Текст книги "Говардс-Энд"

– Господи, что за женщина! – вздохнула Маргарет, подбирая юбки.

Джеки указала на Генри куском торта.

– Ты хороший парень, правда хороший. – Она зевнула. – Знаешь, я тебя люблю.

– Генри, ради Бога, прости.

– За что, скажи на милость? – спросил он и так напряженно взглянул на Маргарет, что она испугалась, не стало ли ему вдруг дурно. Казалось, он шокирован гораздо больше, чем того требовали обстоятельства.

– За то, что втянула тебя в это.

– Пожалуйста, не извиняйся.

Джеки не умолкала.

– Почему она зовет тебя «Генри»? – с невинным видом спросила Маргарет. – Она была с тобой раньше знакома?

– Знакома с Генри? – сказала Джеки. – Кто ж не знаком с Генри! Он удовлетворяет тебя, как когда-то меня, дорогая. Ох уж эти парни! Погоди… Но мы все равно их любим.

– Теперь ты довольна? – спросил Генри.

Маргарет стало страшно.

– Не понимаю, что здесь происходит, – сказала она. – Пойдем в дом.

Но он решил, что она притворяется. Решил, что ему нарочно подстроили ловушку. И увидел, как рушится вся его жизнь.

– В самом деле не понимаешь? – язвительно спросил он. – Зато я понимаю. Прими мои поздравления: твой план удался.

– Это план Хелен, а не мой.

– Теперь я понимаю, почему тебя так интересовали Басты. Все здорово продумано. Меня забавляет твоя осмотрительность, Маргарет. Но ты права – она была необходима. Я мужчина, и, как у всякого мужчины, у меня есть прошлое. Имею честь освободить тебя от обещания выйти за меня замуж.

Она все еще не понимала. В теории ей была известна темная сторона жизни, но она не могла осознать ее как факт. Потребовалось еще несколько слов от Джеки – слов недвусмысленных и неоспоримых.

– Так значит… – вырвалось у нее, когда она вошла в дом. Она не дала себе договорить.

– «Так значит» что? – переспросил полковник Фасселл, который был в холле и готовился к отъезду.

– Мы говорили… Мы с Генри только что ужасно поспорили, и я утверждала…

Выхватив у лакея шубу Фасселла, она предложила свою помощь. Фасселл протестовал, и они в шутку разыграли целую сцену.

– Нет, позволь уж я, – сказал Генри, который вошел в дом следом за Маргарет.

– Спасибо большое! Видите – он меня простил!

Полковник галантно ответил:

– Думаю, не так уж много ему пришлось прощать.

Фасселл сел в машину. Через некоторое время за ним последовали дамы. Горничные, обслуживающий путешественников железнодорожный агент и тяжелый багаж отбыли раньше по боковой ветке. Переговариваясь, выражая благодарность хозяину и напутствуя свысока будущую хозяйку, гости укатили.

Тогда Маргарет спросила:

– Так значит, эта женщина была твоей любовницей?

– Ты высказываешься со свойственной тебе исключительной щепетильностью, – ответил он.

– Скажи, пожалуйста, когда?

– Зачем?

– Пожалуйста, когда?

– Десять лет назад.

Маргарет ушла, не сказав ни слова, ибо это была трагедия не ее, а миссис Уилкокс.

27

Устроившись на ночь в шропширской гостинице, Хелен задумалась, зачем потратила восемь фунтов на то, чтобы одним стало худо, а другие разозлились. Теперь, когда волна возмущения стала спадать, она спрашивала себя, какие силы пробудили эту волну. По крайней мере никому не было причинено вреда. Маргарет разыграет все как по нотам, и хотя Хелен не одобряла методы сестры, она знала, что, в конце концов, это пойдет Бастам на пользу.

– Мистер Уилкокс поступает совершенно нелогично, – объясняла она Леонарду, который, уложив жену в постель, сидел с Хелен в пустой гостиничной столовой. – Если бы мы сказали ему, что его долг – взять вас на работу, он, вероятно, отказался бы. Все дело в том, что он не получил должного воспитания. Не хочу настраивать вас против него, но иметь с ним дело весьма тяжело.

– Не знаю, как благодарить вас, мисс Шлегель, – только и смог сказать на это Леонард.

