Текст книги "Любовный приворот для одноклассницы"

Сказка Шварцвальда
Договор с Тьмой

…Чей-то оклик вырвал Кристину из лап кошмара.

Находясь в пограничном состоянии между сном и явью, она увидела своих старых приятелей, пристроившихся у изголовья ее кровати.

Воображала-Модник, сидя на уголке подушки, шелковым платком начищал сияющие на солнце золотые пуговицы своего сюртучка.

Старик, недовольно кряхтя, расхаживал взад-вперед по комнате, опираясь на узловатую трость.

Эльф, заметив, что Кристина приоткрыла глаза, спрятал платок в карман:

– Маленькая Птичка, у нас грустная новость, мы пришли попрощаться с тобой.

– Мы покидаем Черный лес, Кристина. Мы уходим далеко на север, – проскрипел Старик.

Девушка, еще не освободившись от плена дремы, спросила:

– Что случилось, почему вы должны покинуть родной лес?

– К нам пришла беда, девочка. Человек с волчьим сердцем принес в наш край «Черную смерть». Вместе с ней из подземных темниц поднялись заточённые духи, пожиратели жизни. Нам надо спешить, Птичка. Берегись человека с сердцем, заросшим волчьей шерстью. Один раз мы спасли тебя от него. Но то время ушло. Зло остоглавилось, оно расползлось подобно ядовитому туману над болотной топью. Мы вынуждены оставить лес. Может, еще свидимся! – Модник застегнул сюртук и поклонился.

Бросив на Кристину грустные взгляды, маленькие существа растворились в воздухе, оставив запах свежескошенной травы и полевых цветов.

Несколько минут девушка лежала, борясь с дремой, возвращаясь в явь. Наконец страшная реальность ворвалась в ее воспоминания. Еле сдерживая крик, девушка вскочила на ноги и огляделась.

Она находилась в узкой длинной келье, темной и унылой, каменные стены которой давили подобно склепу. Тусклый дневной свет проникал в маленькое выбитое в стене отверстие, укрепленное снаружи массивной решеткой. Дрожащие языки факела, горящего у входа, плясали на стенах, порождая чудовищные тени.

Кристина стояла около грубо сколоченной кровати, покрытой соломой и застланной холщовым одеялом. Никакой подушки, на которой восседал маленький человечек, не было и в помине, вместо нее лежала сложенная в несколько слоев потертая коровья шкура.

Стараясь вспомнить сон, несчастная на миг закрыла глаза.

«Что такое „Черная смерть“, о которой говорил Модник?

Как я могу остерегаться человека с волчьим сердцем, если я не знаю, кто он?

Что случилось в Фогельбахе?»

Вопросы возникали один за другим и растворялись в неизвестности.

Тихий стук в дверь прервал ее бесплодные попытки осознать сон. Подхваченная сквозняком, утренняя греза мгновенно исчезла из памяти.

Дверь приоткрылась, и высокий мужчина, нагнувшись, шагнул в ее келью. Держа в руке факел, он приблизился к Кристине. Добрые, ясные, как летнее небо, глаза лучились морщинками, на губах играла искренняя улыбка.

– Как спалось, дитя мое?

Тихий, вкрадчивый голос Конрада заставил девушку вздрогнуть. Она не ожидала прихода столь высокого гостя. Испугавшись, наспех поклонилась присевшему на край ее кровати епископу и вжалась в противоположную стену.

– Не бойся меня, Кристина. Подойди ближе. Как ты себя чувствуешь? Ты голодна?

Не веря ушам, она еле слышно прошептала: «Хорошо…» – и следом отрицательно мотнула головой, отвечая на последний вопрос. Почему он столь любезен?

Конрад недоверчиво изогнул бровь:

– Ты лукавишь или боишься. Сейчас необходимо восстановить силы, которые важны не только для тебя, но и для малыша, которого ты носишь. Я прикажу накормить тебя.

Кристина опустилась перед священником на колени и, схватившись за край фиолетовой сутаны, подняла на него умоляющие глаза:

– Ваше Святейшество, скажите, что с Яковом? Он спасен?

Лицо Конрада омрачилось. Ясные глаза потемнели, как небо перед грозой.

