Текст книги "Падение Империи Гутенберга"

Бочкин скривился от собственных мыслей. Эта Карачарова… Она его вечно злила нарушениями трудовой дисциплины, а также своими бесконечными отказами от сверхурочной работы, прикрываемыми самыми дурацкими оправданиями, а тут вдруг такое рвение. Не хотелось Сергею её брать, но привередничать времени уже не оставалось, и он смирился с мыслью, что придётся эту взбалмошную девицу терпеть. Но нет. Утром, почти одновременно с будильником, она ему позвонила и заявила, что чем-то отравилась и не придёт, пусть он хоть уволит её.

А теперь ещё один телефонный звонок. На этот раз от Эмилии Долговой. Всхлипывая, она сквозь слёзы бормотала в телефонную трубку, что не придёт, так как с её дебилом-братом произошёл какой-то несчастный случай. Он был готов её убить. Ведь и так из-за недавней болезни прогуляла чуть не пол-месяца! Сергей мог много на что повлиять. И много на кого. Но вот на заболевшего ветрянкой – никак. Он сам ветрянкой не болел и не горел желанием подцепить где-нибудь эту детскую болезнь. Вот устроила себе отпуск! Скрипя зубами, он уверил эту дуру, что ничего страшного, пожурил за то, что всё это не вовремя, и стал думать, кого же поставить на её место. Точнее, загнать. Потому что желающих не было. Это было первый раз в его практике. Обычно деньгами он решал любые вопросы. Уж проблема работы в выходные и праздники никогда не стояла.

Дойдя до магазина, он немедленно стал искать замену. Но к обеду имел следующее: дежурить готов был только Рокин из бухгалтерии. Приняв этот факт стоически, Сергей решил проблему единственным пришедшим в голову способом. На дежурство должны были заступить бухгалтер и он сам.

Решив эту проблему, сразу после полудня Бочкин столкнулся с ещё одной. Работавшие на максимуме своих возможностей электросети города не выдержали такого количества кондиционеров и опять дали сбой. В который раз. Такое количество ругательств за такой короткий промежуток времени Бочкин не произносил никогда. Весь магазин погрузился во тьму на целых десять минут. Народу до обеда было мало, никто не испугался, тем не менее, эти десять минут дались ему недёшево. Когда свет всё-таки включился, обнаружилось, что из магазина пропало несколько ценных книг, один консультант упал на тёмной лестнице и разбил себе бровь, забрызгав кровью ступеньки, а сердце у Сергея неприятно билось о ребра. Наорав на охранника, который не остановил воров, послав уборщицу отмывать лестницу, а незадачливого консультанта – в медпункт он немного успокоился. Самое главное, что презентация состоится. Служащие доложили ему также, что от скачка напряжения не работали системы сигнализации и пожаротушения, а также камеры наблюдения. Бочкин особо не обеспокоился. За всё время его работы в этом магазине электрика накрывалась довольно часто. В любом случае, проблема с какими-то проводами – явно не повод закрываться для посетителей, это уж точно. Он отдал распоряжение сразу начать ремонт. Электрики после ознакомления с ущербом бодро заявили, что в субботу всё будет готово, и Сергей даже подумал, что день, похоже, всё-таки будет хорошим. Убедиться в ошибочности своих мыслей он не успел.

В то лето автомобилям и их хозяевам было особенно тяжело. Казалось, колеса буквально проваливались в мягкий, как пластилин, асфальт, и протекторы оставляли за собой глубокие отпечатки. В бесконечных пробках на жарящем солнце кузова автомобилей разогревало так, что на капотах и крышах можно было жарить яичницу. Кроме того, моторы постоянно закипали, от чего машины вставали прямо посередине дороги и, естественно, задерживали остальных, и все двигались ещё медленнее. Те, у кого не было в автомобилях кондиционера, ездили с открытыми окнами и переругивались друг с другом, шалея от жары в необъятных болотах утренних и вечерних часов-пик.

