Текст книги "Мертвецы тоже люди"

Помню первую ночь в тереме. Я не мог заснуть и встал очень рано с восходом солнца. Утро выдалось тихое, холмы ещё скрывал густой туман. Вниз по южному склону убегал сад, благоухающий сладким ароматом роз. Лёгкий ветер коснулся щеки, и я представил себе, что это вы посылаете мне с далёкого острова нежный поцелуй. Кровь закипела… так захотелось, чтобы вы переступили порог дома, где мои предки жили полной и счастливой жизнью… Я представил, как наши дети бегают в саду, хмель льётся из бочонка в деревенские глиняные крынки, ветер ласковым щенком трётся о подол вашего платья… Живо представил и уже не сомневался, что именно так и должно быть.

Прадед и прабабка были страстными селекционерами и неплохо зарабатывали на цветочном деле. Я решил последовать их примеру, открыл своё дело. Благодаря упорному труду заброшенный сад возродился. Мне улыбнулась удача, и жизнь переменилась. Я смотрел на вашу фотографию и радовался, как ребёнок.

Удивительно, как мало изменился терем… Даже мебель, знакомая с детства, осталась. Тётушка с усердием принялась за переустройство, и вскоре терем стал таким же уютным, каким я помнил его много лет назад.

Даже дядя был доволен. Уже очень давно после развода он ушёл из семьи, но из жизни нашей уходить не торопился. Да и куда ему было деваться… Дядя уже несколько лет живёт отшельником там же, в селе Глдани, чуть ниже по склону…

Вторая его жена, женщина строптивая и завистливая, детей не имела и отошла в мир иной, оставив вдовца в своём доме. К чести этой женщины, надо сказать, что ей удалось каким-то образом побороть пагубный порок дяди – игру в карты. Но нрав его стал ещё более тяжёлым. Он превратился в домоседа и сноба, с соседями почти не общался, сторонился людей.

Теперь дядя часто заявлялся в родовое гнездо с видом отвергнутого бога Лира. Он подолгу играл на гуслях на склоне горы, ходил по саду, задумчиво обозревая окрестности, мерил тяжёлыми шагами гравийные дорожки, клал мне руку на плечо и говорил:

– Иван, ты единственный сын Андрея.

Я понимал, что дядя говорит о женитьбе и наследнике. Это и смешило, и трогало, и в то же время всякий раз выводило меня из себя.

И всё же в семье считали, что женитьба моя не за горами. Как же, приезжает невеста! Приезжает только ради меня, чтобы познакомиться с родными и назначить дату свадьбы!

Вано вдруг рассмеялся:

– Что там наколдовала ваша тётка, прорицательница Жива?

«В Глдани оба в полоне будете!» Интересно, что она имела в виду?

Я молчала, бруснично краснея, а Вано говорил легко, без напряжения, словно и не произошло ничего:

– Подойдите, Василиса Михайловна. Я хочу показать вам кое-что. – Я понуро побрела к подоконнику. – Посмотрите на эту розу. Очень редкий сорт. Вы приняли её в дар от меня месяц назад. Казалось бы, просто роза… но этот цветок стоит целое состояние. Видите, прошёл месяц, а он не вянет.

Я взглянула: в прозрачной вазе стояла роза – колдовская, пряная и прохладная. Кажется, черенок уже пустил робкие, бесцветные корешки. Цветок необычной формы, подобный аленькому цветочку из детских сказок, волшебно благоухал, наполняя комнату тонким ароматом. Цветок притягивал взгляд, манил.

– Никогда не видела ничего прекраснее, – прошептала я.

– Такое не каждому удаётся увидеть. Это роза исполнения желаний… Сорт называется Алкея, роза цветёт лишь один раз в три года. Очень трудно приживается, не разводится черенками и семенами. – Вано выжидательно посмотрел в глаза, но убедившись, что название ничего мне не говорит, продолжил: – Считалось, что на всём белом свете существует всего один подобный розовый куст.

