Текст книги "Любовный приворот для одноклассницы"

Скользящие души
По следам ведьмы

У выхода из отеля их ожидал редкого лимонного цвета «мерседес». На капоте машины с невозмутимой улыбкой, театрально закинув ногу на ногу, устроился Клайв Великолепный. Глянцевый красавец, свежий, отдохнувший, словно не он провел с Еленой всю ночь. Британец небрежно выдохнул сигаретный дым, изобразив замысловатое колечко.

– Добро пожаловать в мою райскую птичку, дамы и господа! Долетим быстрее ветра!

Маша не могла отвести восхищенных глаз. Хочешь не хочешь, но англичанин очаровывал и ее. Что говорить о потерявшей голову подруге.

Елена загрузила обе камеры Макса в припаркованную рядом свою машину и подошла к Клайву, который не преминул заключить ее в объятия и подарить поцелуй, подействовавший на женщину подобно долгожданному противоядию. Она сразу посвежела, взбодрилась и впервые за утро улыбнулась.

Пока мужчины укладывали немногочисленные вещи в багажник, подруги молча стояли рядом. Мария размышляла о том, почему изменилась Лена, стала нервной, жесткой, циничной. Куда исчезла теплота, душевная чуткость? Украдкой взглянув на нее, Маша оторопела. Словно верный пес, та следила за передвижениями своего хозяина, прислушивалась к каждому его слову. Был бы у нее хвост, непременно завиляла бы им и заскулила.

Что с ней происходит, черт возьми? Безусловно, Клайв – искусный манипулятор. И очаровательный, как все мерзавцы… Хотя почему сразу мерзавец? Просто плохой мальчик, а как известно…

Яркое осеннее солнце сияло над маленьким городком, обещая роскошный день. Маша надела защитные очки, спасаясь не столько от слепящих лучей, сколько от тоскливого вопрошающего взгляда Максимильяна.

Парень выглядел уставшим – минувшая ночь, видимо, тоже не принесла ему покоя. Он несколько раз пытался поймать Машин взгляд, но та заблаговременно отворачивалась в сторону. Стекла очков бережно сохраняли тайну. Желание, родившееся во сне, до сих пор напоминало о себе легким томлением.

– Пора, господа! – бодрым голосом скомандовал Клайв. – Поехали. Назад забирается самый маленький или самый уставший. Малышка тут, безусловно, Мари, но Макс того и гляди рухнет на землю. Так что, парень, полезай-ка ты назад. Жизненного пространства там сейчас достаточно, чтобы пережить четыре с половиной часа пути. Дай мне насладиться обществом прекрасной девушки.

Макс молча отклонил переднее сиденье и неуклюже протиснулся в тесный салон, сложив ноги подобно гигантскому кузнечику. Поймав обеспокоенный взгляд Маши, сказал:

– Не переживай, мне удобно. Я готов сейчас заснуть, сидя на табуретке. – И добавил с вызовом: – Только убогого во мне не надо видеть…

В его последних словах прозвучала неприкрытая боль.

Подчинившись неожиданному порыву, Маша наклонилась и нежно поцеловала Максимильяна в губы:

– Я его и не вижу.

Растроганный, он подарил ей неуверенную улыбку. Осчастливленный прикосновением, словно снявшим злое проклятие, поерзал на кожаном сиденье, устраиваясь удобнее, надвинул поглубже на глаза бейсбольную кепку и затих.

Предвкушая душераздирающую сцену прощания Клайва с Еленой, Маша поспешила занять место рядом с водителем и прикрыла глаза. Ждать пришлось недолго.

Со словами «До скорого, Ханни!» Клайв ловко впорхнул в салон и, блеснув на солнце крупным золотым кольцом, решительно сдвинул рычаг коробки передач. Турбинный двигатель спорткара послушно взревел, машина молниеносно тронулась с места. От неожиданности у Маши захватило дух.

Несколько минут она, не отрываясь, смотрела на мелькающие за стеклом дома, удивляясь способности Клайва виртуозно лавировать среди узких переулков старого города. На счастье, в столь ранний час местные жители только просыпались. На улице не было ни души.

– Первый раз едешь в спортивной машине? – сочувственно спросил англичанин.

Девушка завороженно кивнула.

Клайв довольно улыбнулся, показав безупречные зубы. Удивительно, он выглядел еще более привлекательным, чем вчера. Черная кожаная куртка, плотно облегающая стройное тело, светло-голубая тенниска, идеально гармонирующая с цветом глаз, зеркальные очки-капли, голливудская улыбка и теплые, почти осязаемые волны флюидов, способные растопить самые черствые женские сердца.

Перенеся взгляд на дорогу, Клайв продолжил как ни в чем не бывало:

– Он втрескался в тебя по уши.

Девушка испуганно покосилась на заднее сиденье, где мирно посапывал согнутый в три погибели Макс.

– Не волнуйся, он спит сном младенца и видит сладкие сны, в которых ты целуешь его, лежа рядышком на зеленой лужайке в оглушающей тишине…

Страх ледяным сквозняком коснулся затылка и пробежался по напрягшейся спине.

Небрежно, одной рукой, ведущий машину красавец взглянул ей прямо в глаза и продолжил:

– Милое местечко вы выбрали для любовных утех… Лес хранит свои тайны.

– Клайв, я тебя не понимаю…

– Не бери в голову, это просто экспромт, сиюминутная фантазия. Скажи, он тебе нравится? Ты увлечена им?

Девушка смущенно промолчала.

– Можешь не отвечать. Это заметно с первого взгляда. Дам тебе совет, Мари, когда он признается тебе в любви, а ждать осталось недолго, от силы день-два, подумай хорошо, перед тем как ему отказать. Сделай генеральную уборку, выкинь из шкафа запылившиеся скелеты. Сколько можно возвращаться к мертвецам? Если не можешь выбрать, поступи по-другому.

У Маши поплыла голова. Перед глазами моментально соткался образ Виктории, произнесшей недавно те же самые слова.

Клайв невозмутимо продолжал:

– Любовь – волшебная субстанция, неуловимая, капризная. Большой грех – пройти мимо и не заметить подарок небес, а не воспользоваться им – непростительная глупость.

У нее вырвался невольный вопрос:

– А ты любил кого-нибудь?

Пришел его черед задуматься. Довольно надолго. Несколько километров промелькнули за окном в абсолютной тишине. Потом он ответил:

– Я любил каждую женщину, которая дарила мне ночь. Любил как мог, как желала она. Отдавал всего себя без остатка, но и с благодарностью принимал ее страсть. Как я могу лишать себя удовольствия иметь свободу выбора? Как я могу лишить остальных женщин наслаждения? Пока я жив, буду дарить им себя.

– Таково было кредо Казановы, за что не раз был бит и изгнан из родного города. Ты его преемник?

– Возможно, и так. Ты была в Венеции, Мари?

«День сурка… Сейчас он добавит, что мне суждено там побывать, или…»

– Скучный город. Город-утопленник, полусгнивший, пропахший тиной. Куда веселее Рим! Уютные кофейни на площади Навона. Гомон загадывающих желание чудаков у фонтана Треви. Базилика Святого Петра. Вот где ощущаешь величие создателя. Я имею в виду гений Микеланджело. Или полуразвалившийся символ язычества – арена Колизея… Мой совет: посиди в тени секвой на мраморных скамьях, что над руинами Форума, и подумай о Вечности. Там всегда приятно размышлять… – Потом он продолжил начатый разговор: – Ведь ты имеешь в виду совсем другое, не так ли? Ты имела в виду болезнь? Болел ли я любовью? Долгое время казалось, что недуг обходит меня стороной. Что ежедневной профилактикой я выработал стойкий иммунитет. Но, увы, защита дала сбой. Зараза подкосила меня несколько месяцев назад, я пытался лечить ее известными методами, но пока бесполезно. Она периодически дает рецидивы…

– Моя подруга – одно из противоядий?

Клайв болезненно скривился:

– Обещаю ей в этом признаться как можно скорее.

– А кто та, другая?

– Ты сама ответила на свой вопрос. Она – Другая. Женщина-тайна, пришедшая в наш мир из несуществующего и вновь затаившаяся в нем. – В голосе Клайва послышались металлические нотки.

– Тебе неприятно об этом вспоминать?

– Нет, почему же, воспоминания о ней подобны бальзаму. Она живет сейчас в мире снов, сладких иллюзий, говорящих глаз, призраков и заблудших душ. В мире, куда запрещено входить обычному человеку. В котором я не единожды нарушал правила…

На некоторое время вновь воцарилось молчание. Клайв сосредоточенно вел машину, словно пытаясь отогнать грустные воспоминания. Его лицо напоминало застывшую скорбную маску.

К Маше, так ничего толком не понявшей из его слов, постепенно подбиралась усталость. Мелькающий за окнами равнинный пейзаж навевал дрему.

Прозвучавший вопрос заставил ее вздрогнуть и встряхнуться:

– А почему Дизентис? Единственный интересный факт, который прославил это захолустье, – казнь полусумасшедшей женщины, лживо обвиненной в сношениях с дьяволом.

Маша задумалась. Прямой вопрос требовал прямого ответа. Но не сейчас.

– Меня заинтересовала эта история. В голове не укладывается, что несчастная была реабилитирована лишь недавно. Еуляя по сайтам, я прочла, что в создан музей, посвященный казненной. Вот почему Дизентис. Не более и не менее.

Клайв наморщил лоб, но ответ, похоже, его удовлетворил.

– Тем не менее странное стечение обстоятельств, не находишь? Я заканчиваю книгу о последней шварцвальдской ведьме, еду в Базель к редактору, и вдруг на моем пути попадаются влюбленные голубки, идущие по следу той же особы…

– Эта случайность удивила меня не меньше! Это твой первый роман?

– Нет, уже третий. Первый был посвящен наследию викингов, рунным манускриптам, второй – жизни и смерти несчастной Мадлен Бове, одной из главных героинь скандального Луденского дела о сношении изнемогающих от безделья монахинь с демонами, а точнее, с собственными духовниками, и, наконец, последний – исследующий наследие легенд и сказаний Черного леса.

– Ты придерживаешься странной тематики.

– Темнота скрывает не одну загадку, хранит множество сюжетов. Я привык стоять на границе Света и Тьмы. Будучи ребенком, всегда шагал по краю тени от оград или домов, старался, чтобы лишь одна половина моего тела освещалась солнцем.

Вот и сейчас во мне уживаются две сущности – смешливого, любознательного мальчика, ставшего привлекательным мужчиной, да-да, я осознаю свои достоинства и охотно ими пользуюсь, а с другой стороны – ангела, оказавшегося среди людей по нелепой причине. Слышишь шелест плотно упакованных крыльев за моей спиной?

– Клайв, ты действительно шутник!

– Если бы…

Он вновь замолчал. Маша перевела глаза на мелькающий пейзаж.

Позади остался маленький город, название которого она даже не успела прочесть. Большой зеленый щит, показавшийся вдали, сообщал, что до Женевы не более пятидесяти километров. Треть пути была позади, а казалось, прошло не более получаса.

Борясь с новым приступом дремоты, Маша обратилась к хранящему молчание англичанину:

– Расскажи мне немного о своей книге. Почему ты едешь в Базель? Почему решил издать ее в Швейцарии?

Клайв улыбнулся:

– Потому что мне выгоднее напечатать ее именно там. Предприимчивые швейцарцы не упустят возможности при малейшем намеке на аутентичность истории заработать на ней деньги. Они боготворят свое прошлое, даже когда оно плохо пахнет. Почему я должен отказаться от выгодной сделки? Я издам ее в Базеле, и еще ограниченным тиражом – в небольшой печатне под Мюнхеном.

– Понятно. А о чем, собственно, книга? Она хроникальная или это художественное произведение?

– Это далеко не хроника. Это история трагической любви. История жертвенности и самоотречения, мракобесия и тупости, алчности и неприкрытого разврата. И еще это притча о Холодном Сердце.

– Как у Гауфа?

– Почти. У меня остался первоначальный вариант с готовыми сюжетными линиями, прописанными диалогами. Детализацию делал уже на цифре, там же два эпилога, да, именно так, две версии финала. Если хочешь, подарю тебе рукопись.

– Спасибо большое. Представляю, как это интересно.

Клайв улыбнулся:

– Не стоит преждевременной лести. Хочешь, прочту несколько глав? Начало я помню наизусть. Устраивайся удобнее, детка, закрывай глазки и слушай сказку, которая началась далекой ночью 8 апреля 1664 года.

Сказка Шварцвальда
Начало

…8 апреля 1664 года в семье краснодеревщика Вильгельма Кляйнфогеля в селении Фогельбах, что в Южном Шварцвальде земли Швабии, родилась долгожданная дочь, крещенная впоследствии именем Кристина-Мария, в честь бабушки по мужской линии.

Первые несколько лет Вильгельм не праздновал дни рождения малышки, ведь ее появление на свет повлекло преждевременную смерть его горячо любимой жены, красавицы Иоланты.

Начавшиеся в весеннюю полночь схватки, продлившиеся до полудня следующего дня, лишили несчастную женщину сил, ребенок не мог пробиться через узкие чресла матери.

Вильгельм, побежавший за повитухой, застал измученную жену на пороге смерти, истерзанную приступами боли, бледную, с блуждающим стекленеющим взглядом. Воды давно отошли, бесполезные сухие потуги продолжали сотрясать тело, несчастная лишилась разума от не прекращающейся ни на минуту боли. Регина, местная знахарка и повитуха, окинув цепким взглядом умирающую женщину, схватила обезумевшего от горя Вильгельма в охапку и выставила его за дверь, приказав служанке, бросившейся вслед за хозяином, остаться:

– Срочно подогрей воду и принеси пустой чан. И ветоши, чистой ветоши, как можно больше рви. Спеши, девушка. Боги отмерили твоей несчастной госпоже немного времени. Постараюсь спасти хотя бы младенца, на чудеса я не способна.

Служанка метнулась из комнаты и через некоторое время вернулась со всем необходимым. Вильгельм пытался прорваться в покои жены, но Регина подскочила к двери и сверкнула черным взглядом, да так грозно, что бедняга сразу утих и смиренно отступил.

Повитуха решительно закрыла дверь на засов и подошла к столу, где лежала ее котомка. Тяжело вздохнув, достала из нее небольшую склянку, пучок засушенной травы и сверток из красной материи.

Служанка, испуганно крестясь, забилась в угол, наблюдая за приготовлениями.

Через считаные мгновения ее слух потряс страшный крик роженицы – нечеловеческий, почти звериный вой. Бедная женщина скрутилась в узел от сотрясающих ее потуг, от нечеловеческой боли, раздвигающей намертво застывшие кости. Завыла по-волчьи от безысходности, от предчувствия смерти. Ребенок просился жить, а плоть матери его не пускала. Повитуха метнулась к роженице и, положив одну руку ей на голову, вторую на живот, забормотала странные слова.

Зажавшись в угол, испуганная до смерти служанка из-за клацанья собственных зубов не могла разобрать, творит знахарка Божью молитву или произносит черное заклинание. Но через мгновение страждущая успокоилась, живот перестал причинять боль.

– Так, как там тебя?.. – обратилась Регина к бледной как полотно девушке-служанке.

– С-с… София, – вымолвила та, заикаясь от страха.

– Девица София, срочно наливай воду, положи ближе ко мне ветошь и… иди отсюда, иди от греха. Не должно тебе все это видеть. Иначе и твой ребенок не найдет дороги! Прочь!

Девушка вскрикнула и истово перекрестилась. Поставив перед кроватью чан с теплой водой и бросив чистое белье на край ложа, она поспешила к двери. Но, помедлив мгновение, поддалась искушающему ее любопытству и обернулась.

Регина тем временем, развернув принесенный красный сверток, достала оттуда острый нож.

– О господи! – выдохнула испуганная девушка.

Знахарка быстро обернулась и сказала:

– Сказала же, ступай со своим Богом! Не надо на это смотреть.

Испуганная служанка спешно покинула покои умирающей. Услышав, что дверь затворилась, Регина встала с ложа Иоланты и плотно задвинула засов, подожгла принесенный пучок сухоцветов и, вдыхая сладкий дым, отошла на середину комнаты. Широко вытянув руки, она начала кружиться, сначала медленно, потом все быстрее:

– Земная Богиня, всесильная Мать! Помоги несчастной душе, дай ей сил разрешиться от бремени. О, великий Кернуннос, рогатый бог, приди ко мне, вложи свою силу в руки, помоги освободить несчастную от бремени! Ветры восточные, ветры западные, южные и северные, освободите Иоланту от боли, помогите обрести плоть новой душе! Дайте дорогу новой жизни! Духи лесные, земные, духи горные и водные, сплотитесь за моей спиной, дайте мне силу содействовать предрешенному, помогите сохранить хотя бы одну жизнь, если две отныне не суждено…

Воздух в комнате сгустился от травяного аромата, масляные светильники начали громко потрескивать и чадить. На губах Регины заиграла улыбка. Ее незримые помощники откликнулись и пришли на зов.

Не теряя более ни минуты, она достала приготовленную склянку, вытащила зубами пробку и влила несколько капель красного, словно кровь, эликсира в приоткрытый рот полумертвой роженицы.

Иоланта на мгновение открыла глаза, почувствовав, как волшебное снадобье проникло в нее, уменьшая боль, путая сознание. Она не видела, как Регина, подняв ее мокрое от пота и утробных вод платье, обхватила обеими руками раздувшийся живот, приложила к нему ухо, прислушиваясь. Умирающая погрузилась в сладкий опиумный сон.

Повитуха, приложив щеку к животу роженицы, погладила ее чрево и прошептала:

– Не бойся, малышка, властью Великой Богини ты увидишь мир, ты придешь ко мне, моя красавица.

Нежно поцеловала натянутую кожу и тут же резко полоснула по ней остро наточенным ножом.

Вильгельм, сидящий в соседней комнате обхватив голову, чтобы не слышать душераздирающих криков жены, удивился внезапно воцарившейся тишине. Через мгновение ее словно клинок рассек резкий, истошный писк исстрадавшегося по белому свету младенца. Вильгельм вскочил на ноги и бросился в спальню жены, забыв, что дверь крепко закрыта на засов.

– София! Иди ко мне! – послышался спокойный голос повитухи из-за двери.

Девушка нерешительно двинулась к двери, не смея поднять глаза на стоявшего рядом хозяина. Она знала, что тому предстоит увидеть, и боялась выдать взглядом собственный страх.

Стоило ей войти, как ждавшая за дверью Регина сразу захлопнула дверь, не давая отцу заглянуть в покои.

– О Боже, Дева Мария и святые угодники… – только и смогла вымолвить служанка, глядя на мокрые насквозь красные простыни.

Она никогда еще не видела столько крови. Хозяйка, бледная как смерть, лежала в алой постели и напоминала хрупкую сердцевину замысловатого цветка, покрытого страшной росой, непрерывно сочившейся на пол…

Регина решительно встряхнула Софию:

– Девушка, бояться будешь потом, а сейчас слушай и помогай мне изо всех сил. Первым делом обмой младенца, пуповину я уже перерезала, смой кровь, проверь рот, чтобы там не осталось слизи. Искупай девочку, видишь, какая красавица у нас родилась, и заверни ее в теплое одеяло. Все. Делай! А я пока займусь матерью.

Стараясь не обращать внимания на кровь и сдерживая подступающую рвоту, София взяла кричавшую новорожденную и на вытянутых руках понесла ее к чану с теплой водой. Она первый раз в жизни держала родившегося человечка, походящего на гнома из ее детских сказок, только голого, покрытого пятнами крови и запекшейся слизью. Но отвращения крошечное существо не вызывало, лишь восторженное удивление и благоговение перед Создателем.

Сделав все, что ей приказала повитуха, София повернулась к кровати, где та колдовала над еще живой роженицей.

Иоланта, прикрытая теплым покрывалом, дрожала, словно осиновый лист на ветру, от потери сил. Кровь не переставала идти, унося из нее жизнь. Регина сидела на краю кровати, держа одну руку под покрывалом на уровне ее живота, а другой гладя несчастную по лицу:

– Вот и все, милая, вот и все. Девочку ты родила, здоровую, красивую. Теперь отдыхай, все будет хорошо, сестра.

Иоланта, мертвенно-бледная, подняла воспаленные глаза, ища ребенка. Регина сделала незаметный знак Софии, и служанка осторожно положила притихшего младенца на грудь умирающей.

– Спасибо. Как имя твое? – спросила мать, еле ворочая языком.

– Региной меня зовут. Только ты не говори много. Сил осталось на несколько мгновений. Сейчас мужа твоего позову. Простись с ним.

Повитуха быстро подошла к двери и приподняла засов. Вильгельм ворвался в комнату и, мгновенно оценив ситуацию, с горестным стоном упал на колени перед смертным ложем. Схватив Иоланту за руку, он воскликнул:

– Не покидай меня!

Горячие слезы текли по его щекам. Вильгельм прижал руку умирающей жены к губам и начал исступленно молиться, ни разу не взглянув на младенца.

В этот момент девочка вновь начала жалобно попискивать. Регина взяла ее на руки и, что-то зашептав малышке на ушко, отвернулась к окну.

Иоланта высвободилась из судорожных объятий мужа и погладила его по щеке:

– Любимый супруг мой, Вильгельм, Богу угодно, чтобы я перешла в Его предел. Не скорби, мне уже не больно, мне легко и спокойно, я не одна ухожу, ангелы небесные сошли за мной. Вот они, стоят у кровати и ждут. Ты видишь?

Вильгельм быстро обернулся и, увидев лишь пустоту, принялся умолять Иоланту не бросать его.

– Не перечь. Мне тяжело говорить. Я ухожу. Молю, береги нашу дочь, передай ей всю свою любовь и ласку. Люби ее, как любил бы меня. И ты… – Несчастная женщина с трудом повернула голову и посмотрела на стоящую чуть поодаль Регину с ребенком на руках. – И ты, сестра, обещай, что позаботишься о моей девочке… Прошу.

– Обещаю, Иоланта. Я не оставлю твоего ребенка в беде. Иди с миром. – Регина тяжело вздохнула и, пряча слезы, отвернулась к окну, где уже сгущались сумерки.

Она сделала все что могла, одна жизнь была спасена. Она успела, спасибо Великой Матери и могущественному супругу ее, рогатому богу. Но что-то неуловимое, неосязаемое, тайное не давало покоя ведунье. Она знала, что теперь ее жизнь прочно, до самой кончины, связана с жизнью девочки, принятой ею на белый свет. И в жизни этой будет немало испытаний и бед.