Текст книги "Боги на сцене"

32

(Я проверяю наличие сигарет, их не осталось. Смотрю на время и вижу, что до поезда остается несколько часов. Деликатно прошу собеседника поторопиться. Он понимающе кивает и заверяет, что осталось совсем немного.)

Меня заковали в наручники, зачем-то надели на немощные ноги кандалы и усадили в военный грузовик. Кроме меня там было двое мужчин. Судя по внешнему виду, на спектакле они не присутствовали. Думаю, узнай они меня, как тот малый в огромной каске, из машины живым бы я не выбрался. Но, увидев пожилого человека в лохмотьях, парни проявили сочувствие. Один достал флягу с водой, а другой поделился куском вяленого мяса и хлебом.

Всю дорогу они ругали власть и Белый театр. И непонятно, кого ненавидели больше. Я же молчал, слушал и медленно жевал. Оказалось, они были электриками – проверяли проводку на столбе, а когда начались беспорядки, им кое-как удалось проскочить через мост.

(Опять мастерски меняет голоса и даже изображает повадки тех, кого цитирует.)

– Сработали очень быстро, центр изолировали от остальных, а на всех мостах установили блокпосты с пулеметными расчетами. Мы забрались на крышу дома и смотрели, как солдаты превращают в решето толпы очень богато одетых людей, которые бежали на смерть и что-то кричали про спектакль. А ведь мы и сами хотели пойти на ту постановку, да работой завалили, – делились воспоминаниями попутчики.

Затем они рассказали, как попытки вырваться с Центрального острова прекратились, но по ту сторону реки творилось что-то поистине ужасное.

– Набрасывались, как стая волков, и убивали всех без разбора. Кто был с палками и еще чем-то, а кто просто забивал жертв голыми руками. Состоятельные дамы и господа превратились в зверье – вот что мы видели. А спустя какое-то время всё стихло. И никто не осмеливался сунуться туда, в эту мясорубку. До тех пор, пока мы не увидели на мосту Императора.

По словам ребят, монарх был одет с иголочки, чистый, опрятный и очень спокойный. Будто окруженный невидимым куполом, защищавшим его от всех невзгод, он прошел через блокпост и остановился на набережной, куда тут же подъехали несколько военных автомобилей. Из них высыпали пышные генералы, мгновенно выстроились в ряд и, судя по всему, стали по очереди докладывать главнокомандующему обстановку.

– Тот как будто и не слушал. Всё прохаживался, смотрел на другой берег, а потом, никого не замечая, сел в одну из машин и уехал. Те офицеры и понять ничего не успели, так и остались стоять, – продолжали свой рассказ электрики.

К берегу стали подвозить пушки и минометы. Из-за этого повсюду началась паника.

– У меня же там сестра с мужем и детьми, – перешел на крик один из парней. – Это что за методы такие, скажите на милость? Как на всё это смотреть и ничего не делать? Я – пулей вниз, подбегаю к одному из артиллеристов и даю увесистый подзатыльник. И промеж глаз еще одному любителю пострелять по безоружным. Тут и другие горожане подключились, стали отгонять солдат от пушек, но пара ружейных залпов в воздух остудили пыл протестующих. Особо агрессивных, в том числе и меня, распихали по грузовикам. А коллега просто под горячую руку попался, тоже вместе со мной выбежал.

Пока они говорили, я разглядывал N через маленькое окошко. О последствиях побоища и газовой атаки я уже молчу – тела выносили из подъездов, клали штабелями вдоль стен целые семьи. Тех же, кто пережил этот ад и жил на самых верхних этажах, сажали в огромные автобусы, я таких раньше никогда не видел. Люди упирались, махали документами, умоляли оставить их в покое, но безрезультатно. Военные, ведомые одним лишь приказом, жестко пресекали любые попытки невыполнения их требований. Нет, они ни в кого не стреляли. Но получить кулаком или прикладом по лицу – это сколько угодно. Били всех, включая детей. Честное слово, не знаю, что же такого нарассказывали этим воякам их начальники и объясняли ли они разницу – в первую очередь, внешнюю – между теми, кого действительно стоит опасаться, и, например, между перепуганными молодоженами в чистеньких пижамах.

Меня доставили к жандармерии. А двоих электриков повезли в другое место. Какое, не знаю, но предчувствия самые мрачные.

(Обаятельная и грустная улыбка контрастирует с двумя рядами металлических зубов.)

