Текст книги "Во славу Блистательного Дома"

Длинное копье, невесть откуда взявшееся в руках верзилы, с визгом пронзило воздух и, громко чмокнув, влетело в щель забрала одного из пятнистых. С хряском освободилось и отдернутое за длинную бахрому оказалось в руках верзилы лишь для того, чтобы рванутся в новый смертоносный полет. Еще один противник повалился вперед, следуя за безжалостным острием, а великан, уперев в мостовую торец своего оружия, перепрыгнул раздерганный строй и оказался в тылу еще недавно столь надменного в своем превосходстве отряда.

Ухваченное мощной рукой у начала длинного мечеобразного лезвия, лохматое копье еще раз описало круг, со звоном прошлось по круглым навершиям шлемов, сминая черепа, скользнуло в руке, пробивая еще одно забрало, лихо прыгнуло вокруг талии великана, набирая разгон, и с гулом понеслось над землей, круша ноги не успевших подпрыгнуть. Завершив оборот, гадюкой метнулось в сторону атакующего пятнистого, пробило кольчугу, колесом сверкнуло над головой хозяина, тупо щелкнуло по очередному шлему, отправляя его владельца в глубокий нокаут, и застыло, жадно уставив острие на оставшихся. Те уже явно не собирались атаковать хасангара. Сомкнули строй. Но оказалось их уже совсем не два десятка. Гораздо меньше. С десяток. Взбесившаяся упряжка и сумасшедшее копье ополовинили врагов.

– Убить их? – лениво спросил великан. Причем, как заметил хасангар, дыхание его после всех подвижных упражнений совершенно не сбилось.

– Убьем их, самый старший, – услышал Лис у себя под рукой и, осмотревшись, выяснил, что вторичное кровожадное предложение исходит от давешнего узкоглазого коротышки, который, стоя на колене, уставил на пятнистых запрещенный в Столице с недавних пор лук. Причем таких луков хасангару видеть не приходилось. Кстати, сомнений серьезность намерений коротышки совершенно не вызывали. Очень уж уверенно удерживал мальчишка растянутую до самого уха тетиву.

Времени прошло всего ничего, но ситуация в проулке разительно изменилась. Со всех сторон подтянулись приглашенные трелью дудки Даргава бойцы. Кто-то уже подогнал карету. А хасангар все не сводил взгляда с того, в синем бурнусе. Что-то знакомое виделось в высокой, широкоплечей фигуре. И вообще, любопытная троица. И явно не из людей Даргава. Вон как настороженно спокоен.

– Не желаете ли воспользоваться моей каретой, достойные яры? – весело спросил хасангар.

Высокий движением головы отбросил капюшон. Широко улыбнулся.

– А разве я уже не в розыске, достойный хасангар Рохсдом? – спросил Саин. – Или я утерял популярность у сотрудников в вашей почтенной конторе?

Глава 11

Все время, пока Хамыц развлекал свою Высокую Сестру путем побивания ею улаганов, спрятавшийся во мне Саин просто ухахатывался. Странные, доложу я вам, ощущения. Справедливости ради должен отметить, что когда он разглядел, на кого надумали напасть горячие шипасские парни, то сразу посоветовал уносить ноги. Но потом зрелище ему понравилось. Еще бы! Ведь эта самая жертва нападения и явилась одной из причин долгого его отсутствия в Столице. И теперь лицезрение того, как экс-руководитель местной тайной полиции посреди Столицы подвергается нападению какой-то, по его выражению, швали, доставляло ему истинное удовольствие. И право проговорить те самые первые сакраментальные фразы он у меня выторговал заранее. Только вот дальше этих сакраментальных фраз общение не заладилось.

Очевидно, привлеченная шумом схватки на перекрестке появилась конная троица. Тяжелая кавалерия, патрулирующая город. Полк «Алый утес». Окинув пристальным взором учиненное нами безобразие, старший патруля принял мудрое решение нас не атаковать. Действительно, неразумно. Такая некомпактная, рассеянная цель. Гоняйся за ними. Нет. Не отводя от нас пристального взгляда из-под забрала, он поднял сигнальный рожок и затрубил, выдав сложный такой переливчатый звук. Ему ответили. Похоже, объявили охоту на лис. Кто будет лисами? Отгадайте с трех раз.

