Текст книги "Поиск источника: настойчивость на пути художника"

Упадок духа

Нет ничего дороже в этом мире, нежели истинная дружба.

Св. Фома Аквинский

Мы, художники, редко бываем довольны собой. Мы почти никогда не думаем: «Это лучше всего», – хотя, возможно, «это» и впрямь лучше. Все время нужно быть начеку, дабы не скатиться в недовольство или заурядную апатию. Приходится призвать всю свою отвагу, чтобы поверить, что с течением времени мы становимся лучше, а не сползаем вниз по склону. А чтобы удержаться на этом склоне, нужны две вещи: энергия и решимость, и их мы можем поискать во внешнем мире. Романист Тим Фаррингтон говорит, что работать изо дня в день – все равно что «толкать в гору камень». И он прав – у многих художников практически всегда бывает именно так.

Очень часто наши дни проходят под флагом упорства, а не таланта. Вооружившись поддержкой друзей, мы держимся из последних сил, подаем очередную заявку, стучимся в дверь очередной галереи. Уильям Кеннеди предлагал свой роман «Железный бурьян» в разные издательства 50 раз, прежде чем добился успеха, – после чего его книга получила Национальную книжную премию!

Упадок духа – личный ад большинства художников, и об этом мы предпочитаем не говорить. Так, сейчас я переживаю упадок духа сразу по двум причинам. Первая связана с «Авалоном» – мюзиклом, над которым я работала семь лет. Он в подвешенном состоянии – говоря словами моего менеджера, вызывает «осторожный интерес», однако не привлекает заинтересованных лиц. Вторая причина – роман, который уже давно «вот-вот купят». Жить в состоянии «вот-вот» нелегко. Сколько еще раз мне предстоит услышать, что «редакторам книга очень понравилась, но отдел продаж и маркетинга зарубил проект»? Что толку уговаривать себя – «зато редакторам очень понравилось»? Если мне не сказали «да», значит, я осталась с «нет». А с «нет» жить трудно. Я стараюсь научиться этому искусству. Каждый день читаю стихи Эрнеста Холмса. Молюсь, чтобы Бог избавил меня от цинизма. Молюсь, чтобы сердце мое не ожесточилось.

Быть может, завтра «Авалон» обретет своего продюсера. Быть может, завтра роман уйдет в печать. А сегодня моя задача – верить, вести себя так, будто все уже произошло, писать, как бы трудно ни было, сохранять оптимизм и не поддаваться унынию, продолжать двигаться дальше. Для этого мне нужна помощь. И я научилась о ней просить.

«Есть новости?» – спрашивает Ларри Лонерган, когда я ему звоню. Я настроена пессимистично, но он упорно твердит, что хорошие новости еще впереди. Он верит, что роман купят, а «Авалон» найдет исполнителя. В дни, когда от моей веры ничего не остается, я буквально выезжаю на убежденности Ларри. Прикоснувшись к его вере, обретаю собственную. Я не бросаю работу. Я упорно тружусь. Надо двигаться дальше – значит, будем двигаться.

Дело к вечеру. Я только что поговорила с подругой – той самой писательницей, переживающей сложный период. Она отчиталась, что написала целую страницу, и работа над синопсисом движется. «Спасибо тебе большое, – сказала она. – Я смогла писать, потому что знала – вечером мы с тобой поговорим».

Кто видит нужду и ждет, пока попросят о помощи, так же немилосерден, как если бы отказался помочь.

Данте Алигьери

«Я тоже сегодня поработала, – отвечаю я. – И еще, может быть, мне удастся спасти кое-что из тех двухсот страниц, что я выбросила. Это было бы просто чудом». Мы смеемся. Потому что истинное чудо – это облегчение, которое один художник испытывает, делясь с другим. Мы – два писателя в одной лодке.

