Текст книги "Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)"

КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ

Глава 59
СВЯТОЙ ЛЮДОВИК И ШЕСТОЙ И СЕДЬМОЙ КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ. ПОТЕРЯ АНТИОХИИ. ПОТЕРЯ АКРЫ И СВЯТОЙ ЗЕМЛИ

Захват Иерусалима турками обострил в Западной Европе и духовные, и материальные стороны религиозного чувства, и результатом этого воодушевления стали Крестовые походы. В 1099 году Иерусалим был отвоеван Готфридом Бульонским и стал столицей христианского королевства. В 1187 году Саладин захватил Иерусалим и положил конец существованию этого государства. Последующие попытки христиан вернуть себе этот город были безуспешны.

Гиббон начинает свой рассказ о Крестовых походах в главе 58. Описание Четвертого крестового похода, имевшего самое непосредственное отношение к судьбе Восточной империи, он дает в следующей главе, 60-й, которая включена сюда полностью.

Святой Людовик и Шестой и Седьмой крестовые походы

Из семи Крестовых походов два последних были предприняты Людовиком IX, королем Франции, который в Египте лишился свободы, а на побережье Африки – жизни. Через двадцать восемь лет после смерти он был канонизирован в Риме, и шестьдесят пять чудес были с готовностью обнаружены и торжественно засвидетельствованы, чтобы обосновать право этого короля на святость. История предъявляет более надежные свидетельства того, что он обладал одновременно добродетелями короля, героя и человека, что его воинственность смягчалась любовью к справедливости в частных и общественных делах, что Людовик был отцом для своего народа, другом для своих соседей и ужасом для иноверцев. Одно лишь суеверие, в полном объеме оказывая на Людовика свое вредоносное влияние, портило его разум и душу. В своем благочестии он опускался до того, что восхищался нищенствующими монахами францисканского и доминиканского орденов и подражал им; со слепым и жестоким усердием Людовик преследовал врагов христианской религии; этот лучший из королей дважды сходил со своего трона затем, чтобы искать приключений как странствующий рыцарь веры. Историк-монах лишь восхвалял бы эту наиболее достойную презрения сторону его характера, но благородный и великодушный Жуанвилль, друг Людовика и его товарищ по плену, начертил своим свободным и верным природе пером портрет, отразивший и добродетели, и недостатки короля. У этого автора, входившего в узкий круг посвященных, мы можем научиться подозрениям, что за Крестовыми походами стояли политические намерения их организаторов-королей подавить своих крупных вассалов: это им приписывают очень часто. Людовик IX много и успешнее всех средневековых государей трудился для восстановления привилегий короны, но этих привилегий для себя и своего потомства он добился дома, а не на Востоке. Людовик, давший свой обет из-за воодушевления и болезни, распространитель этого священного безумия, стал и его жертвой. Ради вторжения в Египет он истощил Францию, забрав все ее войска и сокровища. Он покрыл море у Кипра кораблями, которых было тысяча восемьсот; численность его солдат даже по самым скромным подсчетам равнялась пятидесяти тысячам. Если мы можем доверять его собственным словам в том виде, как их передают тщеславные люди Востока, он высадил на берег девять тысяч пятьсот всадников и сто тридцать тысяч пехотинцев, совершавших паломничество под защитой его власти.

