Текст книги "Говардс-Энд"

9

Нельзя обвинить миссис Уилкокс в том, что она слишком много поведала Маргарет о жизни. И Маргарет, со своей стороны, проявила положенную скромность и притворилась, что осознает свою неопытность, хотя на самом деле это было не так. Уже десять лет она являлась главой семьи, почти идеально научилась устраивать приемы, воспитала очаровательную сестру и теперь воспитывала брата. Если опыт в принципе можно приобрести, то она, без сомнения, его приобрела.

Однако небольшой обед, устроенный Маргарет в честь миссис Уилкокс, успеха не имел. Новая гостья никак не вписывалась в компанию «одного-двух очаровательных людей», приглашенных с ней познакомиться, и обед проходил в атмосфере вежливого недоумения. Вкусы миссис Уилкокс были просты, знания культуры поверхностны, ее не интересовал ни Новый английский художественный клуб, ни разграничительная линия между Журналистикой и Литературой, которая была выбрана в качестве зайца для разговорной охоты. «Очаровательные люди» бросились за этим зайцем с радостным улюлюканьем, Маргарет предводительствовала, но только когда прошла половина обеда, охотники заметили, что главный гость не принимает никакого участия в погоне. У них не было общих интересов. Миссис Уилкокс, чья жизнь прошла в заботах о муже и сыновьях, мало что могла сказать незнакомым людям, которые жили иначе и чей возраст был в два раза меньше ее собственного. Умные разговоры вселяли в нее тревогу и иссушали слабое воображение. Такое светское общение было сродни езде на автомобиле с неизбежными рывками и толчками, а миссис Уилкокс была словно пучок скошенной травы или цветок. Дважды она выразила сожаление по поводу плохой погоды, дважды пожаловалась на работу Большой северной железной дороги. С ней все дружно согласились, беседа помчалась дальше, а в тот момент, когда она спросила, есть ли новости о Хелен, хозяйка с горячностью призывала к ответу Ротенштейна[19]19
  Ротенштейн, Уильям (1872–1945) – английский художник и искусствовед.


[Закрыть]. Миссис Уилкокс повторила вопрос:

– Надеюсь, ваша сестра благополучно прибыла в Германию?

– Да, спасибо, – спохватившись, ответила Маргарет. – Во вторник я получила от нее письмо.

Но поскольку в Маргарет уже сидел демон шумного застолья, через мгновение она продолжала в той же манере:

– Только во вторник, потому что живут они в Штеттине. Вы когда-нибудь знали хоть одного человека, живущего в Штеттине?

– Не знала, – печально ответила миссис Уилкокс, а ее сосед, молодой человек из комитета по образованию, начал рассуждать, как могут выглядеть жители Штеттина и есть ли вообще такое понятие как «штеттинность».

Маргарет подхватила:

– Жители Штеттина кидают грузы на баржи из пакгаузов, которые нависают прямо над водой, – по крайней мере так делают наши кузены, – но штеттинцы не слишком богаты. Город ничего особенного собой не представляет, кроме разве что вращающих глазами часов и вида на Одер, который действительно впечатляет. О, миссис Уилкокс, вам бы очень понравился Одер! Река, или, скорее, реки – такое впечатление, что их там десятки, – насыщенного голубого цвета, а равнина, по которой они протекают, ярко-зеленая.

– В самом деле? Это, должно быть, очень красивый вид, мисс Шлегель.

– Вот я и говорю. Но Хелен, которая обязательно все запутает, скажет: нет, это похоже на музыку. Течение Одера для нее подобно музыке. Оно непременно должно напоминать ей симфоническую поэму. Та часть, что у пристани, исполняется в си миноре, если я правильно помню, а ниже по течению уже полная путаница. Есть протяжная тема, звучащая одновременно в нескольких тональностях, которая означает илистые берега, и есть другая, для судоходного канала, а выход в Балтийское море исполняется в до-диез мажоре, pianissimo.

– А какое к этому имеют отношение нависающие над водой пакгаузы? – со смехом спросил молодой человек.

