Текст книги "Белые пешки"

Администрация с облегчением выпроводила «ашек». На «банкет с детьми» (так мероприятие окрестили) отправились только полдюжины родителей и двое педагогов, по каким-то причинам привязавшихся к дурацкому классу: веселая ВасВас и, разумеется, зам химички, Лева. Крыс тоже примазался старшим сопровождающим вместо зарытого в работе отца Марти. Не хватало лишь Ники.

Съезжались рано, уже к девяти парковка заполнилась разномастным транспортом. Каждый выпендрился как мог: Алинка с Умкой наняли лимузин, Дрейк прикатил на мотике, а сам Макс прикола ради примчался на раритетном велосипеде. Одноклассники косились с любопытством, но молчали. Вообще царил почти мир, почти труд, почти май. Кто-то мило улыбался, кто-то беседовал. Взрослые солидные дети.

Подкатила «хонда» Крыса. Ему пришлось превратиться еще и в единственного водителя: «хаммер» Левы благополучно лишился тормозного шланга за пару дней до выпускного. Распахнулись дверцы, и Макс обомлел. Саша была в бирюзовом сарафане, с открытыми плечами и красиво обнаженной спиной; по контрасту с ней Марти красовалась в черном подобии пеньюара и красных туфлях. За ними из машины вылезла Ася в легком белом платье, с распущенными волосами.

– Серпентинка, – Макс машинально шепнул привычное прозвище и протянул Асе руку. Она подняла взгляд и улыбнулась:

– Постарели мы все, да?..

Он не ответил. Просто смотрел. И думал о том, что ему не идет костюм-тройка.

Хотелось запомнить ее такой. Чтобы новый образ занял место рядом с другими. С Асей-скалолазкой – раскрасневшейся, отдувающейся, упорно лезущей по веревке. С Асей-музыкантшей, склонившейся над нотной тетрадью. С любимой. Всегда любимой.

Асёна. Когда вернусь, ты будешь меня бить, даже, нелитературно выражаясь, «пиздить». Но сейчас ты мирно спишь – на левом боку, свернувшись калачиком и подложив под щеку руку, возле щенка, которого взяла из табора. Ты еще не знаешь, как я буду далеко. Банально сказать, что я буду очень по тебе скучать. Но я непременно вернусь, украду тебя и выдам за себя замуж. И мы будем счастливы.

– А Данька похож на приличного человека! – радостно заявила Марти, наблюдая за вылезающим из автомобиля Дэном. – Таким он станет, когда его картину купит Джордж Клуни! Ну или президент! Или…

– Перестань! – возмутился Дэн.

Макс не удержался и загоготал, хлопнув друга по плечу. Дэн тоже впервые надел костюм и выглядел странно. А впрочем, нет, пальцы у него были в краске.

Что-то не меняется. Никогда.

Дэн. Вообще не думал, что мы подружимся. Мне казалось, ты не от мира сего и далек от долбоебов типа меня, – такое у меня было предубеждение. Но ты замечательный и «свой». Я рад, что ты пришел. Именно когда нам очень нужны были поддержка, ясные глаза и ясное сердце. Желаю тебе… эх, не умею желать… человеческого счастья, машину, частную галерею и парочку муз. Как молодая Пэм Андерсон. Или как Лева.

– Как вы все влезли? – поинтересовался Максим.

– Сила йоги, – прокомментировал Крыс, убирая ключи в карман. – Я предлагал сплавить Марти в багажник.

– Я, между прочим, и так заняла мало места, потому что ехала на коленях у Дэна!

– Марти-Марти… опять перепутала посылку и следствие! – ядовито отозвался Кир и получил подзатыльник. – Ну что, идем? Я старался максимально опоздать, чтобы приехать вовремя.

– Кажется, удалось, – заметил Лева. – Кирилл, вопрос по делу: быстро косеешь?

– Вообще нет, – удивленно отозвался Крыс. – Только по собственному желанию, сегодня не собирался. А что?

– Если желание появится, развозить трупы придется мне. Дашь ключи?

– Тебя самого придется откачивать, – насмешливо возразил Крыс. – И даже не думай садиться за руль моей девочки! – Он любовно похлопал машину по крыше.

– Твоя девочка – я! – возмущенно вклинилась Марти.

– Не знаю насчет машины, но на тебя я точно не претендую, – хмыкнул Лева, задумчиво окидывая взглядом ее платье. – Хотя…

Марти подхватила под руку и Леву, и Кирилла. Она была совершенно довольна.