Полностью одетый в доспехи, со своим знаменем, которое развевалось перед ним, Людовик первым спрыгнул на берег, и хорошо укрепленный город Дамиетта, который его предшественникам пришлось осаждать шестнадцать месяцев, теперь был покинут испуганными мусульманами при первом же штурме. Но Дамиетта, первая добыча, завоеванная Людовиком, была и последней. Во время Пятого и Шестого крестовых походов одни и те же причины почти на одном и том же месте породили одни и те же беды. После губительной задержки, которая позволила попасть в лагерь семенам моровой болезни, франки направились с побережья в сторону столицы Египта, стараясь преодолеть несвоевременный разлив Нила, мешавший их движению. Под взглядом своего неустрашимого монарха бароны и рыцари Франции проявили свое непобедимое презрение к опасности и свою непобедимую боевую выучку. Брат короля, граф Артуа, действовавший отважно, но необдуманно, взял штурмом город Массуру, и почтовые голуби принесли жителям Каира сообщение, что все погибло. Но солдат, который после этого силой захватил трон, остановил и собрал бежавшие войска, а основная часть христианской армии была далеко сзади своего авангарда; граф Артуа был разгромлен и убит. Греческий огонь дождем лился на захватчиков, Нил был во власти египетских галер, равнина – во власти арабов. Все продовольствие перехватывал противник, и отступление примерно в одно и то же время стало необходимым и неосуществимым. Восточные писатели отмечают, что Людовик мог бы успешно бежать, если бы бросил своих подданных, но король оказался в плену, и с ним попало в плен подавляющее большинство его знати. Все, кто не мог выкупить свою жизнь службой или деньгами, были бесчеловечно убиты, и стены Каира были украшены кругом из христианских голов. Король Франции был закован в цепи, но великодушный победитель, правнук брата Саладина, прислал своему царственному пленнику почетную одежду. Свобода короля и его солдат была оплачена возвращением Дамиетты и суммой в четыреста тысяч золотых монет. Выродившиеся в мягком климате среди роскоши потомки соратников Нуреддина и Саладина не были способны сопротивляться цвету европейского рыцарства и победили руками и оружием своих рабов-мамелюков, стойких и выносливых уроженцев Татарии, которых покупали еще детьми у сирийских купцов и воспитывали в военном лагере и дворце султана[202]202
  Вероятно, Гиббон имеет в виду тюрок-кипчаков (половцев) из донских и причерноморских степей. Куманы – еще одно название этого же народа. Когда народ кипчаков был под властью монгольских ханов, которые часто усмиряли своих непокорных подданных, каратели захватывали много пленных, в том числе детей, и продавали их в рабство. Среди египетских султанов были военачальники-мамелюки, кипчаки по происхождению; возможно, приход первого из них к власти и описан далее в этой главе. В число кипчакских пленников могли иногда попадать и русские степняки: один историк упоминает о мамелюке-кипчаке, которого звали Иван, сын Василия. Из научно-популярных книг на эту тему см., например, С.А. Арутюнов. Пути народов.


[Закрыть].

Но вскоре Египет стал новым примером того, как опасны преторианские банды: эти свирепые звери, спущенные с цепи против иноземцев, в своей ярости разорвали и съели своего благодетеля. Туран-шах, последний в своем роду, был убит своими мамелюками, и самые отважные из убийц вошли в комнату пленного короля с обнаженными скимитарами и руками, запачканными кровью своего султана.

Людовик твердостью духа заслужил их уважение; их алчность оказалась сильнее жестокости и религиозного пыла, и был заключен договор, по которому король Франции и остатки его армии получили разрешение отправиться морем в Палестину. Людовик напрасно потратил четыре года в стенах Акры, не имея возможности побывать в Иерусалиме и не желая возвратиться на родину без славы.

Воспоминание о поражении заставило Людовика после шестнадцати лет мудрого покоя предпринять Седьмой, и последний из Крестовых походов. Его финансы были восстановлены, королевство стало больше; выросло новое поколение воинов, и король с новой уверенностью в себе отплыл в путь во главе шести тысяч конников и тридцати тысяч пехотинцев. Поводом к этому походу стала потеря Антиохии; безумная надежда окрестить короля Туниса направила Людовика к побережью Африки, а рассказ о богатейших сокровищах этой страны утешил его солдат, жалевших, что путешествие в Святую землю откладывается. Вместо нового единоверца правитель Франции получил долгую осаду; французы начали слабеть и умирать на раскаленном песке. Святой Людовик скончался в своей палатке, и еще до того, как он навеки закрыл глаза, его сын и наследник дал сигнал к отступлению. Один писатель, любитель ярких образов, пишет: «…так христианский король умер возле развалин Карфагена, воюя против неверных-магометан в стране, где когда-то Дидона ввела почитание сирийских богов».