С самого утра пятницы, едва только взошло солнце, прячась за недавно появившуюся желтоватую дымку, улица Обвалова буквально плавилась от жары. Длинная змеистая очередь машин еле ползла, своим нескончаемым потоком навевая тоску. Среди машин мелькали потные пешеходы, справедливо полагая, что такая пробка – это возможность перейти дорогу в любом удобном для себя месте, а не тащиться до пешеходного перехода. От дороги вверх поднимались потоки раскаленного воздуха, и со стороны могло показаться, что город расположен где-то в районе пустыни Сахара.

Провал на улице Обвалова образовался, казалось, из ничего. Ещё с утра, когда утренняя толкотня на дорогах только начиналась, водители машин, ехавших в крайней полосе справа, у самого тротуара, заметили, что машины куда-то ныряют одним колесом, когда проезжают мимо ларька, в котором продавали мороженое. Ближе к одиннадцати ямка была видна уже издали, и те, кто следил за дорогой, старались её объехать, хоть из-за толчеи на дороге это получалось не всегда. Постепенно ямка увеличивалась. Наконец в три минуты пятого проезжавший прямо по ямке толстый паркетник продавил её насквозь и застрял в ней колесом. Следовавшая за ним лада еле успела затормозить, чтобы не въехать в его обширный запорошенный пылью зад. Пока автомобиль высвобождали из плена, дыра буквально на глазах увеличилась раза в три, и эвакуатор вытаскивал машину, увязшую в провале тремя из четырёх колес. Когда освобождённый автомобиль увезли, у провала появился вялый от жары рабочий в коротко обрезанных джинсах и рыжей жилетке на голое потное тело. Он обнёс дыру забором, состоявшим из мятых полосатых конусов и сетчатой загородки с укрепленным на ней знаком «Дорожные работы». Потом он уселся ждать ремонтную бригаду. Весь его скучающий вид говорил о том, что бригада эта прибудет явно нескоро.

Машины теперь вместо трёх полос ехали по двум, старательно объезжая дыру. Естественно, пробка стала ещё больше, ведь после обеда дачники двинулись в сторону своих загородных владений, предвкушая два дня без раскалённого бетона вокруг. С каждой минутой машин на дороге становилось всё больше, и скорость их падала. Всё затруднялось тем, что на две крупные магистрали, идущие к спальным районам и дальше, за город, можно было попасть только через улицу Обвалова.

В тот вечер все заметили, что на улице на удивление быстро темнело. Солнца с утра не было видно, его затягивала грязновато-коричневая мгла, и иногда, когда городской шум немного стихал, где-то далеко, как будто за горизонтом, слышался гром.

Кроме дачников и стремящихся домой по улице Обвалова в тот день постоянно проезжали экскурсионные автобусы – большие, неповоротливые, они ползли себе вперёд, как гигантские жуки, местами полностью перекрывая дорогу. Остальные автомобилисты старались держаться от этих танков подальше. Что поделаешь, город нравился путешественникам за свою архитектуру и огромные магазины и всё лето был просто наводнён туристами.

Именно в ту пятницу, как потом показали собранные кем-то статистические данные, игралось на удивление много свадеб, хотя жара вроде бы не располагает к столь активным действиям. С самого утра из ближайшего ЗАГСа, а также из Дворца Бракосочетания, находившихся всего в паре кварталов один от другого, по Обвалова в сторону Центрального Парка двинулись лимузины со счастливыми молодожёнами. По традиции Парк был местом, обязательным для посещения теми, кто связал себя узами брака. По своим габаритам лимузины мало уступали огромным экскурсионным автобусам и также тормозили движение, вызывая в свой адрес много не самых приятных высказываний со стороны автомобилистов. Зато прохожие, бредущие вдоль дороги по пыльным тротуарам, вели себя веселее: свистели машинам вслед, махали им руками и орали «Горько!».