Лева. Знаю грустную правду: такие, как ты, редко находят друзей. Но ты ведь нас нашел! И ты единственный учитель, которого я бы никогда не посадил на кнопку, а ведь в нашем детстве через это многие прошли. Что бы тебе пожелать… ну, стать великим ученым и сделать крутое дело, чтоб Сизиф зауважал тебя еще больше. Да, больше, потому что он и так тебя уважает. Знай это. Ненавижу давать советы, и вряд ли они реально нужны. Но попробуй понять батю. Кстати, ты знал? Они с моим учились вместе в школе, хотя в разных классах! Так что наша встреча была предопределена!

Что, опять я загнул? Серьезно, батя помнит, как Сизиф прятал курево в той твоей любимой куртке! Прятал, а потом учителя допрашивали его с пристрастием, и все бесполезно! Хм… поройся за подкладкой, может, что осталось?

Идея посидеть в ресторане без строгого надзора была гениальной. Макс понял это, когда Марти с Кириллом удалились к барной стойке с крайне деловым видом. Вскоре к ним откочевали Лева, ВасВас, Дрейк и еще несколько ребят. Остальные болтали за столиками; особенно весело было у Алины и Умки: они заказали улиток («как обычно, мы каждые каникулы во Франции!») и почему-то позеленели при взгляде на них.

– Вот же дурехи… и ведь скучать буду, даже по ним.

Ответное молчание было укоряющим и красноречивым. Даже осязаемым, по крайней мере Макс его чувствовал, как мелкие-мелкие разряды электричества. Глотнув шампанского и набравшись мужества, он развернулся и посмотрел Саше, сидевшей рядом, в лицо.

– Эй.

Она не улыбалась. Грустно гоняла трубочкой клубничину в ярко-голубом коктейле.

– Ну… последний вечер в обществе моих «хохлаток»? – шепотом, чтобы не слышала Ася, спросил Макс. – Не злись, Сань. Пожалуйста, ну не злись на меня. Я…

Саша вскинула взгляд. Волосы от резкого движения упали ей на лоб, но она даже не смахнула пряди. Зеленые глаза сердито, безнадежно сверкнули.

– Дурак ты, Макс! – Тут же она добавила громче: – Я к ребятам.

– Погоди…

Но Саша только пихнула его локтем в бок, вскочила и пошла к стойке.

– Она какая-то злая сегодня, – тихо произнесла Ася, глядя подруге вслед. – Ты что, обижал ее? Про платье что-то брякнул? Оно же классное!

В горле встал ком, но нужно было улыбаться.

– Не брякал! Не обижал! Не знаю! Наверное, просто волнуется. Пойдем потанцуем?

Ася кивнула, но лицо ее осталось обеспокоенным. Макс приобнял узкие голые плечи.

– Брось. Ерунда, сегодня просто сложный день. А может, я просто…

Дурак. Действительно дурак.

Сань. Ты для меня навсегда останешься любимой курочкой. Ха, что, испугалась? Нет, о гареме я не думал. Просто хочу сказать, что я тебе доверяю. Именно поэтому не смог ничего скрыть. И… я дико благодарен, что ты не стала рвать на себе волосы. Не бросилась всем рассказывать. Не послала меня сразу к черту. Что ты поняла.

Ты – моя Чайка. Понятно тебе?

Она заскочила неожиданно, без звонка: хотела забрать забытую тетрадь с новой сказкой. Макс как раз вдохновенно разбрасывал вещи по комнате, соображая, что пригодится, кроме теплых носков. За этим занятием Саша его и застала.

– Ого-о, – протянула она, разглядывая разложенные в ряд ножи. – Куда собрался?

Макс замер пойманным кроликом. Саша продолжала расспрашивать:

– Вы же с Аськой вроде только в августе идете в поход. Нет?

– Никуда я не собираюсь! – Макс пинком отправил сумку к шкафу, с глаз долой. – Тут… завтракал. Колбаски захотелось, вот!

Боже, что он за идиот…

– Круто! – Саша усмехнулась, но это прозвучало почти угрожающе. – Кстати, я не обедала. Сделаешь бутербродик? Люблю сервелат «Вранье».

Говоря, она приближалась и осматривалась. Можно было не сомневаться: заметила и документы в углу стола, и аптечку, и несколько компанейских фотографий – их Макс собирался непременно взять с собой. Что делать? Он печально признался:

– Нет у меня колбасы. Я все съел.

Саша остановилась, повернулась.

– А консервы, которые на кресле, решил припрятать на зиму?

