Текст книги "Западня"

Я медленно подошла к кровати, схватила белье и поправила подушку, только бы не смотреть на него. В какой-то момент отчетливо почувствовала взгляд знакомых глаз на себе. Шаги прекратились, хозяин застыл где-то недалеко и наблюдал за мной. Это длилось бесконечно долго, ничего не осталось, как найти себе еще занятие – я стала прибирать разбросанные вещи. Илья молчаливо стоял, смотрел, злился. Жутко неприятно быть объектом столь пристального наблюдения, но приходилось держаться.

– А свитер мужской у тебя откуда? Ты сюда без вещей приехала, – вдруг произнес голос.

– Твой, – сглотнув от страха подступивший к горлу ком, ответила я.

– Мой? – мужчина как-то странно уставился на мое тело.

– Я одолжила ненадолго. Надеюсь, ты не против, – мне пришлось заглянуть ему в глаза для убедительности. – Было холодно спать… раздетой, – пауза получилась неуверенно длинной.

Илья притих, потер рот рукой и стал пристальнее смотреть.

– Я не помню такого свитера, – произнес настойчиво голос.

– Он лежал в третьем ящике снизу, во втором шкафу, – начала я, – вместе с черным и двумя синими.

Его брови сомкнулись.

– Кстати, раз уж зашел разговор… можно мне мои вещи обратно? – тихим голосом произнесла я, давя на жалость знакомым способом.

Он все молчал и водил глазами.

– Мне уже надоело таскать одно и тоже.

– Потерпишь, – презрительно произнес он и потер рот ладонью.

– В своих вещах я выгляжу лучше, – заискивающе произнесла я.

– Ты и в этом хорошо смотришься, – тихо и давяще ответил он.

Я мысленно чертыхнулась и отвела взгляд, продолжила ставить вещи на место и молилась, чтобы он, наконец, пошел к себе и оставил меня в покое, но чуда не произошло. Расставляя вещи, я затягивала как можно дольше, но было тщетно. Мне жутко не хотелось нового скандала и зависаний из окна, хотя все к тому шло. Когда дел больше не осталось, пришлось повернуться и начать диалог.

– Я буду ложиться, – тихо произнес мой голос.

Он еще раз обвел меня глазами, потер рукой рот, медленно начал двигаться к двери мимо. Из моей груди вырвался облегченный вздох.

– Спокойной ночи, – произнес он, встав напротив.

Я сдержалась, лишь бы его не провоцировать.

– Спокойной ночи, – лучше быть вежливой, чтобы все прошло гладко. – Я не буду тебе мешать, если останусь спать здесь?

– Не будешь, – тихо произнес он.

Я сморщила лоб, не понимая, почему он не уходит. Стоит и смотрит на меня. Глаза полыхнули в темноте, оборвав мне сердце. Вокруг талии скользнула чужая рука. От испуга у меня пропал голос. Мужчина снова полыхнул в ночи глазами и ухмыльнулся. От страха тело задрожало как осиновый лист, внутри все твердило «нет, пожалуйста», в голос не произносилось ничего. Мужчина напирал и двигался к кровати, пресекая попытки оттолкнуть. Его рука так больно заломила мне шею сзади, что в глазах встали слезы, вопреки всем стараниям сдержаться. Я смотрела огромными от ужаса глазами на лицо с оскалом, которое напоминало больше звериное, чем лицо человека. Страх и ночные краски играли злую шутку с моим воображением.

– Целую и люблю, – произнес он издевательски. – Твой будущий муж, – уголок рта дернулся, поведя родинкой. Мужчина противно ухмыльнулся. – Притворишься, – игриво и словно спрашивая, произнес голос, – что я – это он?

От фраз мужчины я оледенела словно Антарктида, и через несколько секунд пронзительного взгляда карих глаз, ощутила, как рука с шеи соскальзывает, переходя на подбородок. Большой палец дотронулся до губ, от чего меня было готово вырвать прямо на месте от страха, затем рука поползла ниже, начав ощупывать грудь. Илья стянул с себя и с меня без промедлений и пререканий оба своих свитера, поднял мое лицо вверх и поцеловал. Я поморщилась. Он особо не старался быть пылким и нежным, прелюдия ему была не нужна.