– Огромное, – ответила Маргарет, неожиданно ухватившись за новую тему. – Я, как и вы, считаю, что уподоблять Одер музыке претенциозно, а нависающие штеттинские пакгаузы дают понять, что тут красота воспринимается всерьез. Мы же этого не делаем, как не делает и среднестатистический англичанин, который еще и презирает всех, кто думает иначе. Только не говорите: «У немцев нет вкуса», – иначе я закричу. Вкуса у них, конечно, нет. Но… но – такое существеннейшее «но»! – немцы принимают поэзию всерьез. Да-да, они принимают поэзию всерьез.

– И с этого есть какой-то прок?

– Да. Немец вечно ищет красоту. Он может из-за своей глупости ее прозевать, может неправильно истолковать, но он всегда ждет, чтобы красота вошла в его жизнь, и, думаю, в конце концов так и случится. В Гейдельберге я видела толстого ветеринара, чей голос дрожал от еле сдерживаемых рыданий, когда он твердил чьи-то сентиментальные стишки. Мне легко смеяться, мне, которая никогда не декламирует стихи, хорошие или плохие, и не может вспомнить ни одного поэтического отрывка, который потряс бы меня до глубины души. Но у меня вскипает кровь – конечно, я наполовину немка, так что можете списать это на немецкий патриотизм, – когда слышу, как типичный житель нашего острова, обладающий тонким вкусом, выражает презрение ко всему германскому, будь то Бёклин[20]20
  Бёклин, Арнольд (1827–1901) – швейцарский живописец, график, скульптор; яркий представитель символизма в европейском искусстве XIX в.


[Закрыть] или мой ветеринар. «Ах, Бёклин, – говорит он, – он стремится к красоте и слишком осознанно населяет Природу богами». Конечно, Бёклин стремится, потому что у него есть желание – желание красоты и других неуловимых даров, существующих в мире. Поэтому, в отличие от пейзажей Лидера[21]21
  Лидер, Бенджамин Вильямс (1831–1923) – один из ведущих художников-пейзажистов Викторианской эпохи.


[Закрыть], его пейзажи столь неудачны.

– Не уверен, что соглашусь. А что скажете вы? – спросил молодой человек, повернувшись к миссис Уилкокс.

– Я думаю, что мисс Шлегель замечательно все изложила.

По компании пробежал холодок.

– О, миссис Уилкокс, скажите что-нибудь более приятное. Когда говорят, что ты изложил все замечательно, создается впечатление, что тебя ни во что не ставят.

– Я совсем не это имела в виду. Ваша речь меня очень заинтересовала. Вообще англичане, как мне кажется, не очень любят Германию. Мне давно хотелось услышать, что говорят те, кто на другой стороне.

– На другой стороне? Так, значит, вы все-таки не согласны. Прекрасно! Тогда расскажите, как вам это видится с вашей стороны.

– Я не принимаю ничью сторону. Но мой муж, – голос миссис Уилкокс зазвучал нежнее, а холодок за столом усилился, – не особенно доверяет континентальной Европе, и все наши дети того же мнения.

– На каком основании? Им кажется, что состояние Европы плачевно?

Миссис Уилкокс не имела об этом ни малейшего представления. Ее совершенно не интересовали основания. Она не относилась к числу интеллектуалов и не обладала особенно живым умом, и было странно, что, несмотря на это, она все равно производит впечатление крупной личности. Маргарет, которая в беседах с друзьями двигалась зигзагами от Мысли к Искусству и обратно, ощущала, что эта женщина выше их всех и любые их действия рядом с ней становятся незначительными. В поведении миссис Уилкокс не чувствовалось ни горечи, ни даже критики, она была мила, и с ее губ не сорвалось ни одного невежливого или нелюбезного слова. Но все же эта женщина и обыденная жизнь воспринимались присутствующими как бы не в фокусе: их очертания расплывались. За обедом миссис Уилкокс была особенно не в фокусе, ближе к той линии, которая отделяет обыденную жизнь от той, что имеет, в представлении остальных гостей, гораздо большее значение.

