Текст книги "Король-Предатель"

В ответ на риторический вопрос старика Скалозуб лишь молча покачал головой.

– Но ведь Предатель тоже не идиот, голодный бунт отчаявшихся нищих ему вовсе не нужен. Так какой шаг должен предпринять Король в сложившейся ситуации? Ну, давай, пошевели немного мозгами уже, Безбородый.

– Нужно натравить чернь на законнорожденных, – мрачно заключил Скалозуб.

– В точку! Именно так. Стравить два класса и порезать чужими руками как можно больше народу, покуда «все вцепились друг другу в горло, и брат на брата пошёл», – продекларировал Пастырь отрывок из «О былой славе», первой из трёх книг легендарного Мерхилека. – Понимаешь теперь, для чего требовалось всё это представление с твоей казнью? Обвинение в продаже гнилой грибокартошки, пока законнорожденные якобы жируют в Пещере? Догадываешься, почему Фомлин, подыграв для виду в самом начале, затем всячески препятствовал расправе над тобой? Почему тебя нужно было любым способом оправдать в глазах толпы? А ведь то была всего лишь одна из множества провокаций.

Посуди сам, практически сразу на сцену выходит другой гном из твоего прежнего сословия, продающий втридорога ту же самую жизненно необходимую гномам грибокартошку. А что насчёт совершенно неадекватного запрета на ношение законнорожденными оружия? Для чего ты думаешь, вдруг ни с того ни с сего понадобилась столь радикальная мера? Да просто чтобы уравнять силы в самом начале конфликта. И спровоцировать чернь лёгким первоначальным успехом. Добавь ко всему этому банду, именующую себя отрядом то ли освобождения, то ли сопротивления, которая изрядно подливает масло в огонь, и останется лишь чуточку подождать, пока сам собою не вспыхнет пожар массовых беспорядков.

Драным чиновникам нужен мятеж, им нужна кровь! Но мятеж управляемый, кровопролитие, не затрагивающее их самих. То, что я вещал на площади правда лишь отчасти, но, как бы там ни было, нам действительно предстоят тяжёлые времена, Безбородый. Мало кто понимает истинную подоплёку событий даже среди законнорожденных, а среди черни в курсе ситуации, так вообще лишь парочка пожилых гномов.

Как, по-твоему, объяснить безмозглой толпе, что их откровенно провоцируют? Рассказать всё как есть? Думаешь, многие поймут и поверят? Когда вот они, виноватые, с какой стороны на законнорожденных ты ни глянь!

А запугивать голодных, пусть даже и карами Всеобъемлющего, дело сложное. Голод – он, знаешь ли, не тётка, жаркое из кротосвинки не поднесёт. Жрать захочешь, на любое зверство пойдёшь. Не забывай главного, провокация-провокацией, но есть-то скоро и впрямь будет нечего. И эту проблему надо каким-то немыслимым способом как можно скорее решить.

Скалозуб успевал лишь кивать, слушая беспрерывный монолог Пастыря.

«И это тот самый гном, который дурачится и разыгрывает представления по малейшему поводу?» – для строго воспитываемого с малых лет наследника Дома было сложно принять такую двойственность поведения.

Описываемая Пастырем картина грядущего внушила бы трепет любому. Но только не тому, кто столь долго считал себя мёртвым. Мысли недавнего пленника вертелись в совсем ином измерении и касались отнюдь не благополучия общества.

– Ну давай, Безбородый, хватит ёрзать, чего ты там хочешь спросить?

Замешкавшись всего на секунду, Скалозуб разом выпалил все волновавшие его вопросы на старика:

– Почему? Почему раньше мне никто ничего не рассказывал?! Если Фомлин планировал всё с самого начала, меня могли бы предупредить. Могли объяснить ситуацию. Я бы не мучился тогда так из-за неопределённости, непонимания, безнадёги.

Знаешь, ни разу не весело стоять неделями приговорённым к медленной смерти, не имея ни малейшей возможности повлиять на обстоятельства! Я ведь мог и не выдержать. Несколько раз меня чуть не убили, и только чудом серьёзно не искалечили! Невероятная удача, мне удалось отделаться лишь разорванным ухом, парой сломанных рёбер, кровоподтёками, да ссадинами коих не счесть! Да я, в конце концов, чуть с ума не сошёл!

И для чего было так издеваться надо мной на проповеди перед толпой? Если меня нужно было оправдать, зачем ты меня унижал? Император говна в корытце! Этот бесконечный «Безбородый»! А если бы я ляпнул в ответ чего-то не то? Начал бы защищаться, огрызаться на твои оскорбления, а?