– Ты мне поможешь? – опустив ладонь с лица, тихо произнес он.

У меня окончательно все оборвалось, стало ясно, что ничего хорошего ждать вообще не стоит. Его голова склонилась в желании дотронуться до губ и напоролась на лоб. Я опустила голову, чтобы хоть поцелуев избежать, выдохнула и потянулась руками к ремню на штанах. Илья, довольный от ощущения женских рук у себя на поясе, выпустил воздух из груди и дотронулся губами до моих волос.

Так долго на ночное небо я не смотрела никогда в жизни. Оно казалось бесконечно темным, хотя огни то там, то тут мелькали полосками. Цвет менялся по прихоти прожекторов, давая непонятные светопреставления полуночникам, звал вдаль малюсенькими огонечками, увлекая в далекий, мистический мир. Совсем неподалеку Эйфелева башня, которую из окон спальни мне было не видно, искрилась как одинокая манекенщица на подиуме, самозабвенно показывая свою красоту и давая людям возможность насладиться ею, лишь для этого и созданная. Странно и парадоксально было смотреть на такую красоту и ненавидеть все это. Горечь разбитых надежд пролилась по комнате и отравляла вокруг воздух вместе с теплотой тела и его дыханием. Мне было невыносимо лежать так близко рядом с ним, кутать тело в простыни, замерзая, но отодвигаться от него все дальше на край, испытывать тошноту от случившегося и пересиливать желание убежать в другую комнату, ненавидеть себя, потому что это была только моя вина. В тот раз я хоть сопротивлялась, в этот – струсила и сдалась без боя. Любой суд сказал бы, что оправданий тому – нет, и уж тем более я не могла найти их для себя.

Я немного пошевелилась, отодвинувшись еще дальше, вздрогнула и прижала посильнее простынь. Чернильное небо с отсветами и мерцающий в темноте город напоминали своей пьянительной красотой французские духи, сводящие с ума большинство людей восточными нотами, но для некоторых ноты шлейфа – отвратительно горьки. В данный момент я примыкала к той самой второй половине. Если бы мысленно составить духи из чувств, владевших мною, они стали бы смесью разъедающей глаза горечи, ледяного страха, и пустоты – бездны, в которой конца и края не видно. Я плотнее носом уткнулась в подушку, чтобы ощутить свой запах. Ничего похожего не было. Впрочем, так и должно быть, ведь свой запах – самый родной, он должен нравиться больше всех остальных. Чужая рука вдруг дотронулась до спины и заскользила неумело, по-мужски пытаясь быть нежной. Раз – другой пройдясь, не получив от меня нужной реакции, отстранилась в бесполезном занятии, и уже лицо прижалось к спине горячими губами, жадно начав хватать кожу. Его дыхание обдавало, вызывая дрожь во всем теле, губы ходили вдоль позвоночника, доводя меня до тихой истерики. Мужчина еще плотнее прижался, губы жгли кожу поцелуями, нос путешествовал по волосам, вдоль шеи, жадно вбиравший запах. Я смолкла, молясь, чтобы не было продолжения.

– Ты – моя? – тихо произнес бархатный голос над самым ухом.

Я удивилась, потому что в интонации не было требования, скорее мольба. Медленно повернувшись, я замерла, разглядывая его, и еще немного помедлив, дотронулась до него рукой. Сердце любовника резко ухнуло, он склонился как можно ниже, замер и ждал, почти перестав дышать. Чем дольше рука скользила по телу, тем сильнее стучало его сердце, будто обрываясь с одинаковым промежутком времени, прыгало с обрыва в неизвестную глубину, без обещания вернуться, но все же возвращалось. Он склонился еще ниже и завис в желании получить поцелуй, каковое было столь настойчивым, что я не нашла никакого другого выхода, как исполнить его.

Простонав под ним еще полчаса, я окончательно потеряла всякую надежду на счастливый исход и беззвучно ревела в подушку, отвернувшись от чужого тела в кровати. Выждав немного, тихонько села, свесила ноги с кровати и на цыпочках пошла искать кофту, валявшуюся черте где. Натянув свитер, я также вышла на цыпочках из спальни, поплелась на кухню попить воды, чтобы притупить тихую истерику.