– И где же растёт эта красавица?

– В Лукоморье остался единственный куст. В древности роза в изобилии росла в Греции в городе Геркуланум. О, это очень интересная история! По преданию, сам Геркулес посадил эту розу на могиле своей единственной дочери Алкеи после охватившего его безумства и убийства восьмерых детей Алкидов и жены. По легенде, девочка явилась ему во сне и обещала, что если он посадит розу на её могиле, то у него появятся ещё дети, а роза исполнит любое его желание. Но во время извержения Везувия город Геркуланум исчез с лица земли. Случайно розу обнаружила моя пращурка Зоя, страстная любительница алхимии и косметологии, в предместьях Фив. Там, по преданию, были похоронены сыновья Геракла. Могила была давно утеряна, но Зоя нашла древнюю розу на развалинах акрополя и привезла в Лукоморье лет сто назад в подарок… э-э-э… своему дальнему родственнику Корнею за то, что он научил её оставаться вечно юной. Корней же подарил её своему брату… и с тех пор она растёт в Лукоморье.

– В Лукоморье? – переспросила я.

«Корнею?»

Вано кивнул и доверительно наклонился к моему уху:

– Но я нашёл ещё один куст, в Новой Зеландии… Правда, ехать за розой пришлось кружным путём, потом возвращаться в Глазго, добираться из Англии домой исключительно поездом и вести бесценную рассаду в чемодане с другими розовыми кустами.

Я изумлённо смотрела на Вано.

Вано покачал головой, и глаза его засверкали, как у религиозного фанатика.

– Очень капризная, прихотливая роза – думал, не довезу. Куст обязательно нужно было открыть на ночь. Но я боялся делать это в общем купе. Могу представить, если бы меня поймали… Мы с Афоней должны были приехать неделей раньше, но задержались в плавании, поэтому заказанная бронь в СВ пропала, и пришлось срочно искать отдельное купе. Я так спешил на встречу с вами! От отчаяния я готов был на всё! Вот мы с Афоней вас и напугали… Но откуда вы узнали, что мы везём рассаду?

Я только и делала сегодня, что краснела.

– Подслушала… Вы стояли под окном купе и говорили о рассаде. Вот я и подумала, что речь о конопле.

– Как глупо!

– Прости меня! Господи, мне так стыдно…

Вано смотрел на меня уже не так жёстко:

– Может, и прощу. Посмотрю, как вести себя будете.

Я легко коснулась пальцами упругих лепестков:

– Ради этой розы ты так далеко уехал…

– Не ради розы, а ради вас.

Я видела, как он волнуется. И сама волновалась не меньше.

– Поездка того стоила?

Вано кивнул:

– Роза бесценна… Она творит чудеса… Всего один лепесток может изменить вашу жизнь… и мою. Этот цветочек в вазе стоит… миллионы.

Я ахнула и уставилась на розу.

– Почему так дорого?

– Она живёт девятьсот лет.

– Девятьсот? Но ты же сказал, что Зоя привезла розу сто лет назад?

Вано помолчал, обдумывая ответ, и сказал не совсем понятное:

– Василиса Михайловна, время не везде движется одинаково. В Старом Капеве сто лет прошло, здесь – девятьсот. Можно сказать, что это цветок бессмертия. А ваш, смотрите, прижился, пустил корешки! Через три года роза разрастётся, и вы сможете загадать на её лепестке заветное желание. Завтра пересадите в горшок… и будете вспоминать обо мне изредка. – Вано произнёс это с таким жаром, что слова отозвались в голове многократным эхом.

Наши глаза встретились, и как в поезде, я почувствовала волнующее тепло между нами. Вано сделал шаг, и я отступила в тень алькова за колонну. Мною вновь, как и всегда в его присутствии, овладела паника, руки дрожали, голос охрип.