– Ага…

Пахло жареным, но он наконец придумал, как отвлечь подругу. Подскочил к книжной полке, схватил пухленькую тетрадку в собачках и потряс ею в воздухе, придавая лицу самое восторженное выражение из всех возможных.

– Кстати! Вот сказка, прочел за вечер, и… и… – это была правда, страшно болезненная, но сейчас и она шла в ход. – И это охуенно, Сань. Мог бы роман выйти, хотя и коротко здорово! Ты гений. Я обязательно куплю книгу, когда…

Сердце колотилось уже не только от страха быть раскрытым. Мысли, с которыми он перелистывал последние странички горького финала, вернулись: «Вот, вот так надо, это – божий дар, а у тебя яичница!» Но Сашка даже не стала слушать. Буркнув «Мило!» и выдрав тетрадь у Макса из рук, прижала ее к груди. Смотрела молча, исподлобья, упираясь острым подбородком в бумажный срез. И чего-то требовала.

– Сань… – почти жалобно позвал Макс.

– Ты куда поступаешь-то? – вдруг тихо спросила она. – Так и не сказал. Все-таки будешь Горьковский штурмовать?

– Я… – Слова потерялись. Макс зачем-то взял банку с тушенкой и начал разглядывать, потом торопливо бросил обратно в кресло и потупился. – Я…

– Ау, Макс, ты вообще тут?

Он вскинулся. Саша разглядывала его, будто врач, который заметил торчащую из уха пациента зубную щетку. Уже не прижимала тетрадь к груди, а держала в опущенных руках. Костяшки пальцев побелели. Еще не догадалась, но уже встревожилась.

– Я не работаю в милиции и прочла всего пять или шесть историй про Холмса, – медленно, выбирая слова, начала Саша. – Но твоя виноватая рожа и эти разбросанные вещи наталкивают меня на мысль, что ты собрался куда-то свалить, совсем как Принц из моей сказки. И по каким-то причинам забыл предупредить своих друзей и… – Саша помедлила, – свою девушку! Или это только я ничего не знаю?

Наповал! Наповал убила всю его хреновую конспирацию. Полный аут. Макс засопел, уселся на пол и подпер кулаком подбородок, еще надеясь обратить все в шутку.

– Санька-Санька… теперь придется ликвидировать тебя. Что же ты? – И он сделал вид, что собирается запустить в Сашу ботинком, угрожающе занес руку.

– Ага. – Саша, игнорируя жест, убрала тетрадь в сумку и снова посмотрела на Макса сверху вниз. – Тогда можно я еще предположу, что твоя мысль об армии жива? И валишь ты… на север? В море? Вот это совпадения.

А вот и контрольный в голову. Макс застонал и дернул себя за волосы:

– Да! – махнул на все рукой, добавил: – Да, да, я иду во флот, и да, я не собираюсь это обсуждать! Можешь нудить или орать, вперед, это бессмысленно!

И он с готовностью заткнул уши. Хватит, хватит, он только обрел призрачное подобие равновесия! К счастью, Саша не кинулась на него, а лишь покрутила пальцем у виска.

– Я тебе что, мама? Жена? – уже мягче спросила она, подойдя на шажок. – Большой лось, хочешь – иди. Но ты… Аське-то сказал?

– Нет, – пришлось признаться и тут. – И не буду. Она не отпустит.

Саша ожидаемо рассердилась сильнее:

– Макс! Ну ты что? Помнишь же, чем такое для моего Принца кончилось!

Он, продолжая сидеть на полу, ждал, пока она приблизится, пока, как и нередко, схватит его за шиворот. Так Саша и сделала, но вместо того чтобы продолжить возмущаться, только серьезно, испуганно заглянула в лицо. В этот раз Макс не стал отводить глаз. Перехватил Сашину руку, отвел и мягко, ровно попросил:

– Но мы не в сказке. Тут все выживут. Ты тоже не говори. Никому. Хорошо?

Саша вздрогнула. По крайней мере, дрогнули ее прохладные пальцы. Лицо сделалось и сердитым, и незнакомо, пугающе печальным, как у дам со средневековых портретов. Но это не продлилось и пары секунд. Сашка вырвалась и сильно треснула Макса по лбу.