– Мне жаль огорчать бедное дитя, но твоя опрометчивая жертва была бесполезна… Оболгав и отправив себя на костер, ты только оттянула мучения своего любимого. Но не спасла его.

Кристина без сил опустилась на холодный каменный пол. У нее не осталось желания продолжать бессмысленное существование.

Конрад нагнулся, поднял беднягу и, усадив ее рядом, продолжил:

– Видела ли ты хотя бы раз, чтобы паук, запустив жало в свою жертву, выпустил ее из паутины? Инквизитор, испробовав сладкого тела твоего возлюбленного, тайком слизнул с иглы каплю его крови. Теперь он завершит начатое. Втайне от следствия будет медленно истязать его тело и душу и получать не сравнимое ни с чем удовольствие. Постепенно он высосет из Якова жизнь. – Сердце бедной девушки едва билось. – Но надежда остается всегда. Не находишь ли ты странности в том, что проснулась не в темном подземелье, кишащем крысами, где сидят обвиненные в колдовстве, а в тайной камере, принадлежащей епархии? Да, на твоем окне крепкая решетка, ты спишь на соломе, но признай разницу.

– Почему я здесь? – тихо спросила Кристина.

Епископ вновь улыбнулся:

– У тебя богатый покровитель, глупышка. Барон фон Верен заплатил немалую сумму, чтобы уберечь мать своего ребенка от промозглой темницы. Ведь ты беременна от него, дитя мое? Хотя сердце обещала другому? – Голос епископа задрожал от еле скрываемой насмешки.

Кристина готова была сгореть со стыда. Она смиренно опустилась перед священником на колени, умоляя отпустить ей грех прелюбодеяния.

Конрад снисходительно улыбнулся и подал руку для поцелуя. Крупный, налившийся кровью рубин на его перстне блеснул в свете факела. Девушка благоговейно коснулась теплого камня губами. Епископ продолжил:

– Людям свойственно совершать ошибки. Хорошо, когда мы имеем возможность их исправить. Бедный Михаэль, его сердце разрывалось на части, когда ты лжесвидетельствовала, обрекая себя и его будущего сына или дочь на погибель. Но участия бескорыстного богатого вельможи в твоем деле было бы недостаточно. Мне безразличен его залог, выложенный за твою сохранность. Деньги давно перестали играть в моей жизни привычную роль. Ты сейчас в относительной безопасности потому, что нужна мне. А я, напротив, очень нужен тебе и твоему Якову.

Кристина жадно слушала. Не вдаваясь в смысл, вкладываемый Светлейшим в произносимые слова, она была рада даже крошечной надежде, замаячившей на горизонте.

– Я спасу тебя от костра, а твоего любимого – от лап извращенца, который сужает круги, мечтая прикоснуться к молодому телу и насладиться его мучениями, но взамен потребую услугу, которую ты мне пообещаешь оказать.

– Любую, клянусь! Я сделаю все, чтобы спасти его!

– Не торопись с клятвами, дитя мое. А если я потребую взамен твою невинную душу?

Кристина удивленно взглянула на епископа, скрестившего руки на груди и облокотившегося на каменную стену. Его скрытые в сумраке глаза казались черными дырами.

– Кто вы? – раздался ее робкий вопрос.

– Ты умна. Но вопрос твой неуместен. Я Конрад Макленбургский, глава фрайбургской епархии, ведущий процесс дознания по делу Кристины, уроженки Фогельбаха. Или ты видишь во мне другого человека? – Не дождавшись ответа, священник продолжил: – Я попытаюсь вырвать несчастного художника из цепких лап синьора Батисты, но когда мне понадобится твоя услуга – я не премину напомнить о долге. Согласна ли ты на столь неравнозначную сделку?

Кристина, зачарованная бархатным голосом Конрада, послушно кивнула. Конечно, она согласна.

Епископ, довольно улыбнувшись, поднялся с ее кровати и, направляясь к выходу, бросил на ходу:

– И я не требую скрепить договор кровью.

Девушка в ужасе отшатнулась.

Конрад улыбнулся и, проведя рукой по воздуху, разогнал морок:

– Прикажу сейчас принести немного еды. Набирайся сил, малышка Кристина. На днях начинается процесс по обвинению тебя в сношении с дьяволом и сотворении зла против рода людского. Как это впечатляюще звучит… – Он усмехнулся. – Но ты сама выбрала незавидную участь…

С этими словами тяжелая дверь за епископом закрылась. Кристина, боясь дышать, присела на кровать. Надежда, родившаяся в ее сердце, словно лучик солнца, осветила крошечную мрачную каморку, даруя возможность жить.

Конрад выполнил свою часть обещания с дьявольской точностью.

Он спас жизнь несчастного, не пощадив его тела.

Решил проблему с максимальной для себя пользой.

Пристально следя за сжимающимся кольцом болезненной инквизиторской страсти, точно рассчитав время, епископ послал за Яковом, когда произвол синьора Батисты был уже налицо.

После очередной тайной экзекуции художника бросили в подземную камеру полуживого, изнуренного многочасовыми бдениями на инквизиторском троне, оставившем глубокие раны на коже рук и задней поверхности ног.

Несмотря на прозвучавшее прилюдно признание Кристины, несмотря на покаяния измученного Якова, вновь и вновь сознававшегося в несуществующей вине, дабы избежать пыток, его истязания не прекращались в течение нескольких дней. Упырь в человеческом обличье свято обходил грань, перейдя которую можно было вызвать физическую смерть. Его плоть самоудовлетворялась не единожды, пока звучали вопли несчастного. Но пришло время, и слезы истязаемого иссякли. Яков смирился с неминуемой смертью и впал в бесчувственное забытье.

Это стало сигналом для инквизитора, что пора переходить на новый уровень пыточных экзерсисов. Пришедшие следующим утром за художником слуги епископа нашли полуживой труп, валяющийся на куче мокрой гниющей соломы. Погрузив Якова на телегу, они намеренно держали его у входа в подземную тюрьму, на виду у толпы зевак. Потом провезли ничем не прикрытое истерзанное тело, окоченевшее от январского холода, через весь город, направляясь в поместье епископа, где по приказу Светлейшего несчастному и невинно пострадавшему от произвола калеке была немедленно оказана помощь.

Весть о бедном художнике, чуть не погибшем от любви к прекрасной ведьме, мгновенно разнеслась по городу, и через день об этой паре уже слагали стихи и пели песни. Экзальтированные кумушки приукрашивали историю, добавляя новые душещипательные подробности. Но с еще большей скоростью город охватила ненависть к посланцу Римско-католической церкви, подвергшему несчастного Якова смертельным пыткам, в то время как Конрад Справедливый оправдал его.

Несколько дней спустя от Святого Престола с тайным курьером поступило распоряжение любыми средствами приостановить народные недовольства, и синьор Батиста дель Комо в сопровождении немногочисленной свиты был вынужден в спешке покинуть Свободный город.

Его хозяин вздохнул свободно и приступил к завершающей части хорошо продуманного плана, не догадываясь, что солнечным утром через ворота Святого Мартина в город пришел особенный человек. Не теряя времени, незнакомец проследовал в гостиницу для паломников при францисканском монастыре и попросил несколько ночей приюта. В чем ему не было отказано.

Сидя в маленькой келье, освещенной лишь светом факелов, отрезанная от белого света, от любимых людей, Кристина погрузилась в привычный мир иллюзий и снов.

Ее сознанию, отрешившемуся от тела, были не страшны толстые стены и крепкие замки. Пройдя ворота сна, оно уносилось вдаль, покоряя все новые и новые пространства и миры. В одном из них, тайном, заветном, она вновь была маленькой девочкой, играющей в салочки с Зеленым Питером и щеголем-Модником. А мудрый Старик и капризная фея Элло наперебой рассказывали ей новости о великом переселении маленького народа из Черного леса в пещеры Гарца.

Кристина запрещала себе страдать по Якову. Беззаветно поверив Конраду, она ждала только хороших новостей. Ее любимый наверняка уже свободен, он вернулся в свою художественную лавку и вновь пишет ее портрет. Ей хотелось думать именно так.

И когда одним днем ее навестил Михаэль, нерешительно замерший на пороге, пытаясь разглядеть в полутьме каморки свернувшуюся комочком на кровати Кристину, она встретила его веселым, жизнерадостным смехом, говорящим скорее о безмятежном настроении, чем о помрачении ума.

Люстиг недоверчиво оглядел подругу, внезапно испугавшись, что от горя и одиночества та окончательно обезумела, но потом нежно обнял и по-братски поцеловал в лоб. Новости, что он принес, были одна мрачнее другой, и Михаэль мучительно размышлял, с которой следует начать.

Маленькая Птичка сама приняла за него решение. Усадив его рядом на край кровати и доверчиво взяв за руки, задала один-единственный вопрос, отвечать на который Михаэль боялся больше всего:

– Скажи мне, дорогой Михаэль, давно ли ты видел Якова? Где он сейчас? Вернулся ли в Марцелль?

Люстиг молчал. Его руки сжали дрожащие пальчики девушки. Пряча глаза, он мучительно подбирал слова, опасаясь, что страшная правда навредит матери его ребенка.

– Ты спросила про Якова… Да, я видел его несколько дней назад. Говорят, сейчас у него все хорошо. Но… в Марцелль он так и не вернулся. Он неподалеку отсюда. В часе езды верхом. В поместье епископа за ним хороший уход.

Его голос сорвался. Руки Кристины заледенели, а глаза налились слезами.

– Продолжай… Умоляю, скажи мне все.

Михаэль, тяжело вздохнув, произнес неизбежное:

– Твой художник больше не сможет держать кисть. Старательные палачи инквизитора раздробили ему три пальца на правой руке, пытаясь вытянуть признание.

Кристина перестала дышать. Ее глаза поедали Михаэля, а губы требовательно шептали:

– Продолжай…

– Лицо покрывают ожоги от раскаленного пыточного прута. Думаю, ненавидящий молодость испанский кровосос намеренно уродовал его. И… еще… Я не знаю, как сказать тебе об этом… – На краткий миг Люстиг замолчал. – Ты только не волнуйся. – Михаэль прижал ледяные руки подруги к груди. В его голосе звучало нескрываемое сочувствие.

Кристина послушно закивала головой:

– Говори, я слушаю!

– Яков теперь не может ходить без костылей. Палач, растягивающий его на дыбе, ненароком вывернул несчастному бедро.

Девушка вытащила дрожащие пальцы из рук Михаэля и закрыла глаза. Ей хотелось плакать, но слез опять не было. Хотелось кричать, но на это не находилось сил. Неожиданно она улыбнулась и спокойно произнесла:

– Главное, он жив. Остальное не важно…

Михаэль опустил голову, скрывая набежавшие от обиды слезы. Он опять нещадно завидовал богомазу, уродцу, колченогому калеке, которого больше жизни любила самая дорогая ему женщина, та, что к середине следующего лета станет матерью его ребенка… Ребенка, которого он никогда не сможет носить на руках, потому что уступит Кристину другому. Разум Михаэля отказывался подчиняться происходящему.

Девушка поднялась на ноги и, прикрыв живот руками, прошла к маленькому окну в стене.

– Это еще не все новости, не правда ли? Продолжай, – произнесла она глухим незнакомым голосом.

Опустив голову, Михаэль выдохнул:

– В Фогельбах пришла чума… До меня дошли слухи, что власти Марцелля оцепили деревню, не позволяя ее жителям выходить из домов. Уже есть умершие. Твой молочный брат Ганс и Беттина… Матушка Хильда, ухаживавшая за детьми, сейчас тоже при смерти. Точнее, пока шло известие, она, скорее всего, преставилась…

– Отец! Что с ним? – Голос Кристины сорвался.

– Вильгельм жив. – Михаэль намеренно называл краснодеревщика так, не желая признавать его отцовство. – Его тело было крепко, он пережил болезнь. Баронесса позволила ему переехать в замок, и сейчас за ним хороший уход.

Кристина облегченно выдохнула:

– Но это еще не все? Ведь так? – Ее блестящие от волнения глаза смотрели на Михаэля.

– Да… – Он в бессилии сжал кулаки. – Кормилица арестована по подозрению в колдовстве и по распоряжению епископа Фрайбургского направлена под стражей в город. Она уже здесь, помещена в отдельную тюремную камеру. Конрад, несмотря на посулы, отказал мне в возможности увидеть ее. – Молодой человек вздохнул. – Вот теперь все мои черные новости закончились.

Кристина повернулась от окна и, подойдя к Михаэлю, неожиданно положила руки ему на плечи:

– Помнишь, в детстве мы с тобой поклялись, что никто не сможет разлучить нас, что мы всегда придем друг другу на помощь?

Михаэль послушно кивнул, не понимая, к чему она клонит.

– И так будет всегда. Наши души обречены идти рядом, порой пути их будут соприкасаться, но никогда не пересекутся. Из века в век, из одного времени в другое ты будешь искать меня, а найдя, пойдешь рядом. Но нам никогда не быть вместе, потому что с другой стороны от меня всегда будет стоять Яков. Его назовут по-другому, и меня тоже. Да и ты сменишь сотню имен, и лишь кусочки наших душ будут вечно складываться в один и тот же узор, потому что они принадлежат единому полотну, мозаике, сложенной из множества оттенков, увидеть целиком которую никому не по силам. И если бы ты или он попросили меня сделать выбор, то я бы скрылась с глаз, исчезла, потому что не смогла бы решить, кто из вас дорог мне более, потому что… я люблю вас обоих. Только по-разному.

Она положила ему голову на грудь и зашептала песенку о веселых лесных разбойниках, которую они всегда пели вместе, сидя на стволе поваленной дровосеками столетней ели, болтая ногами и глотая пригоршнями душистую малину.

Люстиг осторожно прижал Кристину к себе и, незаметно уронив долгожданные слезы, подхватил второй куплет…

Скользящие души
Проза жизни

Ирина Кушнир давно собиралась набрать номер Маши, но сначала ее сдерживала гордыня, потом появившиеся сомнения, следом мешали обстоятельства на работе, не дающие настроиться на разговор.

Но сегодня недосягаемый еще месяц назад Рубикон перейден: Ирина снизошла до общения с бывшей любовницей мужа и в коротком разговоре успела намекнуть, что Денис к ней не остыл.

Учитывая романтический склад характера соперницы, можно было, посеяв в ее разбитом сердце надежду, ожидать скорых всходов. Так бы посоветовала великая и ужасная Ирина Лазарева, знакомая ведьма из Текстильщиков. Вот почему именно к ней снова обратилась Ирина Владимировна Кушнир с назревшей проблемой.

Не желая в очередной раз посещать пропахший кошками подъезд, она набрала номер телефона ведуньи и недолго думая выложила все карты.

– Хочу разорвать наш договор в одностороннем порядке, не требуя материального возмещения, – начала она нахрапом. Уверенный тон, жесткие выражения всегда сбивали противника с толку и предоставляли преимущество в начале беседы. Блицкрига[46]46
  Теория ведения скоротечной войны, согласно которой победа достигается в сроки, исчисляемые днями, неделями или месяцами, до того, как противник сумеет мобилизовать и развернуть свои основные военные силы.


[Закрыть] никто не отменял.

На другой стороне провода послышались короткие гудки.

Ирина изумленно отвела трубку от уха, понимая, что ею по-хамски пренебрегли. Несколько минут поливала грязными словами зарвавшуюся гадалку, потом отрепетировала перед зеркалом вежливую улыбку и вновь набрала номер.

После продолжительных гудков в трубке послышался тихий голос:

– Успокоилась? Говори теперь, что случилось.

Ирина отчаянно закашлялась, подыскивая слова. Давно ли они на «ты»?

– Я прошу приостановить действие приворота, сделанного на моего мужа…

В ответ послышался смех, резанувший слух словно бритва.

«Черт меня дернул связаться с этой сумасшедшей!»

– Ирина Владимировна, – голос тезки стал серьезным, субординация восстановилась, – открою вам страшную тайну – никакого приворота и тем более отворота от несчастной девушки я не делала. Я дилетант, шарлатан – и развела вас как лоха педального. А денег, потраченных на меня, не жалейте – за глупость всегда надо платить звонкой монетой.

Ирина задохнулась от возмущения. Она, будто выброшенная на берег рыба, беспомощно хватала ртом воздух, пытаясь совладать с нахлынувшей на нее злобой.

Гадалка терпеливо ждала на противоположном конце трубки. Ирина не сомневалась, что на губах обманщицы играет наглая, насмешливая улыбка. Торжествующая и снисходительная одновременно.

Наконец оскорбленная красавица обрела способность говорить:

– Но как же тогда объяснить его неистовую страсть, которая разгорелась после нашей с вами последней встречи, и его брезгливое отношение, полное охлаждение к бывшей любовнице? Я могла поливать ее грязью в присутствии общих знакомых, а он молчал…

Ирина Лазарева хмыкнула в трубку:

– Сами подумайте, на каких задворках он бы оказался, если бы вы указали ему на дверь? Теплый угол стоит потраченных усилий. Тем более Денис был уверен, что по-своему любит вас… Когда на одной чаше весов находится безбедное существование, а на другой – эфемерная субстанция, недолговечная, а значит, непрактичная, лишь один из десяти пойдет по велению сердца. Не было никакого чуда! Была простая нелюбовь! Так что вы хотите сейчас от меня? Денег я не верну, можете не настаивать. Иначе проблем не оберетесь.

Расстроенная, обескураженная Ирина несколько мгновений молчала, собираясь с мыслями.

– Я хочу, чтобы он оставил меня в покое, не контролировал мою жизнь, не выслеживал. Я была уверена, что это результат манипуляций. Сейчас даже не знаю.

– Холодно пока, изъясняйтесь точнее.

– Я два месяца назад познакомилась с прекрасным человеком, недавно он предложил мне переехать в его дом.

– И несколько миллионов в придачу, не так ли?

– Нет, не так. Точнее, отчасти так, но не в деньгах дело…

– Я ослышалась?

– Не перебивайте, прошу! Он любит меня, и я впервые сама чувствую что-то совсем необычное. Я не хочу, чтобы Денис страдал. Если бы он спокойно отпустил…

– Горячо. Теперь горячо! Вы забрали его у женщины, которая любила глупца, не требуя взамен ничего. Так верните ей ее ненаглядного – возможно, он ей еще нужен. Попытка не пытка! А не повезет – вспомните мое предупреждение, что за все надо платить. Тем более за удовольствие быть богом. Прощайте, Ирина Владимировна. В моей помощи вы как не нуждались, так и теперь не нуждаетесь.

Через мгновение телефонная трубка замерла.

Свинцовые ноябрьские тучи обложили небо без малейшей надежды на прояснение.

Самый скучный месяц года разлился над Москвой бесконечным дождем. Сердце Маши плакало под его грустный аккомпанемент с того самого момента, как девушка ступила на родную землю.

Она прожила без Максимильяна уже целую неделю, ни разу не навестив его страничку на Фейсбуке, не отвечая на звонки и робкие эсэмэски.

Она не хотела портить ему жизнь. Он скоро сам поймет, что ошибся, и больше не вернется во сне.

Когда она бросала курить, то просто зачеркивала крестиками дни, прожитые без отравы.

Ей тогда удалось вырваться.

Когда ее бросил Денис, она маркером закрашивала даты в черный цвет. И выжила.

Когда сама оставила Макса, то просто перестала смотреть на календарь. Длился все тот же дождливый мрачный день, смешавшийся с запахом сладкого теплого молока, с ощущением мягких губ на подушечках пальцев и остановившихся от нахлынувшей тоски глаз.

Работа немного отвлекала от воспоминаний, возвращая к забытым на время проблемам. Марии дали несколько новых больных, но их анамнезы не были критическими. Две женщины переживали посттравматический шок – одна после развода, другая после того, как сбила пьяного человека на дороге. Какой-то высокопоставленный чиновник (его настоящее имя было привычно скрыто под номером) лег на курс детоксикации. Тяжелая жизнь у слуг народа, вредная.

После выписки Виктории прошло больше месяца. Молодая женщина, узнав, что Маша вернулась, задала по телефону только два вопроса:

– Тебе удалось встретиться с Урсулой? Везешь мне сувенир?

Получив утвердительные ответы, обрадовалась и обещала заглянуть в клинику на днях – проведать!

И вот…

– Мария Сергеевна, – послышался из монитора Любочкин голос, – спуститесь в холл, к вам посетитель.

Это была она.

На грустном бледном лице доктора впервые расцвела улыбка, немного порозовели щеки, в душе взмахнул крыльями очнувшийся от зимней спячки мотылек.

Спрятав в шкаф личные дела пациентов, она достала из нижнего ящика небольшой сверток и пошла к лестнице. Изголодавшаяся по тайнам, она спешила им навстречу. Ведь расстаться со сказкой бывает очень сложно, а некоторым – вообще не по силам.

Маша каждый день искала намек на чудо, ждала особых знаков, старалась вспомнить сны, но бесполезно. Дождливая промозглая действительность стала ее единственной и верной подругой. Серые будни стирали радужные воспоминания, наполняя душу безразличием и пустотой.

Встреча с Викторией обещала глоток свежего солнечного воздуха, клочок ясного голубого неба среди ненавистных туч.

Как и тогда, она стояла напротив окна спиной к Маше, устремив взгляд на мокрый от дождя парк. Зонт-тросточка отдыхал, уткнувшись в угол.

Темная широкополая шляпа, черный, плотно облегающий плащ делали Викторию похожей на томных моделей декаданса. Высокая, изящно изогнувшая спину, не женщина, а фарфоровая статуэтка, она медленно и грациозно повернулась и внезапно рассмеялась. Ее хрустальный смех прокатился эхом по пустому холлу и замер в вышине.

– Удивительная картина предстала моим глазам! Мария Сергеевна, а зачем вам два сердца? И оба больные? Верните одно хозяину, и поспешите, иначе он превратится в скорбную статую и разобьется на множество осколков!

Не обращая внимания на оригинальное приветствие, Маша искренне улыбнулась и, раскрыв объятия, поспешила навстречу Виктории.

– Я скучала! – смущенно сказала она, обняв бывшую пациентку.

– Да, вижу, но я вся вымокла. Погоди, сниму шляпку и плащ. – Вика кинула одежду на кресло и вернулась. – Я тоже скучала по тебе, Маленькая Птичка. И верила в успех! Покажи мне подарок.

Маша протянула ей сверток:

– Ты сказала брать, что приглянется. Но среди нехитрого скарба фрау Кунц была лишь одна вещица, которая могла бы доставить тебе удовольствие и пополнить коллекцию. Держи!

Виктория осторожно разорвала подарочную упаковку и достала деревянного ангела со сломанным крылом. Она неуверенно повертела его в руках, потрясла, прислушиваясь, постучала по основанию длинным ноготком.

– Я не ошиблась в тебе, – ее голос задрожал от волнения, – благодарю.

Маша привычно не удивилась. Виктория бережно завернула ангела и убрала глубже в сумку. Потом уселась напротив, сложила руки на груди в замок и улыбнулась:

– Спрашивай.

Мария растерялась. Она рассчитывала, что Вика сама попросит подробного рассказа, но с ведьмой всегда надо быть готовой к неожиданностям.

– Я не знаю, что спросить. Все прошло по плану, кроме, пожалуй, встречи с Урсулой. Я потеряла контроль над собой и…

– …Анна не выдержала и вмешалась. Я ожидала подобного, но предупредить: «Маша, не пугайся, когда в тебя вселится покойница!» – глупее не придумаешь. В любом опасном мероприятии важен экспромт.

Женщины несколько мгновений молчали. Потом Маша сказала:

– Меня удивило, что стоило женщине избавиться от многовекового проклятия, как она вспомнила о потерянной кукле. Не поверишь, Вика, сколько нам пришлось пережить, чтобы отыскать старинную игрушку. Если бы не Клайв, то мы бы сейчас не разговаривали, он в последний момент вытащил меня из пропасти…

– Клайв? Кто это?

– Молодой англичанин, близкий знакомый моей подруги, организовавшей поездку в Дизентис. Он, будучи в Бонне, узнал, что нам по пути, и предложил свои услуги. Подвез нас сначала до Берна. А потом помог найти куклу…

Пока Маша говорила, лицо Виктории бледнело. Она судорожно схватилась за горло, будто почувствовала удушье.

– Каким было его имя? – просипела ведьма.

Машу испугала резкая перемена в ее настроении:

– Что случилось, Вика? Разве ты знакома с Клайвом Мортоном?

– Нет. Это имя слышу впервые. Опиши мне его внешность, пожалуйста! И какую-нибудь особенность в поведении.

– Среднего роста блондин с волнистыми волосами. Прямой нос. Красиво очерченные губы. Открытая улыбка, располагающая к себе. Безумно нравился женщинам. Когда волнуется, часто теребит золотое кольцо на пальце. Что еще? Глаза… Глаза – это отдельная песня. Расплавленный сапфир, небесная лазурь, аквамарин… Я сначала решила, что он носит линзы. Нет, это был его родной цвет. Он красавец. К тому же писатель.

– Значит, вторая операция прошла успешно, – задумчиво проговорила Виктория, и ее глаза подернулись влагой. Она опустила лицо, пряча под длинными ресницами набежавшие слезы, и тихо сказала: – Клайв – очередная маска Гая. Интересно, сколько их еще припасено?

Маша онемела от изумления.

Вика продолжала:

– Не пугайся. Гай Лэндол, мой роковой искуситель, и твой веселый спутник Клайв – одно и то же лицо. Перед тобой он исполнял совершенно другую роль – приятеля, готового в любой момент прийти на помощь. Но ты ему нужна была для достижения определенной цели. Возможно, он искал старую куклу, решив, что Анна спрятала медальон в ней…

– Какой медальон? Среди штопаных лохмотьев, что были на кукле, я ничего не заметила. Хотя… Да… У нее на шее несколькими витками был намотан тонкий кожаный шнурок… Так там был медальон?

Виктория хищно оскалила зубки, став похожей на довольную кошку:

– Нет. Никакого медальона там не могло быть. Потому что уже долгое время он находился совсем в другом месте. Вот что так и не выведал у меня Гай в ту страшную ночь. Амулет с изображением переплетенных целующихся змей, символ шумерского божества плодородия, устроителя мирового порядка, обещающего вечную жизнь, – вот финал, к которому он шел, используя новое обличье. Но проиграл… В который раз… Правила нарушать никому не дозволено…

Маша ничего не понимала:

– Но если он думал, что медальон на кукле, то что ему мешало самому забрать ее из музея Зиггера? Нет, он дождался, когда мы с грехом пополам узнаем имя ее нового владельца и Макс вынужденно обратится к нему за помощью. Только тогда Клайв присоединился к нам.

– Не ищи прямых и логичных путей в тонком мире. Там существуют свои законы – отражения, подобия, конгруэнтности, законы сохранения энергии, противодействия и направления силы. Но методы их приложения зависят от воли производящего заклятие. Завещанное должно быть взято преемником лично, и лишь добровольно переданное третьему лицу, оно сохранит силу. Медальон должен был сначала пройти через твои руки, Маленькая Птичка, ты – последняя из их рода. Эту тайну вытащил из меня Гай. Ваша встреча не стала случайной.

– О господи! Я уже ничего не понимаю… – Маша вздохнула. – Значит, он, словно паук, плел паутину, завлекая туда нужных ему людей, пытаясь привести нас в замок Зиггера… И я сама передала ему Люси.

– Да, он мастер иллюзий. Я восхищаюсь его умением сложить искусную головоломку. Он забавлялся, используя вас как пешек. И если бы на кукле остался медальон, то его многоходовая партия была бы выиграна… Но, увы… Говоришь, он еще и писатель? Об этой тайной страсти я не догадывалась. О чем же он пишет?

Растерянная Маша, тяжело вздохнув, ответила:

– Выбранная тематика меня обескуражила. Он описывает любовную историю бедной девушки и богатого дворянина, которая началась на фоне разгорающейся охоты на ведьм в затерянной среди Шварцвальда лесной деревушке.

Виктория закрыла глаза и погрузилась в раздумья.

– Подожди, я сама догадаюсь… – раздался ее тихий голос, – история, начавшаяся сотни лет назад в Черном лесу, получила продолжение сегодня, соединила несколько человеческих судеб. Она собрала людей, не подозревающих, что они связаны навеки клятвой… и предательством.