Потеря Антиохии

Невозможно измыслить более несправедливую и нелепую конституцию, чем та, которая обрекает коренных жителей страны на вечное рабство у творящих произвол рабов-чужеземцев, ставших правителями. И все же именно таким было положение Египта в продолжение более чем пятисот лет. Самые прославленные султаны из династий Бахари-тов и Боргитов сами были выходцами из татарских и черкесских банд[203]203
  Кипчакскую династию на престоле Египта сменила черкесская. Ее основатель, черкес по национальности и бывший раб, был воспитателем при сыне-наследнике предыдущего султана; среди мамелюков в это время было много уроженцев Кавказа, бывших пленников, выращенных при дворе, как ранее кипчаки. С их помощью воспитатель и захватил власть.


[Закрыть].

И двадцать четыре бея, то есть военных вождя, не передавали это звание своим сыновьям: наследником бея всегда становился его слуга. Они составили для себя великую хартию своих вольностей – договор Селима I с государством, и османский султан до сих пор получает от Египта небольшую дань и некоторые знаки признания его верховной власти. Не считая нескольких передышек, когда наступали мир и порядок, время правления этих двух династий известно как период грабежа и кровопролития. Но их шаткий трон все же крепко стоял на двух прочных опорах – дисциплине и отваге. Их власть распространялась на Египет, Нубию, Аравию и Сирию. Численность мамелюков возросла с восьмисот до двадцати пяти тысяч конных воинов, их количество увеличивалось за счет провинциального ополчения числом в сто семь тысяч пехотинцев и нерегулярной помощи шестидесяти шести тысяч арабов. Государи столь могущественные и мужественные не могли долго терпеть на своем побережье независимый и враждебный им народ. Поражение франков было отсрочено на сорок лет, но лишь из-за внутренних неурядиц, вторжения монголов и случайной помощи тех или иных воинственных паломников. Среди них читатель-англичанин обратит внимание на короля Англии Эдуарда I, который принял крест при жизни своего отца Генриха. Этот будущий завоеватель Уэльса и Шотландии во главе тысячи солдат освободил Акру от осады и с армией из девяти тысяч воинов дошел до самого Назарета. Он уподобился по славе своему дяде Ричарду, своей отвагой добыл у противника перемирие на десять лет и, получив тяжелую рану, все же спасся от кинжала фанатика-асассина. Антиохия, на положение которой меньше влияли случайности священной войны, в конце концов была захвачена и разрушена Бондокдаром или Бейбарсом, султаном Египта и Сирии. Латинское княжество было уничтожено, и прародина имени христиан была опустошена убийством семнадцати тысяч своих жителей и захватом в плен ста тысяч. Приморские города Лаодикея, Габала, Триполи, Берит, Сидон, Тир и Яффа, а также укрепленные мощнее этих городов замки госпитальеров и храмовников пали один за другим. У франков остались только город и колония Святого Иоанна – Акра, которую иногда называют в описаниях более древним именем – Птолемаида.