В этот момент осанистый мужчина, тот самый, что учинил самым крепким парням короткую, но качественную резню, опровергая сентенцию, что самая быстрая реакция у командира, заорал:

– Вариант шесть!

В ответ на этот странный возглас добрые горожане, что так качественно пресекли попытку нападения, разбежались настолько быстро, что мне показалось, что они просто растворились в воздухе. На месте происшествия остались только стенающие и побитые пятнистые, добросовестно помятые и хорошо прореженные разбойники и мы, красивые.

– К карете! – продолжил командовать мужчина.

Карета, кстати, далеко не ушла. Удачно так кони в какую-то повозку уткнулись. К кавалеристам прибыло подкрепление, и потому команду все мы выполнили с большим энтузиазмом.

До кареты мы добежали очень вовремя, потому что к конным подоспел еще один патруль, и они неспешным шагом, перегородив всю дорогу, двинулись осматривать место происшествия. А заодно и безобразие пресечь. Судя по целеустремленности движения, вместе с зачинщиками.

Так что в карету мы взлетели мухой. Но согласно купленным билетам Баргул захватил облучок, Хамыц устроился на запятках, я же нахально запрыгнул внутрь, потому что ни спереди, ни сзади ездить просто не умел.

Главный распорядитель встретил меня взглядом крайне недоуменным, почти сразу же сменившимся прицеливающимся, видимо, списал он уже меня. А Седой Лис ничего, весело так заулыбался. Потом стало не до рефлексий. Мы помчались.

* * *

Всем критикам российской автомобильной промышленности я могу порекомендовать для изменения точки зрения прекрасное средство. Гонки на карете. Как говорят, почувствуйте разницу. Вы «Жигули» ни на какие «Феррари» не променяете. Ощущения за пределами восторга.

Седой Лис со своим спутником покинули нас почти сразу. Перекинулись парой фраз на каком-то птичьем языке и на повороте ловко выскочили на какой-то балкон, как будто всю жизнь в цирке работали. Баргул тоже, наверное, в цирке подвизался. Гонщиком. Трясло неимоверно. Все мои попытки приблизиться к окну и оценить ситуацию заканчивались провалом. Швыряло. И неслись мы так уже с полчаса.

Наконец развлечение это закончилось. И как эффектно! Карета грохнулась на бок. Ну, и я в ней. Грохнулся. Так впечатался, думал, мостовую прошибу. Но с гордостью сообщаю, что сознание на этот раз не утерял. Какое-то время мы еще ехали в этом странном положении, а потом, наконец, остановились. Толчком я отбросил дверь, как люк в танке, подтянулся и выбрался на свободу.

Да. Остановились мы явно не по своей воле. Мы в какой-то базар въехали. Так, что карета лежала посреди разноцветных балаганчиков, частично порушенных. Оставалось только надеяться, что смертоубийства мы не учинили. Соратники мои пребывали в состоянии плачевном. Баргул сидел на крыше какого-то шатра и обалдело тряс головой. Ноги Хамыца торчали из-под руин некоего многоцветного строения. Поскольку Баргул был на виду и, вроде как целый, спасать я решил Хамыца. Спрыгнул вниз, подошел, поднатужился и отбросил упомянутые руины в сторону. Наш певун оказался весь в комплекте. Голова, руки, ноги на месте. Но вместо Высокой Сестры в руке держал ногу этого самого террориста, известного под названием Уллахафи. Откуда он здесь взялся, ума не приложу. Но в себя разбойник пришел быстро. Открыл глаза, строго посмотрел на меня и сказал:

– Надо отсюда уходить.

Наконец-то я услышал от него хоть что-то дельное. Шипас попытался встать, но выяснил, что иммобилизован и попытался вернуть свободу путем дерганья ногой. Безуспешно. Я вернул ему строгий взгляд, сказал: «Цыц» и начал диагностировать состояние своего соратника. Пульс на шее присутствовал. Сердце билось глуховато, но ровно.

