Текст книги "Игры в вечность"

5

Керуби все так же топтались на улице.

– Я попробую уговорить, – сказал Утнапи, хорошо понимая, как оно будет.

Керуби сопротивлялись, упирались всем, чем можно, не желая оставлять свой дом. Они не понимали зачем, не хотели понимать, цеплялись за то единственное, что у них было. Ут уговаривал, долго, честно живописал все ужасы и взывал к благоразумию, и казалось уже – его красноречие победило.

– А ты пойдешь с нами, учитель?

– Нет, я остаюсь. Мне с вами нельзя.

– Тогда и мы не пойдем.

На этом все. Дальше, сколько не бились, продвинуться не смогли.

– Если вы останетесь, то все погибните! – пытался настаивать Эмеш.

– Мы спрячемся, демоны не смогут до нас добраться.

Да разве спрячешься в этих хижинах? Что за глупость? Силой, что ли, их тащить? Как? Хватать каждого за шкирку?

Живо представилась картина, как маленькую деревушку, что в дельте Могуна, накрывает гигантская черная туча, как бабочки – их тьмы и тьмы, летят, кружатся, а керуби в панике пытаются укрыться в своих домах. Но только бабочки все равно лезут во все щели, от них не укрыться.

Эмеш бегал, ругался, пытался сделать хоть что-то.

Тут Лару испуганно схватила за руку.

– Что такое, Ру?

– Не знаю. Я что-то чувствую.

Вот оно. Подумалось сначала – бабочки летят, та самая туча. Оказалось нет, не совсем.

Два человека приближались со стороны реки. Они шли странной, прыгающей походкой, даже издалека хорошо видны дерганные, нечеловечески-резкие движения, словно марионетки.

– Мне страшно, – пальцы Златокудрой больно впились в руку.

– Что там? – поинтересовались рядом.

Двое приближались.

– Это Субах и Нази, – крикнул кто-то, впрочем, без особой уверенности. Что-то было не так.

Пропавшие? Нашлись, вернулись?

Керуби расступались перед ними, опасливо пятились, давая дорогу, и двое шли прямо к богам… даже нет, к Златокудрой они шли, тянулись к ней, выбросив вперед руки. Ближе и ближе. Грязно-серые лица жутковато расплываются мутными разводами, пустые глаза смотрят прямо перед собой, не живые, не люди больше – демоны… куклы.

Ближе.

Замерли на мгновение, словно принюхались, по коже прошла неприятная рябь.

– Сар! – Ларушка взвизгнула, прячась за Эмешову спину.

Демоны пришли за ней. Да, в Иларе безопаснее, там никто не нападал, не преследовал, не пытался сожрать живьем… и пока она была там – все было спокойно, никаких демонов, а тут словно почуяли, слетелись. Неужели и правда – она? Но как она могла?!

Или просто почуяли жизнь, и как гиены сбежались?

Демоны идут. Ближе…

– Сар! Ну, сделай же что-нибудь! – кричит Лару, цепляется, в панике тащит прочь.

– Огнем надо, – это Утнапи, но он тихо, почти шепотом, и стоит спокойно, не шелохнувшись.

Огнем! Да! Руки сами вскинулись, и со всей дури, со всей силы какая была, швырнули вперед, исторгая жаркое пламя, шипящие струи огня. Хотелось их разом, наверняка! Быстро! Шарахнуть и убить, стереть с лица земли…

Один лишь миг, и только дым, гарь, и пепел кружится клочьями… гадко пахнет горелым мясом.

Он лежит на земле – это его самого, словно взрывной волной, так отбросило назад.

Эмеш закашлял, тряхнул головой, пытаясь хоть как-то проморгаться, глаза слезились от едкого дыма, обожженные руки нестерпимо горели и звенело в ушах.

Что-то не так?

Кто-то кричит… Тряхнул головой снова, что было силы, пытаясь хоть немного прийти в себя.

– Совсем сдурел, гад? – отчетливое сдавленное шипение Утнапи над самым ухом, – силу рассчитывать надо.

Надо. Еще как надо. Это он с перепугу. Это нервы. Первый раз с ним такое. Когда настоящие демоны прут на тебя – тут не до расчетов. Никогда еще он не бил огнем всерьез. Никогда всерьез не дрался, тем более так, за свою жизнь.