Потеря Акры и Святой земли

После потери Иерусалима Акра, которая находится от него на расстоянии около семидесяти миль, стала главным городом латинских христиан и была украшена мощными величественными зданиями, водопроводами, искусственной гаванью и двумя стенами. Ее население увеличивалось за счет потока непрерывно прибывавших паломников и беженцев. В перерывах между войнами она привлекала своим удобным местоположением торговцев с Запада и Востока, а на рынке можно было найти вещи со всего света и переводчиков для любого языка. Но в этой смеси народов распространялись и практиковались все существующие пороки. Из всех учеников Иисуса и Магомета жители и жительницы Акры считались самыми развращенными, а воинская дисциплина не могла исправить религиозные злоупотребления. У этого города было много государей, но не было правительства. Короли Иерусалима и Кипра, происходившие из рода Лузиньян, князья Антиохии, графы Триполи и Сидона, великие магистры ордена госпитальеров, ордена Храма и Тевтонского ордена, республики Венеция, Генуя и Пиза, легат папы римского, короли Франции и Англии управляли им каждый независимо от других; семнадцать судов имели власть над жизнью и смертью горожан, любой преступник находил защиту в соседнем квартале, а постоянная зависть одного народа к другому часто прорывалась в насилии и кровопролитии. Некоторые авантюристы, бесчестившие знамя Креста, если не получали платы, восполняли недостаток денег грабежом магометанских деревень. Девятнадцать сирийских купцов, торговавших на основе гарантий государства, были ограблены и повешены христианами, и отрицательный ответ на просьбу наказать виновных стал оправданием для военных действий султана Халиля. Султан повел против Акры армию из шестидесяти тысяч конников и ста сорока тысяч пехотинцев, его артиллерия (если можно применить это слово) была многочисленной и тяжеловесной: деревянные части всего одного орудия в разобранном виде везли сто телег; придворный историк Абульфеда, служивший в войсках Хама, собственными глазами видел эту священную войну. Каковы бы ни были пороки франков, воодушевление и отчаяние вернули им мужество, но их ряды разрывало на части несогласие между семнадцатью вождями, и со всех сторон на них давили превосходящие силы султана. После тридцати трех дней осады мусульмане проломили двойную стену, главная башня города уступила натиску их орудий, мамелюки пошли на приступ всеми силами, город был захвачен, и участью шестидесяти тысяч христиан стали смерть или рабство. Монастырь, или скорее крепость, рыцарей Храма сопротивлялся на три дня дольше. Но их великий магистр был пронзен стрелой, а из пяти тысяч рыцарей лишь десять были оставлены в живых. Они были несчастнее, чем те, кто погиб от меча, если выжили лишь для того, чтобы пострадать на эшафоте во время несправедливого и жестокого преследования, которому подвергся весь их орден. Король Иерусалимский, патриарх и великий магистр ордена госпитальеров сумели отступить к берегу моря, но на море было сильное волнение, весел не хватало, и множество беглецов утонули, не сумев добраться до острова Кипр, который мог стать для Лузиньяна утешением в потере Палестины. По приказу султана церкви и укрепления латинских городов были разрушены, из-за алчности или страха к Гробу Господню продолжали допускать небольшое число благочестивых беззащитных паломников, и мрачное молчание воцарилось на опустевшем побережье, которое до этого было наполнено шумом мировой борьбы.

Глава 60
РАСКОЛ ХРИСТИАНСТВА И ВРАЖДА ГРЕКОВ И ЛАТИНЯН. ЧЕТВЕРТЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД. СОЮЗ ФРАНЦУЗОВ И ВЕНЕЦИАНЦЕВ И ИХ ПУТЬ В КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ЗАХВАТ И РАЗГРАБЛЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ ЛАТИНЯНАМИ

За восстановлением Западной империи Карлом Великим вскоре последовало разделение греческой и латинской церквей. Религиозная и национальная вражда до сих пор разделяет два самых крупных религиозных сообщества христианского мира, а константинопольский раскол ускорил упадок и разрушение Восточной Римской империи, оттолкнув от нее самых полезных союзников и подтолкнув к действиям самых опасных врагов.

