Текст книги "Любовный приворот для одноклассницы"

Хассо, скрипнув зубами от еле сдерживаемой злобы, вышел за дверь.

Некоторое время Конрад стоял перед окном, наблюдая за собравшимся на площади народом. Перед его глазами волновалось море человеческих голов. Любопытные зеваки, услышав о скандальном процессе, все прибывали, стекаясь по переулкам, ведущим к зданию суда.

Конрад глубоко вдохнул, почувствовав искрящуюся живительную энергию возбужденных, взволнованных, обезумевших от предвкушения крови овец, власть над которыми была безгранична.

Да только он уже долгие годы не насыщается этой властью.

Она не способна согреть его сердце, превратившееся в осколок вечного льда.

С каким наслаждением он ловит живительные волны искренней любви, источаемые куклами, которые вынуждены играть навязанные им роли, не подозревая, что он и есть их кукольник, хозяин, дергающий за нитки и принуждающий совершать угодные шаги.

Несчастный искалеченный художник, исполненный ревности и врожденного благородства, влюбленный дворянин и невинное, запутавшееся в своих чувствах дитя, прошедшее по лезвию греха и навеки несущее печать искушения. Сами того не зная, они пляшут под его зачарованную дудочку не хуже гамельнских крыс, послушны мановению пальца. И лишь одна гордая и свободная Регина неподвластна пока воле епископа, насмехается и глумится над ним. Но придет и ее время… Очень скоро. Он сможет подобрать для нее мелодию.

Перерыв в слушании заканчивался. Время клонилось к трем часам пополудни.

Тихий, но настойчивый стук в дверь прервал грустные мысли епископа.

Судейский секретарь поспешил доложить, что в деле появился новый свидетель – настоятель церкви Святого Августина в Марцелле отец Иоахим.

Черные брови Конрада насмешливо взлетели.

– Однако! Что нам может рассказать почтенный святой отец?

От грусти не осталось ни следа. Взбодрившись перед новым поворотом событий, он посвежел; подернувшиеся усталой поволокой глаза вновь заискрились влажными сапфирами, а рот наполнился ядовитой слюной.

Хищное нутро затрепетало в предвкушении нечаянной жертвы.

Новый этап заседания начался.

Зал, набитый до отказа праздными горожанами, притих, как только маленький священник был вызван к судейскому столу для дачи показаний. Неловко споткнувшись перед кафедрой, Иоахим смущенно извинился и, не обращая внимания на раздавшиеся за спиной смешки, повернулся к сидящим за столом трем судьям, поприветствовав каждого в отдельности.

В тот момент, когда его глаза пересеклись с сияющим взором Его Святейшества, невольная дрожь пробежала по спине отца Иоахима. Ясная как день мысль родилась в голове и заставила содрогнуться от своей простоты.

Он уже никогда не вернется в Марцелль.

Человек, сидящий напротив и внимательно разглядывающий его, читающий мысли и предугадывающий намерения, не допустит этого. Молчаливый визуальный контакт длился от силы несколько мгновений, и, когда глаза епископа первыми разорвали его, отец Иоахим обреченно поник головой. Если бы несчастный августинец обладал умением читать мысли, то заметил бы неожиданный испуг высокомерного визави, замешанный на восхищении. Но Конрад, опытный мистификатор, умело скрыл за вежливой улыбкой крайнюю степень волнения. Любезным жестом он предоставил новому свидетелю слово. Откинувшись в кресле, сохраняя невозмутимое выражение лица и лениво прикрыв глаза, на самом деле он весь обратился в слух.

Маленький священник, поблагодарив судей за возможность говорить, повернулся лицом к осужденным женщинам и доверительно улыбнулся каждой. Ответом ему были радостная улыбка Кристины и настороженные, внимательные глаза знахарки, слышавшей о святом отце от Михаэля, но никогда прежде не встречавшейся с ним лицом к лицу.

– Уважаемые судьи, почтенная публика, я собираюсь выступить на стороне защиты и предупредить вас не торопиться с поспешным осуждением невинных. Ибо они невинны в своих заблуждениях. Перед вами дети природы, родившиеся на ее лоне и впитавшие с молоком матери тайны, которые нам, городским жителям, кажутся непостижимыми и уже поэтому опасными. Неизвестность обычно подразумевает опасность. Опасность порождает страх. Вы боитесь их, потому что не хотите понять и потому что не ведаете того, что знают они…

Зал притих. Люди не ожидали услышать подобное из уст священника, которому в силу сана было положено клеймить иноверцев и отступников.

На губах епископа заиграла довольная улыбка. Глупец начал добровольно возводить себе эшафот.

– Вина Регины в том, что она лечила больных не молитвами, восславляющими Господа нашего, как праведная христианка. Она использовала для доброго дела знания, полученные из рук самой матери-природы, использовала древние учения ушедших поколений о целебной силе трав и минералов. Разве есть ее вина в том, что она знала больше, чем знаете вы? И свое знание посвятила оказанию помощи нуждающимся? И она, и христианские молитвы делают одно и то же. Ее травы лечат тело, а благостные слова – сначала душу, которая, в свою очередь, окрыленная верой, врачует немощное тело.

Среди зрителей пролетела волна недоумения. Суеверные, необразованные люди чувствовали, что отец Иоахим говорит истину, но слова, что он использует, не были им понятны и уже потому воспринимались как ересь.

Люди в недоумении смотрели на епископа; тот по-прежнему хранил невозмутимое молчание.

Иоахим уверенно продолжал:

– Вы обвиняете ее в пособничестве дьяволу, но свидетельства доносчиков ложны и далеки от правды. Они собирались путем подкупа. Я сам был тому свидетелем, когда присланные из Фрайбурга военные, дабы не терять времени даром, за пару гульденов записывали нелепые сказки в допросный лист, собираясь выдать их за истину. Большинство имен свидетелей вымышлены, таких людей не существует…

Зал взорвался от негодования. Разочарованные возгласы жаждущих смертного приговора растворились в возмущенных криках поборников справедливости.

Бургомистр нервно заерзал в кресле, вновь опасаясь беспорядков. Бросив встревоженный взгляд на Конрада, он от неожиданности поперхнулся. Епископ окаменел, уголки рта его приподнялись вверх и замерли, превратив лицо в неподвижную восковую маску.

Отец Иоахим приподнял вверх руку, призывая зрителей к тишине:

– Вы обвиняете этих несчастных женщин в пособничестве Сатане. Я же отвечаю: нет! Нет в их действиях ничего, что могло бы их очернить. Древние восточные мудрецы, арабы и китайцы, писали бесконечные трактаты, классифицируя лечебные свойства трав и камней. Безусловно, у обладающего ценными знаниями человека всегда есть выбор, каким путем идти, с какой целью их использовать – во благо или во вред… У меня бесконечное количество свидетелей, живущих в Швабии, в Тюрингии, далекой Саксонии и Померании, что рецепты Регины использовались лишь на благое дело, а если больные умирали, на то была воля Господа. Лишь ему дано произнести последнее слово. Я утверждаю, что это истина, потому что гонцы, отправляемые за снадобьями в Черный лес в поисках затерянной избушки, обращались именно ко мне с просьбой указать правильную дорогу! Что же касается невинной девочки, которая испытывает страдания, просиживая на неудобной скамье в течение уже нескольких часов, то несколькими неделями ранее я имел возможность выслушать ее исповедь и с радостью отпустил все ее детские прегрешения. Она чиста словно агнец на фоне того зла, что ей довелось испытать, и того, что я вижу в этом зале.

Веки епископа дрогнули, и в прорези глаз сверкнули синие отблески. Через мгновение он снова сомкнул очи, сделав вид, что происходящее его не интересует.

– Позвольте уточнить, святой отец! – раздался голос встрепенувшегося бургомистра. – О каком именно зле вы сейчас говорите?

Воодушевленная внезапной поддержкой Кристина взглянула на Регину. Странно, но слова Иоахима не произвели на ту ровно никакого впечатления. Она выглядела еще более подавленной, чем во время выступления Марты Цубригген.

Отец Иоахим, оглядев сбитый с толку народ, поднял руки в благословении:

– Дети мои, Сатана не столь наивен и прост, чтобы являть свое присутствие через одиноких несчастных женщин, ведущих затворническую жизнь и могущих легко подпасть под подозрение. Вы, не видя сути, ищете легких решений, обвиняя тех, кто отличается от вас. Тех, кто больше знает или дальше видит, кто имеет свое собственное мнение о сути вещей и не боится в этом признаться. Наш враг притаился куда ближе. Он изворотлив и лукав. Он ловко проник в дом каждого, превратившись в золотые монеты, он пробрался к вам в голову, призвав насмехаться над убогими, преклоняться перед высокомерными, наслаждаться мучениями невиновных. Он живет в каждом из нас наравне с Богом, и не проходит мгновения, чтобы он не испытывал нас, не предлагал выбрать его сторону. И многие из сидящих в зале сами не заметили, как уже стали его слугами.

Люди замерли. Они подавленно молчали, боясь шелохнуться. Затаили дыхание, стараясь уловить каждое слово невысокого тщедушного оратора.

Терпеливо ожидающий конца судебного заседания Михаэль не отрывал взволнованных глаз от отца Иоахима. Он старался предугадать, во что выльется произносимая им крамольная речь. Темные предчувствия скребли душу, словно волчьи когти.

– В этом здании количество зла приобрело невиданные размахи, – раздались пророческие слова августинца. – Это место унижения и мучения людей, место кровопролития, пыток, издевательств, место восхваления Бога устами, присягнувшими Сатане! Ищите зло в своих душах и, найдя, изгоните добрыми делами. «Не судите, да не судимы будете», – завещал нам Отец. Перед тем как судить других, дети мои, отмойте собственные души от тьмы, скопившейся в них!

– ОН СУМАСШЕДШИЙ! – взвизгнул пронзительный женский голос.

И этот крик стал началом кошмара. Обезумевшие, испуганные до смерти люди повскакивали со своих мест и, покрывая святого отца ругательствами, накинулись на него. Оторопевшая стража не сразу отреагировала на беспорядок в зале. Двое мужчин повалили маленького священника на землю, плюясь и топча ногами.

Отец Иоахим, не прося пощады, свернулся в комок и прикрыл руками голову. Михаэль подбежал к Кристине и закрыл ее своим телом от тянущихся со всех сторон дрожащих от злобы рук. Одна из женщин вцепилась Регине в волосы и с диким восторгом вырвала целый клок. Ведунья не проронила не слова. Ее лицо не дрогнуло.

Не отрываясь, она смотрела на смеющегося Конрада. Ее била дрожь.

Темный бог обрел плоть.

Епископ поднялся со своего места, простер над человеческим безумием руки и, закрыв глаза, начал читать известную лишь ему молитву.

Наконец прибывшее из гарнизона подкрепление навело порядок, обнаженными пиками грубо оттеснив помраченных сумасшествием людей к выходу.

– Священная католическая церковь выносит обвинение отцу Иоахиму в богоотступничестве и еретизме, как позволившему себе сомневаться в чистоте помыслов его братьев, осмелившемуся возвести хулу на саму святость веры. Я повелеваю немедленно взять его под стражу. Выдвинутое ему в результате закрытого слушания обвинение будет публично оглашено на городской площади, – прозвучал стальной голос Конрада Справедливого, отразившись многоголосым эхом под сводами зала. – Первый день судебного заседания по делу Кристины Кляйнфогель и Регины по прозвищу Черная считаю закрытым. Обвиняемым дается день на раздумия и покаяние в предписываемых им грехах. Если такового не последует, третий день заседания пройдет в закрытом режиме, с применением пыток.

С этими словами епископ быстрым шагом покинул зал суда.

Подоспевшая стража вытолкала несчастных женщин из общего помещения в соседнее, где располагались пыточные орудия и где неделю назад на глазах Кристины истязали ее любимого Якова.

Полутемный зал был почти пуст, и только небольшая группа из трех охранников стояла перед подвешенной за руки и за ноги к железным крюкам обнаженной женщиной. Рот ее был плотно закрыт кляпом, крики несчастной не мешали проходящему по соседству процессу.

Голова безжизненно болталась, как у набитой ветошью куклы. Стражники развлекались тем, что протыкали полное дебелое тело крюками и подвешивали к ним различные грузы, лоскутами оттягивающие кожу.

Когда женщина теряла сознание от невыносимой боли, один из палачей подносил к паху горящий факел и безжалостно жег кожу. Из закрытого повязкой рта доносились хриплые булькающие звуки.

Конвой намеренно остановился перед истязаемой женщиной. Перед тем как потерять сознание от ужаса, Кристина заметила на ее предплечье злополучное клеймо. Сестрица Марта, напомнившая свинью на вертеле, приподняла голову и, вращая безумными, налитыми кровью глазами, молила о смерти.

«Висеть тебе под потолком на крюках, глупая свинья».

Регина, не выдержав жуткого, давным-давно напророченного зрелища, согнулась пополам, и ее вытошнило на каменный пол.

Стражники, хохоча во весь голос, вытолкали позеленевшую от страха знахарку из пыточной залы.

Зайдя после ярко освещенного факелами коридора в свою темную клетушку, служившую последним приютом, Регина на несколько мгновений потеряла способность видеть. Пробираясь на ощупь по стене, дошла до кровати и без сил рухнула на подстилку из влажного сена.

– Ты заставила себя ждать, – прошелестел над ухом голос, услышав который она испуганно вскрикнула. Регина рывком поднялась с кровати, выставив вперед руки, защищаясь от кромешной тьмы.

– Милая, не надо меня бояться, – вновь зазвучал голос, становясь все мягче и нежнее. – Я столько долгих лет провел вдали от тебя, живя воспоминаниями о нашей любви. Мое сердце окаменело от боли, лед заковал его в непроницаемый панцирь, не позволяя лучам солнца растопить холод, поселившийся внутри. Но всему приходит конец. Я устал жить без надежды. Я устал жить в пустыне, где единственным проявлением человеческих эмоций являются лишь страдание и боль. Устал быть ее источником…

Регина сглотнула тяжелый ком, подступивший к горлу.

Нежный шелестящий шепот Конрада не потерял над ней власти, он и сейчас проник в самое сердце, заставил кровь стремительнее побежать по жилам, а тело – сжаться в невольном ожидании прикосновения.

– Чего ты хочешь от меня, двуликий? – Ее голос задрожал от волнения.

Привыкнув к темноте, Регина увидела улыбку на лице Конрада.

– Двуликий… Да, ты права. Янус-перевертыш, бог дверей и тайных проходов…

– Нет, ты двулик, потому что пытаешься служить двум богам одновременно.

Конрад весело рассмеялся:

– Ты не права, моя любимая. Я присягнул навеки одному Богу и сделал это вместе с тобой. Но, в отличие от тебя, избрал его сильную и темную сторону. Маска бесхребетного Христа мне нужна, чтобы прославлять великую силу Кернунноса…

– Путем избиения невинных людей? Немыслимых, извращенных пыток и жестоких казней? Путем совращения душ и пожирания жизней? Разве в этом сила Великого?

– Только так жизнь приобретает смысл, которого ты ее лишила, отвергнув мою страсть! Да, признаю, его сила в созидании, но путем разрушения. Я выполнял первую задачу, ты же всегда заканчивала начатое мною, восстанавливая равновесие. Ты – моя половина, смысл моей жизни, которого я был лишен долгие годы.

Регина смягчилась:

– Конрад, ты сам избрал этот путь. Власть над человеческими умами показалась тебе более сладкой, чем моя любовь.

Епископ долго молчал, застыв на месте. Регина слышала в воцарившейся тишине, как в углу ее камеры копошатся мыши, она слышала частые удары своего сердца и спокойное дыхание возвышающегося над ней мужчины.

– Перейдем к делу, моя дорогая. Власть, что я имею над тобой, совсем не радует, она тяжела и прискорбна. И я бы хотел быстрее покончить с разыгравшейся комедией.

– Вот как ты это видишь… Комедия… Игра… Кровавый смертельный фокус… Сколько жизней ты уже сожрал, сколько невинных душ и незавершенных судеб присвоил? «Черная смерть», пришедшая в Фогельбах, твоих рук дело, я не сомневалась ни минуты.

– Регина, на моих руках нет крови. Я использовал других для достижения целей, не забывая всегда о свободе их выбора. Каждый имел право отказаться, но, следуя собственным порокам, всегда шел по пути зла. Так и твой сын Хассо, получив в руки зараженного грызуна, не выкинул его по дороге, а привез в деревню, среди жителей которой вырос. Он бросил ее в единственный колодец и отравил близких людей… Это был твой сын!

– Как и твой! – раздался возмущенный голос Регины. – Ты послал собственного сына на убийство невинных. Чудовище!

Конрад опустился на кровать рядом с Региной и, скрестив на груди руки, снисходительно улыбнулся:

– Зато ты не уберегла его от зова полной луны. У мальчика много лет назад сердце поросло волчьей шерстью, а ты не придала этому значения, сосредоточив все оставшееся тепло на Михаэле, забыв, что лишь преданная материнская любовь способна разрушить любое колдовство. Ты оставила сына погибать в шкуре волка… Вот, теперь ты молчишь…

Регина сжалась. Конрад говорил жестокую правду. Всю обиду и боль за поруганную любовь несчастная женщина перенесла на невинное дитя, рожденное от предателя.

Она не любила Хассо с момента его появления на свет, вспоминала, как больно волчонок кусал ее грудь, исходил в постоянном крике, не давая покоя ни днем ни ночью. Лишь маленький подкидыш, доставшийся от сестры, стал ее отдушиной, лишь в Михаэле она всегда видела родную кровинку.

– Так почему ты сейчас обвиняешь меня, что я сделал из него чудовище? Я дал ему право выбора, ты же такового не оставила!

Регина почувствовала, как слезы одна за другой ползут по щекам, падая на грудь. Ей нечего было сказать в свою защиту.

Конрад только что вынес справедливый приговор.

Вытерев щеки, она встала с кровати и отошла в угол камеры. Повернувшись лицом к епископу, постаралась говорить спокойно:

– Чума была лишь предлогом, чтобы выманить меня из леса, где твои силы слабы. Где ты не способен совладать со мной… Ведь так? Поэтому я здесь. Зачем ты пришел?

Конрад тяжело вздохнул. Его наигранная тревога сменилась нескрываемым восторгом от осознания власти. Чувство вины, внушенное Регине, даровало ему бесценный козырь.

– Отдай вещь, что принадлежит мне. Солдаты не нашли ее в хижине, ее не было в одежде и вещах, что позволили тебе взять с собой. Где он?

Ведьма, забившись в темный угол кельи, молчала.

Конрад медленно подошел к женщине и протянул руку:

– Отдай! И уже завтра ты будешь в лесном доме. Он остался нетронутым. Слуги не позволили безумным соседям из Фогельбаха спалить его. Где медальон?

Регина ответила вопросом на вопрос:

– Я не вижу у тебя на руке моего дара. Когда ты в последний раз надевал охранное кольцо?

Конрад смутился и тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания.

– Надень его сейчас, мой дорогой друг, – зашелестел тихий вкрадчивый голос, – и мы сможем говорить, как прежде, слыша мысли друг друга, чувствуя биение сердец…

– Замолчи! – Голос Конрада неожиданно сорвался в крик. – Замолчи! Отдай мне мою вещь, и ты сможешь избежать костра!

Регина рассмеялась ему в лицо:

– Я не боюсь смерти, глупец! Неужели ты подумал, я позволила бы себя схватить твоим солдафонам? После первого смертельного случая в Фогельбахе я уже знала, что тиски вокруг меня сжимаются. Знаешь, почему я сейчас здесь?

Конрад отступил от нее на шаг и прищурил глаза.

– Не потому, что ты принудил меня. Не льсти своему болезненному самолюбию. Я устала, мой бывший друг. Устала смертельно. Мой земной путь закончится на городской площади через несколько дней, и часы неумолимо отсчитывают оставшиеся до освобождения мгновения. И лишь от тебя сейчас зависит, сможем ли мы продолжить существование вне времени.

Лицо епископа вспыхнуло от негодования. Он оскалился подобно хищному зверю:

– Ты меня не проведешь! Когда твоя кожа начнет дымиться и трескаться от праведного огня, а голос – визгливо молить о пощаде, то, клянусь жизнью своей, я лишь рассмеюсь от наслаждения, видя, как твоя пресыщенная гордыня горит синим пламенем. Отдай мне вещь, и я отпущу тебя. Хочешь умирать – бросься вниз головой с городских стен, ты не поймаешь меня в ловушку предопределенности.

Регина равнодушно вздернула брови:

– Думай как хочешь. Прошу тебя лишь об одном: в тот момент, когда палач поднесет факел к костру, будь на площади. И ради нашей любви, что давно умерла, надень на правую руку мой подарок. Уходя, я мечтаю вновь увидеть твои глаза и услышать биение живого сердца.

– Ты просишь о невозможном! Нельзя вернуть то, чего нет. Моя душа высохла дотла, она подобна пустыне, где носится пыльный ветер – призрачный хамсин. Но я не премину доставить себе радость. Напротив твоей поленницы запылает костер богоотступника, посмевшего сомневаться в величии церкви, безумного глупца Иоахима из Марцелля.

Регина зашипела словно разъяренная кошка. Ее высокое тело изогнулось дугой, пальцы скрючились, выпуская несуществующие когти. Черные глаза заблестели гневными угольками.

– Глупца, говоришь? Именно в его стойкости и искренности люди увидят доказательства величия своего Бога, и будут правы. Ты сотворишь из несчастного, верящего в справедливость священника желанную жертву. Каждое слово Иоахима перейдет из уст в уста и останется в людской памяти. Имя его сохранится в летописях и обретет бессмертие, в то время как твое будет навеки покрыто проклятием. Тот, кого ты нарек глупцом, способен видеть зло в каждом его проявлении, потому что душа его чиста от скверны и принадлежит Богу. Святому отцу достаточно было одного пристального взгляда, чтобы почувствовать твою звериную суть. Погубишь его – погубишь себя, и пути назад уже не отыщется. Спасешь его – и надежда на нашу встречу останется.

Продолжительное молчание стало ей ответом. Наконец епископ встал с кровати и сделал шаг к замершей в ожидании Регине:

– Хорошо, любовь моя. – Красивые губы Конрада изогнулись в улыбке. – Тогда я посмею предложить сделку. Я загашу под ним пламя, но и ты скажешь, где находится нужная мне вещь.

– Клянись, хитроумный лжец! Клянись именем Кернунноса, ради которого ты пролил реки невинной крови!

Епископ обжег Регину холодным сапфировым огнем и, выйдя на середину кельи, очертил вокруг себя воображаемый круг. Сотворив заклятие, призывающее Рогатого бога, достал из ременной сумки небольшой стилет и молниеносным движением проткнул острием безымянный палец. Крупная капля, упавшая в центр круга, шипя, испарилась. Клятва была принята.

Регина, успокоившись, вышла из темноты и поравнялась с Конрадом.

– Я обещаю тебе, что святой отец вернется в Марцелль живым и невредимым, – твердо прозвучал его голос.

Женщина улыбнулась. Ее глаза с нежностью окунулись в синеву глаз стоящего в шаге от нее человека.

– Твой медальон сейчас обрел другого хозяина. Моя преемница является его хранителем. Но взять его просто так невозможно. Охранное заклятие лишит вещь силы в случае ее хищения. Лишь добровольно переданный или преподнесенный в дар амулет сохранит власть… И не радуйся раньше времени, хитроумный обольститель! Она сама должна его отдать, сама, от чистого сердца и с добрым намерением, а не следуя твоей просьбе.

– Будь ты проклята, лгунья! Ты снова обвела меня вокруг пальца!

Регина, сложив руки на груди, хладнокровно ответила:

– Помни, Кернуннос принял твою клятву, а я ответила на вопрос. А сейчас оставь меня. Позволь мне предаться сладким воспоминаниям…

Конрад, сжав в бессилии кулаки, повернулся и направился к выходу, осыпая знахарку проклятиями. Дотронувшись до ручки, он замешкался и повернулся к женщине, замершей в центре символического круга:

– Ты услышишь стук моего сердца, Регина. Обещаю.

– Ты подыскал себе замену, хладнотелый? Нашел того, кто поменяется с тобой местами, добровольно остудит собственное сердце? – Колдунья рассмеялась.

Конрад снисходительно прикрыл глаза. Он еще не выбыл из игры.

– Невелика заслуга остудить поросшее шерстью сердце… – продолжала издеваться ведьма.

– Посмотрим… – улыбнулся епископ и, не дожидаясь продолжения насмешек, закрыл за собой тяжелую дверь. – Зачем мне бесполезное волчье сердце, когда два других добровольно лягут на блюдо, горячих, живых, любящих? Бесценных… – прошептал он, удаляясь по коридору.

Итак, она вновь смогла перехитрить его.

Изящно обвела вокруг пальца. Предвосхитила грядущее.

Умело просчитав ходы, сотворила невозможное – амулет, перешедший ему от последнего шумерского жреца, символ забытого бога, породившего землю и сделавшего ее плодородной, амулет, символизирующий вечное перерождение, мудрость и тайное знание, знак бесконечности и гармонии, заключенный в фигурках двух проплетенных змей, кусающих друг друга, стал недостижим.

Месть покинутой им женщины оказалась изощренно жестока. Он мог видеть медальон, трогать руками, носить на шее, как и прежде, но не мог воспользоваться его тайной силой. Защитный заговор сделал его обычной безделушкой.

Только за это проклятая лгунья заслуживает мучительной смерти.

Сидя в своем кабинете, Конрад перевел глаза на кроваво-красный закат над рейнской долиной. Небо, нависшее над городом тяжелыми снежными тучами, подернулось зловещим багровым заревом, словно кровеносные сосуды его пронизывали грозовые всполохи. С реки приближалось ненастье.

Конраду нестерпимо захотелось закрыть глаза и забыться сном. Дернув шелковый шнур в углу, он вызвал секретаря. Приказав заложить карету через полчаса, покинул кабинет, направляясь по тайной крипте в отдельное крыло тюремного корпуса.

Спустя пять минут он постучался в дверь маленькой камеры и тихо произнес:

– Могу ли я войти, фройляйн? Пришло время вспомнить о вашем маленьком долге.