Электронная библиотека » Елена Грозовская » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Мертвецы тоже люди"


  • Текст добавлен: 28 августа 2024, 11:20


Автор книги: Елена Грозовская


Жанр: Русское фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Часть вторая

…Так приготовься слушать, милый Брут.

У. Шекспир. «Юлий Цезарь»


Глава 7

«Давняя история. Она началась девять лет назад в день смерти родителей. Мама и папа погибли у меня на глазах недалеко от дома… у Лягушачьего омута. Лодка, в которой мы рыбачили, внезапно перевернулась, и все упали в реку. Мама, вероятно, получила удар по голове и сразу пошла ко дну. Отец бросился спасать… Я видела, как он нырнул в мутную воду… и больше не вынырнул.

Течение неистово тащило меня в холодную глубину и утянуло бы вслед за родителями, если бы рука не попала в верёвочную петлю, прикреплённую к корме. Перевёрнутая лодка то погружалась, то выныривала из бешеного вира на поверхность подобно киту. На счастье, якорь крепко держался за дно, и лодка выстояла в битве с течением.

Быстрина возникла внезапно и мощно, как бурун, и так же внезапно исчезла. Кура, непроницаемо мутная, текла мирно, тихо, будто не взъярилась пять минут назад страшным водоворотом. Я запомнила его вкус: железистый, кислый.

Когда вода вытолкнула меня на поверхность, волосы и лицо залепила тина, как у утопленницы. Покалеченная лодка, устав бороться, с шипением погружалась на дно. Руку с петлёй дёрнуло, и я опять опустилась под воду. Рядом раздались глухие удары – это ныряли спасавшие нас люди. Один из них перерезал верёвку и потянул меня наверх. И сразу со всех сторон навалились, тянули за руки, за ноги мужчины с подоспевших катеров.

Мужчины ныряли в воду, выныривали, ныряли снова…

Родителей искали три дня, но так и не нашли.

Потом я слышала, что редко, как в легенде, возникают на Куре таинственные виры-водовороты и тянут в глубину всё, что попадётся им на пути.

Мне было пятнадцать… не так уж и много для самостоятельной жизни, но я безоговорочно решила, что жизнь в Тбилиси для меня кончена.

Приехали Ясуни, дядя с тётей, мои опекуны. Я молча наблюдала, как семейный очаг, любовно обжитый матерью, прибирает к рукам родня. Тётка со свойственным ей жизнелюбием принялась всё переделывать: переставляла мебель, хозяйничала в шкафах, рылась в комодах, распоряжалась сервизами, одеждой – всем! В белой, новенькой «Волге» отца теперь она разъезжала с шофёром.

Смотреть на это было невыносимо. Но ничего нельзя было поделать – владеть самостоятельно имуществом я не могла до совершеннолетия и вела себя тихо. Но и это молчаливое роптание было не по сердцу тёте. Наверное, она очень боялась, что я каким-то образом заставлю её и родню покинуть дом.

Вкрадчивым голосом, обняв за плечи, она ворковала:

– Васа, детка! Несчастная моя девочка! Ну как же мне отвлечь тебя от горя и печальных мыслей? Может быть, займёшься делом, поднимешься к себе и уберёшь комнату? Заодно посмотри, как там у мальчиков. Может, и у них стоит прибраться? Ты должна помнить, что теперь это твой дом, и следить за ним твоя главная обязанность… И с обедом надо бы помочь, почистить картошки на пятьдесят человек – завтра же поминки…

«Как и кого поминать? За сорок дней тела так и не нашли. В могиле лежат пустые гробы…»

– …а ещё замочить фасоль, намолоть кофе на неделю, наколоть дров для мангала, погулять с собакой… – не унималась Макоша.

«…посадить под окном семь розовых кустов и познать самое себя!» – вспомнились строки из известной сказки.

– Ну что вы, тётя… Вы так чудесно здесь всё переделали. Дом не узнать! У вас прекрасно это получилось, и я полностью доверяю вам следить за порядком.

Помыкать мною не смели и, вероятно, потому что у тёти было два сына, а не две дочери, Золушкой я не стала.

Родня мечтала избавиться от строптивого подростка, и тётя решила под предлогом подготовки к поступлению в университет отправить меня в Москву, к дальней родственнице… к той самой презираемой родне… к Родовичам… одной из «Капулетти».

