Текст книги "Король-Предатель"

* * *

Со времени злосчастного штурма прошло без малого неделя, а Фомлин по-прежнему маялся и не находил себе места. Оно и понятно, одно дело осознать, что все твои труды пошли прахом, и совсем другое – это принять.

Однако в сложившихся обстоятельствах, староста был не в силах что-либо исправить. Сидя на втором этаже у изголовья кровати товарища, напрочь подкошенного безжалостным недугом, Фомлин тупо смотрел в узкое оконце, провожая тоскливым взглядом изредка проходивших по своим делам гномов. Бывший руководитель Квартала, коего, вообще говоря, никто официально как не назначал, так и не снимал с должности, прокручивал в голове самые разнообразные и невероятные планы по спасению своих подопечных. И раз за разом терпел разочарование, понимая бесперспективность пустых надежд и фантазий.

– Никак, ну никак не могу я смириться с тем, что говорит Дедушка!

Неподвижно лежащий Хиггинс несколько дней не произносил ничего, кроме нечленораздельного мычания, означавшего, что захворавший старик вновь сходил под себя. Тем не менее Фомлин продолжал подолгу «беседовать» с Полуспящим, не в силах сдерживать рвущиеся наружу сожаление и тоску:

– Неужели нам не остаётся ничего окромя пассивного ожидания? Почему мы даже не пытаемся оказать сопротивление этому грёбаному Сопротивлению, уж прости, Хиггинс, за каламбур?! Просто сидим сложа руки, зарывшись в норе, и не предпринимаем вообще ничего! Я с ума схожу от такого бездействия. У меня медленно, но верно едет крыша…

Не понимаю, как Пастырь и Безбородый могут так спокойно сидеть по полдня у своего ссаного ручейка, слушая ритмы Вселенной или чего они там воображают, судя по их одухотворённым физиономиям?

Я железно уверен, найдутся и другие благоразумные гномы, которые не поддерживают войну Дорки. Обязаны найтись! – Фомлин хлопнул кулаком по ладони. – Нужно собрать под своё крыло всех и дать безумцам отпор! Спасти Квартал, пока ещё есть такая возможность.

Повязать Дорки, Леха и прочих головорезов, да выдать ублюдков всем скопом! Объяснить стражам, а если до того дойдёт, то и самому Королю, кто были истинные инициаторы бунта. Ползать на коленях, лобзать сапоги, выпрашивать пощады для остальных жителей, одурманенных пропагандой, принуждённых страхом, голодом и отчаянием. Соглашаться на любые условия и притеснения, но сохранить жизнь большинства! Ты ведь согласен со мною, дружище?

Хиггинс громко пукнул, найдя единственный способ хоть как-то выразить своё мнение.

– Да, да, прости Хиг, пожалуй, ты прав… Стоит нам высунуть нос из убежища, как нас тут же разорвут в клочья ярые сторонники Дорки! Я же не слепой, вижу, который уже день на соседней улочке караулят…

Все с чем-либо несогласные гномы, как и мы, сидят по домам да помалкивают, тщетно надеясь спасти свою шкуру. Молятся, чтобы каким-то волшебным образом вновь пронесло.

Я и сам, признаюсь, жду прихода стражей, как избавителей. У тех может хотя бы хватить милосердия на детей и женщин. Дорки же угробит любого ради своей безумной мечты!

Ох, мой старый добрый друг, как же, как могли мы допустить, чтобы дело дошло до такого?! Эх…

От привычного самобичевания Фомлина отвлёк отчаянно залаявший Чоппи. Едва выглянув в окно, староста звучно выругался и сломя голову понёсся в гостиную.

– Атака!!! Все ко мне!!! Бойл! Кларк! Дед! Безбородый! За оружие!!!

* * *

Скалозуб рывком вскочил на ноги. Переглянувшись с Пастырем, оба, ученик и пожилой, но прыткий учитель, со всех ног ринулись к вопящему на весь дом Фомлину.

Чоппи дико скулил и заливался лаем, изготовившись к прыжку у ходящей ходуном входной двери. Несмотря на все предпринятые меры предосторожности, было ясно – наглухо заколоченная, забаррикадированная всевозможной мебелью и даже булыжниками с огорода дверь такого напора не выдержит.