– Но вы согласитесь с тем, что континентальная Европа – глупо говорить о континентальной Европе, – но она и в самом деле самодостаточна и ни одна ее часть не похожа на Англию. Англия уникальна. Возьмите еще желе. Я хотела сказать, что континентальная Европа, хорошо это или нет, интересуется идеями. Ее Литература и Искусство обладают тем, что можно назвать причудой незримого, которая сохраняется, даже несмотря на декаданс и претенциозность. В Англии больше свободы действия, но за свободой мысли отправляйтесь в бюрократическую Пруссию. Там люди со смирением обсуждают жизненно важные вопросы, которые нам кажутся недостойными внимания.

– Я не хочу ехать в Пруссию, – сказала миссис Уилкокс, – даже чтобы посмотреть на такую интересную картину, которую вы описали. А для смиренных обсуждений я уже слишком стара. Мы в Говардс-Энде ничего не обсуждаем.

– Значит, вы должны это делать, – настаивала Маргарет. – Обсуждение поддерживает жизнь в доме. Дом не может стоять только благодаря кирпичной кладке.

– Но он не может стоять и без нее, – проговорила миссис Уилкокс, неожиданно подхватив мысль Маргарет и вселив в первый и последний раз слабую надежду в душах «очаровательных людей». – Он не может стоять без нее, и иногда мне кажется… Но я не могу рассчитывать, что ваше поколение согласится со мной, потому что даже моя дочь со мной не согласна.

– Не обращайте внимания ни на нас, ни на нее. Пожалуйста, скажите, что вы думаете!

– Иногда я думаю, что разумнее оставить действия и обсуждения мужчинам.

Наступила тишина.

– Не стану спорить, что доводы против женского избирательного права действительно очень сильны, – сказала девушка напротив, наклонившись вперед и кроша хлеб.

– Сильны? Я никогда не интересовалась доводами. Только благодарю судьбу, что мне не надо голосовать.

– Но мы ведь говорили не о голосовании, правда? – вступила в разговор Маргарет. – Разве наши разногласия не касаются более широкого круга проблем, миссис Уилкокс? Надо ли женщинам оставаться там, где они находятся с древнейших времен, или же, если мужчины уже зашли так далеко, женщинам тоже можно немного пройти вперед? Я полагаю, что можно. Я бы даже допустила биологические перемены.

– Не знаю, не знаю.

– Мне пора возвращаться в свой нависающий пакгауз, – сказал молодой человек. – Они там стали безобразно строго следить за сотрудниками.

Поднялась и миссис Уилкокс.

– О, пойдемте ненадолго наверх. Мисс Квестед будет играть. Вам нравится Макдауэлл?[22]22
  Макдауэлл, Эдвард (1860–1908) – американский пианист и композитор.


[Закрыть] Вас не смущает, что у него только две темы? Но если вам и в самом деле пора, я вас провожу. Даже от кофе откажетесь?

Они вышли из столовой, закрыв за собой дверь.

– Какую интересную жизнь вы все ведете в Лондоне, – сказала миссис Уилкокс, застегивая жакет.

– Вовсе нет, – ответила Маргарет с неожиданным отвращением. – Мы ведем жизнь болтливых обезьян. Миссис Уилкокс, право, где-то в глубине у нас всех есть что-то тихое и прочное. Честное слово, есть. У всех моих друзей. И не делайте вид, что вам понравился обед, потому что он вам совсем не понравился, но в знак прощения приходите снова – одна – или пригласите меня к себе.

– Я привыкла общаться с молодежью, – сказала миссис Уилкокс, и с каждым произнесенным ею словом очертания известных вещей расплывались все больше. – Дома я слышу много разговоров, потому что мы, как и вы, часто приглашаем гостей. Правда, у нас больше говорят о спорте и политике. Но я действительно получила удовольствие от обеда, мисс Шлегель, дорогая, я совсем не притворяюсь, только жаль, что я не смогла принять больше участия в беседе. Дело в том, что, во-первых, я сегодня не очень хорошо себя чувствую. А во-вторых, вы, молодежь, так быстро рассуждаете, что я как-то теряю нить. Чарльз такой же, Долли такая же, но все мы в одной лодке, молодые и старые. Я никогда об этом не забываю.

Они помолчали. Потом с новым чувством пожали друг другу руки. Когда Маргарет вновь вошла в столовую, беседа резко прервалась: ее друзья обсуждали новую знакомую и пришли к выводу, что она неинтересная.

10

Прошло несколько дней.

Была ли миссис Уилкокс из тех неприятных людей – а таких немало, – кто сначала заманивает нас своей искренностью, а потом отворачивается? Они пробуждают наш интерес и симпатию, заставляют нас бессмысленно тратить на них свои душевные силы, а потом делают вид, что нас нет. Когда в этот процесс вовлекается и физическая страсть, для такого поведения существует определенное название: «флирт», – и если он заходит слишком далеко, то наказывается по закону. Но никакой закон – да и никакое общественное мнение – не осуждает тех, кто кокетничает с дружбой, хотя причиняемая ими тупая боль, чувство затраченных понапрасну усилий и опустошенности иногда бывают столь же невыносимыми. Не была ли миссис Уилкокс как раз из таких людей?

Поначалу Маргарет испугалась, что это так, ибо с присущим лондонцам нетерпением хотела все решить сразу. Она не доверяла периодам затишья, которые необходимы для созревания истинного чувства. Стремясь записать миссис Уилкокс в друзья, она настаивала на соответствующих ритуалах, письменно в том числе, тем более что все семейство Уилкоксов разъехалось и обстановка сложилась самая благоприятная. Но пожилая женщина не склонна была торопиться. Она отказывалась вливаться в компанию, собиравшуюся на Уикем-плейс, вновь обсуждать историю с Хелен и Полом, которую Маргарет попыталась использовать, чтобы быстрее добиться желаемого результата. Миссис Уилкокс не торопила время, а быть может, наоборот, отдалась его течению, и когда наступил решающий момент, все уже было готово.

Момент этот пришел, когда Маргарет получила записку: не присоединится ли мисс Шлегель к миссис Уилкокс, когда та отправится за покупками? Близится Рождество, а миссис Уилкокс не успевает купить подарки. Ей пришлось несколько дней побыть в постели, и теперь надобно наверстать упущенное. Маргарет приняла приглашение, и одним унылым утром, в одиннадцать часов, они выехали из дома в одноконном двухместном экипаже.

– Прежде всего, – начала Маргарет, – нужно составить список и отмечать галочкой фамилии. Так всегда делает моя тетушка, да и туман может в любой момент усилиться. У вас есть идеи?

– Я думала, мы пойдем в «Харродс» или «Хеймаркет сторс», – неуверенно проговорила миссис Уилкокс. – Там наверняка все есть. Ходить по магазинам не мой конек. Меня этот гомон все время сбивает с толку, но ваша тетушка права – нужно непременно составить список. Так что возьмите блокнот и напишите свое имя вверху страницы.

– Ура! – сказала Маргарет, выполняя просьбу. – Как мило с вашей стороны начать с меня!

Но дорогого подарка ей не хотелось. Их знакомство было скорее особенным, чем близким, и она интуитивно догадывалась, что клану Уилкоксов не понравится, если на человека со стороны будут потрачены значительные средства. Даже не столь многочисленным семьям это не понравилось бы. Маргарет не хотелось, чтобы ее сочли второй Хелен, которая хватает подарки, раз не удалось ухватить жениха; в равной мере ее не привлекала и участь тетушки Джули, подвергшейся оскорблениям со стороны Чарльза. Лучше было проявить в желаниях сдержанность, и Маргарет добавила:

– Пожалуй, мне не хочется рождественского подарка. Нет, он мне ни к чему.

– Отчего же?

– Оттого что у меня есть некоторые странные идеи по поводу Рождества. Оттого что я могу себе позволить купить все, что мне нужно. Для меня лучше приобрести больше друзей, а не вещей.