– Какой же ты, Пэтух, дебил! – печально констатировала она. – Предупреждаю, если ты все-таки там помрешь или найдешь какую-нибудь отмороженную Госпожу, я…

Она многообещающе потрясла кулаком, но в ее случае это уже значило капитуляцию. С небывалым облегчением Макс встал, отряхнул джинсы и спросил:

– Значит, я могу на тебя рассчитывать? Чайка моя, Чаечка…

Саша отступила, присела на корточки и начала поправлять ремень сумки. Судорожно дернула молнию. Что-то отстегнула. Снова пристегнула. Глаз она не поднимала. И вдруг показалось, будто только что Макс что-то сломал. Не в ней. Во всем.

– Конечно, – шепнула она. – Конечно. На меня все могут рассчитывать. Всегда.

Санечка моя, Саня, я ведь и от тебя бегу, знаешь? Эти мои убогие эльфы, звездолеты, неизменно – влияние кого-то чужого, чего-то всем известного. Нет, это не плохо, жанры-то классные, но это надо уметь, а я, видно, не умею. А ты? Та сказка… Сань, я умер. Какое я дно… Куда лезу? Как и Асёна, я задался вдруг вопросом: как Бог так создает людей, кроит их характеры и таланты? Почему одним все, а другим ничего? Но ответ нашел другой: не дали – добывай. За службу точно дозрею до нормального романа – уже другого, о другом. А ты будешь его редактировать; больше никого к своим бесценным строчкам не подпущу, так и знайте, ничтожные женщины! (это я Асёне и Марти).

Санька-Санька… понимаешь, мне очень надо найти себя. И я найду. Или потеряю окончательно.

Гудеть на всю «Синюю чайку» одиннадцатый «А» начал только к четырем утра. Гудение росло пропорционально выпитому. Марти пару дней назад проиграла Крысу спор на желание, и когда в музыкальном центре заиграла знаменитая композиция из «Криминального чтива», она сбросила туфли. Забралась на стойку. Музыку врубили громче, и Марти принялась танцевать прямо там, обходя расставленные бутылки и бокалы.

– А самому слабо? – крикнула она, останавливаясь напротив Кирилла – разгоряченная, лохматая, смеющаяся. – Мне пара нужна, давай!

Лева и ВасВас поддержали ее хохотом и хоровым «Лезь!». Крыс, пожав плечами, тоже забрался на стойку прямо в начищенных ботинках. Двигался он не хуже Марти. Бармен, молодой и рыжий, наблюдал за ними со смесью удивления, ужаса и восхищения, именно в той пропорции, чтобы не пытаться мешать грандиозному действу.

Все захохотали, засвистели. Макс некоторое время тоже наблюдал за двумя силуэтами, напоминающими глянцевые киношные образы. Наблюдал, пока это не стало невыносимым. А потом поднялся с барного стула и ушел на балкон.

Марина. Мы дружим с 1 класса, но как ни старался, я не придумал, что тебе сказать. Вдруг оказалось, что я тебя не знаю. От слова вообще.

Я тебя люблю, просто знай. Я всегда старался защищать тебя, буду и дальше, если захочешь. Ведь я помню тебя малявкой – ты была такая тощая, что могла уместиться в папином рюкзаке. Сейчас ты туда уже не влезешь, зато на сиденье машины Крыса смотришься отлично. А еще пора принять неизбежное: как и Ника, ты вполне можешь защитить себя сама. И куда больше, чем петухов, любишь волков и леопардов. И…

Нет. Я знаю, что тебе пожелать. Пусть все будет так, как ты захочешь. Ищи свою команду и своего Родриго, моя храбрая Принцесса.

Ася подошла незаметно и прикрыла ему глаза ладонями. Макс сразу узнал ее по запаху духов – цитрусово-цветочному, очень-очень юному.

– Устал? – спросила она, становясь рядом. За спинами по-прежнему орало «Криминальное чтиво».

– Есть такое дело, – вяло ответил он. Сил говорить особо не было. – Что они там?

– Еще даже ничего не разбили! – Ася рассмеялась. Вот у нее настроение было явно на высоте. – Я бы не смогла! И господи, все эти движения ногами, это же нереально!

Невольно Макса передернуло.

– И вульгарно немного, не находишь?

Он понимал, что бухтит зря, что за словами снова бессильная зависть, немое «Они так уверенно держатся, и их ничего не ебет!» Вот дурак. Ася хмуро отвернулась к темнеющему впереди лесу. Пальцами она барабанила по перилам, отстукивая какой-то ритм.

– Почему? – наконец раздался ее напряженный голос, голос «Не порть мне праздник».

– Что почему? – виновато спросил он, просто оттягивая ответ.

Серпентинка закусила губу.