– Я верю в личную ответственность. А вы? И вообще во все личное. Ненавижу… Наверное, мне не следует этого говорить, но Уилкоксы определенно идут по неверному пути. Хотя, возможно, в этом не их вина. Возможно, маленький кусочек сознания, который говорит «я», вообще выскочил у них из головы, и тогда обвинять их – пустая трата времени. Есть одна кошмарная теория, согласно которой сейчас рождается особая порода людей, предназначенных в будущем управлять всеми нами только потому, что у них в головах нет этого маленького кусочка, говорящего «я». Слышали о такой? – У меня совсем нет времени читать.

– Так может, думали, что на свете есть два вида людей: те, что подобны нам, живущим по подсказке этого кусочка, находящегося в самом центре сознания, и те, другие, что на это не способны, ибо в их сознании вообще нет центра. Они не могут сказать «я». Они на самом деле вообще как будто не существуют, а потому о таких говорят «сверхчеловек». Пирпонт Морган[46]46
  Морган, Джон Пирпонт (1837–1913) – американский предприниматель, банкир, финансист, владелец огромного состояния, коллекционер.


[Закрыть] ни разу в жизни не сказал «я».

Леонард собрался с мыслями. Если его благодетельнице угодно завести интеллектуальную беседу, он должен постараться ее поддержать. Хелен была для него важнее загубленного прошлого.

– Я еще не добрался до Ницше, – сказал он. – Но всегда считал, что его сверхчеловек – это своего рода эгоист.

– О нет, вы не правы, – ответила Хелен. – Ни один сверхчеловек ни разу не сказал: «Я хочу», – потому что «я хочу» неизбежно ведет к вопросу: «Кто я?» – а следовательно, к Состраданию и Справедливости. Он говорит лишь «хочу»: «Хочу Европу», – если это Наполеон; «Хочу жен», – если это Синяя Борода; «Хочу Боттичелли», – если это Пирпонт Морган, – но никогда «я». И если бы вы могли пронзить его насквозь, то обнаружили бы внутри ужас и пустоту.

Леонард помолчал немного, а потом спросил:

– Могу ли я заключить, мисс Шлегель, что мы с вами принадлежим к тем людям, которые говорят «я»? – Конечно.

– И ваша сестра тоже?

– Конечно, – ответила Хелен резковато. Она, хоть и досадовала на Маргарет, не желала ее обсуждать. – Все порядочные люди говорят «я».

– А мистер Уилкокс? Пожалуй, он не…

– Не думаю, что нам стоит обсуждать мистера Уилкокса.

– Понимаю, понимаю, – согласился Леонард.

Хелен спросила себя, с чего это она вдруг заговорила так высокомерно. Раз или два в тот день она поощряла критические суждения мистера Баста, а сейчас почему-то осадила его. Боялась ли она его предположений? Если так, то ее поведение было отвратительно.

Но Леонард счел высокомерный тон Хелен вполне естественным. Все, что она делала, было естественно и не могло никого обидеть. Пока две мисс Шлегель были вместе, они казались ему какими-то нереальными: их лица с выражением предостережения мелькали, сменяя друг друга, у него перед глазами, – но каждая мисс Шлегель в отдельности воспринималась им по-иному. В случае Хелен – девица была не замужем, в случае Маргарет – собиралась выйти замуж, но в обоих случаях одна не походила на другую. Наконец-то для Леонарда пролился свет на это пребывающее в достатке высшее общество, и он увидел, что в нем есть множество мужчин и женщин и одни из них более благосклонны к нему, чем другие. Хелен стала для него «своей», она отчитывала его, переписывалась с ним и вчера в порыве благородного неистовства ворвалась к нему в дом. Маргарет, хотя и не была злой, оставалась строгой и сдержанной. К примеру, ему бы не пришло в голову предложить ей помощь. Она ему никогда не нравилась, и он начал думать, что его первое впечатление верно и что младшая сестра тоже недолюбливает Маргарет. Нет сомнения, что Хелен одинока. Она, отдававшая другим так много, взамен получала так мало. Леонарду было приятно осознавать, что он избавит Хелен от неприятного чувства, если будет держать язык за зубами и скроет то, что ему стало известно о мистере Уилкоксе. Когда он забирал Джеки с лужайки, та объявила ему о своей встрече. Поначалу шокированный, он все же не стал особенно мучиться из-за ее рассказа. Однако теперь у него не осталось иллюзий относительно собственной жены – это было лишь еще одно пятно на той любви, которую никогда нельзя было назвать чистой. Сохранить совершенство совершенным – вот достойный идеал, если, конечно, будущее позволит ему иметь идеалы. Хелен и – ради Хелен – Маргарет не должны ничего узнать.

