Текст книги "Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в"

На первый взгляд, коронация была сформирована как своего рода симбиоз православной и католической обрядовости. Как уже упоминалось, церемонии предшествовал въезд в город, во время которого православный монарх проехал мимо соборов самых значимых католических орденов и принял святую воду у костела Св. Франциска[565]565
  AGAD. F. 190. № 93. K. 15–21.


[Закрыть], а российская императорская корона Анны Иоанновны, назначенная для церемонии, была освящена в католическом соборе. Отметим, что благословение регалий в костеле шокировало русских зрителей. Воспитатель наследника престола В. А. Жуковский назвал эту часть действа «неприличием освящения короны»[566]566
  Жуковский В. А. Дневники 1829 г. С. 308.


[Закрыть]. В день коронации перед началом церемонии Николай I и Александра Федоровна молились в православной церкви Варшавского замка, а по завершении ритуала новые польские король и королева присутствовали на обедне в католическом соборе Св. Яна.

Вместе с тем при ближайшем рассмотрении становится очевидно, что в рамках церемонии соотношение между православием и католичеством оказывалось резко смещено в сторону последнего. Как уже упоминалось, в зале Сената был устроен алтарь[567]567
  РГИА. Ф. 473. Оп. 3. Д. 63. Л. 3 об.; Kurjer Warszawski. № 129. S. 5 (553); О коронации Его Императорского Величества. С. 428–429.


[Закрыть]. Ни один из известных нам источников не описывает и не изображает этот алтарь сколько-нибудь подробно. Очевидно, однако, что речь шла об открытом престоле, на котором, кроме креста, могли размещаться богослужебные книги и утварь. При этом стоит отметить, что этот престол не использовали для размещения регалий[568]568
  О коронации Его Императорского Величества. С. 424.


[Закрыть], а установленное на столе распятие, по всей видимости, было большим и очень заметным. Так, А. Х. Бенкендорф в одном из своих писем прямо указывал, что «посреди залы возвышался крест»[569]569
  ГА РФ. Ф. 109. Оп. 3а. Д. 3199. Л. 8.


[Закрыть]. Поскольку последний был установлен в центре коронационного пространства, то все действия императора, включая преклонение колен во время произнесения молитвы, оказывались прямо соотнесены с главным католическим символом. Стол с распятием не превращал, конечно, зал Сената в сакральное пространство для Николая и православных из состава его свиты. Но вместе с тем, особенно с учетом активной роли, которую играл в церемонии примас Царства Польского, появление такого элемента серьезно усиливало акцент на католической традиции, то есть создавало ситуацию, обратную той, какую представлял себе Николай, рассуждавший о светском характере действа.

Иерархи католической церкви стали активными участниками коронации на всех ее этапах – от въезда императорского кортежа в Варшаву до завершившего череду празднований народного гулянья в Уяздове[570]570
  РГИА. Ф. 473. Оп. 3. Д. 63. Л. 2 об.


[Закрыть]. Особенно заметен был примас Царства Польского – во время церемонии он подавал монарху регалии, а также произнес две молитвы, которые, как уже упоминалось, словно обрамляли молитву Николая. При этом вторая часть сказанного им, то есть то, что было произнесено уже после того, как монарх возложил на себя корону, может расцениваться равным образом как призыв и к богу, и к новому польскому королю: «Твое (Божье. – Прим. авт.) провидение и мудрость высочайшая да сопутствуют ему (Николаю I. – Прим. авт.) повсюду, дабы Он был справедливым к своим народам, блюстителем покоя для их блага и счастия! Да будет всегда победителем врагов своих, карателем злых, милосердым и благосклонным для добрых!.. Сохрани неколебимую верность между народами, скипетру его подвластными, да видят в Нем Отца, веселящегося о своих детях»[571]571
  Вестник Европы. 1829. № 13. С. 56.


[Закрыть]. Можно согласиться с М. Гетка-Кенигом, который указывает, что присутствие и активная роль примаса создавали у зрителей ощущение, что он хотя и не коронует Николая I, но ведет церемонию[572]572
  Getka-Kenig M. The Anonymous Coronation of Empress Alexandra as Queen of Poland (1829–30). A Pictorial Vision of National Resurrection, or the Two Aspects of Illusion // Rocznik Muzeum Narodowego w Warszawie. 2013. Vol. 3. P. 401.