Напившись, вернулась в зал и уставилась в окно. Париж был таким красивым в ночи, что слезы моментально высохли. Я вспомнила знаменитые слова о том, что Париж – единственный город в мире, где можно обойтись без счастья. Мысли поплыли далеко вперед, представляя, как я буду здесь жить, я даже не видела ни Леши, ни тем более Ильи. Только прекрасный город и себя. Из грез меня вырвали шаги. Я подняла глаза и увидела хмурую физиономию Ильи, зависшего прямо надо мной.

– Пошли спать, – резко произнес его голос.

– Не хочу, – тихо ответила я.

– Пошли, – вцепился он в руку и потащил.

– Не хочу, сказала же! – закапризничала, думая о том, что нечестно доставать меня после всего.

Он разозлился, дернул и потащил в спальню, перекинув через плечо как ковер. Ему было плевать, что хочу я. Важны были только его желания. Может в кино такие сцены выглядят очень романтично, но в жизни – чувствуешь себя полной идиоткой, беспомощной и униженной. Он скинул меня с плеча на кровать столь же пренебрежительно, как и взваливал, прошел на свое место, лег, злобно глядя, повернулся спиной и задышал как дракон. Я показала язык спине – только на это смелости хватило, легла на подушку, так же повернулась спиной, стала злиться. Через полчаса, когда Илья монотонно дышал, а я окончательно замерзла, не выдержала мучений, сказала себе, что не стоит себя истязать. Это с удовольствием делают другие! Тихонько приблизилась к его спине, уткнулась холодными руками и носом в его теплую спину, согревшись, минуты через две спала как сурок.

Пышногрудая дама открыла дверь автомобиля и вышла на темную дорожку, которая вела к двери старого загородного дома, окруженного роскошным садом с густыми кустами и пышными кронами деревьев, которые в ночи казались угрожающими укрытиями для незваных гостей и злоумышленников. Вторая дверь автомобиля открылась следом. Некрасивый мужчина опустил ноги на темный асфальт. Дама прошла вдоль дорожки, окутанная ночной синевой, поднялась на три ступени выше земли и остановилась перед деревянной дверью. Она дождалась своего спутника, протянула руки, смело дернула дверь. Оба ступили за порог и оказались в холле с роскошной лестницей и классической французской люстрой с капельками из стекла в центре. Никто не пришел их встретить. Женщина сама закрыла за собой дверь, прошла мимо лестницы, повернув направо, и оказалась в кабинете. Напротив двери за столом уже сидел мужчина. Ее спутник вошел за ней следом и устроился рядом на диване. Оба посмотрели на нее внимательно и проводили взглядом, когда она прошла ближе к дивану. Трое хранили молчание. Женщина села на диван рядом с мужчиной неприятной наружности, ее грудь высоко поднялась и опустилась от вздоха.

– Как наши дела? Все удачно? – спросил коренастый мужчина, абсолютно некрасивый, с крючковатым носом, который вдобавок гнусавил.

– Все отвратительно! – раздался ответ, и роскошная грудь опять вобрала воздух, затем тяжело выпустила, пытаясь таким образом снять напряжение. – Его не было в квартире. Его нет в Париже!

– Где же он? – удивились оба мужчины, приняв более ровное положение тела.

Говорил некрасивый мужчина внос, неприятным тембром, на американский манер. Сидевший за столом мужчина, ухоженный, стройный, несмотря на серьезный возраст, струной выпрямился в кресле, ему перестала быть нужной спинка кресла. Гнусавый мужчина подался вперед, пережав живот, лишь бы дотянуться до источника информации.

– Не знаю, может еще в Венеции, – ответила женщина и прижалась спиной к спинке кресла, открыв свою грудь для созерцания мужчин абсолютно.

Грудь продолжала колыхаться, но никак не могла привлечь внимание мужчин. Оба посмотрели друг на друга с тревогой, пытаясь отыскать в голове ответ на вопросы, используя логикой.