Из-за провала в асфальтовом покрытии за три дома от «Империи Гутенберга» тем вечером по всей длине дороги движение практически совсем встало. Дорожные рабочие дисциплинированно перегородили целую полосу и занялись ремонтом. В оставшееся бутылочное горло с трудом протискивалось одновременно максимум две машины. Все ехали осторожно до тех пор, пока на улице Обвалова не появились два свадебных лимузина: розовый и золотой. Оба были затейливо украшены кольцами, ленточками, цветами и прочей атрибутикой «брачующихся». Они шли параллельными курсами, пока не доехали до ремонтируемого куска дороги. Каждый из автомобилей был шире обычной машины, тем не менее, они в одно время въехали на узкий участок, даже не особо снижая скорости. Почти сразу раздался скрежет металла, глухой звук торможения и отчаянные сигналы водителей сзади. Лимузины затёрли друг друга и встали. Движение по Обвалова, и до этого еле живое, остановилось окончательно. На часах у большинства собравшихся в том месте было 18:50.

Из обоих лимузинов вышли шофёры в строгих деловых костюмах, мрачно посмотрели друг на друга поверх крыш притершихся друг к другу машин и синхронно вытащили из карманов брюк мобильные телефоны. Из по-прежнему открытых дверей лимузинов доносились радостные крики, громкий смех и музыка. Веселье там шло полным ходом.

Утром в пятницу Макс проснулся раньше Эмилии. Дети спали, сестра – тоже. Он встал со своей раскладушки и подошел к ее постели, молча наблюдая, как она спит – почти голая, если не считать трусов и майки. Простыня валялась на полу. Он знал, что ей не нравится при мальчиках спать, раскрывшись. Подняв простыню, Макс накрыл ею Эмилию. Она не проснулась. Взглянув на будильник, Макс подсчитал, что до побудки оставалось минут десять. Десять минут на то, чтобы что-то решить. Псих он или нет, не важно. Важно только то, что ей нельзя сегодня идти на работу. Ни под каким видом. Это он знал точно. Макс всегда знал, когда сестра в настоящей опасности, когда её надо защитить. Как тогда, много лет назад…

…Тогда отец ещё жил с ними. Эмилии был годик или около того. Мама сидела с ними двумя дома. Максу было тогда шесть, но в тот день исполнялось семь. Но он знал, что не будет ни пирога со свечками, ни поздравлений, ни подарков. Ведь в их семье только один ребёнок – его маленькая сестра. Так сказал папа. Мать наказывала Макса, если он спорил с отцом. А если не наказывала, это делал сам отец. И было больно. Он любил мать, а отца ненавидел. Она велела относиться к нему, как к божеству, которому нужно поклоняться, хоть и злобному, и жестокому. Макс не соглашался. Для него таким свирепым божеством была мать. А отец – чужак, завоеватель, паук, державший их тут, как в паутине. Макс тогда не знал ничего про фашистов, но когда узнал, то подумал, что концлагеря, которые он видел в кино и о которых читал в книгах, очень походили на их маленькую проклятую квартирку. В последующие годы он много раз думал, что бы чувствовали заключенные концлагерей, если бы после того, как их освободили оттуда, им бы предложили в них жить.

В тот вечер отец долго не заявлялся. Макса терзало смутное беспокойство. За окном была осенняя штормовая погода. В окна стучал сильный дождь, на крыше выл ветер. На дворе была темнотища, не горел ни один фонарь, что ещё больше нервировало Макса. Накануне он взял у соседки тети Тани страшную книгу про чудище Гренделя, которое нападало на своих жертв из темноты, неизвестным образом проникая в их жилище, хотя каждый вечер двери закрывались самым тщательным образом. Он уже давно прочитал книгу, но никак не мог оторваться от устрашающей своей жестокостью картинки, занимавшей целый разворот: страшное чудовище с горящими глазами хватало разбегавшихся от него людей своими когтистыми лапами.

Мама давно уже уложила Эмилию спать и теперь сидела на кухне, ожидая отца, а он всё сидел перед книгой и, не мигая, смотрел на рисунок. Макс тоже хотел спать, но беспокойство, изводившее его, требовало, чтобы он караулил. Он так и делал, из последних сил борясь со сном. Прошло часа три, прежде чем его сморила усталость, и Макс заснул.