Фомлин мужественно встал впереди горстки защитников дома, держа в правой руке излюбленную булаву, а в левой – внушительного размера мясницкий тесак. Кларк выхватил метательные ножи, Бойл стиснул в мозолистых руках древко копья.

– Сколько? – задал единственный вопрос пророк, собравшийся бороться за жизнь своим кривым длинным посохом.

– Дюжина, а то и все две, – Фомлин сглотнул застрявший ком в горле. – С ними Норин! И Лех.

При упоминании гиганта сердце Скалозуба ушло в пятки. Изготовленный на скорую руку большой круглый щит вдруг показался не таким уж и большим, скорее хлипким и ненадёжным. Лёгкий маленький топорик стал выглядеть совсем игрушечным, а впопыхах напяленная толстая куртка – способной спасти лишь от укусов. Заставить себя хотя бы представить количество атакующих было выше сил перетрусившего гнома. Страх смешивался со стыдом, порождая ярость на самого себя. Ноги и спина словно одеревенели, в висках стучала кровь, одновременно хотелось как проблеваться, так и вопить во всю мощь от злости, отчаяния и слабости духа.

Фомлин открыл было рот, собираясь подбодрить не в меру переволновавшегося товарища, но переключил внимание на растерянно топчущихся позади Пастыря женщин:

– Гмара, Жмона, прочь отсюда! Я сказал прочь!!! Да что ж вы встали как дуры?! Разбарикодируйте чёрный ход и к Хогу бегом! Бегом, мать вашу!!! Нам не удержать долго такую толп…

Последние слова потонули в грохоте выбитой из петель двери. Загораживавший проход хлам чуть сдвинулся под натиском нападающих, образовав узкую щель, куда тут же просунулся первый налётчик. Мгновенно прекратив лаять, Чоппи прыгнул, вцепившись зубами в шею безрассудного смельчака. С истошными воплями оба повалились на пол.

Бойл уже вовсю тыкал копьём следующего гнома в проёме, но нападающие просто вынесли и дверь, и обмякшее тело, и всю баррикаду.

Понеслось.

Стоя на негнущихся ногах, Скалозуб беспомощно наблюдал за хлынувшими в гостиную матёрыми головорезами и, что куда более удивительно, совсем юными гномами. Ещё недавно вполне законопослушные и адекватные граждане ныне обезумели от промывания мозгов, жажды крови и желания во что бы то ни стало доказать свою преданность «правому делу». И если бывалые подонки осторожничали, занимая выжидательную позицию, то молодняк с фанатично горящими глазами первым ринулся в бой.

Метко брошенный нож вонзился в раззявленную в яростном вопле пасть юноши. Другой угодил прямо в глаз прожжённого лихоимца. Перемахнув через образовавшуюся у входа кучу-малу, ещё один малолетний дурень тут же рухнул с проломленной булавою головой.

– Получи, сука! – кто-кто, а Фомлин вместо страха явно испытывал гнев. – Это мой дом! Мой, сволочи!!!

Бойл снова кого-то проткнул, Кларк уложил точным броском очередную мишень, но в пролом лезли всё новые и новые мерзкие рожи, от коих за версту смердело крепким перегаром из мухоморной настойки.

В последний момент Скалозуб успел подставить щит под удар бросившегося на него в пьяном угаре подонка. Пастырь, не колеблясь, ткнул зажимающего его ученика в угол гнома светящимся навершием своего странного посоха.

– А-а-а-а! – схватился за обожжённую физиономию атакующий. – Праотец милостивый, моё лицо! Моё лицо!!!

– Заткни хлебальник, сраная мразь! – наконец-то опомнился ушедший в глухую защиту Скалозуб.

Выверенным движением расколов, словно спелый помидор, череп вопящего горе-праведника, безбородый гном оттолкнул щитом заваливающееся тело и, вопя что есть сил всякую околёсицу, кинулся в гущу боя.

Всё перемешалось. Свои, чужие – в тесном холле, ставшем полем битвы, трудно было разобрать, что к чему. Споткнувшись о распростёртую тушу кого-то из решивших на веки вечные отдохнуть, Скалозуб потерял равновесие. Вцепившись в уже поверившего в свою победу замахнувшегося противника, падающий гном увлёк за собой брызгающего слюной супостата.