– Может, он догадался? Или выяснил, что происходит? Сможет? – с тревогой в голосе произнес холеный мужчина по-английски коверкая слова французским акцентом.

Второй пожал плечами. В глазах его стоял страх.

– Но это не самое интересное, – раздался голос женщины. – В его квартире какая то девица.

Двое опять замолчали, переглядываясь.

– Подружка?

– Не похожа, – ответила женщина. – Странно все очень! И квартира странная. Как будто в ней никто не живет давно. Мебель практически отсутствует, на полке его фото столетней давности, даже продуктов в холодильнике нет. В ванной только одна зубная щетка и шампунь из аптеки, наспех купленный. Никакого уюта, холодно ужасно. Она не похожа на женщину, которая ожидает возлюбленного в любовном гнездышке.

– Но, кто она? – раздался вопрос.

– Не знаю, но она русская, – произнесла женщина твердым голосом. – Связь между ними точно есть. Не могла она просто так оказаться в этой квартире.

– Он не пришел на встречу, – размышлял некрасивый мужчина вслух, гнусавый голос звучал в воздухе. – Вместо него пришла женщина, невысокая, тоненькая, ее ищут по всей Венеции. Может, это она?

– А цвет волос? – спросил второй мужчина.

– Да какая разница! Она и в парике могла быть! – махнул в ответ рукой его собеседник, на лбу его проступил пот.

– Она странная, – вздохнула женщина. – Смотрит и задает вопросы как ребенок, который пытается понять, что происходит вокруг. Если бы она все знала, была бы более отстраненной и осмотрительной.

– Это все Илия! Сукин сын! Только кажется открытым и компанейским, но всегда имеет что-то за душой, какой-то собственный план или тайную цель. Может, он ей голову заморочил? Может соблазнил, и она помогает ему, не подозревая ничего плохого?

– Она не выглядит влюбленной. Тем более, ей приглянулся твой протеже, – усмехнулась женщина.

– Поль? – удивился мужчина, он чего его аккуратные руки легли на стол ладонями вниз.

– Ты бы только видел, с какой самоотверженность он ей помогает, – закатила глаза женщина. – С чего бы это? Ты настоял?

– Нет! Я первый раз слышу о том, что они знакомы. Они вместе?

– Она ему явно нравится, – подтвердила женщина кивком. – У него глаза светятся, когда он на нее смотрит. Удивительно!

– Так я не пойму, она помогает Илие или она помогает Полю.

– Что касается Ильи, то его нет в квартире, значит помогать ему она не может. Что касается Поля, то это он ей помогает.

– Что это за девка? – разозлился некрасивый мужчина.

– Спроси у Поля. Что он тебе о ней расскажет, мне даже интересно.

Женщина полезла в сумку и достала ключи.

– Это ключи от квартиры, которые она мне дала. Отправь кого-нибудь туда, возможно, она придет и ее можно будет спросить более жестко.

Я встала с постели и подошла к окну. Отвращение от картины в утреннем свете становилось все сильнее. Такого стойкого омерзения я не испытала даже в Венеции. И в первую очередь от себя самой. Хотелось целиком содрать с себя кожу, такое отмыть просто не возможно.

– Господи! – я пыталась остановить слезы в глазах.

Мне сейчас больше всего хотелось заползти кому-нибудь под теплое крылышко и выплеснуть слезами все свои чувства. Проблема была лишь в том, что никого рядом не было, никто не ждал меня под своим крылышком, некому было жалеть, и я была вовсе не маленькая девочка.

– Из всего этого, как не хнычь, придется выбираться самой! – я сглотнула подступавшие слезы.

Его тело было так же распростерто на постели, как и в тот раз – будто в насмешку. Я снова отвернулась к окну и думала, прекрасно понимала, что он не отпустит меня, пока не узнает, где его вещь, понимала, что не отдам, и буду повторять «ничего не знаю» до посинения, потому что не доверяю ему. Бог знает, что он потом со мной сделает! Может, я вообще никогда не вернусь домой, просто сгину. Эта вещь – единственное, что пока позволяет мне защищать саму себя от него и от других. Если эти другие есть! Может, есть только он?