Волшебная лоза

Чтобы выполнить это упражнение, придется походить и даже побегать. Отправляйтесь в местный книжный магазин или пробегитесь по интернет-магазинам Barnes and Noble или amazon.com. Поищите биографию или автобиографию, посвященную жизни какого-либо художника. Вам нужна книга, в которой речь пойдет об опыте, силе и надежде, чтобы из первых рук узнать, как мастер переживал разочарования. Вообще, полезно знать, что тяжелые времена бывали даже у великих и что вы с вашей черной полосой угодили в неплохую компанию.

Когда я пишу мюзиклы, ищу опору в книгах о Роджерсе и Хаммерстайне – людях, которые добились величайшего успеха, однако успех этот пришел к ним далеко не сразу. Роджерс однажды потерпел такой крах, что почти бросил музыкальный бизнес, вознамерившись стать продавцом белья. После первых успехов, достигнутых в сотрудничестве с Джеромом Керном, но до побед совместно с Роджерсом, Хаммерстайна больше десяти лет кряду преследовали крайние разочарования. Порой, когда я испытываю особую горечь и отчаяние, открываю книгу и спрашиваю себя: «Что сказал бы Оскар Хаммерстайн?» А потом прислушиваюсь к тем наставлениям, которые приходят ко мне через книгу. Зарождающиеся при этом мудрые мысли очень часто словно бы и мне не принадлежат, и не придуманы мной. Книга всегда твердит, чтобы я не сдавалась.

Возьмите ручку. Пронумеруйте строки с первой по пятую и выберите пятерых наставников из числа уже покинувших этот мир. Выберите одного и попросите его о любой помощи и совете, которые он мог бы дать вам именно сейчас. Посидите в тишине и прислушайтесь к тому, что услышите. Запишите услышанное. Очень может быть, что мудрая мысль, которая вас осенит, покажется вам чем-то пришедшим извне.

Нет безотраднее пустыни, чем жизнь без друзей; дружба умножает блага и облегчает беды; отрада души, она – единственное лекарство от враждебной судьбы.

Бальтасар Грасиан

Быть как все

Весна подмигнула нам и снова спряталась. Сегодня холодно, сыро, серо. В парке стало гораздо меньше гуляющих. Толпы на улицах тоже поредели – словно люди предпочитают сидеть дома и заниматься своими делами. Что до меня, то по плану нынче обычный рабочий день. Позвонила подруга-писательница и сказала, что сегодня будет работать, но меньше обычного. Мы постоянно перезваниваемся, и мне это начинает нравиться. Благодаря этим звонкам дневные труды кажутся не такими неподъемными – мы словно разделяем ношу друг с другом.

Эго коварно нашептывает, что мы, художники, всегда должны быть особенными, не такими как все. Эго любит стоять особняком. Ему нравится смотреть на всех вокруг сверху вниз. Но подобная самоизоляция губительна. Она похожа на прикосновение Мидаса[10]10
  Мидас – фригийский царь. Согласно мифу, получил от Диониса дар превращать в золото все, к чему прикасался.


[Закрыть], только наоборот, потому что вечно превращает золото в трудности. Если мы, допустим, чего-то боимся – как любой человек, эго превратит это в «страхи творческой натуры» и выдаст за нечто особенное, совладать с чем мы сможем только и исключительно с помощью специалиста, причем дорогостоящего.

Я знаю то, что стоит свеч: работа, дружба и беседа.

Руперт Брук

Если нас терзает простой и заурядный страх, значит, у проблемы есть решение. На протяжении тысяч лет страхи были верными спутниками рода человеческого, и мы прекрасно научились с ними справляться – молиться об избавлении от них, проговаривать их, проживать и все равно делать то, что необходимо. А вот «страхи творческой натуры» – о, это, наверное, куда хуже и заразнее, и простые решения тут не работают – хотя на самом деле работают и начинают работать ровно в тот миг, когда мы преисполняемся смирения и пробуем простые решения.

Смирение – вот единственное, на что мы, художники, можем надеяться. Когда вместо того чтобы встать особняком от всех, мы решаем признать свою человеческую природу, сразу же становится легче. Если перестаем называть творческий ступор творческим ступором и говорим просто «внутреннее сопротивление» или «прокрастинация», то окружающий мир внезапно теряет изысканную сложность.