Но когда Хелен заговорила о его жене, Леонард смутился.

– А миссис Баст – она когда-нибудь говорит «я»? – спросила Хелен не без ехидства, а потом добавила: – Она очень устала?

– Будет лучше, если она побудет в своей комнате, – сказал Леонард.

– Мне с ней посидеть?

– Нет, спасибо. Ей не нужна компания.

– Мистер Баст, что за человек ваша жена?

Леонард покраснел до корней волос.

– Вы уже должны привыкнуть к моей манере общения. Этот вопрос вас оскорбляет?

– Нет, о нет, мисс Шлегель, нет.

– Просто я люблю честность. Не притворяйтесь, что у вас счастливый брак. У вас с ней не может быть ничего общего.

Леонард этого не отрицал.

– Полагаю, это вполне очевидно, – смущенно заметил он, – но Джеки никому не делала ничего дурного. Когда происходило что-то не так или до меня доходили какие-то слухи, мне всегда казалось, что в этом виновата она, но сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что вина лежит больше на мне. Мне не следовало жениться на ней, но раз уж так случилось, я должен быть с ней и содержать ее.

– Как давно вы женаты?

– Почти три года.

– А что сказала ваша семья?

– Они не хотят нас знать. Они устроили нечто вроде семейного совета, когда узнали, что я женился, и полностью вычеркнули нас из своей жизни.

Хелен начала ходить взад-вперед по комнате.

– Мой бедный мальчик, как это печально! – нежно сказала она. – А кто ваши родные?

На это он мог ответить. Родители, ныне покойные, занимались торговлей. Сестры вышли замуж за коммивояжеров. Брат – мирянин, которому доверено епископом проводить церковные богослужения.

– А ваши дед и бабка?

Леонард открыл ей секрет, которого до этого момента очень стыдился:

– Они ничего собою не представляли, – сказал он. – Сельскохозяйственные рабочие, что-то в этом роде.

– Ах вот как! Откуда родом?

– Мои предки в основном из Линкольншира, но отец матери, как ни странно, происходит из этих мест. – Значит, он отсюда, из Шропшира. Действительно странно. Мои предки со стороны матери – ланкаширцы. Но почему ваши брат и сестры настроены против миссис Баст?

– О, не знаю.

– Извините, но вы знаете. Я не ребенок. И могу выдержать все, что вы мне скажете, и чем больше вы мне расскажете, тем больше я смогу вам помочь. До вас дошли какие-то порочащие ее слухи?

Леонард молчал.

– Думаю, я уже догадалась, – очень серьезно сказала Хелен.

– Не уверен, мисс Шлегель. Надеюсь, что нет.

– Мы должны быть честными, даже по поводу таких вещей. Я догадалась. Я ужасно… я бесконечно сожалею, но для меня это ничего не меняет. Я буду относиться к вам обоим точно так же, как раньше. Виной всему не ваша жена, а мужчины.

Леонард не возражал – главное, чтобы она не догадалась, о каком именно мужчине идет речь. Стоя у окна, Хелен медленно подняла шторы. Окна гостиницы выходили на темную площадь. Начал собираться туман. Когда она обернулась к нему, ее глаза сияли.

– Не беспокойтесь, – попросил он. – Я этого не вынесу. У нас все будет хорошо, если я получу место. Только бы получить место – что-нибудь постоянное. Тогда и жизнь наладится. Книги меня уже не так волнуют, как раньше. Полагаю, с постоянной работой у нас все устроится. Когда работаешь, перестаешь задумываться.

– Устроится что?

– Просто устроится.

– И это называется «жизнь»! – сдавленным голосом сказала Хелен. – Как вы можете, когда на свете есть столько прекрасных вещей – музыка, ночные прогулки!..

