Текст книги "Тайна Тонгамар. Цикл «Обмен мирами». Книга первая"

– Ты разобрался в них?

– Мало того, я смог это использовать! – наполненный искрящимся вдохновением, воскликнул Вилдьер. – Это даже не совсем магия!

Он толчком открыл дверь в кабинет и поспешил к тому же столу. Среди бумаг все так же стоял деревянный хадау, только выглядел чуть иначе. Андре наклонился, чтобы разглядеть изменения, и тут же отпрянул, потому что зверек повернул к нему голову. Игрушечное тело было теперь разделено надвое и часть его состояла из сложного механизма, малюсеньких золоченых шестеренок, пластинок и соединений. Все суставы тоже были переделаны. А внутри пульсировал, словно сердце, крошечный магический кристалл. Хадау как живой расхаживал по столу туда-сюда.

– Ты оживил его?! – изумился Андре.

– Не совсем. Он не живой, он не думает, но делает то, что я хочу. Потрясающе, правда?

– Невероятно! – восхищенно прошептал Андре и протянул руку. Игрушечный хадау, тихо шурша механизмом, забрался на его ладонь. – Ты разобрался, как работают охранники ксарских станций?

– Еще не совсем, но да, – с нескрываемым удовольствием констатировал Вилдьер. – Я создам будущее для нас, для всех, Андре, мы вместе!

И воспоминание начало таять, звуки и краски рассыпались, словно крупицы песка.

– Мать Вилдьера тяжело болела. Он сделал эту игрушку своими руками для нее, но не успел закончить, когда дарить ее стало некому. Этот хадау – его связь с живым сердцем, с любовью, которую он знал так мало и недолго. Когда великий маг покинул альянс, то забрал игрушку с собой. Я хочу сказать, что даже в беспросветной тьме всегда можно найти островок света. Возможно, теперь вам даже сложнее будет идти против него, зная, что он не безнадежное зло. Очень важно не ненавидеть своего врага, а понимать, это дает бесспорное преимущество. Но он об этом не знает…

Все участники круга молчали. Каждый наверняка понимал слова Андре по-своему и невольно обдумывал. Наконец тишину прервал Хамару.

– А вот чистый свет существует, я с удовольствием покажу вам самое прекрасное, что видел когда-либо.

Даже через красноватый свет огня было заметно, как налились краской щеки Айлин. Сквозь языки пламени проступила широкая поляна, украшенная длинными, изгибающимися на ветру лентами и цветами. Асфиры что-то шумно праздновали, танцевали и ели, сидя на цветных пледах, расстеленных на земле. Караванщик с друзьями, такими же крепкими и развеселевшими от вина, обсуждали девушек. И вдруг музыка стихла. В центр поляны вышла Айлин. Она была в легких полупрозрачных разлетающихся штанах и такой же легкой крошечной маечке. Белоснежные цветы украшали запястья, лодыжки и волосы. На коже ног и рук играл чуть светящийся, легкий рисунок. За девушкой по воздуху плыли паутинки лент. Перед собой она катила большой деревянный обруч, сверкающий вставленными в дерево кусочками перламутра и полудрагоценных камней. Порхнув мимо Хамару, она оставила за собой пьянящий след аромата свежего жасмина.

Замершую тишину разорвали плавно и красиво заигравшие инструменты. Девушка запела глубоко и нежно, закручивая обруч и двигаясь вокруг него, иногда изящно прогибаясь и проскакивая во вращающееся кольцо. А потом, после одной высокой и красивой ноты, музыка грянула быстро и захватывающе. Гулкие барабаны и звонкие бубны добавляли энергии и движения скрипкам и флейтам. Айлин запрыгнула в обруч и закружилась вместе с ним. Невесомая, похожая на перышко, слетевшее с высокой горы, она вращалась в облаке лент и платья, отпуская то ноги, то руки, делая шпагат и вообще нарушая все представления о гравитации. Хамару, как и все гости, следил за танцем, затаив дыхание, таким мощным и вдохновляющим тот был. На последнем такте девушка легко выпрыгнула из все еще вращающегося обруча и поклонилась до земли.