Я снова повернулась к постели и впилась глазами в спящего. Кто он? Чем занимается? Чем больше я думала о плохом, тем сильнее убеждалась в том, что все очень серьезно. Мурашки бегали по телу как ненормальные. Я стала кутать голое тело в свитер. Дрожь так и не унималась. Я снова отвернулась к окну. Возвращаться ли обратно? Если я вернусь, он побежит следом за мной и может еще что-нибудь выкинуть. И самое страшное: что если он расскажет правду Леше и другим? Что тогда? Лешу явно стоит держать от этого подальше, все придется решать самой. Хотя, что решать? Вопрос. В чем здесь дело? Меня могут убить?

Руки затряслись еще сильнее. Я усиленно гнала эту мысль от себя, а интуиция отчетливо говорила, что это – правда. Мне было ясно только одно – бесконечно играть в игру «верю – не верю» мы не сможем. Рано или поздно, а скорее рано, он сорвется, и в ход пойдет тяжелая артиллерия. Лежать на полу с развороченной грудью, как тот мужчина в отеле, я не хочу.

Я потерла лоб рукой. Убежать? Сейчас он неустанно будет следить за каждым моим шагом, намеренно ослабив поводок и заставив поверить, будто расслабился, и его бдительность уснула. Придется играть роль доверчивой зверюшки. Единственное, что позволит мне ускользнуть, это если он потеряет бдительность. Как это сделать? Бдительность он теряет только в гневе. Ответила я сама себе на вопрос. А в гневе он страшен!

Я глубоко погрузилась в свои мысли и не заметила, когда он проснулся. На секунду глаза метнулись в сторону кровати, где лежал спящий, который вдруг распахнул глаза. Я замерла. Илья молча смотрел, не шевелился.

– Подойди, – тихо произнес сонный голос через секунды мертвой тишины.

От этой фразы меня окатило холодом. Я сглотнула, медленно зашагала в его сторону и встала около кровати.

– Ближе, – тихо произнес голос.

Я сделала еще шаг. Рука потянулась и дотронулась до моего колена. Она была горячей ото сна, ее тепло было приятным в осеннем холоде утра. Я замерла, позволяя мужчине делать то, что хочется. Рука медленно стала подниматься выше по ноге, все глубже увязая под его же собственной кофтой, и узнала, что под шерстью высокого качества прячется мое замерзшее от страха тело. В этом теле, в самой сердцевине, в эту ужасную минуту мое сердце замерло от страха, а внизу живота начались пляски ужаса, которые заставляли мурашки танцевать вальс на коже. Я боялась даже дышать, не то, что шелохнуться. Рука стала скользить тем же маршрутом обратно, отпустила ногу. Я выдохнула и только сделала шаг назад от кровати, как моя рука стала пленницей той же теплой руки. Я перевела на него взгляд, и замерла, прочитав в темных глазах только одно. Тело оледенело, я перестала дышать, поддавшись. Меня потянули на кровать.

Присела дрожащим телом, молчала как и он. Карие глаза отпустили мое лицо, оно его совсем не интересовало. Объектом интереса стала другая часть, с которой соскальзывало теплое шерстяное одеяние. Я подняла руки вверх и помогла освободить свое тело из теплого плена, отдав его в еще более теплый и жгучий. Конец действа был знаком до боли: я лежала, отвернувшись от него, и молясь, чтобы его руки больше ко мне не прикасались. Он, как медленно закипающий вулкан, лежал рядом и злился на меня. Я, нехотя, вздрагивала, чувствуя угрозу в его дыхании. Когда же подалась телом, чтобы сесть и свесить ноги, сильная рука тут же остановила.

– Я в ванну, пора вставать, – еле вырвала свое тело из клешни, и засеменила по холодному полу, кутаясь в серую кофту.

В ванну я забралась часа на два, лежала и ничего не делала. Безнадежность моего положения стала окончательно понятной в свете утра. И как меня только угораздило в это влезть? Не сиделось мне дома! Я костерила себя на чем свет стоит. И от злости стала тереть себя губкой, сильнее и сильнее. Наконец, раздался жуткий стук в дверь. Я закатила глаза и взвыла от негодования.