К числу худшего, что мы как художники можем с собой сотворить, относится вера в то, что наша работа – особенная и не похожа ни на какую другую. Вероятность того, что работа будет продуктивна и приятна, прямо пропорциональна тому, насколько наш день будет похож на день любого другого человека. Выбор есть всегда. Мы можем поддаться внутреннему сопротивлению – у меня творческий ступор! – или просто сказать: «Работать сегодня не хочется, но я далеко не один такой на свете, это уж точно».

Признавая себя частью человечества, мы выбираем верный путь. Но стоит противопоставить себя остальным – и приходят неприятности. При мысли, что мы, художники, совсем не такие, как обычные люди, приходят ощущения обездоленности и безнадежности. Когда же мы понимаем, что, пожалуй, имеем дело со всеми теми же трудностями, что и окружающие, на горизонте начинает маячить решение. Заключается оно в том, чтобы быть частицей человечества. А желание стоять особняком лишь порождает проблемы.

Если человек может написать книгу, прочесть проповедь или изготовить мышеловку лучше, чем сосед, то пусть даже он построит свой дом в лесу – мир проторит дорогу к его двери.

Ральф Эмерсон

Вместо того чтобы говорить: «Как трудно начать новый роман!» – можно в полном согласии с большинством сказать: «Как трудно начинать любой новый проект». «Как бы мне успеть дописать этот портрет к сроку?» превращается в «Как бы мне успеть выполнить работу к сроку?» Сочиняете ли вы романы, пишете ли портреты – все это совершенно не важно, важнее думать просто и по-человечески: «Не знаю, уложусь ли я в сроки на этот раз». Этот страх известен любому, кто что-то делает. И это нормально.

«Мне трудно начать, пожалуйста, помолись за меня», – просим мы друзей, и внутреннее сопротивление превращается из огромного препятствия в решаемую задачу.

«Мой критик как с цепи сорвался, пожалуйста, помолись, чтобы он хоть на время умолк», – просим мы, и критик лишается своего почти божественного могущества, превращаясь просто в помеху на пути.

Если рабочий процесс идет так, что мы способны рассказать о нем «нормальным» друзьям, – значит, мы на пути к исцелению. Пусть творческий ступор знаком не всем, но с внутренним сопротивлением сталкивался каждый. Когда мы перестаем разыгрывать из себя не такого как все, «художника», становимся способны принять заурядные традиционные решения, которые друзья могут предложить нам в изобилии. Надо лишь попросить о помощи.

Нет на свете такого человека, который ничего не откладывал бы на потом. Многие придумывают целые стратегии для борьбы с прокрастинацией. Мы вдруг понимаем, что можем воспользоваться поддержкой окружающих. Чтобы нас поняли, вовсе не нужно искать такого же писателя. «Я знаю, что надо, но никак не могу себя заставить» – эти слова знакомы любому. И вдруг оказывается, что начать новый роман – совершенно заурядное дело, ничуть не более величественное, нежели, к примеру, уборка в кладовке. Постарайтесь в это поверить, и почувствуете себя лучше. А поверить может каждый, особенно если в этом слегка помогут друзья.

«Поработай полчаса, а потом позвони и скажи, что ты начал», – скажет подруга, которая целыми днями редактирует нудные юридические документы и кое-что понимает в прокрастинации.

«Пообещай себе награду или какое-нибудь удовольствие, – предложит друг. – Сначала работа, потом удовольствие. Я всегда сначала приберу в ванной, а потом позволяю себе полчасика почитать таблоиды».

Дружба – это постоянное и сильное стремление двух людей увеличивать благополучие и счастье друг друга.

Юстас Баджелл

«Возьми лист бумаги и запиши все, что тебя сердит или не нравится в этом проекте, – вмешается еще одна подруга. – Когда начальник дал мне невыполнимое задание, этот метод очень помог». И внезапно мы оказываемся на пути к исцелению. Наша творческая дилемма превратилась в обычную человеческую проблему.