Самое поганое в допросе – это не иметь возможности доказать свою правоту. Ладно бы, если ты врешь – когда больше не останется сил терпеть, ты назовешь нужную информацию и истязания прекратятся. Дальше – тебя либо быстро убьют, либо отправят за решетку, либо отпустят на все четыре стороны. А что делать, если ты говоришь правду и тебе не верят? Как объяснить избивающим тебя солдафонам, что спустились на сцену огнеобразные существа, забрали – или убили – Первого, а заодно прихватили и тела Строгого с Музой. Зачем? Да не знаю я, прекратите меня бить. Случаются же вещи, неподвластные ни разуму, ни логике, и причем довольно часто, стоит только присмотреться.

В общем, мы не нашли взаимопонимания. В наказание я оставил на полу все передние зубы и был заключен в подвальную камеру. Напротив меня за решеткой сидели человек пять. Судя по одежде, зрители спектакля. Вот они-то сразу меня узнали, и началось…

Всю ночь от меня требовали чуда, объяснений, вызволения, просили прощения, проклинали, снова извинялись, спрашивали про Первого, про Музу и Строгого. Да так громко, что я даже, несмотря на полный упадок сил, так и не смог сомкнуть глаз. Наутро всех их увели, и больше они не вернулись.

33

Меня не кормили три дня. Пил только сырую воду из-под крана, пахнувшую ржавчиной и сгнившими водорослями. Но и до крана нужно было дотянуться – ноги не ходили до сих пор. Всё кончилось тем, что я сломал раковину, на которой в очередной раз пытался подтянуться, дабы напиться, и меня вновь избили. Кран сняли, воду перекрыли. Так я провел еще день. Пока ко мне в камеру не зашли два человека.

Император и Князь.

Говорить я не мог, беззубый рот распух, да и сил не оставалось даже на то, чтобы поднять руку. Просто забился в угол и пребывал в мире галлюцинаций. Поэтому поначалу не поверил, что удостоился такого внимания.

Как я понял, решалась моя судьба. Император настаивал на казни через повешение прямо здесь, во дворе жандармерии. Князь вежливо, но настойчиво отвечал, что я не имел к организации беспорядков никакого отношения. Конечно же, на весомый аргумент в пользу моего оправдания это мало тянуло.

Знаете, что меня спасло? В жизни не поверите. Князь, уже потерявший всякую надежду сохранить мне жизнь, как бы между прочим проронил: «Но ведь он сохранил вашу саблю». Император тут же стал спокойнее, напряжение на лице пропало. Взявшись за рукоять любимого оружия, он спросил:

– Вы убили режиссера и его возлюбленную?

– Нет, – промычал я.

– Вы убили Первого?

Поняв, что Князь подарил мне шанс и Император пошел со мной на контакт, я начал врать. Разговаривать об огненных гостях не имело смысла. Хотя я был уверен, что правитель знал об их существовании, как и о существовании Альбиноса. Черт возьми, мне захотелось жить, понимаете? И, отбросив порядочность куда подальше, я принялся излагать.

Надо было обладать феноменальным терпением, чтобы выслушать мои нечленораздельные бормотания. Но Император никуда не торопился. Стоял и, не перебивая, внимал каждому слову.

– Первый отдал Строгого и Музу на растерзание толпе в зале. Затем велел сделать то же с ним и прыгнул сам.

Эти два предложения дались мне очень тяжело, и выговаривал я их мучительно долго. А когда замолчал, Император изумленно спросил: «И всё?» Мне ничего не оставалось, как ответить: «Всё».

– Не думаю, что этот человек представляет серьезную опасность, – вмешался в разговор Князь. – Весьма посредственный актер, играл более чем второстепенные роли. Статуи, мертвецы… Бедняга оказался марионеткой в руках этого проходимца, вот и поплатился здоровьем. Это же старик, Ваше Величество, ему от силы жить несколько лет.

Император еще раз внимательно оглядел меня. И чем презрительнее становилось его выражение лица, тем радостнее становилось на душе мне. Меня считают ничтожеством. Значит, буду жить.

– Отправьте его в госпиталь. Когда вылечится, пусть доживает свой век на Центральном, это теперь его тюрьма. Навсегда запретить выезд за пределы острова. Устройте работать с бумажками, работы предстоит много. И вставьте ему какие-нибудь зубы.

34

Мое лечение и дальнейшие злоключения – отдельная тема, молодой человек. Вкратце, пролежал я в госпитале чуть более полугода. Судьба подарила мне замечательных медиков, которым было неважно прошлое их пациента.

Получать газеты и контактировать с внешним миром мне запрещалось. Думаю, личное распоряжение Его Величества. Но зачем тебе корреспонденция, если кругом столько болтливых медсестер?

(Смеется.)

Из их рассказов я узнал, что центр почти полностью сгорел. Якобы случайный пожар, разросшийся до чудовищных масштабов. Полыхал он больше недели, и все, кто находился на острове, погибли. Причины назывались до отвращения смешные. Хрупкие, старые дома и деревянные перекрытия сделали свое дело, а поскольку въезд и выезд с острова категорически запрещался, пожарные не приехали. Все дружно кивнули, вздохнули и продолжили жить дальше.