Проснулся он от ругани. Отец, как и Грендель, вошёл к ним незаметно. Часто моргая со сна глазами, Макс наблюдал, как в свете слабой лампочки в коридоре отец, заклинанием проговаривая мерзкие, грязные слова, бил мать ремнём по лицу, по шее, по груди… по чему придётся. А она только плакала и умоляла его остановиться. Макс приподнялся с дивана, на котором спал, припал на руки, как собака перед прыжком припадает на передние лапы, и зарычал. Отец перестал бить мать. Оба молча повернулись к нему. Макс оскалился, показывая, как волк, зубы, вернее, дырки от них – как раз накануне у него выпали два передних резца, а новые вырасти, естественно, не успели. Глаза его блестели красным, хотя вокруг не было ничего, что бы могло так отражаться в его зрачках. Рычание не прекращалось. Макс этого не знал, но его мама до гробовой доски никому не рассказывала о том, что на какие-то доли секунды на том месте, где стоял её сын, ей привиделся настоящий пес. Отец тогда попятился в сторону коридора, всё еще сжимая в руках ремень, которым бил свою жену. В его пьяном мозгу появилась странная мысль, что она, дура, откуда-то притащила здоровенную дворнягу… Макс мягко спрыгнул с дивана, не переставая рычать, и пошёл на четвереньках по полу прямо к отцу. Тот пятился и пятился, пока не уперся спиной во входную дверь. Дрожащие от перепоя пальцы стали в панике искать дверной замок. Макс бросился на отца. Тот отшатнулся, развернулся, чтобы бежать неизвестно куда, поскользнулся на чём-то и, с грохотом растянувшись на всю прихожую, со странным хрустом ударился о старую деревянную галошницу. На пол посыпалось что-то белое. Зубы. Мама замела их в совок с утра, когда убиралась. Вслед за зубами брызнула кровь из разбитых губ и брови. Вот от крови оказалось не так просто избавиться, как от зубов. К утру она успела засохнуть, и мама минут двадцать мыла пол и стены в коридоре, отчищая бурые пятна. Макс ей помогал.

Что его отцу привиделось в тот момент, никто так и не узнал, но, с усилием поднявшись с пола, он вскочил, справился-таки с замком и вылетел на лестничную клетку. Ещё несколько секунд они слышали его топот, потом грохот входной двери внизу, а потом всё стихло.

Макс тогда просто встал на ноги, пошёл обратно на диван и лег спать, сразу заснув. На следующий день мама собрала все отцовские вещи и выставила их за дверь, а ему первый раз в жизни сделала подарок на день рождения, хоть и прошедший: большой конструктор с кучей гаек, болтов, шестерёнок и всем прочим. Конструктор стал его любимой игрушкой на следующие несколько лет. В тот день он был её любимым сыном и был счастлив. Потом Макс узнал, что мама продала обручальное кольцо, чтобы купить ему этот конструктор.

Тогда он был абсолютно точно уверен, что должен защитить свою маму…

…В это утро он был уверен, что должен защитить свою сестру.

Всё время до звонка будильника он силился придумать хоть какую-то причину для того, чтобы Эмилия осталась дома. Так и не придумал. И почему она не заболела ветрянкой попозже? Сейчас бы и проблем не было никаких. Когда сестра встала, он просто тупо смотрел, как она одевается, пьёт кофе, забирает свою сумочку и выходит вон из квартиры. Мальчики за это время уже успели встать и тут же включили телевизор, дожидаясь каких-то мультфильмов. Пока там заканчивался новостной выпуск. После новостей спорта, как и всегда по пятницам, на телеканале выступал метеоролог с обзором погоды на выходные. Макс подошёл к телевизору поближе. Последнее время он, как и все местные жители, относился к прогнозам погоды весьма внимательно. Бесконечные плюс тридцать пять в тени в городе, находящемся в поясе умеренного климата, всем порядком надоели. После заставки на экране появилась интерактивная карта. Перед ней выскочил бодрый улыбающийся ведущий, волосы которого шевелились от лёгкого дуновения кондиционера. Он быстро прошелся по погоде в стране вообще, а потом вплотную приступил к описанию погоды в их районе:

– А теперь о наболевшем. Крепитесь, крепитесь! Жара пока держится, НО! – он сделал маленькую, но выразительную паузу. – Я сказал «но» не просто так! Ещё денёк! Буквально денек, и мы будем свободны! К нам незаметно подходит мощнейший фронт со стороны Скандинавии! Встретим его с распростёртыми объятиями! На следующие выходные прогнозируем падение температуры на десять-пятнадцать градусов, а также обильные осадки в виде дождя! Метеочувствительные сограждане! Внимание! Из-за больших скачков давления возможно ухудшение здоровья! Будьте бдительны и не переутомляйтесь! Всем пока и хороших выходных!

