Текст книги "Говардс-Энд"

– В самом деле? Из-за его сенной лихорадки?

– Мы решили построить себе дом в Суссексе, и часть мебели – моя часть – в скором времени отправится туда.

Маргарет внимательно посмотрела на мисс Эйвери, пытаясь понять, насколько глубоко та погружена в свои фантазии. Но перед ней стояла не бессвязно бормочущая старуха. Морщинки делали лицо женщины хитроватым и веселым. Казалось, ей было присуще язвительное остроумие, а также неподдельное, но скромное благородство.

– Вы думаете, что не переедете сюда жить, миссис Уилкокс, но вы ошибаетесь.

– Будет видно, – улыбнувшись, сказала Маргарет. – Пока у нас нет такого намерения. Оказалось, что нам нужен более просторный дом. Обстоятельства сложились так, что нам придется устраивать большие приемы. Конечно, когда-нибудь… никогда ведь не знаешь, как все обернется, правда?

– Когда-нибудь! – повторила мисс Эйвери. – Вот те на! Нечего и говорить про когда-нибудь. Вы уже сейчас здесь живете.

– Разве?

– По-моему, вы живете здесь последние десять минут.

Последние слова были бессмысленны, но Маргарет поднялась из кресла со странным ощущением предательства. Она чувствовала, что подспудно мисс Эйвери осуждает Генри. Они пошли в столовую, где на шифоньерку ее матери лились солнечные лучи, а потом наверх, где множество старых богов выглядывали из новой ниши. Удивительно, но мебель оказалась как будто специально подобрана. В центральной комнате – над холлом, там, где четыре года назад спала Хелен, – мисс Эйвери установила старую плетеную кроватку Тибби.

– Детская, – пояснила она.

Маргарет отвернулась, ничего не ответив.

Наконец они осмотрели все. Кухня и коридор все еще были забиты мебелью и соломой, но, насколько могла судить Маргарет, ни один предмет не был сломан или поцарапан. Какое трогательное проявление оформительской изобретательности! Затем в приятном расположении духа они отправились прогуляться по саду, совсем заросшему после ее последнего посещения. Посыпанная гравием дорожка поросла сорняками, трава вылезла у самых ворот гаража, а альпийские горки Иви превратились в груду камней. Возможно, Иви была в ответе за странное поведение мисс Эйвери, но Маргарет подозревала, что главная причина крылась глубже и что глупое письмо девчонки просто дало волю раздражению, накопившемуся за многие годы.

– Красивый луг, – заметила Маргарет. Это была одна из тех гостиных под открытым небом, которые кроились сотни лет назад из небольших полей. Потому и отмечавшая ее границы живая изгородь спускалась зигзагами с холма под правильными углами, а внизу располагался маленький зеленый чуланчик, нечто вроде туалетной комнатки для коров.

– Да, луг хорош, – сказала мисс Эйвери, – то есть хорош для тех, кто не чихает. – Она злобно хмыкнула. – Как-то раз Чарльз Уилкокс явился к моим парням, когда сено убирали. Стал указывать, что им делать, а чего не делать, – дескать, сейчас он научит их уму-разуму! И тут как раз его прихватило. У него это от отца, как и многое другое. Ни один Уилкокс не сможет выдержать наши поля в июне – я чуть не лопалась от смеха, когда он ухаживал за Рут.

– У моего брата тоже сенная лихорадка, – сказала Маргарет.

– Для них этот дом слишком связан с землей. Поначалу они, конечно, были рады прибрать его к рукам, но Уилкоксы все же лучше, чем ничего. Вы, я вижу, это и сами поняли. – Маргарет засмеялась. – Они не дают дому зачахнуть, согласны? В этом все дело.

– Они не дают зачахнуть Англии – вот мое мнение.

Но ответ мисс Эйвери был Маргарет неприятен:

– Да уж, размножаются как кролики. Смешно. Но я думаю, что тот, кто сотворил наш мир, знает, что ему нужно. Если жена мистера Чарли ждет четвертого, то нам не пристало жаловаться.