– Мне хотелось бы подарить вам что-то такое, что было бы достойно нашего знакомства, мисс Шлегель, в память о доброте, которую вы проявляли ко мне за две недели, что я жила в одиночестве. Так получилось, что все разъехались, а вы не давали мне предаваться грусти. Ведь я вообще-то склонна грустить.

– Если это так, – сказала Маргарет, – если я вам и в самом деле пригодилась, о чем даже не подозревала, то у вас не получится дать мне взамен ничего материального.

– Наверное, нет, но мне так хотелось бы. Может, я что-нибудь придумаю, пока мы ходим по магазинам.

Имя Маргарет так и оставалось во главе списка, но рядом с ним ничего не появилось. Они ездили от магазина к магазину. Воздух был белым, и, выходя из экипажа, они ощущали на языке привкус холодных пенсов. Иногда они проходили сквозь сгустки чего-то серого. В то утро миссис Уилкокс совсем не проявляла энтузиазма, и Маргарет пришлось самой выбирать лошадку для одной маленькой девочки, куклу-негритенка для другой и медный поднос с подогревом для жены пастора.

– Слугам мы всегда дарим деньги.

– Деньги? Да, так намного проще, – согласилась Маргарет, почувствовав, как гротескно незримое влияет на зримое, и перед ней предстали забытые ясли Вифлеема, из которых изливается поток монет и игрушек. Вульгарность правит бал. Пивные, помимо своих обычных призывов забыть об умеренности, приглашали мужчин «вступить в Рождественский гусиный клуб» и получить бутылку джина, а может, и две, в дополнение ко всему остальному, что им причитается в зависимости от подписки. Афиша, изображавшая женщину в трико, объявляла о рождественской пантомиме, а на множестве рождественских открыток изображались маленькие красные черти, ставшие вновь популярными в этом году. Маргарет не относилась к числу мрачных идеалистов и вовсе не жаждала искоренить этот деловой ажиотаж и саморекламу, но их проявления ежегодно поражали ее до глубины души. Многие ли из этих блуждающих вдоль прилавков покупателей и утомленных продавцов понимают, какое чудесное событие свело их вместе? Впрочем, она, стоя в стороне, это понимала. Маргарет не была христианкой в обычном смысле этого слова и не верила, что Бог когда-то работал среди нас как юный мастеровой. Окружающие, или большинство из них, в это верили, и если бы от них потребовали подтверждения, то так и сказали бы. Но видимыми проявлениями их веры были Риджент-стрит и Друри-лейн, немного грязи, перенесенной с одного места на другое, немного потраченных денег и немного еды, приготовленной, съеденной и забытой. Неадекватность. Но кто, пребывая в обществе себе подобных, может адекватно выразить незримое? Зеркало перед бесконечностью держит лишь частная жизнь. Личное общение, и только оно, дает возможность получить хотя бы приблизительное представление о человеке, отличное от будничного восприятия.

– Нет, я, в общем, не люблю Рождество, – объявила Маргарет. – С присущей ему незатейливостью оно, конечно, приближается к Миру и Благоволению, но с каждым годом оно, ей-богу, все более незатейливо.

– Вы думаете? А я привыкла к деревенскому Рождеству.

– Мы обычно встречаем Рождество в Лондоне и с увлечением играем в эту игру – рождественские песнопения в аббатстве, незатейливый обед днем, незатейливый ужин для горничных, за ним елка и танцы для бедных детей в сопровождении песен Хелен. Для этого прекрасно подходит гостиная. Мы ставим елку в маленькую туалетную комнатку и, когда зажигаются свечи, отодвигаем занавес. С зеркалом позади елка выглядит очень мило. Хорошо бы у нас была такая туалетная комнатка в новом доме. Конечно, елку приходится выбирать очень маленькую и не вешать на нее подарки. Подарки мы раскладываем на некоем подобии горки из мятой оберточной бумаги.