[Закрыть]. Вероятно, сыграло свою роль и то, что, читая молитву, коленопреклоненный монарх был обращен лицом к католическому алтарю (кресту). Некоторые современники пошли в своих оценках еще дальше, заявив о том, что примас короновал Николая. Так, А. Млоцкий писал в воспоминаниях о дне коронации: «Православный царь, самодержец Московии смирился перед примасом Королевства Польского почтенным Вороничем, давал присягу соблюдать конституцию, слушал его проповедь, прежде чем возложил на свою голову польскую корону»[573]573
  Каштанова О. С. К истории коронации Николая I в Варшаве (1829 год). С. 45.


[Закрыть]. В воспоминаниях П. А. Колзакова, впрочем подвергшихся более поздней обработке, и вовсе утверждается, что «когда государь стал на свое место, то примас прочел молитву и провозгласил его королем польским»[574]574
  Колзаков К. П. Воспоминания Колзакова, 1815–1831 гг. С. 451.


[Закрыть].

Следует отметить, что католические службы в честь коронации проходили далеко не только в Варшаве – по решению Административного совета благодарственные молебны совершались во множестве других костелов Царства Польского[575]575
  AGAD. F. 191. № 19 (161). K. 138.


[Закрыть].

Судя по материалам Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий Министерства внутренних дел за апрель 1829 г., варшавской коронации также предшествовали массовые награждения католических священнослужителей[576]576
  См. также показательное дело римско-католического священника Криштовича, находившегося в период Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. на театре военных действий и награжденного орденом Св. Владимира (19 апреля 1829 г.) (РГИА. Ф. 821. Оп. 11. Д. 2. Л. 152–152 об.)


[Закрыть]. Во время пребывания в Царстве император и король демонстрировал подчеркнутое уважение к католичеству и на несколько ином уровне. Находясь в поиске «достойного предшественника на польском престоле»[577]577
  Подробнее об этом см. в главе 4.


[Закрыть], монарх обратил свое внимание на знаменитого Яна III Собеского – польского короля, известного войнами с Османской империей и победой над турками под Веной в 1683 г. Во время коронации, как уже упоминалось, Николай использовал меч, подаренный Собескому римским папой Иннокентием XI.

Православные коннотации в церемонии были сведены к минимуму. Император отказался от православного молебствия в честь коронации, так как считал его излишним[578]578
  Кизеветтер А. А. Император Николай I как конституционный монарх. С. 413.


[Закрыть] – его венчание на царство состоялось три года назад, и православным сюжетам здесь было не место. Действительно, православные священники в коронации задействованы не были. Мы не можем отрицать их присутствия, поскольку императорская чета несколько раз посещала православную церковь замка. Вместе с тем они совершенно не видны в официальных документах, печатных церемониалах императорского путешествия и коронования. Их не заметили газеты и журналы, опубликовавшие описания действа, причем не только польский «Варшавский курьер», но и российские «Отечественные записки» и «Северная пчела»[579]579
  Вопрос участия православных иерархов в подготовке церемониала прояснен не до конца. Учитывая статус церемонии, к обсуждению вопроса варшавской коронации могли привлечь митрополита Московского Филарета (Дроздова), однако документальных свидетельств этому (как в архиве Синода, так и в материалах самого митрополита (РГИА. Ф. 832)) найти не удалось. Известно лишь, что весной 1829 г. в момент активной подготовки к церемонии Филарет находился в Северной столице. При этом в конце апреля 1829 г. последовал императорский указ «об увольнении [в мае 1829 г.] синодального члена преосвященного Филарета Митрополита Московского во вверенную ему епархию» с выплатой ему 5 тыс. руб. «на подъем» и «с тем, чтобы он возвратился сюда (в Петербург) по примеру прошлого года» (РГИА. Ф. 796. Оп. 110. Д. 316. Л. 4).


[Закрыть]. Существенно, что в «слепой зоне» оказались не только православные священнослужители как некая цельная группа – не удается обнаружить и индивидуальных упоминаний кого-либо из них. Так, благочинный церквей Царства Польского протоиерей Феофил (Новицкий)[580]580
  Сидоров А. А. Русские и русская жизнь в Варшаве (1815–1895 гг.). С. 25.


[Закрыть] ни разу не появляется на страницах официальных описаний церемонии или в рассказах о состоявшихся в последующие дни празднествах. Между прочим, в литературе содержится указание, что во время коронационных торжеств протоиерей подавал прощение о необходимости строительства в Варшаве православного собора. Прошение, как принято думать, было утверждено Николаем I, но строительству помешало начало восстания[581]581
  Там же.


[Закрыть]. Материалы подготовки к коронации не содержат никаких указаний ни на поданное прошение, ни на резолюцию императора.