Порыв ветра вырвал одну ленту из волос и, словно знак с небес, поднес ее, как подарок, Хамару. Молодой караванщик, преисполненный восхищения, сжал полупрозрачный кусочек ткани в горячей ладони… Он не отпустит ее никогда…

Огонь магического костра снова похитил у нас образы праздника и вернул в реальность. Неспособные скрыть эмоции, мы с Риной как по команде захлопали и даже Андре скромно присоединился к нам.

Воспоминание Рины тоже было связано с высокими рощами асфиров. Когда я слышала это название, то даже представить себе не могла, насколько и вправду высокими они могут быть. Адаламен глазами кайры выглядел слегка иначе. Первое, что ощущалось, – угол зрения у нее гораздо больше и лучше слух. Несмотря на сумерки, цвета были яркими, а очертания четкими. Рина прыгала с ветки на ветку между двумя деревьями, поднимаясь вверх за уходящим на ночь солнцем. Каждая ветвь прогибалась под ее тяжестью и потом резко выстреливала вверх. Благодаря инерции прыжки получались особенно высокими и захватывающими. По мере приближения к вершине ее маневры становились все опаснее. Дважды ветки неожиданно трещали, и приходилось цепляться когтями на крепких лапах за более толстый конец, чувствуя, как обломанная часть безвольно повисает. И вот верхушка одного из деревьев была покорена. Белая кайра раскачивалась на ней вместе с порывами ветра и смотрела на заходящее солнце под присмотром двух огромных лун – сиреневой и голубой. Что бы ни происходило, думала она, солнце заходит и восходит снова… Что бы ни случилось под этим небом, тьма уходит и наступает новый день…

Наконец, пришла моя очередь. Андре наклонился и прошептал на ухо несколько несложных инструкций. Требовалось погрузиться как можно глубже в воспоминания с желанием поведать о них в мельчайших подробностях – и мысленно войти в эти переживания через огонь, словно выходя на сцену, распахнув занавес. Ладони похолодели от мысли, что мне предстоит впервые показать жителям Адаламена мой родной мир. В кутерьме событий и переживаний он, словно исчезающий на горизонте берег, становился все дальше. Но сейчас, касаясь воспоминаний, подогретых магическим огнем, сердце наполнилось давно забытой тоской и волнением. Захотелось, чтобы он предстал не менее красивым и завораживающим, но все же понятным. Шумные, подпирающие небеса города, машины и самолеты наверняка впечатлили бы Андре, но до смерти перепугали остальных. Наконец, жар от костра навеял одно воспоминание… Восстанавливая подробности, мое собственное погружение становилось таким настоящим, словно я снова знойным ранним вечером спускаюсь на стареньком потертом мотоцикле с вершины Саранкот по извилистому непальскому серпантину. Тапочки порвались прямо перед выездом, и подошвы босых ног на металлической подножке ласкает раскаленный, поднимающийся от дороги ветер. Сверху далеко видно трассу, она пуста. Можно не сбавлять скорость и любоваться снежными шапками Гималаев. Там, внизу, город обнимает большое озеро. Весна в Покхаре, и многие деревья в цвету. Проезжая, байк поднимает вверх ворох лепестков, разбросанных на асфальте.