Надо будет запомнить на будущее, что Хамыца в сознание пощечинами приводить не стоит. Хорошо хоть краем глаза движение заметил и заблокироваться успел. А так бы точно нокаут схлопотал. Зато Хамыц пришел в себя и встал. Добычу из руки при этом он не выпустил и внимания на вопли истошные не обращал. Мне он сдержанно обрадовался, но так, мимоходом, потому что обшаривал окружающую действительность взглядом и на вопрос мой ответил с простодушной обстоятельностью:

– Камень хороший ищу. Надо этому вот, – он встряхнул шипаса, – голову об камень разбить. Я из-за него Высокую Сестру уронил, – пояснил он.

– Не надо меня об камень бить, – заорал шипас. – Я дорогу отсюда знаю.

– А, знаю я твои дороги, – отмахнулся Хамыц и направился к обнаруженному каменному столбу. К стыду своему, признаюсь, я его не отговаривал.

Однако экзекуцию свершить не удалось.

На разоренную нами торговую площадь влетел длинный тарантас, битком набитый шипасами и недобитыми крепкими ребятами в кольчугах. За ними, гулко топая копытами в каменную мостовую, ворвалось два коня. На конях присутствовали всадники. Хотя всадников было всего двое, пассажиры тарантаса громко верещали и явно не от восторга. Верховые, похоже, не разглядели ситуацию и не поняли, что тарантасу уйти бы все равно не удалось. Один из них швырнул заранее раскрученную булаву. Она с гулом взмыла в воздух и в щепки разнесла одно из задних колес тарантаса. Тарантас занесло, и он с грохотом шандарахнул в нашу поверженную карету, украсив собой завал. Когда мы перевели взгляд на верховых, мысль о том, что бежать уже поздно, посетила нас, я думаю, одновременно. Потому что всадники приближались с пугающей быстротой. Тот, что метнул булаву, уже раскручивал солидный шипастый шар на цепи, второй атаковал, скромно наклонив копье. В плен нас брать явно не собирались.

Вы когда-нибудь видели, как летают шипасы? Вероятно, этого не видел никто из присутствующих. Во всяком случае, тот с шаром, похоже, так обалдел от несколько странного применения морских бродяг, что среагировать не успел. Уллахафи просто вынес его из седла. На второго зрелище тоже произвело впечатление, и он ткнул меня копьем на долю мгновения позже, чем следовало. Так что, когда запустивший студента в свободный полет Хамыц отдернул меня в сторону, кавалерист с гулким чмоком всадил копье в доску шарабана и влекомый силой инерции воспарил. Когда он достиг высшей точки своего полета, в силу вступил закон тяготения, и по странному стечению обстоятельств наш преследователь угодил прямо в открытую дверь кареты. Та содрогнулась, и дверь захлопнулась. Воцарилась тишина.

Хамыц подошел, поднял Уллахафи. Удивленно констатировал:

– Живой.

Действительно, повезло.

Из-под обломков тарантаса потихоньку выпуталась группа поддержки студента и с опаской, но настойчиво начала нас окружать.

Сверху разделся голос:

– Эй, стойте. Убью всех, – это наш Баргул проморгался.

В этот момент Уллахафи открыл глаза и повторил свою крылатую фразу:

– Отсюда надо уходить.

Очень трезвое наблюдение. Особенно с учетом того, что сотрудники рынка уже пришли в себя после нашего шумного вторжения и потихонечку стали тоже окружать нас. Активных действий они пока не предпринимали, но достаточно резкие критические замечания высказывали. И хотя колотить они нас еще не начали, но, думаю, недолго до этого осталось. Сокрушить нас у них, скорее всего, и не получилось бы, но вот до подхода городской стражи, а то и представителей полка «Алый утес» связать боем они бы смогли.

Поэтому я встряхнул авантюрного студента и спросил:

– Куда?

Несмотря на свою двойную контуженность в течение весьма непродолжительного времени, живости характера он не утерял. Вскочил и куда-то побежал. Ну, а поскольку иногда, подчеркиваю, иногда он все же оказывался успешным проводником, я последовал за ним.

Уллахафи несся очень целеустремленно, абсолютно не обращая внимания на кольцо работников рыночного бизнеса. Торгаши, только что активно высказывавшиеся в наш адрес, прямого столкновения решили не принимать и разумно расступились.

Уллахафи вбежал под арку, и мы оказались в большом дворе, очень ухоженном, украшенном статуями, бельэтажные балкончики такие симпатичные. Но все эти красоты нас вряд ли интересовали. Студент устремился в какой-то закуток и остановился там перед серьезной решетчатой дверью, украшенной солидным замком. До чего пытливый юноша. Чему только в Университетуме ни учат. Он из поясного кармана такую коллекцию отмычек добыл, что от зависти удавилась бы любая криминалистическая лаборатория. Пока он возился с дверями, признаюсь, недолго, появился аргумент против именно такой модели эвакуации. Из-за двери ощутимо пованивало злом. Не знаю как это объяснить, возможно, Пегий был прав, попрекая меня в излишнем знакомстве с нечистью, и какими-то странными талантами я уже обзавелся. Но злом воняло.

И мои подозрения тут же подтвердил кто-то из шипасов:

– Но, ад-шад, это ведь вход в Каналы, а там...

– Кто соскучился по Белому Лебедю, может не идти, – оборвал его начинающий спелеолог, распахивая дверь.

Справедливости ради должен заметить, что открылась она без всякого скрипа, повернувшись на хорошо смазанных петлях.

Глава 12

Никогда не любил я подземелий. Нечасто, признаюсь, там бывал, но ощущения во мне они оставили совершенно однозначные. Метрополитен, разве что, из ряда этого сплошного негатива выпадает.

Вот эти вот самые столичные катакомбы положительных эмоций тоже не породили. С точки зрения эстетики, разве что, да и из соображений радости за жителей града столичного на тему обеспеченности туннельной системой. Не удосужился я узнать, кто здесь без всяких известных мне инженерно-технических средств все это понастроил. Но то, что человек этот был, скажем так, необычный, это вот совершенно точно. Эстет, можно сказать.

Во-первых, отсутствие запахов. Это вам не какая-нибудь парижская клоака, где по дерьму вполне можно плавать на лодке, и не варшавская канализация, где можно ходить, почти не сгибаясь. И не подумайте ничего дурного. Ни в той, ни в другой не бывал. В кинофильмах смотрел, в книгах читал.

Так вот, ничего похожего. Широкие, высокие, хорошо освещенные туннели. Стены покрыты причудливой каменной резьбой. Нет, вы прониклись? Это речь идет о стенах обслуживающих тоннелей. Трубы и коллекторы, если верить пояснениям Уллахафи (очень, кстати, разносторонне образованный юноша), находятся под ними. А вот еще глубже, по его же сведениям, присутствует старая дренажная система древней Столицы. Вот туда, опять же исходя из его информации, соваться сугубо не стоит. Сожрут-с. И хотя он настаивал, что здесь-то вот все, ну, совсем хорошо; то, в каком темпе он гнал наш небольшой отряд, и как настороженно поблескивали его большие черные глаза, наводило на размышления, спокойствия не прибавляющие. Да и компатриоты его вели себя куда как нервно.

А кроме всего прочего, если помните, я упоминал, что перед дверью меня смутил густой смрад злобы, из-за означенной двери проистекающий. Когда в подвалы мы эти расчудесные, от встречи с поклонниками уклоняясь, вломились, аромат этот малость раздался. А теперь вот нагонял. Что характерно, разговорчивый в последнее время Саин молчал. И складывалось у меня грустное ощущение, что испуганно. И испуганность его имела под собой, как выяснилось, серьезные основания.

Если ранее об этом не упоминалось, то хочу сообщить, что человек я по натуре своей если и не робкий, то предусмотрительный. И потому от проводника нашего авантюрного я старался не отставать. Так что двигались мы в следующем порядке. Впереди Уллахафи, за ним – я со товарищи, потом шипасская часть нашего дружного подразделения, следом сухопутные бродяги-мореходы, а уж за ними одоспешенные крепкие парни. Уллахафи путешествовал по подземельям не просто так. У него было весьма экзотическое подобие карты. В самом начале пути из кармана своих необъятных штанов он добыл некий кристалл, вглядываясь в который, и вел нас по этим бесконечным коридорам. Каюсь, несколько раз я делал отметки на покрытых каменной вязью стенах, вандализм, конечно, но жить хочется, однако вторично мы мимо этих вех не проходили, что, безусловно, радовало. Я очень надеялся, что тревога за целостность своего организма не позволит Уллахафи втянуть нас в очередную глупость. Ну, а некая напряженность в поведении заставляла в подобного рода вероятность верить. Очень уж бдительно он в свой путеводный кристалл всматривался.

Вдруг наш проводник остановился и, не оборачиваясь, стал выдавать инструктаж:

– Сейчас мы попадем в большой зал. Я сам скажу все, что надо. Вы же идите за мной и не останавливайтесь. Ни за что не останавливайтесь. Хватать будут, кричать будут – идите и все. Руку стряхни, на крик внимания не обращай и иди. Здесь пройдем – и дальше нам удача. Пошли.

– А если нет? – счел необходимым полюбопытствовать я.

Уллахафи резко обернулся. Признаюсь, за все время нашего знакомства настолько серьезным я видел его впервые.

– Прорубаться придется.

Очень доходчиво разъяснил он перспективу. Жизнеутверждающе.

* * *

Зал, в который мы вскоре вступили, просто поражал своими размерами. Для чего пришлось создавать такую огромную полость под землей, догадаться было очень сложно. Вряд ли для молений. Молящимися такое помещение наполнить – задача крайне сложная.

А зачем, собственно, себе голову лишними мыслями забивать? Ну, есть себе зал. Огромный, высокий, какой-то резьбой на стенах украшенный. Резьба, правда, странная. Вроде бы обычный растительный узор, а всмотришься... Мутить начинает. И детали рассмотреть не получается. Мутит-с. А в целом симпатично. Светло, чисто. Интересно, кто здесь убирает? И сверху не капает. Но странные люди везде найдутся. Где-то посередине этого гигантского цеха (а как его еще назвать, здесь самолеты собирать можно) горел костерок, а вокруг него сидели какие-то личности. Бомжи, наверное.

Ох, уж эти первые впечатления. Бывают они обманчивы. Встречают, так сказать, по одежке, провожают, как правило, по уму. А знающие люди еще и скажут: по последнему впечатлению провожают. Лишь бы оно последним в жизни, впечатление это, не оказалось.

Костерок веселенький такой. Бездымный только. Чего там горело, я приглядываться не стал. Горит, так и пусть горит себе на здоровье. И, наверное, в связи со спецификой горения тени личности, вокруг костра этого собравшиеся, не отбрасывали. Такая вот неприятность. Аномалия природная. Но и без того личности внимания заслуживали. Причем пристального. Маленькие, толстенькие, в какие-то лохмотья одетые. Сородичи той самой милой барышни, что собиралась мне шею помять.

На нас они внимания не обращали. Даже по мере нашего приближения. Сидели себе, в костерок пялились. На нас внимания – ноль. Сидят, о своем чем-то бормочут. Может быть, и не заметили бы. Кто его знает. Да вот только когда мы с ними поравнялись, Уллахафи возьми их и поприветствуй.

– Почелом, честной компании, – такое вот архаичное, насквозь криминальное «здрасьте».

Я бы тоже на такую экзотику среагировал.

Пузанчики бормотать перестали и на нас глянули.

– Гляди-ка, жратва какая вежливая пошла. И пришла сама, и здоровается, – меланхолично обрадовался один.

А второй принюхался, глазки у него налились алым, и он просветил соратников:

– А вон те в змеячей коже сеструху недавеча завалили.

Третьего интересовали вопросы прикладного характера:

– Кого жрать-то сначала? Тех, что сеструху? Или других? А тех пошалить оставим? Здорово, а? И пожрем, и потешимся.

Меня описанные перспективы не вдохновляли. Причем ни один из вариантов. Моих друзей тоже. А вот спутники, кажется, обрадовались. Они, дурачье, решили нами откупиться. И активно делая вид, что их это не касается, попытались сделать ноги. Однако расставаться с ними пузанчики не собирались. Тот самый, который и пожрать, и потешиться собирался, подскочил, в воздухе крутанулся. И на землю опустился к тем самым прямоходящим спинам. Только не в кружевном передничке, а в солидных таких кожаных трусах. Секачи только у него в руках были такие же, как давеча у сестренки. Неподъемные. Один из своих секачей он и запустил кому-то из крепких ребят в доспехах прямо промеж лопаток. Доспех не выдержал. А убитого швырнуло на несколько шагов вперед с такой силой, что он даже сшиб кого-то с ног.