– Что?

– Открой! – раздался голос из-за двери.

– Есть другая ванная, – крикнула я и стала снова вдавливать гель на губку.

– Открой, сказал, – дернули резко ручку, после чего несколько раз стукнули в дверь.

Я мысленно пожелала отправиться Илье к своим сородичам – рогатым и хвостатым жителям преисподней, вылезла и открыла дверь.

– Долго ты здесь будешь замачивать себя как грязное белье? – начал он прямо с порога.

– Пока не стану чистой, – на зло ему я снова залезла в ванну, не желая отдавать хотя бы это.

Впрочем, ему она была и не нужна. Он давно принял водные процедуры и дышал чистотой. Руки снова схватили губку и начали водить по телу безо всякой пользы. Илья сидел на краю ванной и водил по мне глазами. Я усиленно таращилась на тело, избегая взгляда, и водила губкой по коже, только причиняя боль однообразными движениями. Как и предполагала, кожу было не отмыть от воспоминаний.

– Не знал, что девушки так легко забывают женихов, – вдруг сказал он.

Я замерла и уставилась на кареглазого брюнета. Ударил он больно, того и добивался. Только вместо слез и терзаний во мне закипела злость и ненависть к нему, и я ударила его тоже.

– А я не знала, что родственные связи могут приобретать такую уродливую форму.

Он замер и уставился на меня еще пристальнее, задышав глубоко. И вдруг, абсолютно неожиданно, его замершее тело дернулось, а я оказалась головой в воде. Его рука усиленно давила сверху, мои забили от страха непонятно по какому предмету, но я не могла освободиться. Воздух почти исчез из легких, а я все била руками, голову глубже опустили в воду безо всякого сострадания. Кое-как нащупав пробку, я выдернула ее, и вода стала медленно спускаться вниз по водосточной трубе.

Он, наконец, отпустил, и я закашляла, вцепившись в ванну остервенело. Мужчина встал, абсолютно не обращая на меня внимания, вальяжно прошел к двери, схватил полотенце, вытер руки и швырнул его прямо мне в лицо, закрыл за собой дверь. Я тряслась, но не от страха, а от злости, понимала, что с каждой минутой ненавижу его все больше. Просидев еще немного в пустой ванной, замерзнув и окончательно расстроившись, я вылезла, начав кутаться в полотенце. Злость играла в венах. Я подошла к зеркалу, взглянула на себя и принялась за утренний туалет, взяла расческу, полотенце и стала сушить, а потом излишне аккуратно и изысканно укладывать волосы в пучок.

Из ванной вышла через гардеробную, влезла в свое полупрозрачное черное платье, стукнула в сердцах кровать, но все же заправиле ее, и покинула спальню очень неудачно – прямиком наткнулась на хозяина. Илья окинул меня взглядом и грозно рявкнул.

– Завтрак приготовь, я скоро.

Он накинул куртку. Хлопнула дверь, хозяин исчез. Я вздохнула, пошла на кухню, пожелав ему одновременно свалиться с лестницы, сломать себе шею, быть сбитым автомобилем и получить сердечный приступ прямо посередине улицы. Достав кастрюлю и налив воды, уставилась на содержимое холодильника. Набор продуктов был неинтересен. Глаза бегали по полкам, не пробуждавшим никакого желания ни то, что готовить, даже есть или смотреть, и вдруг попалось молоко. Я улыбнулась, схватила пакет, резко захлопнула дверцу холодильника. Вылив воду, налив молока в кастрюлю, открыла дверцы шкафа. Пришлось шарить по полкам минуту, другую, пока не обнаружилось искомое. Насыпав содержимое красной пачки прямо в закипающее молоко, я еще раз улыбнулась и стала помешивать варево. Посолив и добавив немного сахара, я мешала по часовой стрелке, и с каждым кругом у меня поднималось настроение. В завершении, чтобы сюрприз не сразу стал понятен, я сыпанула ванили, чей запах мгновенно разнесся по кухне, выключила огонь и стала ждать.