Все наделены творческими способностями. Чем глубже мы осознаем и чем быстрее примем этот факт, тем более естественно будет выглядеть наше творческое начало. Если творить «нормально», значит, об этом можно поговорить с кем угодно. Если об этом можно поговорить с кем угодно, значит, вокруг множество людей, которые помогут в момент упадка духа. И друзья нас поймут.

Мысль о том, что творческая деятельность ничем не отличается от любой другой работы, не по вкусу нашему эго. Оно, эго, предпочитает загадочные и велеречивые заявления типа «для того чтобы творить, необходимо вдохновение». Чушь! Любой честный художник скажет, что в творчестве вдохновение чаще бывает не причиной, а побочным продуктом.

Мы можем не ощущать ни капли вдохновения, но все равно начинаем работу, и этот первый шаг каким-то образом открывает шлюз, из которого льется поток идей. Задним числом мы называем эти идеи вдохновением, но при возникновении они выглядят куда более обыденно. Одно влечет за собой другое, за другим следует третье, и не успели мы толком понять, что это и есть вдохновение, как наступает пора отдохновения – конец рабочего дня. И единственным вдохновенным моментом этого дня было самое начало, когда мы решили действовать в соответствии со слоганом Nike – Just do it («Просто сделай это»).

За окном кабинета серые сумерки сгущаются в непроглядную черноту. Подступает ночь. Сегодня не было красочного заката, последнего привета дня. Просто был еще один день, и он прошел, работа сделана, и это тоже хорошо. Короткий звонок подруге-писательнице – она тоже поработала вполне плодотворно. Вечером она отправится на собрание группы писателей не с пустыми руками. Приятно набросать еще несколько страниц синопсиса, сделав еще шаг вперед. «Как я рада, что работаю», – смеется она. Как приятно быть трудягой среди трудяг, другом среди друзей. А завтра нас снова ждет письменный стол.

Не сознавая на себе маски, мы держим особое лицо для каждого из друзей.

Оливер Холмс

Волшебная лоза

Вам вновь предстоит поработать со списком друзей, способных поддержать. Однако на сей раз построим работу несколько иначе. Выберите из списка одного человека и позвоните ему, но не затем, чтобы пожаловаться на проблемы в творчестве. Попросите в подробностях рассказать о его повседневной жизни. Это упражнение предназначено для выхода из кризиса и может оказаться весьма полезным. Еще Генри Миллер советовал молодым художникам больше интересоваться людьми. Сейчас вы растите в себе именно этот интерес. Скажите другу: «Я по тебе скучал и понял, что хочу побольше узнать, как у тебя идут дела».

Слушая друзей и говоря с ними, мы твердо стоим на земле. Чем больше мы знаем о том, к чему они стремятся, тем острее ощущаем, что, невзирая на определенное одиночество, характерное при творческом процессе, мы живем среди людей. Мы можем подумать: «Я сейчас пишу, а Эд сидит у себя в юридической компании, а Соня ездит по клиентам. Либби сейчас кормит лошадей, а Ларри отправился на ежедневную пробежку». Зная, как выстроен день у наших друзей, чувствуем сопричастность даже в те минуты, когда сидим за столом или стоим у мольберта. Суть в том, что тема искусства – люди и их состояния, и чтобы наше искусство исполнилось жизненных сил, жизнь должна быть богата опытом и наблюдениями.

Размеренность

Вот уже месяц мы с одной молодой писательницей заняты тем, что адаптируем один из моих романов к экранизации. Каждый день созваниваемся и записываем результаты часовой работы. Мало-помалу мы избавляемся от проблем и прорабатываем решения. В настоящее время работаем уже над третьей версией, и с каждым разом будущий фильм проступает все четче. На самом деле, чтобы улучшить фильм, вовсе не требуется ничего особенного – только время и тщательность. Нет ничего проще. Нет ничего благодарнее. И все равно каждый день, когда наступает время для разговора, ужасно хочется просто позвонить и поболтать ни о чем. Мы смеемся над внутренним сопротивлением, но от этого не легче заставить себя работать. Эго не любит, когда его заставляют следить за временем и трудиться по графику. Эго любит таинственность и дешевые эффекты.