(Задаю вопрос об общем количестве жертв.)

Если я назову вам число в пятьсот тысяч человек, вы мне поверите? Вижу, что нет. А если в полтора миллиона? Могу сказать одно: правда покоится где-то в этом разбросе. Сами беспорядки, несмотря на их чудовищность, оказались не так страшны. Куда больше поверг в шок военный ответ правящей верхушки. Мало было вытравить газом и добить штыками. Решили для пущей уверенности предать огню лучшую часть города, уничтожив и оставшихся участников бойни, и подозреваемых.

Выписавшись из госпиталя и вернувшись на остров, я увидел пустоту. Точнее, пустыню с торчащими из нее кирпичными стенами, да и только. Изредка натыкался на зевак, которые приезжали посмотреть на развалины, пофотографироваться, даже поискать что-нибудь в золе на память. Нередко находили кости и черепа и забирали их домой. Можете не верить, но было настоящее помешательство – раздобыть череп погибшего на Центральном острове и поставить его дома в качестве сувенира. Верили, что приносит счастье.

Вскоре власти стали пресекать нездоровый интерес к скорбному месту. Въезд на остров вновь перекрыли, и началась массированная застройка. Новые здания возводили очень быстро. На месте главной библиотеки появился первый элитный жилой комплекс. Мраморную площадь превратили в грандиозный общественный бассейн под открытым небом. А вот эта гостиница, некогда считавшаяся одной из лучших в городе, стоит на месте дома, где находилась квартира вашего покорного слуги.

Я же, как и пророчил Император, стал заниматься бумажными делами на одном из строительных складов. Принять, отпустить, выдать, записать, выписать и так далее. Здесь же и жил – небольшая подсобка с самыми необходимыми удобствами. Соседей у меня, к счастью, не имелось, поэтому ничто не мешало лелеять свой маленький мир, состоявший из книжной полки, санузла, кровати, полуметрового холодильника и тумбочки с настольной лампой.

Поначалу ко мне относились настороженно. Длиннее человеческого языка только лестница в небо, и слухи об одном из зачинщиков Черной трагедии, как ее уже окрестили в народе, разошлась быстрее полета мухи. Однажды меня даже подкараулили возле кабинета и, приставив нож к горлу, потребовали объяснений, кто я такой. Оказалось, что трое из пятерых рабочих, решивших выяснить со мной отношения, лишились родных в ходе тех страшных событий. Я же, что называется, включил дурачка и стал испуганно объясняться: ребята, пощадите, я пожилой человек, всю жизнь проработал на складах по всей Империи и теперь смиренно доживаю свой век здесь, среди вас, молодых. Для пущей уверенности показал документы – имя и фамилию мне изменили. Те извинились и отстали. Больше ко мне никто не приставал.

День за днем меня убивало неведение. Я хотел хоть что-нибудь узнать о своих родителях. Мне строго настрого запретили с ними общаться. Для их же пользы, как было разъяснено загадочным человеком в черном костюме перед выпиской из больницы. Наверняка родители считали меня погибшим, но я-то даже не имел возможности узнать, живы ли они сами. Выдвинутый ультиматум пресекал малейшую мысль о тайном письме или еще какой-нибудь весточке. Умер, понял. Мертвые не пишут.

Каждую ночь экскаваторы сбрасывали в реку тысячи костей. Они были повсюду – настоящий рай для собак, простите за неуместный юмор. Псов, кстати, регулярно отстреливали, так и не понимаю, как им удавалось проскальзывать через блокпосты на мостах. Может, добирались вплавь… В общем, собаки были, но их уничтожали. А затем они появлялись снова и снова. А кости всё сбрасывали и сбрасывали в воду. Вот и я, прогуливаясь вечерами среди развалин, постепенно привык к хрусту под ногами.

35

Однажды на склад прибежал сияющий от счастья рабочий. Он сказал, что при очередном разборе завалов экскаваторщик обнаружил огромный винный погреб, который даже огонь не тронул. Вся складская братия кинулась посмотреть на удивительную раскопку, а заодно и попытаться ухватить бутылку-другую. И действительно, многие из них вернулись с добычей. Вот только на всех лица не было.

– Вина там хватит на целый город, – задумчиво проговорил мой заместитель. – Там была находка пострашнее, и, уверен, мучиться мне теперь кошмарами сильнее обычного. Представляешь, сидит в углу погреба высохший бородатый мужчина, а на коленях у него – ребенок со снесенным черепом. Очевидно, бедняга выпустил ему мозги из здоровенного револьвера при газовой атаке, а себя прикончить не успел, вся куртка в частицах рвоты. Оба тела так хорошо сохранились, законсервировались в этом погребе…

(Тихо плачет, достает носовой платок.)