За это воспоминание зацепляется и выползает на поверхность еще одно. Вечером в Барселоне я по узкой улочке готического квартала набредаю на небольшой закрытый дворик около старинной церкви. В хороводе цветущих акаций устроился небольшой фонтан. Отполированные до блеска за столетия кирпичи мостовой и гладь воды на обоих ярусах фонтана покрыты желтыми цветами, как ковром. На бортик рядом со мной садится чернокожий парень, темный как ночь, достает гитару и начинает петь. Длинная лиричная баллада на африканском языке задумчиво, неспешно льется по дворику, как вода из фонтана. Ярко-желтые цветы на голубой поверхности вздрагивают в такт. Я поднимаю лицо вверх, где синее вечернее небо почти полностью закрыто пышными, желтыми от цветов кронами. С ветвей, словно дождь, летят и летят цветы, застревая в волосах, оставаясь на коленях, на бортиках фонтана… И снова ассоциативно память перескакивает в другой момент: я маленькая в зимнем лесу, где ветви деревьев полностью белые и клонятся к земле пышными шапками. Начинается снегопад. Крупные хлопья кружатся, переплетаясь в затейливом танце. Выставив руку, я ловлю их на варежку и разглядываю снежинки. Все разные, некоторые сломались, но есть и целые, остроконечные и резные. От счастья я закрываю глаза и снова поднимаю лицо вверх. Холодные хлопья врезаются в лоб и щеки. Смеясь, я открываю рот и ловлю на язык снег, чувствуя, какой он холодный, как мгновенно тает… Кружение хлопьев превращается в танец искр над затухающим костром. Реальность возвращается постепенно. Среди мрака ночи проступают изумленные лица.

– Что это? Белое? – первая не выдержала Айлин.

– Это замерзший дождь. У нас иногда бывает очень холодно и капли застывают в небе, падая на землю, они лежат и не тают несколько месяцев подряд…

– Какие высокие у вас горы, – восхитилась Рина.

– А кто вез тебя в самом начале? – поинтересовался Андре. – Это не зверь.

– Это механизм вроде добавленного Вилдьером в игрушечного хадау, чтобы тот двигался. Он не живой, но делает то, что ты заставляешь его делать.

Темный прищурился и подбросил еще дров. С новой силой вспыхнувший костер осветил лица друзей, на которых читалась еще масса вопросов, поэтому маг скомандовал всем спать. И никто не решился на возражения.

Святые озера Тал Марита

Утро пришло звуком потрескивающего костра и оглушительным пением птиц. Айлин разминалась на поляне, остальные еще спали. Увидев, что я наблюдаю, она подхватила небольшой котелок и приглашающе махнула рукой. Девушка, весело перепрыгивая лесные препятствия, повела нас к небольшой холодной речушке, бегущей ниже стоянки между круглых валунов и толстых стволов деревьев. Не моргнув глазом, асфирша сбросила с себя всю одежду и с радостным визгом вбежала в ледяную утреннюю воду. Река оказалась неглубокой, примерно по грудь, со скользкими крупными камнями на дне. Течение сбивало с ног, и мы, смеясь и дурачась, ловили друг друга. Уже на берегу Айлин сдернула с ветки длинный палантин, который носила на шее, одной частью позволила вытираться мне, а другую использовала сама. Переплетаясь и толкаясь в чуть подвыцветшем палантине, мы неизбежно потеряли равновесие и рухнули в траву. Худые руки Айлин поймали меня вместе с теплой шерстяной тканью и игривый голос прошептал: «Маг нечасто тебя обнимает, да? Ты как дикий зверек, попавший в чужую стаю…»

И я расплакалась. Так расплакалась, как, наверное, еще ни разу не позволяла себе после того, как покинула свой мир… Накопившееся напряжение, приправленное реалистичностью вчерашних воспоминаний, проливалось крупными слезами без страха и стыда. Рядом с этой хрупкой доброй девочкой не требовалось быть сильной, умной, смелой, внимательной или какой-то еще. Она казалась легкой, как перышко, и все вокруг нее становилось таким же легким и игривым. Айлин гладила меня, то целуя в лоб, то вытирая шершавым платком щеки, не успокаивая – просто позволяя отпустить все до конца.

– Мы твоя стая, твоя новая стая, для нас ты совсем не чужачка и господин Андре действительно дорожит тобой, – приговаривала она.

– Айлин, ты не представляешь, как я соскучилась по простой возможности расплакаться на плече друга! За последние несколько месяцев жизнь столько раз так круто менялась, что я совершенно не успеваю пережить это все. Только складываю внутрь, чтобы дождаться, наконец, передышки и подумать, что со всем этим делать. Мой единственный друг остался в Дамирате. А с Андре так непросто. Я тянусь к нему всем сердцем, но совершенно не понимаю его, мы такие разные. Иногда кажется, что ближе, чем он, нет никого, а иногда между нами настоящая пропасть.