– Вы сказали «в новом доме», мисс Шлегель. Значит, вы съезжаете с Уикем-плейс?

– Да, года через два-три, когда закончится срок аренды. Придется.

– А вы давно здесь живете?

– Всю жизнь.

– Вам будет жаль покидать этот дом.

– Наверное. Но мы пока плохо это осознаем. Мой отец… – Маргарет осеклась, потому что они подошли к отделу канцелярских товаров в «Хеймаркет Сторс», где миссис Уилкокс собиралась заказать несколько поздравительных открыток.

– Если можно, что-нибудь особенное, – вздохнула она.

У прилавка она встретила знакомую, пришедшую сюда с той же целью, и вступила с ней в ничем не примечательную, бесконечную беседу. «Мой муж и дочь отправились в путешествие на автомобиле». «И Берта тоже? Подумать только, какое совпадение!» Маргарет, хотя и не была человеком практическим, в этой компании могла бы блеснуть. Пока дамы разговаривали, она просмотрела кипу открыток и протянула один образчик миссис Уилкокс. Та обрадовалась – такая оригинальная картинка, такие милые пожелания. Она закажет сотню, и у нее нет слов, чтобы выразить свою благодарность. Потом, когда продавец начал оформлять заказ, она вдруг сказала:

– Знаете, я подожду. Все-таки подожду. Ведь еще масса времени, не правда ли? И у меня будет время узнать мнение Иви.

Кружными путями они дошли до экипажа. И когда обе уселись, миссис Уилкокс спросила:

– Но разве нельзя ее возобновить?

– Простите? – не поняла Маргарет.

– Я имею в виду аренду.

– Ах аренду! Значит, вы все это время о ней думали? Как вы добры!

– Уверяю вас, что-нибудь можно сделать.

– Нет, земля теперь стоит дорого. Они собираются снести дом на Уикем-плейс и построить такие же апартаменты, как ваши.

– Но это ужасно!

– Ужасны арендодатели.

– Это чудовищно, мисс Шлегель! – с негодованием воскликнула пожилая дама. – Это неправильно. Я и подумать не могла, что над вами нависло такое несчастье. От всего сердца вам сочувствую. Расстаться с домом, с домом своего отца – этого нельзя допустить. Это хуже, чем смерть. Я бы скорее умерла… О, бедные девочки! Можно ли назвать справедливой цивилизацию, если люди не могут умереть в стенах, в которых родились? Дорогая, мне так жаль…

Маргарет не знала, что и сказать. Миссис Уилкокс, должно быть, устала от магазинов и теперь была на грани истерики.

– Однажды чуть было не снесли Говардс-Энд. Меня бы это убило.

– Говардс-Энд, судя по всему, не такой дом, как наш. Мы любим свой дом, но в нем нет ничего примечательного. Как вы могли заметить, это обычный лондонский дом. Мы легко найдем другой.

– Это вам только кажется.

– Опять недостаток опыта, полагаю! – воскликнула Маргарет, потихоньку пытаясь сменить разговор. – Мне нечего возразить, когда вы поднимаете эту тему, миссис Уилкокс. Жаль только, что я не вижу себя такой, какой представляюсь вам, – уменьшенной до Backfisсh[23]23
  Девочка-подросток (нем.).


[Закрыть]. Настоящей ingénue[24]24
  Наивная, простодушная девушка, инженю (фр.).


[Закрыть]. Очаровательной, хорошо начитанной для своего возраста, но неспособной…

Однако миссис Уилкокс не желала разговаривать о другом.

– Поедемте со мной в Говардс-Энд, – сказала она с необычайной горячностью. – Я хочу, чтобы вы его увидели. Вы ведь его никогда не видели. Мне интересно, что вы о нем скажете, потому что вы умеете так хорошо говорить о разных вещах.

Маргарет взглянула на злой туман вокруг, на усталое лицо своей спутницы.

– Когда-нибудь позже я с удовольствием поехала бы с вами, – сказала она, – но сегодня погода совсем не благоприятствует такому путешествию. Лучше отправимся потом, со свежими силами. К тому же дом ведь наверняка закрыт?