Я поволок из-за пояса гундабанды. Признаюсь, без всякой надежды. Самовосстановительные таланты той свиноподобной твари помнил я прекрасно. И осознавал, что, ну, очень быстро на мелкие кусочки такую тушу нарубить не смогу и потому ближайшую перспективу оценивал, как трагичную. Однако. Добытые гундабанды в полумраке, оказывается, сердито отсвечивали алым. Что это означало, я не знал, но тварина целеустремленное движение в моем направлении замедлила.

– Самый старший, – раздалось справа. Это Баргул демонстрировал мне наконечник стрелы, играющий такими же отсветами. Хамыц молча показал играющий сполохами кинжал. Тот самый, которым отдарился в свое время рудокоп. Вы себе не представляете, как любил я в ту секунду этих усатых скопидомов. Пардон, ребят домовитых.

Не знаю я, чего там в наши клинки намешали наши подземные друзья, но радости у свинюшек это не вызвало. Однако, и аппетит фатально не испортило. Не торопясь, но напористо, как паровоз, надвигался на нас свиномордый. На клинки косился, но не останавливался.

– Ну-ка, стрельни его, – предложил я тинэйджеру.

Буйного сына степей два раза просить не понадобилось. Коротко свистнула стрела и со чмоком влипла прямо в глаз нашему оппоненту. Эффект превзошел практически все ожидания. Свинтус даже не крикнул. Да что там не крикнул. Звука издать не успел. Сразу сжиматься, сдуваться начал.

Двое других энтузиазма от такого развития событий явно не испытали. Подпрыгнули, прокрутились. Ну, вот и все. На этом агрессивности их и завершились. Потому что каждому из них в глаз Баргул аккуратно всадил по стреле. С тем же ранее описанным эффектом. На нас троих сложившаяся ситуация произвела приятное впечатление. На подавляющее большинство подразделения тоже. Один лишь Уллахафи оказался не то, что недоволен. Он вообще был крайне расстроен.

– Что вы наделали? А? – Очень печально заглянул мне в глаза. Повторил. – Что вы наделали?

– Убьем его, алдар? Надоел, – предложил Хамыц.

Меня, признаться, юноша тоже утомил. Но другого проводника у нас не предвиделось. И я пальчиком отодвинул потянувшийся к его горлу широкий клинок. Ну, а плещущийся в глазах Уллахафи ужас, он тоже на всякие размышления наводил.

– Ну, и что мы наделали? – пресек я таки агрессивность.

Но шипас подавлено молчал. Хамыц решил отвлечь его затрещиной. Гулко шлепнуло, звонко лязгнули зубы, взгляд нашего Сусанина стал осмысленным, хотя и несколько напуганным. Я проследил направление взгляда. Ну, совсем ничего страшного. Баргул хозяйственность проявил. Стрелы собрал. Почистил. Имущество оценил. Не одобрил.

– Что он делает? – опять спросил Уллахафи.

– Стрелы собирает, – прокомментировал я деятельность юноши.

– Нельзя было с тропы сходить.

– А теперь?

– Нечисть, наверное, набежит.

– Надоел ты мне, – повторился я. – Ладно. Я первый, Баргул за мной, этот перед тобой, – поручил я Уллахафи заботам Хамыца. – Остальные – за тобой. Вопросы есть?

Вопросов ни у кого не возникло.

* * *

К сожалению, предсказание Уллахафи сбылось. И практически в полной мере. Нечисти понабежало богато. Причем такой разнообразной. Иероним Босх отдыхает. Сугубо радовало наличие подарочков подземных рудокопов. Крайне полезными оказались. Твари, которые желали нами подзакусить, к большой моей радости вооружены были исключительно природными приспособлениями. Так что эффективного сопротивления оказать они не могли. Сначала их сшибал Баргул. Но потом тварей стало побольше, и пришлось их рубить. Зарекся я в очередной раз из дома без головного убора выходить. В редкую минуту продыха удалось голову рубашкой замотать. Хорошая штука этот шелк каменистый. Но все равно досталось.