В современную историческую эпоху нелюбовь греков к латинянам была видна часто, и видна хорошо. Она родилась из презрения господ к рабам, после Константина ярко разгоралась в одних случаях от гордости равных, в других случаях – от гордости повелителей, и, наконец, раскалилась добела от предпочтения, которое мятежные подданные греков отдали союзу с франками. Во все времена греки гордились своим первенством в светских и религиозных науках: они первыми восприняли свет христианства, они провозгласили решения семи Вселенских соборов, они одни владеют языком Священного Писания и философии, а варвары, погруженные во тьму на своем Западе, не смеют спорить о высоких и таинственных предметах богословской науки. Эти варвары в свою очередь презирали за вкрадчивую хитрость и непостоянство неугомонных жителей Востока, создавших все ереси, и благословляли Бога за свою простоту, которая позволяет им самим ограничиваться поддержанием традиций апостольской церкви. И все же в VII веке соборы, собиравшиеся вначале в Испании, а позже во Франции, то ли усовершенствовали, то ли исказили никейский символ веры в отношении таинственного вопроса о третьем лице Троицы. Природа и происхождение Христа были точнейшим образом определены во время долгих споров, происходивших по их поводу на Востоке, и было похоже, что хорошо знакомые отношения Отца и Сына дают человеческому уму слабое представление об этом предмете. Мысль о рождении труднее было применить к Святому Духу, которого католики считали не даром или свойством божества, а субстанцией, личностью, богом. Он не был рожден, но, как было сказано в каноническом учении, он исходил. Исходит он только от Отца, возможно, через Сына или от Отца и от Сына. Первого из этих мнений придерживались греки, второго – латиняне. Добавление к никейскому символу веры слова «филиокве», что на латыни значит «и от Сына», зажгло огонь вражды между восточной и западной церквами. В начале этого спора римские первосвященники подчеркивали свою нейтральность и умеренность: осуждали нововведение своих заальпийских братьев по вере, но заявляли, что одобряют руководившие теми чувства. Было похоже, что папы желали набросить покрывало молчания и милосердия на это излишнее исследование; в переписке Карла Великого и Льва III папа проявляет либерализм государственного деятеля, а государь опускается до страстей и предрассудков священника. Но вдруг ортодоксальный Рим подчинился земным политическим устремлениям, и филиокве, которое Лев хотел стереть, было вписано в Символ веры и пропето в литургии Ватикана, никейский символ веры и символ веры Афанасия считаются католическими канонами веры, без чего ни один из них нельзя было бы сохранить. Получается, что теперь и паписты, и протестанты должны принять на себя проклятие греков и ответить им такой же анафемой за то, что греки отрицают исхождение Святого Духа от Сына так же, как от Отца. Прийти к соглашению относительно таких догматов веры невозможно, но правила религиозного учения и должны быть разными в находящихся далеко одна от другой и независимых церквах, а рассудок, даже если это рассудок богослова, может допустить, что такое различие неизбежно и безвредно. Хитрый или суеверный Рим связал своих священников и дьяконов суровым обетом безбрачия. У греков же это правило относится лишь к епископам, и потеря возмещается высоким положением или уничтожается возрастом, а приходские священники греков, иначе попы, наслаждаются супружеским общением с женами, вступая в брак до принятия церковного сана. В XI веке были яростные споры по поводу опресноков: на Востоке и на Западе полагали, что сущность таинства причастия зависит от того, причащают верующих квасным или неквасным хлебом. Должен ли я излагать в серьезном повествовании гневные упреки, которые летели в латинян, долгое время только оборонявшихся от противника? Латиняне не желают отказаться, как предписывает апостольская церковь, от употребления в пищу мяса удушенных животных и крови; они, словно евреи, постятся во все субботы; у них в первую неделю Великого поста разрешено употреблять в пищу молоко и сыр; их монахи так слабо соблюдают обет, что позволяют себе есть мясо, а в отсутствие растительного масла его может заменить животный жир; право помазания при крещении у них дано только епископам; эти епископы, женихи своих церквей, украшены кольцами; священники у них бреют бороды и крестят одним погружением. Вот какие преступления зажгли пылкий религиозный гнев в константинопольских патриархах и были так же пылко оправдываемы сторонниками латинской церкви.