– Я вообще не понимаю, как ты с ним справляешься, – усмехнулась девушка, переворачиваясь на живот, чтобы видеть мое лицо, обращенное к невероятно высоким зеленым кронам. – Темные и без того довольно специфичны, а тут еще такой характер и история. На Адаламене боятся любить того, кто не похож на тебя, потому что избегают трудностей. Но в трудностях столько развития! Давай я расскажу тебе все, что знаю про тальмеров?

Я вытерла слезы и охотно закивала, любуясь, как она, словно ученица в школе, подняла вверх глаза.

– Для него важно, чтобы ты понимала и разделяла его взгляды. Тем более, как мне кажется, он довольно традиционен. У тальмеров почему-то женщины рождаются значительно реже, чем мужчины, поэтому принято ценить и превозносить их. Темные, будучи во всем разборчивыми, с детства воспитывают девочек, как принцесс, поэтому добиться их расположения – целая история. А мужчины от первой встречи до последнего часа идут к женщине, как в храм. Им приятно быть героями для своих избранниц, важно проявить все свои качества, чтобы та, сравнив с другими, выбрала именно его. Это высшая награда! Однако, покоряясь, девушка-тальмер становится как бы добычей своего избранника, то есть принцесса обязана обрести покорность и абсолютное доверие. Не зря же он столько геройствовал, чтобы доказать ей, что не подведет! И все, что происходит между двумя темными, – это только их дело и их тайна. Тальмерские свадьбы – не праздники напоказ, а лишь точка отсчета, где двое осознают, что теперь едины. Она доверяет ему, как себе, а он защищает ее, как себя.

– Очень вдохновляюще! Удивительный мир! Пару минут назад мне казалось, что я совсем его не понимаю, а сейчас смотрю и вижу, что все это мне близко и желаемо. А дамиры? Ведь он полукровка.

– Ой, с этими все гораздо хуже. Высокие любят все контролировать. Они пытаются добиться власти даже там, где это в принципе невозможно и бессмысленно. Например, в случае с природой. Или вот с чувствами. Светлые боятся любить, потому что любовь невозможно контролировать! Она проявляется как подарок. Ты можешь только подносить ее тому, кого любишь, а что он делает с ней – это уже его решение. Для них такие правила игры не подходят. Поэтому среди дамиров распространены браки по расчету, из которых со всех сторон торчат всевозможные любовники и трагические истории. Публичные дома Саноры набиты светлыми, жаждущими ласки, но не способными дарить ее.

Я невольно вспомнила Филиппа: живой цветок, случайно выросший среди камней. Способный и желающий любить, но зажатый в тисках реальности и покорно играющий по придуманному для него чужому сценарию…

– Не исключаю, что Андре чувствует внутри себя эту стихию, пытается ее контролировать, но понимает, что рано или поздно шагнуть в этот хаос придется, – предположила Айлин.

От последних слов понимание ледяным вихрем побежало по всему телу: он давно осознанно принял это решение, возможно, даже раньше, чем я могу предположить. Андре готов к тому, что чувства, которые он испытывает, изменят его жизнь, и даже открыто говорил об этом, а я видела лишь издевки. Мой прекрасный спутник и несравненный учитель давно ничего не контролирует, наоборот, снова и снова дает мне возможность убегать и возвращаться, взлетать и падать, создавать иллюзии и разрушать их. Видя мою импульсивность, он сохраняет дистанцию не для себя, а для меня, позволяя увидеть все таким, каково оно есть, разобраться во всем самостоятельно. Андре терпеливо ждет, пока вся шелуха облетит и между нами останется только самое важное, если останется… Он не считает себя хорошей партией, да и события, которые мы переживаем вместе, непригодны для любви. Каждый день может стать последним. И несмотря на это – он рядом и наслаждается тем, что просто делает лучшее из возможного, без достигательства, оставаясь на сто процентов собой.

