Текст книги "Пекин и Великая Китайская стена"

«Старый младенец» Лао-цзы

Отношение к тому, что обозначается словом «путь» (кит. дао), составляет одну из основных категорий китайской философии. Если сторонники Конфуция понимают этот термин как направление духовного развития, то в даосизме путь видится законом природы, первопричиной всего сущего, источником явлений в материальной и духовной жизни. В трудах основоположника второй официальной религии Китая мир служит воплощением дао, а в Книге перемен он представляется закономерным чередованием сил инь и ян. Избравший его человек должен забыть о делах и, следуя неведомым путем под девизом «неделание» (кит. у вэй), стремиться к достижению единства с природой, а следовательно, к совершенству.

Даосизм всегда толковался противоречиво, и столь же сомнительны были рассказы о человеке, его основавшем. Имя Лао-цзы, вероятнее всего, является прозвищем и буквально переводится как «старый младенец». В даосских книгах олицетворением мудреца служат 3 разных персонажа. Сведения о каждом из них настолько туманны, что историки не уверены в реальности Лао-цзы, действительно личности загадочной во всех отношениях. По версии Сыма Цянь, описавшего его жизнь в одной из глав «Шицзи», знаменитый мудрец родился в деревне царства Чу. Исполняя обязанности архивариуса в книгохранилище дворца правителя, он имел возможность встречаться с известными людьми, например с Конфуцием. Несмотря на полвека разницы в возрасте, философы если не подружились, то беседовали с интересом. Может быть, именно эти встречи произвели столь значительную перемену в молодом Конфуции, ведь вскоре он разочаровался в действительности и отправился в долгое странствие.

Путешествие Лао-цзы продолжалось еще дольше: согласно одной из легенд, осмотр провинций Китая занял у него более 200 лет. В пограничной области Ханьгу, на территории современной провинции Хэнань, чудесным образом возникла книга «Рассуждения о пути и добродетели» («Дао дэ цзин») – главный трактат даосизма. В Китае Лао-цзы представляется отцом основателя буддизма, принца Сиддхартхи Гаутамы. Эта странная мысль утверждается в рассказах о его индийских проповедях, якобы ставших причиной появления буддизма. Согласно священным книгам, еще при жизни «старый младенец» возглавлял даосский пантеон, где заботами сторонников остался навсегда. После смерти он принимал почести в рамках собственного культа, утверждение которого ознаменовалось принесением жертвы.

Дао, как основное понятие труда Лао-цзы, уподобляется воде, как известно обладающей податливостью и неодолимостью. Возникший из этого понимания образ жизни подразумевает неделание, уступчивость, покорность, отказ от желаний и борьбы. Даосы видят мудрость владыки в отказе от роскоши и завоеваний. Объектом его внимания может быть только народ, которому нужно прививать идею возвращения к примитивной простоте, чистоте и неведению, определявшим жизнь до появления морали.

Образцом идеального правления служит Нефритовый император – высшее божество даосской религии, знаменитый своими добрыми делами. Он появился на свет в качестве дара Лао-цзы бездетным царственным супругам. С детства проявляя милосердие к бедным, больным и заблудшим соотечественникам, принц уступил свой земной трон одному из придворных и удалился в горы. Жизнь отшельника, бескорыстного врачевателя тел и душ, позволила ему не только вознестись к небу, но и стать владыкой потустороннего мира. В его обязанности входило искоренение грехов, контроль за соблюдением справедливости, наказание живых грешников и устройство посмертного суда над ними. Он поощрял добродетельных землян, вознаграждая их обещанием радости в загробной жизни. Нефритовый император считался небом в человеческом образе и пользовался любовью народа. Его изображение чаще всего встречалось в деревенских храмах, как правило возвышавшихся на холмах, то есть ближе к небесам.

Статуи в даосском храме

Символом счастья в Китае считается долгая жизнь, поэтому пожилому человеку здесь принято дарить на день рождения амулет с изображением персика и надписью в виде иероглифа, означающего долголетие. В древности китайцы верили в предание о волшебных островах, где растет чудесная трава, делающая человека бессмертным. Ураганы, бушевавшие у берегов заветной земли, стали причиной гибели мореходов Цинь Шихуанди, который, подобно простому смертному, мечтал о вечной жизни. Ни один китаец не прожил даже 2 столетий, но сама идея не перестает будоражить разум населения Поднебесной до сих пор.