Минут через пятнадцать Илья вошел в кухню, кинул на стол сверток и сел за стол. Его взгляд был устремлен в окно и сосредоточен. Он подпирал рот кулаком и все больше хмурился, раздумывал напряженно и отрешенно, и мне стало понятно, что положение у него, а значит и у меня – не из лучших. Я достала конфитюр из холодильника, вытащила круассаны из пакета и поставила перед ним тарелку. Он повернул голову и замер.

– Что это?

– Овсянка, сэр, – ложка опустилась на салфетку.

– Ты издеваешься? – блеснули сталью его глаза.

– Каша – очень полезный для организма продукт, – улыбнулась едко я и открыла конфитюр, поставив поближе. – Особенно с утра.

Он смотрел на меня со всевозрастающей яростью, но молчал, демонстративно закатал рукава свитера, взял ложку и зацепил кашу. Я уставилась на него во все глаза, подперев голову руками, сидела рядом и действовала на нервы. Ел он, с трудом глотая каждую ложку, но все же ел. Единственное, что не делал – не смотрел в мою сторону. Единственное, о чем жалела я, что манки в его кухне не нашлось, только овсянка. После того как ложка опустилась в пустую тарелку, я встала, забрала пустую тарелку, отнесла в мойку и налила кофе.

– С молоком и без сахара, – донеслось мне.

Рука поставила перед ним чашку. Вторая часть завтрака явно была более приятной для него. Он мазал круассаны маслом и джемом, и продолжал пялиться на меня, благо я стояла у мойки, а не рядом, и хоть как-то отгораживала себя от его карих глаз. Единственное, что занимало мозг сейчас, как поиграть у него на нервах. Светлых идей в голову не приходило.

– Сваришь еще раз, заставлю саму все съесть, – тихо и с угрозой произнес его голос.

– Не нравится – не ешь, я в поварихи не нанималась, – огрызнулась я с большим удовольствием.

– Язык вырву, – ответил он на колкость.

Я разозлилась и, обернувшись, показала язык. Он замолк, а я почувствовала его взгляд затылком.

– Нравится быть красивой даже с утра? – прозвучал неожиданно вопрос.

Эти слова произнесли как-то странно тихо, от чего я чуть не обернулась снова. Смысл был трудно уловим, но подтекст явно имел место. После продолжительной паузы, Илья зашевелился и встал из-за стола, желая продолжить странный монолог. Я замерла, приготовилась к худшему.

– Одевайся, пойдем на прогулку, – твердо приказал мужчина.

Я подняла на него глаза.

– Пусть и другие посмотрят, – схватив меня за подбородок, тихо и неласково произнес он, зло глядя глазами цвета раухтопаза.

Рука резко отпустила, грубовато, с долей пренебрежения, и он отошел. Я нехотя пошла за ним, туфли, пиджак натягивала с неохотой, постоянно вздыхала, мечтая убить его прямо сейчас. Он открыл дверь, пропуская меня вперед, шагнул следом. Лифт встретил своей легкой, ажурной ковкой, тускловатым светом, гулким шумом. Хоть он был стандартным для парижских домов конца восемнадцатого, девятнадцатого веков, мне жутко не хватало места, чтобы делить его с другим человеком, но причина была скорее в том, что я ехала в нем с Ильей. На первом этаже, после небольшого толчка, он остановился и выпустил из своей пасти на волю, что позволило отойти хоть на какое-то приемлемое расстояние от Ильи.

Погода стояла просто волшебная, солнышко грело камень старых зданий, асфальт, жителей города, еще кое-где зеленые деревья на бульварах и в парках. Золото разливалось повсеместно, ничуть не смущаясь того, что уже осень. Дома как картинки пробуждали романтическое настроение и удивляли красотой, сколько я ни старалась отгородиться от прекрасного пейзажа, напоминая, что стоит думать о другом, не могла не пропитаться атмосферой. Париж, даже против желания, влюблял в себя, очаровывал и затягивал все сильнее с присущим только французский столице шармом и легкостью. Народу было много, хотя и не достаточно, чтобы потеряться в толпе. Кафе с плетеными столами и стульями приветливо кивали по дороге, сидевшие мало обращали внимания на прохожих, отовсюду доносилась французская речь, чем-то вроде гула, а мои ноги обивали парижские улицы без какого-либо энтузиазма. Илья шел рядом, скрыв глаза за темными очками, серьезный, сосредоточенный в своих мыслях, сильно нервировал, от чего две маленькие родинки возле каждого уголка его рта подрагивали. Я с каждой секундой убеждалась в бессмысленности этой прогулки для себя, понимала, что попусту теряю время, поддаваясь его желаниям, мотивы которых прятались где-то в его голове, и мне были недоступны.

