Текст книги "Истории со вкусом интриги. 21 рассказ мастер-курса Юлии Евдокимовой"

Я резко затормозила, распахнула дверцу. Меня стошнило прямо на асфальт. Мысль зацепилась за пушистые волосы трехлетки – один в один как у Виктора на груди – и больше не отпускала.

До города я добралась во втором часу ночи. Приняла ванну, выбросила в мусорную корзину испорченный костюм и сразу легла. Удивительно, но я быстро заснула и открыла глаза, только когда радио-будильник взорвался гайдновской прелюдией ре бемоль мажор.

Решение пришло мгновенно. Я знала, что сделаю с ними.

 
* * *
 

Слушания прошли на ура. Я нападала словно зверь, не оставляя оппонентам ни единой лазейки. Назавтра газеты приумножат мою победу. В этом мире я все еще оставалась королевой.

– Как дела? – Голос Виктора звучал ласково и безмятежно. – Слышал, ты разделала их под орех. Умница! Это надо отпраздновать.

– Да, дорогой, все прошло просто прекрасно. Скоро выезжаю. Скажи Марте, чтобы приготовила пирог. Мой любимый. Ужинать я не буду, съем кусочек бисквита и, может быть, выпью бокал вина.

– Все будет исполнено в лучшем виде, душа моя. Жду! – радости Виктора не было предела. «Жди», – предвкушала и я, завязывая под подбородком шелковую косынку и примеряя вторые по счету солнцезащитные очки.

Коробку из кондитерской доставили в паб на вымышленное имя, а оттуда ее забрал посыльный. С ним преобразившаяся я пересеклась чуть позже, на перекрестке. Точный рецепт и внешний вид пирога я оговорила с кондитером еще утром по телефону, представившись вконец измученной секретаршей капризного босса и пообещав за скорость хорошие чаевые. И даже отослала цветную фотографию, сделанную в тот единственный раз, когда я попробовала испечь силезский шедевр самостоятельно, разумеется, под неусыпным оком Марты. На фото я держу на вытянутых руках пирог, а лицо светится счастьем, хотя на вкус, насколько я помню, он оказался немного… даже слишком приторным – я переборщила с сахаром.

В восемь я въехала в северные ворота. Внутри дома было прибрано и тихо. Все на своих местах. Ни следа вчерашнего праздника. Колье покоилось на своем месте в шкатулке; платье, чистое и выглаженное, – в гардеробной; кукла, одетая и обутая, вернулась в шкаф и, как и прежде, обнимала ванильного фарфорового пуделя; пластинка с Гленом Гульдом уже лежала готовая на вертушке. Только жестянка с марблами оказалась на комоде в гостиной, хотя место ее было в спальне.

– Дорогая, вот и ты! – мокро ткнулся, как всегда, в ухо Виктор. – Вчера добралась без проблем? Ты не позвонила, а я переживал.

– Решила тебя не беспокоить. Ты ведь рано лег, не так ли?

– Около десяти. Голова раскалывалась. И почти сразу заснул.

– Это все погода… Сейчас тебе лучше? – я пригладила непослушную рыжую прядь.

– Гораздо. Ведь ты со мной. Я жутко скучал, – проворковал Виктор и потянулся к моим губам. Я впервые заметила, что губы у него слишком толстые и тоже усыпаны веснушками. Мой идеальный мир рушился на глазах.

– Я чувствую себя такой… грязной, – не соврала я, – погоди, только умоюсь, и будем праздновать. А пока, дорогой, попроси Марту принести из подвала совиньона, того, что привезли весной из поездки мои родители. Помнится, там оставалась еще одна бутылка. И побольше льда. Я скоро.

Я поднялась этажом выше и прислушалась. Шаги кухарки раздались во дворе, потом смолкли у южного флигеля. Кухня, таким образом, осталась без присмотра. Я в считаные секунды заменила приготовленный Мартой пирог на его точную городскую копию и поправила немного съехавший край. Теперь идеально. Потом отнесла коробку с Мартиным творением и прочий хлам в машину, специально оставленную у задней двери. Вызвала по рации шофера и попросила помыть мою красавицу, предварительно избавившись от скопившегося в багажнике мусора. Все как обычно. Так я делала сотни раз. Ровно в половину девятого к северному флигелю подъехала мусорная машина «Братьев Пимьен». Я слышала, как настоящий пирог исчезает под хрюкающим адским прессом. Следом в гараже зашумела вода. Теперь я была готова ко второму акту. Тем же путем я вернулась к себе, наскоро вымыла руки, переоделась, подкрасила губы, дописала несколько строк в дневнике, спрятала тетрадь в сейф и набрала номер полиции: «Скорее, прошу! Меня хотят убить…» – выкрикнула я адрес и положила трубку.

Через пять минут я спустилась вниз. Виктор сидел за пустым столом и листал газету. Марта еще не вернулась. Потому что той единственной бутылки на самом деле в погребе быть не могло.

– Дорогой, а где же пирог? А вино? Рон, – я обернулась к нашему слуге, – пожалуйста, сходите на кухню. У Марты ведь только две руки.

Рон, наш верный Ронни, чинно кивнул, и спустя пару минут пирог возвышался в середине стола на сверкающей хрустальной тортнице.

Я послала за Мартой: «Вот я растяпа. Совсем позабыла, ту бутылку мы выпили, кажется, на Рождество. Пусть принесет любую». Вскоре явилась раздосадованная Марта, передала Рону австрийский совиньон и отошла, как и положено, к буфетному столику.

Вечеринка началась. В ведерке потело вино. Ронни взял в руки нож. Марта с другого конца комнаты с гордостью поглядывала то на меня, то на бисквит. Я холодно ей улыбнулась, и она, явно расстроенная, скрылась за дверью.

– Налей-ка мне ты, – попросила я Виктора, знаком показав слуге оставаться на месте, – и положи побольше пирога. Марта – такая прелесть!

С минуту я изучала кусок в разрезе, понимая, что до начала спектакля еще оставалось несколько минут. Коржи отлично пропеклись – едва угадывались темные вкрапления изюма, сливки с корицей не растеклись. Выглядело все просто идеально. А какой аромат! Ром придал пикантности, но горькости не добавил. Чудилось что-то еще, чего мой нос никак не мог распознать. Но мозг знал, что оно там точно есть.

Я как можно ласковее улыбнулась Виктору и, поймав его ответную лживую улыбку, отправила полную ложку в рот. Потом еще. И еще, и еще…

– Не торопись, дорогая, – голос Виктора показался чужим и далеким, – сначала тост. За победу!

– За победу! – Я доела кусок и уставилась на перепачканного соловья на дне десертной тарелки. Неизведанный доселе вкус оказался весьма приятным. Изюм, ром и молотый мак. Идеальное, правильное сочетание для силезского пирога. Только вместо мака Марта обычно добавляла тертый пекан.

Воздух загустел, стало трудно дышать. Я тщетно пыталась как можно громче проклясть Виктора. Он метался по комнате, визгливо отдавая приказы. Сбежались слуги, меня перенесли на кушетку. Бледная на этот раз, присмиревшая Марта, всхлипывала в сторонке и глотала слезы. Я бы и ее прокляла, если бы она подошла чуть ближе.

Суета вокруг усилилась. Несли подушки, полотенца, нашатырь, воду. Я чувствовала, как каменеют кисти рук, а сапфировый чокер сдавливает горло. Вокруг творилось что-то неладное. Гостиная преобразилась. Я наблюдала, как хрустальная люстра россыпью кристаллов расползалась по лепному потолку. Стены избавились от картин, и гроздья винограда, куски ветчины, половинки персиков и перламутровые моллюски с полотен фламандцев кружились в безумном хороводе. Ожившая куропатка кудахтала и хлопала крыльями, а скалящаяся обезьянка кидалась в толпу слуг банановой кожурой.

В эту вакханалию крупным планом врезалось лицо Виктора. Мясистые, крапчатые губы, темно-коричневые, словно вымазанные в горчице, потянулись к моим. Что он делает? Меня замутило, жар подступил к горлу. Я как фугу надулась и вытолкнула весь смрад прямо в его веснушчатый перекошенный рот. Он взвизгнул, как подстреленная лань, и завертелся ужом. Рыжие кудри расплескались по лбу. Знакомое лицо исказила гримаса ужаса.

«Умри же!» – напутствовала я.

«Злобный дьявол…» – изрек Виктор и исчез.

Я победила! И тут же почувствовала приятную легкость во всем теле, что-то наподобие невесомости, будто обрела крылья. Я вновь стала ангелом. И тут же, ловко лавируя между зависшей фламандской снедью и хрустальными крупицами, устремилась вон, к балконной двери, к лунному свету, а мой лежащий в отключке муж все мельчал и мельчал на глазах, пока не превратился в неподвижную черную точку.

Я была уже далеко. Ватные облака баюкали мое тело. Мир начал терять громкость, и в этот момент дверной гонг оповестил, что наконец-то явилась полиция.

 
15 июня
 

– Милая, как ты? – Мама смахнула слезу. Рядом с ее заплаканным лицом появилось еще одно. Серое, в крупных складках, будто на череп натянули слишком много кожи. Виктор?..

– Дорогая, мы не знали, что делать, – папа обрел очертания. Он осунулся и постарел.

– Где я? – прошелестел вокруг меня воздух.

– В больнице Святого Патрика, милая. Слава богу, современная медицина…

– Не грузи ее, дорогой, – и уже мне: – У тебя был шок. Господи, мне это ни за что не выговорить…

– Анафилактический, – подсказал папа.

– Анфлакический, – повторила мама.

– А Виктор? – воздух наэлектризовался и готов был взорваться.

– А Виктор и его шлю… сообщница, – прошипела мама, – сейчас в участке. Слава богу, ты успела обо всем вовремя известить. К тому же полицейские нашли твой дневник. Эта дрянь добавила в пирог мак! А ведь поступила с такими отличными рекомендациями. Кто бы мог подумать…

– А девочка? – мой голос дрожал. Я приподняла голову. Палата, размером с нашу гостиную, накренилась.

– Девочка? Какая девочка? Ты о ком?

– Девочку нашли?

– Милая, что же это… Не было никакой девочки, – мамины глаза опять наполнились слезами.

– Их дочь. Виктора и Марты. Лет трех.

– Дорогой, – мама медленно повернулась к отцу, – марш за доктором. Живее. Кажется, теперь она бредит.

– Не брежу, – запротестовала я и попыталась сесть. Стены вновь заплясали. Я испугалась, что и тут начнется исход попугаев и ласточек, и послушно улеглась обратно, – у них есть дочь!

– Боже правый, ей совсем плохо, – всплеснула руками мама и, оттолкнув нерасторопного отца, выскочила из палаты.

– Ну-ну, тебе нельзя нервничать, – папа поправил одеяло, – им обоим не отвертеться. Правда восторжествует. Ты знала, что Виктор застраховал твою жизнь? На кругленькую сумму. И кухарку он подговорил. И перевел ей, между прочим, довольно приличные деньги. Полиция все проверила и…

– Клянусь, я видела их троих. Виктора, Марту и их дочь.

– Дочь? – словно видя меня впервые, уставился на меня отец. – Бедная моя, такой удар. Не может быть у них дочери. У Виктора не может быть дочери. Понимаешь… он… бесплоден. Я лично говорил с врачом, который его наблюдал. Это факт. Мы с мамой знали, но ты так была счастлива, так влюблена… Мы не посмели…

– Ты ошибаешься. Я четко видела его дочь! Точную копию Виктора, – захрипела я.

– Милая, в вашем доме никогда не было ни одного ребенка. Ну, подумай сама. Там же повсюду слуги. Трехлетнее дитя так просто не скроешь. И детские вещи… полиция провела обыск…

– А вечером? Вечером 7 июня? Я вернулась домой из-за дерева на дороге, там еще пряталась какая-то старуха… Я вернулась и видела всех троих в нашей столовой. Собственными глазами. Вот как тебя сейчас.

– Ах, вот откуда эта шишка на голове. Значит, еще и старуха… А мы все гадали… Вот что я тебе скажу, родная. В тот день у вас легли рано. Я как раз звонил, предупредить тебя о ненастье. Горничная, новенькая, кажется, Мария, сказала, ты уехала еще до грозы, а Виктор сразу же поднялся к себе. Остальные слуги подтвердили. Это было около десяти, насколько я помню. Знаешь, милая, давай не думать об этом. Женщину накажут по закону. За попытку отравления дадут приличный срок. Если бы… Если бы ты, голубка наша, покинула нас, их бы обоих посадили на электрический стул. Виктор клянется, что про пирог ничего не знал. Только вот мы с мамой ему не верим. Впрочем, тебе сейчас эти подробности ни к чему. Главное, чтобы ты поправилась, милая. И больше никакого Виктора! И, разумеется, никакого пирога!

– Нет-нет, пирог тут ни при чем. На самом деле силезский бисквит прекрасен, главное, не класть туда мак.

После ухода вконец измученных родителей я кое-как встала с кровати. Палата была уставлена цветами. Запахи роз, лилий и гардений перебивали друг друга. Я попросила сестру корзины убрать и распахнула окно. Свежий воздух наполнил легкие. Едва теплился вечер. Пасмурный, но тихий. Солнце, положа руку на сердце, мне сейчас хотелось бы видеть меньше всего.

Внизу на детской площадке галдели дети. Мамы и гувернантки сидели поодаль, судача о граммах каши и выученных буквах. Суета в песочнице меня мало интересовала, но тут мое внимание привлекла маленькая девочка. Лет трех. Солнечные кудри. Зеленые ленты. Я могла поклясться, что в руках она держит мою куклу. Девочка подняла головку, растопырила пальчики и приветственно помахала. К ней тут же подскочила горбатая старуха, которой прежде, я уверена, среди взрослых не было. Она схватила дитя за руку, сверкнула золотым зубом, и вскоре обе головы, золотисто-рыжая и мертвенно-пепельная, растворились в тени платанов.

Мари Анатоль.
ОТРАВЛЕНИЕ
ПО-МОНТЕРЕЙСКИ

Ярко-рыжий в лучах заходящего солнца песчаный берег быстро удалялся, кипарисы махали разлапистыми ветвями. Свежий океанский ветер наполнял легкие, а наш корабль несся навстречу пылающему закатом горизонту. Калифорнийские закаты трудно описать словами, но, однажды увидев, невозможно забыть.

Ресторан «Лови и ешь!» располагался на бывшей рыболовецкой шхуне, теперь переоборудованной под нужды общепита, и пользовался большой популярностью в Монтерейском заливе. На шхуне давно ничего не ловили – только готовили и ели, но название успешно привлекало туристов. А рыба и морепродукты, всегда первой свежести, благополучно покупались на причале у местных рыбаков перед самым отправлением.

Майк Роджерс пригласил меня сюда отметить годовщину его перевода в Монтерей из управления криминальной полиции Сан-Франциско, где он проработал инспектором без малого 30 лет. И, конечно, я не могла отказать старому другу.

Как настоящая туристка, я задержалась на палубе сделать несколько снимков заката, пока Майк и остальные посетители ресторана рассаживались за столики и приступали к заказу блюд и напитков.

– Ты уверена, что он будет здесь именно сегодня? – донеслось до меня сквозь шум ветра и плеск волн. – Тогда я должен это сделать! И не пытайся меня остановить!

Я оглянулась – молодой человек в белоснежной униформе официанта скрылся за поворотом пустой палубы, прижав к уху сотовый телефон. Повинуясь природному любопытству, я последовала за юношей, пытаясь понять, о ком он говорит, но за шумом ветра ничего было не разобрать.

Тогда я поспешила вернуться в зал ресторана, к занятому Майком столику, однако на полпути услышала удивленный оклик:

– Хэлен Хоуп? Вот так встреча! Какими судьбами ты здесь?

Это был Леон Полак – знакомый писатель, с которым мне довелось пересекаться несколько лет назад, когда мой покойный муж Генри руководил издательством «Миллер, Хоуп и партнеры».

– Приехала полюбоваться на красоты Монетерейского залива, – ответила я с натянутой улыбкой и вынужденно подставила щеку для поцелуя. Признаться, я не любила Леона Полака, он всегда позволял себе фамильярности, словно старый приятель. В то время как знакомы мы были поверхностно – встречались несколько раз по делам издательства. Он не был известным писателем, изредка где-то что-то печатал, но зато вел бурную общественную деятельность и слыл человеком, имеющим большие связи.

– А мы тут отмечаем день рождения Джона нашего Стейнбека3939
  Джон Стейнбек – американский писатель, автор многих известных романов и повестей: «Гроздья гнева» (1939), «О мышах и людях» (1937), «Консервный ряд» (1945) и других; лауреат Нобелевской премии по литературе (1962).


[Закрыть], – пробасил Леон с таким видом, будто был лично знаком с классиком американской литературы. – Я сейчас возглавляю общество его имени. Ты в курсе, что наши края – это родина Стейнбека и место действия его знаменитых повестей и романов?

Я скривилась в подобии улыбки, но решила не отвечать – я же издатель, в конце концов, как мне этого не знать! Вот так невзначай Леон Полак умел унизить собеседника и возвысить себя.

– Может, присоединишься к нам? – как ни в чем не бывало Леон повел широкой ладонью в сторону шумной компании, расположившейся за самым большим столом в центре ресторана. Туда уже спешили официанты с ароматнейшими закусками: креветками в кляре и в кокосе, жареными кольцами кальмара, крабовыми запеканками, разнообразными соусами и напитками.

– Благодарю, Леон! У меня уже есть компания, – я сдержанно улыбнулась и быстро распрощалась, заметив, что Майк бросает в нашу сторону неодобрительные взгляды из-под густых рыжих бровей.

– Знакомый? – буркнул Майк, когда я вернулась за столик, и шумно отхлебнул темного пива из высокого бокала. Пена сердито пузырилась на его пышных усах. Мой друг явно пытался скрыть недовольство, но у него это плохо получалось.

– Не слишком знакомый. Глава Общества Стейнбека, гуляет с коллегами по случаю дня рождения классика. Но давай не будем отвлекаться и сделаем наконец заказ! Что у них тут самое вкусное?

– На закуску я бы взял кольца кальмара, говорят, они здесь божественны! А потом давай попробуем стейк из тунца в обвалке из трех перцев, – видно, Майк уже досконально изучил меню. – То что надо под пиво! Да, и мисочку картошки фри.

– Ой, три перца – это, наверное, обжигающе остро! Мне лучше лосось в имбирной глазури с фенхелем, персиками и абрикосами. И бокал шардоне.

Мы почти расправились с нежнейшим кальмаром и заказали по второму бокалу напитков, когда за столом Общества Стейнбека послышался шум.

– То, что ты стал председателем Общества, не дает тебе права так по-хамски себя вести! – вскочив из-за стола, кричал лысоватый мужчина в массивных очках, обращаясь к Леону Полаку, вальяжно расположившемуся во главе стола. Сидевшая между ними молодая женщина с белокурыми волосами и пышными формами вцепилась в рукав его рубашки, тщетно пытаясь успокоить крикуна. – Сейчас же извинись, Леон! Это, в конце концов, моя жена!

Несколько мужчин подбежали к кричащему, явно пытаясь уладить конфликт. Но Леона вся эта ситуация, похоже, только забавляла. Он и не собирался извиняться. Самодовольно ухмыльнувшись, хозяйским жестом он подозвал официанта и гаркнул на весь зал:

– Где, наконец, мой стейк из тунца?!

– Принесу сию секунду, господин Полак! – тот самый молодой официант, которого я видела раньше на палубе, мгновенно скрылся на кухне и вернулся с блюдом. Компания еще немного пошумела и вскоре успокоилась.

– Какой неприятный тип, – едко прокомментировал Роджерс. – И вот он уже лопает стейк, а я своего сегодня не дождусь, похоже…

Я пыталась отвлечь Майка разговором, однако стейка ему пришлось ждать еще довольно долго. Надо было заказывать лосось. Когда же тунца, наконец, принесли и Майк с вожделением взялся за нож и вилку, по залу ресторана внезапно разнесся истошный женский крик. Мы вздрогнули и обернулись. Кричала та самая блондинка, жена лысоватого коллеги Полака. Сам Леон Полак неподвижно лежал на полу рядом с опрокинутым стулом.

Вначале я подумала, что ревнивый супруг все-таки отправил нахала в нокаут. Но тот в панике оттаскивал жену подальше от неподвижного тела. Какой-то мужчина из-за соседнего столика подскочил к упавшему, профессиональным жестом врача потрогал пульс на шее, вздохнул и медленно поднялся.

– Он мертв, – сдавленным голосом произнес мужчина. – Я врач…

По залу пронесся ропот. Кто-то вскрикнул и отвернулся, кто-то вскочил с места, чтобы получше рассмотреть.

– Майк, – ахнула я, – а ведь ты собирался есть такой же стейк!

– Сохраняем спокойствие! – прогремело над самым моим ухом. Майк отработанным жестом достал из кармана бейдж и поднял повыше. – Я инспектор криминальной полиции Монтерея Майк Роджерс. Прошу всех оставаться на своих местах!

Он подошел к мужчине, назвавшемуся врачом.

– Вы доктор медицины? Можете сказать, что случилось с этим человеком? От чего он мог умереть?

– Я не патологоанатом, а терапевт. Могу лишь констатировать смерть. Дальше нужен осмотр специалиста…

– Доктор, мы на судне, здесь нет специалистов. Вы осмотрели тело? Ваше мнение?

– Только не для протокола, – доктор продолжал мяться. – Не асфиксия, это точно. Ну, то есть не похоже, чтобы он чем-то подавился. Чисто внешне больше похоже на отравление. Точнее не могу сказать…

Опрос свидетелей длился почти час. Поскольку никто из гостей ресторана больше не пострадал, то теорию с пищевым отравлением инспектор Роджерс отмел сразу. Хотя и потребовал не прикасаться к блюду Полака и, вообще, никому больше не трогать никакой пищи. На всякий случай попросил официантов собрать все блюда у гостей и составить в кухне. Затем запер кухню, выгнав оттуда всех сотрудников. Начальника охраны отправил к капитану, чтобы сообщить о происшествии и развернуть шхуну назад к берегу. До порта нам было идти часа два, не меньше, и Майк решил начать расследование немедленно. Даже в такой неожиданной ситуации он отдавал команды уверенно и привычно.

– Возможно, это убийство, – спокойно заявил Роджерс. – В первую очередь мне нужно будет опросить всех коллег мистера Полака, а также сотрудников кухни. Но сначала…

Он повернулся ко мне и вывел на палубу, оставив охранника и двух матросов успокаивать гостей.

– Хэлен, ты должна мне рассказать все, что тебе известно об этом Полаке. Как ты думаешь, у него были враги?

– Откуда я знаю? Но ты сам видел. Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что этот несчастный ревнивец решил отправить Леона на тот свет, подсыпав что-то в еду или питье. Скорее всего, он здесь ни при чем. Но Леон был крайне неприятным и бесцеремонным, мало ли кому он мог насолить…

– А вот это интересная версия, Хэлен! У тебя всегда хорошо работает чутье на такие дела. Может, этот ревнивец специально устроил публичную сцену, чтобы снять с себя подозрения? Ну кто теперь поверит, что это он?

– Ну что ты, Майк! Я совсем не это хотела сказать! И вообще, почему ты решил, что это убийство? Может, Полак умер от сердечного приступа или заворота кишок? Он был большим любителем выпить, между прочим. И на диете тоже не сидел, судя по его комплекции. Хорошо бы дождаться результатов экспертизы, чтобы узнать причину смерти.

– Ты права, конечно, насчет экспертизы. Но у нас мало времени до прихода в порт. Если это все-таки убийство, то убийца сейчас на корабле, ему никуда не скрыться, понимаешь? Преступление произошло почти что у нас на глазах. Идеальная ситуация, чтобы раскрутить все по горячим следам. Если бы он был душкой, я бы, возможно, поверил в версию с сердечным приступом. Но такой человек, как Леон Полак, просто обязательно должен был быть убит.

Я не стала спорить с Майком и старалась как могла помогать ему с опросом свидетелей. Мы заняли небольшую подсобку возле кухни, куда по одному приглашали очевидцев. Оказалось, что за несколько минут до смерти Леон успел поругаться еще с одним из соратников по Обществу Стейнбека, а точнее со своим заместителем. Ссора была не столь бурной, но спровоцировал ее сам Леон, он вдруг стал очень нервным, даже агрессивным. А потом совершенно неожиданно вскочил, выпучил глаза и упал замертво.

– Я хочу официально заявить, что не имею никакого отношения к смерти Леона Полака! – тараторил срывающимся голосом ревнивый супруг роскошной блондинки, которого звали Эшли Ньюман. – Леон сегодня позволил себе лишнего, он перешел все границы! Но я его не убивал!

– Что произошло между вами и мистером Полаком?

– Леон… Он… Он приставал к моей жене! Делал ей очень откровенные предложения, я бы даже сказал, пошлые… И это прямо при мне! Я… Я не мог такого допустить! Я сорвался, простите. Наверное, вы слышали?..

– Вы тоже заказали стейк из тунца, мистер Ньюман? – спросил Роджерс, прищурив левый глаз под рассеченной шрамом бровью.

– Да, но какое это имеет…

– Давайте вопросы все-таки буду задавать я, – резко прервал его Роджерс. – Так вы ели этот стейк или нет?

– Д-да, ел… Вы полагаете, он был отравлен? – робко поинтересовался Ньюман. – Дело в том, что после, э-м-м, инцидента я вышел на палубу. Меня мутило, как я думал, от качки или от нервов… Одним словом, весь мой стейк оказался за бортом, господин инспектор. Меня вырвало в океан.

Затем Майк пригласил в каморку заместителя Полака.

– Я слышал, что мистер Полак успел поругаться и с вами во время ужина?

– Не знаю, что на него нашло, – растерянно отвечал вице-глава Общества Стейнбека, Хосе Мартинес, широкоплечий смуглый мужчина латиноамериканской наружности. – Мы всегда нормально ладили, а тут он вдруг начал буквально нападать на меня. Обвинял, что я его подсиживаю, мечтаю занять его место. Но это вовсе не так! Да вы любого спросите!

– Спросим, мистер Мартинес, непременно спросим, – невозмутимо парировал Роджерс, что-то записывая в блокнот. – И кто теперь займет его место? Неужели, не вы?..

Казалось, Майк подозревает каждого члена Общества. Это было не удивительно – Леона Полака не любил никто. Ни один из его коллег не смог сказать о покойном доброго слова. На празднование все явились, повинуясь долгу и выражая почтение своему кумиру – знаменитому Джону Стейнбеку, а никак не ради встречи с председателем, которого все считали неприятным, но весьма влиятельным человеком и, похоже, побаивались.

Опросив всех коллег Полака, Майк перешел на персонал судна. Начал он, разумеется, с капитана.

– Капитан, давайте сразу и начистоту, вы ведь хорошо знаете свою команду? Кто-нибудь из них был лично знаком с убитым?

– Вы уверены, что это убийство, инспектор? – капитан выглядел удивленным. – Я бы не стал делать сразу таких выводов. Естественные причины нельзя исключать – мужчина был уже немолод…

– Разумеется, капитан! – раздраженно прервал его Роджерс. – В ваших интересах, чтобы причины оказались естественными. Но в ваших же интересах, чтобы преступник был пойман как можно скорее, если он находится на вашем корабле.

– Шхуне, господин инспектор, – ответил капитан, заметно скрежетнув зубами. Казалось, между ним и Майком не было и намека на взаимопонимание.

– Так я повторю свой вопрос: кто-нибудь из персонала судна был лично знаком с убитым? – не унимался Майк, сдвинув брови.

– Мне это неизвестно, – сухо ответил капитан и приподнял подбородок, словно давая понять, что от него мы больше ничего не добьемся.

– Майк, а давай расспросим помощницу по кухне – женщины всегда больше интересуются отношениями внутри коллектива, – предложила тогда я.

– Ты имеешь в виду, больше сплетничают? – мрачно усмехнулся Майк. – Что ж, ты как всегда права!

Но я действительно оказалась права. От поварихи, немолодой женщины с живыми карими глазами и красными руками, мы узнали любопытную вещь: сын повара, тот самый официант с палубы, по имени Энрике Гарсия, который приходился ей племянником, был влюблен в дочку Леона Полака!

– Они давно встречаются – он мне все уши про нее прожужжал: Катрина то, Катрина се! Не знаю уж, как они сошлись. Хотят пожениться. Но где Полаки, а где мы? Думаете, этот самодур выдал бы свою дочь за сына повара, за официанта, к тому же испанской крови? Но теперь, глядишь, все сладится… Прости меня, господи!

Повариха перекрестилась, подняв глаза к небу, и поцеловала крестик на груди. Роджерс многозначительно посмотрел на меня.

– Скажите, а Леон Полак был в курсе, что его дочь собралась замуж за вашего племянника? – спокойно спросил он. Повариха ошарашенно уставилась на полицейского. Похоже, до нее только сейчас стало доходить, куда клонил Роджерс.

– Я не знаю, господин инспектор, – выдохнула она и быстро добавила. – Но ведь господин Полак помер сам, верно? Ведь вы же не думаете, что Энрике… Боже мой!

Женщина закрыла рот большими красными руками и стала неистово креститься. Но Майк, казалось, этого не замечал.

– Кто готовил стейк из тунца, который съел мистер Полак? – бесстрастным тоном продолжал он.

– Мой брат Маркос, кто же еще? Он шеф-повар, это его фирменное блюдо… Поверьте, господин инспектор, рыба была свежайшей! Я сама купила ее на причале сегодня утром. Огромный такой тунец. Энрике тут ни при чем…

– Не будем делать поспешных выводов! – резко прервал ее Роджерс и обратился ко мне. – Хэлен, позовите сюда официанта Энрике, пожалуйста.

Мне совсем не нравилось, ни куда двигалось следствие, ни как Майк вел опрос свидетелей. Именно свидетелей, а не подозреваемых! Оснований подозревать кого-либо из присутствующих, как мне казалось, было недостаточно. Конечно, Леон Полак был гадким человеком и наверняка имел массу недоброжелателей. Но чтобы избавиться от него, нужны очень веские причины. К тому же убийство в публичном месте, на корабле, где круг подозреваемых сужается лишь до присутствующих – это почти нонсенс. Такое бывает лишь в книгах или в кино! Моя интуиция просто кричала об этом.

Но я не могла спорить с профессионалом, даже если он был моим близким другом. Я только с грустью подумала, что Майк, который раньше всегда восхищал меня своими талантами опытного сыщика, сегодня разочаровывает. А впрочем, может быть, это я не права?

Энрике был очень хорош собой – стройный, высокий, с вьющимися смоляными волосами, аккуратно уложенными назад, тонким профилем и такими же живыми карими глазами, как и у его тетки. И белоснежная униформа официанта даже шла к его смуглой коже! Не удивительно, что дочь писателя влюбилась в такого красавца.

– Ты был знаком с убитым? – с места в карьер начал Майк, усадив парня за стол напротив себя.

– Простите? – взволнованно переспросил Энрике. – С убитым? Почему вы думаете, что господина Полака убили?

– На то есть основания, молодой человек, – нахмурился Роджерс. – Так ты был с ним знаком?

– Нет, – слишком поспешно ответил Энрике, он явно начинал нервничать. – Лично знаком не был. Но…

– Но? Продолжай!

– Но я много знал о нем… – признался Энрике, капли пота выступили у него на лбу. – Видите ли, Катрина Полак, его дочь, и я… Одним словом, мы встречаемся.

– Что именно ты о нем знал?

– Что? А… Катрина рассказывала, что он сложный человек, очень тщеславный, ему трудно угодить… Я надеялся, что смогу попросить ее руки. Но Катрина была уверена, что он не согласится…

– А теперь? Теперь вы сможете пожениться?

– На что вы намекаете?!

– Я не намекаю, молодой человек, я задаю конкретный вопрос: сможете ли вы пожениться теперь, когда преграды в виде отца невесты больше нет?

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос… без адвоката! – Энрике трясло, он раскраснелся, смоляные пряди прилипли ко лбу.

– Тогда ответь на другой, – продолжал Роджерс, не дрогнув ни единым мускулом. – Ты знал, какие блюда предпочитает мистер Полак?

– Что? А, ну да – он здесь частый гость, всегда заказывает стейк из тунца, – ответил юноша, немного успокоившись. – А при чем здесь это?

– Его стейк приготовил твой отец, верно?

– Да…

– А подавал его ты, так?

– Так… Погодите! К чему все эти расспросы? Что вы хотите сказать? Что я отравил отца своей невесты?!

– А почему нет? Вам это выгодно: тебе и ей.

– Я собирался поговорить с ним сегодня вечером, просить руки! Спросите у Катрины! Она отговаривала меня, но я решил это сделать сам. Но не успел…