Российские издания, писавшие о николаевской коронации в Варшаве, не стремились к цензурированию информации о конфессиональных особенностях ритуала. Так, «Отечественные записки» рассказали своим читателям о церемонии внесения регалий в костел Св. Яна и последовавшей за коронацией католической службе, на которой присутствовал император[582]582
  О коронации Его Императорского Величества. С. 430.


[Закрыть], а также разъяснили статус примаса, названного здесь «пастырем католического вероисповедания»[583]583
  Там же. С. 421.


[Закрыть]. Схожими были и реакции участников, отмечавших католиков и не видевших православных иерархов во время проведения церемонии[584]584
  См., например, дневник В. А. Жуковского: Жуковский В. А. Дневники 1829 г. С. 308–309.


[Закрыть].

Неверным будет и сопоставление двух упомянутых богослужений – в православной церкви замка перед коронацией и в соборе Св. Яна после нее. Церковь замка представляла собой исключительно небольшое пространство, и появление здесь императора и императрицы, кстати не прописанное в «Церемониале», выглядело как почти частное дело. При этом движение монарха в собор Св. Яна, напротив, было представлено как важнейший элемент коронации: император и король шествовал в сопровождении духовенства и свиты перед многочисленными зрителями, расположившимися на дворцовой площади и на улице, соединяющей замок и собор. Звуковое сопровождение коронации маркировало это движение как ключевую часть действа: 101 пушечный выстрел прозвучал после возложения Николаем I на себя короны и при появлении монарха в соборе[585]585
  РГИА. Ф. 473. Оп. 3. Д. 63. Л. 6–7.


[Закрыть]. А. Х. Бенкендорф ярко описал эту часть церемонии: «Войдя в церковь, под сводами которой столько королей приняли свою корону[586]586
  Здесь А. Х. Бенкендорф ошибается – главным местом коронации польских королей был Вавельский собор в Кракове.


[Закрыть], и где столько поколений приветствовали своих государей, поляки должны были почувствовать гордость, наблюдая, как наследник Петра Великого выказывал уважение их вероисповеданию. Католические священнослужители, должно быть, с удивлением молили Господа о защите их православного повелителя»[587]587
  Бенкендорф А. Х. Воспоминания. 1802–1837. С. 409–410.


[Закрыть].

Забегая вперед, скажем, что после Польского восстания 1830–1831 гг. пересмотру, переоценке и перекодировке подвергались многие детали коронации 1829 г., в том числе и молебен в соборе Св. Яна. Историки зачастую шли вслед за менявшими свое мнение участниками событий, подвергая сомнению даже сам факт молебна. Так, С. М. Фалькович, например, изложила версию, обратную произошедшему: по мнению исследовательницы, Николай выражал желание участвовать в торжественном молебне в католическом костеле, однако архиепископ, которого просили трижды, решительно отказался его проводить[588]588
  Фалькович С. М. Польское общественное движение и политика царской администрации Королевства Польского (1815–1830). С. 407.


[Закрыть].

В сущности, говорить о попытках выстраивания некоего конфессионального баланса в период проведения варшавской коронации не приходится. Речь идет не более чем об отдельных отсылках к православию при тотальном доминировании католического дискурса. В этом смысле в отношении распространения православия в Царстве Польском или даже простого расширения конфессионального пространства для проживавших здесь православных коронация ничего не изменила. Начало пересмотра этих позиций связано с периодом после восстания: православная епископская кафедра была учреждена в Варшаве в 1834 г., а кафедральный собор появился лишь в 1837 г.

Интересно, что в 1829 г. российская сторона предприняла робкую попытку демаргинализировать статус православия в Польше. Н. Н. Новосильцев, вероятно стремясь воспользоваться организацией торжеств, составил доклад о греко-российской церкви в Царстве Польском[589]589
  Из архива Н. Н. Новосильцова // Русский архив. 1908. № 6. С. 182.


[Закрыть]. Появлению документа предшествовала «конференция» (переговоры) представителя Синода, протопресвитера московского Успенского собора Якова Дмитриева с польским Министерством духовных дел и народного просвещения. Во время своей поездки Дмитриев «обозрел монастыри и церкви греко-российского вероисповедания находящиеся в Царстве Польском» и сообщил о своих выводах в Петербург[590]590
  Там же. С. 183.


[Закрыть]. В январе 1829 г. император утвердил «Положение о делах Греко-Российской церкви в Царстве Польском, какие из оных подлежат епископскому суду, а какие относятся к ведомству министерства духовных дел»[591]591
  Там же. С. 184.