– Кажется, я все поняла. Это разделение, скорее всего, во мне, а не в нем. Спасибо тебе, Айлин, ты очень помогла!

Девушка с интересом прищурилась и хмыкнула, будто пытаясь угадать, какие выводы я сделала.

– А как у асфиров с любовью? – решила, сменить тему я.

– Мы, наверное, проще всего относимся к любви. Для асфиров это очень естественно, как дышать, – и любовь, и сексуальность. Мы стараемся ни от чего не закрываться и никуда не вторгаться насильно. Просто встречаем чувства, словно гостя, и прыгаем в них, как в реку, стараясь дарить друг другу все прекрасное, что имеем. Других правил нет. Мне вообще кажется, что любовь – это просто поток вовне, она во всем. Например, я танцую. Если делать это, допустим, чтобы понравиться, значит, я буду ждать поток из мира к себе. Тогда зрителю нечего будет почерпнуть в моем танце, наоборот, он станет вынуждать только отдавать. В этом нет любви, нет радости, ничего не сработает. Мы все оцениваем с этой точки зрения. Хотя, должна признаться, не все асфиры такие. Многие жители Тала думают, что берегут нашу добрую и красивую культуру, но на самом деле отравляют ее, проявляя злость, нетерпимость и гордыню не меньшую, чем те, от кого защищаются. Моей семье пришлось уехать из Тал Медина, потому что Хамару торговец, он ездит в земли чужаков. Только за это я навсегда была отторгнута теми, с кем росла, кто, казалось, еще вчера любил и принимал меня.

Теперь тень печали опустилась и на глаза Айлин.

– Хорошо хоть не докатились до расовых войн, которые тысячелетиями не затихают в моих землях.

– Мы докатились. Ксар остановил войны и объединил народ. Император чудом сохраняет равновесие, но боюсь, что дом Омбран вот-вот нарушит его. – Она вздохнула и вынырнула из своей печали, как птица слетает с ветки. – Давай лучше о любви. Расскажи, как с ней у вас?

– Мне понятно все, что ты описала, но каких-то четких правил и традиций нет. Каждый новый правитель, каждое новое время диктовали разные порядки, поэтому мы растеряли все, что было в прошлом, и каждое поколение имеет свои тенденции. Все больше пар держатся скорее на страхе одиночества, чем на любви друг к другу. От этого думают: что здесь можно получить или как это можно удержать. И конечно, получают так мало, и способны пробыть вместе совсем недолго. Мы меняем партнеров, пробуя снова и снова, пока не поймем, как ошибались. Или пока не становится слишком поздно…

– Эти заблуждения не про тебя, огнеголовая, – констатировала Айлин, горячо глядя в глаза. – Если бы ты искала теплого местечка, давно сбежала бы от господина Андре в Дамират, верно?

– Лучше уж к асфирам. Здесь невероятно красиво!

На высоком камне над нами появилась фигура Хамару. Он словно бы и не заметил, что мы обе совершенно голые. Караванщик беззлобно напомнил, что мужчины и кайры не умеют готовить и что хадау не терпится снова отправиться в путь.

Чем ближе была наша цель, тем больше цветов устилало лес и толще становились стволы головокружительно высоких деревьев. Наконец звери остановились у широкого моста через небольшую реку. Никаких строений еще не было видно, только бескрайний лес во все стороны. На берегу стояла одинокая увитая пышным плющом арка, около которой дежурили два охранника. Хамару перемолвился с ними парой слов, и те, настороженно изучая чужаков, пропустили нас в поселение.