Эго очень старается избегать мысли, что величайший секрет творчества заключается попросту в том, чтобы творить. Эго хочет, чтобы перед творческим процессом мы как минимум настроились. Но любой занятый работой художник скажет, что ждать настроя – чаще всего означает впустую терять время. Мы «женаты» на своем творчестве, и как первое же ласковое прикосновение может пробудить у давно женатых людей интерес друг к другу, так и первого же подхода к работе может быть достаточно, чтобы проснулся к ней аппетит. Иными словами, настрой чаще не порождает действие, а следует за ним.

Я считаю театр делом серьезным – он делает или должен делать человека более человечным, а значит, менее одиноким.

Артур Миллер

А эго хочет, чтобы все было наоборот!

Эго вовсе не в восторге от мысли о существовании высшего разума, который проявляется во всем, что нас окружает, и доступен каждому. О нет, говорит эго, запас творческой энергии не бесконечен. Мы подключаемся – или не подключаемся – единственно к собственному творческому потенциалу, и молиться о его увеличении бессмысленно, ибо его размер предопределен заранее. Да и вообще, кто в здравом уме верит, что Богу интересно наше творчество? Так эго принижает и обесценивает реальный духовный опыт бесчисленного множества творцов.

Но художник знает: когда мы делаем лучшее, на что способны, возникает ощущение, будто нами руководит нечто большее, нежели мы сами. Мы – трубопровод, канал, и текущая по этому каналу энергия превосходит наши ограниченные ресурсы. По сути, мы подключены к бесконечному потоку творческих идей, которые приходят через нас, но нашими их назвать нельзя. Эго не одобряет саму мысль об этом. Что же, выходит, можно попросить о приросте творческой энергии? Да. Значит, можно рассчитывать на то, что приток творческого начала станет больше? Да. И что, мы все обладаем творческим началом и можем его увеличить? Да.

Те из мыслителей, кто не верит в богов, зачастую утверждают, что им достаточно будет любви к людям; быть может, так оно и получилось бы, если бы только они и впрямь любили людей.

Гилберт Честертон

Эго не в восторге от таких идей. Они слишком демократичны, слишком эгалитарны[11]11
  В утилитарном смысле эгалитарность означает равенство.


[Закрыть] – ему их не переварить. Эго любит не товарищество, а конкуренцию. В своем воображении оно рисует небольшое племя «настоящих» художников – «особенных» и «не таких как все». Прислушиваться к этим идеям опасно – можно вылететь на обочину. Творчеством заниматься будет труднее, потому что нам и так нелегко – мы заняты, мы делаем из себя художников. Мы начинаем думать не «что я делаю», а «как я это делаю». Внимание переключается от процесса к продукту – и мы начинаем творить не столько свое дело, сколько самих себя. «Ах, похож ли я на художника?» – задумываемся мы.

Эго нравится держать нас в неведении. Эго любит неуверенность, потому что там, где есть неуверенность, могут произрастать обсессии[12]12
  Обсессия – навязчивые состояния, представляющие собой непроизвольные мысли, нежелательные идеи или представления, которые возникают время от времени.


[Закрыть], в особенности – эгоцентризм, любимая игрушка эго. Оно не хочет, чтобы мы были художниками; ему надо, чтобы мы думали о том, как быть художниками. Эго не хочет, чтобы главным для нас в конце концов оставалось само искусство.

Если мы согласимся, что творческое начало есть в каждом, тогда быть творческим человеком станет нормально. А если быть творческим человеком нормально, тогда можно надеяться, что наши друзья – не только официально творческие, но и все вообще, – подбодрят и поддержат нас в этом стремлении.

Избавляясь от мифов о творческом начале, мы изгоняем множество демонов. Нам не нужен демон, который заставляет нас чувствовать себя не такими как все, особенными, одинокими и в противопоставлении всем. Если творческое начало есть у всех, значит, его можно отыскать в сердцах друзей и близких – то есть именно там, где мы стремимся его найти. Я написала первый роман в спальне на втором этаже родительского дома. Родители лежали в больнице, я была на хозяйстве и заботилась о сестрах и братьях, а в те часы, когда младшие могли обойтись без меня, писала роман.

«Пойду побуду наверху» звучало для нас так же привычно, как «пойду в подвал, запущу стиральную машину». Работа над романом была такой же обязанностью, как все остальное, только я сама ее себе назначила. Я готовила обеды, стирала, помогала младшим с домашней работой и писала книгу. Нельзя было пропускать стирку, нельзя было не мыть посуду, и не писать тоже было нельзя. Нужно было писать регулярно, определенными порциями.

Трудности – это послания.

Шакти Гавэйн

Когда работа над книгой стала для меня не чем-то особенным, а частью обычной жизни, это оказалось очень удобно. Писательская жизнь стала «размеренной», хотя тогда я ее так не называла. «Размеренная» – значит, без перегибов. В 1978 году, когда я в буквальном смысле слова зажила размеренной и трезвой жизнью, избавившись от зависимости, одной из первых вещей, которую помогли наладить новые друзья, была эмоциональная размеренность в работе. Они сказали, что работать надо ежедневно, а работу делить на выполнимые кусочки. «Живи текущим днем» и «Ешь слона по кусочкам» – вот мои тогдашние девизы, которые вполне можно применить и к писательскому ремеслу. Я страстно стремилась исцелиться и зажить размеренной жизнью – и потому последовала этим советам.

Я научилась писать каждый день, думая только об этом дне и об этой странице. Я научилась реалистично планировать работу – для меня это три страницы в день, – и когда норма была выполнена, считала свой рабочий день законченным. Мне посоветовали повесить у письменного стола табличку с надписью: «О’кей, Бог, ты позаботься о качестве, а я – о количестве». Табличка должна была удерживать меня, не давая скатиться в отрицательные эмоции. Меня научили, что эмоциональная работа «запоем» никому не нужна. Работа должна идти размеренно. Эго лучше держать от нее подальше.

Когда я писала пьесу, также установила норму: три страницы сценария в день. Если роман, то те же три страницы прозы в день. Когда занялась нон-фикшн, трехстраничная формула пригодилась и там. Три страницы – это довольно много, чтобы почувствовать, что я потрудилась, но довольно мало, чтобы оставалось время на что-то еще – сходить, например, в гости к друзьям или посмотреть кино.

Я не давала работе завладеть всей моей жизнью целиком, и потому работа не мешала мне жить. Работа – это три страницы в день. Если я напишу эти три страницы с утра, то весь остаток дня могу заниматься любыми другими делами и заботами, не чувствуя вины.

Говоря правду, женщина создает вокруг вероятность появления новой правды.

Адриенна Рич

В первые годы взвешенной работы я научилась делать «бутербродные» звонки – сначала «Я сажусь писать», а потом – «На сегодня норму сделала». Обращалась я со своими обязательствами отнюдь не только к другим писателям. Иногда звонила актеру, певцу или просто другу нехудожнику. В работе мне помогали друзья всех мастей. В работе не было ничего сверхъестественного. Просто еще одна ежедневная обязанность. Я садилась за пишущую машинку так же, как моя подруга Джеки шла на работу в свой магазин одежды. Я выводила себя на чистую воду. Игнорировала собственное внутреннее сопротивление. Писала свои три страницы. А когда они были написаны, откладывала их в сторону вместе с ролью напряженного писателя. Остаток дня я была любовницей, матерью, сестрой – кем угодно, но только не художником.

Высвободившись из-под груза всей личности разом, я стала работать более легко. Писать получалось легче, я уже не так мучилась и не надувалась от собственной важности. Я перестала быть писательницей и стала женщиной, которая пишет. Самоощущение себя как писателя перестало меня душить, и я обнаружила массу идентичностей, которые гораздо легче выносились. У меня появилось больше друзей. Я могла подружиться с юристом и воспитательницей из детского сада. С художницей и домохозяйкой. Не нужно было быть художником, чтобы стать моим другом. И мне не нужно было вести себя как художнице, чтобы подружиться. Нас объединяло одно – принадлежность к роду человеческому, и этой отличительной черты было вполне достаточно.