Ханжество и нелюбовь одного народа к другому становятся мощными увеличительными стеклами для любого предмета спора. Однако непосредственной причиной отделения греков от латинян можно считать соперничество ведущих прелатов, отстаивавших первенство старой метрополии, которая выше всех, выше даже столицы царствующих государей, и не ниже никого в христианском мире. Примерно в середине IX века Фотий, честолюбивый мирянин, капитан гвардии и главный секретарь, благодаря своим достоинствам и благосклонности сильных покровителей получил более желанную и высокую должность патриарха Константинопольского. В науке, даже науке церковной, он был выше современного ему духовенства, а его нравственная чистота ни разу не была поставлена под сомнение. Однако его рукоположение было поспешным, его возвышение произошло против правил, и отрекшийся от патриаршества его предшественник Игнатий все же имел на своей стороне сочувствие народа и упрямство своих сторонников. Они обратились в суд папы Николая I, одного из самых гордых и честолюбивых римских первосвященников, а тот ухватился за счастливую возможность судить своего восточного соперника и вынести ему обвинительный приговор. Их вражду обострил спор из-за духовной власти над царем и народом болгар: их недавнее обращение в христианство не приносило пользы ни тому ни другому прелату, если он не мог включить этих новых братьев по вере в число своих подданных. Греческий патриарх одержал победу с помощью своего двора; в этой яростной схватке он в свою очередь сместил с престола наместника святого Петра и бросил латинской церкви упрек в ереси и расколе. Правление Фотия, для которого он пожертвовал спокойствием мира, было коротким и непрочным: Фотий пал вместе со своим покровителем, цезарем Вардой, и Василий Македонский вернул на патриарший престол Игнатия, что было справедливо, поскольку ранее к старости и достоинству Игнатия не проявили достаточно уважения. Фотий, находясь в монастыре, который был ему тюрьмой, добивался расположения императора Василия патетическими жалобами и умелой лестью, и был восстановлен на константинопольском престоле, как только глаза его соперника навеки закрылись. После смерти Василия Фотий испытал на себе превратности судьбы придворных и неблагодарность своего царственного ученика: патриарх снова был низложен, и в последние одинокие часы своей жизни мог жалеть о свободе ученого-мирянина. При каждом перевороте покорное духовенство повиновалось любому вздоху или кивку государя, и в любую минуту собор из трехсот епископов был готов восславить торжество «святого Фотия» или заклеймить позором падение «гнусного преступника Фотия». Римские папы, соблазненные уклончивыми обещаниями помощи или награды, соглашались одобрить противоположные судебные разбирательства, и решения всех этих константинопольских соборов были утверждены папскими письмами или папскими легатами. Но двор и народ, Игнатий и Фотий были одинаково против их требований, папских священнослужителей оскорбляли или заключали в тюрьму, вопрос об исхождении Святого Духа был забыт, Болгария навсегда была присоединена к империи, и папы, продолжая раскол, строго осудили все рукоположения, произведенные незаконным патриархом. Невежество и развращенность X века на время прервали общение этих двух наций, но не привели их к согласию. Когда же нормандский меч вернул церкви Апулии под власть Рима, греческий патриарх посланием, в котором было много дерзости и раздражения, предупредил уходившую от него паству, что она должна относиться с отвращением к ошибкам латинян и сама не совершать этих ошибок. Возвышавшийся Рим больше не мог спокойно терпеть наглость соперника, и этот патриарх, Михаил Кируларий, был отлучен от церкви папскими легатами в центре Константинополя. Отряхивая прах этого города со своих ног, они положили на алтарь храма Святой Софии послание с грозной анафемой, где перечислили семь непростительных ересей греков и навечно отправили преступных наставников и их несчастных учеников к сатане и ангелам его. Позже при крайней необходимости для церкви и государства иногда возобновлялись дружественные отношения и притворно произносились слова о милосердии и согласии, но греки не раскаялись в своих заблуждениях, а папы не отменили своего решения. Со времени этих громовых проклятий мы можем считать разделение церквей завершенным. Каждый честолюбивый поступок римских пап увеличивал расстояние между греческой и латинской церквами, поскольку константинопольские императоры краснели от стыда и дрожали от испуга при мысли о позорной участи своих братьев, королей Германии, а народ был возмущен земной властью и воинским образом жизни латинского духовенства.