Я совсем забыла, что в доме мы не одни, и вздрогнула, когда рядом раздался голос Макоши:

– Попробуйте вина. Это что-то исключительное! Каха привёз в подарок из Прованса! – Тётя подошла неслышно и подала нам по фужеру красного вина.

«Интересно, что она услышала?»

Вано с досадой посмотрел на Макошу и закусил губу. Я залпом выпила бокал. Тётя ещё что-то говорила Вано, но в голове зашумело и сквозь прозрачную дымку я видела только глаза Вано, смотревшие на меня.

Тётя ушла. Вано сделал ещё шаг, я отступила, так что теперь из гостиной в алькове нас не было видно.

Стоять в полумраке и слушать шум воды и близкое дыхание Вано было приятно.

– Так это правда, что ты царского рода, Иван? – вздохнула я, гладя пальчиком опаловый браслет, подаренный им. – Рюрик?

– Рюрик – по-русски, Ророк – по-славянски. Сокол значит.

– Ты Иван-царевич?

Вано не ответил.

– Сколько мне ещё носить твой браслет? Двадцать девять дней ношу, не снимая.

– Он же не мешает вам.

Я покачала головой:

– Нет, не мешает. Просто боюсь поцарапать – дорогая же вещь…

– Царапай, только носи! Не двадцать девять дней, а всю жизнь! – прошептал он горячо.

И тут, как вспышка, пронеслось воспоминание:

«Через девять лет, то, что ты носила двадцать девять дней на руке, будешь носить три лета на голове! В Глдани оба в полоне будете!»

Я испуганно посмотрела на Вано.

– Что случилось? Ты будто привидение увидела. – Он убрал непослушную прядь с моего лба и нежно провёл рукой по щеке.

– Так ничего… пустяки, девичьи страхи… Жива мне предсказала: «То, что ты носила двадцать девять дней на руке, будешь носить три лета на голове!» – Я-то думала, гадала, что это может быть, а теперь поняла! Она же про браслет говорила! Его я ношу на руке двадцать девять дней. А после три года на голове буду носить! Завтра! Как это возможно?

Вано придвинулся ближе, взял меня за подбородок и сказал так спокойно, что страхи улетучились:

– Не бойся. Не стоит верить всему, что слышишь. Ты слишком много значения придаёшь словам Живы. Но со мной тебе нечего бояться. Я рядом и не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Правда?

– Правда.

Он смотрел в глаза, нависая надо мной исполинской шириной плеч. Я невольно подумала, что если бы захотела поцеловать его, то пришлось бы встать на цыпочки и тянуться. Представила, как пальцы смыкаются на сильной шее и грудь прижимается к его сорочке. Захотелось увидеть дрожащие его ресницы, прикрытые в неге веки, ощутить вкус его дёсен.

Розовая краска вновь залила лицо, и я опустила глаза. Вано заметил и, сжав мою руку, притянул к себе.

Я отстранилась, выглянула из алькова и поймала любопытный взгляд ятровок. Мысль о поцелуе по-прежнему донимала моё воображение, и я присела на маленький диванчик у стены в алькове и хрипло спросила:

– Ты так и не ответил, Иван… кем видишь себя в будущем?

Вано сел рядом и усмехнулся:

– Когда в восемьдесят девятом я поступал в университет, то в страшном сне не мог себе представить, что мой «красный диплом» будет нужен только тёте, а я получу статус «челнока» и следующие три года буду мотаться из Китая в Россию с баулами, набитыми кожаными куртками и мартенсами, отбиваясь от рэкетиров, «малиновых пиджаков» и прочих «чотких» пацанов, авторитетов и уродов. Потом был плен…

– Ты воевал?

– Воевал.

– Долго был в плену?

– Вечность, – тихо ответил Вано.

– А шрам на щеке?

– Получил в плену… от кровного врага. – Вано не отрываясь смотрел на мои губы, – между прочим, я по образованию герпетолог, как и ты… изучал ядовитых змей.

– Быть не может! – изумилась я.