– Ты сам вечно прикалывался, дурачился, – наконец заговорила она. – Даже сегодня прикатил на велике. Откуда в тебе эта… – она долго подбирала слово, – душность?

Душность, она самая. Он сам это знал и потому не стал обижаться. Поискал правдивый ответ, но не был уверен, что нашел.

– Я… просто привык. Ну, прикалываться. Знал, что так не будут дразнить, например, за то, что с девчонками с первого класса дружу. И ростом не Киркоров. А впрочем, – он понял, как глупо все это звучит, и натянуто усмехнулся, – ты права, Асён. Каждый выбирает для себя, когда и зачем надевать маски. Но я свою снимаю.

Окончательно понял: правильно решил. Скорее бы отсюда исчезнуть. Скорее бы начать говорить только о маршевой ходьбе, видах крейсеров или о чем там придется?

На балкон через распахнутую дверь вылетела бутылка и, ударившись о перила в углу, разбилась. Ночь зазвенела осколками, громко, довольно и безмятежно. Ася, в первую секунду аж подпрыгнувшая, теперь хихикнула:

– Вот и разрушения! Спорим, это Марти идет к нам?

– Кто же еще! – Макс вздохнул, но добавить к словам шутку не успел.

– Почему чуть что, так сразу Марти? – раздалось за спиной, и подруга вальяжно вышла на балкон. Все еще босая, зато даже не шаталась. Хохотнула: – Ну ладно-ладно, это Марти! МарТерминатор! Вот! – Она покосилась на осколки и направилась к Максу и Асе. Приблизившись, нагло вклинилась между ними, обняла обоих за шеи, привлекла к себе. Дыша перегаром, заявила: – Я вас люблю! Чего убежали? Видели, как мы…

– Видели. Шумно просто! – Ася попыталась ослабить хватку и жалобно проверещала: – Ма-арти! Мои волосы!..

Макс молчал. У худой Марти была хватка удава. Но он старался и это запомнить.

– О… первые проблески, – сказала вдруг она абсолютно трезвым голосом, поднимая взгляд к небу. – Жаль, звезда не упадет.

– Поздновато для звезд, – заметил Макс. Подруга посмотрела на него с выразительным укором.

– Для звезд никогда не поздно, помнишь, как мы в лагере на них смотрели? – Она оживилась. – О! А хотите, я расскажу вам сказочку?

Когда она выпивала, ее часто несло. В том числе в попытки обезьянничать за Сашей и Асей, сочиняя что-то. И даже у нее это получалось круче, чем у Макса.

– Опять? – Он запротестовал: – Нет, не хотим! Хотим тишины и природы!

– Зря. – Марти надулась, но настаивать не стала. – Это была бы история про проклятого короля, который продал душу за одну победу в шахматах. Или про сэнсея, убитого учеником. Или…

– У тебя все истории какие-то грустные, – настороженно протянула Ася.

– Только грустные истории похожи на правду, – назидательно откликнулась Мартина. – «Долго и счастливо» – это американское кино.

Небо уже сильнее расцветилось розовым золотом. Лес налился чернотой. Марти вздохнула и снова глянула вдаль.

– Пойду наших звать. – Она вернулась к выходу на балкон и заорала: – Эй, товарищи! Кого интересует прекрасный рассвет? Всего одна штука, акция ограниченна!

Ей ответили смехом и топотом. Вскоре на балконе яблоку негде было упасть; он заполнился платьями и пиджаками. Поначалу одноклассники продолжали прежние разговоры, потом резко замолчали. Перестали чирикать даже Алина и Умка.

Шар солнца окинул Москву сонным взглядом. Некоторое время гигантская звезда будто сомневалась, стоит ли выползать, но наконец смилостивилась и поднялась еще на полсантиметра, и еще, еще… Макс смотрел на разливающееся в воздухе теплое золото и ощущал блаженный вакуум в голове. Почему-то стало легче. Легче от сонной звезды, легче от пятого бокала шампанского, легче оттого, что он в очередной раз позлился на Марти и в очередной раз понял, как дорога ему эта чудачка. Макс сжал и ее руку, и руку Аси. Ася положила ему на плечо голову, а Марти пьяно прохихикала: «Ах ты Казанова!»

Все молчали. Каждый прощался сейчас не только с ночью. Одиннадцать лет нужно было проводить в розовеющих лучах, как отправляют по морю погребальные лодки викинги. Кто-то уже бережно укладывал эти годы на дальнюю полку памяти, прикрывая для верности старым тряпьем. Кто-то сосредоточенно, строчка за строчкой, вычеркивал. Кто-то просто улыбался, стараясь разглядеть, что за поворотом. Макс не делал ничего.