Картинка на экране сменилась. Пошла реклама. Счастливо скалившаяся тетка раскладывала по стопкам белье, делая вид, что оно вовсе не новое, а вытащенное из стиральной машины.

Макс вздохнул и отвернулся от телевизора, решив, по крайней мере, немного прибраться. Собрав с пола носки, конфетные фантики, несколько мелких монеток и одну батарейку, он заметил какую-то тетрадь. Она неопрятно лежала у кровати Эмилии. Он подобрал её и уже собрался засунуть на свободную полку в книжном шкафу, как тут заметил, какими странными буквами покрыты тетрадные листы. И узнал свой почерк. Против своей воли Макс открыл тетрадь и стал читать.

Утром в пятницу Эмилия совсем не хотела никуда идти. Вообще она еле встала. Голова была тяжелой и гудела, как после дешёвого спиртного. Макс, посмотрев на неё, опять завел свою пластинку о том, что она должна остаться дома. Эмилия отмахнулась от него. Выпив кофе в надежде почувствовать себя лучше, она оделась и решительно вышла из квартиры, оставив брата возиться с домашними делами. Спускаясь по лестнице, Эмилия, как обычно, смотрела на привычные картинки на стенах. За столько лет она знала их наизусть… А вот этого раньше не было. Как она не спешила, а всё-таки остановилась перед карандашным рисунком. Приглядевшись, она разглядела дом с окнами, а рядом какая-то машина. Вроде танк. Дуло было нацелено на дом, и из него что-то летело. На танке было написано «10». Войну, что ли нарисовали? А кто? Может, Колька с Венькой? Она уже хотела было вернуться и провести с ними воспитательную беседу, но… Пригляделась ещё раз к рисунку. Не танк. Это пожарная машина. Она тушит горящий дом. А «10» – это на самом деле «01». Она прекрасно знала, кто с детства всегда зеркалил числа. Опять Макс. Теперь ещё и стены разрисовывает. Эмилия рассердилась и, не задерживаясь, пошла на работу. Дойдя до первого этажа, она внезапно остановилась. Остановила её своим присутствием сумасшедшая тетка, жившая в квартире без двери. Она перегораживала собой проход, и Эмилии не было никакой возможности пройти мимо, не коснувшись её. В своём засаленном рваном халате, с всклокоченными волосами и толстенным слоем кричащей косметики на лице обитательница первого этажа напоминала кокетничающую бабу Ягу. Эмилия попятилась. Размалёванные розовыми и зелёными тенями глаза уставились прямо на неё.

– Твой брат сумасшедший, – прокаркала тетка, – настоящий психопат! Он хотел меня вчера убить!

– Можно пройти, пожалуйста… – Эмилия изо всех сил старалась держать себя в руках, но голос предательски дрожал и больше походил на писк.

Карга не сдвинулась с места. Наоборот, она, казалось, решила укрепиться в обороне: упёрла руки в бока и расставила пошире ноги в чёрных мужских носках и рваных шлёпанцах.

– Он и тебя убьёт! Он псих!

– Извините, я на работу опаздываю, – Эмилия заставила себя двинуться вперёд в надежде, что тетка сама отойдет, но та не сдвинулась ни на миллиметр даже тогда, когда они встали друг к другу уже вплотную.

– Я ещё его матери говорила! Он убьёт тебя!

– Отстаньте! – преодолевая отвращение, Эмилия оттолкнула её и, не оглядываясь, ринулась к двери подъезда.

– Убьёт! – орала ей вслед сумасшедшая. – Я ещё матери его говорила, что она убийцу родила!