Тренированный борец сумел быстро перевернуться и оказаться в позиции сверху. Хрипящий от натуги оппонент, однако, мешком тоже не был. Схватив Скалозуба за руки, тот инстинктивно притягивал гнома к себе, связывая тем самым и не давая возможности атаковать. Выкрутиться, не выронив оружия, возможности не было, как не было времени и на долгую борьбу посреди кровавой баталии. Отчаянно пытаясь найти выход из ситуации, Скалозуб принялся лупить сопротивляющегося юношу чем мог – головой по лицу. Что-то хрустело и брызгало, кровь заливала глаза. Непонятно чья, ибо впившиеся в лоб выбитые зубы непутёвого отрока резали кожу не хуже маленьких ножичков.

Мощный толчок отбросил Скалозуба к стене, выбив из руки столь усердно сберегаемый дотоле топорик. Больно стукнувшись затылком, гном попытался встать на ноги, но цветные круги перед глазами и предательская слабость свели потуги бренного тела на нет. Плюхнувшись на пятую точку, он так и расселся, растерянно озираясь по сторонам.

Нападавшие уже повалили Бойла, один из головорезов зажал в угол Пастыря, приставив к горлу старика нож. Переломленный надвое посох пророка медленно затухал. Навершие напоминало тлеющие угли, но причинить вред чудесное оружие более никому не могло. На глазах у Скалозуба, непонятно как протиснувшийся в проход Лех на пару с двумя ублюдками избивали дубинками и ногами сжавшегося в комок Фомлина. Только Кларк, прижавшись спиною к стене и широко расставив ноги, продолжал с бешеной скоростью орудовать двумя кинжалами, разукрашивая бесчисленными порезами осмелившихся приблизиться на расстояние вытянутой руки негодяев.

Удручающую картину происходящего закрыл собой возвышающийся до самого потолка великан-недоумок. Гигант, что есть сил, пнул рассевшегося на полу гнома. Машинально выставив перед собой щит, Скалозуб зашипел от пронзившей левую руку боли. Чувство было такое, словно по щиту заехали не ногой, а тараном. Кромка щита заехала по лицу, рассеча губы.

Скалозуб сплюнул кровью, понимая, что второй такой удар будет для него роковым. Норин вырвал из отсушенной пинком руки спасительный щит, отвёл ногу для добивающего удара…

– Ай-яй-яй-яй-яй! – вдруг по-девчачьи заверещал полудурок. Вцепившись мёртвой хваткой в щиколотку переростка, отважный Чоппи до самого конца пытался спасти своего любимого гнома. – Пёсичек отпусти!!!

– Норин! Тупая скотина… – подскочивший Лех саданул дубиной собакоморду по голове.

Чоппи заскулил, но не ослабил хватку. Жирный торгаш обрушивал на четвероного удар за ударом. Великан громко рыдал то ли от боли, то ли от жалости к бедному животному.

– Сволочи… – бессильно выхаркнул очередную порцию крови Скалозуб. – Не трогайте его, сволочи!

– На! – Лех продолжал дубасить испускающего дух пса.

Конечности Чоппи разъехались в стороны и нервно подрагивали. Скалозубу казалось, что из слепых глаз верной собакоморды ручьём льются слёзы. Самый преданный, самый чистый душою и сердцем друг Скалозуба отправился на встречу с Праотцом.

Отправился в рай.

Глава 15. Прощание

Если профессия военного вообще что-то значит, она должна опираться на непоколебимый кодекс чести. Иначе те, кто следует за барабанами, будут всего лишь кучкой наемных убийц.

Карл фон Клаузевиц

На малейшее движение в радиусе досягаемости своих отлично сбалансированных кинжалов Кларк реагировал бездумно, однообразно, но предельно быстро и эффективно. Рука, нога, лицо – не важно, молниеносные уколы и порезы всякий раз заставляли врагов отдёргивать повреждённые части тела.

Зажатый к стене, выбившийся из сил, ловкач затравленно обводил взглядом подонков, обступивших его с трёх сторон. Кто-то сыпал в сторону упорно отбивающегося гнома грязные ругательства, шипел и плевался. Другие улюлюкали и провоцировали Кларка раскрыться. Налётчики помоложе хранили угрюмое молчание, в глазах несмышлёнышей смешались бессильные злоба и страх.