Хуже, конечно, пришлось примкнувшим подразделениям. Сначала они, люди бывалые, очень даже обрадовались количеству порубленной нечисти. Та весьма-таки ликвидной оказалась. Но вот когда сородичи этой нечисти в разделе имущества поучаствовать собрались, соратникам нашим пришлось солоно. Они тоже под категорию разделяемого имущества попали. Причем в прямом смысле разделяемого. Использование некоторых членов примкнувшего подразделения в качестве закуски решительно подняло уровень дисциплины оставшихся в живых и несколько поумерило их частнособственнические инстинкты.

Просто удивительно, сколько в этих подземельях всякой дряни оказалось. Чем только не забрызгались.

Но все, как хорошее, так и плохое заканчивается. И, наконец, Уллахафи сообщил:

– Уже близко.

И действительно, не прошло и минуты, как нечисть вдруг рассосалась. Вот только что была, и вот уже ее нет. Где-то за спиной воет, зубами щелкает. Но границу какую-то перейти уже не может.

Я встряхнул руками, пытаясь расслабить натруженные мышцы. Пришлось, знаете ли, потрудиться. Бросил через плечо:

– Проводника ко мне.

Указание исполнилось практически мгновенно. Буквально за шкирку его приволок Хамыц.

– Говори, – разрешил я.

– Мы почти выбрались, – порадовал Уллахафи.

– Почти? – дернул бровью я.

– Мы немного сбились с пути.

Желание перерезать глотку этому сухопутному пирату стало просто нестерпимым.

– Насколько?

– Мы под Дворцом.

– Чудесно. Просто праздник. Под каким?

Юноша опустил голову.

– Под Зимним.

Где-то глубоко внутри я громко выматерился. Не торопясь, досчитал до десяти. Выдохнул. Вдохнул.

– Вот под тем самым Зимним Дворцом, о котором я думаю?

Этот злыдень еще ниже опустил голову. И очень негромко:

– Да.

Юношу спасло только то, что обратно прорубаться не было никакого желания. Да и сил как-то осталось немного. Вероятность того, что съедят на обратном пути, казалась очень существенной.

– И как ты себе все это представляешь? Я имею в виду, как мы выберемся из этого самого Дворца?

А вот теперь он голову поднял. И хитро блеснул глазами:

– Я бывал там.

Гундабанд, кажется, сам уперся ему под кадык.

– В качестве кого?

Несмотря на полное отсутствие скромности и покрывший лицо слой слизи, он таки побледнел. Есть совесть у человека. Не совсем потерян он для общества. Хотя, учитывая хитрость его натуры, вполне мог опять готовиться соврать. Гундабанд не сильно шевельнулся, скромно провоцируя на откровенность. И я услышал. Нет, ну все-таки до чего богатый внутренний мир у паршивца.

– В рамках дипломного проекта описывал и копировал произведения Казарбека Дигорийского, мастера скульптуры.

Вот так вот, достаточно неожиданно обнаружился еще один аспект талантов нашего знакомого. Искусствоведческий.

Выбор, как вы понимаете, открывался перед нами небогатый. Незнакомые с наукой логикой люди теперь называют это дилеммой. Ну, а мы, люди относительно образованные, обозвали ситуацию жопой с двумя выходами. Причем оба казались тухлыми. То есть, в данном случае не приходилось выбирать, что лучше. Нет. Приходилось выбирать, что менее хуже. Перспектива возвращаться назад по негостеприимным туннелям и при этом искать хороший выход не вдохновляла даже в принципе. Утомило, скажем так, общение с обитателями столичной клоаки. Это же как приятно, что вся эта мерзость на поверхность нечасто выбирается.

Но вот выход на поверхность на территории сугубо охраняемой всплеска истеричного энтузиазма тоже не вызывал.

Хотя при зрелом размышлении выглядел все же предпочтительнее. Ну, например, в размышлении, что тебя хотя бы не сожрут. Сразу, во всяком случае.

Лишь бы не было надписи «Частная собственность. Охрана стреляет без предупреждения». А если сразу не убьют, то мы, глядишь, и отбреемся.

– Веди, – направил я Уллахафи на новые подвиги. – Присматривай. – Это уже Хамыцу. Не стоит наших случайных союзничков без внимания оставлять.

Студент обрадовался и рысью рванул вперед. К новым свершениям. Причем с таким энтузиазмом, что пришлось поторопиться.

Уллахафи остановился перед участком стены, который на первый взгляд совсем не отличался от иных. И стал очень нежно его ощупывать. Недолго. Но результат несколько превзошел мои ожидания. Постепенно перед моим изумленным взором стал проявляться барельеф весьма фигуристой дамы. Красивой такой. Очарование несколько портило то, что красивые длинные ноги закачивались птичьими такими хваталками. А хваталки украсил неизвестный художник угрожающими такими когтями. Знаете ли, этакий гибрид красавицы и динозавра. Дама стояла, широко раскидав руки, отчего солидный и крайне симпатичный бюст натягивал драпирующую его ткань. Под ласками Уллахафи дама становилась все рельефнее. И уже проступило лицо, излишне резкое, на мой вкус, обрамленное густыми развевающимися, как под порывами ветра, волосами. Выражение лица было недоброжелательным, и я отступил на шажок от греха подальше. А то пнет еще. Такой-то ножкой. Мало не покажется.

Но студент наш, как, впрочем, и всякий студент, умел обращаться с женщинами. Выражение каменного лица добрее не стало. Но вдруг раздался негромкий щелчок. Никогда не слышали, как камни цокают? И приличных размеров плита, проявившаяся справа от гневной дамы, стала поворачиваться. Дневной свет она, впрочем, не пропустила, зато водой окатила нас ответственно. Не сильно так. По щиколотку.

– Хамыц. Баргул. – Остальные меня, признаться, интересовали мало. Не гуманист я, каюсь. – Ко мне.

Первым в открывшуюся дверь попытался просочиться Уллахафи, но я невежливо продержал его за шкирку. И совсем не человеколюбие являлось тому причиной. Голый прагматизм. Уж очень большой живостью характера отличался юный сарацин. Погладит там, на улице, по бюсту какую-нибудь даму, она дверь и закроет. Перспектива такая меня по понятным причинам отнюдь не прельщала.

Баргул змейкой проскользнул в проход. Отсутствовал он недолго.

– Чисто, шеф, – вот же паршивец, словей понабрался. – Осторожно только. Бассейн здесь. – И темным нам объяснил. – Воды много.

Я мотнул головой Хамыцу, но тот лицом построжал: ранее де отца командира ни-ни. Пришлось самому. Выбрался на достаточно широкий парапет, оттолкнулся, перелез на край бассейна. Рывком выдернул поданного Хамыцем Уллахафи.

– Брат, выбирайся.

Певун выскочил из отверстия одним броском и сразу на всякий случай иммобилизовал шипаса.

– Эй, вы там, вылазьте.

– Что, можно уже ад-шад? – прямо аж не поверили из люка.

– Да.

И попал в место крайне симпатичное. Кто-то здорово постарался, чтобы создать для себя это уютное местечко. Сводчатый овальный павильон укрывал собой овальный же неглубокий бассейн, украшенный по бортику барельефами весьма-таки игривого содержания. Скульптуры, украшавшие павильон оказались тоже весьма. Как по шаловливости, так и по исполнению.

Многочисленные каменные ложа и невысокие столики между ними указывали на то, что это было скорее место неги, чем суровых спортивных состязаний. Да и материал, который использовали строители, подтверждал подобную догадку. Мрамор, разноцветный мрамор, мозаики из мрамора, барельефы из мрамора, скульптуры из мрамора. Из самого разного. Оттенков – море. От чернильно-черных, как августовская ночь, до прозрачно-молочных, как предутренний лунный свет. И все сделано руками настоящего мастера. Знаете, когда бывает очень красиво, но не парадно. А так вот. Для души, для сердца. И при этом непонятная, но очень ощутимая печать запустения, как правило, лежащая на местах, где редко бывают люди. А вот сюда они еще и очень давно в последний раз забредали. Откуда я это знаю? Остается только пожать плечами. Мои новые таланты немало удивляли меня самого. Может, Пегий действительно прав, и Саин на самом деле заигрался, – ворохнулась мысль. Но пришлось задвинуть ее пока подальше. Насущные проблемы одолевали.