[Закрыть]. Документ также постановил, что «для ближайшего надзора за надлежащим порядком в церквях и духовенстве быть благочинному, который имеет пребывание в Варшаве при Подавальной Свято-Троицкой церкви»[592]592
  Сидоров А. А. Русские и русская жизнь в Варшаве (1815–1895 гг.). С. 25.


[Закрыть].

Вместе с тем даже после подписания документа императором Николаем обсуждение вопроса отнюдь не завершилось. В марте 1829 г., то есть в момент, когда дискуссия о деталях коронации была в самом разгаре, великий князь Константин Павлович сообщил императору, что получил замечания относительно «Положения о делах Греко-Российской церкви в Царстве Польском». Министр юстиции и министр финансов Царства Польского уведомили великого князя, что они находят некоторые статьи Положения «не согласованными с существующими в Царстве Польском законами», а значит, вопрос необходимо пересмотреть[593]593
  Из архива Н. Н. Новосильцова // Русский архив. 1908. № 6. С. 189–191.


[Закрыть]. При этом в документах подписанное императором положение называлось «проектом»[594]594
  Там же. С. 191.


[Закрыть]. Константин Павлович был возмущен подобными действиями и расценивал все произошедшее не иначе как саботаж. Он прокомментировал действия министра финансов Друцкого-Любецкого следующим образом: «При личном… со мною объяснении князя Любецкого, старался… коварным образом опровергать существующее постановление… а сие самое доказывает намерение его все здешнее отделять от России»[595]595
  Там же. С. 193.


[Закрыть].

Суть произошедшего можно свести к тому, что польские министры финансов и юстиции попытались оспорить постановление, принятое императором Николаем I. С одной стороны, это показывает, что к моменту коронации в отношении положения православной церкви в Польше не были решены даже базовые вопросы, а с другой – указывает, что, бросая вызов российскому императору, инициаторы пересмотра положения не только ничем не рисковали, но, напротив, обнаруживали, что подобного рода давление воспринимается как возможное, а значит, укреплялись в своем представлении об очень гибких границах дозволенного.

Общий взгляд на церемонию коронации дает возможность увидеть – то, что казалось Николаю I компромиссным вариантом церемонии, выстраданным в процессе многолетнего обсуждения с Константином Павловичем, в действительности оказалось версией, радикально смещенной в сторону польских религиозных и культурных реалий.

Глава 4
Бог/Дьявол в деталях
Описания и языки коронации

В Польше о коронации было известно повсеместно: «Варшавский курьер» подробно писал о высочайшем въезде в город, церемонии коронации и последовавших за ней празднествах, в газете активно публиковались и стихи, написанные по случаю «священного дня»[596]596
  Kurjer Warszawski. 1829. № 129.


[Закрыть]. По городу активно распространялся «Церемониал коронования Николая I королем польским», напечатанный в Варшаве заранее и адресованный жителям Царства и иностранцам, находившимся в это время в городе[597]597
  РГИА. Ф. 473. Оп. 3. Д. 63. Л. 2–7 об.; AGAD. F. 190. № 93. K. 4–14.


[Закрыть].

Иной была ситуация в самой России. Было бы ошибкой полагать, что российские подданные Николая I не имели информации о произошедшем. Описание коронации на французском и польском языках, судя по всему, широкого хождения в России не имело, но российская пресса также освещала церемонию. О николаевской коронации в Варшаве писали «Сын Отечества», «Вестник Европы», «Отечественные записки», «Северная пчела» и «Московские ведомости»[598]598
  Сын Отечества. 1829. Т. 3. С. 249, 375; Северная пчела. 1829. № 51. С. 1; № 52. С. 1; № 54. С. 1; № 58. С. 1–2; № 61. С. 1–2; № 62. С. 5–8; № 63. С. 1–4; Отечественные записки. 1829. Т. 38. С. 418–435; Вестник Европы. 1829. Т. 166. № 10. C. 145–150; Московские ведомости. 1829. № 46. С. 2164–2165.


[Закрыть]. Вместе с тем обращает на себя внимание тот факт, что в России современники почти не откликнулись на это событие. В дневниках, письмах и тем более в воспоминаниях этого периода применительно к русско-польским отношениям на первый план выходили события, связанные либо с александровской Конституцией, либо с восстанием 1830–1831 гг. Коронация 1829 г. прошла практически незамеченной. Подобное «невнимание» современников, очевидно, объяснялось особенностями представления информации, а именно намеренным смещением акцентов и манипулированием фактами. Именно это обстоятельство, а также отказ от простраивания коммемораций в связи с польской коронацией не позволили российским подданным императора обнаружить суть и значение события.