Ответа она не получила. Миссис Уилкокс казалась раздосадованной.

– Мы могли бы поехать туда в другой раз?

Подавшись вперед, миссис Уилкокс постучала по стеклу.

– Назад, на Уикем-плейс, пожалуйста! – велела она кучеру, не сочтя нужным ответить на вопрос Маргарет. – Тысяча благодарностей, мисс Шлегель, за вашу помощь.

– Не стоит.

– Какое облегчение больше не думать о подарках – особенно о рождественских открытках. Я очарована вашим выбором.

Теперь пришла очередь миссис Уилкокс не получить ответа. Раздосадована была Маргарет.

– Муж и Иви приедут послезавтра. Поэтому я и вытащила вас сегодня в магазины. Я осталась в городе, в основном чтобы купить подарки, но до сегодняшнего дня так ничего и не купила, а теперь он пишет, что вынужден сократить поездку – погода плохая, и повсюду на дорогах сидят в засаде полицейские. Ужасно, почти как в Суррее. Наш шофер такой осторожный, и мужу крайне неприятно, что к ним относятся как к каким-нибудь лихачам.

– Почему?

Ну, разумеется, потому что он… он не лихач.

– Он превысил скорость, как я понимаю, и придется ему пострадать вместе с низшими существами.

Миссис Уилкокс замолчала. Они ехали домой в атмосфере все большей натянутости. Город имел сатанинский вид, его улицы, те, что поуже, производили гнетущее впечатление, напоминая галереи угольной шахты. Туман не повредил торговле, ибо лежал высоко, и сквозь освещенные окна магазинов можно было увидеть роящихся внутри покупателей. Скорее это было помрачение духа, охватившее человеческое сознание и нашедшее в его глубине еще более мрачную тьму. Раз десять Маргарет пыталась заговорить, но что-то перехватывало ей горло. Она чувствовала себя ничтожной и неловкой, но ее размышления о Рождестве становились все скептичнее. Мир? Быть может, Рождество и приносит какие-то дары, но есть ли на свете хоть один лондонец, к которому в Рождество приходит умиротворение? Желание испытать радостное возбуждение и насладиться праздником в полной мере уничтожило этот чудесный дар. Благоволение? Разве она заметила его следы в толпах покупателей? Или в себе? Она не удосужилась откликнуться на приглашение миссис Уилкокс только потому, что оно показалось необычным и требовало работы воображения, – она, кому от природы было назначено лелеять это самое воображение. Нужно было согласиться, чуть больше сблизиться с миссис Уилкокс за время поездки, а не отвечать холодным тоном: «Мы могли бы поехать туда в другой раз?» Весь скептицизм Маргарет улетучился. Другого раза не будет. Эта печальная женщина больше ее не позовет.

Они расстались у апартаментов. Сказав положенные при прощании слова, миссис Уилкокс вошла внутрь, а Маргарет смотрела, как высокая одинокая фигура медленно проплывает по холлу в сторону лифта. Когда закрылись стеклянные двери, у Маргарет возникло ощущение, что миссис Уилкокс заточили в темницу. Сначала исчезла ее красивая голова, все еще закутанная в меха, а потом и длинный шлейф юбки. Женщина непостижимой исключительности поднималась к небу, словно редкий экземпляр, заключенный в бутылку. Но что это было за небо – свод, совсем черный, похожий на адский, с которого вниз летит сажа!