– Да херли вы столько с ним возитесь?! – сжимавший в руке окровавленную дубину Лех бесцеремонно растолкал окружающих.

Необъятное брюхо замаячило в опасной близости от тщательно заточенных кинжалов последнего защитника дома. В воображении Кларка уже вовсю прорисовывалась картина вываливающихся кишок негодяя.

– Держи, падла!

Широко размахнувшись, тучный торговец швырнул в Кларка дубинку. Безупречно скоординированный гном машинально увернулся, массивная палка со свистом пролетела мимо, звонко ударившись об стену.

Последовав примеру своего командира, головорезы принялись бросать в него всё подряд. Прикрывая голову руками, Кларк крутился как юла, но будучи мишенью на столь близкой дистанции, окружённый подонками трюкач был обречён.

– Ха-ха-ха! На тебе ещё! Лови, тварь!

Дубинки, домашняя утварь, принесённые для подпорки входной двери булыжники врезались со страшной силой в локти, рёбра и плечи отчаянно отбивающегося, но столь уязвимого гнома. Почувствовав себя в безопасности, налётчики, весело гогоча, соревновались в изобретательности, ни на секунду не прекращая обрушивать на храбреца град из предметов потяжелее. Щит, принадлежавший Скалозубу, с треском влетел в стену в каком-то сантиметре от его головы.

Могучий переросток поднял самый большой из служивших в качестве баррикады камней и, прихрамывая, стал брать разбег для убийственного броска.

– Остановитесь отродья! Именем святого Праотца заклинаю вас, остановитесь!

Державший у горла пророка нож головорез сильнее надавил лезвием. По шее потекла струйка крови, но Пастырь не обратил внимания на столь очевидное предостережение:

– Норин! Сын мой! Успокойся. Положи этот камень. Брось! Брось на пол, кому говорю!

– Заткни пасть, старый пустозвон! – взорвался явно не ладящий с нервами Лех, но слова пророка, как это ни странно, уже возымели на великана-недоумка воздействие.

Растерянно моргая выпученными глазёнками, ну ни дать ни взять сейчас разревётся, остановившийся на полпути к цели гигант выпустил булыжник из рук. Звук, с которым «камешек» грохнулся на пол, не оставлял сомнений в исходе броска, попади тот в Кларка.

Норин виновато взглянул сначала на Пастыря, затем на Леха:

– Ножка болит. – Пожаловался недоразвитый гном, усевшись на только что выкинутый булыжник.

– Ааарх, ну что за дебилоиды, драть вас всех в бороды! Чё встали-то! Хватайте жонглёра, он едва живой!

Последние слова Леха послужили спусковым механизмом, на Кларка бросились сразу всем скопом, валя на пол, пиная и топча ногами.

– Стойте, стойте! – отпихивая от Кларка увлёкшихся избиением товарищей, взывал молодой гном с располосованной вдоль и поперёк физиономией. – Хочу отомстить этой гниде!

Добившись, в конце концов, своего, уродец низко наклонился к поверженному. Голос порезанного выродка то и дело срывался на визг:

– Ты ответишь, сука! Ответишь за то, что искромсал моё лицо!!! Парни, держите гада покрепче!

Силой оторвав прижатые к голове руки, подонки, заливаясь грубым смехом, растянули несчастного на полу. Подхватив утерянный в бою топорик законнорожденного, головорез с изуродованной мордой нацелился на левую кисть удерживаемого тремя мерзавцами гнома.

– Ты ведь у нас настоящий акробат и жонглёр, правда? Посмотрим, как ты теперь поиграешься!

С мерзким хрустом топор резко опустился на руку дико завопившего и задёргавшегося от невыносимой боли юноши. Быстро нанеся ещё два удара, жестоко улыбающийся ублюдок поднёс к лицу Кларка оторванную кисть:

– Смотри, вот это твоя ручка. Взгляни, нет, ты только погляди, какая она красивая! Ловкая, умелая. А сейчас ручка будет прощаться с тобой. Ручка, скажи хозяину «до свидания»! – бандит помахал отрубленной пятернёй перед лицом Кларка, после чего презрительно отшвырнул изувеченную конечность. – Теперь займёмся правой рукой…

– Зерк, прекрати! Ни к чему такие зверства, – нежданно-негаданно побледневший Лех выглядел так, будто его сейчас вырвет.

– Хватит? Ты говоришь, с него хватит?! Посмотри, что он сделал с моим лицом! Посмотри!!!

– Ты девочка что ль, о своей роже так плакаться?! Подумаешь, горе какое, разукрасили мордаху немножко. Будет чем перед тёлками хвастаться! – поддержал Леха другой головорез из бывалых.

– Я девка?! За базаром следи, тварь, а то и тебя, сука, уделаю! – пропищал Зерк и замахнулся вновь, на сей раз метя в правую руку, распяленного на полу Кларка. – Получай рукожоп!

Вторая кисть отлетела в сторону уже после двух прицельных ударов.

Кларк рыдал и вопил, корчась от чудовищной боли, беспомощности и глухого отчаяния. Зерк поднял голову искалеченного гнома за волосы, демонстрируя окровавленное лезвие топора:

– Видишь, что бывает с теми, кто обижает Зерка? Запомни, это ещё не конец, а лишь начало твоих мучений. Только начало…

– Да отцепись ты уже от него! – Лех за шкирятник отпихнул обезумевшего от жажды мести гнома в сторону. – Ты что, совсем озверел долбанутый?!

Праотец милостивый, с какими дегенератами я связался… – пробурчал уже тише, всё ещё бледный торгаш. – Обыскать дом! А с тобой Зерк мы побеседуем позже, будь уверен.

– Жду не дождусь, – осклабился забрызганный с ног до головы кровью маньяк.

Связанный Скалозуб неловко поёжился, будучи не в силах хоть как-то утешить дрожащего всем телом Кларка. Баюкающий туго забинтованные культи гном безвольно лежал у него на коленях. То и дело всхлипывая и тихо поскуливая, последний герой вперился взглядом в обрубки на месте рук, будто не в силах поверить в свершившееся. Словно надеясь, что это неправда, это не с ним. Привидевшийся кошмар, чудовищное недоразумение, галлюцинация! Реальность, однако, безжалостно рассеивала надежды и не оставляла сомнений в постигшем гнома несчастье.

Порывавшийся заняться ранами друзей Пастырь теперь неподвижно сидел, прислонившись к стене и уронив на грудь голову. Сочащаяся из раны ярко-алая кровь жутко контрастировала с белоснежными кудряшками обмякшего старика. «Успокоивший» пророка подонок самодовольно лыбился, сидя на корточках в паре шагов от побитых противников. Поигрывая пущенной в ход дубинкой, мерзавец пристально вглядывался в лица беззащитных пленников, выжидая малейшего повода, дабы вновь окучить кого-нибудь по голове.

Бойл по-прежнему не приходил в себя, в минувшей битве неоднократно получив тяжёлым предметом по кумполу. Лишь регулярно вздымающаяся грудь молчуна свидетельствовала о том, что юный гном ещё не отправился на «последнюю встречу» – свидание с Праотцом, коего в конечном счёте не избежать никому.

Рядом с лежавшим без сознания домочадцем скрючился Фомлин. Поджавший коленки к груди, затравленно озирающийся, без единого живого места на теле, хозяин дома сейчас мало чем походил на властного и уверенного в себе лидера, привыкшего командовать и руководить целым Кварталом.

Наименее пострадавшие в кровавой сече налётчики рассредоточились по дому, осматривая владения старосты.

– Лех! Здесь наверху какой-то старик! Что с ним делать?

– Тащите его сюда, идиоты!

– Но он едва живой!

– Да мне насрать! Несите к остальным его, живо!

Голос Леха срывался, а сам он нервно и резко поддёргивался, отчего по жирному телу пробегали самые настоящие волны. Несмотря на одержанную победу, бывший торгаш отнюдь не выглядел довольным итогом кровопролития. Возможно, виной тому была внушительная куча трупов, явно превосходившая скромную численность защитников дома. Ещё больше бойцов Сопротивления как могли зализывали раны, злобно посматривая на прижавшихся друг к дружке пленников. От немедленной расправы над безоружными гномами головорезов, очевидно, сдерживало лишь строжайшее указание Леха. Ну и вид крайне озабоченного своей ногой дурачка-переростка, подчиняющегося по научению Дорки толстому воеводе.