Вскоре приехал сын родственницы – серьёзный, немногословный дядька богатырского телосложения – и в тот же день увёз меня из родного дома.

* * *

Из каморки под лестницей, любимого убежища и места уединения, я в узкую щель хмуро оглядывала родственничка, стоявшего в нашей просторной прихожей. Плечами он загораживал свет, льющийся косыми, весёлыми потоками из круглого оконца над входной дверью, и отбрасывал внушительную тень на натёртый до блеска дубовый паркет.

«Не Илья Муромец, но Микула Селянович… Здоровый, как бык!»

«Ему бы ещё голову побрить наголо и – вылитый головорез из банды Гоги…»

Родственник «Капулетти», как полагалось, был одет в чёрное: в фирменные джинсы, сорочку, обтягивающую тугие бицепсы, ботики хорошей кожи. Увидев, как гигант, вколачивая богатырскими ножищами дубовый паркет, прошёл в гостиную и садится на изящный бальный диван, так полюбившийся тёте, я шире открыла дверь каморки и стала наблюдать. Когда от энергичной поступи родственника в горке перестал звенеть хрусталь, он что-то тихо и глухо промычал.

Это вызвало смятение среди женской половины родни. Кажется, тётя наступила на ногу дяде, а носила тётя неизменно высокие тонкие каблуки – тот отчаянно взвыл и заскакал по комнате.

На тбилисскую родню дядька произвёл должное впечатление. Смотрел он грозно и вполне мог довести до смертной икоты любого. Я заметила, как Макоша внимательно наблюдает за каждым движением родственника, даже к чаю не притронулась, а некоторые родные глядели на «Капулетти» с явным страхом. В то же время богатырь неспешно отпил крепкого грузинского чаю из костяной фарфоровой чашки, поднялся и вопрошающе взглянул на тётю Макошу.

– Василиса, детка, вылезай уже из-под лестницы… Хватит ребячиться. За тобой приехал твой дядя из Москвы. Вещи уже внизу. Скорее! У вас через два часа самолет.

Тётя говорила, не спуская глаз с гостя. Пальцы на левой руке у неё подёргивались, а правой Макоша как будто заслоняла грудь от возможного удара, но гость вёл себя мирно и никаких признаков агрессии не проявлял.

Я распахнула настежь дверь и замерла. Родственник обернулся, смерил взглядом белые гольфы с помпонами, лакированные туфли с перепонкой на подъёме, шерстяное салатовое платье до колен, тяжёлую льняную косу, заплетённую в высокий хвост. В отличие от родственников, облачённых в чёрное, на мне не было даже траурной повязки, как положено на поминках. Дядька оценил, посмотрел одобрительно и шагнул навстречу.

Гость чуть нагнулся, чтобы не удариться головой о двухметровый дверной косяк, подхватил чемоданчик и плащ, огромной ручищей напялил мне на голову берет и повелительно кивнул головой: «Пошли!»

«Капулетти» вышел вон, не прощаясь, и так стремительно, что я успела лишь махнуть всем рукой и побежала следом.

Дверь такси захлопнулась, машина тронулась с места и поехала по улице в сторону моста.

Дом детства был виден ещё несколько мгновений, а потом как-то сразу просел на подъёме, замелькал в солнечных зайчиках за деревьями, на глазах ужался до спичечного коробка и скрылся за поворотом.

Поначалу я решила, что родственник из Москвы глухонемой, но в аэропорту, у стойки паспортного контроля, он открыл рот и произнёс несколько слов приятным баритоном на чистом русском языке.

– Кажется, вы порядком напугали моих родственничков, – завела я разговор.

Богатырь молча взял паспорта со стойки и проигнорировал моё искреннее желание пообщаться.

Я презрительно фыркнула вслед:

– Лиса придёт, и курица раскудахчется.

В самолёте мы сидели рядом. Дядька пил минеральную воду, таращился в тёмный, ночной иллюминатор, к казённому ужину даже не притронулся. Спустя час «Капулетти» повернул ко мне светлую, кудрявую голову, и голубые глаза зыркнули из-под густых и прямых, как стрелы, бровей.

– Тебе сколько лет?

– Пятнадцать.

– Маловато для стажёрки.

– Чего? Какой стажёрки… А вас как зовут?

– Арий.

– Необычное имя.