Тал Марита оказалось не просто красивейшим местом: оно разбивало вдребезги все представления о понятии «деревня». Если начать представлять себе цветущий сказочный город, то он выглядел бы именно так. Поселения Тала не были скоплением домов, теснящихся друг к другу, а простирались на огромную площадь. У каждой семьи имелся не только дом, но и пространство, где разбивали сад, работали и просто гуляли. Землю не отгораживали, не делили на чьи-то персональные владения, поэтому создавалось ощущение единого огромного, удивительного парка. Дорожки вились между зарослями душистых цветов и кустарников, поросших мхами камней и узеньких ручейков, выводя к бесчисленным беседкам, аркам, статуям и, конечно же, садам и усадьбам. Некоторые из них стояли на широких деревянных платформах, поднятых довольно высоко над землей на резных столбах. Одно– или двухэтажные строения украшали элегантно скошенные острые крыши с мельчайшей кружевной резьбой по краям. На платформах стояли горшки с цветами, кувшины с водой и кормушки для птиц. Кое-где из неистово зеленого травяного ковра поднимались в небо огромные узловатые стволы деревьев, метров по двадцать в диаметре – они и служили основой для другого, еще более традиционного вида домов. Спиралями или дугами к цветным, чаще всего стеклянным дверям вели деревянные лестницы, выточенные словно бы из специально выросшего для этих целей корня или ветви. Кора кое-где расходилась, обнажая изящные витражи окон. Тонкие и гибкие деревья и кустарники росли шеренгами и хороводами. Сплетенные друг с другом, они создавали беседки, изгороди и зеленые коридоры.

Часть комнат усадьбы семьи Хамару располагалась внутри дерева. Там жили родители и семьи старших детей. Внешние помещения, облепившие бок гигантского древа, принадлежали Фео и Хамару. Разноуровневые домики с балконами и террасами соединялись между собой узкими лестницами. Самые нижние строения считались гостевыми. Два небольших помещения соединяла просторная веранда, где предполагалось позднее собраться всем вместе за ужином.

– К сожалению, мы не сможем предложить каждому по комнате, – смущенно предупредила танцовщица.

– Я готов потерпеть эту невероятных размеров женщину на своей территории, – усмехнулся маг, забрасывая на плечо обе дорожные сумки.

Семья асфиров настояла, чтобы этим вечером Хамару и Айлин отвели чужаков на святое озеро к плачущим деревьям. Так гостям представится возможность выразить уважение к традициям жителей Тала и растворить все тяжелое, что накопилось на сердце. Андре лукаво улыбнулся, а у Рины шерсть встала дыбом, как у любой нормальной кошки при мысли о купании.

Когда солнце село, маг сам отправил меня к Айлин, сказав, что та поможет подготовиться. И действительно, моя новая подруга уже разложила на кровати особенное платье.

– Можно купаться как угодно, конечно, хоть голышом, – пояснила она, – но традиционно эти белые полупрозрачные одежды символизируют чистоту намерений и открытость перед духами леса.

Она завязала на бедрах длинную юбку, состоящую из множества клиньев легчайшей ткани, которые при шаге обнажали ноги до самого бедра. Грудь скрывала тоненькая маечка, с плеч которой также струились вниз полосы воздушного шелка. Пока Айлин сооружала мне сложную прическу из кос, вкусно пахнущих цветов и тонких лент, я разглядывала браслеты белых рисунков у нее на левой руке.

– Что это за магия? Члены альянса не носят таких.

– Этому не научат в магической школе и даже далеко не каждый асфир так сможет. Это подарок духов жителям леса. Великие непостижимые существа, живущие в плачущих деревьях, сами выбирают хранительниц и позволяют обращаться к ним с просьбами. В ответ на вопрос мы слышим песни богов и записываем их на языке древних. Так символы обретают силу.

– Потрясающе! Какая красивая магия!

– Хочешь, я спрошу у духов, можно ли украсить тебя так, чтобы господин Андре потерял голову?

– А на темном сработает?

– На ком угодно сработает! – лукаво хихикнула Айлин и достала бутылочку со светящейся белой жидкостью.

Взгляд девушки словно бы провалился в бесконечность. Черные зрачки чуть раскосых глаз стали белесыми, приобретая еле уловимое матовое сияние. Но через мгновение она вернулась, расплываясь в улыбке.

– Придется снова раздеться, – блеснув глазами, скомандовала юная хранительница.

