Текст книги "Падение Империи Гутенберга"

– Презентация будет закрытой, так скажем, не для всех, – продолжал информировать собравшихся Бочкин. – Приглашения разосланы, списки уже есть. Все известные люди, многих вы знаете! – он хохотнул, довольный собственными словами, потом продолжил: – Как я уже сказал, всем разосланы приглашения. Кроме избранных, будет ещё пресса. В основном писаки из желтых СМИ, но и пара серьезных изданий тоже пришлют своих представителей. Итак! Мне нужны трое добровольцев! Трое человек, которые будут помогать Кукушкину и получат за несколько ночных часов зарплату, как за три дня!

В зале заговорили уже в голос. Все обсуждали возможность получения лёгких денег.

– Это всё, что я хотел вам сказать! – провозгласил Бочкин. – Желающие поработать ночью подходите завтра ко мне до обеда. Всё! Можете устремляться в свои дома!

Все сразу повалили к раздевалкам, а Эмилия продолжала стоять и думать, откуда брат узнал о закрытой презентации. Мог, конечно, через какого-нибудь знакомого, но дело было в том, что Макс вообще довольно часто узнавал то, что знать ему не надо было…

Углубиться в эти мысли она не успела. Сзади подскочила Карачарова, до сих пор обсасывавшая яблочный огрызок:

– Здорово деньжат по-легкому срубить, а?! Пойдем завтра к Затычке? Вместе запишемся!

– Вообще в пятницу я люблю дома побыть…

– Не ленись. Побудешь в субботу. И не просто побудешь! А поведешь домашних и в ресторан и в кино! Денежки на это будут! Ты домой-то идешь?

– Иду, конечно.

– Тогда пошли.

Часть пути до дома Эмилия проделала вместе с Ниной. Та трещала без умолку, твёрдо решив попасть в число тех «счастливчиков», которые будут работать на презентации. Они шли по пустеющему к ночи городу, дышащему жаром, как из печи – уже дней пять по ночам было больше тридцати. После прохладного воздуха магазина навалившаяся вязкая жара лишила их всех оставшихся сил. К спине мигом прилипла офисная синтетическая рубашка, а к ногам – синтетические брюки.

– Обожаю презентации! – гнула своё Нина. – Не понимаю, что ты-то упёрлась?! У тебя двое детей, братец ещё на твоей шее вообще ничего не зарабатывает, да и не стремится, деньги лишними уж точно не будут! Я думала, ты в первых рядах будешь!

– Знаешь… Не люблю я такие книги, – Эмилия на ходу достала сигарету из пачки и закурила. Стало как будто полегче. – Не нравятся они мне. Грязь одна.

– Ой, да ладно! Брось! – Нина порочно улыбнулась. – Это же модно. Так все сейчас пишут! Ну, потерпишь часа четыре. Потом придёшь домой, кофейку выпьешь, поспишь и забудешь обо всём этом в тот же день!

Слушая трескотню подруги, Эмилия думала о другом. Ну откуда Макс мог узнать про то, как выглядит книга? Иногда он выдавал такое… Она вспомнила тот выходной…

…Накануне того самого выходного ее сыновья Коля и Веня попросили показать им диафильм. У них в квартире был такой раритет: старый диапроектор и куча плёнок к нему. Эмилия случайно нашла всё это, когда года полтора назад решила разобрать антресоли. Сама она полезла на гнутую стремянку, чтобы лично проинспектировать содержимое давно не открывавшегося шкафчика, а Макс с детьми должны были принимать внизу вещи, протирать их от пыли и складывать в кучу для дальнейшего с ними ознакомления. Проектор и лежал там, среди старых ненужных лекций, подшивок журналов и ёлочных игрушек. Отодвинув электрическую шашлычницу, Эмилия вытащила объёмистый пакет. В проекторе не оказалось лампочки, но Макс сбегал куда-то и принес такую же. Посмотрев на неё, Эмилия подумала, как давно всё это сняли с производства.