Демоны валяются рядом обугленной кучкой.

Стало немного не по себе.

А больше он никого не задел? Нехорошо екнуло сердце. Дрянной он все-таки бог, и криворукий.

– Ру?

– Я здесь.

Так, она была за его спиной, ей не досталось.

Зато досталось керуби. Несколько обугленных тел неподвижно скрючились на земле, рядом катаются в пыли еще несколько, пока живых, истошно крича, пытаясь сбить пламя… Утнапи с одеялом в руках – уже успел сбегать в дом… накрывает, держит… тела дергаются и снова кричат.

Все поплыло перед глазами. Тошнота подступила к горлу, Эмеш едва успел отползти в сторону и его вывернуло на изнанку. Потом упал рядом и долго смотрел в небо.

Как же так.

* * *

– Живой?

В бок пнули ногой, не больно, скорее обидно.

– Угу.

Кажется, живой. Зря. Не хочется сейчас быть живым. В Иларе спокойней, там тишина, там река, там галька шуршит…

– Вставай.

Кое-как сел, принялся тереть руками лицо и тут же охнул, застонал – ладони все в волдырях, болят нестерпимо.

– Ну ты и силен, придурок, шестерых одним махом, – Утнапи смотрит презрительно.

– Прости, я не хотел, я первый раз так…

Бормочет что-то, неуклюже оправдывается, понимая, что зря. К чему?

– Им, вон, поди скажи.

Хочется провалиться сквозь землю, выть хочется. Спрятать, прижать лицо к обожженным ладоням…

– Вставай.

Поднимается, слепо цепляясь за что-то. Ноги держат плохо, едва не падает… Слабость во всем теле – это он слишком много силы огнем выбросил за раз, теперь может быть несколько дней в себя приходить.

Только нет у него этих нескольких дней.

Может и хорошо, что так. Больше огнем он бить не будет. Наигрался.

Эмеш снова принялся трясти больной головой, пытаясь хоть как-то собраться, сфокусировать взгляд. Нет, лучше даже не смотреть на все то, что он тут устроил. Шатаясь побрел к дому. Прятаться, наверно.

– Шел бы ты отсюда, Сар. А? Может мы как-нибудь сами, – просит Утнапи.

Кивает. Сейчас пойдет.

Только сил идти куда-то совсем нет, лишь доползти до кровати и рухнуть.

6

Прохладная нежная ладонь на лбу.

– Это я, тише, сейчас легче будет.

И правда, приятное тепло разливается по телу, легкое покалывание. Голова проясняется, и вместе с ней проясняется и память, наваливается.

– Спасибо, Ру, – говорит через силу. Лучше небытие и мрак, чем так.

Она сидит рядом, бледная, серьезная, собранная. Копоть и пыль… на щеке розовый ожег, золотая прядь у лица свернулась спиральками от жара – и ей все-таки досталось. Ничего, ей чуть-чуть. А вот несколько керуби он спалил подчистую. Как теперь…

Напиться хочется, вусмерть, до беспамятства, чтоб на несколько дней, а лучше вообще…

Может и правда лучше уйти отсюда, а то одни беды…

Никудышный он бог.

Встает, тупо бредет к двери.

У двери останавливается. Долго стоит. Мысли тяжело ворочаются в голове.

Так, значит, – он уходит, отказывается, а они сражаются тут без него, из последних сил.

Оглядывается. Ларушка шмыгает носом, растирает по лицу грязные подтеки слез. Ей тоже страшно, она наверно тоже хочет уйти. Так что? Оставить их? Пусть они сами, без него?

Постоял. Вздохнул. Оттер ладонью лицо.

Нет, пожалуй, он все-таки не уйдет.

Нельзя взять и уйти, хоть это и проще всего – заползти в какой-нибудь темный угол и тихо сдохнуть там от презрения и жалости к самому себе. Сдохнуть всегда проще. А жить сложнее. Жить и действовать. Да, пусть действовать он не умеет, пугается, спотыкается на каждом шагу, делая одну фатальную глупость за другой. Но ведь надо, иначе никак. Если не он, то кто? Атт? Атт наверняка не станет делать глупостей, он всегда действует четко, хладнокровно, что бы не случилось.

Только один Атт, наверняка, не справится, он то же не всемогущ. Тоже лишь человек. И другие тоже ничего не умеют. Очень удобно свалить ответственность на ближнего своего, а самому развести руками – я, видите ли, не умею, не могу.