Молча уходили в зал. Ушли Ася с Сашей и Марти, ушли Лева и Дэн. Макс все стоял, глядя уже не вверх, а на темную, поросшую чахлым кустарником поверхность Поклонной горы. Она стелилась сразу за перилами, шла резко вниз. Интересно… сколько вот таких молодых дураков видела эта гора с Древней Руси?

– Ну что? – раздалось вдруг рядом. – Как тебе обряд перехода во взрослый мир?

Вздрогнув, Макс поднял голову, просто чтобы убедиться: не глюк. Кир стоял рядом, вертя в руках большой осколок от выкинутой Марти бутылки. Вид Крыс имел праздный, скучающий и трезвый.

– Обряд… – протянул Макс, отворачиваясь. – У Марти нахватался?

– Торчишь здесь долго, – проигнорировал вопрос Крыс. – Почему бросил даму?

– Сам что не уходишь? – ответил тем же Макс. – У тебя тоже есть. Дама.

Крыс хмыкнул, не снисходительно, а понимающе и уже мягче спросил:

– О жизни думаем?

– Чего о ней думать? – напряженно огрызнулся Макс. – Вот еще…

Стало стыдно, будто его на чем-то поймали, и кто! Отсюда просилась и грубость, к которой в целом Макс склонен не был. Мама учила: «Говори вежливо, даже если потом дашь в зубы». Совет был неплох: определенно мог сбить врага с толку, заставить расслабиться. Но то враги… с Киром ничего такого не было. Ожидаемо Крыс не ответил, продолжал крутить в руках осколок. Косясь на него, Макс попытался сострить:

– Вот только не надо тут все кровью заливать. Иди резать вены в другое место.

– Зачем мне их резать? – Кирилл поднял брови и посмотрел совсем как обычно: будто собеседник – идиот. Макс поджал губы, все больше сердясь на себя же.

– Не знаю. Так, брякнул.

В зеленой глубине блеснуло солнце – ярко, как глаза Саньки. Крыс повертел стекло, явно стараясь удержать изумрудную искру. Поглощенный этим, он, казалось, забыл про Макса. Луч все-таки вырвался из плена, осколок померк, и Крыс равнодушно, даже брезгливо выбросил его. Жест был полон изящества, как и все его жесты.

– И все-таки что с будущим-то? – снова заговорил Кирилл. – Все прояснилось?

Прояснилось. С ним Макс, конечно, не делился тем, что грызло его, так и не объяснил, например, про дурацкий спор. Но он же не слепой. От Ники Макс слышал, что Кир сечет кучу вещей, далеко не лежащих на поверхности. А значит, есть ли смысл врать сейчас, когда скоро прощаться? Тем более учитывая, что о своих чувствах так хочется оставить прощальную запись в Сокровище? И Макс неохотно признался:

– Туманно что-то в Датском королевстве.

– А что так? – без удивления спросил Кир.

Самому бы знать. И он уныло сказал:

– Понятия не имею. В школе все казалось проще. Вот ты, когда заканчивал…

– Я знал, что буду врачом, класса с седьмого. – Крыс не дослушал. – Без вариантов. Ну, ты помнишь, я вроде говорил.

Макс не помнил, но признаться не решился. Стыдно опять стало, он ведь не особо слушал о жизни Кира, потому что думал: тот в компании ненадолго. А вот как вышло.

– А как так? – все же спросил он. – Ведь это у вас не семейное даже. Отец тебя…

Крыс рассмеялся, и это был совсем не колючий смех. Макс задумался: может, именно так у него проявляется опьянение? Одни песни начинают орать, другие плакать, третьи целоваться лезут, а Кир вот становился добродушным?

– Нет. Отец никогда меня не заставлял. Я сам. – Ловким прыжком усевшись на перила, Крыс продолжил: – Вначале меня привлекла возможность изучить физиологию, фармацевтику и кучу других полезных вещей, к которым запросто не подкопаешься. А потом… – он ненадолго задумался. – Классу к десятому я понял еще одно. Врач – одна из немногих профессий, которая всегда нужна и за которую никогда не будет стыдно.

– Чего-о, стыдно?!

Макс удивился слишком бурно. Но ему почему-то казалось, что Кир вообще не знает, что такое стыд. Ну, знает, но не заморачивается. Так он держался. Под стать Марти. Еще одна роднящая их черта. Макс даже смеха ждал, но Кир больше не улыбался. Очень серьезно он кивнул.