Пророк с самым серьёзным лицом наблюдал за Скалозубом, пока тот изливал накипевшую горечь. Выдав всё единым порывом, исхудавший и сильно ослабший гном почувствовал одновременно и некое облегчение, и чувство вины оттого, что накричал на освободившего его старика. Пастырь, однако, не выказал признаков обиды или недовольства эмоциональным взрывом своего новоиспечённого подопечного. Наоборот, кивнув с понимающим видом, пророк слегка улыбнулся:

– Дорогой мой, ты явно переоцениваешь возможности планирования. Никто, в том числе Фомлин, не знал, как будут разворачиваться события. Тебе и впрямь исключительно повезло отделаться поверхностными увечьями. Видно, ты крепкий парень, гораздо сильнее, чем думаешь сам!

Ну да ладно, давай проанализируем всё с самого начала, когда тебя приволокли на площадь и обвинили во всех бедах черни. Толпа была в ярости! Думаешь, вздумай их кто-то остановить, его бы послушали? Жуткая удача, что роль палачей взяла на себя шайка головорезов, которая согласилась с мнением, будто быстрая смерть слишком лёгкая участь для подлого законнорожденного!

Когда быстрой расправы чудом удалось избежать, Фомлин сыграл на жестокости толпы, убедив, что извести тебя голодом идея гораздо более интересная. Мучительное публичное терзание зажравшегося представителя власть имущих – в это поверили! Но ты должен был и вправду страдать, иначе бы народ почуял подвох, понимаешь?

И опять-таки, не обошлось без высшей благодати Праотца. Нехватка продовольствия в Квартале ещё не достигла той стадии, чтобы бедняки могли сравнивать своё состояние с твоим и всерьёз заподозрить кого-то в подкормке приговорённого. Но в любой момент обстановка могла измениться самым кардинальным образом. Думаешь, дежурившие возле тебя Хиггинс, Бойл или Кларк могли помочь в случае голодного бунта толпы или сознательного намерения банды покончить с тобой, всплыви наш обман?

Из-за противостояния с лидером местных бандитов открыто вмешиваться Фомлину было нельзя, возможности надёжно защитить тебя не было. Поэтому староста молчал и выжидал, пока жители успокоятся, привыкнут к тебе, перестанут вспоминать и обращать внимание. Тогда на сцену вышел я, дабы окончательно убедить народ в твоей жалости и никчёмности, чтобы они могли проявить снисхождение к убогому гному. Почувствовать себя выше гнева! Взять на себя роль милосердных судей, властных над жизнью погрязшего во грехе, но раскаивающегося законнорожденного! Всё висело на волоске, и даже я не был уверен в благоприятном исходе. Хвала Праотцу, у нас получилось выиграть эту маленькую войну.

– Но вдруг я бы ляпнул чего-то не то, не имея возможности обдумать слова? Ты же сам сказал Хиггинсу, что планировал проповедь. Тогда зачем шёл на риск? Ведь вместе мы могли подготовить, как ты говоришь, «представление», наилучшим образом загодя!

Пастырь покачал головой:

– Ты вроде неглупый паренёк, Безбородый, но извини уж, актёр из тебя никудышный. Толпа бы вмиг почуяла фальшь! В конце концов, не так важно, что именно ты говоришь, гораздо важнее эмоциональная составляющая твоего выступления. Поверь, я не первый десяток лет проповедую и знаю, о чём говорю.

К тому же мои планы гибкие, я не обдумываю всю речь от и до – в ней не будет страсти! Увидев, как ты восседаешь враскорячку на обосранном корытце, родился «император говна». Безбородым тебя называли и до меня, тут тоже нечего обижаться.

Да и в принципе, пусть то, что я вещал правда лишь отчасти, но это всё же именно правда. Так что советую поумерить гордыню. Кем бы ты ни был раньше, сейчас ты никто. Подопечный на побегушках у полубезумного старика. Чужой среди чужих во враждебном Квартале!

И не думай, что можешь вернуться к прежней жизни и своему положению. Король объявил Дом Среброделов вне закона, и конфискацией имущества дело не ограничилось… Тебе некуда и не к кому возвращаться. Прости за прямоту, но я нахожу крайне маловероятным, что твои родные и близкие живы и целёхоньки до сих пор. Женщин ещё могли пощадить, оставив служанками и наложницами при Марононе, остальных либо втихую заморили голодом, либо используют для тренировки стражей, что равносильно смертному приговору. Ты ведь знаешь, в Квартал не вернулся ни один из арестованных в ту ночь слуг. Если уж под топор пошла ни в чём не повинная голытьба… Какие шансы пережить королевский суд у хозяев, обвинённых в измене? Не хотелось мне сегодня об этом тебе говорить, но лучше сразу развеять наивные заблуждения, чем жить во тьме незнания и ложных надежд, – закончил на мрачной ноте пророк.

Наступила мёртвая тишина. Скалозуб ушёл в свои тяжкие думы, а Пастырь молча сидел, давая гному осмыслить всё сказанное.

«Должно быть, он прав… Да ведь я знаю это и сам!

Вряд ли следовало ожидать чего-то иного. Если уж Дом Жизнетворцев, от которого напрямую зависело благополучие города, вырезали без внятных объяснений под корень, на какое милосердие могли рассчитывать Среброделы?

С другой стороны, ладно, пусть лично меня использовали, дабы спровоцировать чернь, но за что карать моих близких?

Бригитта… Жива ли ты, моя радость? Праотец смилуйся! Хоть бы её оставили в служанках или, пусть даже, в наложницах Короля! Не важно, главное, чтобы она была цела и здорова. Пожалуйста…

Отец… Увижу ли тебя снова? Кто, если не ты, направит меня, даст мудрый совет?

А остальные? Как был я неправ, как строго к вам относился!

Стоило ли так радоваться спасению, если меня никто больше не ждёт? Если ждать уже некому…

Или, и правда, вся моя никчёмная жизнь принадлежит теперь безумному старику, и на этом весь смысл заканчивается? Хотя, может, безумен именно я…

Зачем мне всё это, для чего?! Если ничего уже не вернуть. Раз нельзя исправить содеянное…

Можно лишь мстить.

Да. Навредить как можно больше Предателю и всем виновным в моей утрате! Бороться с мразями, покуда сам не подохну!

Но что могу сделать я власть имущим? Смогу ли зайти хоть сколько-то далеко?

…»

– Эгегей! Вот вы где! – из дома вывалился шатающийся Фомлин. – Ребята, погодите. Ща я к вам подойду, ик!

С трудом волоча ноги, напившийся хозяин направился к сидящим в глубоком молчании гномам.

– Вы чё такие хмурные?! Ай-да!

Фомлин плюхнулся на скамью между Скалозубом и Пастырем, обнял обоих за плечи и крепко прижал к себе.

– Эй, Безбородый! Видал, что тут у меня? Па-ми-дор-ки! Ик! Смотри, это всё я сам вырастил. А вон огурчи… ик! …и. Вкусные! Хочешь дам тебе попробовать пару штук?

Скалозуб безуспешно пытался вырваться из объятий надравшегося в хлам гнома:

– Спасибо, уже попробовал сегодня за ужином. Правда, очень вкусно!

Фомлин потянул его к себе и, упёршись лбом ко лбу, обдал ядрёнейшим перегаром:

– Во-о-о, видишь? Вку-у-сно! Вы, главные закон… законо… зако… задомродившиеся! так не умеете, да? Ик! Ууу, какая смешная у тебя рожа, ха-ха! Без бороды, ах-ха-ха!!!

– Я, пожалуй, пойду немного посплю. Тяжёлый был день…

Хозяин сада лишь сильнее прижал гнома к себе:

– Погоди-погоди. Посиди со мной ещё пять минут. Вот скажи, Безбородый. Только правду скажи! – из недр Фомлина вырвалась громкая отрыжка. – Мда… Так, о чём я? А! Безборо-о-одый! – пьяный вдребезги гном пытался смотреть Скалозубу прямо в глаза, хотя дольше пары секунд у него не получалось сконцентрироваться на этом несложном процессе. – Честно скажи! Как мужик мужику! Ты меня… уважаешь?

Скалозуб глубоко вздохнул. Сумасшедший день, не иначе!

«Ладно, неужели после всего пережитого я не смогу отделаться от нажравшегося в хлам взрослого мужика?»

Как учил его Хиггинс, он выдержал многозначительную паузу, прежде чем ответить на крайне важный вопрос хозяина дома:

– Уважаю! Ты, Фомлин, настоящий мужик! Герой! Спас меня! Вымыл! Накормил! – староста расслабился, расплывшись в довольной улыбке. – Ох, как я устал… Не покажешь, где в твоём доме мне можно поспать?

Услышав просьбу о помощи, спаситель обездоленных и безбородых резко вскочил со скамьи.

– Спать! Так… хм, – после долгих раздумий, владелец дома нашёл-таки решение проблемы. Как это часто бывает в подобных ситуациях, таким волшебным «решением» оказался громкий и требовательный призыв женщины. – Гмара! Гма-а-а-ра-а-а! Да, чтоб тебя! ГМА-А-РА-А-А-А-А!!!

Выскочившая из дома гномиха в сердцах хлопнула руками по бёдрам, набросившись на буяна:

– Чего развопился как резаный?! Совсем сдурел?! Соображаешь вообще?! – пожилая женщина буквально шипела на Фомлина. – Ужрался до зелёных соплей и давай на пол-Квартала орать!

– Гма-а-а-ра, – тот выглядел невероятно довольным собой. – Безбородый хочет баиньки! Хде его кроватка?

Сердито взглянув на Скалозуба, Гмара повела того за собой.

– Поспишь тут с твоими воплями! Придурошный…

Пастырь поднялся следом за парочкой:

– Пожалуй, мне тоже не помешает вздремнуть, – пророк ласково похлопал по плечу собравшегося яростно протестовать Фомлина. – Позвать твоих друзей, Бойла и Кларка?

– Друзей? Да. Дру-у-у-зей! Гхм, гхм… БОООООИЛ!!! КЛАААРК!!! Боооил! Клааарк… Боил…

Пастырь захлопнул за собой дверь, немного приглушив зазывные крики старосты.

– Воистину, питие крепких напитков есть страшный грех, разжижающий мозги даже лучшим из нас.

Каморка, отведённая Скалозубу, располагалась на чердаке. Маленькое оконце выходило на пустынную улицу, уборкой которой никто не занимался последние лет, этак, десять. Контраст с ухоженным внутренним двориком вызывал неприятное чувство дисгармонии у привыкшего к порядку во всём законнорожденного.

Повалившись на металлическую, невероятно жёсткую и неудобную кровать, Скалозуб ощутил такое немыслимое блаженство, какое никогда не испытывал прежде, нежась на самых мягких перинах.

«До чего я дошёл… В кого превратился? Сколько времени прошло с начала моих злоключений?

Чувствую себя словно побитая собакоморда. Неужели боль позади или это лишь только начало новых испытаний на прочность? Праотец Всеобъемлющий, как же я устал…»

Скалозуб закрыл глаза, желая провалиться в целительный сон. Но прежде чем уйти в сладостное забытье, он успел послушать похабные песенки горланивших на пределе возможностей голосовых связок Фомлина и присоединившихся к нему Бойла и Кларка:

 
Всё могут короли – предатели они!
И нет их злам числа – душа их не чиста!
Но наш король – хуже, чем самый подлый вор!
Всё что не мог создать —
у народа легко сумел он отнять!
 
 
Позор, позор такому королю – гореть ему в аду!
Имя ему Маронон – и он полный мудозв…
 

Глава 8. Кайся грешник!

Рост есть медленный процесс, а не судорожный взрыв. Так же невозможно победить грех судорогою раскаяния, как познать целую науку мгновенным порывом мысли. Действительное средство внутреннего совершенствования – только в постоянном, терпеливом усилии, руководимом мудрым рассуждением.

Уильям Чаннинг

– Скалозубик! Скалозубик! – кричала Бригитта, напутствуя уходящего гнома. – Возвращайся скорее мой милый!

Помахав рукой на прощание, Скалозуб свернул за угол, направляясь в поместье Кременькана. Ему следовало лично вручить свадебное приглашение чудаковатому гному. Об этом просила Бригитта, а значит, откладывать дело было нельзя.

Однако не успел Скалозуб сделать и пары шагов, как застыл, поражённый чудовищным зрелищем. Не веря своим глазам, он сморгнул, раз, другой, третий. Не помогло.

На протяжении всей длины улицы, через равные промежутки, болтались на столбах-светочах повешенные гномы. Светлокамни в навершии столбов были вынуты и вставлены во рты висельников.

Скалозуб развернулся, желая убежать обратно в поместье, но куда бы он ни смотрел, везде его ожидала одна и та же картина. Молодые гномы и старые, женщины и детишки, оборванцы и знать – казалось, все жители Оплота были развешены словно жуткие фонари, дабы освещать пустую дорогу. Не зная, куда деваться от безумного зрелища, Скалозуб помчался вперёд, стараясь не глядеть по сторонам.

Раскачивающиеся тела, мимо которых он пробегал, поворачивались вслед за ним.