Учение о бессмертии является существенным элементом даосизма. Древняя религия предлагает своим поклонникам систему приемов и упражнений, цель которых заключается в подчинении духам, живущим в теле человека. Каждый из 36 тысяч незримых обитателей организма требует внимания и заботы, иначе, рассердившись, может покинуть тело, вызвав старение или преждевременную смерть. Даосские алхимики усердно трудились над созданием эликсира бессмертия, но смесь из неочищенной селитры, мышьяка, сернистой ртути, слюды, серы, различных кореньев и трав неизменно давала противоположный результат. Более эффективной считалась золотая и нефритовая эссенция, приготовленная с помощью магии. Отведав такого зелья, человек соприкасался с вечностью. Свободный от воздействия земных сил, он покидал свое жалкое тело, а вместе с ним и крестьянский дом ради жизни в прекрасных садах, на священных горах либо на островах, знакомых по древним легендам.

Приверженцы даосской веры избегают обильной пищи, зная, что неумеренное питание приводит к быстрому старению. Продлению жизни, по их убеждению, не способствуют мясо, пряности, овощи и вино. В древних трактатах не рекомендовалось готовить еду из зерна, поскольку обитающие в желудке духи не любят резких запахов, сопутствующих такой пище. Храмовые служители советовали верующим питаться собственной слюной, относя ее к сильным живительным средствам.

Моление перед табличкой духа предков

Тем не менее в определенный срок умирали все сторонники даосской веры. С последним вздохом человек оставлял на земле свое тело и в виде одинокой души улетал ввысь. Пребывая на небесах, он «общался» с родственниками через свое земное воплощение – табличку духа предков, представлявшую собой покрытую красным лаком доску величиной 10 х 30 см. На ее лицевой стороне, делалась золотая надпись, содержащая сведения о покойном и старшем из живых мужчин рода, который, по обычаю, заказывал табличку. На табличке усопший упоминался под посмертным именем, с момента провозглашения которого никто не смел именовать покойника так, как он звался при жизни. Подробные сведения о покойнике можно было почерпнуть с внутренней стороны доски. Снаружи текст был сокращенным и занимал половину поверхности: оставшееся место предназначалось для имени супруги родоначальника.

Создание надписи поручалось писцу, выводившему иероглифы перед куклой, изображавшей душу покойного предка. Мастер совершал поклон, молился, тщательно мыл руки и каллиграфически выводил примерно такой текст: «Табличка духа усопшего родителя Ван Гуй». Доска следовала на кладбище в специальной повозке под романтичным названием «паланкин души». После похорон ее приносили домой, помещая в семейном храме или в общей комнате, но на специально устроенном столе. В торжественные дни сюда ставили посуду с напитками и лучшей едой, предлагая умершим родичам мясо, сладости, фрукты, вино в изящных рюмках. Подобно любым жертвоприношениям, все продукты по окончании ритуала съедали и выпивали те, кто их преподносил, то есть члены семьи покойного. Таким же образом китайцы приносили жертвы богам, совершая ритуал и в храме, и в любом дозволенном месте, например посреди поля.

Перед изображением божества в определенном порядке ставились жертвенные кушанья, напитки, зажигались свечи и благовония, укладывались деньги и хлопушки. Вкусные запахи привлекали внимание того, кому предназначались вещи, и он нисходил к людям, воплощаясь в свой бумажный портрет. После церемониала бог взлетал на небеса, в чем ему помогали люди, поджигая изображение и деньги под оглушительный треск хлопушек.