– Человечество охуевает все больше, иногда кажется, только и хочет само себя истребить. Мало у нас специальностей, в основе которых действительно лежит… как это пафосно называют… гуманизм. Простое умение и желание беречь людей. Этот принцип, в идеале, следует на груди у медиков выжигать в первый день учебы.

Ого. Да, он точно выпил. Вон, философствует, это уже почти как батя после водки.

– Какой принцип-то? – осторожно спросил Макс.

Кирилл склонил голову к плечу, пепельная прядь упала на лоб.

– Ну, какая у Гиппократа была первая заповедь?

– Э-э-э… не убий? – постарался вспомнить Макс.

– Не навреди, – поправил Кирилл, убрал волосы назад и скривился в усмешке. – Да, знаю я, что, глядя на меня, трудно даже предположить, будто я могу быть…

– Гуманным?

– Типа того.

– Ха. Пиздишь, – возразил Макс, хотя у него загорелись уши, сам ведь так думал задним числом. – То, какой ты… Крыс, не превращает тебя в монстра. Ты просто… странный.

«И я не уверен, что ты мне нравишься». В подобном Макс с удовольствием признался бы еще пару часов назад, но рассвет успел не только безвозвратно забрать прошлое, но и принести что-то новое. Оставалось понять, как с таким жить.

– Да, – повторил Макс. – Ты странный. Странный, но неплохой, а я просто не врубаюсь, что происходит в твоей башке.

Кир едва ли обиделся, даже не утешил снисходительным диагнозом: «Это потому, что ты тупой». Спрыгнув с перил, он лишь опять мягко, но все-таки иронично рассмеялся:

– Начни с себя. А со мной разберешься потом.

Кир. Как иногда хочется «озадачить» тебя по морде. Рано или поздно найдется кто-то, от кого ты по ней получишь, наверняка. Но это я не со зла, наоборот. Желаю уберечь свои смыслы, иначе ты станешь опасным для общества. И знаю, тебе плевать, но все-таки помни: один неоперившийся Пэтух, с которым дружит твоя девушка, очень тебя ценит. Уважает и признает, что ты говоришь и делаешь много правильных вещей. Может, сегодня я понял тебя чуть лучше. Хотя…

Нет. Не только ты, ВСЕ, все вы. Понимание – такая штука… ну вот, возникла мысль – и путается. А ведь крутилась давно.

Вот. Послушайте, дети мои, я должен сделать признание. Я вас всех люблю, буду любить всегда, но я никого из вас не понимаю. Даже тебя, Асёна! Да и не чувствую себя особо… понимаемым. И это нормально. Мы все с этим разберемся. Позже. Так, а к чему все было-то? Ла-адно… хватит кудахтать. На самолет, на самолет. Пока, моя банда. Всем добра.

Искренний и совершенно трезвый,

Ваш Макс

22.06.2006. Ника

Опять я. Странно, мне этот дневник оказался нужнее всех, хотя я громче всех орала, что затея тупая. Но сегодня я ненадолго. Просто пока ребята гуляли, я готовилась к экзамену, а теперь вот гудит голова. Не только из-за зубрежки. Мне плохо. На самом деле. Смешно, прошлую запись делала на таком подъеме, вся из себя уверенная решала! А тут эти… шмотки!

Ася сидела перед зеркалом, прикрыв глаза, а Ника колдовала над ее волосами: расчесывала, укладывала, заплетала, закалывала. Много вариантов было в голове, и все Ника уже перепробовала, остановившись на «чем-то шикарном и диснеевском». Парикмахер жил в ней с детства; она обожала красивые прически, может, потому, что самой ей их не делали. Мама считала копание в чужих волосах «гадостью обезьяньей».

– Все. Осталось полить лаком. У Марти крутой есть, с блестками.

Ася вынырнула из мыслей и глянула на отражение. Ника посмотрела поверх ее головы и встретилась глазами с незнакомой взрослой девушкой, действительно будто с диснеевской принцессой, сменившей принцессу из «Бременских музыкантов». У принцессы была высокая башенка на макушке. В башенке поблескивали звезды.

– Спасибо. – Ася дотронулась до игриво спадающего локона. – Изящно как…

– Да-а, шея-то шикарная у нашей Аськи, а я и не замечала! – отметила Марти, сидя на письменном столе и болтая ногами. – Ну даешь, Никусь! Попрут из органов – будешь стилистом!

– Красиво! – похвалила и Саша, вставая с кресла. – Как невеста!