«Не смотреть! Только не смотри по сторонам! – словно молитву твердил себе Скалозуб. – Праотец милостивый, прошу, помоги!»

– Кайся-кайся, грешник! – один из повешенных гномов выплюнул светлокамень и хриплым голосом рассмеялся.

Споткнувшись от неожиданности, Скалозуб с большим трудом сумел устоять на ногах. Невольно остановившись, он оглянулся на заговорившего мертвеца и с ужасом распознал в том Пастыря.

– А ты думал, все будут жить вечно? Ха-ха-ха, наивный императришка говённого корытца! «Проявленный явит себя через смерть всего сущего. Мною сотворённого, Мною и уничтоженного, и Мною же вновь воссозданного! Ибо нет ничего окромя Меня от века веков! Всё лишь иллюзия! Из ничего созданное в ничто в итоге и превратится!» – продекламировал пророк отрывок из последнего труда Мерхилека «О проявленной и непроявленной сущности», описывающего гибель вселенной и начало очередного цикла.

– Д-д-дедушка?… – тихо вымолвил шокированный гном. – Что произошло? Почему все мертвы?!

– Ха-ха-ха! Мертвы! Можно подумать, большинство когда-либо жило! Ха-ха! Скоты, ведущие скотское же существование! Наделённые сверхразумом животные! Созданные по Его подобию – ведём себя словно дикие звери! Жрём, гадим, трахаемся, убиваем друг друга! И ради чего?! Чтобы урвать побольше никчёмных низменных удовольствий!

Пророк схаркнул комок гнили, кишащий трупными личинками.

– Мерзость – вот кем мы стали. В кого превратились, не сумев обуздать нашу жадность. Брать, брать, брать! А что не можешь взять – отнять у ближнего!

«Созданные дабы творить разрушают! Рождённые созидать в пример остальным расам – разоряют сами себя! Краснеет высокомерный эльф, отворачивается человек, и самому распоследнему орку стыдно за род гномов про́клятый!»

– Дедушка, хватит! Прекрати! – Скалозуб зажал уши и побежал прочь от пророка.

Покойники, мимо которых он проносился, один за другим выплёвывали кляпы-светлокамни и орали похабщину. Стараясь не вдумываться в услышанное и затыкая пальцами уши, Скалозуб мчался всё дальше и дальше вперёд по бесконечной улице.

Внезапно дорога с рядами повешенных на обочине гномов разошлась в две противоположные стороны. На распутье, меж двух столбов, привязанный по разведённым в стороны рукам и ногам, висел его старый учитель.

Упавшая на грудь голова безжизненно свисала тяжёлым грузом. Рваные лохмотья открывали взгляду сморщенную старческую кожу. Вокруг туго стянутых верёвкой лодыжек и запястий виднелась почерневшая плоть, а тёмная синева конечностей свидетельствовала о том, что гном распят уже очень давно.

– Хиггинс… – несмотря на все мёртвые тела, только что пронёсшиеся перед его взором, вид любимого старика угнетал своей безнадёгой. – Кто мог сотворить такое с тобой?…

В ответ на вопрос, голова распятого медленно поднялась. Распухшее лицо вперилось в Скалозуба. Во рту распятого не было кляпа, но в провалах на месте вырванных глаз ярко сияли два огромных сапфира.

– А, Скалик, это ты, – голос Хиггинса был обыденным, просто немного уставшим. С тем же выражением пожилой гном мог бы констатировать самое заурядное происшествие. – Давненько никто не навещал старика.

– Учитель! – из глаз Скалозуба ручьём текли слёзы. – Что происходит?! Почему все мертвы?! И как при этом все разговаривают?! Я умер и попал в ад?

Хиггинс непонимающе огляделся. Сапфиры в глазницах словно пылающие факелы вспарывали ярким свечением окружающий полумрак.

– Ад? Скалик, что за вздор ты несёшь! Нет ада, кроме того, что мы создаём сами. Праотец добр и милостив, разве может Он создать такое?! Зачем Ему это? Наказывать грешников? Абсурд! Безумцы, отвергающие Праотца, сами мучают себя день за днём, не понимая сути. Они страдают, как бы ни пытались скрывать сие от окружающих. Либо напрямую: от невзгод, болезней и совести, либо через своих детей, внуков и правнуков. Неизбежен закон воздаяния и всё возвращается обратно содеявшему! И благо, и горе. Мы сами кузнецы своих судеб, мой юный ученик. Сами проявляем ту или иную грань Всеобъемлющего.