Арий только хмыкнул. Вот и весь разговор.

Он и в такси сидел, будто в рот воды набрал, довёз меня до грунтовой, мокрой и скользкой от дождя улицы, уходящей в тёмный лес, и попрощался:

– Выходи.

– Мне одной дальше идти?

– Иди до фонаря, рядом калитка. Позвони три раза в звонок на столбе.

– А вы как же? Разве не пойдёте? – пролепетала я, принимая чемодан у таксиста.

– Дела. Встретимся в субботу. Прощай.

Не успела я ответить, как такси сорвалось с места, развернулось на узком асфальтированном пятачке и умчалось по пустой дороге.

– Что ж, прекрасно… Значит, провожать девушку до подъезда здесь не принято, – пробормотала я и огляделась.

Вокруг чернел лес. Толстые тёмные стволы, как часовые с опавшими холстами хоругвьев, неподвижно стояли длинными цепями вдоль дороги, а за ними – непроглядная темень. Всё замерло в темноте: листья не дрожат, ветки не трещат, птиц не слышно. Я огляделась. Казалось, что стена леса надвигается, вырастает в высоту и в ширину. Ещё минута, и чаща проглотит меня.

Я стояла на перекрёстке двух дорог. Одна, асфальтированная, по которой уехало такси, шла из темноты вдоль глухого забора к чёрному Т-образному перекрёстку. Там, в неясном свете фонаря, угадывались очертания диких кустов. Другая, грунтовая, пересекала асфальтированную под прямым углом и со всех сторон была окружена лесом. Где-то за ним слышался неясный шум шоссе.

«Я за городом, что ли?»

По спине пробежали мурашки.

«Куда идти? Где этот чёртов фонарь?»

Поблизости залилась лаем собака, и я в панике отступила на скользкую колею. Пробежав несколько шагов, за дальними деревьями разглядела кривой штакетник, неяркий свет уличного фонаря и поспешила туда.

Дом в гуще зелени я разглядела не сразу. Он стоял в глубине сада, и единственное освещённое окошко выдавало его местоположение.

На столбе я заметила звонок и, как сказал Арий, позвонила три раза.

«Вышел месяц из тумана… вынул ножик из кармана… буду резать, буду бить…» – подбадривала я себя детской считалочкой. Из лесной чащи как бесплотные тени выходили на дорогу люди. Одна – одноногая, увечная, отделилась от других и хрипло произнесла:

– За мной будешь.

«… всё равно – тебе водить!» Истошный крик уже готов был вырваться изо рта, но спокойный голос за калиткой произнёс:

– Ты кто, милая?

– В-василиса… Меня Арий привёз. А вы – тётя Жива? – щёлкнула я зубами.

– Она самая, тётя Жива, – одобрительно кивнула женщина и впустила меня в калитку. – Вещей, смотрю, ты с собой немного взяла, это хорошо. Не во дворце живём, не графья.

Женщина выхватила у меня из рук чемоданчик и скомандовала:

– Иди за мной!

– А кто это? – я кивнула на тени из леса.

– Клиенты, – отмахнулась тётя Жива, – с вечера очередь занимают на приём.

– К-какие к-клиенты? – похолодела я и остановилась.

– Да ты не бойся, девонька. Прорицательницы мы, людей просвещаем, от хворобы душевной избавляем.

Я не сразу поняла, что это она о себе во множественном числе говорит. Родственница оглядела меня с головы до ног:

– А ты ладненькая какая.

Я сглотнула, подавленная потрясением. У меня теперь осталась одна-единственная мечта: поскорее унести ноги из этого странного места.

По дорожке, выложенной красным, шамотным кирпичом, мы прошли в глубину сада к освещённому окну.

Дом, бревенчатый, маленький, аккуратный – стоял на Тюльпанной улице, о существовании которой не догадывались даже москвичи, жившие в окрестных многоэтажках. Грунтовая улочка с прозрачными лужами на глиняном, проросшем редкой травкой полотне скрывалась в Козловском сосновом лесу, между Можайским и Аминьевским шоссе и за густым лиственным подлеском не была заметна ни с одной из дорог. Кто бы мог подумать, что по соседству с Кутузовским проспектом в заброшенных яблоневых садах скрывается настоящая изба с узорчатыми, резными наличниками.