Никто не умеет.

Но он сможет. Но должен. Научится. Теперь он понимает, как надо… Слишком дорого пришлось заплатить за это понимание, чтобы просто уползти и сдохнуть. Он будет сражаться.

Сражаться… смешно как звучит! Он, и вдруг сражаться, по настоящему, насмерть. Он, и насмерть! Бред. Кто бы мог подумать еще пару месяцев назад. Или это до сих пор игра? На этот раз игра в доблестного рыцаря, героя в сияющих доспехах.

Огляделся, пожал плечами. Какая-то неубедительная игра. Нет у него доспехов. Даже пастухам он являлся в более приличном, подобающем герою виде. А сейчас вместо доспехов – бледно-зеленая, измазанная в грязи футболка и бежевые шорты, пачка сигарет в кармане, пара вишневых карамелек и носовой платок, все те же сандалии на босу ногу… седеющие волосы ошарашено топорщатся клочьями. Хорош герой!

С тоской посмотрел на север, туда, где плещется соленое море. Туда бы сейчас, к Иникеру, рассказать ему, пожаловаться… пусть тоже жалеет и презирает героя до конца дней. Впрочем, они оба бессмертные, жалеть придется долго.

А они тут пусть без него? Сейчас налетят бабочки и пожрут всех. Утнапи не сумеет их защитить. Да, он храбрый и сильный, он умеет сражаться, умеет как человек – лицом к лицу. Но против демонов это бесполезно, против демонов надо как бог, надо огнем, божественной силой, будь она неладна… А у Утнапи божественной силы днем с огнем… не захотел тогда он божественной силы, отказался на раздаче, черпнул самую малость, летать ему, видите ли, захотелось… а остальное недосуг. Зря. Сейчас наверно и сам понимает, что зря, локти кусает, только поздно.

Вон он сидит, незадавшийся бог, задумчиво смотрит вдаль. О чем думает, хотелось бы знать.

Эмеш подошел, тронул за плечо, Утнапи повернулся, зло глядя в глаза – «чего тебе еще надо? Убирайся, гад, пока всех не спалил!» Промолчал.

– Ут, прости, я никуда не пойду, – сказал спокойно, не прося, утверждая. – Я останусь. Хочешь – ударь меня, дай в рожу, я заслужил. Хочешь – даже убей на месте. Но я никуда не пойду.

Утнапи смотрит на него, и злость нехотя сменяется удивлением, потом безразличием. Нет, бить он не будет. Кивнул – оставайся. Промолчал снова.

Так они и сидели рядом.

Кита принесла им еды – две миски тушеной фасоли с луком, щедро сдобренной перцем, кинзой и мятой, тонкие лепешки, которые полагалось мазать какой-то странной золотистой штукой – мертоха, кажется, сказала она, по вкусу штука похожа на соленое масло с жареной мукой. Еще немного козьего сыра и сладких фиников.

Поставила перед ними, грустно улыбнулась, старательно не глядя Эмешу в глаза, шепнула пару слов Утнапи, и тихо ушла.

Было что-то во всем этом что-то удивительно простое, человеческое, настоящее.

Маленькая старушка гнала мимо соседнего дома пегую козу, покрикивая, стращая длинным толстым прутом. Только козе, похоже, было на этот прут наплевать, она остановилась на полдороги и принялась, как ни в чем не бывало, щипать траву. Наблюдать почему-то было приятно, и казалось, нет в мире беды страшнее, чем эта упрямая, невозмутимая коза. Мир и покой.

Финики медом таяли во рту.

7

Хотелось уйти подальше, побыть одному, хоть немного разобраться с собой, пока есть время. Сидел на берегу реки, бросал в воду круглые камешки. Хорошо, тихо, галька шуршит, совсем как у моря… вода плещется, размеренно, набегая на берег крошечной волной… шлеп-шлеп-шшшш, и тащит гальку за собой, дальше, куда-то к краю земли…

– Развлекаешься?

Нет, это не Утнапи. Это Думузи возник за спиной, Эмеш чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Что ты здесь делаешь?

– Привет, Сар, – только усмехнулся он.

Призрачное ощущение покоя как ветром сдуло. Сил уже больше нет, ну, сколько можно, всего за один день? Неужели, им мало? Теперь еще этот, бешеный ветер степей…

– Что ты здесь делаешь?