Эмилия бежала по другой стороне улицы – там криков уже не было слышно. Пробежав ещё пару десятков метров, Эмилия перешла на шаг. Её душили слезы, но она сдерживалась, понимая, что если уж начнет плакать, то не сможет остановится. День начинался как-то странно и совсем не так хорошо, как обычно начиналась пятница. Обычно это было предвкушение выходных. А в этот раз казалось преддверием кошмара.

Макс молча смотрел в экран телевизора. Передавали передачу про астрологов древности. Толстая тётка, увешанная всякими амулетами, рассказывала всякие занимательные факты:

– Когтями Скорпиона, например, называли раньше созвездие Весов. Сейчас такое мало кто помнит, но именно сегодня Луна входит в это созвездие, кроме того, многие сегодня могут насладиться видом полной августовской красивой луны, ведь, насколько я знаю, дождя и облаков никто не обещал…

– Дядя Макс.

Он не слышал.

В ушах стучала кровь, заглушая и слова племянников и телевизор. В руках он держал тетрадь, найденную у кровати Эмилии. Он только что закончил её читать.

– …По звёздам часто предсказывали будущее, – продолжала свое повествование астролог.

Макс смотрел в свою тетрадь. Легко ли было расшифровывать видения ясновидящих?..

– Что случилось с Содомом и Гоморрой… – прочёл он и внезапно запнулся.

– Дядя Макс, что ты говоришь? Не слышно ничего!

Но Макс был уже у входной двери. Отшвырнув тетрадь, он с разбегу прыгнул на замок и стал его открывать. От спешки тот, естественно, не открывался. Лихорадочно дёргая ручку двери, Макс сам не замечал, что бранится последними словами.

Племянники, слушая эту площадную ругань, молча жевали рожки с кетчупом, оставшиеся от ужина.

Веня и Коля молча переглянулись, когда дядя Макс буквально вылетел, ругаясь, из квартиры.

– Он расстроился почему-то.

– Может быть, пойдём с ним?

– Мы его не догоним. Давай лучше на балкон выйдем. Если он не во дворы побежал, а к центру, то мы его увидим.

– Давай.

Оба выбежали на балкон и, стараясь не задеть кошку (она обычно царапалась), стали высматривать Макса среди прохожих. Они почти сразу увидели его, мчавшегося к пешеходному переходу. Братья никогда раньше не видели, чтобы Макс бегал так быстро.

Мальчики стали следить за ним.

Они часто следили за своим дядей. Как и многие дети, Коля и Веня были чувствительны, как радиоприёмники, и безошибочно определяли все изменения в настроении взрослых. Каждый раз, когда Макс начинал «странно себя вести», как описывала это мать, они неизменно подходили к нему и слушали, что он говорит. Говорил он странные вещи, которые потом сбывались. Например, перед тем, как соседский кот попался в зубы бродячим псам, Макс пробормотал «Надо было побить кота и не выкидывать его». Через час пьяный сосед из квартиры на втором этаже вышвырнул за дверь кота, крича, что этот гад сожрал его закуску. Кот, поджав хвост, выскочил из подъезда и тут же попался трём бродячим псам, пробегавшим в тот момент именно мимо их дома. От несчастного кота, естественно, мало что осталось, а сосед потом, заливаясь слезами, два дня поминал кота.

Недавно он опять резко встал, как аршин проглотил, и проговорил несколько раз: «Шум пластмассовых колёсиков… Шум пластмассовых колёсиков…» Они ничего не поняли, а потом Эмилия им рассказала, как Макс спас маленького мальчика, катившегося на роликах прямо к дороге и тщетно пытавшегося затормозить. Ролики были дешёвые, из тех, что гремят при езде. Коля и Веня гордились своим дядей. Ведь не просто всех спасать. Хорошо хоть с мальчиком получилось не как с котом.

В пустой комнате продолжал работать телевизор. На вытертом ковре у ножки кровати лежала открытая на последней из исписанных страниц тетрадь.