Мы можем проследить механику этого процесса. Прежде всего отметим – о коронации русское общество было проинформировано постфактум. Именной указ «О совершившемся священном короновании Его Императорского Величества на Царство Польское» был объявлен на следующий день после церемонии[599]599
  ПСЗ. Собрание 2. Т. 4. № 2867. С. 322.


[Закрыть]. Это шло вразрез с российской традицией: объявление о предстоящей коронации в Москве всегда появлялось задолго до церемонии. По окончании действа следовал, в свою очередь, манифест о свершившейся коронации, в котором традиционно объявлялись многочисленные милости (амнистия для преступников, прощение недоимок и пр.). Период правления Николая I не был в этом отношении исключением. «Манифест о Священном Миропомазании и Короновании Его Императорского Величества, имеющих совершиться в июне месяце» был объявлен 21 апреля 1826 г.[600]600
  Там же. Т. 1. № 274. С. 388.


[Закрыть], то есть за два месяца до предполагаемой церемонии[601]601
  Коронация была перенесена на 22 августа 1826 г. из‐за траура по скончавшейся императрице Елизавете Алексеевне.


[Закрыть]. В день помазания на царство появился манифест «О совершении священного Коронования Его Императорского Величества, и о дарованных по сему случаю милостях и облегчениях разным состояниям»[602]602
  ПСЗ. Собрание 2. Т. 1. № 540. С. 891.


[Закрыть].

Сопоставление манифеста о короновании Николая I в Польше в 1829 г. с документами, оформлявшими его вступление на престол в Российской империи тремя годами ранее, позволяет увидеть и существенную разницу в содержательном отношении. Приведем здесь все три манифеста.

Манифест о Священном Миропомазании и Короновании Его Императорского Величества, имеющих совершиться в июне месяце. 21 апреля 1826 г

Объявляем всем Нашим верным подданным. Со восшествием на Престол Наш Прародительский, восприяв бремя, от Бога на Нас возложенное, и во всемощной Его силе и милосердии ища помощи и укрепления, положили Мы, по примеру благочестивых Государей, Предков Наших, принять Священное Миропомазание и возложить на Себя Корону, приобщив сему Священному действию и Вселюбезнейшую Нашу Супругу Государыню Императрицу Александру Федоровну.

Предвозвещая о сем происшествии, имеющем с помощию Божиею совершиться в Престольном Нашем Граде Москве сего 1826 года в Июне месяце, Мы призываем верных Наших подданных соединить с Нами молитвы их ко Всевышнему, да благодать Его святая, со священным сим елеем излиется на Нас и на Царство Наше, да будет сие таинственное действие знамением и залогом благости Его к Нам и печатию любви, соединяющей Нас с верными Нашими подданными, коих счастие признаем Мы единою целию Наших мыслей, исполнением желаний, наградою трудов, верховною Нашею обязанностию перед Царем Царствующих. Дан в Санкт-Петербурге Апреля 21 дня, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот двадцать шестое, Царствования же Нашего в первое[603]603
  Там же. № 274. С. 388.


[Закрыть].

О совершении священного Коронования Его Императорского Величества, и о дарованных по сему случаю милостях и облегчениях разным состояниям. 22 августа 1826 г

При помощи Всевышнего, при усердных мольбах верных Наших подданных, по примеру Благочестивых Государей, Предков Наших, по обряду Святыя Православныя Нашея Церкви, совершив в сей день Священное Коронование и восприяв Святое Миропомазание, положили Мы ознаменовать сие событие милостями и облегчениями в нижеследующих статьях изображенными…[604]604
  Далее следовало перечисление милостей: прощение находящихся под следствием и судом, списание недоимок, штрафов и взысканий и т. д. (Там же. № 540. С. 891–896).


[Закрыть]

О совершившемся священном короновании Его Императорского Величества на Царство Польское. 13 мая 1829 г

Именной, данный Санкт-Петербургскому Военному Генерал-Губернатору.

Согласно с волею незабвенного Брата Нашего, блаженныя и вечныя славы достойного Императора Александра, Мы, сего 1829 года Мая 12 в Нашем столичном городе Царства Польского Варшаве, короновали Себя Царем Польским, возложив на главу Свою Прародительскую Нашу Императорскую Всероссийскую корону. Повелеваем вам известить жителей столичного города Санкт-Петербурга о сем торжественном действии, коим на все времена определено и утверждено бытие Царства Польского навсегда нераздельным с Империею Российскою[605]605
  ПСЗ. Собрание 2. Т. 4. № 2867. С. 322.


[Закрыть].