Мне и сейчас ее достаточно. Я осталась художником, но постарела, и сегодня все чаще приходится бороться с соблазном рисоваться, подчеркивая, что я настоящий художник. Обладая изрядным послужным списком, я должна изо всех сил стараться не воспринимать себя слишком серьезно. Правила творчества у меня прежние, и, когда я их придерживаюсь, работа идет ровно и уверенно. Три страницы в день. Не спеши, ешь слона по кусочкам. Сделал дело – гуляй смело.

Работая по шажку и живя сегодняшним днем, я написала 20 книг, а теперь еще и немало музыкальных произведений, пьес и сценариев. И все это – в полном соответствии с методом поедания слонов по кусочкам. Я стараюсь быть трубопроводом, каналом. Я стараюсь раствориться в процессе творчества, не тревожась, успешно ли трудится мое «я». Каждый день я три страницы кряду «слушаю» и записываю «услышанное». Можно, пожалуй, сказать, что мои достижения вовсе не мои. Своей плодовитостью я обязана совместным трудам. Я – образец этих трудов, которому могут подражать молодые художники. Я «прихожу» на работу. Они могут делать то же самое.

Полюби этот миг, и его энергия не будет знать границ.

Корита Кент

«Есть! Закончили!» – воскликнула сегодня молодая писательница, с которой мы работали. Да, мы действительно закончили еще один вариант. Наш фильм начал воплощаться в словах. Герои ведут себя как герои. Сцены разворачиваются, как положено сценам. Это восхитительно – до того восхитительно, что меня так и подмывает с головой уйти в работу. К счастью, я не так глупа. Я уезжаю в Париж и пробуду там восемь дней, а моя коллега пока напишет некоторые пропущенные сцены. Потом я вернусь, и мы снова будем писать вместе, понемногу, по чуть-чуть. Un peu, как говорят в Париже – то есть, кажется, говорят, если я хоть что-то еще помню из моего университетского французского.

Она стала для меня островом света, радости, мудрости, и на острове этом я в любое время могла вершить свои открытия и проживать страдания и надежды и всегда бывала радушно принята.

Мэй Сартон

Волшебная лоза

Чаще всего мы добиваемся слишком малого, потому что хотим сделать слишком много. Цепенея перед высящейся впереди неподъемной задачей, замираем на месте. Мы еще не начали работу, но уже побеждены. Вот и не начинаем. К примеру, мы хотим написать роман, но считаем, что на это уйдет куча времени, которого у нас просто нет. «Я бы не прочь, – говорим мы, – но…» Но любое творческое начинание удается лишь тогда, когда его разбивают на небольшие ежедневные порции работы.

Ну в самом деле – роман пишется по странице. Установите ежедневную норму в три страницы, и вы получите 90 страниц в месяц, 180 – за два месяца, 270 – за три, а через каких-нибудь четыре месяца у вас будет уже целых 360 страниц – это уже вполне тянет на скромных размеров роман.

Опираться в работе на некую посильную норму может не только писатель. Чтобы научиться играть на пианино, нужно каких-то 20–30 минут в день. Те же полчаса можно провести у мольберта. Или у балетного станка. Да, мы любим свое искусство, мы даже жаждем им заняться, но вовсе незачем тратить на него прорву времени. На самом деле нужно лишь желание потрудиться столько времени, сколько у нас есть.

Возьмите ручку. Ответьте на вопросы. Каким видом искусства вы занялись бы, если бы опирались на принцип «есть слона по кусочкам»? На какой вид искусства вам, по вашему мнению, вечно не хватает времени? Правда не хватает? В какое время дня можете выделить 20 минут на творчество? Как вы убиваете время – смотрите телевизор? Говорите по телефону? А можете не смотреть или не говорить?

Какова ваша цель в творчестве, сколько вы можете работать ради ее достижения каждый день, если оцените свои возможности здраво? А еще меньше – можно? Сколько можете работать в день, не напрягаясь? Вот это и будет вашей разумной нормой.