– Размножаются, но и работают, – сказала Маргарет, ощутив приглашение ступить на стезю предательства, поддержанное легким ветерком и пением птиц. – Смешно-то смешно, но пока такие люди, как мой муж и его сыновья, управляют этим миром, я полагаю, что мир не будет плох… никогда не будет по-настоящему плох.

– Да, лучше, чем ничего, – повторила мисс Эйвери и повернулась к шершавому вязу.

По дороге на ферму она говорила о своей давней подруге гораздо понятнее, чем раньше. Придя в дом, Маргарет задумалась – достаточно ли хорошо мисс Эйвери различает первую жену мистера Уилкокса и вторую.

– Я не часто встречалась с Рут после смерти ее бабки, но мы всегда относились друг к другу со всем почтением, – рассказывала она. – Это была очень вежливая семья. Старая миссис Говардс никогда ни о ком слова дурного не скажет, никогда не допустит, чтобы кто-то ушел от нее без еды. На их земле не писали: «Посторонним проход воспрещен», – наоборот – будьте любезны, заходите! Миссис Говардс совсем не умела управлять фермой.

– У них не было работников, которые помогали бы по хозяйству? – спросила Маргарет.

– Мало-помалу все работники перевелись.

– И тогда появился мистер Уилкокс, – подсказала Маргарет, которой хотелось, чтобы ее мужу воздали должное.

– Полагаю, что да. Но Рут должна была выйти замуж за… Не хочу своими словами проявлять к вам неуважение, но, по-моему, вам все равно достался бы Уилкокс, независимо от того вышла бы Рут за него первая или нет.

– Так за кого же она должна была выйти?

– За солдата! – воскликнула старушка. – За настоящего солдата.

Маргарет молчала. Такая критика характера Генри была гораздо злее, чем ее собственная. Ей стало неприятно.

– Но теперь все в прошлом, – продолжала мисс Эйвери. – Наступают лучшие времена, хотя вы заставили меня долго ждать. Всего несколько недель, и вечером сквозь живую изгородь я увижу свет. Вы уже заказали уголь?

– Мы не собираемся переезжать, – твердо сказала Маргарет. Она слишком уважала мисс Эйвери, чтобы ей поддакивать. – Нет. Не переезжаем. И никогда не переедем. Все это было ошибкой. Мебель нужно снова запаковать, и, простите, но я кое-что еще должна сделать, поэтому прошу вас отдать мне ключи.

– Конечно, миссис Уилкокс, – сказала мисс Эйвери и с улыбкой сложила свои полномочия.

Обрадовавшись, что ее визит так удачно завершился, и передав привет Мэдж, Маргарет пошла на станцию пешком. Она собиралась зайти на мебельный склад и дать указания, чтобы туда перевезли мебель, но дело это оказалось гораздо более запутанным, чем ей поначалу думалось, так что она решила посоветоваться с Генри. И это было правильно. Генри категорически не желал нанимать местного работника, которого он сам же ранее рекомендовал, и в конце концов предложил ей отвезти всю мебель в Лондон.

Но прежде чем Маргарет взялась за дело, возникли непредвиденные осложнения.

34

Не то чтобы они были совершенно неожиданными. Тетушке Джули нездоровилось всю зиму. Она то и дело простужалась и постоянно боролась с насморком и кашлем. Едва она пообещала своей племяннице «наконец-то привести в порядок свою слабую грудь», как снова простудилась и слегла с тяжелым воспалением легких. Маргарет и Тибби отправились в Суонидж. Хелен послали телеграмму, и родные, в конце концов съехавшиеся в гостеприимный тетушкин дом той весной, делили светлую печаль воспоминаний. В один великолепный день, когда небо казалось фарфорово-голубым, а волны маленького, ничем не примечательного залива покрывали песок едва заметными татуировками, Маргарет торопливо шла по дорожке среди рододендронов, снова ощущая бессмысленность Смерти. Какая-то одна смерть может быть объяснима, но она не проливает света на другую: исследование той, другой, впотьмах и на ощупь, следует начинать сызнова. Проповедники или ученые могут обобщать, но мы-то знаем, что никакое обобщение не годится, когда речь идет о тех, кого мы любим; их ждут не одни небеса и даже не одно забвение. Тетя Джули, не имевшая склонности к трагедии, оставляла эту жизнь с невеселой усмешкой и извинениями, что так долго в ней задержалась. Она была очень слаба и не могла подняться до нужных высот, чтобы осознать то таинство, которое, по всеобщему мнению, вскоре ее ожидало. Она лишь понимала, что совершенно измучилась – измучилась так, как никогда, что с каждым мгновением видит, слышит и чувствует все меньше и что, если ничего не изменится, вскоре и вовсе перестанет чувствовать. Остатки своих сил она тратила на планы: не хочет ли Маргарет предпринять путешествие на пароходе? Понравилось ли Тибби, как поджарили скумбрию? Она беспокоилась по поводу отсутствия Хелен, как и по поводу того, что может стать причиной ее возвращения. Сестры милосердия, казалось, считали ее волнения совершенно естественными, и, пожалуй, такое приближение к Великим Вратам в самом деле было типичным. Но Маргарет смотрела на Смерть без ложной романтики. Что бы ни представляла собою идея Смерти, сам процесс мог оказаться банальным и отвратительным.

– Вот что важно, Маргарет, дорогая. Когда приедет Хелен, съездите в Лалвортскую бухту.

– Хелен не собирается долго оставаться здесь, тетушка Джули. Она написала в телеграмме, что сможет приехать лишь повидать вас. Ей нужно будет вернуться в Германию, как только вам станет лучше.

– Как это странно! А мистер Уилкокс…

– Что, дорогая?

– Он не возражал против твоего отъезда?

Генри даже хотел, чтобы она была рядом с тетушкой, чем проявил исключительное внимание. И Маргарет еще раз это подтвердила.

Миссис Мант не умерла. Независимо от ее собственной воли в дело вступили более могучие силы и остановили ее скольжение вниз. Тетушка вернулась назад – без особенных эмоций, все такой же суетливой, как прежде, – и на четвертый день опасность для жизни полностью миновала.

– Маргарет, вот еще что важно, – продолжила миссис Мант, – найди себе приятельницу для совместных прогулок. Попробуй пригласить мисс Кондер.

– Я уже прогуливалась с мисс Кондер.

– Но она не очень-то интересный человек. Вот если бы с тобой была Хелен!

– У меня есть Тибби, тетушка Джули.

– Но ему ведь приходится учить китайский. А тебе нужна настоящая подруга. Но, право же, как странно ведет себя Хелен.

– Хелен странная. Очень, – согласилась Маргарет.

– Ей не нравится жизнь за границей, но почему тогда она сразу же хочет уехать обратно?

– Я не сомневаюсь, что она переменит решение, когда увидит всех нас. Она девушка крайне неуравновешенная.

Хелен всегда обвиняли в неуравновешенности, но сейчас голос Маргарет дрогнул. В этот раз она была очень задета поведением сестры. Убежать из Англии было, возможно, необдуманным поступком, но то, что она восемь месяцев не показывается дома, означало неразбериху не только в сердце, но и в голове. Хелен была готова приехать к постели тяжело больной, но оставалась глуха к более обыденным призывам. После свидания с тетушкой она вновь удалится в свою призрачную жизнь, скрытую за адресом «до востребования». Хелен сейчас как будто и не существовало: ее письма стали скучными и редкими, ей ничего не хотелось, и ничто не вызывало у нее любопытства. И всему был причиной бедный Генри! Генри, давно прощенный своей женой, все еще оставался злодеем в глазах свояченицы. В этом было что-то болезненное, и Маргарет с тревогой подумала, что могла бы проследить рост этих болезненных настроений у Хелен в течение последних почти четырех лет. Бегство из Онитона, неуравновешенность в покровительстве Бастов, взрыв отчаяния на меловых холмах – все это было связано с Полом, ничем не примечательным юношей, чьи губы на какую-то секунду коснулись губ ее сестры. Маргарет и миссис Уилкокс тогда боялись, что они могут поцеловаться еще раз. Глупо: опасность крылась в реакции. Жизнь Хелен разъедала ее реакция на то, как повели себя Уилкоксы, и это чуть не свело девушку с ума. В двадцать пять у нее уже появилась идея фикс. Что же будет в старости?

Чем больше Маргарет задумывалась, тем больше тревожилась. Несколько месяцев она гнала от себя эти беспокойные мысли, но теперь проблема стала слишком серьезной, чтобы можно было ею пренебречь. В поведении Хелен явно ощущался налет сумасшествия. Почему все ее поступки определяются несчастным происшествием, которое могло случиться с любым молодым человеком или девушкой? Может ли человеческая природа меняться из-за таких незначительных событий? Ошибочное увлечение в Говардс-Энде стало для нее решающим. Оно распространилось на те области, где более серьезные отношения оказались бесплодны, оно было сильнее сестринской близости, сильнее разума и книг. Однажды, будучи в настроении, Хелен призналась, что оно ей, в определенном смысле, «приятно». Пол для нее более не существовал, но магическая сила его ласки осталась. А там, где есть наслаждение прошлым, может возникнуть и реакция – распространившаяся из прошлого в настоящее.

Да, странно и печально, что наш разум оказывается грядкой, на которой всходят посаженные семена, но мы лишены возможности их выбрать. Впрочем, человек всегда был странным и печальным созданием, склонным разорять землю и не обращать внимания на то, что произрастает у него внутри. Ему не хочется вникать в скучную психологию. Психологию он предоставляет специалистам, а это то же самое, что отдать свой обед паровозу. Человек не желает трудиться над перевариванием собственной души. Маргарет и Хелен были более терпеливы, и, судя по всему, Маргарет добилась успеха – насколько в этом деле вообще возможен успех. Она понимает себя и хотя бы в общих чертах может следить за собственным внутренним ростом. Удалось ли это Хелен – неизвестно.

В день, когда болезнь миссис Мант отступила, от Хелен пришло письмо. Оно было отправлено из Мюнхена, и в нем сообщалось, что Хелен приедет в Лондон на следующий день. Письмо насторожило Маргарет, хотя оно начиналось с нежных и разумных слов:

Моя дорогая Мег!

Передай тетушке Джули сердечный привет от Хелен. Скажи ей, что я ее люблю и любила всю жизнь, сколько себя помню. Приеду в Лондон в четверг.

Мой адрес будут знать в банке. Пока я еще не решила, в каком отеле остановлюсь, поэтому пиши или телеграфируй в банк и сообщи подробно, каковы новости. Если тетушке Джули стало гораздо лучше или если по ужасной причине мой приезд в Суонидж уже будет лишен смысла, то не удивляйся, что я не приеду. У меня множество всяческих планов. Сейчас я живу за границей и хочу туда вернуться как можно скорее. Скажи, пожалуйста, где вся наша мебель? Мне нужно было бы взять одну или две книги. С остальным ты сама разберешься.

Прости меня, дорогая Мег. Тебе это письмо, должно быть, покажется довольно неприятным, но все письма написаны любящей тебя

Хелен.

Это и вправду было неприятное письмо, потому что оно подбивало Маргарет солгать. Если бы она написала, что жизнь тетушки Джули все еще под угрозой, сестра бы приехала. Больное сознание заразительно. Нельзя общаться с людьми, душа которых пребывает в нездоровом состоянии, и не деградировать самим.

Действия, предпринятые «из лучших побуждений», возможно, принесли бы пользу Хелен, но сыграли бы плохую службу Маргарет, и, рискуя навлечь беду, Маргарет все же решила, пока есть возможность, проявить порядочность. Она ответила, что тете гораздо лучше, и стала ждать развития событий.

Тибби одобрил ее ответ. Быстро взрослея, он становился покладистее, и иметь с ним дело теперь было намного приятнее, чем раньше. На него сильно повлиял Оксфорд. Тибби утратил раздражительность и научился скрывать как свое безразличие к людям, так и интерес к гастрономии, но более человечным не стал. Годы между восемнадцатью и двадцатью двумя, такое чудесное время для большинства людей, постепенно превращали его из юноши в мужчину средних лет. Он никогда не ощущал себя молодым человеком и не обладал теми качествами, которые согревают сердце до самой смерти и придают мистеру Уилкоксу неувядающее обаяние. Тибби был холоден не по своей вине, но и жестокости в нем тоже не наблюдалось. Он считал, что Хелен не права, что права Маргарет, но семейные неприятности представлялись ему тем же, чем большинству людей представляется сцена, освещенная огнями рампы. Он мог предложить лишь одно, но это предложение было для него характерно.

– Почему бы тебе не рассказать все мистеру Уилкоксу?

– Про Хелен?

– Может, ему приходилось сталкиваться с такого рода вещами.

– Он сделал бы все возможное, но…

– Ну, тебе виднее. Хотя он человек практичный.

Это была студенческая вера в специалистов. Но по некоторым причинам Маргарет пока воздерживалась от разговора с мужем. Наконец от Хелен пришел ответ. Она прислала телеграмму с просьбой дать адрес, куда отвезли мебель, ибо торопилась вернуться. Маргарет ответила: «Адрес не дам. Встретимся в банке в четыре». Вместе с Тибби они поехали в Лондон. Хелен в банк не пришла, и где она находится, им сообщить отказались. Хелен поглотил хаос.

Маргарет обняла брата. Больше у нее никого не осталось, но еще никогда он не казался ей таким неуверенным.

– Тибби, душа моя, что же теперь делать?

– Это просто поразительно, – ответил он.

– Дорогой, твои суждения обычно разумнее моих. Ты понимаешь, что за всем этим стоит?

– Нет. Если только это не какое-нибудь умственное расстройство.

– Умственное расстройство! – воскликнула Маргарет. – Нет, это совершенно невозможно.

Но слова были произнесены и через несколько минут Маргарет сама думала то же самое. Других объяснений не находилось. И Лондон подтверждал мысль Тибби. С города спала маска, и Маргарет увидела его истинное лицо – карикатуру бесконечности. Знакомые ограды, улицы, по которым она ходила, дома, между которыми она перемещалась от одного к другому в течение стольких лет, вдруг показались брошенными на произвол судьбы. Ей чудилось, что Хелен теперь заодно с испачканными деревьями, уличным транспортом и медленно ползущей жидкой грязью. Сестра, совершив отвратительный акт отречения, вернулась к дьяволу. Собственная же вера Маргарет была тверда. Она знала, что если человеческой душе суждено с чем-то слиться, то она сольется со звездами и морем. Маргарет чувствовала, что уже много лет сестра идет по неверному пути. И то, что катастрофа произошла сейчас, в Лондоне, под мелким дождиком, было символично.

Генри был для Маргарет последней надеждой. Генри – человек решительный. Он мог знать проложенные сквозь хаос дорожки, скрытые от их глаз, и она решила принять совет Тибби и все рассказать мужу. Нужно зайти к нему в контору. Хуже уж точно не будет. На несколько минут она забрела в собор Святого Павла, купол которого так отважно возвышался над лондонской суетой, словно проповедовал евангелие формы. Но внутри собор был такой же, как и то, что его окружает, – эхо, шепот, невнятные песни, невидимые мозаики, мокрые следы, пересекающие пол в различных направлениях. Si monumentum requiris, circumspice[50]50
  Если ищешь памятник – погляди вокруг (лат.). Надпись на надгробной плите в соборе Святого Павла в память об архитекторе Кристофере Рене.


[Закрыть]: он указывает нам назад, на город. Там для Хелен не было надежды.

Поначалу от Генри не удалось добиться никакого толку. Но Маргарет ничего другого и не ожидала. Он был очень рад, что она вернулась из Суониджа, и никак не хотел примириться с тем, что надвигается новая беда. Когда они рассказали ему о своих поисках, он лишь посмеялся над Тибби и над Шлегелями вообще и объявил, что это «как раз в духе Хелен» – заставить своих родных помучиться.