По соседству, на улице Козловке, тоже грунтовой, стояло несколько старых дачных домиков, оставшихся от Нового Кунцева. С Козловки дачи были видны прохожим и редким местным автомобилистам, но дом на Тюльпанной, одинокий и таинственный, прятался в лесу, будто укрытый шапкой-невидимкой.

Дом, как ни странно, мне понравился с первого взгляда. Снаружи гладкие, отполированные, светлые брёвна. Вокруг пахнет деревом, лесом, костром и прелой землёй. Дорожка чисто выметена, в палисаднике наклонили головки аккуратные кустики георгинов. Ни сточных канав вокруг, ни вони.

В избе было так же чисто, как и снаружи. Венички душистой мяты в сенях, полные вёдра воды, прикрытые деревянными крышками, стоят на скамье, рядом – стопка льняных одеял. Полосатые домотканые дорожки заботливо покрыли крашеные коричневые полы. В горнице, как в старину, на комоде лежат кружевные салфеточки, стоит у стены резной буфет с гранёной посудой.

Посреди комнаты – обеденный стол, покрытый белейшей, накрахмаленной скатертью с вышитыми красными мокошами, конями, коловратами. Рядом на столике – самовар, справа – прялка, тусклая лампадка у окна, в торце – ослепительно-белёная печь, в красном углу – Неопалимая иконка с венчальными свечами и вышитый алым узором рушник.

«Столетняя русская изба!»

Я дивилась, глядя на салфеточки, берестяные туески, на ухват, горшок в печи, исходивший сладким ароматом гречневой каши.

Вроде бы всё просто, но пригляделась: деревянные ложки с серебряными чернёнными ручками, прялка украшена пластинками слоновой кости, икона в серебряном окладе с жемчугом, да и самовар не медный, а тоже из серебра, стоит на тяжёлом подносе с ручками из расписной финифти, а на самой хозяйке душегрейка, подбитая куньим мехом.

– А кто это? – не удержалась я и кивнула на стену, оклеенную обоями с блёклыми розами.

– Это матушка и бабушка. – Жива с любовью посмотрела на фотографии в тёмных, деревянных рамах.

– Они тоже прорицательницы?

Родственница кивнула:

– Ты не бойся. Дело это не хитрое, а доход верный. Тысяча рубликов за сеанс с одной людины, а у меня их от двадцати до пятидесяти человек в день… Кто по двое приходит, кто один, кто с семьёй. С семи утра десять часов работы каждый божий день без выходных…

Я быстро подсчитала в уме.

«Это же полтора миллиона рублей в месяц! Вот это прорицательница!»

– …Скажешь, негоже с людей за сказки деньги брать? Может, ты и права, а может, и нет… Я же не виновата, что родилась на белый свет, а на этом свете самое насущное не хлеб, а деньги. Никуда без них. Даже без любви и семьи обойтись можно, а без денег – никак не обойтись. Главное, меру в деньгах знать. Мало – плохо, много – тоже плохо. Потому как не каждый человек испытание деньгами выдержать может. Вот и превращается такой из человека вначале в людь, а потом уже и в нелюдь. Вокруг меня и люди, и нелюди и со всеми делиться приходится…

Я с изумлением глядела на странную родственницу. Одета во всё чёрное с ног до головы, как бабка-кликуша, каких полно возле церквей. Длинная шерстяная юбка до пят вьётся вокруг ног крутым колоколом. Блуза, наглухо застёгнутая до шеи под чёрной, шерстяной кофтой, открывает только пальцы с аккуратно подстриженными, чистыми ногтями. Вдовий платок наглухо завязан под подбородком. Душегрейка тоже чёрная, из ткани переливчатой, невиданной, отделанной тёмным куньим мехом.

А на вид бабкой Жива совсем не казалась. Ну, может, лет сорок пять женщине от силы.

– Садись, поешь и спать ложись. Утро вечера мудренее… – бормотала Жива и спешно метала на стол, что бог послал, – завтра день трудный, в школу поедем утром. Она тут недалеко, можно и пешком дойти.

– Так летние каникулы в школе…

– Ну и что же. Учителя работают. Я уже звонила директрисе, договорилась о приёме. Так лучше: сразу тебя запишем. Ни о чём не беспокойся, формальности с пропиской и проживанием я уже, считай, уладила. Ты Арию паспорт отдала?