– А ты? Молодцы вы со своим царем, что ни говори.

В голосе столько сарказма, что стало обидно, и больше всего за царя.

– Царь отдал свою жизнь. Ты бы так смог? Жизнь за жизнь?

Ветер фыркнул в ответ.

– А ты бы, Сар! Ты бы смог?

– Царь предложил помочь.

– И ты сразу согласился? Ну, конечно! Какая удача. Пастуха-то своего тоже в дело пристроил?

Эмеш чувствовал, как что-то закипает внутри, раздражение и злость подступают к горлу, слишком много накопилось за эти дни… да что там, за последние пару часов столько всего накопилось – Ут, демоны, бабочки, неумелый огонь… еще немного и плотину прорвет, он сорвется. Еще чуть-чуть, и свернет этому бешеному ветру шею, несмотря ни на что.

– Чего тебе надо, Идим?

Ветер презрительно кривит губы. Да ничего ему не надо, просто так приперся, позлорадствовать.

Хочется, наконец-то, кого-то убить, не сдуру, не зажмурив глаза, а вот так, лицом к лицу. Взаправду, так чтобы, наконец, самому поверить, и больше уже не пугаться.

– А что, Сар, может вы договорились заранее? Твой план? Она выпускает демонов, потом ты выпускаешь ее из Илара. А я, как дурак…

Не договорил, заткнулся.

И что-то, наконец, щелкнуло у Эмеша внутри, сломалось, штормовая волна вскипела грязной пеной, хлынула вперед, ломая все на своем пути… замерла на гребне. Так хотелось кинулся на Думузи, врезать со всего маху в челюсть, повалить. Нет, он сдержался. Хватит, сейчас не до того. Замер в полушаге, пристально глядя в глаза.

– Сволочь! – прошипел только сквозь зубы.

Думузи тяжело дышал. Ему бы тоже сейчас хотелось подраться, выплеснуть.

Вот они стоят друг напротив друга, глядя друг-другу в глаза, – Идим Джайарах, хозяин ветров, против Саира Нимрахима, грозного повелителя морей, дикий ветер степей, против раскатистого рева океанской волны, стремительный гепард, против ощетинившегося волка. Боги? Люди? Кто разберет.

– Ведь это ты. Ты был там, Идим.

– Был, – лицо Думузи бледное, напряженное, но на нем только презрение и гнев. – Я сторожил Лару от глупостей. Ждал ее у ворот. Я знал, что она придет.

– Хорошо ж ты сторожил, раз врата открыты.

Едкая усмешка перекосила лицо ветра, и Эмеш понял, что сейчас он его убьет. Взаправду.

– Я сторожил, пока ты спал, – Думузи вроде усмехается, но голос совершенно чужой, глухой. В глазах мечется огонь. – Она была там.

– Это сделала не она.

– Она, Сар. Но либо эта дура сама не поняла, что сделала, либо…

Ветер вдруг умолк, осекся, глядя куда-то в сторону. А Эмеш чувствовал, как руки уже сами поднимаются, и сейчас со всей дури… Убьет. Точно.

– Это я! – ворвался в уши крик. – Я сделала! Хватит!

Лару кричит. Эмеш понял это не сразу, слова с трудом прорвались сквозь накипевшую злость. И волна зашипела, тихо катясь назад.

– Что? – Эмеш не верил своим ушам.

Думузи вдруг резко выдохнул, плечи поникли, он зажмурил глаза, а когда открыл – в них было только… что в них было, не разобрать? Не привычно видеть у ветра такие глаза. Боль и стыд.

Но вдруг многие кусочки сложились в рисунок. Только разве можно в это поверить?

Эмеш медленно опустил руки. Какое-то время они стояли, глядя друг на друга, глядя на Лару. Пытались понять все без слов, но без слов не понять. Думузи тяжело провел ладонью по лицу.

– Рассказывай, – потребовал Эмеш.

8

Та ночь была ветряная, холодная… или может быть на Унхареше так всегда? Лару зябко ежилась, кутаясь в теплую Эмешеву куртку, но ветер все равно пробирал насквозь. Или это страх? Глаза слезились, закрывались… хотелось спать.

Зубы стучали, дрожали руки.

