурка скорчилась на земле. Даже при таком тусклом освещении видно было, что старик трясется, как от холода. Он ослабел после вчерашней битвы. Врачам следовало бы позаботиться о нем.

Изгард опустился на колени рядом с писцом и закрыл его лицо – нос и рот – ладонями. Несколько секунд легкие Эдериуса пытались бороться с удушьем, потом тело его конвульсивно задергалось, а глаза широко раскрылись. Изгард надавил сильней.

– Смотри-ка, проснулся, – прошипел он.

Узорщик отчаянно заморгал. Белки его выпученных глаз казались необыкновенно яркими. Рот был разинут в безмолвном крике, а руки беспомощно дергались.

Изгард по-прежнему не давал ему вздохнуть.

– На меня смотри, на меня, – свистящим шепотом велел король, наклоняясь ближе, почти вплотную к лицу Эдериуса. – Смотри на человека, который носит Венец с шипами.

Эдериус еще раз попытался вырваться. Каблуки его сапог скребли по земле, голова моталась из стороны в сторону. Но он был слишком слаб, чтобы справиться с Изгардом. Не прошло и минуты, и писец сдался, руки его бессильно повисли. Он больше не шевелился.

Изгард удовлетворенно кивнул. Он с такой силой надавил ладонью на рот старика, что почувствовал его зубы.

– Скажи, считаешь ли ты меня своим повелителем, Эдериус? Скажи, что я твой повелитель, я и никто другой.

Глаза Эдериуса выскакивали из орбит; грудь запала. Он сделал какое-то движение, отдаленно напоминающее кивок.

– И ты готов поклясться в вечной преданности мне?

И снова Эдериус подтвердил слова короля – больше глазами, чем головой.

– И если бы нашим замыслам угрожала опасность, ты бы сказал – скажешь мне?

У старика начались судороги, спина его выгнулась, руки перебирали одеяло. Сухожилия на шее напоминали натянутые до предела веревки. Кивок стоил ему нечеловеческих усилий.

Изгард почувствовал, что вот-вот будет поздно, и ослабил хватку.

Эдериус подался вперед, кашляя и давясь от удушья, хватая ртом воздух. Из глаз его брызнули слезы.

Изгард внимательно наблюдал за стариком. Он вздохнул – и белое облачко вылетело у него изо рта.

– Ничего страшного, Эдериус, – небрежным тоном, чтобы замаскировать свое смущение, проговорил король. – Все уже позади.

С губ Эдериуса срывались лишь какие-то нечленораздельные звуки. Изгард огляделся кругом – нет ли в палатке кувшина с водой. Глаза его привыкли к темноте, и он без труда нашел на полке какую-то фляжку.

– Выпей. – Он плеснул жидкость в чашку и протянул Эдериусу.

Судя по запаху это было вино, а не вода.

Эдериус с жадностью приник к чашке, с трудом проглотил первую порцию и глотнул еще. Чашка плясала в его руках. Старик все еще не мог унять дрожь.

Изгард глядел на узорщика, и гнев снова поднимался в его груди. Перед ним был жалкий, слабый старик. Слабый. Он наклонился к Эдериусу.

– Что случилось вчера? Почему мои гонцы не прикончили Кэмрона Торнского и Райвиса Буранского?

– Все дело в лучниках, ваше величество, – ответил Эдериус между приступами кашля. – Вам наверняка доложили. Гонцы уже должны были вернуться в лагерь. – Писец говорил запинаясь, изо рта у него текли слюни.

Изгард поспешно отступил – иначе он не выдержал бы и ударил старого узорщика. Но он король. Он хочет получить ответ и не уйдет, не добившись своего.

– Почему гонцы отступили? Почему ты не заставил их драться, невзирая на лучников и их стрелы?

Эдериус закрыл лицо руками.

– Ты обещал все рассказать мне, старик, – напомнил Изгард. Эдериус в отчаянии заломил руки:

– Потому что я оказался слишком слаб. Чья-то кисть – кисть какой-то женщины, девушки – вмешалась в мой рисунок. Все мои силы ушли на то, чтобы остановить ее. Она опасна, хоть и неопытна. – Эдериус передернул плечами. – Неизвестно, что бы она могла натворить, если бы я позволил ей продолжать.

– Девушка? Кто она такая? Почему она решила помешать моим планам?

– Ее лицо я уже видел однажды. – Эдериус напрасно старался унять дрожь. – Она была с Райвисом Буранским в ту ночь, когда гонцы напали на него на мосту.