Тем вечером дети чуть ли не час рылись в пленках. Макс тут же к ним присоединился. А его сестра, не отрывая взгляда от кучи, против своей воли вспоминала, как много лет назад им эти самые пленки крутила на проекторе мама. Надо было ещё уговорить её. Хоть Макс был уже довольно большой, она не разрешала ему самому включать прибор – боялась хлипкой проводки. Проводка с тех пор стала ещё хуже. Мама много работала, приходила домой очень уставшая, и в редкие вечера им всё-таки удавалось уговорить её посвятить вечер диафильмам. Зимой они смотрели их в комнате на потолке, летом, когда темнело очень поздно, уходили в ванную комнату. Теперь тоже было лето, но на окнах с тех пор появились довольно плотные шторы, и часов в одиннадцать, несмотря на отблески последних солнечных лучей, проникавшие в окна, им удалось создать некое подобие темноты. Все улеглись на полу. Макс взял в руки проектор, а Веня протянул ему коробочку с пленкой.

– Вот эту.

– «Гамельнский крысолов» – прочёл Макс.

Он стал крутить ручку, на потолке менялись кадры, а Макс читал подписи внизу картинок. На втором кадре Эмилия стала задремывать.

– «А на четвертый день в ратушу заявился странный человек…»

Ей стал сниться сон. Вот город, их улица, светит солнце, но тепла от него нет, она стоит вместе с сыновьями на тротуаре. А рядом стоят другие взрослые с детьми. А посередине улицы стоит крысолов – точь-в-точь как на старой пленке – и играет на своей дудке. И все слушают.

– «…дети, сокровище Гамельна, спешат за крысоловом…»

Веня и Коля внезапно дёргаются, вырываются из её рук и бегут к крысолову. Другие дети – тоже. Он поворачивается спиной к Эмилии и другим взрослым и уходит куда-то дальше по улице. Дети бегут за ним. Эмилия кричит, чтобы они остановились, но из горла не доносится ни единого звука. Внезапно дома вокруг начинают рушиться. Она смотрит на это, но не может ни крикнуть, ни убежать. Вся часть улицы, где стоит Эмилия, покрывается кусками разрушенных зданий и телами. Дальняя часть, по которой идут крысолов и дети, ещё не разрушена.

– «…а крысолов уводит детей мимо вересковых полей, все дальше и дальше…»

Эмилия всё-таки находит в себе силы и срывается с места, бежит за детьми и уводящим их прочь человеком. Сзади слышатся звуки взрывов и крики.

– «…глаза у незнакомца сверкнули красным, он повернулся и…»

Она догнала крысолова и схватила его за плечо, силясь повернуть к себе лицом. Руку обжигает, как будто она её сунула в костер. Отнять пальцы от его плеча не получалось. Боль навалилась на неё, не давая ни дышать, ни думать. Она стала задыхаться… Крысолов повернулся. У него было лицо Макса…

– Мам! Мама!

– Эмилия! Проснись!

– Ты чего?!

Она резко поднялась с пола, на котором лежала и, очевидно, заснула. Сразу заныла шея. Вокруг было темно. Только свет от проектора разгонял темноту вокруг. На стене светился последний кадр с надписью «Конец».

– Что…

– Ты кричала, – сказал Коля.

– Тебе плиснился стлашный сон? – спросил Веня.

– А… Да.

Макс ничего не говорил, только молча смотрел на нее. И выглядел точно также, как в её сне. По какому-то странному капризу освещения глаза его отсвечивали красным. Эмилия еле заставила себя не сделать шаг назад.

– Что тебе приснилось? – со странной интонацией в голосе спросил Макс.

– Я… Не помню. Живо спать! Сказка кончилась.

Дети без звука пошли в постель. Эмилии показалось, что они испугались её. Она сама себя испугалась. Нет, все, хватит. Надо держать себя в руках. Одного чудного в семье более чем достаточно. Она легла самая последняя, долго просидев той ночью в кухне с чашкой кофе. Сон не шел у неё из головы. Куда Макс повел детей? Казалось, он им скорее помог, чем сделал что-то плохое, ведь улица во сне обрушилась, если бы он этого не сделал, то куски здания… Рука, которой она во сне коснулась плеча Макса-крысолова, до сих пор болела. Эмилия даже подносила её к глазам, разглядывала, почти ожидая увидеть там ожог… Естественно, никакого ожога там не было. Но рука всё равно болела. И сильно. Как будто Эмилия прикоснулась к конфорке электроплиты или к работающему утюгу.