Мы направились на набережную, прошли весь шестнадцатый округ вдоль и поперек неспешной походкой, практически вернулись обратно к дому, и на протяжении всей прогулки Илья смотрел на меня через очки неотрывно, смотрел, словно изучал каждый сантиметр на моем теле, раздражая меня. Вдалеке замелькал мост с пристанью для прогулочных трамваев. Через пятнадцать минут мы стояли на борту, глядя на блестящую воду и проплывающие мимо дома. Мне становилось все больше не по себе, ветер дул так неласково, что я начала мерзнуть, кутаться в бежевый пиджак, не имея иного способа согреться. Время потянулось бесконечно долго.

Мы в пятый раз проплывали знакомым маршрутом, картинка приелась настолько, что спокойно можно было определить время, через которое появится какой-нибудь пейзаж. Илья смотрел вдаль и думал. Я, устав бегать глазами по сторонам, смотрела на хмурое лицо спутника, пытаясь пролезть ему в голову. Точно определить его мысли я не могла, но приблизительно они заключались в одном: он не знал, что делать. И усиленно думал, хмуря лоб, смыкая брови, от чего взгляд становился грозным, а лицо угрюмым.

– Перестань, – тихо и твердо сказал его голос.

Я не отвернулась и продолжала созерцание лица, становившегося все угрюмее. Он повернулся и еще раз повторил.

– Не смотри на меня.

Я вздохнула и исполнила его просьбу своеобразным способом: медленно встала, отошла в другой конец трамвая, обняла себя руками и стала мерзнуть от страха. Его план действий перестал меня интересовать, потому как, мне следовало подумать о своем. Беготня с Полем особой пользы мне не принесла, найдется ли та, за кого меня приняли, тоже неизвестно, посему следовало отвязаться от Ильи как можно скорее и вернуться в Москву к жениху. Вот только это казалось мне самым сложным, потому как флешку я ему не отдам. Хоть бы что-нибудь случилось, чтобы у него еще больше голова опухла от проблем. Как было бы хорошо, если бы он забыл о моем существовании, как делал на продолжении всех этих долгих лет своей жизни заграницей. Стоило подумать о счастливых моментах, как виновник бед тут же возник за спиной. Широкие плечи зависли над головой, темно-карие глаза забегали по телу, оставляя ощущение, будто по коже проскальзывает лазер. Я решила язвить.

– Хочешь столкнуть меня за борт? – высказала я предположение резко.

– С чего ты взяла? – произнес голос весьма спокойно.

– Ты так зло и плотоядно смотришь, что мурашки бегут по коже, – поежилась я.

– Тебе просто холодно, – сказал он, и вдруг встал вплотную.

Я вздрогнула и сжалась в комок внутри, даже объяснить ему не могла, насколько страшно было находиться рядом с ним. Даже те похитители не пугали меня сильнее, чем одно его приближение. Я каждый раз мысленно прощалась с жизнью и ждала физической расправы, как только он дотрагивался. И он не медлил: кожа на шее ощутило прикосновение пальцев, которые медленно скользили вверх, к уху, к волосам.

– Посмотри на меня, – тихо произнес голос.

– Ты просил не смотреть на тебя, – так же тихо ответила я.

– Посмотри, – тихо произнес его голос.

Я медленно повернулась и подняла на него глаза. Рука осталась греть кожу на шее, глаза впивались в мои. Он молчал и пристально смотрел. Потом вторая рука легла на кожу с другой стороны, окольцевав шею. Было непонятно, почему он так въедливо смотрит на меня.