– Может быть… Тётя Макоша говорила – ты изучаешь лягушек. Что именно?

Я озадаченно взглянула на Вано:

– Э-э-э… онтогенез озёрной лягушки в естественной среде обитания.

Вано кивнул и одобрительно покачал головой:

– Мне всегда было интересно наблюдать, как у головастиков исчезают наружные жабры, появляются задние ноги, потом передние, жаберное дыхание заменяется на лёгочное… В превращении лягушки есть что-то магическое, волшебное, ты не находишь?

Я удивлённо глазела на Вано. Он как будто прочёл мои мысли. Странное и незнакомое чувство овладело мной – я вновь ощутила невидимую связь между нами. Скажи я слово, и Иван закончит за меня фразу, вздохни я – он выдохнет, угадает, куда посмотрю в следующее мгновение и что задумаю. Я вдруг осознала, что передо мною человек, который поймёт меня, даже если я превращусь в немой, холодный камень… или в лягушку… Мой суженый… тот самый, двукровный, из того же теста, что и я…

Вано обжигал меня взглядом и, казалось, тысячи поцелуев покрывают моё лицо и тело, и жаркая волна накатила на грудь. Мне было противно вожделение, бесконтрольное и дикое, но я не могла заставить себя преодолеть его.

«Красив, как демон! Или как ангел?»

Кое-как взяла себя в руки и ответила, высокомерно взглянув на Вано:

– Да, если тебе интересно… Я почти уверена, что лягушка – это не последний этап онтогенеза.

Вано наклонил голову, и я почувствовала запах аира от его щёк.

– Мне очень интересно. Хочешь сказать, что знаешь переходные формы от лягушки к рептилиям?

– Эти формы есть… от земноводных к рептилиям и от рептилий к млекопитающим… Они заложены в генетической памяти.

– Я совсем недавно читал о новом открытии, кажется, в английском журнале Cell. Учёные нашли окаменелый палеозойский скелет геработрахуса. У него семнадцать позвонков, а у саламандр и лягушек – четырнадцать или пятнадцать. Я видел фото. Это действительно переходная форма батрахий, и что меня поразило больше всего – странное сочетание примитивных и прогрессивных признаков…

– Ты читаешь научные журналы на английском? – перебила я и изумлённо уставилась на Вано. Почему же я решила, что его уровень – это «Ом», «Плейбой», «Лимонка» или «Завтра»?

Вано прищурил синие глаза:

– Вижу, тебя это удивляет, Василиса. Знаешь, порой бывает, что получаешь от людей то, чего никак не ожидаешь.

Он внезапно и решительно взял меня за руку, крепко сжал, не собираясь отпускать. Я удивилась, как горяча его ладонь. Вано слегка ослабил упрямую хватку и поднёс руку к губам. Губы тоже были горячие. Лёгкое прикосновение, почти невесомое, но отозвалось сразу и в глубине живота, и ударило жаром в голову. Грудь и лицо горели. Я попыталась убрать руку, но Вано не выпустил.

«Вот ведь, демон! Не бороться же с ним!»

Момент был неловкий, но я продолжила как ни в чём не бывало:

– Уверена, что некоторые виды лягушек в определённых условиях способны пройти онтогенез до прогрессивных форм млекопитающих.

Вано недоверчиво улыбнулся:

– До человека, ты хочешь сказать? Это звучит по меньшей мере странно.

– Странно, да… именно поэтому я изучаю лягушек.

Вано по-прежнему улыбался. Я подняла бровь – он не знает, что у меня стойкий иммунитет на подобные улыбочки. Так мне улыбались сотни раз подобные ему скептики.

– Где изучаешь? – Вано согнал с лица улыбку.

– В последнее время на острове Ко.

– Где это – остров Ко?

– В Тихом океане… Isla del Co рядом с Галапагосскими островами.

Вано присвистнул:

– Далеко же ты спряталась…

– Я вовсе не спряталась!