Я сонно кивнула:

– Он всегда такой немногословный?

– Что же зря воздух сотрясать? – заступилась за сына мать.

– И то верно.

– Наелась? Идём, комнату покажу… Во-от! Нравится? Всё чистое, постиранное, отглаженное… Ты мне вот что скажи, девонька. Говорят, на золотую медаль идёшь? Премудрая, значит, Василиса. Так и кликать тебя все будут, Премудрая.

Помню, глаза слипались от усталости. Я подавила зевок:

– А где же стеклянный магический шар? Разве не полагается смотреть в него и прорицать увиденное?

Жива зыркнула на меня из-под чёрного платка:

– Есть у меня и шар стеклянный: для пущего эффекта народ стращать. Только с тобой он мне не нужен.

Вещунья уселась в ногах на железной кровати:

– Ты слушай, что я расскажу.

– О суженом-ряженом, что ли?

Зевнув, я приготовилась слушать сказку. Сейчас наврёт мне с три короба, но это даже интересно.

– А хоть бы и о нём, – не смутилась сарказмом Жива, – но не скоро он у тебя появится, девонька… лет через девять. И только ещё через три лета женится он на тебе.

– Через двенадцать лет? Это же уже двадцать первый век наступит! Две тысячи шестой год! Мне исполнится сто лет в обед! – улыбнулась я прорицательнице.

– Двадцать семь лет всего-то… Разве много при твоей красоте?

Слушать вещунью и забавно, и грустно. Бедная тётя Жива! Сама не ведает, что говорит…

– Какой он будет? – поинтересовалась я.

У Живы глаза засверкали. Она мечтательно уставилась в потолок и изрекла:

– Красавец из красавцев… высокий, статный… глаза синие, губы румяные, волосы русые… Всё при нём. Богач из богачей.

Тут мне стало смешно. Я уткнулась в подушку и подавила смешок. А Жива всё расписывала будущего суженого: и горяч, и умён, и верен, и щедр…

– А как я его узнаю? Как пойму, что он суженый?

Тётя Жива оторвала вдохновлённый взгляд от потолка:

– Сердце подскажет. Вот через девять лет, как поедешь в Тбилиси, встретишь его.

– Ни за что туда не вернусь! – возмутилась я.

– Вернёшься… На вокзале… первый, кто предложит тебе помощь на родине, тот и будет твой суженый. А, вот! Совсем забыла… какая у тебя любимая песня?

– Не знаю… любимой нет… «Сулико» мне нравится или «Во поле берёзка стояла».

– Пусть будет «Сулико»! Он будет петь «Сулико» при встрече! И ты отдашься ему в первую же ночь!

– У-ух! – только и выдохнула я. – Теперь понятно, что такого субъекта в природе не существует и не может существовать. Я никогда не стану заниматься этим без любви!

– Так по любви всё будет: и у него, и у тебя. Он-то уже давно по тебе сохнет, ждёт тебя, голубка, пока в возраст войдёшь!

– Как же это возможно!

– Знаю только, что любить будешь больше жизни… И ты уже им очарована и хочешь только его…

Я в смятении посмотрела на Живу. Смутный образ мужчины возник и пропал. Вот он опускается передо мной на колени и зарывается лицом в складки платья. Сквозь тонкий шёлк я чувствую прикосновение горячих щёк к бёдрам и в смятении дотрагиваюсь ладонью до кудрей…

Я видела лишь тёмный затылок, склонившийся над коленями, но чрево чутко отозвалось на далёкий, чуть слышный зов суженого.

С трудом сохраняя спокойствие, я заворожённо вглядывалась в черты, затуманенные временем, но ничего не могла разобрать. След от прикосновения жёг кожу, поцелуи жалили огнём и не было сил противиться желанию.

– …и детей родишь пригожих, на мужа похожих… – голос Живы странным образом изменился. Вроде бы и она говорит, но без эмоций и чувств, голосом чужим, монотонным и вялым, как под гипнозом.

Смеяться уже не хотелось:

– Тётя Жива, спасибо, но…

Жива закрыла глаза и прокричала:

– В год 7514-й! Но только прежде убьёт он твоего отца, сам в полон попадёт, да тебя из полона освободит!

Я вытаращила на кликушу глаза:

– Вы что говорите! Мой отец умер!