– Прогулки хороши, если у человека есть работа, – ответил он. – О, как-то раз я наговорил вам кучу чепухи. Но ничто так не выбивает дурь из головы, как явившийся к вам в дом судебный пристав. Когда я увидел, как он листает моих Рёскина и Стивенсона, я, кажется, понял, какова жизнь на самом деле, и она мне не слишком понравилась. Благодаря вам книги ко мне вернулись, но они больше не будут для меня тем, чем были раньше, и я никогда не стану думать, что провести ночь в лесу – это прекрасно.

– Почему? – спросила Хелен, подняв оконную раму.

– Потому что я понимаю, что человеку нужны деньги.

– Ну так вы ошибаетесь.

– Хотелось бы. Но вот священник – у него либо есть собственные деньги, либо ему платят; поэт или музыкант – то же самое; бродяга ничем от них не отличается. В конце концов он идет в работный дом и получает деньги других людей. Мисс Шлегель, деньги – это настоящее, а все остальное – мечта.

– И все-таки вы ошибаетесь. Вы забыли про Смерть.

Леонард не понял.

– Если бы мы жили вечно, тогда то, что вы говорите, было бы правдой. Но нам приходится умирать, приходится быстро расставаться с этой жизнью. Несправедливость и жадность были бы реальны, если бы мы жили вечно. Но при существующем положении дел мы должны держаться за что-то другое, потому что приходит Смерть. Я люблю Смерть, но не из-за патологической склонности к ужасному, а потому что она все объясняет. Она показывает пустоту Денег. Деньги и Смерть – вечные враги. А вовсе не Жизнь и Смерть.

И не важно, что нас ждет после Смерти, мистер Баст. Однако будьте уверены, что поэт, музыкант и бродяга будут там счастливее, чем человек, так и не научившийся говорить: «Я – это я».

– Интересно.

– Мы все в тумане, я знаю, но пока я все-таки могу помочь вам, а люди, подобные Уилкоксам, окутаны туманом больше других. Разумные, здравомыслящие англичане! Строящие империи, причесывающие весь мир под одну гребенку, именуемую здравым смыслом! Но скажи им про Смерть – и они обидятся, потому что в Смерти поистине имперское величие и она всегда выступает против них.

– Я, как и всякий человек, боюсь смерти.

– Но не идеи Смерти.

– А какая разница?

– Огромная, – сказала Хелен еще серьезнее, чем раньше.

Леонард с удивлением посмотрел на нее. У него было ощущение, что важные вещи выплывают к нему из туманной ночи, но он не может ухватить их, потому что его сердце все еще полно мелких забот. Как когда-то пропажа зонтика испортила концерт в Куинс-Холле, так и неразрешенная ситуация мешала ему теперь воспринять звуки высшей гармонии. Смерть, Жизнь, Материализм – замечательные слова, но даст ли ему мистер Уилкокс место клерка? Что ни говори, мистер Уилкокс – король этого мира, сверхчеловек со своей собственной моралью, чья голова скрывается где-то за облаками.

– Наверное, я глупец, – с виноватым видом сказал Леонард.

Для Хелен же парадокс виделся все яснее и яснее.

– Смерть уничтожает человека; идея Смерти его спасает.

За гробами и скелетами, существующими в вульгарном сознании, лежит нечто настолько громадное, что все, что есть в нас великого, на него откликается. Люди, живущие в этом мире, могут бежать от склепа, в который однажды им предстоит войти, но Любовь мудрее. Смерть – враг Любви, но силы их не равны. В вековой борьбе мускулы Любви закалились, ее зрение стало яснее, и никто больше не может противостоять ей.

– Поэтому никогда не сдавайтесь, – продолжала девушка и вновь и вновь рисовала ему смутную, но такую убедительную картину, как Незримое побеждает Зримое. Ее волнение возрастало, по мере того как она пыталась отрезать веревку, связующую Леонарда с землей. Свитая из горького опыта, веревка не давалась. Вскоре к ним вошла горничная и передала письмо от Маргарет. Внутрь была вложена адресованная Леонарду записка. Под лепет реки они прочли то, что там было написано.