Обмакнув тонкую кисть в бутылочку, Айлин уложила меня на кровать и начала рисовать. Все это время девушка словно бы пребывала в полуосознанном состоянии. Ее движения казались невероятно плавными, будто змеиными. Если ей требовалось повернуться, то в этом участвовало все тело, как будто включаясь в единый импульс. Рисунок шел через лоб к переносице, от подбородка по шее, между грудей до пупка и, наконец, спускался к самому тайному месту. Меня охватывали то жар, то холод. Иногда казалось, что я пьяна, а иногда – что просто счастлива. Тонкая кисть украсила ключицы и плечи, создала изящные браслеты на запястьях. Белый узор шел по позвоночнику до самого копчика. Бедра и ноги около лодыжек Айлин также покрыла кружевным узором магических песен. Краска мгновенно высыхала, продолжая источать легкое сияние. Ощущения тела изменились, как будто ручки всех настроек повернулись на максимум. Было сладко осознавать прохладу гладкого деревянного пола под ногами, нежная ткань платья ласкала кожу, как губы любовника, тонкие пальцы Айлин танцевали, заканчивая прическу.

– Айлин, я начинаю завидовать твоему мужу! – призналась я. – Мое тело где-то между небом и землей.

Юная хранительница довольно улыбнулась.

– Знаешь, даже на меня действует. Я думаю, вы запомните эту ночь надолго. Нам пора, он, наверное, уже ждет внизу.

Я вышла к перилам средней платформы. Андре ждал в саду. Темный голый торс сливался с ночным лесом, и лишь традиционные костяные украшения асфиров и такая же белая юбка, только из более тяжелой и менее прозрачной ткани, выдавали его присутствие. Преодолев десятки узких ступеней, я остановилась, чуть не дойдя до мага. Он закрыл глаза и медленно поднял голову к небу, затем с тяжелым вздохом снова посмотрел на меня, обводя взглядом сверху вниз.

– Это Айлин тебя так разрисовала?

– Вам не нравится? – испугалась я.

– Шутишь? – усмехнулся он. – Это даже интереснее, чем моя рубашка на голое тело. Надеюсь, что духи не умеют читать мысли, а то они такого начитаются…

Андре протянул руку, и мы последовали за Хамару и Айлин. За ними, с выражением на морде, как у висельника перед казнью, плелась Рина в белом балахоне и с цветком за ухом.

Отполированные босыми ногами каменные ступени поднимались в горку. Над ними живым коридором поднимались буйно цветущие невысокие деревья, расступающиеся перед небольшим плато на вершине. Там, в центре темного, как чернильное пятно, озера росло странное дерево, будто свитое из множества отдельных стволов. Кое-где кора открывалась, образуя чашу. Из этих разрывов струилась белая светящаяся жидкость, переливаясь через край и стекая по стволу вниз. Вокруг него на огромных валунах стояли резные арки. В пространстве, образуемом этим хороводом, неподвижная вода легко мерцала и от нее, танцуя в воздухе, подобно светлячкам, поднимались вверх мелкие белые искры.

Каждый направился в свою арку, но мы с Андре пошли вместе. Со дна на удивление глубокого для своих размеров озера поднималась узкая каменная дорожка. По мере приближения к плачущему дереву пространство менялось. Искры над водой слегка звенели и мне казалось, что я слышу, как дышит невероятный древний ствол. Наконец Андре отпустил мою руку и чуть подтолкнул вперед. Почти не дыша, зачарованная волшебством происходящего, я дотронулась до темной коры, удивляясь, какая она теплая, словно живая. Сознание расплывалось в нежном звоне и сердце запело вместе с ним. Дерево духов показалось добрым и ласковым, как родители, обнимающие дитя, вернувшееся из дальней дороги. И я прижалась щекой к шершавому стволу, мысленно благодаря хозяев леса за всю эту потрясающую воображение красоту и сказку, за каждое удивительное существо, живущее под этими кронами, за каждую каплю воды, которая позволяет этой плодородной земле жить. Но вот пьянящее очарование начало рассеиваться, отпуская в реальность. Не было сомнений: меня услышали и приняли.

Забравшись на один из камней около арки, я наблюдала, как Андре прижимает к могучему стволу лоб и ладони. Искры за его спиной начали подниматься выше над водой и запрыгивать между лопаток, с яркими вспышками впитываясь в темную кожу. Через несколько минут маг отстранился и, низко поклонившись, направился ко мне.

– Официальная часть закончена, – прошептал он, притягивая к себе за бедра. – У тебя все еще есть возможность остановить меня. Пока есть…

Я проваливалась в его объятия, в движения руки по спине, в прикосновения к лицу и шее, словно медленно падала в бездонную пропасть. Это не он боится шагнуть в чувства, это я боюсь. Мой Андре… глубокий и непостижимый, как Вселенная… Его губы так близко, но он спокойно ждет, когда я сделаю шаг в эту пропасть… И я его сделала. Никогда и никто не целовал меня так… Так жадно и нежно, так долго и горячо…

– Как будто все маги, башни и чудовища вмиг перестали существовать, – еле слышно произнес он, в сладком и томном шепоте читалась улыбка. – Ты уничтожаешь мой разум и волю… Боевым магам нельзя влюбляться… Остановись…

– Побудьте немного просто Андре – самым удивительным мужчиной, которого я когда-либо встречала…

Я поцеловала его снова и ослепла от вспышки света, которая перенесла нас в комнату. Мокрая одежда быстро осталась на полу. И этот безумный танец продолжился со все нарастающими ощущениями. Между нами уже не было никакой отделенности, мы готовы были слиться, как вода с водой, в единое целое.

– Впервые ты должна пригласить меня… – прекрасные белые глаза с синим ободком горели.

– Прошу тебя, Андре, приди ко мне… Я выб… – Его палец скользнул к губам и не выпустил ту самую фразу, которую мне больше всего хотелось сказать ему сейчас.

– Тихо… тихо… Я очень хочу это услышать, но позже… при других обстоятельствах…

И ледяная крепость рухнула, превращаясь в воду. Словно неслыханных размеров дамба дала трещину, и мощные потоки, удерживаемые так долго, рванули наружу, сметая все на своем пути. Мой дикий зверь, мой кипящий океан, с наслаждением позволяющий себе сходить с ума и топящий все в своем безумии…

Я проснулась оттого, что теплые пальцы, едва касаясь, преодолевали один бугорок моего позвоночника за другим, спускаясь от лопаток к крестцу. Повернувшись, я не узнала лица Андре. Возможно, мне просто никогда раньше не доводилось видеть его счастливым.

– Я абсолютно пьян тобою… – словно прочитав мои мысли, произнес он. – Я чувствую, как твои поцелуи мечутся внутри, в каждой капле крови, и переворачивают все с ног на голову. – Маг откинулся на спину и уставился в потолок. – Все беды от женщин… Верно, мои враги послали тебя… Я больше не могу, а главное – не хочу концентрироваться… Надеюсь, это скоро пройдет…

Я рассмеялась.

– Кстати, ты все еще планируешь называть меня на вы?

– Если вам это нравится.

– Не стану скрывать – было приятно. Это давало право думать, что ты уважаешь меня и даже иногда боишься. Хоть как-то можно было заставить тебя слушаться.

– Я всегда вас слушаюсь!

– Подумай еще раз.

– Ну, почти всегда. Да будет так, господин Андре, если вы того хотите, – улыбнулась я.

– Хочу.

Следующие пару дней его невозможно было узнать. Ценящий каждую минуту и возможность, уделяющий все свободное время работе или моему обучению, теперь маг откровенно бездельничал и просто позволял себе наслаждаться. Мы много гуляли, купались, подолгу сидели на веранде с друзьями. Он даже три часа кряду играл с Хамару в какую-то игру вроде шахмат. Айлин толкала меня в бок острым локотком и шутила, что если темный не придет в себя, то с Вилдьером придется сразиться чужачке.

Когда солнце в очередной раз начало спускаться, лицо учителя вдруг снова стало серьезным. Его взгляд замер на красивом серебряном перстне, который Андре носил, не снимая. Обычно белый камень стал глубоко черным.