Чувствуя нарастающее напряжение, Лех обливался потом, но по какой-то неведомой причине стоял на своём, не желая даже слушать изощрённые предложения проучить преданных сторонников старосты. К сожалению, пример Зерка вызывал отторжение далеко не у всех из присутствующих, хотя многие из громил постарше посматривали на чрезмерно фантазирующих товарищей весьма косо. Шаткий паритет интересов не позволял Леху покинуть свой пост, несмотря на призывные возгласы отправившихся исследовать полутёмный двор лиходеев.

Двое верзил, недовольно ворча нечто малопристойное, приволокли со второго этажа удивлённо хлопающего глазами Хиггинса. Не шибко церемонясь, полуживого старца бросили на пол рядом с остальными товарищами.

Тяжелобольной, неудачно плюхнувшись на жёсткое покрытие пола, так и остался лежать, распластавшись лицом вниз, будучи не в силах перевернуться и принять более удобное положение. Один из гномов принялся с нездоровым энтузиазмом тыкать неподвижное тело носком сапога, будто желая убедиться, что дед ещё не испустил дух.

Пастырь с трудом приподнял голову, некоторое время смотрел на издевательство над близким другом, пожевал разбитыми губами, но вслух не произнёс ничего.

– Паршивые сволочи, оставьте старца в покое! – не выдержал глумления над беспомощным учителем Скалозуб.

Сидящий на корточках отморозок, огревший дубиной Пастыря, мгновенно встрепенулся, но цыкнувший Лех так же быстро осадил пыл излишне рьяного «блюстителя спокойствия и порядка»:

– Безбородого не трожь! Приказ Дорки. Для него предусмотрена особая участь…

От слов Леха повеяло холодом, но отчаявшийся Скалозуб искренне верил, что терять ему больше нечего:

– Значит, так вы боритесь за свободу, да? – связанный гном отважно смотрел в глаза собравшимся в холле бойцам Сопротивления.

– Заткни свою пасть!

– Не вякай, законновысерок, хуже будет.

– Давайте проучим его прямо здесь и сейчас!

Лех угрожающе поднял свою дубину. Предупреждение, правда, было адресовано не столь Скалозубу, сколько жаждущим скорого самосуда бандитам.

Усмехнувшись, Скалозуб продолжил:

– Это вы называете честью? Сие, по-вашему, есть справедливость?! Ударить беззащитного Дедушку… Пинать ногами захворавшего старика… Браво! Вы истинные герои отечества! Настоящие смельчаки!

– Я тебе сейчас не только бороду, но и язык отрежу!

– Не тебе, власть гребущему, нас судить.

– Шёл бы ты вертикально вверх со своими суждениями!

– Посмотри, Лех, с какими подонками ты связался, на чью сторону встал! – торговец вздрогнул, поняв, что Скалозуб обращается лично к нему. – Я знаю, что двигало тобой, Лех, знаю. Я и сам был точно таким же.

Жажда. Жажда всё большей и большей власти, богатства и удовольствий. Неуёмная алчность, что точит невыносимо каждый день изнутри. Желание хапать новые блага вновь и вновь. Брать-брать-брать! Ни с кем никогда не делиться. Обманывать по-чёрному ради любой, пусть даже самой крохотной, самой ничтожнейшей выгоды! Ненасытная жадность… и страх. Боязнь потерять имеющееся. Опасение упустить выгодные возможности.

Оглянись, взгляни, к чему это тебя привело! В кого ты превратился, попустительствуя порокам и низменным животным инстинктам.

Руководишь шайкой грязных ублюдков, алчущих убивать, калечить и творить прочие непотребства! Об этом ты грезил? Быть цербером тварей, коих едва-едва сдерживаешь?! Выполнять самоубийственные для общества приказы безумного монстра?! Ты сам-то веришь в будущее такого «вождя» и его войны, якобы за свободу, справедливость и равенство? Или просто вынужден подчиняться, будучи ныне не более чем безвольной марионеткой на побегушках у Дорки?