28

Довольно долго Маргарет ничего не делала, потом взяла себя в руки и написала несколько писем. Рана была чересчур глубока, чтобы говорить с Генри, и все же Маргарет была в состоянии его пожалеть и даже не передумала выходить за него замуж. Однако ее сердцу было еще слишком больно и слова не шли. Даже внешне реакция на его падение проявлялась в ней со всей очевидностью. Она не могла справиться ни со своим голосом, ни с выражением своего лица, и ласковые слова, которые она заставляла себя писать, казалось, принадлежали кому-то другому.

«Мой дорогой, – начала она, – то, что ты мне рассказал, к нам с тобой не имеет отношения. Это или все, или ничего, и я склонна считать это ничем. Все произошло задолго до того, как мы встретились, и даже если бы это случилось после нашей встречи, надеюсь, я писала бы тебе сейчас то же самое. Я понимаю тебя».

Она вычеркнула фразу «Я понимаю тебя» – в ней ощущалась фальшивая нота. Генри не стерпел бы, что его «понимают». Еще она вычеркнула: «Это или все, или ничего». Ему не понравилась бы такая категоричность в оценке ситуации. Она не должна комментировать. Комментировать не женское дело.

«Пожалуй, достаточно», – подумала она.

Но ощущение его падения душило ее. Стоил ли Генри всех этих треволнений? Поддаться чарам женщины такого сорта – это все, да, все, и Маргарет не могла быть его женой. Она попыталась перевести его искушение на свой язык, и голова вовсе пошла кругом. Должно быть, мужчины совершенно иные существа, если у них возникает желание поддаться такому искушению. Ее вера в дружеские чувства пошатнулась, и жизнь предстала перед нею словно увиденная сквозь застекленный салон парохода «Грейт вестерн», отгородивший в равной мере и мужчин и женщин от свежего воздуха. Быть может, два пола – это и в самом деле две расы, каждая со своим нравственным кодексом, а их взаимная любовь – лишь уловка Природы, не терпящей застоя? Уберите из человеческих взаимоотношений правила приличия, и все сведется лишь к одному? Маргарет пришла к заключению, что так и есть. Она понимала, что из уловки Природы мы создали магию, которая обеспечит нам бессмертие. Но еще более таинственной, чем влечение одного пола к другому, оказывается нежность, которую мы вкладываем в это влечение. Гораздо шире разрыв между нами и скотным двором, чем между скотным двором и отбросами, которые питают его почву. Мы развиваемся такими способами, какие не измерить науке, и приходим к таким результатам, какие не осознать богословию. «Это сокровище создали люди», – скажут боги и, сказав так, подарят нам бессмертие. Маргарет помнила эти слова, но в тот момент их не чувствовала, а потому в ее сознании свадьба Иви и Кахилла превратилась в дурацкий карнавал, а ее собственная свадьба стала слишком ничтожной, чтобы о ней задумываться. Она разорвала письмо к Генри и написала другое:

Дорогой мистер Баст, я, как и обещала, поговорила о вас с мистером Уилкоксом, и мне очень неприятно сообщить вам, что у него нет для вас места.

Искренне ваша Маргарет Шлегель.

Она вложила его в другое письмо, адресованное Хелен, над которым промучилась меньше, чем можно было бы ожидать. Но у Маргарет заболела голова и она не особенно выбирала выражения:

Дорогая Хелен, передай ему эту записку. Басты – никчемные люди. Генри обнаружил эту женщину на лужайке в пьяном виде. Я распорядилась приготовить тебе комнату у нас, и, пожалуйста, приходи сразу же, как получишь мое письмо. Басты не те, о ком нам следует беспокоиться. Утром я могу сама к ним зайти и сделать то, что в данном случае будет справедливо.

М.

Написав это, Маргарет почувствовала, что поступает как практичная женщина. Позже нужно будет что-нибудь придумать для Бастов, но сейчас их следует заставить молчать. Она надеялась, что Хелен не успеет поговорить с этой женщиной. Она позвонила, чтобы вызвать горничную, но никто не ответил: мистер Уилкокс и Уоррингтоны ушли спать, а кухня была предоставлена слугам для пирушки, – поэтому она отправилась в «Георг» сама. В гостиницу она не вошла, ибо любые разговоры могли оказаться пагубными, и, сказав, что письмо очень важное, передала его прислуге. На обратном пути, пересекая площадь, Маргарет увидела Хелен и мистера Баста в окне столовой, и испугалась, что уже опоздала. Но ее дело еще не было доведено до конца: нужно было рассказать Генри, какие действия она предприняла.

Это оказалось совсем не трудно, потому что она встретила мистера Уилкокса в холле. От ночного ветра картины начали постукивать о стену, и его разбудил этот шум.

– Кто там? – крикнул он хозяйским голосом.

Маргарет вошла в холл.

– Я позвала Хелен прийти ночевать сюда, – сказала она, проходя мимо. – Здесь ей будет лучше. Так что не запирай дверь.

– Я подумал, что к нам кто-то забрался, – объяснил Генри.

– И еще я сказала Басту, что мы ничем не можем ему помочь. Не знаю, может быть, потом. Но очевидно, что сейчас Басты должны уехать.

– Так ты говоришь, что твоя сестра будет ночевать здесь?

– Наверное.

– Тогда нужно распорядиться, чтобы ее проводили в твою комнату?

– Мне в общем-то нечего ей сказать. Я ложусь спать. Передай слугам, что она, возможно, придет. Кто-нибудь сможет поднять наверх ее чемодан?

Генри ударил в небольшой гонг, который был куплен, чтобы вызывать прислугу.

– Нужно бить громче, если хочешь, чтобы тебя услышали.

Генри открыл дверь, и из конца коридора до них донеслись взрывы хохота.

– Уж больно они разошлись, – сказал Генри и широким шагом направился в сторону веселившихся. Маргарет пошла наверх, не будучи уверенной, надо ли ей радоваться или огорчаться этой встрече. Оба вели себя так, словно ничего не произошло, и интуиция подсказывала ей, что это неправильно. Ради самого себя Генри должен был предоставить ей хоть какое-то объяснение.

Однако что бы оно ей дало? Дату, место, несколько деталей, которые она и так могла слишком явственно себе представить. Теперь, когда прошло первое потрясение, она поняла, что у нее были все основания предвидеть появление какой-нибудь миссис Баст. Внутренняя жизнь Генри давно лежала перед ней как открытая книга – его интеллектуальная непоследовательность, невосприимчивость к личностному воздействию, сильные, но подавляемые страсти. Следовало ли ей отказаться от него, потому что его внешняя жизнь соответствовала внутренней? Возможно. Возможно, если бы его бесчестье касалось ее непосредственно, но оно относилось к тем далеким временам, когда они еще не были знакомы. Маргарет боролась со своими чувствами. Она говорила себе, что вина Генри перед миссис Уилкокс распространяется и на нее. Но Маргарет не была сухим теоретиком. Раздеваясь перед сном, она почувствовала, что гнев, уважение к усопшей, желание устроить сцену – все это отступило. Пусть Генри ведет себя так, как считает нужным, потому что она любит его и когда-нибудь ее любовь сделает его лучше.

В основе поступков Маргарет во время этого кризиса лежала жалость. Жалость, если здесь допустимы обобщения, составляет основу женской природы. Если мы нравимся мужчинам, то лишь благодаря нашим лучшим качествам, и каким бы душевным ни было их чувство к нам, мы боимся оказаться его недостойными – в этом случае нас потихоньку перестанут замечать. Но женщин наше падение, напротив, побуждает к действию. Оно глубоко затрагивает их естество – к счастью или несчастью.

Все дело было в этом. Генри должен быть прощен, и любовь Маргарет сделает его лучше. Остальное не имеет значения. Миссис Уилкокс, этого беспокойного, но милого призрака, нужно оставить вместе с причиненной ей несправедливостью. Теперь, обретя соразмерность, она тоже пожалела бы человека, который столько напутал в их жизни. Знала ли миссис Уилкокс о его проступке? Интересный вопрос, но Маргарет заснула, объятая любовью и убаюканная лепетанием реки, всю ночь несущей свои воды из Уэльса. Она ощущала единение со своим будущим домом, проникнувшись им и отдав ему всю себя, и когда проснулась, то вновь увидела, как над окрестными туманами победно возвышается замок Онитон.