Вражда греков и латинян

Нелюбовь между греками и латинянами росла и ярко проявлялась во время трех первых походов в Святую землю. Алексей Комнин хитростью старался хотя бы удалить грозных паломников со своей земли; его преемники, Мануил и Исаак Ангел, вступили в заговор с мусульманами против величайших правителей франков, и этой извилистой коварной политике помогали деятельным добровольным повиновением их подданные всех сословий. Это враждебное отношение можно в значительной степени объяснить различием языков, одежды и нравов, которое отделяет и отчуждает один от другого народы земного шара. И гордость, и благоразумие государя заставляли его очень болезненно воспринимать вторжение в его страну иноземных армий, которые заявляли, что имеют право идти через его земли и даже пройти под стенами его столицы. Его подданные были оскорблены и ограблены грубыми чужеземцами с Запада, к тому же ненависть малодушных греков обострялась от тайной зависти к смелым и богоугодным делам франков. Но эту порожденную мирскими причинами вражду между народами укреплял и разжигал ядовитый огонь религиозного пыла. Вместо дружеских объятий и гостеприимной встречи, которые восточные христиане могли бы предложить своим братьям-христианам, все языки учились произносить названия «раскольник» и «еретик», которые православному человеку были более ненавистны, чем слова «язычник» и «неверный». Вместо того чтобы быть любимыми за сходство основных черт веры и религиозных обрядов, латиняне были ненавидимы из-за нескольких правил своего учения, нескольких богословских вопросов, в которых они или их учителя, возможно, расходились с восточной церковью. Во время Крестового похода Людовика VII греческие священники мыли водой и очищали обрядом алтари, которые осквернил жертвой французский священник. Спутники Фридриха Барбароссы горько жаловались на оскорбления словом и делом, которые они терпели от особенно озлобленных епископов и монахов. Их молитвы и проповеди возбуждали в народе гнев против нечестивых варваров, и патриарха обвиняют в заявлении, что верующий может получить отпущение всех своих грехов за истребление раскольников. Некий энтузиаст по имени Дорофей встревожил императора и вернул себе его доверие пророческим заявлением, что немецкий еретик после того, как брал штурмом Влахернские ворота, станет показательным примером Божьей мести. Проходы этих могучих армий были редкими и несли опасность, однако Крестовые походы сделали общение двух народов частым и тесным, в результате чего знания каждого из них о другом стали больше, но предрассудки не стали слабее. Богатому и роскошному Константинополю были нужны произведения всех климатов, и этот импорт уравновешивался искусством и трудолюбием многочисленных жителей византийской столицы. Своим местоположением она привлекала торговцев со всего мира, и во все эпохи ее существования эта торговля находилась в руках иностранцев. После упадка Амальфи венецианцы, пизанцы и генуэзцы разместили свои мастерские и организовали свои кварталы в столице империи. Их услуги вознаграждались почестями и льготами, они приобретали земли и дома, их семьи увеличивались за счет браков с местными жителями; а после того, как в Константинополе построили магометанскую мечеть, стало невозможным запретить существование в нем церквей римского обряда. Обе жены Мануила Комнина были из народа франков: первая была свояченицей императора Конрада, вторая – дочерью князя Антиохии. Своему сыну Алексею он добыл в жены дочь короля Франции Филиппа-Августа, а свою дочь отдал за маркиза Монферрата, который получил воспитание и почетный титул в константинопольском дворце. Правитель греков, которому приходилось встречать воинов Запада с оружием в руках, стремился стать императором Запада. Он высоко ценил отвагу франков и твердо полагался на их верность, но вознаграждение для них за военные заслуги выбрал неподходящее – прибыльные должности судей и казначеев. По политическим соображениям Мануил добивался союза с папой, и народ стал обвинять его в несправедливом пристрастии к народу и религии латинян. В его царствование и в царствование его преемника Алексея латинянам в Константинополе ставили в вину три преступления: во-первых, они были чужеземцами, во-вторых, еретиками и, в-третьих, императорскими любимцами. За эти провинности они понесли суровую кару во время бунта, который предшествовал возвращению и восшествию на престол Андроника. Народ выступил против них с оружием в руках, государь-тиран направил с азиатского побережья свои войска и галеры, чтобы помочь совершению народной мести, а безнадежное сопротивление чужеземцев лишь служило оправданием для ярости палачей и делало острее их кинжалы. Ни возраст, ни пол, ни узы дружбы или родства не могли спасти жертв народной ненависти, алчности и религиозного пыла. Латинян убивали в их домах и на улицах, их квартал был обращен в пепел, их священнослужители были сожжены в своих церквах, а их больные – в своих больницах. Количество убитых можно приблизительно оценить по тому, что более четырех тысяч христиан были «милосердно» проданы в вечное рабство туркам.