ЯСНО ВИЖУ ТРОЮ ПАВШЕЙ В ПРАХ НО ЯСНОВИДЦЕВ КАК И ОЧЕВИДЦЕВ ВО ВСЕ ВЕКА СЖИГАЛИ НА КОСТРАХ

После последнего слова явно пытались приписать что-то ещё, но каракули были абсолютно нечитаемые, как будто тот, кто их выписывал, совсем не следил за тем, что делает.

На тетрадь так никто и не обратил внимания, кроме кошки. Животное долго и внимательно её обнюхивало, потом улеглось сверху.

Спустя пять минут после того, как братья ушли на балкон, они с грохотом и топотом промчались мимо и, хлопнув входной дверью, выскочили вон из квартиры. После того, как они так неожиданно покинули помещение, кошка повела себя странно. Она снова обнюхала тетрадные листы и вдруг подскочила, как ужаленная, зашипела и, плотно прижав уши к голове, метнулась под кровать. Там она и просидела до самого вечера, когда далеко за полночь пришли, наконец, хозяйка и дети. Детей кошка не любила. Но в этот хозяйка её кормить не стала, хотя кошка долго жалобно мяукала и тщетно терлась об её ноги. Зато мальчики, заметив мучения животного, насыпали ей корм в миску.

Едва только входная дверь поддалась его усилиям, Макс буквально вылетел на лестничную площадку и кинулся вниз по давно немытой лестнице как был, босиком. По дороге ему встретился соседский кокер-спаниель, возвращавшийся с прогулки со своим вечно не совсем трезвым хозяином, осторожно державшимся за стену. Собака рванулась вперёд, натянув поводок и потащив его за собой. Завидев издалека Макса, сосед радостно махнул рукой, на секунду оторвавшись от стены и чуть не упав:

– О! Максимка! Здорово! Куда несёшься? На пожар?

Макс не ответил, еле увернулся от зубов рычащей собаки и понёсся дальше. Все время, пока он бежал вниз по лестницам, до него доносились яростный лай собаки и вопрошающие крики её хозяина. Выскочив на улицу, Макс побежал к далекому светофору. Пробежав буквально двадцать метров, он напоролся голой ногой на разбитую кем-то пивную бутылку, но даже не почувствовал боли. За ним потянулся кровавый след.

Был самый разгар утреннего часа-пик. Дорога была забита машинами, по тротуарам валом валил народ. Над всем этим воздух вибрировал, как над костром, что было не удивительно, ведь в семь часов в то утро было тридцать шесть в тени.

Ещё издалека Макс увидел, как Эмилия вместе с другими пешеходами уже переходит дорогу на зелёный свет, и прибавил ходу.

– Эмилия! Эмилия! Стой!

На него стали оборачиваться, но Макс, не оглядываясь по сторонам, бежал дальше, всё своё внимание концентрируя только на том, чтобы не врезаться на полном ходу в какую-нибудь старушку или маму с коляской. Для пешеходов зажёгся красный свет, машины поехали, но он даже не притормозил, кинувшись прямо через дорогу. Раздался визг тормозов, лязг металла о металл, отчаянные гудки и первостатейная брань. Из въехавших друг в друга машин стали выскакивать водители. Температура общения, и без того зашкаливавшая за все разумные пределы из-за жары, стала стремительно повышаться.

– Козел!

– А ну стой!

– Выродок!

– Стой, недоносок!

– Да он под кайфом! Вызывайте полицию!

– Эмилия! – не обращая внимания на тех, кто пытался остановить его, Макс догнал-таки сестру и изо всех сил вцепился в её платье. Раздался треск разрываемой ткани, и в его руке остался кусок рукава.

– Придурок!

– Сама дура! – ответ вырвался у него автоматически, Макс даже не осознал, что что-то сказал.

– Ты мне платье испортил!

– Отцепись от неё, малохольный! – к нему бежал молодой парень. За ним следом спешили другие.

– Что тебе надо, Макс?! Я на работу пошла!

– Нет! Не ходи туда! Нельзя тебе туда ходить! Нельзя!

Он схватил её за плечи обеими руками и попытался удержать. Эмилия стала отбиваться, к своему удивлению обнаружив, сколько же сил было в тщедушном на вид теле брата – его руки держали её, как клещи.