После смерти отца власть в роду переходила к старшему из братьев, вынужденному носить неблагозвучный титул сын могилы (кит. чжунцзы). Взвалив на плечи изрядную долю ответственности, он получал право распоряжаться судьбами членов семейства. Однако истинными руководителями оставались предки; их всесильная воля всегда считалась законом. Давно умершие, хотя и не забытые, они продолжали жить в семье, властвуя над родственниками, которые помнили их только по именам. Душа в загробном мире не могла существовать без пищи. Обязанность кормить ее брали на себя члены семьи, старавшиеся дать духу не только все необходимое, но и то, что он попросит. Заброшенный, голодный, лишенный почета и внимания дух становился злым и мог навлечь на потомков беды.

Даже сытые и довольные, усопшие требовали многого. В китайских хрониках зафиксированы случаи, когда взрослые дети «по просьбе» мертвых родителей добровольно продавались в рабство. В 1982 году крестьянка из отдаленной провинции Сычуань принесла в жертву духам трех своих малышей. В одной из общин Гуанси-Чжуанского автономного района умершим родственникам было принесено в жертву 120 буйволов. В провинции Шаньдун заботливый сын отрезал кусок своего тела, поджарил мясо и вытопил жир, чтобы смазать болезненный нарыв у матери. Женщина выздоровела, а молодой человек, демонстрируя родственникам огромный шрам, рассказывал, как делал все это по совету отца, с которым часто общался во сне. Выполняя сложный ритуал почитания душ, китайцы рассчитывали на участие предков, все же помня, что они не способны оказать быструю и непосредственную помощь. Решая конкретный вопрос, человек молился не табличкам, а статуям. Впрочем, безмолвные идолы отвечали посетителям даосских храмов не лично, а через посредников, или жрецов-прорицателей, способных истолковать волю богов.

Еще в эпоху Инь китайцы вверяли судьбу гадателям, которые общались с духами посредством магических формул, начертанных на костях крупного рогатого скота или черепашьем панцире. Духи могли открыть человеку завесу над будущим, воздействовать на взгляды и поступки людей. Суеверный страх перед невидимыми существами заставлял китайцев обращаться к прорицателям, проходившим специальный обряд посвящения. Скромное вознаграждение не мешало им отвечать на самые сложные вопросы, давать советы в значительных делах, решать судьбы, например при поисках жениха или невесты. Клиенты с робостью подходили к высокому столику, где прорицатель обычно сидел, вглядываясь в листки с гадательными формулами. Страх и доверие внушали его строгое лицо, внимательный взгляд, уверенные жесты, отработанные за долгие годы своеобразной психологической деятельности. Согласуя магические тексты с явлениями природы, он мог предсказать удачу, порекомендовать лучшего доктора, предупредить о несчастье, найти вора, посоветовать относительно будущего супруга или партнера в предстоящей сделке. Прогноз в гадании на животных зависел от движения их тел, поворота головы, выражения глаз. Иногда объектом становился сам клиент: о судьбе свидетельствовал силуэт его тела, форма головы, величина ушей.

Престиж гадателя основывался только на суеверии толпы, верившей каждому его слову. Сбывшиеся предсказания увеличивали его популярность, а ложные легко объяснялись неверием клиента в бога или неуважительным отношением к толкователю. Невежественные рекомендации нередко становились причиной смерти клиента, и особенно часто это случалось, когда гадальщик выступал в роли врача. В одной из пекинских газет сообщалось, как родственники больного, решив проверить прописанное колдуном лекарство, обратились к аптекарю. Тот сказал, что микстура по сути представляет собой яд, способный убить несколько человек. После того как люди передали этот разговор прорицателю, он, разгневанный неверием, решил доказать свою правоту и выпил «лекарство», от которого умер спустя несколько минут.

Беседа с предсказателем судьбы

В данной ситуации родственникам повезло и больной остался жив, но даже потеряв его, они не отважились бы наказать шарлатана. Слова любого прорицателя воспринимались как воля бога, обращавшегося к простому смертному через своего посредника на земле. Никто не решался выразить недовольство действиями человека, имевшего столь сильных покровителей. Рассерженное божество могло отомстить, заставив страдать целый род.

Подобно другим древним народам, китайцы привлекали мистику к объяснению всего происходящего в мире. Унаследованные от предков легенды о добрых и злых божествах занимали огромное место в жизни всякого цивилизованного народа. Жители Китая почитали духов, олицетворявших силы природы: землю, солнце, луну, растения, моря, реки и, конечно, горы. Все они царили в природе, распоряжаясь силами стихий. Русский медик В. В. Корсаков, побывавший в Пекине в конце XIX века, отмечал, что «совокупность духовного мировоззрения китайского народа опутана суевериями, совершенно не отвечающими современной жизни. Духовно китайский народ живет в детстве давней, седой старины, а телесно ведет упорную и тяжелую борьбу за существование, которое для него очень и очень нелегко».

Излюбленным путем движения злых духов считались прямые линии, поэтому китайцы старались их избегать. Если округлые формы, например извилистые реки, мягко скругленные силуэты гор, обеспечивали благополучие, то опасность сулили такие виды рельефа, как отвесные скалы. Опираясь на поверья, строители прокладывали извилистые дороги даже на ровных участках местности, а зодчие старались располагать города среди низких, поросших лесом холмов. Защитой от злой силы объясняются некоторые элементы китайского зодчества, в частности изогнутые кровли. На старинных зданиях столицы крыши приподняты к краям, чтобы помешать духам проникнуть внутрь домов. В качестве дополнительной защиты на карнизах устанавливались статуи мифических стражей и реальных зверей, также призванных оборонять жилище от незримой нечисти. Типичные для пекинской архитектуры изогнутые крыши появились в поздние времена правления рода Хань, сумевшего вновь превратить Китай в процветающую империю.

Средневековый Пекин

Широко кругом простирается небо вдали,

Но нет под ним ни пяди нецарской земли…

«Шицзин»

В 1929 году на юго-западной окраине Пекина были обнаружены человеческие останки, захороненные около 500 тысяч лет назад. Череп пекинского синантропа отличался большим объемом и отсутствием наклона лобной кости, что указывало на высокую степень развития мозга. Причислив найденного обезьяночеловека к предкам, китайцы нашли в его характеристиках доказательство величия своей нации, а жители столицы посчитали свой город еще более древним.

Тем не менее стоит поверить ученым, которые утверждают, что поселение, впоследствии ставшее Пекином, возникло не ранее 900-х годов до н. э. В эпоху Чжоу оно именовалось Цзи и представляло собой крепость, долго сохранявшую оборонительное значение.

В период Враждующих царств твердыня преобразилось в центр княжества Янь, название которого, видимо, вспомнили владыки из династии Ляо (917–1125). В пору их недолгого правления будущая столица Китая именовалась Яньцзинь, а сегодня этим словом обозначается одна из самых популярных марок китайского пива.

Пекинский синантроп. Реконструкция М. М. Герасимова

В течение долгих веков существования Пекин часто менял название, статус, внешний вид и значение. Сохранив облик и планировку, принятую в глубокой древности, сегодняшний город предстает в ослепительном блеске красоты и величия. Его внешний вид в основном сложился к XVI веку, когда местное искусство еще не успело испытать европейского влияния. Архитектура Китая всегда, и особенно в средневековые времена, зависела от суеверий и религиозных традиций. Пекинские зодчие не отличались индивидуальностью и, копируя старые образцы, создавали прекрасные произведения. Заключая в себе все лучшее, что было создано китайцами за несколько тысячелетий, северная столица империи всегда удивляла своеобразием и красотой.

От Цзи до Бэйцзина

«Пришедшим к власти Хань в наследство от Цинь досталось сплошное разрушение», – отмечено в «Шицзине». Великое спокойствие наступило в 206 году, когда предводитель царей и князей Поднебесной Ван царства Чу перерезал себе горло после проигранной битвы. Описывая положение в государстве того времени, Сыма Цянь отнюдь не сгущал краски. Когда в междоусобных конфликтах погибло более половины населения, над развалинами городов и пепелищами деревень воцарилась тишина. Поля покрылись молодым кустарником, в лесах резвились непуганые звери, и страна, казалось, опустела навсегда. В течение 2 столетий сильно поредевшее население Китая наслаждалось обилием земли и пищи, не знало войн, преступности, не испытывало жестоких наказаний.

В китайской истории период владычества Хань (202 год до н. э. – 220 год н. э.) остался временем подъема экономики и культуры. Стремительное развитие искусства обусловили торговые связи с Индией и странами Ближнего Востока. Железо постепенно вытеснило из быта медь и бронзу. Изобретение бумаги благоприятно повлияло на литературное творчество и послужило толчком к появлению новых видов живописи. В то же время продолжала совершенствоваться давно известная стенопись, по-прежнему щедро украшавшая дворцы правителей. Возможно, богатое жилище имелось у владыки района с центром в городе Цзи, в глубокой древности располагавшемся на месте Пекина.

Даже в благополучную пору Хань поселение на северной окраине страны не походило на столицу ни величиной, ни значением, ни внешним видом. В хрониках упоминается о широком строительстве дворцов, жилищ и общественных зданий. Архитектурные памятники той эпохи не сохранились, однако рассказы историков подтверждают глиняные модели из курганов, а также изображения многоэтажных сооружений на скальных рельефах. Трудно не восхищаться мастерством китайских зодчих, которые тысячи лет назад умели возводить и затейливо украшать сложные здания.

Глиняная модель сторожевой башни, эпоха Хань

Глиняная модель усадьбы, эпоха Хань

Глиняная модель жилого дома, эпоха Хань

До появления черепичных крыш с загнутыми краями дома будущей столицы покрывались простыми по форме двухъярусными сооружениями, а злых духов отпугивала каменная стенка (кит. инби), стоявшая перед дверью дома или входными воротами усадьбы. Здания в Цзи никогда не выстраивались по одной линии: какое-то обязательно выдвигалось вперед, преграждая путь сонмищам духов. Считалось, что, наткнувшись на угол, злые существа рассеивались и становились не столь опасными. С развитием скульптуры в средневековую пору на крышах появились глиняные и бронзовые звери, похожие на собак. Животные-пугала всегда изображались с открытой пастью, то есть готовыми схватить пролетавшую мимо нечисть.

Длинные прямые каналы также являлись удобным путем продвижения злых сил. Ослабить их распространение помогали искусственные острова и миниатюрные мостики, которые всегда располагались в разных уровнях. Жители чувствовали себя неуютно на прямых улицах, поэтому никто не возмущался, если какой-нибудь торговец перекрывал проход вывеской, подвешенной к доскам, перекинутым с дома на дом. В начале главных, самых широких, улиц стояли каменные столбы, а нередко и башни с колоколами в качестве самой надежной защиты.

По древним поверьям, злые духи прилетали с северными ветрами, а добрых приносили южные. На строительстве дорог, каналов, колодцев и при работе в каменоломнях люди старались не пропустить внутрь сооружений силы, обитающие над самой поверхностью земли. Перед незаконченным домом к одинокому столбу крепилась полоска ткани с письменным обращением к богам. Благосклонность небожителя позволяла задержать духов, не давая им подняться в воздух. С той же целью с балок свисали талисманы с просьбой не допустить пожара. Готовый дом посвящался одному или нескольким божествам, к которым хозяин чаще обращался с молитвой.

В провинции Хэнань был раскопан целый ансамбль глиняных моделей, несомненно похожих на пекинские дворы начала I тысячелетия. Можно предположить, что именно так выглядело типичное жилище богатого китайца эпохи Хань, которое, впрочем, мало отличалось от средневековых и даже современных поместий.

Облицовочный кирпич с изображением сцены охоты, эпоха Хань

Старинная китайская усадьба представляла собой ряд одноэтажных построек, расположенных строго симметрично, по оси север—юг. Впечатление легкости создавали фигурные окна-входы, резные колонны и загнутые кверху карнизы крыш. Внутреннее пространство образовывала толстая глиняная стена, дополненная тонкими перегородками, которые разделяли весь комплекс на дворы: внешний и внутренний, жилой и хозяйственный. Богатые домовладельцы старались устроить жилища по подобию императорских дворцов. Средних размеров усадьба состояла из 6–7 помещений: крытого входа, двухэтажной сторожки с небольшими дозорными окошками, кухни, боковых домиков со спальнями и, наконец, главного павильона с богато украшенными дверями. Здесь, в просторном зале, стоял алтарь, у которого семья собиралась на моления и праздничные церемонии. В отличие от богачей неимущие горожане обитали в тесных фанзах, скупо отапливаемых железными печурками. Окна таких домов по традиции выходили во внутренние дворы, пропуская слишком мало света.

На раннем этапе развития китайской архитектуры обозначились черты, позже определившие неповторимую красоту Пекина. В отсутствие изогнутых кровель здания эпохи Хань удивляли необычными пропорциями. Снаружи они выглядели небольшими, уютными, компактно спланированными, тогда как изнутри, обнаруживая истинные размеры, подавляли колоссальным размахом. Подобное восприятие исходило от сильно увеличенной верхней части построек, увенчанных массивными черепичными крышами. Высота покрытия обычно превышала горизонтальные размеры самого здания. Обманчивое впечатление зыбкости создавали опоры в виде тонких столбов, обилие украшений, резьбы, ярких красок, а также легкий материал – дерево. Кроме того, и дворцовые, и городские ансамбли строились с размахом. Постройки, как правило удаленные друг от друга, образовывали огромные, похожие на площади дворы. Жилье никогда не соседствовало с церемониальными сооружениями, располагаясь по краям площадки либо за ее пределами.

Деревянные сооружения как нельзя лучше представляют мастерство китайских строителей. Их почтенный возраст свидетельствует о рациональности конструкций, в то же время позволяя судить об умении зодчих, старавшихся придать своим творениям красоту и художественную выразительность. Китайцы давно применяли знакомые нашим современникам принцип модульности и каркасную основу сооружений. Однако их инженерные решения были ответами на вопросы, которые ставила перед строителями природа. Летом в Китае жарко и очень влажно; холодные зимы не радуют жителей снегом. Раньше обильные осадки заставляли поднимать деревянные и глинобитные части домов как можно выше над землей. Так, древние каменные основания постепенно сформировались в стилобаты, на которых покоятся многие здания нынешнего Пекина.

Палящее солнце и ливни потребовали изобретения надежной кровли, каковой была уложенная на подсыпку черепица. Покрытый глазурью, этот материал прекрасно отражал свет, поэтому крыша нагревалась медленно, не успевая раскалиться даже в самый знойный день. Большой вынос кровли спасал здания от перегрева, и помещения долго сохраняли ночную прохладу. Применявшиеся в древности глинобитные стены, прекрасно защищая комнаты от жары и холода, не могли бы в одиночку вынести тяжести кровли. С изобретением каркаса стена стала простым заполнением. Тяжелые покрытия держались на особых стропилах, которые, принимая на себя нагрузку, создавали распор, или, выражаясь проще, не позволяли постройке «разъехаться». В городских усадьбах глухое глиняное покрытие северной, западной и восточной частей здания дополнялось деревянной стеной с юга. Именно здесь обычно устраивались прогулочные галереи, окна с решетками и широкие, выходящие в сад двери.

Удивительно, что, просуществовав почти тысячелетие, многие деревянные здания сохранились, в чем немалую роль сыграла такая, казалось, малозначительная деталь, как форма карниза. Кроме того, долголетию способствовало высокое качество кровельного материала. Популярная во все времена керамическая черепица имела цилиндрическую форму и укладывалась на ровную поверхность крыши с помощью специального профиля. Роль креплений также играли небольшие фигурки, по-китайски называвшиеся «цяншоу» и обычно изображавшие зверей. Около пяти таких статуй устанавливал на крышу своего дома простой горожанин, тогда как императорскому жилищу их полагалось не меньше десяти. Коньковым завершением служила конструкция, где вместо цяншоу использовались керамические зажимы джэньвэнь, то есть элементы, сообщавшие зданиям «рогатый» вид. Массивный, сильно выдвинутый вперед карниз поддерживали богато орнаментированные кронштейны (кит. доугун), которые давали возможность распределить массу крыши и сделать постройку более устойчивой.

Внешний вид, форма и техника исполнения сложных конструкций кровли отрабатывались в Китае веками. Преодолевая трудности, строители пришли к модульной системе, позволившей внести порядок в соразмерность отдельных частей. Совершенствуя конструкцию, они заботились о том, чтобы постройки выглядели легкими, а созерцание их доставляло удовольствие. Любое китайское сооружение воплощает в себе гармоничный союз сложных конструкций, причудливых форм и красок, настолько ярких, что их не может передать даже современная фотография.

Красивые дома требовали прекрасных интерьеров, поэтому китайцы не жалели денег для их оформления. Чиновники и торговая знать, которым посчастливилось жить в эпоху Хань, распоряжались большими ценностями. Популярными элементами тогдашнего декора были статуэтки из нефрита, узорчатые шелка, резные кубки, зеркала в тяжелых оправах из бронзы, расписные лаки. Изредка на оборотной стороне зеркал, как и на некоторых ювелирных изделиях, встречались изображения зверей с гибкими, вытянутыми, сильными телами. Такие животные составляют характерную черту так называемого звериного стиля, отличавшего искусство степных народов. Отгороженные Великой стеной, китайцы с гуннами не общались, но соприкосновение культур все же имело место. В III веке народные бунты и усилившийся натиск с севера привели империю Хань к распаду. Повергнутая в междоусобицу страна в очередной раз разделилась на мелкие княжества, и городам вновь потребовались высокие крепостные стены.

Крепостные сооружения одного из китайских городов. Настенная роспись, эпоха Тан

С приходом к власти правителей рода Тан (618–907) в Китае наступила одноименная эпоха, когда особенно ярко раскрылся творческий потенциал китайцев. Живописных произведений того времени сохранилось мало, хотя рисование красками, наряду с каллиграфией, относилось к почитаемым видам искусства. Возможно, главным из них была архитектура, ведь именно в тот период сформировались главные типы построек, в первую очередь дянь, ставшая основой всей китайской архитектуры. Зодчие эпохи Тан именовали так одноэтажное сооружение на прямоугольном земляном основании, отделанное большими каменными плитами. Наряду с дянь существовали многоуровневые постройки – лоу, надвратные башни – тай, галереи – лан, всевозможного вида беседки, упоминавшиеся под единым названием «тин».

Помимо яркого своеобразия, китайское зодчество отличается от других восточных архитектур устойчивостью традиций. Основные приемы сложились в незапамятные времена и переходили из одной эпохи в другую с небольшими изменениями. Местные строители, конечно, подвергались иноземному влиянию, однако все новшества переосмысливались и применялись в рамках правил. Заимствованные детали не выглядели таковыми, напротив, воспринимались не только китайскими, но и «старинными». После того как философы обобщили и записали смутные представления о мире и месте жилища в нем, китайские города обрели четкие формы в плане и совершенно определенный вид в отношении декора. Из философских трактатов в чертежи перенеслись сакральные фигуры круг и квадрат, которые связывались с землей и небом.

В некоторых источниках ко времени Тан относится основание Пекина, который тогда назывался Ючжоу. Не отличаясь от других крупных поселений, будущая столица строилась, увеличивалась в размерах и по численности населения, разрушалась и восстанавливалась, оказывая все большее влияние на политическую обстановку в Китае. В 1126 году город захватили кочевые племена чжурчжэней и, переименовав Яньцзинь в Чжунду, объявили его столицей небольшого государства Цзинь на северо-востоке Китая. Для многих хронистов истинная история Пекина началась в 1215 году, когда Чингисхан приказал сжечь существовавшее поселение и построить новый город. Так, буквально из пепла возникла Великая столица (монг. Даду), иначе называемая Городом хана (монг. Ханбалык).

Спустя полвека после прихода монголов власть в Поднебесной захватил хан Хубилай, еще один завоеватель с севера, родоначальник династии и основоположник эпохи Юань (1280–1368). Во времена господства монголов Пекин впервые стал центром огромной империи. В XIV веке за ним закрепилось название «Северное спокойствие» (кит. Бэйпин), от которого произошло русское слово «Пекин». После переноса сюда резиденции второго минского императора город получил название Северная столица (кит. Бэйцзин). В последующие годы его называли Бэйцзином или Бэйпином в зависимости от того, являлся ли он в данный момент центром государства.