Во время обеда Тибби, заметив, что Маргарет хочется помолчать, стал приставать к ней с разговорами. Не то чтобы брат был вредным, но с младых ногтей какая-то злая сила заставляла его делать вещи неприятные и неожиданные. Нынче он стал долго и подробно рассказывать ей о своей школе без пансиона, которой иногда оказывал честь своим посещением. Рассказ был интересный, и обычно Маргарет сама настаивала, чтобы он делился с ней впечатлениями, но сейчас она не могла увлечься беседой, ибо ее мысли сосредоточились на незримом. Она поняла, что у миссис Уилкокс, любящей жены и матери, была одна-единственная страсть в жизни – ее дом, и что тот момент, когда она пригласила Маргарет разделить с ней эту страсть, был наполнен особым смыслом. Ответить «в другой раз» значило проявить глупость. «В другой раз» годилось для кирпичной кладки, а не для Святая Святых, в которую превратился Говардс-Энд. Особого любопытства Маргарет не испытывала. Летом она достаточно наслушалась об этом месте. Девять окон, дикий виноград, шершавый вяз не пробуждали в ней никаких чувств, и она предпочла бы отправиться на концерт. Но воображение взяло верх. Пока брат разглагольствовал, Маргарет приняла решение, чего бы ей это ни стоило, пойти и уговорить миссис Уилкокс вместе поехать в Говардс-Энд. После обеда она зашла в апартаменты.

Миссис Уилкокс только что уехала и вернется только на следующий день.

Маргарет сказала, что это не важно, быстро спустилась по лестнице и взяла экипаж до вокзала Кингс-Кросс. Она была уверена, что эта поездка важна, хотя едва ли могла объяснить почему. Здесь было что-то от заточения и побега, и хотя она не знала, когда отходит поезд, все-таки внимательно вглядывалась в часы Сент-Панкраса.

Вскоре из тумана выплыли и часы Кингс-Кросса, вторая луна на этом инфернальном небе, и кеб остановился. Поезд на Хилтон отходил через пять минут. От волнения она попросила билет только в один конец. И тут ее приветствовал негромкий счастливый голос, произнесший слова благодарности.

– Я поеду с вами, если вы не передумали, – сказала Маргарет, нервно смеясь.

– И вы останетесь переночевать, дорогая. Мой дом красивее всего утром. Вы непременно переночуете. На мой луг нужно смотреть, когда встает солнце. Эти туманы, – она показала на вокзальную крышу, – никогда далеко не расходятся. Осмелюсь сказать, жители Хартфордшира вечно греются на солнышке, и вам не придется раскаиваться, если вы к ним присоединитесь. – Я никогда не раскаюсь, если присоединюсь к вам.

– Это одно и то же.

Они пошли по длинной платформе. Далеко, в самом ее конце, стоял поезд, грудью отражая напирающий мрак. Но до поезда они не дошли. Воображению не суждено было восторжествовать. Послышался крик: «Мама! Мама!» – и девушка с густыми бровями, выбежав из помещения для хранения багажа, схватила миссис Уилкокс за руку.

– Иви! – ахнула та. – Иви, детка моя…

– Папа! – закричала девушка. – Ты только посмотри, кто здесь!

– Иви, доченька моя, почему вы не в Йоркшире?

– Нет… автомобиль разбился… планы поменялись… вон папа идет.

– Рут, откуда ты? – воскликнул, подходя к ним, мистер Уилкокс. – Какой счастливый случай привел тебя сюда, Рут?

Миссис Уилкокс справилась с эмоциями.

– Ах, Генри, дорогой! Вот приятный сюрприз… Но позволь представить тебе… Хотя ты, наверное, помнишь мисс Шлегель.

– О да, – ответил он, не проявляя ни малейшего интереса. – Но ты-то как, Рут?

– Как нельзя лучше, – весело ответила она.

– И мы тоже. И автомобиль наш был в полном порядке. Мы прекрасно доехали до Рипона, но там эта дрянная повозка с балбесом кучером…

– Мисс Шлегель, нашу небольшую загородную прогулку придется предпринять в другой раз.

– Так вот, я и говорю, что этот балбес кучер, с чем согласился даже полицейский…

– В другой раз, миссис Уилкокс. Конечно.

– Но поскольку мы застрахованы от рисков третьего лица, все это не столь важно…

– Повозка и машина двигались практически под прямым углом…

Голоса счастливой семьи разносились далеко вокруг. Маргарет осталась одна. Она была лишняя. Миссис Уилкокс покидала Кингс-Кросс в окружении мужа и дочери, слушая их обоих.