Она мотнула головой, обругала себя жертвой фильмов ужасов, вымыла чашку и пошла спать.

Наутро Эмилия почти не помнила, почему же так испугалась. У неё с самого утра было прекрасное настроение. Ведь был выходной. Стояла прекрасная погода. Уж точно стоило погулять. То лето было куда лучше. Не такое жаркое. Давний друг, давно и упорно не исчезавший с её горизонта, пригласил Эмилию в кино. Фильм она хотела посмотреть, а вот идти в кинотеатр именно с этим человеком вовсе не желала. Боялась. Но не его, а себя. Как-то она стала диковато себя вести с мужчинами. Поэтому сослалась на головную боль (так было гораздо проще), а сама решила провести день с детьми. Это было бегство, но Эмилия так устала от общения, что ей в самом деле хотелось помолчать. Макс предложил пойти с ними, но Эмилия отказалась, не сознаваясь даже самой себе, что ей стыдно находиться рядом с ним. Макс понял, но обиду не показал. Давно привык к этому. Всё как обычно. На завтрак ради такого дня Эмилия пожарила блинчики, и едва успела сделать первую партию, как все уже сидели за столом и уписывали их за обе щеки, щедро поливая малиновым вареньем и сгущенкой. Веня и Коля быстро доели всё, что было в тарелках, и ушли чистить зубы. Эмилия начала убирать со стола грязную посуду. Вдруг резкий звон упавшей вилки заставил её обернуться. Макс сидел за столом прямой, как палка. Глаза смотрели в никуда. Руки сжаты в кулаки. В левом кулаке торчит безнадежно погнутая ложка, с которой на скатерть капает варенье.

– Макс?..

– Уведу за собой детей…

– Что ты там…

– Я Гамельнский Крысолов… Я уведу детей за собой…

– Макс. Очнись.

– Всех уведу… Никто не останется под…

– Макс! – Эмилия, ненавидя себя за этот поступок, влепила брату пощечину.

Это возымело действие. Макс выронил ложку, вскочил со сразу опрокинувшейся табуретки, чуть не упал и жалко посмотрел на Эмилию. Та от своей пощечины была едва ли не под большим впечатлением.

– Я опять…

– Ладно, – она сжала кулаки. – Не бери в голову. Мы сейчас с ребятами уйдем, а ты отдохни.

– Хорошо… Хорошо.

Макс поднял табуретку, буквально рухнул на неё и так и сидел на ней, пока Эмилия с детьми не собралась и не вышла из квартиры.

На улице было чудесно. Полуденная жара ещё не начиналась, дул ветер. Мальчишки захватили с собой летающую тарелку и теперь перекидывались ею, бегая среди кустов и деревьев. Эмилия, не спеша, шла за ними. Она наслаждалась покоем. Ни с кем не надо была разговаривать. Наконец-то. Они держали курс на большую детскую площадку в соседнем дворе. Там не так давно городские власти сделали новый детский городок, и он тут же стал местом паломничества всех окрестных ребятишек. Взрослые сидели вокруг горок и лесенок на удобных новых скамейках, прячась от июльского солнца под раскидистым старым тополем. Этот исполин был самым большим и старым деревом в районе, и его тень покрывала собой просто огромную площадь. Тень была как раз кстати – день обещал быть жарким. Эмилия села на свободную лавку, достала детектив, прихваченный из дома, и погрузилась в чтение. Эту книжку она читала уже больше месяца – всё никак не хватало времени. Хотя сюжет был интересен, и она могла бы осилить его за пару свободных вечеров, но по факту удавалось прочесть за раз всего несколько страниц. О ребятах она не беспокоилась – они никогда не уходили с территории, не сказав, куда именно пошли, а плохиши к ним не приставали, ведь их было двое.