– Не ходи туда! Не пущу! – Макс с силой навалился на сестру, пытаясь опрокинуть её на асфальт. Эмилия закричала, изо всех стараясь удержаться на ногах. Тут у неё было больше шансов: Макс был легче килограммов на пятнадцать.

Со стороны это выглядело жутко: босой, небритый мужик с чёрными синяками под глазами, нечёсаными волосами, в грязной одежде, с ободранными руками кинулся на ничего не подозревающую молодую женщину. Просто Красавица и Чудовище. Мужчины кинулись ей на выручку. Они пытались отодрать Макса от Эмилии, а женщины голосили и просили вызвать полицию. Стали собираться любопытные, образовав за считанные минуты плотную толпу. Макс забыл обо всём на свете кроме одного: он должен защитить сестру. Как угодно. Она не должна сегодня дойти до работы. Любым способом. Он пытался что-то сказать, выкрикнуть, чтобы она поняла, как это важно, но Эмилия слышала совсем не то, что, как ему казалось, он выкрикивал.

На него навалилось уже трое мужчин, но Макс был просто в ударе, каждый раз отбиваясь от них, не давая повалить себя и скрутить. Издалека послышался вой сирены. Макс не сдавался, сражаясь, как в последний раз. Кто-то пнул его в зубы. Во рту противно захрустело. Макс еле успел выплюнуть выбитый зуб, как его опять ударили по лицу. У одного из участников потасовки из кармана выпал нож с длинным лезвием. По идее, такие носить запрещено. Но какой мужчина без ножа? Никто не понял, как это случилось, но когда подоспевшие полицейские вклинились в клубок дерущихся, то обнаружили, что Макс держит одной рукой Эмилию за шею, а в другой сжимает окровавленный нож.

Толпа сразу отхлынула от того места, где они стояли. Все молчали, только водители машин, вставшие в пробку из-за инцидента на светофоре, отчаянно сигналили. Макс, задыхаясь, держался за Эмилию и пытался поговорить с полицейскими. Его сестра дрожала, едва удерживаясь на ногах. Хриплое дыхание брата громом отдавалось у неё в ушах, а слова абсолютно не напоминали человеческую речь, ввергая в панику.

Молодой страж порядка, стоявший впереди остальных, не понял ровно ничего из того, что говорил Макс. Для него этот ненормальный издал только один-единственный звук – рычание, какое может издать крупный, агрессивно настроенный пёс. Из-за плеча девушки видны были налитые кровью глаза сумасшедшего: бешеные, даже не поймёшь какого цвета – так были расширены зрачки. Наверняка, накурился какой-нибудь гадости.

– Парень! Положи нож! – полицейский был уверен, что псих даже не слышит его, но что-то ведь надо было сказать. На них смотрели все. Краем глаза он углядел в толпе видеокамеру. Ещё не хватало ударить в грязь лицом…

– Вы не понимаете! Ей нельзя на работу! – это были первые членораздельные слова, которые окружающие поняли. Страшный человек говорил коряво и с трудом, коверкая слова, как будто на иностранном языке, тем не менее, явно хотел, чтобы его услышали и поняли.

– Она не пойдёт. Не пойдет на работу. Правда ведь, девушка? – полицейский предупредительно глянул на молодую женщину. Та, плача, затрясла головой:

– Нет! Нет, Максик! Я не пойду сегодня на работу! – она вся тряслась от рыданий и страха и, казалось, сейчас просто упадёт.

– Правда? – это слово мужчина прорычал ей в самое ухо, забрызгав его слюной и кровью.

– Честное слово! Отпусти меня, пожалуйста!

Макс ослабил хватку, и Эмилия буквально нырнула в руки полицейскому – тот подхватил её, едва не упав. Из толпы сверкнула вспышка фотоаппарата.

– Ей… Нельзя… – рухнув на колени, Макс выронил нож и упал лицом на асфальт. Мгновение над дорогой была почти полная тишина, если не считать автомобильных сигналов. Потом Эмилия едва слышно прошептала, потянувшись к брату: