Текст книги "Истории со вкусом интриги. 21 рассказ мастер-курса Юлии Евдокимовой"

Елена Тумина.
ТЕ ТРИ ДНЯ, КОГДА Я ПОВЗРОСЛЕЛА

В детстве я жила в рабочем поселке на окраине Москвы. Семья была большая – папа, мама, бабушка, дедушка, я и маленький братик Сеня. Ему тогда исполнился год. Папа все время работал, мама занималась с Сеней. А у меня были свои дела: в теплую погоду я каталась на велосипеде, дважды в год ходила на демонстрацию к клубу с красным флажком и каждый день с бабушкой в булочную и в молочный.

Если дедушка был дома, мы с ним тоже иногда гуляли. Обычно шли на большую круглую площадь, где всегда много народа: там стоял газетный киоск, и дедушка покупал газеты, всегда одни и те же – «Советская Россия» и «Известия». На ощупь они были гладкие и приятно пахли – деревом.

Дома дедушка раскладывал газеты на столе, надевал черные очки с левой поломанной дужкой и начинал читать. Мне нравилось шуршание газеты, когда дед переворачивал огромные страницы. Часто дедушка пел от удовольствия, когда читал. Но не песню, а мелодию на одно и то же слово: А-а-а! Он говорил, что эта песня ему знакома с детства, он ее пел в церковном хоре.

Летом мне часто хотелось гулять, но приходилось ждать, когда мои друзья выйдут на прогулку после детского сада. Я в детский сад не ходила и часто скучала одна. И когда бабушка или дедушка вдруг брали с гвоздика ключ от замка, я радовалась: мы пойдем открывать сарай! Сараев во дворе много – два ряда. Жители дома в них хранили то, что не нужно или нужно редко. В нашем сарае висел дедушкин деревенский овчинный тулуп, на сундуке лежали старые лыжи, а у выхода стоял мой велосипед с кисточками на пластмассовых ручках.

В углу сарая стояла большая кадушка. Осенью все жители дома солили капусту. Ставили у сараев пеньки, на которых сначала рубили, а потом складывали капусту в кадушки с круглой деревянной крышкой. Мы с подружками стояли рядом, чтобы дождаться момента и получить кочерыжки. Кочерыжки бабушка разрешала есть прямо на улице!

Мой папа работал шофером на шамотном заводе. Я не знала, что значит шамотный, но в нашем подъезде все знали, что на этом заводе делают кирпичи. Тем летом мне только исполнилось пять, и в июле папа взял меня с собой в рейс – в Ленинград. И мама не была против!

Хотя однажды я уже была в поездке: мы всей семьей ездили в не очень далекую деревню. В этой деревне не было ванной, а была баня. Женщины мылись вместе, а у одной из них из пупка свисало что-то напоминающее большое-большое яйцо. Бабушка сказала, это грыжа. Очень страшная грыжа.

И хотя в деревне мы мылись в бане, из деревни я привезла вшей. Бабушке потом приходилось все время копаться в моей голове. Она брала большой гребешок и расчесывала мне волосы. От гребешка чем-то сильно пахло. Я утыкалась головой в ее халат, крутила головой туда-сюда, и мне нравилось, как бабушка искала вшей.

Утром в день поездки в Ленинград меня разбудили рано. Все по очереди говорили, что Ленинград – большой город и там легко потеряться, что по пути нужно хорошо кушать – когда папа скажет – и не забыть проситься в туалет, если захочется. Ну, да… Честно сказать, я иногда молчала, когда нужно было что-то сказать.

Этой весной к нам в гости как-то зашел дядя Сережа. Он приехал на машине, и мне разрешили с ним покататься – всего-то до милицейского поста. Я знала, как оттуда прибежать обратно домой. Но когда стала залезать в машину, немного задержалась на ступеньке и не сразу убрала руку, которой держалась. Дядя Сережа не увидел моей руки и сильно захлопнул дверь. Мой пальчик остался в расщелине. Но я дяде Сереже об этом не сказала. А он сам не заметил. Было очень больно, но я решила потерпеть и не говорить: дядя Сережа был строгий. Пальчик потом болел целый день, надулся и стал розовым, как маленькая морковка, которую бабушка положила в куриный бульон. Дома я легла на диван и свернулась клубочком. Я очень себя жалела, а пальчик баюкала, но не плакала.

В день поездки в Ленинград весь дом переполошился. На завтрак нас с папой мама с бабушкой накормили манной кашей, а с собой дали синюю сумку с едой и китайский термос с чаем. Это был уже не первый термос в нашей семье, потому что первый разбили. Дедушка ночью пошел на кухню попить воды, но забыл включить свет и случайно столкнул термос со стола. Купили еще один. Тогда по радио часто говорили: русский с китайцем – братья навек. Это хорошо, потому что термосы у китайцев красивые.

В поездку мы отправились ранним утром. На двух длинных машинах с прицепами – друг за другом – поехали из Москвы в Ленинград. И у папы, и у дяди Сережи машины были ярко-голубого цвета и назывались ЗИЛ-130. Даже номера машин различались лишь на одну последнюю цифру. Прицепы были доверху чем-то набиты и сверху накрыты брезентом.

Мне повезло: дядя Сережа тоже взял с собой в поездку свою дочку. Таня была старше меня на три года и уже ходила в школу! Папа сказал, будет лучше, если мы с ней поедем в одной машине: вместе будет веселей.

По пути мы рассматривали дорогу, машины, людей, милицейские посты. Папа задавал Тане вопросы про школу и ее школьных друзей. Я очень переживала, когда Таня рассказала, что учительница поставила ей двойку за то, что она забыла выучить стихотворение.

 
Черемуха душистая
с весною расцвела
И ветки золотистые,
что кудри, завила.
 

Я знала, что такое кудри, потому что мама иногда накручивала волосы на бигуди. Только не могла понять, как можно ветки завить кудрями. Но спрашивать постеснялась.

Ехали мы долго. Целый день. И все время смотрели в окно. По пути у шоссе росло много деревьев: березки, осины, тополя. От тополей всегда много пуха, и когда он собирается в кучки – похоже на снег посреди лета.

Вдоль дороги росло много елок. Зимой большую елку с нарядными игрушками я видела в Доме культуры на новогоднем празднике с Дедом Морозом и Снегурочкой. На праздник я пришла с мамой в синем нарядном платье с кармашком и белых колготках. Очень хотелось съехать с большой деревянной горки. Но оказалось, что съезжаешь быстро – а в очереди на горку стоишь долго, ведь детей на праздник пришло много, а горка одна. После спектакля мне дали подарок: конфеты были не только карамель, но и шоколадные. Из картонного чемоданчика выглядывали ириски, батончики, вкусные шоколадные конфеты «Мишка косолапый» и «Белочка». Хорошо, что Сеня маленький – пока можно не делиться.

Мы ехали и ехали. Иногда за деревьями виднелись дома: большие двух-, трех– и четырехэтажные, а также деревенские избушки, как рисуют в сказках. По улицам куда-то шли люди. Однажды, когда мы стояли на переезде со светофорами, на нашу машину стали лаять собаки. Они долго за нами бежали. А на зеленом поле гуляли коровы.

Два раза мы останавливались у маленьких магазинчиков. В каждом из них был свой запах, но везде одинаково пахло хлебом. В одном магазине нам с Таней понравились жареные пирожки с капустой и повидлом, а в другом – сушки с маком. Папа их купил.

День был теплый, вовсю сияло солнце. Мы остановились на стоянке для грузовых машин и на скамейке разложили пирожки и сушки. Такого вкусного сладкого чая, как из цветастого китайского термоса, я дома никогда не пила.

Потом мы опять ехали, но иногда выходили из машины на стоянках, чтобы отдохнуть и размяться – так папа говорил. С собой у нас было много еды: бутерброды с докторской колбасой, яблоки, вареные яйца и даже куски курицы. Курицу я есть не хотела. Столовых по пути не попадалось, только один раз – в Твери. Там мы взяли подносы и сами выбрали себе блюда. Папа разрешил не брать суп, и я поела только картофельное пюре с котлеткой. Я люблю пюре.

К вечеру мы подъехали к Ленинграду, но пришлось еще долго ехать по Московскому проспекту, где находилась наша гостиница. Название проспекта я прочитала на вывеске, потому что не отрывалась от окна: я ждала, когда появятся разводные мосты, как папа обещал. Но папа сказал, что мосты мы увидим только на следующий день. А пока из окна машины были видны только дома – в два, четыре, пять этажей и даже выше. Дома были бежевые, желтые и серые. Один дом был необыкновенным – на его крыше торчал шпиль. В нашем рабочем поселке таких домов не было.

Мы ехали и ехали. Вдруг по пути появилась бежевая церковь с золотыми куполами. Папа сказал, что это храм, и объяснил, что церковь и храм – одно и то же. Раньше я уже была в церкви. Однажды бабушка меня взяла туда с собой, когда умерла ее подруга. Она лежала в гробу посреди церкви. Пел церковный хор. А в другой день мы были на службе и мне дали с ложечки вина и маленький хлеб – просвирку.

Когда приехали в гостиницу, папа сказал, что мы все устали от долгой дороги, да и поздно гулять. Гостиница была трехэтажной. В комнате стояло четыре кровати, и папа сказал – можете выбирать кому какая нравится. Мы с Таней выбрали кровати рядышком.

Перед тем как лечь спать, я подошла к окну. Вид из него был совсем не такой, как в нашем поселке. Окна нашего номера смотрели на шоссе, по которому бесконечно двигались красные и желтые огоньки машин. Один за другим проехали три автобуса. По пешеходной дорожке шли люди. Наверное, домой после работы.

Когда я смотрела на дорогу, то вспомнила, как день назад я была дома и тоже стояла у окна, чтобы смотреть на солнце. Оно медленно переползало из одного окна нашей угловой квартиры в другое. Я старалась не моргать: нужно было проверить, как долго я смогу выдержать прямые солнечные лучи. Наверное, и мама, и бабушка сейчас тоже ложатся спать. Если Сеня не мешает.

В первый раз в жизни я ночевала не дома, без мамы и бабушки. Было заметно, что почти ночь, а на улице светло.

– Пап, почему ночь, а на улице светло?

– Потому что в Ленинграде белые ночи, – папа встал у окна рядом со мной. – В июле они уже не такие белые, как в начале лета, но все равно светло. Сейчас ложимся отдыхать, а завтра будем гулять по городу.

Я легла и стала разглядывать потолок. Шум с дороги немного мешал, но под мягким тяжелым одеялом я быстро уснула.

Утром мы все вместе пошли на завтрак. Кафе находилось в нашей гостинице на первом этаже. На стенах висели картины, на одной был изображен разводной мост, а на другой – Атланты. Папа сказал, что скоро мы увидим и мосты, и Атлантов.

– Пап, что такое Атланты?

– Великаны. Они охраняют музей. Увидишь.

– А откуда ты про них знаешь?

– Я много раз был в Ленинграде, привозил груз на Кировский завод. Мы сегодня с Сергеем тоже туда поедем, завод недалеко от гостиницы. А потом пойдем гулять.

В кафе было много людей, они сидели за столиками и разговаривали. За соседним столиком ел кашу очень худой мужчина. Он был одет в черный костюм, белую рубашку и синий галстук. У нас дома в шкафу тоже есть галстуки, они висят в шкафу на специальной ручке. Мои мама и папа не умеют завязывать галстуки, поэтому они висят целиком – прямо с узлами. Я иногда люблю с ними играть, когда никто не видит и дома только бабушка. Тогда я беру синий галстук и заворачиваю в него куклу, как будто это платье. У папы есть и узкий галстук на резинке – с ним можно играть, потому что его завязывать не нужно, он всегда одинаковый и называется очень смешно: «селедка». Он голубой и немного блестит. Галстук у худого мужчины был фиолетовый, и нам с Таней очень понравился такой яркий цвет. Мы его стали рассматривать, а я подумала, что моей кукле очень пошло бы фиолетовое платье.

Но мужчина рассердился и стал строго на нас смотреть. Он глазами словно толкался и ругался. Зато когда мы с Таней смотрели друг на друга, то опять начинали смеяться, только тихо. Нам нравилось смеяться. Мужчине мы придумали имя: Лунатик.

Кроме пшенной каши у нас на завтрак были вареные яйца. Но их есть уже не хотелось: они у нас и так были с собой в синей сумке из дома. Потом пили горячий чай, и каждый положил в стакан по три чайной ложечки песка. Мы с Таней начали баловаться и громко стучать ложечками о стаканы, пока размешивали песок. Мне очень понравились продавщицы, которые стояли за прилавком: у них были беленькие украшения на голове, прямо как короны.

После завтрака мы с Таней вернулись в номер. С утра у наших пап рабочий день: нужно ехать на разгрузку, а мы остались ждать. Когда папы вернутся, мы пойдем гулять по Ленинграду.

Таня села с книжкой на кровать, а я подошла к окну посмотреть, не идет ли папа. Мимо проехало такси с шашечками на боку и красным огоньком сверху, за ним автобус. Вдруг я увидела, что по пешеходному тротуару несут женщину. Переносили ее двое мужчин: один – за руки, другой – за ноги. Мне показалось, что нести ее им было тяжело и неудобно – она немного сваливалась то в одну сторону, то в другую.

У женщины были светлые волосы. Они растрепались и некрасиво торчали. В углу рта была видна красная струйка. Конечно, это кровь. Я об этом знаю, потому что часто падаю, когда бегаю или катаюсь на велосипеде, и такие красные царапины у меня обычно на коленках, когда я ударяюсь о камни или об асфальт. Почему-то я догадалась, что она попала под машину, хотя раньше я никогда такого не видела. Я смотрела, смотрела и не могла понять, жива она или нет.

Женщина не шевелилась и смотрела прямо на меня. А я смотрела на нее и не моргала. Она не отводила от меня свой взгляд, и я будто попала в ее голову. Она прилепилась ко мне взглядом. Стало холодно, хотя был жаркий и солнечный день. Так мы и смотрели друг на друга, пока мужчины ее несли. Она, наверное, была тяжелой, ведь это взрослая женщина. Они шли и шли, очень медленно шли.

Я вспомнила другую женщину – из церкви. Она лежала в гробу и была уже старушкой, старенькой и морщинистой. С одной стороны гроба сидела женщина и вслух читала толстую книгу. Бабушка сказала, что она читает молитву. Глаза у старушки в гробу были закрыты. А женщина, которую несли, была красивая и почти молодая, как моя мама. Ее синяя юбка задралась и открыла колени, полные и белые. Вдруг ее дома ждет сынок, такой же маленький, как Сеня?

Когда мужчины с женщиной скрылись за поворотом, я отошла от окна и села на кровать ждать папу. Я все думала про эту женщину, но больше почему-то про ее сынка. Как же он теперь?

Когда папа вернулся, я рассказала ему про женщину – как ее несли, как она смотрела. Сначала папа помолчал, а потом сказал, что ее несли в больницу и что с ней все будет хорошо. После папиного объяснения я стала думать о ней меньше, хотя не могла забыть ее взгляд и вспоминала кровь изо рта.

Потом мы все спустились в холл. Там мы с Таней опять увидели худого мужчину, который завтракал рядом с нами в кафе. Мы вспомнили, что его зовут Лунатик и стали смеяться. Мужчина заметил, что мы смеемся, а нам от этого стало еще смешнее. Но он не рассердился, а быстро вышел из гостиницы.

Мы тоже вышли на улицу и направились к реке с необычным названием Мойка, она была недалеко. Раньше я никогда не видела такой красивой реки. У нашего дома был пруд, и к нему не разрешали ходить гулять: около него почва водянистая, можно поскользнуться, упасть в воду и утонуть. Хорошо, что пока никто не утонул.

Мы шли, не спеша, и крутили головами по сторонам. Мы разглядывали дома с красивыми необычными украшениями, лепнину в виде цветов, листьев и даже человеческих голов. Мне очень нравились металлические балконы, деревянные подъезды с прозрачными стеклами и украшения на домах. Вдалеке был виден мост с двумя башенками. Я сказала Тане:

– Подъезды с прозрачными стеклами красивее, чем деревянные двери в наших подъездах.

И Таня кивнула:

– Да, красивее.

Про балконы я не стала говорить, потому что мы обе жили в квартирах без балконов. И так понятно, что балконы – это очень красиво.

Потом папа с дядей Сережей спросили нас с Таней, не хотим ли мы покататься на лодке. Мы с Таней прямо закричали вдвоем:

– Хотим! Очень хотим!

Мы спустились по ступенькам вниз к лодочной станции, папа с дядей Сережей взяли в прокат лодку, и мы целый час катались по реке. Наши папы гребли по очереди, а мы с Таней тыкали пальцами:

– Смотрите, на парапет села чайка! Еще одна!

Чайки что-то кричали и быстро улетали. Жаль, мы не взяли хлеба покормить чаек. От яркого солнца нам было тепло и радостно, вода сверкала, переливалась, как стеклянные бусы моей мамы, и волнами билась о каменный парапет.

Но больше всего мне понравились Атланты. Хотя их было немного жаль – они все время держат крышу музея «Эрмитаж» и отдохнуть не могут. Мы подошли к Атлантам ближе, и я пальчиком провела по ноге у одного из них: камень был гладким. Папа сказал, что это мрамор. Я провела рукой по всем пальцам ноги у одного из Атлантов – его фигура была как у настоящего человека. А еще мне понравились фонари на стене рядом с Атлантами, таких у нас в поселке нет.

На следующий день мы поехали обратно домой. Дорога была нам уже знакома, мы знали, где нужно остановиться покушать, где остановиться для отдыха. Всю дорогу мы с Таней вспоминали о том, что видели: очень хотелось ничего не забыть, чтобы подробно рассказать мамам.

Мама спросила папу, как прошла поездка, папа ответил, что все хорошо, погода была теплой и мы покатались на лодке. Я сказала, что там был мужчина, которого звали Лунатик, но мама ничего не ответила. Рассказывать про женщину с красной струйкой крови около рта я не стала. А мама сказала: «Приехали в Ленинград, покатались на лодке и поехали домой». Она так повторила несколько раз и потом еще раз нашим соседям. Я подумала, как же так? А как же Атланты, которые держат крышу? А гостиница?

Я тихо ушла в кладовую, взяла катушку ниток с полки и стала играть в ткачиху: продевала нитки через проволочки туда-сюда. По телевизору я часто видела, как работают ткачихи. Моей любимой ткачихой была Любовь Орлова из кинофильма «Светлый путь». Но почему-то ткани не получилось. Да еще катушка с нитками вдруг выпала из ладошки и свалилась прямо в середину собранной раскладушки. А как достать? Она же нитками повязана, не раскроется!

На кухне бабушка загремела посудой:

– Щи уже готовы. А после щей будем есть пирог с черникой и пить чай.

Я услышала бабушку, тихо вышла из кладовки и пошла на кухню. Я люблю смотреть, как бабушка лепит пироги. Тем более что для этого пирога она еще со вчера поставила тесто. В большой широкой кастрюле оно стояло на столе, накрытое полотенцем. Обычно бабушка по ночам встает для того, чтобы его запихнуть обратно в кастрюлю, потому что тесто оттуда вылезает.

Я встала рядом с бабушкой и стала смотреть, как она отрезает от теста куски. Тесто цеплялось за бабушкины руки и никак не хотело отлепляться. Ей даже приходилось соскабливать его ножом. Лишь бы бабушка не порезалась. Потом она достала из духовки противень, помазала его кусочком сливочного масла, а сверху посыпала панировочными сухарями. Чтобы сделать сухари из засохшего белого хлеба, бабушка прикрепила к столу мясорубку, и мы с ней по очереди прокручивали кусочки засохшего белого хлеба. А бабушка все время повторяла: смотри, девка, пальцы себе не прокрути! Я очень боялась прокрутить пальцы, поэтому крутила медленно.

Теперь же бабушка посыпала тесто сухарями и сказала – пусть подышит. Я даже сама дышать перестала, чтобы услышать, как дышит тесто. Но не слышала ничего. А потом бабушка сказала, что на весь лист надо разложить замороженную чернику. Мне очень хотелось несколько ягодок положить себе в рот и съесть, но ягодки были холодными и покрыты белым ледком.

А потом я помогала раскладывать штрейзель. Штрейзель – сложное слово. Но я его выучила: моя мама до рождения Сени была технологом пищи. Она меня научила этому слову. Но готовить штрейзель не очень интересно: нужно положить муку, сахарный песок и мелко порубить на маленькие кусочки холодное сливочное масло. А вот растирать всю эту кучу из муки, песка и масла мне нравится. Надо все вместе мять, мять, мять, и когда все перемешается и превратится в маленькие комочки – аккуратно разложить сверху ягодок.

Пока мы ждали, когда приготовится пирог, я пришла в комнату. Мама занималась с Сеней, а папа читал газету. Он посмотрел на меня и сказал:

– Помнишь? Лунатик!

Мы с ним засмеялись и никому ничего не рассказали: теперь это наш секрет!

На следующий день я увидела, что кто-то спас раскладушку, разрезав все нитки. Никто меня за это не ругал.

Дмитрий Тришин.
МАННАЯ КАША
ДЛЯ ОТДЫХАЮЩИХ

– Говорят, в этих местах полно аномальных зон, – лукаво улыбнулась девушка-администратор, обводя взглядом притихших пассажиров автобуса.

Алексей Романов, кадровый ракетчик, сидел у окна и с интересом прислушивался к разговорам. Лес за стеклом сгущался, обступал дорогу со всех сторон.

– И что же это за зоны такие? – спросила пожилая дама в соломенной шляпке, с опаской поглядывая по сторонам.

– Да разные, – таинственно понизила голос девушка. – Говорят, есть места, где время по-другому течет. Или вот, к примеру, поляна невесомости – ступишь на нее и летаешь как птица. А еще, – она сделала многозначительную паузу, – видали в здешних краях призраков.

По салону пронесся дружный возглас удивления, кто-то недоверчиво хмыкнул.

Алексей захотел рассмеяться – вот уж чего-чего, а «мистики» он на военной службе навидался. Посмотрел на девушку. В ее глазах промелькнула странная искорка, словно знала она куда больше, чем говорила.

– Виктор, притормози у поворота, – девушка-администратор мягко тронула водителя за плечо. – В деревню сбегаю к тетушке, гостинцев занесу.

– Эх, Алена, с огнем играешь, – проворчал водитель, косясь на часы. – Нам ехать всего ничего осталось, минут пятнадцать от силы.

– Да я мигом, через лес дорогу срежу, – лучезарно улыбнулась девушка. – А вы пока багаж разберете, я уже вернусь.

Водитель, насупившись, кивнул и остановил автобус у неприметной тропинки.

– Ну, бывайте, хорошего отдыха! – помахала рукой девушка и, подхватив сумочку, легко спрыгнула на землю.

– И тебе не хворать, красавица! – басом крикнул ей вслед дедок с пышными усами.

Автобус тронулся дальше. В салоне тут же зашушукались.

– Эх, мать, хороша деваха! – восхищенно протянул один из пенсионеров, провожая девушку масляным взглядом. – Я б ее…

– Ты б ее что? – сурово сдвинула брови его соседка, грузная тетка с айфоном. – Молоко ей за вредность выдал бы?

По автобусу прокатилась волна смеха. Алексей и сам невольно улыбнулся, но тут же посерьезнел. Что-то в этой ситуации настораживало его.

– А где, собственно, деревня-то? – озвучил его мысли щуплый мужичок в очках.

– И то верно, – поддержала его дама в шляпке. – Может, не в ту сторону едем? Эй, водитель, не заплутал часом?

Водитель отмахнулся:

– Да тут одна дорога, куда заплутаешь? Езжу пятый год, все здесь знаю. А деревня эта за пригорком прячется, сразу и не разглядишь. Да вам туда и не надо, староверы там живут, чужаков не любят.

Алексей невольно нахмурился, дело не в пригорке.

Та девушка почему до дома отдыха решила их не сопровождать?

И тут автобус вздрогнул, замедляя ход. Прямо поперек дороги лежал бурелом.

– Приехали, – пробормотал водитель, растерянно почесывая затылок. – Дальше пути нет. Придется вам, товарищи отдыхающие, пешком дальше идти. Пока эмчээсников вызову, пока приедут, пока завал расчистят.

Пассажиры загалдели, засуетились, кто-то полез доставать багаж.

– Да оставьте вы чемоданы, куда с ними через лес. К вечеру доставлю в сохранности, – остановил их водитель. – Берите только ручную кладь и документы. Идете прямо по дороге, никуда не сворачивая. За час доберетесь, – он с напутствием махнул рукой.

Не без труда люди преодолели бурелом, двинулись в путь. Алексей превратился в неформального вожака – сначала организовал «переправу», потом регулировал движение взвода пассажиров, чтобы все шли дружной массой без «бегунков» и «черепах». По пути все шутили, знакомились.

Примерно через полчаса асфальтовая дорога лихо забирала влево, а прямо вела заброшенная просека в колдобинах. Толпа остановилась.

– И куда нам дальше идти? – спросил кто-то.

Алексей на секунду задумался.

– Друзья! – напряг связки он, чтобы каждый услышал. – Нам прямо, следуем указаниям водителя.

– Алексей Петрович дело говорит, – поддержал вожака бойкий пенсионер с усами, Семен Семеныч. – Идем как велено, – и первым шагнул на просеку.

 
* * *
 

Алексей и уставшие пассажиры наконец подошли к воротам турбазы. Массивные ржавые створки были плотно закрыты и увенчаны внушительным замком.

– Вот так всегда, – пробормотал кто-то за спиной. – Приедешь отдыхать, а тут сюрпризы.

Алексей обернулся – высокий интеллигент-очкарик, явно из московских, незлобно лыбился с видом «я ж говорил!»

Алексей медленно выдохнул, собираясь с мыслями.

– Это вы называете сюрпризом? – усмехнулся он. – Да мы с ребятами на военных учениях и не через такое проходили!

Подойдя к калитке с замочком, как на почтовом ящике, он с силой потянул дужку двумя пальцами…

– Держи, – он протянул замок изумленному очкарику и вошел на территорию турбазы.

Его опыт разведчика подсказывал, здесь что-то не так – внутри пустынно, на дверях администрации висела записка от директора, размытая дождем.

«Ушел на…»

Далее еще более неразборчиво, чернила от фломастера растеклись по бумаге.

 
«П… укты н… скл…
Раз… ться в …них до… ках
Ключи под г… нью
Буду через неделю»
 

– Ну что, друзья, – улыбнувшись, обратился Алексей к спутникам. – Похоже, нам предстоит увлекательный квест. Ищем герань, берем ключ, идем на склад за продуктами. А там, глядишь, и директор объявится. Не будем унывать, в конце концов, мы приехали отдыхать!

 
* * *
 

Алексей задумчиво оглядывал территорию базы отдыха, пока остальные увлеченно копались в клумбах, ища ключи.

– Под геранью они, как же, – бормотал он себе под нос. – Герани-то тут целое море разливанное. Поди найди!

Его внимание привлекла небольшая скульптура в дальнем углу двора. Алексей прищурился и неспешно направился к ней, внимательно глядя под ноги.

Это оказалась статуя козла, жующего какое-то растение. Алексей склонил голову набок, разглядывая композицию, и тут его осенило.

– Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань. Ты попробуй, очень вкусно, словно лист жуешь капустный, – процитировал он старый мультик, щелкнув пальцами.

Он внимательнее пригляделся к растению в пасти козла и расплылся в улыбке.

Ну конечно, герань!

– Знатная отсылочка, – хмыкнул Алексей.

Директор-то наш, видать, большой любитель советской анимации.

Он присел на корточки и принялся осматривать постамент с козлом. И точно – в самом низу обнаружилась еле заметная выемка.

Алексей вытащил перочинный ножик, поддел крышку тайника. Та со скрипом отошла, явив взору искомые ключи.

– Ну надо же, – восхитился Алексей, подкидывая связку на ладони.

А директор-то не промах – экую шараду закрутил.

Он усмехнулся, окинул взглядом территорию в поисках отдыхающих.

Пора сообщить незадачливым ключеискателям, что поиски увенчались успехом и можно приступать к обеду.

А что, если?

Алексей, недолго думая, сунул руку прямо в каменные челюсти. Пошарив там, он вытащил на свет мини-шоколадку Аленка.

Что за ребус? Неужто директор в детство впал, шоколадки по статуям распихивает?

Алексей развернул фольгу и озадаченно хмыкнул – внутри оказался клочок бумаги с числами: 7-12-16-17-41.

Шифр? Или номер от сейфа? А может это номера домиков на турбазе? Ключи и номера домиков – звучит логично. Вот только какой в этом смысл? Зачем директору понадобилось прятать их в пасти каменного козла?

Алексей решил проверить гипотезу и осмотреть дома.

Выявилась закономерность: домики из записки, в отличие от других, выглядели так, словно в них давно никто не заходил. Пыль толстым слоем покрывала мебель, в углах паутина, воздух – спертый и затхлый.

Алексей в задумчивости потер подбородок.

Что же у нас получается? Пять заброшенных домиков-призраков, словно они прокляты или вроде того.

Он прошелся по комнатам домика номер 41. Вид внутри – ужасающий: подпалины на стенах, как от пламени свечи, замысловатые узоры на полу, отдаленно напоминающие пентаграммы. Еле слышный, на грани восприятия, шепот, будто шелест ветра в листве.

В одной из комнат на кровати лежал желтый чемоданчик, небрежно прикрытый покрывалом, словно хозяин его торопился и вот-вот вернется за ним.

Реквизиты чернокнижника?

От этой мысли по спине Алексея пробежал холодок. Он вышел из домика и осторожно прикрыл за собой дверь.

А ну ее на фиг чернуху! Дождусь директора и услышу его объяснения.

 
* * *
 

– Так, граждане отдыхающие, давайте без самодеятельности! – Алексей загородил собой вход в домик номер 41. – Нечего вам делать в этих развалюхах.

– Это еще почему? – возмутилась Елена Петровна, упирая руки в боки. – Мы, между прочим, путевки оплатили, имеем полное право селиться, где захотим!

– Вот-вот, – поддакнул Семен Семеныч. – Что за дискриминация? Если домики пустуют – значит свободны.

Алексей обвел упрямцев тяжелым взглядом.

Вот ведь народ попался – хоть кол на голове теши!

– Послушайте, я ведь для вашего блага стараюсь, – терпеливо начал он. – Там ремонт намечается и дезинфекция. А вы сразу – заселяться!

– Какой еще ремонт? – фыркнула Елена Петровна. – Я лично видела, как вы, Алексей Петрович, туда-сюда шастаете с ключами. Значит, все в порядке, раз замки открываются!

Алексей мысленно взвыл.

Ну как еще объяснить этим твердолобым?! Расскажешь о своих догадках – начнется паника.

– Ну хорошо, – процедил он сквозь зубы. – Допустим, ремонта нет. Но там пыль, грязь, паутина! Вы что, в таких условиях жить собрались?

– А мы не привередливые, – бодро откликнулся Семен Семеныч. – Чай, не баре – и на полу поспим, если приспичит. Лишь бы крыша над головой!

Остальные согласно загудели. Алексей почувствовал, как у него начинает дергаться глаз.

– Да поймите же вы, – почти взмолился он. – Эти домики – музейные экспонаты, исторические реликвии.

Елена Петровна прищурилась и окинула покосившееся крыльцо скептическим взглядом.

– Что-то не похоже, – протянула она. – По-моему, обычные халупы. Готова спорить, что наши путевки дороже стоят, чем вся эта рухлядь!

Алексей зарычал сквозь зубы. Ну все, с него довольно!

– А ну цыц, отставить разговорчики! – рявкнул он. – Вход категорически воспрещен! Ясно вам?!

На мгновение над поляной повисла тишина. Отдыхающие испуганно переглянулись и невольно вытянулись по стойке смирно. Даже Елена Петровна слегка стушевалась под грозным взглядом ракетчика.

– Так бы сразу и сказали, – пробормотал Семен Семеныч, нервно одергивая рубашку. – Можно подумать, больно надо нам в эти развалюхи лезть.

Остальные дружно закивали. Спорить дальше никто не решился.

Алексей удовлетворенно хмыкнул и расправил плечи.

То-то же! Будут еще тут всякие штатские порядки нарушать. Не на того напали!

– Вот и ладненько, – уже миролюбивее произнес он. – А теперь – разойдись! Воздухом подышите. Скоро ужин, между прочим.

 
* * *
 

Алексей устроился на шаткой скамейке неподалеку от зловещего домика номер 41. Ночь выдалась прохладной, и он плотнее закутался в куртку, вслушиваясь в шорохи.