Зачем она тут одна? Ну не дура ли, а? Надо было вернуться вместе с Эмешем, сейчас бы грелась под одеялом, свернулась бы там калачиком, и слушала бы как храпит грозный хозяин морей.

Нет, сказала: «иди, я то же скоро вернусь, вот только…» Что «только», она так и не придумала, но Эмешу, похоже, было все равно. Он здорово напился, успокаивая Лару, и сейчас больше всего хотел улизнуть домой под любым предлогом, холод и ветер не радовали его. Ее не радовали то же, но и горы не отпускали.

Сама Лару, кажется, хмеля совсем не чувствовала. Только хотелось спать.

Из-под ног брызнули мелкие камешки, запрыгали по склону, шелестя на разные голоса. Лару поскользнулась, вскрикнула, едва не свалившись в низ, больно, до крови рассадила коленку. Долго сидела потом на земле, пытаясь понять…

Зачем она здесь?

Посмотреть?

Да, вот они Врата. Те самые, за которыми спит смерть. Маленькие какие, просто нора заваленная камнем, не впечатляют, как-то скучно. Неужели они и есть? Почему-то казалось – это место должно выглядеть иначе. Величественнее, что ли. Вот у отца величественный дворец, достойный владыки небес, вот там в парадную залу ведут действительно величественные Врата! Огромные, резные, золоченые… А эти…

А папа, наверно, сейчас спит, в тепле, под одеялом. Конечно, ему-то чего шататься по каким-то горам с разбитой больной коленкой.

Холодно как, аж челюсть сводит. Куртка слишком велика, все время поддувает под нее, пробирает до костей.

Зачем она здесь? Оглянулась. Ах да, Врата.

Вот они.

Раз уж она пришла, надо, наверно, подойти поближе, посмотреть. Когда еще увидишь такое. Ведь больше никогда, в здравом уме…

Земля тихонько качается под ногами. Шаг, еще шаг.

– Не ходи туда.

Голос. Что за голос? Откуда?

Тихо вскрикнув, Лару обернулась.

За спиной стоял Думузи. Грозно уставившись на нее из-под нависших бровей, желваки ворочаются на скулах и ноздри подрагивают, раздуваясь.

– Дим? Что ты здесь делаешь?

Она непонимающе хлопала глазами, дрожала.

Он медленно подошел, внимательно разглядывая ее, словно видя впервые.

– Я ждал тебя, – сказал он.

Его взгляд был таким! пронзительным, жгучим, как расплавленное олово, Лару показалось – он видит ее насквозь. Страшно. Обидно отчего-то… Она еще плохо понимала.

– Зачем?

– Уходи.

– Ты знал, что я приду? – почему-то в это было сложно поверить, она и сама не была уверена, что придет. Она вовсе не собиралась.

Темные глаза Думузи сверкнули сурово.

– Ты же сама обещала выпустить демонов.

– Но я же не хотела! – ее голос задрожал, на глазах выступили крупные слезы. Лару стало обидно по-настоящему. Неужели он мог подумать, что она на самом деле хотела?

– Но ты пришла.

Лару прикусила губу, и вдруг все накопившееся за день хлынуло наружу соленым потоком. По щекам, по подбородку… слезы…

– Уходи, – холодно сказал он. Равнодушно. – И больше не приходи сюда.

Стало страшно от этого холода, очень страшно, все что угодно, но только не так! Лучше бы кричал на нее, ругался, лучше бы даже насмехался жестоко, как он умеет. Лару попятилась… несколько шагов назад, к Вратам у нее за спиной. Не к Вратам конечно, просто назад, она и не думала что…

– Стой!

Думузи попытался схватить ее за руку, но Лару увернулась, отскочила, прижалась к шершавому камню, словно ища защиты. Хотела сбежать, уйти от него…

Под пальцами что-то шевельнулось, ладонь мягко кольнуло иглой и вдруг все затихло, начало медленно проваливаться куда-то, словно в туман. После она даже не будет уверена – было это или не было, да нет, просто показалось, она устала и немного пьяна. Вот широкая жесткая ладонь, что больно впилась в плечо и резко дернула на себя – была. Даже синяк остался. Остальное – только сон, она так устала…

Всхлипнула, побежала прочь. Сейчас надо домой, то есть не домой, все равно куда, просто в кровать, свернуться калачиком и уснуть… забыть этот холод… да, так будет лучше всего… зачем она вообще сюда пришла. Она не хотела… Страшно. Обидно…

– Уходи, Аик! Скорей! – неслось ей вслед.

* * *

Думузи остался один.

Златокудрая убежала, испугалась, но, кажется, толком не поняла, что произошло. Может и к лучшему, теперь все равно…

Он и сам понял не сразу.

Врата потихоньку начинали светиться ровным голубоватым светом, то, что Лару далеко – уже ничего не значило. Процесс запущен. Она коснулась двери, случайно разбудила, поделившись частичкой жизни, открыла… еще чуть-чуть и демоны будут на свободе.

Думузи чувствовал, как спина становится мокрой от пота. Дыханье перехватило. Надо что-то делать, надо кого-то позвать, он сам не справится.

– Маа-ариш! – заорал он сквозь пространство, и тут же осекся. Атт не успеет, даже если сейчас кинется сюда – будет поздно. Демоны вырвутся, и их обоих накроет этой волной. Зачем обоих?

Надо что-то делать самому. Нельзя же просто сбежать! Нельзя же бросить вот так!

Гул из-под земли нарастал, все сильнее…

Но как? Ничего в голову не приходило, он просто стоял и глупо пялился на все более и более разгорающийся свет.

Все, это конец – крутилось в голове. По-любому конец, он сейчас умрет.

Стоял, тяжело дыша.

Если Врата открыла жизнь, то может быть…

Грохот. Свист! Вспышка! И огромный камень сорвало с места, сбило Думузи с ног, оглушило, и все разом провалилось во тьму. Он даже не успел додумать до конца.

А когда очнулся, понял, что демонов нет, Врата открыты, он почему-то жив, только голова дико болит – но это камнем…

9

– Это была я, Сар. Я не хотела, правда, я вовсе не думала… но это была я. Зря ты вытащил меня из Илара. Я это заслужила. А царь нет, – ее глаза сухие и тусклые. – Знаешь, как это называется? Преступная халатность. Из-за меня погибли люди и еще погибнут. Таких, как я, надо стрелять.

Сидит, смотрит в сторону, пальцы сцеплены.

– Сейчас не время заламывать руки, стенать и искать виноватого, – это Утнапи подошел и встал рядом. – Ваши вопли тут никому не помогут. Если можете что-то сделать – делайте. Нет – уходите. Только если соберетесь делать – сначала подумайте хорошенько, а то силы невпроворот.

Покосился со значением. Да, Ут, ты прав, невпроворот силы, а пользоваться не умеем. Наверно потому и не умеем, что невпроворот, всегда хватало с избытком, не задумывались как надо. А теперь придется учиться.

– Ут, прости меня, если можешь, – Лару смотрит на него, и он отворачивается.

– Не говори мне больше этого, Ру. Никогда. Я не хочу тебя обижать, но…

Нет, он не простит.

Или, может быть, даже простит за себя – за себя всегда прощать легче. Но за других простить не сможет, за тех, кто погиб и еще погибнет.

Лару понимает. Она и сама себя не простит, может быть, потом научится с этим жить. Может – нет.

Что-то изменилось в ней – не Ларушка, не Златокудрая богиня, не заигравшаяся девочка – нет, это все куда-то ушло, смыло, словно и не было никогда. Взрослая женщина, прекрасно отдающая себе отчет в том, что случилось. Почему-то вдруг вспомнилось, как однажды видел ее на работе, когда третьи сутки почти без сна она носилась с чашкой кофе в руках, что-то доказывала, что-то устраивала, кому-то звонила. Он и забыл ее такой.

Слез и истерик больше не будет.

Вечность сыграла с ними злую шутку – они разучились жить всерьез, забыли, как это бывает. Вот тут у нас будут горы, а тут море, а вот здесь мы слепим из глины человечков, построим им домики, отправим на войну или на подвиги. Ой, какие они смешные и неуклюжие, как забавно копошатся, мечами картонными машут… ой, не вышло, поубивались все? Ничего, налепим еще, что нам стоит?!

Слишком долго это было только забавой, когда ни за что не нужно по-настоящему отвечать. Теперь придется вспоминать и учиться заново.

Игры кончились.

– Что будем делать? – спрашивает она, и сейчас, как никогда, похожа на отца, суровое грозовое небо.