Пятна солнечного света, пробивавшиеся между листьями, перемещались по книге. Болтовня соседей на других скамейках и крики детей с площадки совсем не мешали. Мешал только ветер, норовивший ненароком перевернуть страницы и ерошивший волосы. Эмилия уже пару раз вставала и гуляла вокруг, наблюдая за игрой детей. Народу прибавилось – время шло к полудню. Мальчики принесли ей тарелку – ветер был слишком силен и сбивал игрушку с курса, когда они пытались её запустить. Книгу тоже стало читать сложно, и Эмилия стала просто накручивать круги вокруг площадки.

Часа через полтора она уже подумывала о том, чтобы отлучиться в ближайший магазинчик и купить что-нибудь вкусненькое, вроде чипсов или семечек, как тут раздался жуткий вопль:

– Убегайте! Там мужик с ружьем!

Все вздрогнули от этого нечеловеческого крика и стали искать того, кто так орал. Долго искать не пришлось. На площадку вдруг вылетел Макс – как был небритый, нечесаный, в домашних заляпанных джинсах и в засаленной майке. Глаза его были абсолютно сумасшедшие. Казалось, он вывалился из дурдома. Эмилия, мигом покрывшись холодным потом, почувствовала себя в страшном сне. На брата обратили внимание. Её опять захлестнуло чувство стыда за него.

– Какой мужик?

– Откуда он? – на него посыпались вопросы. Макс ни на один не отвечал, продолжая кричать одно и то же:

– Он уже застрелил кого-то и бежит прямо сюда! Убегайте! Быстрее!

Налетел неожиданно сильный порыв ветра, швырнув в глаза Эмилии песок. Она заморгала.

– Да убегайте же! – снова заорал Макс. Где-то позади него во дворах раздался грохот и вскрик. Все вышли из ступора и, похватав детей, бросились вон с площадки, в сторону дороги.

– Веня! Коля! – позвала Эмилия и побежала к Максу, уже исчезавшему в соседней подворотне. Её переполняла злоба. Сто процентов этот бред Макс придумал! Вот только бы добраться до него, и тогда она всё ему скажет…

Вдруг раздался жуткий звук. Она такого никогда не слышала. То ли стон, то ли рев. Почему-то ей вспомнилась компьютерная игра, в которую любил по выходным играть её друг. Что-то про демонов… Там тоже был такой звук – в игре это означало, что демоны близко и вот-вот набросятся на главного героя. Жуткий стон, такой человек издать не может. Прямо за ее спиной. Он все длился и длился. Эмилия, как в замедленной съёмке, невозможно медленно поворачивала назад голову, чтобы посмотреть, что там… Огромный исполинский тополь кренился на бок, издавая какие-то невозможно жуткие скрипы и вой, осыпая всё вокруг листьями, ветками и большими пучками пуха. Казалось, это продолжалось очень долго. Все ниже и ниже опускался огромный ствол. Со стороны виделось, что он был толщиной с нефтеналивную цистерну. Дерево неумолимо подминало под себя все строения на детской площадке, коверкая их, как фольгу. Когда ствол коснулся земли, асфальт под ногами вздрогнул, в ушах гулко грохнуло, и Эмилия чуть не упала. Она смотрела на это и не могла оторваться. И не только она. Все молча, как на кладбище, стояли вокруг упавшего гиганта. Усиливавшийся с каждой минутой ветер разносил от него листья, пыль и пух. Стоявший рядом с ней мужчина витиевато выругался. Очевидно, у него не было слов. У неё тоже не было. Вокруг стали собираться люди.

В тот день никто не пострадал. Событие даже попало в местные газеты. Правда, там было только сказано про то, что на площадку упало дерево и жертв нет, а про Макса и его мужика с ружьем – ни слова. Эмилия тогда только порадовалась этому. Макса после происшествия они нашли только дома, когда вернулись, взбудораженные случившимся. Никакого вооружённого мужчины так никто и не видел. Эмилия знала, что его и не существовало никогда. Сам Макс тут же накрепко замолкал, как только Эмилия пыталась у него что-то узнать об этом. Тополь на той площадке пролежал несколько недель. Дети лазали по нему, как перед этим лазали по тем лесенкам и горкам, которые дерево подмяло под себя. В конце концов рабочие распилили тополь, а заодно и несколько деревьев поблизости. Потом покидали куски в самосвалы и уехали. Площадку отстроили заново, но Эмилия больше не водила туда детей, сама толком не зная, почему.

Эмилия лежала на своей узкой постели и прислушивалась. В углу комнаты спали дети, сбросив на пол мокрые от пота подушки. Простыни, которыми она их с вечера укрыла, также валялись у постелей. Эмилия им завидовала. Как единственная женщина в квартире, она не могла себе позволить спать в одних трусах и майке в одной комнате с… мальчиками. Она уже смущалась их, как мужчин. Уже два года, как вечером их мыл Макс, а не она. Ей было стыдно.

На окне умывалась кошка, шурша шерстью и время от времени причмокивая. Под окном хрипло гудела сигнализация – судя по звуку, аккумулятор у машины почти совсем сел. Но не это мешало ей уснуть.

Мешал Макс. Он ходил по квартире. Не включая свет, без всякой цели. Под его босыми ступнями жалобно скрипел старый паркет. Макс то стоял у окна, то проходил в угол, то садился на пол посередине комнаты и смотрел в одну никому неведомую точку немигающим взглядом. Его глаза светились, как у диких животных. И так он себя вел с тех пор, как Эмилия помнила. Мать его таскала к врачу. Ей сказали, что это лунатизм, иногда бывает, наверное, скоро пройдет. Не прошло. Тему мама развивать не стала, побоявшись, что психиатры упекут её сына… куда следует. Она его стыдилась, но зла ему не хотела. Эмилия в детстве очень сердилась на неё за то, как она обращалась с Максом, но, когда выросла, стала её понимать.

Макс ничего о своих ночных похождениях не помнил и никогда не вёл себя агрессивно в то время, когда они происходили. Но как же Эмилия его боялась, пока он так ходил! На негнущихся ногах, с пустым взглядом, изо рта стекала слюна. Каждый раз она ожидала, что в таком виде его застанут дети. Как им объяснять? Что говорить?

В эту ночь он опять пошёл. Обычно Макс беспокоил ее таким образом не чаще одного или двух раз в год. Было время, Эмилия даже пыталась вычислить, не связаны ли периоды его ночной активности с фазой луны или ещё с каким-нибудь астрологическим или астрономическим фактом. Связи никакой не было. В конце концов она стала напоминать себе героиню какого-нибудь третьесортного ужастика, подозревающую соседа в том, что он оборотень. Тогда она бросила заниматься всей этой мистикой.

Последние две недели он ходил каждую ночь. И до тех пор, пока Макс снова не ложился спать, Эмилия лежала в постели и тряслась от страха. За все эти ночи она заметила, что вышагивает он по квартире по одной и той же программе. Встаёт с кровати, делает два круга по комнате, останавливается перед одним окном, потом перед другим, идёт в коридор, стоит там минут десять, потом уходит на кухню и стоит там ещё минут двадцать, после чего ложится обратно в постель и спит до утра. Что он делал на кухне, Эмилия не знала, а следить за ним боялась, в чем себе сразу чистосердечно призналась.

Иногда он что-то бормотал, но она боялась вслушиваться. Как-то раз прислушалась…

…Ей тогда было пять с половиной лет. Максу было почти двенадцать. Тогда они жили в этой же квартире вместе со своей матерью. Раньше жил ещё отец, но после нескольких лет его беспробудного пьянства и драк, которых Эмилия почти не помнила, мать развелась с ним и выгнала из дома. Он тогда исчез куда-то, больше ни разу в их жизни не возникнув. И никогда больше с того момента Макс не упоминал о нём. Будучи ребенком, Эмилия много раз пыталась что-то вызнать об отце у брата. Тот отговаривался странными фразами. И только когда она выросла и сопоставила все замечания, брошенные Максом, то стала подозревать, что отец его постоянно бил. Мать работала на двух работах практически без выходных, Эмилией занимался только Макс. Он учил её читать, готовил ей еду, водил на детскую площадку, которую сам ненавидел. Иногда только он странно замирал и смотрел в одну точку. Эмилия тогда боялась, сразу начинала теребить его, звала, шумела. Макс быстро приходил в себя и сразу просил её не рассказывать матери. Она не рассказывала.

В тот вечер мама пришла особенно поздно. Макс читал Эмилии перед сном сказку про храброго зайца, потом они легли спать. Сквозь сон Эмилия услышала, как заскребли ключи в замке входной двери, потом шаги матери по коридору. Она даже хотела вскочить и побежать встретить её, но ей хотелось спать. Мысль только успела родиться у неё в голове, а Эмилия уже опять заснула. Ее разбудил странный шум. Открыв глаза, Эмилия увидела косые лучи от фонаря с улицы, лежавшие полосами на полу, на мебели, на стенах и потолке. От них было светло. Мама ещё не ложилась – через матовое стекло двери виден был свет в кухне. Тихо работал телевизор. Она не сразу заметила, что у кровати кто-то стоял. Эмилия уже хотела закричать изо всех сил, но успела остановить себя. Рядом с ней стоял Макс в одних трусах, босиком на вытертом до основания коврике. В свете уличного фонаря Эмилия видела всё, как днем, только в странных серебристо-чёрных тонах. Макс стоял перед ней, как мраморная статуя из музея и смотрел тем самым пустым взглядом. И что-то говорил. Эмилия испугалась. Он был как страшный волшебник из сказки, говоривший заклинание. Макс продолжал бормотать. Эмилия прислушалась.

– Собака, – шептал Макс. – Собака…

В коридоре послышался шум, раздались звуки шагов. Через секунду дверь открылась, и на пороге появилась мама.

– Что у вас тут… – начала она, увидев Макса, стоящего у кровати Эмилии.

– Собака… Собаку надо… Собаку надо задавить! – последнюю фразу Макс проговорил громким голосом, так что мать очень хорошо разобрала, что он там сказал.

– Ты с ума сошел?! – взвизгнула она. От её голоса Макс сразу подскочил, очнувшись, а Эмилия заревела в голос. И хотя брат тут же стал уверять маму, что ничего не помнит, она ему не поверила, решив, что Макс просто решил попугать сестру какими-то дурацкими страшилками. Кончилось всё это скандалом. И только на следующий день, привлечённые шумом с улицы, они узнали, что случилось. Водитель машины, проезжавшей по дороге, пытался объехать собаку, выскочившую ему под колёса. Автомобиль потерял управление и выскочил прямо на автобусную остановку, где было полно людей. Эмилия тогда, как заворожённая, смотрела на залитый кровью асфальт. После этого Макс ещё несколько раз выдавал что-то похожее, и каждый раз его бредовые фразы обретали смысл только после того, как всё успевало произойти наяву.

Эмилия задремала, но проснулась, как ей показалось, сразу, как от толчка. Сев в кровати, она посмотрела в сторону раскладушки Макса. В свете от уличного фонаря было видно, что кровать пуста. С кухни доносился мерный топот – видимо, он вышагивал по кухне. В первый раз Эмилия решилась пройти за ним следом. Почему ей опять приснилась собака и та машина? Если бы можно было тогда разгадать его ребус, удалось бы спасти несколько жизней. Может, сейчас именно такой случай? Дрожа, как от самого сильного мороза, хотя стояла невозможная жара, Эмилия стала красться в сторону кухни.

Никто до самого конца так и не узнал, до какой степени свихнулся писатель Пётр Кукушкин. Только потом, когда стало слишком поздно что-то менять, все наперебой принялись уверять друг друга, а в первую очередь самих себя, в том, что они с самого начала чувствовали в нём некую червоточину, гнильцу, несоответствие. Его произведения были насквозь пропитаны сексом, мерзостью, какой-то завораживающей грязью. Он считался очень модным. Особенно среди молодежи. Самого себя он называл «десидентом нашего времени». Все его произведения на самом деле преподносили читателям его любимую идею: Порочность (с большой буквы) есть производная от цивилизации. Не может быть Порочности без цивилизации, так как лишь цивилизация есть абсолютно необходимое условие для появления Порочности. В состоянии Дикости Порочность отсутствует, там есть только стремление к еде и размножению и больше ничего. Лишь в цивилизации рождается Порочность. Следовательно, цивилизация есть зло.

Идея считалась крайне передовой и модной. Кукушкина постоянно приглашали на разные тематические вечеринки и светские рауты, так как посетители и устроители таких тусовок считали его крайне забавным.

Он вполне подходил под героев своих книг. Среднего роста, не толстый, а какой-то жирный, сальный, с нездоровой кожей. Волосы у него были длинные, до плеч, редеющие, на затылке сквозь эти вечно сальные патлы просвечивала розоватая шелушащаяся кожа. Обрюзгшее раньше времени лицо отражало, казалось, все пороки, о которых он писал, вызывая желание у большинства людей помыть руки после встречи с ним. Одевался он крайне дорого: рубашки и костюмы из модных бутиков, замшевые ботинки, золотые перстни на руках, толстая золотая цепь на шее. Только рубашки его были вечно с засаленными воротниками, пиджаки мятые и в каких-то странных разводах, как будто ими перед этим пол мыли. А ботинки выглядели так, как будто ему кто-то постоянно по ногам ходил.

Когда он изъявил желание пропиарить свою новую книгу, дирекция «Империи Гутенберга» с радостью согласилась. У них давно с ним уже было, как принято говорить, «плодотворное сотрудничество». Кукушкин постоянно устраивал там не только презентации своих книг, но и встречи с читателями. Однако теперь он предложил кое-что новенькое.

Закрытая презентация. Только приглашённые избранные и пресса. Особенный формат. Он поставил очень жёсткие условия. Если бы не лето и не сезонный спад продаж, магазин, скорее всего, отказался бы. Он хотел получить для презентации целый зал. Чтобы зал был недоступен для посетителей, чтобы Кукушкин сам его подготовил для презентации. Чтобы там не было ни одного работника магазина или охранника. Ему не должны были мешать ни при каких обстоятельствах. Также магазин не мог выступить против списка тех, кого он хотел пригласить. При этом Кукушкин, кроме оговоренной в договоре с магазином суммы, предложил директору магазина лично такие деньги за разрешение распоряжаться в одном зале несколько часов, что тот согласился, особо не думая. За такие деньги вполне можно было разрешить этому извращенцу делать то, что он хочет.

Вдоль еле ползущей пробки пробирались пешеходы – все потные, с тёмными пятнами на спинах и подмышками, с мокрыми волосами, из-под которых стекали капли, оставляя на посеревших лицах и шеях чистые дорожки. Метеорологи заявляли, что во всем виноват блокирующий антициклон из Африки, и когда он сдвинется с места, затруднялись ответить. По ночам была жара за тридцать, спать было невозможно, под утро удушливую сауну сменяло пекло, как бешеный зверь накидывавшееся на город. Асфальт напоминал пластилин, на нём оставались отпечатки от автомобильных колес и от женских шпилек. Трава на газонах куда-то как будто пропала, её заменила серая, как цемент, пыль. Люди ходили чуть ли не голые, даже самые стеснительные уже давно наплевали на то, как выглядят в майках и с голыми ногами. Холодильники в магазинах были забиты бутылированной водой и пивом. При этом все равно и то, и другое при покупке было противно тёплое, ведь разбирали бутылки так быстро, что, положенные перед продажей в холодильник, они просто не успевали остывать. Прижимистые, но сердобольные горожане выходили в свои дворы и поливали деревья и кусты под своими окнами, а для бродячей живности оставляли миски и кастрюли с водой.

Кондиционеры работали без перерыва, хотя самые дальновидные старались держаться от них подальше – никому не может пойти на пользу мгновенное изменение температуры с 40 до 21 градуса. Недальновидных тоже было немало, и город бил все рекорды по количеству случаев воспаления легких. Кое-где в конторах руководство даже сокращало рабочий день, особенно там, где кондиционеров не было вовсе.

Недели три вообще не было ни дуновения, только жара постепенно и неуклонно усиливалась, но к концу июля к жаре присоединился ещё и ветер. Сильный, порывами, он гнал целые тучи пыли и мусора, но на дуновение это не было похоже. Скорее напоминало то, как открыть духовку, разогретую до максимума. Этот жуткий суховей покрывал всех пылью и песком, казалось, неся дуновение ада. И чем больше времени проходило, чем сильнее солнце жарило город и людей в нём, тем больше поговаривали о том, что это не совсем нормально. Это не просто жаркое лето.

Огромная плазменная панель, странно искажая формы, показывала новости. Кукушкин их ненавидел, но уж если по какой-то причине появлялся у телевизора во время новостного выпуска, то смотрел его до самого конца, до прогноза погоды. Война, конфликты, коррупция… Про другое не рассказывали. Сам писатель в драной заляпанной майке сидел за столом и щёлкал пультом, переключая каналы, сам не зная, зачем. Надо же. Самый большой и дорогой пакет каналов – а показывают все одно и то же. Остановившись на том же новостном канале, какой и был, Кукушкин бросил пульт на стол и потянулся за сигаретами, но в последний момент отдернул руку от пачки, остановив себя. На экране появилась картинка огромного пожара. Где-то за рубежом воинствующие фанатики подожгли какое-то правительственное здание. Исчезает символ государственности и порядка. А может, не исчезает? Разве не перестало это здание быть символом порядка, раз его сжигают? Может быть, как раз сожжение его – есть новый символ?

Картинка сменилась, начались анонсы всяких фильмов и сериалов. Что-то про маньяков, про полицейских и женщин-патологоанатомов. Другие фильмы уже давно не снимали.

Пошла реклама. Счастливые дети со счастливыми родителями играют в парке, попивая какой-то витаминизированный напиток. Вы еще таких поищите. В лучшем случае родители будут сидеть на парковой скамейке и яростно тыкать в свои планшеты, пока дети бегают вокруг. А обычно вся семейка тычет в гаджеты. Каждый член семьи – в свой. В общем, проводят вместе время.

Кукушкин, не мигая, смотрел в экран, и в голове его роились мысли. Он вспомнил, как прошлой весной вот так же сидел на кухне перед телевизором…

…Та весна была мерзкая. Морозы стояли такие, что, казалось, за окном январь. А ведь был конец марта. И снег. Он шёл каждый день, заваливая и заваливая дороги, крыши, машины. Солнца не было видно вот уже несколько недель, вместо него над городом висела бесконечная чёрно-серая пелена. В то утро его разбудил телефонный звонок. Телефон надрывался в кармане джинсов, которые Кукушкин накануне швырнул рядом с кроватью перед тем, как лечь спать. Сначала он думал, что у звонившего скоро лопнет терпение, но звонки продолжались. Морщась от головной боли, Кукушкин вылез из-под одеяла и, ёжась от холода, стал шарить в темноте по полу, ища штаны. Те не находились. Пётр упорно не включал свет – так голова точно заболит ещё сильнее. Телефон буквально резал мозг своими громкими трелями. Наконец пальцы наткнулись на джинсы, но прошла чуть не минута, пока Кукушкин смог найти нужный карман и вытащить гаджет наружу.

– Да?

Это была реклама. «Уважаемый абонент, оператор Вашей сотовой связи предлагает Вам…» Выругавшись, он отшвырнул телефон от себя и залез обратно в кровать, надеясь опять заснуть. Сон не шёл. Промучившись почти час, Пётр встал, оделся и пошел в кухню. Включив телевизор, он сел перед экраном и, щёлкая пультом, мутно уставился на мелькавшие картинки.

– Наши спортсмены показали хорошие результаты…

Щёлк.

– Президент с официальным визитом посетил…

Щёлк.

– Число жертв теракта…

Щёлк.

– Погода сегодня…

Щёлк.

– Дело о попытке поднять на воздух весь Парламент вошло в историю под именем Пороховой Заговор.

Его палец замер на пульте, так и не переключив канал. Какая-то развлекательная передача на историческую тему оказалась весьма созвучна с теми мыслями, что давно уже роились в его голове. Изничтожить бы их всех…