Ася склонила голову, все вглядываясь в отражение. А потом вдруг подняла руки и резко вынула заколки. Волосы, еще не закрепленные лаком, рассыпались по плечам.

– Извини, – прошептала Ася одними губами. Казалось, она сама испугалась поступка и теперь ждала расправы. – Просто я подумала… для меня слишком… ну…

Смело. Непривычно. Взросло. Бесповоротно.

– Так еще лучше. – Ника, по-прежнему нависая над ней, натянуто улыбнулась. Сама не поняла, почему вдруг стало горько. – Ты же Серпентинка. А не какая-то там Золушка. – Она взяла расческу и провела несколько раз по волосам подруги. – Да. Так лучше.

– Настоящая Серпентинка! – подтвердила Марти, спрыгнув со стола. – Ну-ка встань и посмотри на себя в полный рост!

И она, прошествовав по комнате, царственно распахнула дверцу шкафа. Ася подошла, оправила белое платье. Рядом появилась сама Марти – в черном, коротком, кружевном, потом и Саша приблизилась к черно-белым подругам. Между ними она выглядела удивительно гармонично в сарафане аквамаринового цвета.

– Прелестны, – расцвела Марти. Заметив, что Ника так и стоит у трюмо, подошла, заглянула в лицо, мягко забрала расческу. – Эй. Может, тоже поедешь?

Почему нет? Ника тоже не какая-то Золушка, а скорее Мулан, ее никто не заставляет перебирать бобы и подметать дорожку, у нее нет злой мачехи. И все же…

– Нет, дорогие, это не для меня. Я не школьница, я мент! – Ника изобразила самую лихую усмешку и деловито посмотрела на часы. – Вам пора, ехать долго.

– Успеем. – Марти по-прежнему жгла ее глазами. Не верила, ну конечно. – Точно не хочешь? Почему? Тебя помнят, никто не будет против.

– Не хочу, и все. – Это Ника сказала жестче, но тут же опять улыбнулась. – Доучу юриспруденцию, сдавать же. Вернешься пьяная – уложу тебя на коврик.

– Но… – начала Ася. По ее взгляду тоже казалось, что она заметила неладное.

– Гуляйте, – упрямо перебила Ника и послала непонятно кому из подруг воздушный поцелуй. – Привет мальчикам. Все, все, у меня дела!

Они добавили к своим образам по последней детали – по бутоньерке из сирени. Лиловая у Марти, белая у Аси и Саши. Вскоре Ника проводила их до двери и мельком глянула в подъездное окно. Перед домом ждала машина Крыса; Дэн и Лева махали, стоя перед крыльцом.

– Пока, Никусь, – Марти обняла ее и направилась по лестнице. Оглянувшись, повторила как заклинание: – Ты всегда можешь приехать.

– Пока, Ник! – хором сказали Саша и Ася.

Дверь захлопнулась. Ника посмотрела на стол Марти. Там в беспорядке валялись шпильки, заколки, коробочки с тенями, сережки, запах сирени все еще витал в воздухе…

Блестящие предметы вдруг расплылись перед глазами. Ника зажмурилась.

Пока я помогала им готовиться, ко мне одна за другой возвращались мысли, которые я выбросила. Нашли дорогу обратно, совсем как тот монстр из сна. Может, мысли даже окутали мою голову черным нимбом, а Марти это видела. Почему еще она напряглась?

Я думала о том, что потеряла ради каких-то там мифических принципов, которые еще хер знает, смогу ли сохранить или буду уебком. Что в академии некому заплетать волосы: почти все стриженые, неухоженные мужички. И что классе в восьмом мы про выпускной уже договорились: кто в каком платье пойдет. Марти в черном, Ася в белом, Саша в бирюзовом. На мне должно было быть красное. Длинное. Открытое, как у Джессики Рэббит. Но меня нет. Меня нет на выпускном, о котором мы вместе мечтали. Меня. Там. Нет.

И когда я осталась одна в квартире Марти, где решила заночевать для экономии времени, мне сразу стало пусто. Точно я зашла в лифт заброшенного дома. Он почему-то заработал, поднял меня на несколько этажей и завис между девятым и десятым. А я уже не могу выйти, и не работает вызов диспетчера, и никто не придет. Потому что дом пустует много-много лет.

Ника лежала и ревела – то ли из-за витающих в комнате теней, то ли от усталости, то ли от тоски. Больше не было ни звука; она слышала только собственные хриплые всхлипы и стук крови в саднящих висках. Голова болела. Тело ломило. Хотелось сдохнуть.