Изгард в бешенстве ударил себя кулаком по ляжке:

– Райвис Буранский! Всюду и всегда этот человек. Всегда я слышу это ненавистное, подлое имя. Кто ему эта девица? Во что он впутался на сей раз?

Эдериус натянул на себя одеяло и забился в угол палатки.

– Она писец, сир. Зеленый новичок. Но она понимает толк в узорах и хотела остановить гонцов.

– Ты уничтожил ее?

– Я пытался.

Изгард сдернул одеяло с писца.

– Слышать не желаю ни о каких попытках. Мертва она или нет?

Эдериус покачал головой. На нем осталась лишь льняная набедренная повязка.

– Вряд ли. Обожжена наверняка, но не мертва.

– Надо ее найти и уничтожить. Ты сказал, что она совсем неопытна. Между тем эта девчонка ухитрилась отвлечь на себя внимание, измотать тебя до того, что ты не сумел выполнить задание. Она – угроза для гонцов, для меня, для Короны. Нельзя позволить ей продолжать. – С каждым словом возбуждение Изгарда нарастало. Образ Венца вновь стоял перед глазами, бился в висках, побуждая к действию. – Ты знаешь, где она теперь?

Чтобы хоть немного согреться, Эдериус подтянул колени к груди.

– Скорей всего в Бей'Зелле. Я не уверен. Я видел только ее лицо и какую-то кухню.

Изгард кивнул:

– Начнем с Бей'Зелла. Я сегодня же ночью пошлю туда гонцов. – Он бросил одеяло Эдериусу. – Прикройся, старик. Я не хочу, чтобы ты простудился насмерть.

– У меня есть кое-какие специальные узоры, сир. Они помогут мне найти девушку. Как только рассветет, я погляжу в книгах.

– Посмотри немедленно, старик, – бросил Изгард, выходя из палатки, – не пройдет и минуты, в лагере будет светлей, чем днем. Я здесь, чтобы воевать, и ни для чего больше. Я не намерен отдыхать, не намерен спать, пока все мои враги не будут повержены. Пока я не объявлю себя властителем Бей'Зелла.

18

Ангелина ехала почти с фанатической осторожностью. Она безумно боялась упасть с лошади и разбиться как хрустальный бокал, вернее, разбить то, что у нее внутри. Герта все время оглядывалась на нее со спины своей старой клячи, и каждый раз Ангелине приходилось напрягать все силы, чтобы не покраснеть как маков цвет. Она впивалась ногтями в бедро, но даже эта крайняя мера не всегда помогала. Последнее время она краснела буквально по всякому поводу, а то и вовсе без повода.

Они направлялись через горы Ворс к границе Рейза и дальше. Изгард вытребовал ее в лагерь. И на следующий же день после получения депеши небольшой отряд – она, Герта, Снежок, дюжина вооруженных слуг и повар – выехал из крепости. Ангелина не ожидала, что все произойдет так быстро, и только сейчас начинала осознавать смысл случившегося.

Она на пути к военному лагерю. Она едет на войну.

При этой мысли Ангелина с неудовольствием наморщила лобик и наклонилась приласкать Снежка.

Снежок сидел в седельной сумке по правую руку хозяйки и был настолько несчастен, насколько может быть никчемный пес. Он поднял на Ангелину большие темные глаза, в недоумении покачал своей безмозглой головкой и пропищал что-то, как угодивший в мышеловку мышонок.

Снежку плохо, очень плохо.

Может, его укачивает? Ангелине захотелось остановиться и приголубить собачку. Официально она считалась главой их маленькой экспедиции, и по первому ее слову все должны были остановиться. Но Ангелина не решалась отдать приказ. Что, если на нее никто не обратит внимание? Или дюжие солдаты, все двенадцать, начнут смеяться при звуке ее голоса? Когда жив был ее милый отец, в таких случаях она просто шла и говорила ему, чего хочет. И через пару секунд он озвучивал ее желания своим сочным раскатистым баритоном. Уж его-то никто не посмел бы проигнорировать, даже сам Изгард.

Ангелине вдруг стало грустно. Она погладила шелковистые ушки песика.

По правде сказать, она чувствовала себя не лучше Снежка. Даже прекрасное синее небо и благоухающий цветами горный воздух не могли утешить ее. А еще Герта, которая тряслась над своей госпожой, как наседка над цыпленком. От этого Ангелина чувствовала себя кругом виноватой маленькой лгуньей, негодной обманщицей, а дорога под копытами лошади казалась ухабистой, как корка на яблочно-ореховом пироге Дэм Фитзил.

Стоило Ангелине представить себе этот пирог с яблоками и фундуком, как ее затошнило. При одной мысли о еде, даже об обожаемой клубнике со сливками, в животе у нее что-то обрывалось. Мало того – раздавалось громкое и неприличное урчанье. И в довершение ко всем несчастьям щеки ее снова залились пунцовой краской.

– Вы хорошо себя чувствуете, госпожа? – окликнула ее Герта. Без обычных булавок и шпилек во рту она выглядела как-то странно и сиротливо, как скрипач без смычка.

– Нормально, Герта. Просто... – Ангелина огляделась вокруг. Она увидела серые утесы с яркими пятнами лужаек, низкорослым кустарником и странными птичками, порхающими над ними, увидела солнце, огромное и желтое и безоблачном небе... – Просто немного жарко. Вот именно. Жарко.

– Что ж, сделаем привал. – Герта обернулась к сопровождающим их мужчинам. – Всем остановиться! Поставить палатки! Ее величество хочет немного отдохнуть в тени. Эй, ты, с шестом, сбегай поищи холодной воды для госпожи. А ты, с сумками, распакуй-ка одну, вытащи самое лучшее одеяло и расстели на земле. Поживее! Не заставляйте госпожу ждать. Ногти потом почистите.

Глядя, как распоряжается Герта, Ангелина испытывала смешанное чувство вины и облегчения. Она восхищалась умением старой Герты заставить слушаться себя; она рада была передохнуть хоть немного, и все-таки все было хуже не придумаешь. Герта заботится о ней, Герта любит ее не меньше, чем Снежок, не меньше, чем любил папочка, а она так гнусно обманула преданную служанку.

Продолжая хмуриться, Ангелина соскользнула с лошади. Ее мутило, не помогало даже теплое тельце Снежка, которого она прижимала к груди. Если бы все дело было в чувстве вины, Ангелина, наверное, совладала бы с собой. Но в глубине души она знала, что причина совсем не в этом.

Она беременна. Все симптомы налицо: постоянный румянец на щеках, дурнота, боль в грудях и задержка месячных. Она беременна, но сказать никому не может. Герта разозлится, что ее провели; Изгард будет в бешенстве, узнав, что она рисковала жизнью будущего ребенка, пустившись в путешествие через горы, да еще верхом. Еще бы, здесь за каждым поворотом ее подстерегает опасность. Все будут сердиться на нее, все.

Ангелина опустила Снежка на землю, присела на камень и принялась наблюдать, как разбивают лагерь. Самое ужасное, что она хотела этого ребенка, очень хотела, гораздо больше, чем казалось ей раньше. При мысли, что ее опрометчивый поступок повредит малышу, у Ангелины сердце разрывалось. Отец так мечтал о внуке. «О здоровом мальчишке, таком же красивом, как моя любимая дочка», – говаривал он. А теперь отца больше нет, и никто не назовет ее своей любимой дочкой.

Она нехорошая. Она солгала Герте, хитростью заставила Изгарда послать за собой. И ради чего? Ей просто захотелось погулять! Ангелина снова огляделась кругом. Серые горы были подернуты дымкой; в теплом воздухе летал и лип к лицу пух одуванчиков; сотни крошечных мошек кружились над головой. Конечно, здесь лучше, чем в крепости Серн, но ведь жить ей предстоит не в горах. Она поселится в военном лагере, полном вооруженных до зубов солдат. За каждым ее шагом будут следить. Изгард такой раздражительный. Стоит ей сделать хоть шаг самостоятельно, осмелиться выйти без спросу, он вскипит, как вода в подвешенном над огнем котелке. И она никому не посмеет признаться, что беременна.

Ангелина вздрогнула, несмотря на жару. Она совсем запуталась.

Как всегда в минуты уныния, она похлопала себя по ноге, подзывая Снежка. Песик сразу же подбежал. Одиночество и независимость – последнее, чего хотелось сейчас никчемной собачонке. Ангелина наклонилась и взяла его на руки. Борясь с подкатившей к горлу тошнотой, она одну руку положила себе на живот, а другую – на шею собаке.

– Мы с тобой совсем одни, Снежок. Только ты и я, – прошептала она.

* * *

– Вот вам, мисс, еще десять серебряных монет, чтобы нанять лошадь – Эмит протянул Тессе второй кошелек. – Здесь несколько лишних крон – на непредвиденные расходы. Кстати, не держите два кошелька в одном месте. И будьте все время начеку, все время.

Хотя с тех пор, как они кончили завтракать, Эмит успел по крайней мере двенадцать раз повторить эти советы, Тесса покорно кивнула. Она взяла кошелек – по весу в нем не десять монет, а по крайней мере в два раза больше – и привязала его к поясу.

Они стояли в тени трехмачтового судна, на котором Тессе предстояло отправиться в Мэйрибейн. Грузчики пробегали мимо них с сундуками, тюками и корзинами и по сходням взбирались на корабль. Лазая по матчам, как обезьяны, перекликались и переругивались матросы. Кричали чайки; скрипело разогретое на утреннем солнце дерево; пассажиры в ожидании посадки группками прогуливались по пристани и возбужденно болтали. Руководил всей этой неразберихой человек в тюрбане. Он стоял наверху, на юте, жевал лакричный корень и раздавал направо-налево отрывистые приказания.

Тессе не верилось, что она и в самом деле уезжает. Всего пять дней назад, лежа в постели с больной головой и обожженными ладонями, она попросила Эмита узнать, как ей лучше добраться до Мэйрибейна. С той минуты события в тихом некогда домике разворачивались с фантастической скоростью. Эмит, хоть и неохотно вначале, принялся выполнять свое обещание. И перевыполнил его. Теперь у Тессы были новые ботинки, перчатки, плащ, платье, ножны для подаренного Райвисом ножа, кожаный пояс и два вещевых мешка – побольше и поменьше, чтобы сложить пожитки. Эмит, по подсказке своей матушки, приобрел даже гребень и ленты для волос. Никто на целом свете не обладал такой памятью на мелочи, такой предусмотрительностью и обстоятельностью, как эта славная старушка.

Восседая на своем стуле, словно на капитанском мостике, матушка Эмита руководила всеми сборами: решала, что надо купить и что заложить для оплаты расходов; готовила съестные припасы в дорогу; упаковывала вещи и придумывала для Тессы правдоподобную историю, объясняющую, почему молодая женщина путешествует в одиночестве. Матушка Эмита была точно вездесущий, не упускающий ни одной детали дух: расписания кораблей, прогнозы погоды, местные обычаи – из всего этого она сплела сложный, но безупречно выверенный узор.

Саму Тессу она вычистила, приукрасила и нарядила до такой степени, что теперь новоявленную путешественницу можно было принять за вполне «респектабельную» особу – конечно, если не приглядываться чересчур внимательно. Матушка Эмита долго распиналась об опасностях, подстерегающих Тессу на корабле. Особенно о возможных встречах с наглыми распутными мужчинами.

– Ты уже в том возрасте, когда полагается быть замужем, – говорила она, затягивая волосы Тессы в узел, как положено почтенной матроне, – поэтому настаивай, чтобы на корабле к тебе все, а в первую очередь капитан, обращались «мадам», а не «мисс».

Тесса потрогала рукой свою новую прическу и улыбнулась. Прощание далось ей нелегко. Совсем нелегко. Матушка Эмита почти что встала со стула и обняла Тессу так крепко, что казалось, вот-вот раздавит. Правда, не успела Тесса закрыть за собой дверь, а старушка уже достала свой ножик и принялась чистить очередную партию овощей. Что бы ни случилось днем, вечером должен быть подан ужин.

Тесса проглотила застрявший в горле комок и обернулась к Эмиту. Он опустился на колени рядом с вещами и затягивал потуже веревку на мешке, чтобы ничего, не дай Бог, не выпало.

– Все на борт! Приказ капитана: все на борт! – Человек в тюрбане выплюнул лакричный корень. – Отправление через четверть часа. Все на борт!

Пассажиры заспешили к сходням. У всех в руках были мешки и сумки. Многие на веревках, точно на буксире, тащили за собой сундуки. Тесса насчитала не меньше двенадцати человек – мужчин и женщин. А ведь матушка Эмита уверяла, что «Бурав» главным образом торговое судно, перевозящее грузы из Бей'Зелла в Килгрим.

– Все на борт! – еще раз крикнул человек в тюрбане и в упор посмотрел на Тессу. – Все на борт!

– Вот, мисс, держите ваши вещи. – Эмит протянул Тессе мешок. Среди суетливой толпы он казался меньше ростом, чем в своей кухоньке, и каким-то потерянным.

Тесса тоже чувствовала себя маленькой и осиротевшей. Она заглянула в темно-синие глаза Эмита, и глаза у нее защипало. Всю жизнь она обожала путешествия, ни с чем не сравнимое дорожное возбуждение; ей нравилось ехать – все равно куда, главное – в какое-то неизвестное еще, новое место. И вот она стоит здесь, освободившись наконец из заточения в кухне матушки Эмита. Ее ждет увлекательное путешествие на неведомый таинственный остров Мэйрибейн, а хочется лишь одного – вернуться домой вместе с Эмитом.

Ей не хотелось уезжать. Впервые в жизни не хотелось никуда ехать.

Тесса вздохнула, раздумывая, как лучше проститься с Эмитом, не обнять ли его. Наверное, не стоит. Это только смутит его.

– Берегите матушку, пока меня не будет.

Эмит с неожиданным интересом уставился на собственный рукав:

– Конечно, конечно. Если бы не она, я...

– Я знаю. Вы бы не отпустили меня одну. – Тесса попыталась улыбнуться, но получилась лишь кривая усмешка.

– Все на борт! Все на борт!

– Вам и правда пора, мисс. Главное, не теряйте бдительности. Не разговаривайте с незнакомыми и старайтесь держаться рядом с другими женщинами.

Тессу тоже заинтересовал рукав Эмита.

– Я ничего не забуду из ваших советов. Ничего.

Рукав вдруг поднялся, и рука Эмита легла на руку Тессы.

– Ступайте, мисс. Да хранят вас все четыре божества, да возвратят они вас в наши объятия живой и здоровой.

Тесса в свою очередь похлопала Эмита по руке. Новые, незнакомые ощущения захлестывали ее. Впервые в жизни ей было по-настоящему страшно, впервые не хотелось никуда ехать.

– Последнее предупреждение! Все на борт!

Тесса взвалила мешок на плечо и посмотрела прямо в лицо Эмиту. Она добилась своего – взгляды их наконец встретились, но потом он поспешно отвел глаза, отвернулся и зашагал прочь. Путешествие началось.

Тесса вступила на сходни. Солнце пекло ей в спину; после семи недель в кухне матушки Эмита от шума, говора людей, запахов у нее голова пошла кругом. Тесса ощущала себя личинкой, только что вылупившейся из кокона. Забавно, за время своего заточения она успела забыть, где находится. Только сейчас она вспомнила, что попала в странный мир, населенный странными людьми, и дом ее так далеко, что и вообразить невозможно.

Тесса машинально потянулась к ленте на шее, чтобы пощупать спрятанное за корсажем кольцо. Она совсем забыла, что может пользоваться только левой рукой, а забинтованную правую лучше не трогать. Лицо ее перекосилось от боли. Тесса нарочно надавила обожженной ладонью на шипы кольца. Как ни странно, это помогло.

– Сюда, мисс, – окликнул ее молодой, но щербатый уже парень. Он протянул ей руку и втащил на палубу. – Помочь вам донести мешок?

Помня советы Эмита, Тесса решительно покачала головой:

– Не стоит. Он не тяжелый. Я сама справлюсь. Кстати, я не мисс, а мадам.

Тесса немного воспряла духом. Уже пять дней она не спала как следует. Волдыри на обожженных ладонях прорвались, болячки гноились и кровоточили. От боли она ночи напролет ворочалась под одеялом. Но даже если удавалось заснуть, это все равно не был полноценный спокойный сон. Он не приносил отдохновения. Чудовища с золотистыми глазами выползали из темных углов, надвигались на нее...

Щербатый тип посторонился, и Тесса ступила на борт корабля. «Бурав» слегка покачивался на воде, напоминая Тессе, что она не на суше. Она протиснулась мимо стайки хихикающих ребятишек и женщины в шляпе с вуалью, едва доходящей до бровей, и подошла к перилам. Правой рукой она придерживала мешок, а левую держала под плащом на рукоятке подаренного Райвисом ножа.

Эмита она увидела сразу. Среди суетящихся, распаренных людей он был как островок спокойствия и аккуратности. Сегодня он оделся особенно тщательно. Тесса пожалела, что не может сказать Эмиту, как хорошо он выглядит, не может похвалить его винного цвета жилет. Перегнувшись через перила, она замахала руками, стараясь привлечь внимание Эмита.

Не стоило утруждать себя. Эмит тут же ответил: он ни на секунду не выпускал ее из виду. От одного взгляда на поднятое к ней лицо, такое знакомое и милое, у Тессы снова защипало глаза.

«Бурав» резко накренился.

– Поднять якоря! – закричал человек в тюрбане. Широко расставив босые ноги, он по-прежнему стоял на юте и руководил отплытием корабля.

Матросы забегали, засуетились. Они проворно перебегали с юта на средние палубы, с носа на корму. С зажатыми в зубах ножами, перекинутыми через плечи канатами, подвешенными к поясам металлическими плошками с воском и клеем, они сновали между пассажирами, как танцоры среди статуй. А наверху, над головами гнулись и скрипели мачты, плескались на ветру паруса.