Краска бросилась в лицо, а глаза Вано вспыхнули в ответ.

– Вероятно, там очень интересно… неизведанный край земли… – произнёс он хрипло, – есть интересные виды лягушек?

– В том-то и дело, что ни одного вида… На острове нет земноводных, совсем. Но в прошлом году я завезла икру озёрной лягушки и наблюдала за её развитием.

– Ты завезла в заповедную зону вид, который никогда там не жил?

– Ну… да.

– Ты изменила экосистему острова.

– Я знаю. Мне показалось, что так будет лучше для всех. Для меня… Теперь там много лягушек… Это…

– …эксперимент, – договорил за меня Вано. – Мы похожи с тобой – всегда идём до конца.

– Мы разные… ты садовник.

– Очень хороший, поверь… Я умею ухаживать за самыми капризными розами. Иногда их жизнь зависит только от меня. – Вано чуть придвинулся и коснулся своим коленом моего.

И тут моё воображение сорвалось с цепи. Комната завертелась перед глазами каруселью. Я представила, как Вано овладевает мною на маленьком диванчике, при всём честном народе…

– Постой, постой! – Я остановила его руки. – Я вспомнила, что было дальше… когда я приехала к Этернелю!

Со мной творилось что-то странное. Кровь душила меня, бурлила в венах, я не могла восстановить дыхание. Я почувствовала запах придонной тины от фонтанчика и дотронулась до него рукой. Вода в нём по краям тут же покрылась тонкой коркой льда. Я прикрыла глаза и представила себе болото под стенами кремля в «Зелёном Дубе». Ох, и лягушек же там! Есть где спрятаться, где схорониться. И никто не найдёт! Можно искать месяцами, годами!

«Корней! Корней найдёт!»

Змеиная голова вынырнула из болота, рассекая воду длинным хвостом. Я сглотнула и отогнала от себя навязчивое видение.

«Держи себя в руках!» – пискнул комариный голосок в глубине сознания.

Вано с беспокойством смотрел на меня.

«Не гапи, не гапи, ладо моя!»

«Проклятая роза Алкея! После её запаха на меня всякий раз накатывает припадок!»

Иван поднялся с дивана, встал сзади, стал разминать шею.

– Успокойся, ладо… ты слишком волнуешься, – прошептал он срывающимся голосом, тоже плохо владея собой. – Может быть, после ужина мы поедем ко мне в Глдани и продолжим разговор? Дом у меня большой и, конечно, лучше любого отеля… Поедешь ко мне?

– Поеду, – ответила я без раздумий.

От прикосновений Вано мурашки бежали по всему телу. Движения его рук становились всё шире. Теперь они гладили не только шею, но и плечи.

Иван пылал как костёр. Жадные поцелуи обжигали плечи.

– У меня очень широкая и мягкая постель… К твоему приезду подготовил… На ней очень удобно рассказывать… и гораздо больше места, чем в тесном купе…

– Я расскажу всё, и у меня не останется тайн от тебя.

– Останется, Василиса Премудрая. Одна – наверняка. Я не знаю, где ты пропадаешь каждый вечер час-полтора. У тебя кто-то есть? – В глазах Вано загорелись ревнивые огоньки.

– Ревнуешь? – Я отодвинулась, сбросив его руки.

– Ревную, как не ревновать! Клянусь, я узнаю, с кем ты проводишь время, и тогда ему несдобровать! – воскликнул Иван запальчиво.

– Нет у меня никого!

– Поклянись!

– Не буду клясться!

В разгар перепалки в гостиную вошла тётя. Она быстро направилась ко мне:

– Дорогая моя, я только что узнала о вашей ссоре с девочками! Ради бога, прости их! Глупые женщины сами не знали, что говорили! Желя! Живана! Идите сюда!