Я попросил не продолжать рассказ, сославшись на то, что от волнения прихватило сердце.

Так и продолжил тихо существовать, дожидаясь скорой кончины – высшей награды за свои мучения. Но смерть про меня забыла. Я видел, как в течение двух десятилетий аккуратно разбирали Белый театр, увозили огромные плиты неизвестно куда. Оставили лишь фундамент и нижний слой мрамора. На нем-то сейчас и стоит стадион.

Я присутствовал при всех застройках на нашем острове. Пережил Императора. А затем – еще одного. Несколько раз подделывал документы, менял имена, только не спрашивайте как. Захочешь жить – всему научишься. И вот я уже почти десять лет служащий гостиницы. Признаться, непонятным образом со временем мое тело как будто помолодело лет на двадцать, и теперь, будучи по-настоящему старым, я выгляжу гораздо моложе реального возраста.

Что будет дальше – не знаю. Думаю, конец близок, я болен и очень серьезно. Поэтому-то на свой страх и риск поведал вам, молодой искатель интересных историй, о жизни, смерти, любви, ненависти, правде, лжи. О настоящих чудесах, в конце концов. Бог мне судья и свидетель. Остальных уже, как мне думается, никого в живых не осталось.

И всё же хочу подарить вам одну замечательную фотографию. Она сделана, если не ошибаюсь, в гостях у Второго. Отмечали издание его очередного сборника. Всё, что осталось от тех времен. Я подробно опишу, кто есть кто, дайте мне несколько минут и подождите возле регистратуры.

(Встает, поправляет пиджак и затягивает галстук. Я провожаю старика до двери, жму ему руку и обещаю ждать его внизу. Закрыв за ним дверь, выключаю диктофон и начинаю собирать вещи. До поезда – два часа.)

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Я ждал час. Ждал и мысленно матерился. Безлюдная, убогая гостиница с некрасивой девушкой за стойкой регистратуры. Ни сна, ни денег, ни сигарет.

На что я потратил время? На сумасшедшего, но обаятельного старика.

Написана ли статья, за которой меня сюда послали? Даже не начинал. Через час она должна быть отправлена главному редактору. Выходит, через час я сяду в поезд и одновременно потеряю работу. Лучше не бывает! Спасибо тебе, древний сказочник, ты отвел душу на наивном простаке и лишил его довольно приличного заработка.

К черту, он не придет.

Даже стыдно спрашивать о нем у этой толстощекой стражницы гостиничных ключей. Поздравляю, болван, тебя в сотый раз развели. Эпично получилось, конечно. Даже побыл в роли психиатра в какой-то степени.

Неужели хватает на такси? Это просто чудесно. Хотя, может, сэкономить и купить в поезд пива? Нет, плохая идея. Тем более буду спать без задних ног после такой ночи. Ночи со стариком, господи помилуй, ну как же так…

Главное, отключить телефон. Вообще пропасть без вести. С начальством давно был на ножах, задерживал статьи, а тут – заказной материал, репутация издательства. Если шеф начнет кричать (а он начнет), я начну кричать в ответ, а кому охота слушать чужую ругань в вагоне? Пока едешь по рельсам, важно беречь безмятежность и периодически посещать отхожее место.

Вот и такси. Поехали скорее.

Ужасный у вас город, просто примите к сведению. Сплошные спортсмены и сумасшедшие пенсионеры. Я не завожусь, просто утро не задалось.

Здесь один выезд с той стороны закрыли бетонными плитами. Видимо, не хотят, чтобы гостиничная парковка окончательно превратилась в проходной двор. Так что поедемте здесь, только скорую пропустите. Видать, кому-то из постояльцев плохо стало. Знаете, как здесь кормят? А какое тут пиво, не дай бог никому его попробовать. Травят людей в ваших гостиницах, вот что я вам скажу.

И не рассказывайте про свой стадион, умоляю, ну не нравится мне у вас! Я очень ценю, что мы специально едем мимо него, но, поверьте, я вчера уже там был. Да, посчастливилось лицезреть внутреннее убранство еще до открытия. Нет, я не из министерства спорта. Знаете, дуракам везет, вот и мне повезло походить по футбольному газону раньше остальных, хотя плевал я на футбол.

Некрасиво это, вот так строить. Это же сплошное нагромождение одного на другое. Где вы возьмете столько людей, чтобы заполнить все места? До чемпионата еще далеко, и вообще неизвестно, проведут ли его в Империи. Следовательно, это расточительство.

Почему, спрашиваете, нагромождение? Ну, вы посмотрите хотя бы на эту белую полоску внизу, как она не вписывается в общую композицию. Зачем она вообще?

И что это, мрамор?