Но Жива уже не слышала меня:

– Через три года встретишь ещё «тридцать три»! Встретишь родную кровь! Через девять лет, то, что ты носила двадцать девять дней на руке, будешь носить три лета на голове! В Глдани оба в полоне будете! Полон закончится, когда молодой лев одолеет старого!

Жива поднялась с кровати, вытянув перед собой руки, открывая невидимую дверь. На пороге комнаты Жива обернулась, и глаза её сверкали страшно и отрешённо:

– Берегись платья! Платье тебя погубит!

Жива распахнула воображаемую дверь… и исчезла.

Я испугалась, открыла рот в немом крике, но закричать так и не успела. Навалилась страшная усталость, и, упав в подушки, я уснула».

Глава 8

«Наутро Жива разбудила меня. Я с ужасом уставилась на вещунью:

– В-вы уже вернулись?

– Откуда, милая? – удивилась Жива. – Я никуда не уходила. Спала всю ночь как убитая.

«Неужели приснилось?»

– Так вы ничего не помните, тётя Жива?

– Отчего же, помню… но не всё. Я ведь, милая, когда в транс вхожу, потом мало что помню. Издержки профессии. Неужто плохое тебе что-то предсказала?

– Да так, ничего особенного.

– Ну, если ничего особенного, так и забудь. Собирайся, девонька, завтракай, бери свои грамоты, дипломы. Едем в школу…

В соседней комнате шумел телевизор. Через полуоткрытую дверь я увидела на экране энергичного плешивого карлика с длинным носом и с заострённым черепом. Богатый русский еврей распинался о достижениях ЛогоВАЗа. Карлик энергично подпрыгивал в подтверждение своих слов, стараясь выглядеть героически и, вероятно, выше. Но ничего героического в его облике не было. Не было тем более ничего советского, хотя по возрасту он должен был успеть побывать и октябрёнком, и пионером, и комсомольцем, и даже коммунистом со стажем.

Толпа, на фоне которой карлик распинался, внимала и рукоплескала от восторга.

«Черномор… колдун Черномор!»

На смену «Черномору» к микрофону вышел банкир, тоже лысый, маленький, узкоплечий и с брюшком. Он дёргал бесформенной бородкой.

Ни дать ни взять – гном садовый. За гномом стояли две девицы с плакатом «Объединённый банк» и демонстрировали толпе обнажённые ляжки.

Картинка в телевизоре сменилась, и пол-экрана заняло лукавое лицо полупьяного президента. Говорил он невнятно, развалившись в кресле на фоне малахитовых колонн.

Невольно я представила президента блюющим в золотой унитаз.

«И этот… тоже Черномор!»

Я отвернулась, оглядела скромные стены избы и расстроилась. Суженый на фоне лукавых, старых и лысых мегабогачей выглядел нелепой фантазией.

«А жаль!»

– Скудель, – обронила Жива, заметив мой взгляд. – Скудель… – повторила она. – Помнишь стихи? Всё утвари простые, всё рухлая скудель! Скудель!.. но мне дороже, чем бархатное ложе и вазы богачей!.. – Батюшков написал. Ну что так смотришь… Я, между прочим, философский окончила. А раньше-то, знаешь, как учили? О-го-го, не то что вас… малахольных.

«Я – малахольная…»

Жива говорила, а я слушала спросонья вполуха.

– …к двенадцати Арий приедет, позанимается с тобой.

– Чем позанимается?

– Ораторским мастерством.

Я поперхнулась.

«Арий и – оратор! Среди немых?»

– Он что же, актёр?

Жива посмотрела на меня, покачала головой:

– Не приведи господи! Кто угодно, только не актёр.

– Вам актёры не нравятся?

– Так что ж в них хорошего? Самые сложные пациенты у меня. С юности перевоплощаются в разные личности, играют чужие эмоции и жизни. Это неизбежно способствует потере собственной личности и плохо отражается на интеллекте. С женщинами-актрисами ещё ничего, у них ума побольше, а вот мужчины – сплошь дураки и клоуны. Не видела ни одного умного актёра. Все – как дети малые.

– А как же Высоцкий?

– Он был пьяницей, запивал боль. Так бывает, когда актёр найти себя не может среди множества сыгранных личин. Все актёры – пьяницы. Не забывай, милая, Высоцкий поэт, а поэты – сплошь интеллектуалы.

– Как Шекспир.