– Меня даже не спрашивайте. Я всего лишь человек дела. Живу сам и даю жить другим. Мой совет вам обоим – не беспокойтесь. Маргарет, у тебя опять под глазами тени. А это никуда не годится. Сначала тетя, потом сестра. Нет, так не пойдет. Согласен со мной, Теобальд? – Он позвонил. – Угощу вас чаем, а потом вы отправитесь прямиком на Дьюси-стрит. Моя девочка не должна выглядеть как ее старый муж.

– Все же вы нас не до конца поняли, – сказал Тибби.

Мистер Уилкокс, пребывая в прекрасном расположении духа, ответил:

– Не думаю, что мне это когда-нибудь удастся.

Он со смехом откинулся в кресле, думая о талантливом, но необычном семействе, и блики от камина мерцали на карте Африки. Маргарет сделала знак брату, чтобы тот продолжал. Тибби послушался, но заговорил довольно неуверенно:

– Маргарет хочет сказать, что наша сестра, возможно, сошла с ума.

Чарльз, работавший во внутренней комнате, обернулся. – Зайди, Чарльз, – ласково пригласила Маргарет. – Не мог бы ты нам помочь? У нас тут опять неприятности.

– Боюсь, что нет. Но каковы факты? Видите ли, в наше время мы все более или менее сумасшедшие.

– Факты таковы, – ответил Тибби, в рассуждениях которого временами проявлялась педантичная ясность. – Доподлинно известно, что она уже три дня в Англии, но не желает нас видеть. Она запретила банкирам дать нам ее адрес. Отказывается отвечать на вопросы. Маргарет считает, что ее письма стали бесцветными. Есть и другие факты, но эти наиболее впечатляющие.

– Значит, она раньше так себя не вела? – спросил Генри.

– Конечно, нет! – ответила его жена, нахмурившись.

– Ну, дорогая моя, мне-то откуда знать?

Маргарет почувствовала приступ непонятного раздражения.

– Ты прекрасно знаешь, что она никогда не пойдет против своих привязанностей, – сказала она. – Ты уж точно не мог этого не заметить.

– О да. Мы с ней всегда чудесно ладили.

– Нет, Генри, неужели ты не понимаешь? Я говорю совсем о другом.

Маргарет взяла себя в руки, но Чарльз успел заметить ее настроение. Неумный, но внимательный, он наблюдал за происходящим.

– Я хотела сказать, что, когда в прошлом она вела себя эксцентрично, можно было понять, что все это, в конце концов, идет от сердца. Она поступала нелепо, потому что заботилась о ком-то или хотела кому-то помочь. А теперь такого оправдания нет. Она очень огорчает нас, и поэтому я уверена, что она нездорова. «Сумасшедшая» – слишком ужасное слово, но она определенно нездорова. Я никогда не поверю, что она сумасшедшая. Но я не обсуждала бы с вами свою сестру, если бы считала, что с ней все в порядке, то есть не беспокоила бы вас по этому поводу.

Генри стал серьезнее. Болезнь была для него чем-то вполне понятным. Будучи, в общем, человеком здоровым, он не осознавал, что мы погружаемся в болезнь постепенно. У больных не было никаких прав, они сразу оказывались за чертой, и им можно было лгать без всяких угрызений совести. Когда его первая жена занемогла, он обещал отвезти ее в Хартфордшир, но вместо этого договорился поместить в лечебницу. Хелен тоже была больна. И тот план ее поимки, который созревал у него в голове, продуманный и преследовавший благие цели, с этической точки зрения был волчьим.

– Ты хочешь встретиться с ней? – спросил он. – В этом вся проблема, правильно я понимаю? Ее нужно показать врачу.

– Насколько я знаю, она уже к одному обращалась.

– Да-да, не перебивай. – Он поднялся из кресла и задумался. Радушный и внимательный хозяин исчез, и вместо него они увидели человека, который делал деньги в Греции и Африке и покупал у туземцев леса за пару бутылок джина. – Так вот, – наконец сказал он. – Все очень просто. Предоставь это дело мне. Мы отправим ее в Говардс-Энд.

– Каким образом?

– За книгами. Скажи ей, что она должна распаковать их сама. Там ты ее и встретишь.

– Но, Генри, именно на это она и не согласится. В ней засела мысль – не знаю почему, – ни за что со мной не встречаться.

– Но ты, естественно, не скажешь ей, что приедешь. Когда она будет сидеть там и разбирать ящики, ты просто войдешь, и все. Если с ней ничего не случилось – тем лучше. Но за углом будет ждать автомобиль и мы сможем, если понадобится, быстро показать ее специалисту.

Маргарет покачала головой.

– Это абсолютно невозможно.

– Почему?

– А по-моему, тут нет ничего невозможного, – вмешался Тибби. – План замечательный.

– Невозможно, потому что… – Маргарет грустно посмотрела на мужа. – Мы с Хелен не разговариваем на таком языке, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Это подошло бы для каких-нибудь других людей, которых я ни в коем случае не виню.

– Но Хелен с тобой как раз и не разговаривает, – сказал Тибби. – В этом вся наша проблема. Она не желает говорить с тобой на вашем языке, и именно поэтому ты думаешь, что она нездорова.

– Нет, Генри. Спасибо за твое предложение, но я не могу.

– Понимаю, – сказал он. – Мешают твои нравственные принципы.

– Вероятно.

– И ты скорее согласишься, чтобы сестра страдала, чем пойдешь им наперекор. Одним только словом ты могла бы заставить ее приехать в Суонидж, но у тебя нравственные принципы. С принципами все очень мило. Надеюсь, у меня тоже есть нравственные принципы, как и у любого человека, но когда перед нами подобный случай, когда стоит вопрос о сумасшествии…

– Я не верю, что это сумасшествие.

– Но ты только что сама сказала…

– Это сумасшествие, как я его понимаю, но не так, как его понимаешь ты.

Генри пожал плечами.

– Маргарет, Маргарет! – простонал он. – Никакое образование не научит женщину логике. Послушай, дорогая, мне дорого мое время. Ты хочешь, чтобы я тебе помог, или нет?

– Не таким способом.

– Ответь на мой вопрос. Дай простой ответ на простой вопрос. Ты хочешь…

Но неожиданно их прервал Чарльз:

– Отец, лучше бы мы не впутывали сюда Говардс-Энд.

– Почему?

Чарльз не дал никаких объяснений, но Маргарет почувствовала, что, словно откуда-то издалека, к ней дошел знак возникшей между ними солидарности.

– Весь дом и так вверх тормашками, – сердито сказал Чарльз. – Ни к чему нам устраивать еще какую-то кутерьму.

– Кому это «нам»? – спросил отец. – Кому это «нам», мой мальчик?

– Прошу меня простить, – проговорил Чарльз. – Похоже, я все время влезаю не в свое дело.

Теперь Маргарет уже сожалела, что рассказала мужу о своих подозрениях. Отступать было поздно. Он решительно намеревался довести начатое до удовлетворительного завершения, но по мере того как говорил, Хелен исчезала. Ее светлые развевающиеся волосы, ее живые глаза уже ничего не значили, ибо она была больна, у нее не было прав и любой из друзей мог открыть на нее охоту. С тяжелым сердцем Маргарет приняла участие в этом преследовании. Под диктовку мужа она написала сестре лживое письмо, в котором сообщала, что вся мебель находится в Говардс-Энде и что туда можно приехать в следующий понедельник в три пополудни, когда в дом придет уборщица. Письмо получилось холодное, но оттого и правдоподобное. Хелен решит, что сестра на нее обиделась. А в следующий понедельник Маргарет и Генри отправятся на ленч к Долли, после чего устроят в саду засаду.

После того как Маргарет и Тибби ушли, Генри сказал сыну:

– Я не потерплю такого поведения, мой мальчик. Маргарет слишком доброжелательна, чтобы на тебя обижаться. Но я обижен за нее.

Чарльз промолчал.

– С тобой сегодня что-то не так, Чарльз?

– Нет, отец, но, возможно, ты ввязываешься в дело, гораздо более серьезное, чем тебе представляется.

– С чего это ты так решил?

– Лучше меня не спрашивай.