Священники и монахи были самыми шумными и деятельными участниками этого уничтожения раскольников и пели хвалу Господу, когда голова римского кардинала, папского легата, была отрублена от тела и привязана к хвосту собаки, которую затем с дикими насмешками прогнали через город. Более предусмотрительные среди иноземцев при первых признаках тревоги отступили к своим кораблям и спаслись, уплыв по Геллеспонту прочь от места кровопролития. Во время бегства они сожгли и опустошили двести миль морского побережья, жестоко мстя ни в чем не повинным подданным империи, причем считали своими главными врагами священников и монахов и захваченной при этом добычей вознаградили себя за потерю имущества и друзей. Вернувшись на родину, эти люди рассказали Италии и Европе о богатстве и слабости греков и об их коварстве и злобе, изобразив их пороки как природные свойства ереси и раскола. Участникам первых Крестовых походов хватило совести отказаться от нескольких удобных случаев завладеть Константинополем, чтобы проложить себе путь в Святую землю в то время, когда переворот внутри империи манил, даже почти заставлял французов и венецианцев завершить завоевание Восточной Римской империи.

Описывая сменявших один другого византийских государей, я уже рассказал о лицемерии и честолюбии, тиранстве и падении Андроника, последнего мужчины из рода Комнинов, царствовавшего в Константинополе. Переворот, сбросивший его с трона, спас и возвысил Исаака Ангела, представителя этой же императорской династии по женской линии. Преемник второго Нерона мог бы легко заслужить уважение и любовь своих подданных, но у них иногда были причины жалеть о правлении Андроника. Тиран, обладавший здравым и сильным умом, был способен видеть связь между пользой для себя и пользой для общества. Поэтому его боялись те, кого мог бояться он, но те, кто не вызывал у него подозрений, и жители далеких провинций могли благословлять своего повелителя за непреклонную справедливость. Его преемник был тщеславен и ревниво оберегал верховную власть, но для ее осуществления не имел ни мужества, ни способностей. Для человечества его пороки были вредны, а его добродетели (если они существовали) – бесполезны. Греки объясняли свои бедствия его недосмотром и не считали его заслугой ни одно временное или случайное благо этих лет. Исаак дремал на троне и просыпался лишь при звуках, обещавших удовольствие: его ничем не занятое время заполняли развлечениями комедианты и шуты, и даже эти шуты презирали императора. Его пиры и здания были роскошнее прежних примеров царской роскоши; количество евнухов и слуг достигало двадцати тысяч, а расходы на дворцовое хозяйство и стол императора достигали четырех тысяч фунтов серебра в день, что было бы равно четырем миллионам фунтов стерлингов в год. От бедности он спасался путем угнетения, и злоупотребления, происходившие как при сборе доходов, так и при их распределении, разжигали недовольство в народе. Пока греки считали дни своего рабства, льстивый пророк, которого он наградил за предсказания саном патриарха, уверял императора, что того ждет долгое и победоносное царствование длиной в тридцать два года, и обещал, что за это время император распространит свою власть до гор Ливана и завоюет земли за Евфратом. Однако единственным шагом императора для исполнения этого пророчества была отправка к Саладину роскошного, но постыдного посольства, которому было поручено потребовать возвращения Гроба Господня и предложить оборонительный и наступательный союз этому врагу христиан. В недостойных руках Исаака и его брата остатки греческой империи рассыпались и превратились в пыль. Остров Кипр, имя которого вызывает представление об изяществе и удовольствиях, был незаконно захвачен тезкой императора, князем из рода Комнинов, и в результате странного сцепления событий наш английский король Ричард своим мечом отдал это королевство семейству Лузиньян, чем щедро вознаградил этот род за потерю Иерусалима.