Текст книги "За честь культуры фехтовальщик"

У Чехова есть свои магические формулы для обозначения того главного, чего нельзя передать словами. Одна из них выражение – «а кто ж его знает»: «За этого чужого ей мальчика, за его ямочки на щеках, за картуз, она отдала бы всю свою жизнь, отдала бы с радостью, со слезами умиления. Почему, а кто ж его знает, почему?»

Эта внесловесная, темная, обозначающая полную невозможность постичь замысел творца и вместе с тем признающая всё непостижимое величие бытия человека, идиома – квинтэссенция нравственного императива чеховской этики и поэтики. Она возникает у Чехова в самые важные моменты повествования, когда объяснить ничего невозможно, но читатель должен все понять, заслышав звук, ту ноту, которая переводит действие в другой, надбытовой, бытийный регистр.

Когда Липа («В овраге») ночью у костра случайным попутчикам рассказывает свое горе, когда происходит самый пронзительный в русской литературе разговор: «И скажи мне, дедушка, зачем маленькому перед смертью мучиться? Когда мучается большой человек, мужик или женщина, то грехи прощаются, а зачем маленькому, когда у него нет грехов? Зачем?

– А кто ж его знает! – ответил старик.

Проехали с полчаса молча.

– Всего знать нельзя, зачем да как, – сказал старик. – Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух летать способно; так и человеку положено знать не все, а только половину или четверть. Сколько надо ему знать, чтобы прожить, столько и знает».

«– Вы святые? – спросила Липа у старика.

– Нет. Мы из Фирсанова»

«Больше он ничего не говорит, – комментирует Борис Зайцев, – но подразумевается: знать нам не дано, а принимать надо. Собственно, начинается уже книга Иова. <…> Самый тон разговора таков, будто дело происходит не близ Фирсанова, чтобы не сказать Мелихова, а в Самарии или Галилее»[35]35
  Зайцев Б. Чехов. М., 2000. С. 159.


[Закрыть].

Чехову в «Душечке» удалось создать образ-притчу. Тончайший психологически детерминированный образ оказался в контексте мифоэпического сюжета и при всей своей точности превратился в тип редкой обобщающей силы.

Однако в XX веке обнаружилось, что это не только художественный тип, но и олицетворение важного психофизического закона – закона поведения личности в социуме. Этот закон открыл А. А. Ухтомский, объяснивший с естественнонаучной точки зрения природу человеческой нравственности. По А. А. Ухтомскому человек не только отвечает на раздражители окружающей среды, но и сам формирует свое поведение: одной из главных задач культуры по Ухтомскому должна стать задача воспитания в человеке «доминанты на лицо другого». Высшим проявлением, высшим носителем этого закона А. А. Ухтомский считал человека, который может раствориться в другом, погасить свою доминанту во имя другого, и поэтому Душечка для него – высшее проявление человеческого духа.

Этот маленький чеховский рассказ, в котором есть все, открывается перед поколениями читателей таким, каким его захотят увидеть – пошловатым, смешным, трогательным, зловещей или нежной притчей. Он сам, как Душечка, становится воплощением собеседника, воплощением другого лица.

Что увидят в рассказе последующие поколения? А кто ж его знает…

Каштанка: история создания и прочтения

А. П. Чудаков в своей автобиографической повести «Ложится мгла на старые ступени» вспоминает, как в детстве его поразило заявление одного старика, «ученика зоопсихолога Вагнера» (Вл. А. Вагнер был прообразом фон Корена в «Дуэли». – Е. Г.) о том, что самое великое произведение русской классической литературы – рассказ «Каштанка».

У Чехова не так много героев и образов, которые стали бы именами нарицательными: вишневый сад, человек в футляре, душечка, и среди них один из самых ярких, Каштанка. Героиня рассказа так прочно и органично вошла в отечественный культурный обиход, что редко кто задумывался, какова природа этого феномена. Могу назвать только замечательную работу В. П. Руднева «Деконструкция Каштанки», опубликованную в газете «Сегодня» и никогда более, кажется, не переиздававшуюся[36]36
  Руднев В. П. Деконструкция Каштанки // Сегодня. 1995. № 50. 18 марта. С. 10.


[Закрыть].

С «Каштанкой» связаны две группы весьма интересных проблем.

Первый круг вопросов охватывает издательскую и сценическую судьбу рассказа, а второй обусловлен поэтикой произведения, осмыслением художественной структуры и культурной значимости рассказа.

Начнем с первой группы вопросов.

Рассказ «Каштанка» был опубликован в рождественском номере газеты «Новое время» (1887, № 4248, 25 декабря, с. 1–2), под заголовком «В ученом обществе». Двадцатисемилетний автор подписывался еще псевдонимом «Ан. Чехонте».

У героев рассказа были прототипы и прообразы. В Москве на Садово-Кудринской у Чеховых жил кот Федор Тимофеевич – «гейним из сортира»: крошечным котенком его подобрал в отхожем месте Александр Чехов. Выросший в роскошного котяру, он стал любимцем семьи и постоянным персонажем переписки братьев: «Кот Федор Тимофеевич изредка приходит домой пожрать, все остальное время гуляет по крышам и мечтательно поглядывает на небо. Очевидно, пришел к сознанию, что жизнь бессодержательна», – сообщал Антон Александру о его «крестнике». Не только имя, но и манера поведения, образ мыслей достались цирковому собрату Каштанки.

Об ученой свинье дрессировщика В. Дурова Чехов писал в «Осколках московской жизни» («Осколки», 1885,16 марта), а о дрессированном гусе из цирка Саламонского – в таком же обзоре 7 сентября 1885.

По воспоминаниям таганрогского приятеля Чехова, его соученика по гимназии Е. Т. Ефимьева, в прогулках их нередко сопровождала рыжая собака Каштанка, принадлежавшая столяру, у которого работал выгнанный из гимназии Ефимьев. Впоследствии Каштанкой (Каштаном) звали ялтинского пса Чехова, впрочем пес был лишен ярких индивидуальных черт, подобных тем, которыми отличались знаменитые мелиховские таксы Хина Марковна и Бром Исаич.

По мнению В. В. Билибина, тему для рассказа Чехову дал Н. А. Лейкин. В. А. Гиляровский вспоминал, что о собаке, попавшей в цирк, рассказывал у Чеховых актер Вася Григорьев: «Антоша даже записал целый рассказ о случае в Тамбове, о собаке, попавшей в цирк. Это послужило темой для Каштанки»[37]37
  Гиляровский В. А Друзья и встречи / Избр.: В 3 т. М., 1961. Т. 3. С. 247.


[Закрыть].

И наконец существует замечательная во всех отношениях новелла Владимира Дурова, наглядно свидетельствующая о том, как формируется ложная память мемуариста.

У А. П. Чехова:

«Шел крупный, пушистый снег. <…> мягкий, пушистый снег совсем облепил ее спину и голову и она в изнеможении погрузилась в тяжелую дремоту, вдруг подъездная дверь щелкнула, запищала и ударила ее по боку. <… > Каштанка увидела перед собой коротенького и толстенького человечка с бритым пухлым лицом, в цилиндре и шубе нараспашку…».

У В. Л. Дурова:

«Каштанка была молоденькая рыжая собачка, которой пришлось быть первой из дрессированных мной собак. До того, как она попала ко мне, ее хозяином был бедный столяр. Каштанка заблудилась, потеряла хозяина и попала ко мне на выучку <… > Как вчера помню день встречи с Каштанкой. Была зима. Шел снег, падал мягкими хлопьями. Рыжая собачка прижалась к двери подъезда и беспомощно визжала, не зная куда идти, где обогреться. А снег все падал на нее, облепляя с головы до ног и превращая ее в бесформенный комок… Собака устала – ее стало клонить ко сну. Вдруг кто-то толкнул дверь. Собака вскочила и увидела маленького бритого человечка, в шубе нараспашку. Это был, конечно, я… Собака <…> сразу почувствовала, что я ей не враг. <…> Но раз из-за Каштанки в самый разгар представления произошел переполох. <…> Столяр, ее прежний хозяин, был в числе публики, на галерее… она бросилась через публику к старому хозяину. <…> Столяр захотел вернуть себе Каштанку. <…> Суд присудил отдать Каштанку хозяину. Я был в отчаянии… Я предлагал ему большие деньги… <…> судья увидел, что хозяин не так уж привязан к собаке, если на него действует обещание денег, и по совести отказал ему в иске»[38]38
  Дуров В. Л. Мои звери. М., 1927. С. 59.


[Закрыть].

Замечательно, что мемуарист не только точно воспроизводит стиль, интонацию чеховского повествования, но и то, как он дописывает «правильную» с точки зрения человека и дрессировщика оценку событий, в которых он – главное действующее лицо, принимающее решение и понимающее истинный смысл происходящего.

Сходную историю со слов А. А. Дурова записал и таганрогский краевед В. Демченко.

Сразу же по выходе газеты рассказ сделался популярным. Настоящую славу героям и произведениям создают дети, и именно дети с восторгом откликнулись на появление Каштанки. Чехов гордился этим и, что для него чрезвычайно редко, не удержался сообщить о таком успехе брату Михаилу: «Детишки (дети А. С. Суворина. – Е. Г.) не отрывают от меня глаз и ждут, что я скажу что-нибудь необыкновенно умное. А по их мнению, я гениален, так как написал повесть о Каштанке. У Сувориных одна собака называется Федором Тимофеевичем, другая Теткой, а третья Иваном Ивановичем» (из письма от 14 и 15 или 16 марта 1888).

Критикой рассказ был принят доброжелательно. Д-т <Н. Е. Эфрос> отмечал, что в рассказе «слишком много тонкой отделки, рассчитанной не на детское понимание, слишком много прекрасных чисто чеховских деталей» и страниц, приводящих на память «Скучную историю»: «Увидите, как много в них общего, несмотря на всю разницу действующих лиц». [С. У1, 704]. «Скучная история» написана всего два года спустя (1889).

Критик А. Е Дистерло, впрочем, упомянул «Каштанку» наряду с «Холодной кровью» в числе произведений, которые демонстрируют равнодушие писателя к жизни, чем только и можно, по его мнению, объяснить появление произведений, в которых «совершенно эпически рассказываются приключения собачонки, попавшей к клоуну цирка» [С.У1, 693].

Позднее критика главным образом откликалась на издания для детей: В. Н. С. <В. Н. Сторожев> в «Библиографических записках», 1892, № 8; некий «88» в «Русских ведомостях», 1892, № 115,28 апреля, разд. «Библиографические заметки»; позже рассказ проанализировал В. Гольцев. «Дети и природа в рассказах А. П. Чехова и В. Г. Короленко». (М„1904).

Между тем первыми и самыми важными оказались отклики друзей Чехова, его коллег-писателей.

Знакомые отозвались на появление рассказа немедленно. Уже 31 декабря 1887 года И. Л. Леонтьев (Щеглов) написал А. П. Чехову: «Ваша „Каштанка“ действительно донельзя симпатична, и (на ушко!), ежели бы не так скомкан конец и немного ретушевки в деталях, – это был бы один из Ваших шедевров. Поэтому или по чему другому, но он меня менее тронул, чем это надлежало бы по существу».

Почти слово в слово повторил эти замечания и Я. П. Полонский: «К Новому году Вы одарили нас двумя рассказами „Каштанка“ и „Восточная сказка“ <„Без заглавия“>, и мне приятно сообщить Вам, что оба рассказа Ваши всем здесь понравились. У обоих рассказов конец не только неожиданный, но и знаменательный, а это главное. Колорит языка вполне соответствует месту, времени и Вашим действующим лицам. Только окончание „Каштанки“, как мне показалось, носит на себе следы усталости или торопливости. Последней сцене чего-то недостает» (8 января 1888).

Корреспонденты удивительно единодушно отметили какой-то непорядок в финале рассказа – смазанность, скомканность, неточность.

Чехов, несомненно, обратил на это внимание, потому что спустя четыре года, готовя «Каштанку» к изданию, он существенно переработал рассказ. Чехов прислушался к мнению своих корреспондентов, но поступил образом, прямо противоположным их рекомендациям. Он ничего не стал шлифовать, не прикоснулся к финалу рассказа, а существенно перестроил структуру повествования. И, что самое главное, дописал целую главу, важный поворот сюжета – смерть гуся Ивана Ивановича. Надо сказать, что Чехов редко когда добавлял к уже законченному произведению эпизоды или целые сцены: при работе над корректурой или подготовкой к собранию сочинений он, как правило, убирал лишнее.

Глава «Беспокойная ночь», посвященная смерти гуся Ивана Ивановича, по объему составляет почти четвертую часть текста – случай едва ли не уникальный для чеховской авторедактуры. Новая глава внятно мотивировала причину скоропалительного дебюта Каштанки. История гибели необычного труженика сцены придавала рассказу большую драматичность, а переживаниям героини – психологическую достоверность и глубину, переводило трогательную рождественскую историю в разряд бытийных событий.

И наконец самое интересное и показательное в авторедактуре Чехова – работа над «реструктуризацией» текста практически без изменения состава повествования.

Первоначально рассказ состоял из четырех глав. Первая – «Дурное поведение», вторая – «Новое, очень приятное знакомство, или Чудеса в решете», третья – «Талант! Талант!», четвертая – «Неудачный дебют». Первые две и четвертая главы были соразмерными по объему (соответственно 183,165, 214 строк), третья «Талант! Талант!» – вполовину меньше (80 строк). Вторая глава, как следует из составного названия «Новое, очень приятное знакомство, или Чудеса в решете», явно состояла из двух частей. Из двух событийных частей состояла и первая глава «Дурное поведение», рассказывавшая о том, как Каштанка, отправившись на прогулку с хозяином, потерялась, и о том, кто ее нашел. Вместо четырех Чехов сделал семь глав. Автор поделил первую главу на две, оставив первоначальное название первой главы и озаглавив вторую по ее главному действующему лицу – «Таинственный незнакомец». Вторую главу разделил на те части, которые были уже обозначены в первоначальном названии: «Новое, очень приятное знакомство» и «Чудеса в решете». Глава «Талант! Талант!» осталась без изменения, самой маленькой, но оказалась соразмерной, пропорциональной по объему четырем предшествовавшим (соответственно I глава – 89, II глава – 94, III глава – 73, IV глава – 92, V глава – 80 строк). За ней последовали новая глава «Беспокойная ночь» (149 строк, равная четверти всего первоначального текста) и финальная «Неудачный дебют» (214 строк), которая при таком раскладе из «смазанной» и «торопливой» превратилась в смысловой пуант рассказа.

В самом тексте правки оказалось немного. В книге, предназначенной для детей, Чехов убрал из репризы клоуна фразу о неверной жене и любовнике: «У тебя есть горячо любимая жена. Ты возвращаешься из клуба и застаешь у нее друга дома…», заменив ее на историю о ювелире, застающем дома воров, сделал правку, носящую уточняющий характер, и отшлифовал некоторые фразы. Например, вместо: «Ты будешь артистка!», – стало: «Ты хочешь быть артисткой?»; убрал из размышлений Каштанки замечание о том, что «глядя на него можно было подумать, что он молился богу», сделал незначительные поправки, чтобы увязать новый финал с обстоятельствами смерти Ивана Ивановича.

Чехов также изменил название. В переписке с издателем А. С. Сувориным рассказ «В ученом обществе» неизменно именовался «Каштанкой», что вполне соответствовало излюбленной манере писателя называть свои произведения именами и/или прозвищами героев. Однако в данном случае произошла весьма любопытная история, своеобразное «самоназвание». Первоначально «Каштанкой» называлось совершенно другое произведение совершенно другого автора.

В том же 1891 году, когда Чехов с тихим, но непреклонным упорством атаковал А. С. Суворина напоминаниями о своей «Каштанке», Е. М. Шаврова, молодая приятельница Чехова, литературные опыты которой Чехов редактировал и рекомендовал в редакциях, прислала ему несколько рассказов, среди которых был рассказ под заголовком «Каштанка». Возникла замечательная по своей нелепости ситуация: «О какой „Каштанке“ Вы пишете? – спрашивал Чехов Е. М. Шаврову. – У меня (т. е. среди присланных писательницей. – Е. Г.) такого рассказа нет» (6 марта 1891). Через несколько дней дело прояснилось. Чехов пишет вдогонку отправленному письму: «Вашу „Каштанку“ нашел, повезу ее сегодня в Питер. Там прочту» (11 марта 1891). По прочтении оказалось, что рассказ неудачен…

Если бы Чехов в течение почти пяти лет не добивался и не добился в конце концов издания своей «Каштанки» отдельной книжкой, возможно, рассказ «открыли» бы только позднейшие поколения читателей.

Чехов намеривался выпустить «Каштанку» книжкой сразу же после газетной публикации, о чем писал А. С. Лазареву (Грузинскому) еще 22 марта 1888 года: «Печатаем 2-е издание „Сумерек“, новую книгу и детскую книгу „В ученом обществе“». Весь 1888 год шли переговоры с А. С. Сувориным.

Из письма Чехова А. С. Суворину 10 октября 1888 года можно сделать вывод, что Суворин намеревался выпустить книгу, и поэтому автор никому другому не уступал права на ее издание («…приезжал ко мне с поздравлениями инспектор Мещанского училища и покупал у меня „Каштанку“ за 200 руб., чтоб „нажить“»).

24 октября 1888 года Чехов сообщал А. С. Суворину, что заказал к «Каштанке» рисунки: «Еду сейчас к приятелю художнику, большому охотнику, изучившему собак до мозга костей. Попрошу его нарисовать собаку для обложки».

15 ноября 1888 года обложка была уже готова: «Посылаю Вам, милый Алексей Сергеевич, „Каштанку“, которую потрудитесь спрятать. Это для обложки. Обложка у меня будет белая, а на ней пятном сядет собака. Будет просто, но хорошо. Рисовал художник Степанов, ярый охотник, изучивший собак до тонкостей. Изобразить помесь такса и дворняжки – задача нелегкая, но Степанов, как видите, решил ее блестяще. Поглядите на ноги и на грудь. Придать лисьей морде добродушно-собачье выражение, тоже нелегко, но и это сделано. Вы покажите рисунок Насте и Боре. Если им понравится, значит хорошо. Остальные рисунки еще не готовы. Совестно подгонять: приятели».

В конце декабря 1888 года дело застопорилось: «Подлецы приятели-художники подвели меня с „Каштанкой“. До сих пор рисунки не готовы».

Комментаторы III-го тома писем в полном собрании сочинений ошибаются, утверждая, что «„Каштанка“ с иллюстрациями А. С. Степанова была издана А. С. Сувориным отдельной книжкой только в 1892 г.» [П. Ш, 333]. А. С. Степанов так и не довел свою работу до конца, и у Суворина «Каштанка» вышла с иллюстрациями С. С. Соломко. В примечаниях к рассказу в полном собрании сочинений приводятся сведения о том, что «…к концу <18>80-х годов относятся и несколько рисунков брата писателя Н. П. Чехова, изображающих сцены из жизни цирка. На одном нарисованы гусь, собака, кот, свинья и сделана надпись „расплывающимся“ шрифтом „Каштанка“» [П. У1, 701]. Но использованы эти рисунки не были.

А. С. Суворин не торопился с изданием «Каштанки». Чехов принялся вновь напоминать ему о ней с весны 1891 года. Напоминал восемь раз.

13 мая 1891: «Не забудьте „Каштанку“. Пора ее уже спустить с цепи. Если ее иллюстрировать и дать ей обложку, с той собакой, которая у Вас спрятана в столе, что около окна, то она может пойти».

30 августа: «За три года, что она у Вас лежит, я бы три тысячи заработал».

16 октября: «Напоминать ли Вам о „Каштанке“ или забыть о ней? Потеряет ли что-нибудь отрочество и юношество, если мы не напечатаем ее? Впрочем, как знаете».

22 ноября: «Почему Вы думаете, что я от „Каштанки“ не получу барышей? Хоть 25 р., а получу», – продолжал торопить Чехов Суворина, пока наконец не увидел корректуру, о чем и сообщил 3 декабря.

15 декабря 1891 пришлось напоминать о сроках выпуска книги: «А „Каштанка“ еще не вышла, значит, не поспеет она к празднику».

Мы никогда не узнаем, что за рисунки понравились Чехову «в столе, что около окна». Но мы точно знаем, что иллюстрации С. С. Соломко, с которыми она вышла в издательстве А. С. Суворина в 1892 году и переиздавалась так еще шесть раз (1892,1893,1895,1897,1898,1899), Чехову не понравились: «Аллах, что за рисунки! Голубчик, я от себя готов дать художнику еще 50 р., чтобы только этих рисунков не было. Что такое! Табуреты, гусыня, несущая яйцо, бульдог вместо такса…» (22 января 1892). В примечаниях к рассказу сумма гипотетического «отступного» почему-то увеличена в десять раз – «500 р.».

Книга была небольшого формата (что, впрочем, показалось Чехову правильным), на скверной бумаге. Неизвестной породы собачка (отнюдь не бульдог) оказалась необаятельной, а сами иллюстрации невыразительными и уж совсем не передавали авторской интонации.

Как только Чехов продал А. Ф. Марксу свои сочинения, тот сразу же, в 1903 году, выпустил вполне качественное, но тоже не понравившееся автору издание («изящно изданная, дурно иллюстрированная книжка», – письмо к О. Л. Книппер-Чеховой 20 февраля 1904). И организационно, и творчески дело у А. Ф. Маркса было поставлено не в пример лучше, чем у А. С. Суворина. «Каштанка» была напечатана на плотной бумаге, в одну восьмую листа, чудесным шрифтом, с изящнейшими буквицами и виньетками, со шмуцтитулами перед каждой главой (что в книге для детей особенно важно) и с пятьюдесятью пятью рисунками Д. Н. Кардовского, который оставил воспоминания об этой своей работе[39]39
  Кардовский Д. Н. Как я рисовал иллюстрации к «Каштанке» // Детская литература. 1940. № 9.


[Закрыть].

«Каштанка» снискала Д. Н. Кардовскому славу прекрасного иллюстратора и многократно переиздавалась (около половины «Каштанок» в XX веке вышли именно с иллюстрациями Д. Н. Кардовского). Однако героиня Д. Н. Кардовского выглядит не намного осмысленнее и обаятельнее, чем у С. С. Соломко, остается слишком собакой…

Притом что «Каштанка» переиздавалась в XX веке только на русском языке более ста раз и ее иллюстрировали такие замечательные мастера, как В. Конашевич (Гослитиздат, 1944), Б. Алимов («Советская Россия», 1984), Г. А. В. Траугот («Малыш», 1985), Г. Спирин («Янтарный сказ», 1995), В. Дугин («Стрекоза», 2001) и другие, истинное пластическое воплощение рассказ получил в одноименном мультфильме (реж. М. Цехановский, Союзмультфильм, 1952), где художниками-мультипликаторами были начинающие тогда Ф. Хитрук и В. Котеночкин. Прелесть фильма помимо мягкого, пластичного, живописного письма заключалась еще и в особом способе выразительности: персонажей рисовали с узнаваемых актеров, озвучивавших свои роли: клоуна – со знаменитого мхатовца Алексея Грибова, а столяра – с самого знаменитого рабочего советского кино Бориса Чиркова. Лисья стать, хитровато-недоумевающая и абсолютно человеческая повадка Каштанки были великолепны…

Позднее по рассказу был снят телефильм (1976) – первая кинематографическая работа Р. Балаяна с О. Табаковым в роли Незнакомца и Л. Дуровым в роли Столяра. Фильм оказался неброским, со щемящим чувством ностальгии по ушедшей культуре, что было характерно для лучших лент 1970-х годов. Главным героем фильма стал Незнакомец. Историю Каштанки, тяжело переживавшей утрату прошлого, попытки утвердиться в новом мире О. Табаков сыграл как историю собственной судьбы. Трагедия Каштанки как бы отражалась в трагедии человека, у которого прежде все было иначе – другая жизнь, другая любовь, другое счастье.

Как никакой другой рассказ Чехова, «Каштанка» многократно переносилась на сцену, причем в самых неожиданных жанрах. Сначала появились спектакли в кукольных театрах – инсценировки Г. Тарасова (Ленинград, 1925) и Е. Сперанского (Москва, начало 1930-х). Позднее пользовалось успехом музыкально-цирковое представление по пьесе 3. Сагадова и Л. Хаита (Москва, Театр кукол, 1987).

В 1992-м «Каштанку» инсценировал и выпустил на взрослую театральную сцену в Воронеже М. Бычков. В 1998-м в Петербурге шла инсценировка Г. Васильева под названием «Каштанка и цирк». Кроме того, чеховский рассказ оказался популярным источником музыкальных либретто: «Страсти по Каштанке» (мюзикл, автор либретто Е. Фридман, композитор И. Пономаренко, 1998, СПб., театр «Зазеркалье» совместно с «Терем-квартетом»); «История клоуна и собаки» (опера В. Рубина, конец 1990-х); драмбалет «Каштанка» на музыку Н. Рота и Д. Шостаковича был поставлен в Вашингтоне (1998) коллективом эмигрантов из России, под руководством внука И. Бабеля – Андрея Малаева-Бабеля.