Анализ документов демонстрирует разницу в восприятии статуса церемоний. Описание варшавской коронации было предсказуемо лишено религиозного уровня осмысления – она названа «священной» (слово в манифесте написано с использованием строчной буквы) лишь однажды, притом что события трехлетней давности названы «Священным Миропомазанием и Коронованием» и «Священным действием» (фигурируют заглавные буквы). Польская коронация оказывается явлена не велением бога, как это было в Москве («восприяв бремя, от Бога на Нас возложенное»), а по указанию императора Александра I («согласно с волею незабвенного Брата Нашего»). Из «польского» манифеста исчезает Миропомазание: если в Москве император «принял Священное Миропомазание и возложил на Себя Корону», то в Варшаве состоялась лишь вторая часть действа. В манифесте о польской церемонии не упоминались ни православная, ни католическая церковь. Согласно тексту манифестов, коронация 1826 г. произошла в «Престольном Граде Москве», тогда как варшавская – в «столичном городе Царства Польского Варшаве».

С точки зрения отсылки к исторической традиции варшавская коронация позиционировалась двойственно. В манифесте, распространенном в Российской империи, нет и намека на попытку встроить Николая I в сложившуюся традицию польских коронаций или поставить его в ряд с польскими королями. Этот уровень существовал, как будет показано далее, исключительно для Польши. В России он оказывался не только бессмысленным, но и неприемлемым: Николай I должен был следовать лишь одной – русской – коронационной традиции. Однако и стремления вписать польскую церемонию в русскую традицию мы здесь тоже не обнаруживаем. В документе нет ни намека на основания, о которых сообщает манифест о московской коронации 1826 г.: «Восшествием на Престол Наш Прародительский… по примеру благочестивых Государей, Предков Наших». Из варшавского текста исчезает и императрица, которая присутствовала в манифесте о будущей московской коронации.

Вместе с тем нельзя не отметить фразу о том, что во время коронации в Варшаве Николай I возложил «на главу свою Прародительскую Нашу Императорскую Всероссийскую корону». Вероятно, в этом случае важно было не допустить, чтобы в обществе сложилось впечатление, что Николай короновался неким польским венцом. С другой стороны – и это более существенный момент, – необходимо было указать на некое единое поле власти в России и Царстве Польском.

В манифесте, опубликованном в России, коронация 1829 г. была описана как некое значимое, но уникальное, имея в виду не вписанное в традицию повторения, событие: церемония была названа «торжественным действом», «коим на все времена определено и утверждено бытие Царства Польского навсегда нераздельным с Империею Российскою». Показательно и то, что, в отличие от манифеста о московской коронации, адресованного «всем подданным», известие о свершившейся польской коронации получили лишь петербуржцы и москвичи[606]606
  Указы надлежало публиковать, что было установлено еще петровским законодательством и предполагало публикацию типографским способом или чтение в церквях (Данилевский И. Н., Кабанов В. В., Медушевская О. М., Румянцева М. Ф. Источниковедение. Теория, история, метод. Источники российской истории. М.: РГГУ, 2004. С. 353).


[Закрыть]. Манифест 13 мая 1829 г. был дан санкт-петербургскому военному генерал-губернатору[607]607
  ПСЗ. Собрание 2. Т. 4. № 2867. С. 322.


[Закрыть], аналогичный документ получил и московский военный генерал-губернатор Д. В. Голицын[608]608
  Пятницкий П. П. Сказание о венчании русских царей и императоров. С. 60; Московские ведомости. 1829. № 42. С. 1971.


[Закрыть].

Как уже отмечалось, манифест о польской церемонии не содержал перечисление милостей, дарованных монархом. Для сравнения отметим, что в манифесте «О совершении священного Коронования» в Москве описание подобного рода, вполне в духе традиции, было развернутым и занимало несколько страниц. О милостях в Польше коротко сообщили впоследствии «Московские ведомости»[609]609
  «Московские ведомости» писали следующее: «Незабвенный день Коронования Августейшего Государя Императора Нашего ознаменован следующими Высокомонаршими милостями: разным, к смертной казни приговоренным лицам – дарована жизнь; многим под стражей содержавшимся убавлен срок их заключения, и разные недоимки Всемилостивейше сложены» (Московские ведомости. 1829. № 46. С. 2165).


[Закрыть], но на уровне прямой декларации позиции такого рода были опущены.