Ятровки появились в дверях, и тётя покачала головой:

– Как вы посмели проявить подобное неуважение к нашей гостье! Немедленно просите прощение и молите Васу, чтобы она не покидала наш дом! Какой позор! Васа переселяется из родного дома в отель, и всё по вашей вине! – Кажется, тётя была не на шутку рассержена, а ятровки всхлипывали и вытирали покрасневшие носы платочками.

– Мы извиняемся, Васочка! Прости нас! Не уезжай, пожалуйста, останься! – зарыдала Желя.

– Честное слово, мы не будем попадаться тебе на глаза до отъезда! – вторила Живана. – Только не уезжай! Извини нас!

– Васа, детка, не позорь меня и дядю на старости лет! Хотя бы на денёк ещё останься, а потом я устрою как-нибудь, что никто из знакомых и соседей и не узнает о ссоре! Прошу тебя! Умоляю!!!

Тётя и ятровки в три голоса упрашивали меня, и я сдалась.

– Хорошо, тётя. Я останусь до утра, а потом ты что-нибудь придумаешь…

Тётя Макоша схватилась за сердце:

– Слава богу! Уедешь без обиды на меня! Если только завтра не передумаешь с отъездом.

– Я не передумаю, тётя. Не обижайся.

Макоша гневно сверлила взглядом ятровок.

– Вот что вы натворили, глупые. Подите вон и на глаза мне не попадайтесь! – Тётя повернулась к нам и лучезарно улыбнулась: – Иван Андреевич, дорогой… Васочка… пойдёмте к столу, все только вас и ждут!

После ужина Вано задержал меня в безлюдной прихожей:

– Мы остаёмся здесь?

– Придётся остаться. Утром уедем к тебе в Глдани…

Вано было бросился обнимать меня, но я предостерегающе подняла руку:

– Мы не одни.

Вано оглянулся на гостей, идущих гуськом в комнату:

– Где мы можем поговорить наедине?

– Пойдём на застеклённую террасу за домом. Там обычно никого не бывает, терраса не отапливается. Мы разведём огонь в садовой печи, и будет тепло.

– Тебе не нужна печь, когда я рядом, – зарокотал глухо, вполголоса Вано и прижал меня к вешалке с муфтами и плащами. Взгляд его, жаркий и страстный, и впрямь сулил горячую ночь.

Задыхаясь в облаке мехов, я барахталась, стараясь освободиться, но с Вано это было не просто.

– Вано… ой! Иван… Ваня… ай! Иоанн! Ванечка! Да, погоди же… Остановись, если любишь меня!

Вано, плохо владея собой, отступил на шаг.

– Ты можешь держать себя в руках или нет?

– Отлично могу… но только не с тобой. – Вано ухмыльнулся и отступил ещё на пару шагов. – Если не будешь сокращать дистанцию, можешь считать себя в безопасности… в относительной безопасности… на людях. Наедине я не могу тебе её гарантировать.

– Придётся, если хочешь узнать, почему я не могу выйти за тебя!

– Не можешь? – Взгляд Вано сразу протрезвел и потемнел. – У тебя кто-то есть? Кто? Корней? Я убью его! Убью, клянусь!

Последние слова Вано прокричал, и из гостиной выглянули любопытные ятровки.

Выскочил из соседней комнаты Афоня:

– Мой бард? Нужна помощь?

Он было направился к Вано, но тот предостерегающе поднял руку:

– Все в порядке, Афанасий.

– Ты обезумел, что ли? – прошептала я. – Они же всё слышали!

Вано тяжело взглянул в сторону ятровок, и те сразу скрылись в гостиной.

– Пойдём… расскажешь. Особенно меня профессор Этернель Орэт Дёнуарович интересует. Интересный персонаж… – Вано схватил меня за руку и потянул из прихожей.

На террасе оказалось совсем не холодно, но Вано остервенело бросал в топку дрова, и когда пламя весело затрещало в печи, обернулся и посмотрел на меня:

– Ты ехала на дачу к Этернелю. Остановилась у часовни. Что же случилось дальше?