Я знаю, ты жаждал вовсе не этого. Да, ты легко можешь привести мне тысячу причин, почему тебе пришлось поступить именно так, а не иначе! Мы все устроены одинаково. Всегда находим себе оправдания. Так мы чувствуем себя комфортно, но до конца совесть не обмануть! Если она у тебя, конечно, имеется. Но, Лех, ведь ты был весьма набожным гномом, я слышал об этом, не удивляйся. Пусть ты использовал веру для снятия с себя ответственности, но разве не ощущал в глубине естества, что живёшь неправедно?

Ты прекрасно осознаёшь, что помогаешь вершить Дорки зло! Понимаешь, что делаешь мир только хуже!

Сие давит на тебя, гнетёт твой бедный измученный дух. Всякий раз ты мучаешься, подолгу не в силах уснуть. Ты даже жрёшь больше чем следует, тщетно пытаясь таким образом заесть свой внутренний дискомфорт! Надеясь хоть чуточку забыться, почувствовать себя немножко счастливее.

Зверь притеснил твою душу, загнал в самые закрома твоей сущности, но надежда на спасение ещё есть! Скажи, Лех, желаешь ли ты излечиться? Вновь жить в благости и гармонии? Очистить от греха душу бессмертную! Скажи, хочешь ли…

– Я скажу, что тебе и правда стоит заткнуться.

Лех с силой запихал Скалозубу в рот пропитанную кровью грязную тряпку. Всем видом демонстрируя, что произнесённая только что речь не произвела на него ровным счётом ни малейшего впечатления, прожжённый меркантильный торговец нарочито ухмыльнулся:

– Ишь, нашёлся мне тоже, грёбаный избавитель! Спаси сначала себя, Безбородый! Поверь, тебя не слишком обрадует, уготованная тебе доля.

– Не, не, вы слышали, что он сказал?! Лех жрёт, чтобы заесть муки совести!!! – вспрыснул один из головорезов. – Это же сколько надо было грешить, дабы такое брюхо себе отожрать!!!

– Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! – заорал вконец выведенный из себя толстый гном. – Заткнитесь, вы все!

– Ножка болит, – утвердительно кивнул внимательно наблюдающий за торгашом Норин.

– О-о-о-ох, Праотец милостивый, весь мир сошёл с ума… – схватившись за голову, Лех медленно подошёл к двери и наконец-то выглянул во внутренний двор. – Твою ж…

Шарахающиеся по двору головорезы энергично срывали попоны со светлокамней, открывая взору разинувшего рот Леха преудивительнейшее зрелище.

Ряды безупречно ухоженных зелёных насаждений, грядки с цветущей грибокартошкой, участок с наливающимися колосьями яжрачменя… И всё это в искусственно затемнённом дворике на самых задворках Квартала! Ничем не приметный снаружи уголок жизни в безумном гибнущем мире.

– Охренеть… – Лех так и застыл в дверном проёме, не в силах поверить в увиденное.

Давным-давно, казалось тысячу лет назад, когда ни о каком кризисе и в помине никто не слыхивал, он частенько хаживал за припасами в Королевскую пещеру. В отличие от высокомерного Велера, прежний управляющий охотно вёл дела не только с избранными законнорожденными, но и с любыми жителями Оплота. Глава ли влиятельного Дома или простодушный обыватель грязных трущоб – неважно, хваткий кладовщик обслуживал всех платёжеспособных по высшему разряду: бери, что хочешь, лишь бы денежка в карманах не залёживалась. Дом Жизнетворцев уверенно хозяйничал в Королевских садах, исправно обеспечивая необходимым пропитанием всех жителей подгорного царства. И хотя житница подземного города была закрыта для посторонних, нет-нет, да через открывавшиеся временами ворота Леху удавалось мельком взглянуть на впечатляющую панораму цветущего рая…

– Ах ты старый хитрец, Фомлин, ах ты хитрец… Вот откуда брались столь желанные «качественные поставки»! Кто бы мог только подумать… – пробормотал себе под нос изумлённый торговец.

– Лех, зацени! Помидорки-то почти что созрели! – парочка гномов за обе щеки уплетали грубо сорванные и явно недоспелые плоды. – Устроим пир на весь мир! Охо-хо!