– Шекспир – гений.

– А Пушкин?

– И Пушкин – гений.

– А Есенин?

– Есенин? Кто это?

– Ну… как же! Это же он же написал! Ты жива ль ещё, моя старушка? Жив и я! Привет тебе, привет!

– Да, я знаю, знаю… Не люблю сопливых стихов. Мужик, даже поэт, не должен распускать нюни.

Категоричность Живы вбивала каждое слово будто гвоздь. Лучше не спорить. Я осторожно спустила ноги с кровати и ступила на прохладные половицы. Родственница и не подумала уходить. Она мгновенно застелила постель и подала махровое полотенце:

– Пойдём, покажу, как включается колонка в ванной.

– Чему Арий будет меня учить?

– Правильно говорить, контролировать эмоции, уметь их считывать у других. К тому же мой сын прекрасный мастер психотехники. Он в совершенстве владеет искусством русского бесконтактного боя и техникой боевого транса. Слушай его…

«Боевого транса!»

– …чем быстрее пройдёшь учение у Ария, тем быстрее уедешь отсюда… В два часа мы пообедаем, и Арий тебе Москву покажет. Сегодня суббота, может, сходите куда… А мне нужно к людям. Вечером встретимся за ужином.

Я кисло улыбнулась, закрыла за Живой дверь в ванную и полезла в душ.

«Вот повезло! Арий мне Москву покажет! Да проще у фонарного столба дорогу спросить, чем из него два слова вытянуть!»

* * *

После школы я слонялась без дела по двору между домом и пристройкой. В пристройке тётя Жива принимала клиентов. Часть посетителей сидела вдоль стены на длинной скамье, часть внутри, перед приёмной тёти Живы.

Я держалась подальше от пристройки, ближе к дому, поглядывая, чтобы никто из гостей Живы не подошёл ко мне менее чем метров на десять.

Невесёлые мысли крутились в моей голове.

«В какое время мы живём! Трудное и непонятное! Сорок дней назад пришла беда в мой дом, а я на его руинах уже строю новую жизнь. Какая будет эта жизнь – неизвестно, но одно ясно – непросто придётся.

Что у меня есть? Ничего! Всё рухнуло! Пропало, как не бывало! Ни дома, ни семьи! И чудес не бывает! Правильно говорит тётя Жива: о деньгах свысока судит только тот, у кого они в избытке…

Проклятая вещунья права: самое насущное в жизни – деньги. А денег у меня – кот наплакал. Так что придётся терпеть и сумасшедшую вещунью, и странного сынка… Только бы окончить школу в этом году, а там сразу поступлю в университет…

Один год надо потерпеть! Дождаться бы этого 7514 года!»

Арий приехал вовремя. Автомобиль, новенький чёрный «Мерседес Брабус», припарковал у штакетника, своим ключом открыл калитку и поманил меня к себе:

– Идём в дальнюю пристройку, она в лесу.

– З-зачем?

– Вопросы не задавай, делай всё быстро и молча.

– Мы в армии, что ли? Чего раскомандовался? – Я еле успевала за великаном.

«Ишь ты, разговорился! Тоже мне «малиновый пиджак»! На брабусе он ездит!»

Арий резко остановился, и я с размаху налетела на широкие плечи. Ему хоть бы хны, даже на миллиметр не сдвинулся с места, а я больно ударилась лбом. Он повернулся и некоторое время молча сверлил меня взглядом. Потом огладил светлую бородку и изрёк:

– Тебе что же, понравилось тонуть? Умереть хочешь во цвете лет?

– Н-нет.

– Тогда слушай и учись. Повторять дважды не стану, запоминай сразу. Впрочем, такой, как ты, лучше показать, чем рассказать… Как объяснить глухому, что такое игра на флейте! – И тут он сделал простую манипуляцию рукой, словно бы маня к себе.

Я даже не успела понять, что произошло. Тело ринулось к Арию, как гвоздь к магниту, и замерло в нескольких сантиметрах от его груди.

Арий чуть поднял руку, и я, оторвавшись от грешной земли, стала медленно подниматься в воздух. Тело окостенело, и хотя я чувствовала каждую клеточку в теле, но ни сопротивляться, ни двигаться не могла.

Богатырь смотрел в глаза:

– Хочешь, научу делать такое?