В целом правительство стремилось представить варшавскую коронацию культурной церемонией, которая символически подчеркивала присоединение Царства Польского, но не представляла собой сакральное действо, сопоставимое с московским. Манифест о варшавских событиях был во всех смыслах «легким» не только потому, что в нем не было упоминания «бремени власти», но и потому, что все произошедшее он объяснял исходя из двух аргументов – александровского повеления (тогда как в Москве речь шла об обязанности «перед Царем Царствующих») и декларируемой необходимости «навечно закрепить» вхождение Царства Польского в состав империи.

Эта на первый взгляд простая формула внутри короткого текста, впрочем, была найдена не сразу. Черновики будущего манифеста показывают, что первоначально предлагаемые установки были достаточно разноплановыми. Сохранились по крайней мере три версии будущего «Манифеста о совершившейся польской коронации» от 13 (25) мая 1829 г. Автором итогового коронационного манифеста мог быть В. А. Жуковский, в дневниках которого есть указание, что он провел вечер 12 (24) мая за «сочинением манифеста»[610]610
  Жуковский В. А. Дневники 1829 г. С. 308.


[Закрыть]. Можно предположить, что черновики также принадлежали ему.

Согласно этим материалам, автор текстов предлагал первоначально включить в манифест достаточно большой пассаж, объясняющий церемонию в Варшаве. В окончательной версии манифеста от него было решено отказаться. Черновые варианты демонстрируют интенсивный поиск объяснительной модели и сложность, если не невозможность ее обретения. В самом пространном тексте, который не имеет точного адресата, помимо упоминаний заветов Александра I и предписаний, зафиксированных в польской конституции, содержались следующие указания: «Мы уповаем, что старшие дети наши, верные россияне принесут за нас мольбы ко всевышнему, да подаст он Нам силы устроить во благо судьбу и другого народа им соплеменнаго как они ввереннаго нам промыслом Божим… как они достойнаго нашей любви и счастья»[611]611
  РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 5311. Л. 4 об.


[Закрыть]. При помощи разных нарративных структур этот вариант текста уравнивал два народа – русских и поляков. Они оказывались равны, поскольку были вверены императору богом и одинаково достойны любви и счастья. При этом император намеревался устроить судьбу польского народа «во благо». Здесь, впрочем, была задана иерархия, поскольку россияне именовались «старшими детьми». Интересно, что точек сборки этой новой структуры было сразу несколько – воля бога, персона самого Николая I (а прежде Александра I), на которого была возложена отеческая власть над теми и другими, требования польской конституции, а также «соплеменность» обоих народов и осмысленное вполне в духе философии Просвещения равное право всех на любовь и счастье[612]612
  Там же. Л. 4–4 об.


[Закрыть]. Иными словами, согласно этому тексту, император короновался вторично в католической Польше по множеству причин. Количество, впрочем, было здесь компенсаторным – и суть церемонии, и основания, по которым она совершалась, ускользали от понимания. Ведь в этом варианте манифест не давал единого четкого ответа на вопрос, что и почему Николай делал в Польше.

Другой черновик, адресованный петербуржцам, объяснял все произошедшее схожим образом. Центральным здесь было указание на братство обоих народов, их принадлежность одной славянской семье и одному престолу: «…мы запечатлели братский союз между племенными народами, коих счастье вверенное Нам Провидением, тем будет неколебимее, чем тверже укоренится между ими единодушие в любви к престолу, родственное согласие и уважение взаимное»[613]613
  РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 5311. Л. 3.


[Закрыть].

Архивные материалы показывают, что при формулировании положений манифеста В. А. Жуковскому было сложнее всего объясняться с москвичами, помнившими польские легионы на полях Бородино и в горящей Москве. В черновике манифеста, адресованного московскому военному генерал-губернатору, помимо утверждения, что коронация есть знак объединения «Царства Польского с Империею Российскою навсегда», поэт предложил жителям древней столицы молитву, которой не было в петербургском тексте и которая отсылала к московским коронационным манифестам: «Мы уповаем, что верноподданные Наши принесут за нас мольбы ко всевышнему, да подаст он Нам силы устроить во благо общее, судьбу и другого народа им соплеменного и промыслом Божьим Нам вверенного»[614]614
  Там же. Л. 2.


[Закрыть]. Примечательно, что Жуковский не решился говорить москвичам о равенстве с поляками, отметив только, что последние были еще одним народом, которого бог доверил Николаю, и повторив, очевидно, самый устойчивый элемент этой интеллектуальной конструкции – трактовку о «соплеменности».

В целом, как видно из архивных материалов, работа над манифестом о свершившейся в Варшаве коронации шла по двум линиям – написания одной версии для Москвы, а другой – для Санкт-Петербурга. При этом Северной столице с ее космополитичной элитой, ориентированной на Европу, объяснить произошедшее оказывалось намного легче, чем древней православной столице, соотнесенной в дискурсе власти с легитимностью. В итоговом манифесте, адресованном жителям обеих столиц, поэт предпочел отказаться от развернутой объяснительной части и зафиксировал лишь, что действо знаменовало собой «нераздельность» Российской империи и Царства Польского. Найти точную и удовлетворявшую всех трактовку произошедшего не получилось.

Интересную картину представляют и описания коронации в российской прессе. Каждое из освещавших ее изданий – «Московские ведомости», «Сын Отечества», «Вестник Европы» и «Отечественные записки» – предсказуемо выбрало свою стратегию. Так, «Московские ведомости» опубликовали манифест, данный на имя петербургского военного генерал-губернатора, и статью «Из партикулярного письма из Варшавы, от 26‐го Мая»[615]615
  Московские ведомости. 1829. № 46. С. 2164–2165.


[Закрыть]. Содержание материала показывает, что редакторы газеты постарались держаться позиции, предлагаемой манифестом. Опустив, что примечательно, факт возложения Николаем I на себя короны, автор материала сосредоточил свое внимание на приеме, который поляки оказали императорской чете («пламенный восторг»). Здесь также появился рассказ о шествии в собор Св. Яна (названный собором Св. Иоанна и не маркированный как католический), где, как сообщало издание, «было воспето: Тебе Бога хвалим…», а также гимн «Боже спаси Царя». При этом автор сосредоточился на перечислении наград, полученных по случаю церемонии польскими и российскими чиновниками и военными[616]616
  Там же. С. 2165.


[Закрыть]. Очевидно, «Московские ведомости» испытывали затруднение с передачей информации, касающейся варшавского действа. Издание даже предприняло попытку сместить внимание читателей с императора на других участников события, прежде всего наследника[617]617
  Там же. С. 2164–2165.


[Закрыть].

«Вестник Европы» трактовал коронацию в рамках своего рода культурного взаимодействия. Показательно, что заметка о произошедшем называлась «Варшава и дворец царский». Действо, упоминавшееся коротко и не получившее никакого описания, оценивалось как «напоминание» о великодушии Александра I[618]618
  Вестник Европы. 1829. Т. 166. № 10. C. 145–150.


[Закрыть]. Спустя два месяца издание опубликовало молитвы, произнесенные во время коронации примасом[619]619
  Там же. № 13. С. 53–57.


[Закрыть]. В этом материале Николай I сравнивался с царем Давидом, который был «посвященным в цари народу Израильскому», и провозглашался наследником Александра I[620]620
  Там же. С. 53–54.


[Закрыть].

Несколько детальнее события освещались на страницах ориентированной на официальную повестку дня «Северной пчелы». Здесь появились подробное описание путешествия императорской четы из Петербурга в Варшаву, перевод церемониала и рассказы о торжествах, которые прошли в столице Царства Польского[621]621
  Северная пчела. 1829. № 51. С. 1; № 52. С. 1; № 54. С. 1; Прибавление к № 57; № 58. С. 1–2; № 61. С. 1–2; № 62. С. 5–8; № 63. С. 1–4.


[Закрыть]. Издание уделило некоторое внимание и православному контексту, опубликовав информацию, что сразу после въезда в Варшаву «Их Императорские Величества изволили отправиться, с процессиею, в Греко-Российскую церковь, в коей приносимо было Господу Богу молебствие»[622]622
  Северная пчела. 1829. № 58. С. 2.


[Закрыть]. Кроме того, в № 63 «Северной пчелы» появился «Отрывок письма из Варшавы», в котором некий наблюдатель описывал как церемонию, так и собственные впечатления от нее[623]623
  Там же. № 63. С. 3–4.


[Закрыть]. Концовка опубликованного текста должна была передать официальный взгляд на происходящее: «День сей останется незабвенным в летописях Польши. Им окончательно утверждено бытие и на все времена определены границы Польского Царства. Сим торжественным Коронованием запечатлен неразрывный союз двух соплеменных народов: корона России на главе Польского Царя есть символ благотворного соединения: она знаменует, что два народа, разные именем, составляют одно семейство под сению одной отеческой власти»[624]624
  Там же. С. 4. Этот пассаж, принадлежавший перу В. А. Жуковского, сохранился также среди писем А. Х. Бенкендорфа (Жуковский В. А. О короновании государя императора Николая Павловича (1829 г.). Отрывок из письма. С. 461–463; ГА РФ. Ф. 109. Оп. 3а. Д. 3199. Л. 9 об.).


[Закрыть].