– Аккуратней с растениями! – опомнившись, рявкнул на едоков рассудительный Лех. – Не топчите грядки, дебилы! Слышите?! И не трогайте, мать вашу, ничего своими загребущими лапами! За таким сокровищем нужен особый уход…

Толстяк повернулся к совсем приунывшему старосте:

– Фомлин, Фомлин. Сколь долго скрывал ты от всех сей чудеснейший сад?! Зачем? Для чего? Тебе бы ноги целовали, покажи ты только народу свой дворик!

Хозяин дома глухо прокашлялся, неохотно разлепив губы от спёкшейся крови:

– Ты ничего не знаешь, Лех. Ни обо мне, ни о нашем завистливом, жадном народе. Совсем ничего. У меня были причины держать всё в секрете. В том числе от гномов рангом повыше тебя или Дорки.

Лех с сомнением покачал головой:

– Что же мне с тобой делать, чёртов хитрюга? Что же мне теперь с тобой делать…

– Что-что, казнить нахрен предателя! – прервал размышления торговца бросивший от негодования возиться со своим драгоценным личиком Зерк.

На скорую руку заштопав многочисленные порезы грубыми косыми стежками, мстительный безумец походил сейчас на выходца с того света. Толстые чёрные нитки сильно стягивали кожу, резко контрастируя с болезненной бледностью лица, в одночасье утратившего всю свою молодость и привлекательность.

Выпячивая вперёд нижнюю губу, Зерк буквально выплёвывал слова, гадя жестокой речью окружающий мир:

– Чё тут думать-то, Лех? Нас что сюда, по-твоему, привет передать посылали?! Посмотри, сколько наших положили эти ублюдки, взгляни! Скольких ребят они ранили, покалечили, изуродовали. И ты после этого размышляешь над судьбой сраных гадин?! Переломать всем шеи, и дело с концом! А лучше отрубить гениталии, засунуть каждому в рот и вывесить тварей на всеобщее обозрение!

Получившие в схватке ранения гномы единодушно поддержали призыв кровожадного монстра. Особо пострадавшие в жестокой передряге «воины свободы» принялись угрожающе потрясать кулаками и подручным оружием.

Народная присказка, гласящая, что после битвы секирой не машут, воочию демонстрировала психологию неудачников, всеми правдами и неправдами отказывающихся признаться в собственной немощи. Совсем несложно казаться храбрецом, когда всё позади – доказывать с пеной у рта окружающим, как подло действовал враг, перекладывать вину за ушибы, порезы и переломы на случайные обстоятельства, преувеличивать силы противника… Гораздо сложнее, хоть и в тысячу раз продуктивнее, честно оценить свои проколы и слабости, сделать выводы, работать над улучшением навыков. На то способны, в реальности, единицы.

Бывалые головорезы смотрели на нелепое пыженье зелёных молокососов с презрительными ухмылками, но вставать на сторону Леха отнюдь не спешили. Жалости и сострадания к поверженным защитникам: из которых двое были глубокими старцами, а один годами заботился о благе всего Квартала – никто, к сожалению, не испытывал.

– Тихо! Молчать, я сказал!!! – Лех подозвал до сих пор с восторгом резвящихся во дворе налётчиков. – А теперь послушайте все. Жаждите крови? Вы её получите! Успеете с лихвой получить, можете не переживать! У нас за воротами целая толпа стражей. Хотите показать, какие вы крутые ребята – так пойдите, сразитесь с вооружёнными воинами! Херли вы тут пытаетесь доказать сейчас себе и другим? Что сможете разделаться со стариком, калекой, да связанными побитыми бедолагами?! Отомстить им за то, что защищали свой дом до последнего?! Драная борода, мне действительно стыдно за вас, «воители свободы и справедливости»!

Речь Леха возымела некоторое воздействие, по крайней мере, обиженные горе-герои перестали размахивать руками столь яростно. Тем не менее недовольный гундёж свидетельствовал, что пристыдившимися себя ощущала лишь малая толика из собравшихся.

– И вот ещё что. Дорки приказал избавиться от Фомлина и его компании по-тихому. Со всеми кроме Безбородого. По-тихому, улавливаешь значение этого слова, Зерк? Посему засунь свои извращённые фантазии с отрезанными членами куда подальше, понял, ты, шизанутая тварь?! И уясни, драный молокосос наконец – никто права разевать свою варежку тебе не давал!