Я молча кивнула затёкшей головой и в то же мгновение оказалась на земле.

– К-как ты это сделал, Арий?

– Будешь слушаться: есть, что скажу… спать, где скажу. А иначе… Понятно?

– П-понятно.

– Иди за мной. Сегодня первый урок.

Я послушно засеменила следом.

Тропинка привела к одноэтажному деревянному строению под шиферной крышей в четыре окна на фасаде. Вокруг чистенько, на невысоком крыльце – коврик, под сливом крыши стоит бочка, полная чистой дождевой воды.

Арий остановился у бочки:

– Можешь рассказать о волне, накрывшей вашу лодку?

Я сглотнула, живо представив себе холодное кружение водоворота.

– Метра два в высоту. Волна поднялась и сразу упала… и закружилась в сильном течении.

– Такая?

И тут Арий показал фокус. Чуть повернул ладонь над бочкой, и вода в ней вспенилась, поднялась гребнем и завертелась водоворотом. Арий убрал руку, и вода мгновенно успокоилась.

Я потрясённо смотрела на бочку.

– Господи! Что же это было?

Арий сочувственно покачал головой:

– Шестое мая, да? Луна убывала… При убывающей луне энергия воды наиболее сильна. В этот день нельзя ни плавать, ни рыбачить.

– Но кто же знал!

– Тот, кто погубил твоих родителей, определённо знал об этом, и день выбран не случайно… очень опасный день. Он готовился… Такое под силу только могущественным чародеям Нави, волхвам высшего уровня Живы или волшебникам Яви. Кому-то из них ты перешла дорогу.

– В-волшебникам?! Так ты… волшебник или волхв?

– И ты тоже.

– Я? Нет… не может быть!!! И никому я дороги не переходила!

Арий вдруг заговорил со страстью, которой я в нём не подозревала:

– Я догадываюсь кому. Но ты узнаешь сама… в своё время. За год я научу тебя защищаться, научу мыслить не словами, а образами и ощущениями, научу боевой эмпатии, ятрогении и телепатии мыслеобразов древних руссов! Если освоишь эту технику, то сможешь говорить с птицами и зверьём и призывать их служить тебе!

Дыхание у меня перехватило.

– Да ты что! Правда, что ли? Это за что мне такое счастье!

– Заходи-ка в дом. И перестань «работать под дурочку».

– Это баня, что ли? – Я просунула нос в приоткрытую дверь.

– И баня тоже. Разувайся и проходи.

Я скинула туфли и в белых гольфах прошла в помещение.

Баня действительно помещалась в торцевой части дома. Всё остальное место занимала единственная светлая комната, совершенно пустая, без мебели, без занавесок. Место выглядело бы скучно и нудно, если бы не запах.

В комнате приятно и благородно пахло свежим деревом, берёзовыми вениками, развешанными на гвоздиках между окнами, и чем-то хвойным, терпким, пряным. И ещё один запах будоражил мои чувства.

– Чем это так пахнет?

– Маслом аира. Успокаивает и расслабляет.

«То, что мне сейчас надо!»

– Знаешь что-нибудь о ведической медицине?

– Нет.

– Об учении аюрведы?

– Аюрведы? Нет, а что это?

– В трёх словах – индийское лечение травами. А если подробнее – это воздействие сознания и энергии растений на человеческий организм. В растениях присутствуют все стихии и элементы человека. Все растения, без исключения, обладают способностью воздействовать на чувства, а чувства – это основное свойство человеческого сознания…

– У растений есть сознание?

– Сознание есть у всего. Если верить, что первый человек был создан из глины, то и земля, и камни обладают сознанием, а значит, в каждом из нас есть сущее от первоосновы творения, как в зерне – колосок, а в колоске – поле. Ты можешь воздействовать на сознание людей энергией растений. Вообще, лечить и воздействовать можно всем: запахами, животными, камнями, водой – и мёртвой, и живой… Это знали наши предки, но, к сожалению, с исчезновением язычества и волхвов учение ведами сохранилось только на востоке.

«Мёртвой и живой водой!»

– …Но сегодня мы займёмся не аюрведой.

Посреди комнаты на светлом сосновом полу лежал коврик. У двери в баню стоял одинокий стул. Его могучей рукой взял Арий и поставил на середину перед ковриком.

Я и сейчас, спустя много лет, как наяву слышу его голос:


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации