Текст книги "Анахрон. Книга вторая"

Сигизмунд понял, что еще немного – и его стошнит. Встретился глазами с Вамбой. Вамба сразу перестал улыбаться. Во взгляде водянисто-серых глаз шурина мелькнула тревога.

– Хвас? – спросил он негромко.

Теперь и Вавила замолчал, построжал лицом.

– Вы чего, мужики? – недоумевала Аська. – Из-за смертной казни? Так ведь это я так. У нас в стране, между прочим, просто мочат, в смысле – расстреливают. А в Америке… Вика, переведи им про электрический стул!..

– Вика, – тихо сказал Сигизмунд, – переведи Вамбе…

Все замолчали.

– Что стряслось? – спросила Вика. – Да ты сядь. На тебе лица нет.

И встала, освобождая ему место.

Сигизмунд тяжело плюхнулся на табуретку.

– Еще один перенос, – сказал он обреченно. – Человек. БОЛЬШОЙ. Переведи им. Мне помощь нужна. Пускай одеваются и идут со мной. Меч пусть возьмут. Только пускай в газету завернут, что ли, а то ведь арестуют нас… средь бела дня… Да, и пусть пока ни о чем не спрашивают, ладно?

* * *

– Уроды, сволочи, гады, фашисты! Все, все мне испортили! Мудозвоны, суки, козлы вонючие, падлы! У человека один раз в жизни! Чтоб вас так! – надрывалась Аська, бежавшая сбоку от Сигизмунда. Сигизмунд в ватнике и оба вандала в куртках мрачно шествовали гуськом, волоча ржавые помятые ограждения. У Сигизмунда на плече лежал громадный разводной ключ. Аська семенила рядом, ругалась, орала и охотно разъясняла всем встречным-поперечным, что вот, эти мудозвоны газовщики свадьбу ей сорвать хотят. Газ перекрыли. Перепутали что-то. Пирог свадебный, конечно, уже погиб! Так прямо в духовке и погиб! Как в Освенциме, в газовой камере! Встречные слушать Аську не хотели, обходили процессию дугой. Только бабка какая-то осудила. Правда, осудила не по делу – аськины туалеты и прическа бабке не глянулись. Их и осудила. Аська попыталась вступить с бабкой в военный конфликт, но была нейтрализована Вавилой.

Вавила, играющий роль жениха-неудачника, солидно повторял:

– Так бутем зенитса, Ассика?

У Виктории была роль класса «кушать подано». Она вышагивала с другой стороны, держа под мышкой завернутый в газету меч. Вид у Вики был отрешенно-мрачный. Время от времени Вика торжественно возглашала:

– Заткнись ты, Анастасия. И без тебя тошно.

Все это, по мнению Аськи, являлось конспирацией высшего уровня.

По соседству с заветным люком бродили совершенно ненужные тетки с жирными мопсами.

– Аська! Ликвидируй баб! – прошипел Сигизмунд.

Аська охотно перешла на почти-ультразвук. Скандал заполонил собою все пространство двора-колодца, и находиться рядом с люком сделалось невыносимо.

– Лезь, лезь, скотина пьяная! Ишь, налил зенки! Лезь, тебе говорю! Пирог погиб! Все погибло! Один раз в жизни бывает!.. Лезь, животное! Ты, отброс бесплатного абортария!

Сигизмунд молча забрался в люк. Следом втиснулись оба вандала. Аська вдруг замолчала, поспешно огляделась по сторонам и тоже юркнула в лаз. Сигизмунд вдруг почувствовал, как его обхватывают аськины цепкие лапки.

– Не стремайся, Моржик! Я с тобой, – быстро проговорила она.

В конце коридора горел свет. Было очень тихо. Потом вдруг по подземелью прошел отдаленный гул, наполнив тело противной вибрацией.

И стих.

– Что это было, Морж? – прошептала Аська. Ее шепот отозвался в тишине оглушительно.

– Хер его знает, – отозвался Морж. – Иногда здесь так бывает.

Из темноты донесся недовольный голос Вики:

– Кто-нибудь подаст мне руку, раздолбаи?

Сигизмунд поспешно помог ей спуститься вниз. Зашуршав газетой, Вика распаковала меч.

– Газету положи здесь. Пригодится на обратном пути, – сказал Сигизмунд.

– Без тебя знаю, – отрезала Вика.

Они стояли в тоннеле. Сигизмунд закрыл дверь.

– Отрезаны… – прошептала Аська.

– Только не устраивай здесь фильм ужасов, Анастасия, – проговорила Вика.

Сигизмунд вручил Вавиле разводной ключ.

Вандалы, получив в руки оружие, заметно приободрились. Чего нельзя было сказать о Сигизмунде.

Сигизмунд впритирку обошел Вавилу в узком тоннеле. Почему-то отметил, что от того несет кетчупом и луком. Жрал недавно, скотина жизнелюбивая.

Взяв на себя роль командира, Сигизмунд повел свой маленький горе-отряд на штурм Анахрона. Против целого одного потенциального врага.

Новая вибрация настигла их на подходах к предбаннику. Сигизмунд слышал, как сзади ойкнула Вика. И тут же забыл о ней.

Оказавшись перед лицом неведомой опасности, которую, возможно, предстояло отражать оружием, вандалы и двигались, и держались совершенно иначе, чем в обыденной жизни. Ступали бесшумно, как кошки. Неуловимым движением Вамба оказался около колодца. Сигизмунд хотел было предостеречь, чтобы не упал, держался осторожней, но Вамба уже наклонился над краем. Прислушался. Потом бросил что-то Вавиле.

– Он говорит… там кто-то есть… – послышался из-за спин несчастный голос Вики. – А кто там может быть, Морж?

– Да нет там никого… Там глубина – знаешь какая?

– А на фига тут колодец, Морж? – деловито спросила Аська. Переступила с ноги на ногу.

– Только ты хоть туда не суйся! Не вытащить будет… Туда вообще-то жертв неудачного переноса отправляют. Вот и багор для этого. И лебедка…

– А мы его тоже будем… туда? – спросила Аська.

– Заткнис, Ассика, – сказал Вавила. Он тоже прислушивался к безднам колодца.

Сигизмунд видел, что Вавила обменялся с Вамбой понимающим взглядом. Это Сигизмунду очень не понравилось.

– А там что? – Аська повернулась к стеллажам.

…И тут неожиданный приступ ужаса с невиданной доселе силой нахлынул на всех собравшихся. Буквально пригнул их к полу свинцовой тяжестью. Вика шумно задышала ртом. Видно было, что близка к истерике. Так. Остановить. Немедленно остановить истерику.

– Вавила, дай ей по морде! – рявкнул Сигизмунд, разрывая плотную ткань тишины. – Виктория, переведи ему!

Аська резко развернулась и влепила Вике пощечину.

– Тихо, тихо, – проговорила Аська, тут же погладив Вику по покрасневшей щеке. – Морж, это что?

Вика тихонько расплакалась.

– Ничего страшного. Обыкновенный приступ ужаса. Эффект какой-то здешний. Меня предупреждали, чтобы я не боялся. Все, кто с Анахроном работал, к этому ужасу потом привыкали.

– Кто-то… смотрит… – выдохнула Вика. – В спину…

У нее стучали зубы.

Сигизмунд почувствовал, как по спине у него бегут мурашки.

– Там никого нет, Виктория. Это глюкасилы.

Вандалы озирались, щерясь и диковато поблескивая глазами. Вамба начертил перед собой охранительный знак. Сигизмунду вдруг показалось – расстроенные нервы, должно быть, – что знак на мгновение засветился в воздухе.

Ужас постепенно отступал.

– Все в порядке? – спросил Сигизмунд.

Аська молча кивнула. Она была бледна.

Сигизмунд прильнул к окуляру. Он чувствовал, что все остальные смотрят ему в затылок. Еще бы – здешний «хозяин». Нынешний жрец Анахрона.

Человек был в камере. Теперь он лежал на нарах лицом вниз. Сигизмунд ощутил панический страх. Вдруг он умер? А вдруг болен? Чумой, например? А вдруг сошел с ума? Сколько приступов ужаса ему пришлось пережить, пока он сидел в приемной камере? Не зная о том, что происходит, опасно ли это, кончится ли это когда-нибудь…

– Там он, – хрипло проговорил Сигизмунд, отрываясь от окуляра.

– Пусти-ка! – Аська оттолкнула Сигизмунда. – Точно. Есть там кто-то.

Уставившись на костюм бактериологической защиты, Сигизмунд покусал губу. Надеть? Не надеть? А остальные?

– В общем, действуем так. Виктория, сможешь перевести?

– Постараюсь, – постукивая зубами, отозвалась Вика. Выглядела она – гм – неважно.

– Женщинам в камеру не входить! Я вхожу первый, ребята с оружием пусть подстрахуют у входа. Если этот на меня нападет…

Вика, запинаясь, стала переводить. Вандалы выслушали с бесстрастными лицами.

Была не была! Сигизмунд взялся за рычаг отпирающего механизма. Герметическая дверь с чавканьем распечаталась.

Исключительно ловко оттеснив Сигизмунда в образовавшееся отверстие просочились вандалы и замерли по обе стороны от входа, держа оружие на замахе. Они не произнесли ни слова, не бросили ни одного лишнего взгляда. Сигизмунд явственно понимал, что если сейчас облажается, то вандалы будут презирать его до конца дней.

Стараясь унять внутреннюю дрожь, Сигизмунд заставил себя войти. Приблизился к нарам.

…Если этот сейчас схватит его за горло и начнет душить… Человек живет в петле двадцать секунд. За двадцать секунд вандалы что-нибудь да успеют. Эта дурацкая мысль почему-то здорово приободрила Сигизмунда…

Наклонился. Взял человека за плечо и рывком перевернул его на спину.

Старик. Без сознания.

– Аттила! – взревел Вамба нечеловеческим голосом. Отшвырнув Сигизмунда, метнулся к неподвижному старцу.

Вид у старика был самый что ни на есть вандальский. Широкое лицо пересекали два шрама: один задевал лоб, правую бровь и правую щеку, второй кривил губу. Судя по обилию морщин и цвету лица, дед за свою долгую жизнь успел предаться множеству пороков, из коих пьянство было наипервейшим.

Спутанные лохматые волосы пятнала неопрятная желтоватая седина.

Старец тяжело дышал, широко раздувая крылья носа. Вамба хлопотал над аттилой, бубня и причитая. Вавила топтался рядом.

– Валамир! – пояснил он Сигизмунду, встретившись с ним взглядом.

В приемник Анахрона всунула голову Аська. Быстро, воровато огляделась.

– Ядрен батон! Гадость какая! Настоящий зиндан!

И скрылась.

Сигизмунд вышел из камеры. Обтер лицо ладонью. И вздрогнул.

Вика стояла, прижавшись спиной к стеллажу и наставив на Сигизмунда багор.

– Уймись! – грубо сказал он ей.

Вырвал багор у Вики из рук, швырнул в угол, дернул Викторию за плечо.

– Иди лучше туда, помоги. Там человеку плохо.

Вика помотала головой. На лбу у нее выступили бисеринки пота.

Из камеры Вамба с Вавилой выволокли бесчувственного аттилу. Тот свешивался, как пьяный, мотал лохматой головой.

Снова прошла вибрация. На стеллаже зазвенели цилиндры.

– Уходим! – выдохнул Сигизмунд. Он задраил дверь приемной камеры, деловито выключил свет. На Анахрон пала кромешная тьма.

– Ой! – послышался викин голос. – Что это было?

– Свет я выключил, дура! Аська, фонарик у тебя! Зажги!

– Ой, а я его, кажется, обронила… А нет, вот он.

В темноте запрыгало желтое пятно.

Компания медленно двинулась по тоннелю. Сигизмунд шел последним. Отойдя метра на два от входа в предбанник, обернулся. По всему предбаннику бегали голубоватые огоньки. А над колодцем сгустилось черное марево. Огоньки туда не забегали, будто обтекали это место.

Сигизмунд нашел в темноте потную руку Вики и сжал ее.

– Все в порядке, – прошептал он. – Сейчас выйдем.

* * *

После пережитого стресса Аська оказалась единственной, кто вспомнил о том, что меч неплохо бы завернуть в газету. Сверток Анастасия всучила Вике.

– Давай, лезь. Только осмотрись сперва. Зря не светись.

Вика, оскальзываясь на лестнице, выбралась первой. Следом – Аська. Сверху понеслось:

– Ой! Солнышко, птички! Цыпа-цыпа!.. Хорошо-то как! – И почти без паузы: – Свадьбу мне изгадили, паразиты, бомжара пьяная! Гайку отвернула! Газ перекрыла! Пирог сгиб в духовке!

Вамба полез следующим. Сигизмунд с Вавилой поддерживали аттилу снизу, Вамба тащил батюшку за подмышки. Вообще старый Валамир был тяжел, как славянский шкаф. Все время норовил грузно осесть на голову Сигизмунду.

Наконец «бомжару пьяную» выгрузили, положили на асфальте. Вавила и Сигизмунд выбрались на свет Божий и закрыли крышку люка. Сигизмунд понял, для кого предназначался аськин концерт. Во дворе возле «ауди» цвета «металлик» стояла, презрительно кривя губы и посматривая на окна третьего этажа, холеная барынька. Ждала, видать, кого-то.

– Что делать будем? – обратился к «коллегам» Сигизмунд, не забывая через слово материться. Его очень устраивало, что барынька вынуждена при сем присутствовать.

– В ментовку его, гада! – театрально вскричала Аська. – Пусть нары жопой давит! Сука! Свадьбу мне сгубил!

От барыньки исходили волны острой неприязни ко всей честной компании. Она из последних сил не замечала скандала.

Вамба был очень встревожен. Он сказал что-то, Вавила кивнул.

Вика перевела:

– Говорит, что быстрее надо его домой нести.

Вдвоем они подхватили аттилу за плечи и, как пьяного, поволокли прочь со двора. Забрав ограждения и ломик, Сигизмунд пошел следом. Аська, утухая, ворчала. Вика молча шагала рядом. Завернутый в газету меч она несла под мышкой.

* * *

Сигизмунд молил всех известных ему богов, включая Бога Единого, чтобы по дороге не встретить никого из соседей. Боги услышали. Аттилу беспрепятственно дотащили до квартиры.

Лантхильда увидела батюшку. Остолбенела. Вытаращилась. Ужаснулась. Распереживалась, раскудахталась. На Сигизмунда с тревогой и верой уставилась козьим взором.

Аттилу сгрузили на тахту в «светелку». Комната наполнилась булькающим звуком трудного дыхания старика.

Вика неожиданно обрела прежнюю строгость и деловитость. Потребовала нашатырь.

– В аптечке там возьми, – махнул рукой Сигизмунд. Усталость накатила вдруг такая, что ноги подгибались. – Аська, свари мне кофе!

– У тебя жена есть.

– Ладно, хорош говниться. Свари. Сил нет.

Аська довольно бойко заговорила с кем-то по-вандальски. Ишь, натаскалась. Вандальский язык с его взвизгивающими интонациями был просто создан для аськиного голоса.

Вика поднесла к носу аттилы нашатырь на ватке. Аттила широко раскрыл очень светлые серые глаза. Взгляд, поначалу бессмысленный, вдруг налился бешенством. Дергая бородой, аттила что-то произнес хриплым голосом. Чуть повернул голову, заметил Вамбу – и вдруг заехал тому в нос. Из носа у Вамбы тотчас обильно потекла кровь.

– Ни хрена себе, – пробормотала Аська. – Это что, твой тесть, Морж?

Сигизмунд не ответил.

– Он спрашивает, где Сегерих, – бесстрастно перевела Вика.

Внутри у Сигизмунда что-то оборвалось.

– Скажи, нет здесь никакого Сегериха.

Однако старец, казалось, утратил интерес к происходящему. Опять закрыл глаза и тяжело задышал.

– Я за валидолом, – проговорила Вика.

В комнату прошлепала Лантхильда с чашкой кофе. Протянула кофе Сигизмунду. Тот непонимающе посмотрел на чашку, а потом машинально выпил. Усталость внутри все ширилась.

– Аська, – сказал Сигизмунд, – дай ключи от твоей квартиры. Через пару часов вернусь. – Помолчав, добавил брезгливо: – Если помирать начнет, вызывайте «скорую». Отправляйте как бомжа. Я больше не могу.

* * *

Томительно долго ехал на автобусе – добирался до аськиного дома. Войти в гараж, чтобы вывести машину, уже боялся. Казалось, неведомый Сегерих, подстерегает за каждым углом.

Зарасти все дерьмом! Пусть хоть треснет Анахрон от сегерихов! Хватит. Надоело.

Сигизмунд, отвернувшись, мрачно смотрел в окно. Над городом сгущался синий весенний вечер. Болела голова. Странно болела – медленно пульсировало в висках. В горле застряла беспричинная тоска. Будущего не было. Не просматривалось. И вообще все было очень плохо.

Неожиданно весь автобус заполнил крикливый каркающий голос. Сигизмунд оторвался от окна, посмотреть – кто орет. Оказалось – сумасшедший старикашка. Что-то много их, безумных стариков, развелось в городе за последнее время. Но этот выделялся даже на общем фоне. Грязный и страшно худой старик облепил все лицо синей изолентой. Кусок на щеке, кусок на лбу, кусок на переносице. На щетинистом подбородке. Два куска накрест – на щеке. Полная клиника.

Вскарабкавшись в салон, старикашка тут же принялся надрываться. Вещал. Оповестил окружающих, что все плохо. Так плохо, что хуже некуда. Вот у него геморрой обострился. Во такая шишка. Во такая! Врачиха говорит – правосторонний.

– А? – требовательно кричал старец, вперяясь взглядом в сидящих с каменными лицами теток. – Правосторонний, говорит! А? Правосторонний! Правосторонний, я вам говорю! – повысил он голос. – Ты морду-то не вороти, дура! Правосторонний!

– Мужчины! Уймите его! – воззвала тетка.

Пассажиры остались безучастны.

– Пенсии нет! – надрывался сиплым клекочущим голосом заклеенный изолентой старик. – А? Нет пенсии! Всю войну! На Ленинградском фронте! Всю войну! Под Сталинградом! Под Бер-р-рлином! – взвыл он. – За антихриста кровь пррроливал! Сталина на вас нет! Врачиха говорит: правосторрронний! Врраги нарррода! Свечу – кто сделал? Вредители! Враги народа! Нарочно, нарочно! Правосторонний! – Старик призадумался, а после продолжил более связно. – Беру свечу! А ее вредители сделали! Слуги антихриста ее сделали! Враги народа! Пятно на голове – а? Неспроста пятно на голове! Это отметина! И кукурузу сеять он приказал! Да! Ты морду-то не вороти! Нажрала морду-то!

Сигизмунд старательно давил в себе острейшее желание скрутить мерзопакостного старикашку за грудки и вышвырнуть его из автобуса. Чтоб грянулся об асфальт и издох к чертям собачьим.

С другой стороны, человек этот безумен. А его даже в психушку не берут. На какие шиши его в дурке кормить-то? Кому он сдался? Все тихо ждут, пока сам подохнет. Или пока какой-нибудь Сигизмунд его вот так – из автобуса… Ну их на хрен. Не дождутся. Пусть орет.

– Беру я ее, а она не во рту тает, а в руке! – кричал старикашка. – Не во рту, а в руке! – И захохотал визгливо. Потом осерчал: – Я ее сую, сую… – Он выразительно показал, как сует. Народ старательно смотрел в другую сторону. – А она упирается. Шишка не пускает. Не лезет свеча! Скользкая, сволочь, как Керенский! И синяя… как пятирублевка. По пальцам, сволочь, размазывается. Разма-азывается, разма-азывается… Гадина! Ты морду-то не вороти, дура! Вот пальцы! – Старик растопырил грязные пальцы с желтыми обкуренными ногтями. Сунул их под нос несчастной тетке и хрипло взревел: – Во-от! Во-от! Синим вымазаны! Видала? Я сейчас к врачихе этой еду.

Автобус остановился. Сигизмунд молча вышел и две последние остановки до аськиного дома прошел пешком.

Шел, выстраивая в голове концепцию. Видимо, банальную. Но сейчас она казалась Сигизмунду необыкновенно важной и глубокой.

Почему, интересно, в нас с детства вбивают какую-то чудовищную жизненную схему, по которой мы должны:

а) родиться и обучиться «жизни»;

б) породить себе подобных и обучить их «жизни»;

в) сделаться старыми, никому не нужными, и подохнуть среди клистирных трубок и общего раздражения?

Ведь существует второй путь. Точно существует. Путь, при котором старость не становится тягостью.

Пример: ленинградский старичок в черном беретике – театральный художник.

Да и другие есть. Есть, есть же примеры достойной старости! Почему люди подходят к этому возрасту такими разными путями? И каким путем нужно подходить к ней, чтобы не превратиться в такого вот жалкого старикашку с изолентой на морде? А ведь, возможно, с тем ленинградским художником этот, в изоленте, в одном батальоне в землю зарывался. Очень даже возможно.

Видимо, правы мудрецы, когда говорят, что нужно больше думать о смерти. Постоянно о ней думать. Не в том смысле, что панически ее бояться, просыпаться по ночам в холодном поту, вздрагивать под одеялом. Нет – просто всегда знать, что когда-нибудь мы умрем. И брать смерть в советчики.

И тогда человек к старости не мутнеет, а как-то высветляется. Делается все чище и тоньше… и когда он наконец умирает, то кажется, будто он не умер. Просто стал светом.

Это все глюкасил, подумал под конец Сигизмунд. Глюкасил и переутомление.

И все же дома у него лежит еще один старик. Любопытно, к какому из двух типов он относится. И что теперь делать прикажете?

* * *

Сигизмунд вошел в аськину комнату и замер. Помещение загромождали гигантские спилы липы. Кто-то проделал титаническую работу, перетащив в комнату почти все поваленное дерево. Между огромными кусками ствола вилась от двери к окну узкая тропинка. Пол усыпан стружкой и мелкой щепой. На столе у окна кучей навалены деревянные фигурки.

Сигизмунд разворошил их, стал рассматривать. Свирепые божки, фантастические звери и птицы с растопыренными крыльями, схематические лица в завитках бороды, бесконечные орлы. Все это сплеталось в неразделимой схватке, грызлось между собой насмерть, страдало, умирало, терзалось дикой яростью, изнемогало от нечеловеческих мук. В комнате стоял острый запах мокрой древесины.

В углу комнаты высился столб – этого тоже раньше не было. Со столба, вырезанные друг над другом, таращились три мрачные хари. Что характерно – столб не был липовым. Спилили, должно быть, еще что-то. Хари были жирно раскрашены театральным гримом. На бороде у одной из них налипла сгущенка. К сгущенке приклеилась шальная весенняя муха.

На кухне среди гор немытой посуды обнаружился еще один идол. Этот был пониже, широкий, кряжистый. По антигуманности рожи мог дать фору всем трем из комнаты. Кроме зверской физиономии идол обладал громадным, размером едва ли не в полный рост самого идола, раскрашенным спиралями фаллосом. На фаллос кто-то легкомысленно повесил клетчатую кепку.

Сигизмунд кое-как пробрался между бревен. Упал на кровать за шкафом. И стал смотреть в потолок.

Да, по всему видать, бизнес здесь поставлен на широкую ногу. Чувствуется влияние Вавилы.

Мысль опять вернулась к вандальскому деду, что валялся сейчас у Сигизмунда дома. А ну как обклеет морду изолентой да пойдет чудить? А следующий кто? Сегерих? Или одноглазый десятник?

Одно Сигизмунд сказал себе твердо: если в приемной камере нарисуется Лиутар с дружиной, придется вкручивать красный цилиндр. И жать, жать, жать, жать на кнопку!!!

В замке входной двери заскрипел ключ. Сигизмунд дернул ртом. Кого там еще несет? Аська, что ли, соскучилась?

Нелегкая принесла раба Дидиса.

– Э, кто-о здес? – хозяйски крикнул он.

– Я, – отозвался Сигизмунд. А мог бы и не отзываться.

– Сигисмундс! – обрадовался скалкс, входя в комнату.

На скалксе были джинсы, гигантский свитер до колен с дурацким оранжевым значком «Я крутой». За спиной у него болтался несоразмерно крошечный грязноватый рюкзачок. Длинные патлы, перехваченные ремешком, придавали Дидису вид заправского хипаря. По всему было заметно, что раб вполне освоился в сегодняшнем мире. Гармонию слегка подпортила манера заплетать лохматую бороду в косу.

– Что это тут у вас за пилорама? – спросил Сигизмунд, показывая на древесину.

Раб бойко ответил:

– Режем.

– И Вавила режет?

– Йаа!

– А ты?

Скалкс, естественно, тоже был припахан к производственному процессу.

– А как эти махины-то сюда приволокли? – полюбопытствовал Сигизмунд.

Раб пожал плечами.

– Я – таскал. Вавила – таскал. Нощщь! – И добавил наставительно: – Краст надо нощщь!

– Что, и Аська таскала?

– Нии. Ассика – мешат. Ассика – шухер. Викаа – стремат себя.

Сигизмунд невольно представил себе титанические фигуры Вавилы и его раба, движущиеся в ночном мраке с гигантскими древесными спилами на спине. Это какой же первобытной мощью надо обладать!

Сигизмунд махнул рукой в сторону изделий, наваленных на столе.

– А это кто резал?

Дидис поглядел на фигурки, на Сигизмунда, лежащего на кровати. Сгреб фигурки в подол необъятного свитера, поднес их к кровати и вывалил на Сигизмунда. Затем стал показывать. Мол, вот эту – он, Дидис, резал. И вон ту. И эту тоже.

– А Вавила-то что резал? – лениво спросил Сигизмунд.

Мнение Вамбы о жопорукости Вавилы отчасти подтвердилось. Вавила производил одинаковых, как с конвейера, тупорылых ублюдков, застывших в невыносимой свирепости. Все остальное великое разнообразие фигурок было делом рук скалкса. Включая и больших стационарных идолов.

По поводу идолов Дидис охотно пояснил, что вон те три рожи в комнате – это, так сказать, боги хозяина, Вавилы то есть: Доннар, Вотан и Бальдр. А в кухне – в кухне… (тут голос скалкса прозвучал благоговейно) – там Замолксис. Настоящий бог, фракийский.

– Ну, и как торговля?

Дидис принялся объяснять, что он на лоток стоят и продават за бумагу. Бумага – хороший. На бумага – покупат. Жратва, шмотка. Ассика делат долги – Дидис покрыват. Так Вавила сказат. Вавила сказат – Дидис делат.

Из дальнейшего повествования Дидиса явствовало, что вавилины ублюдки уходили худо. Вавила, терзаемый высокомерием – господин все-таки! – цены на свои изделия зарядил ядерные. А Дидис – он скромненько.

До Дидиса на этом лотке торчок один стоял. Плохо торговат. Уплыват товар. Торчок путат, вмазан есть. Дидис хорошо торговат, Дидис не путат, Дидис не вмазан.

Торговую деятельность Дидис быстро поделил на «лоток» и «левак». За «лоток» процент имел, конечно, смешной, зато «левак» с лихвой покрывал все.

– Хозяин орат – Вавила приходит. Хозяин молчат, – добавил Дидис.

Затем к великому изумлению Сигизмунда Дидис залез в карман джинсов, вытащил пачку смятых денег и принялся их считать. Выучился, сволочь. Пересчитав выручку, раб ухмыльнулся и вдруг что-то вспомнил.

– Да! Сигисмундс! Вавила сказат – надо менат!

– Что менат?

– Другая денга – менат!

«Другая денга» хранилась в тумбочке. Там лежало двадцать долларов США и семь фунтов стерлингов.

– А это еще откуда?

Оказалось, что баксы набежали по мелочи, а фунты выручили в самый первый день. Стационарных «тройных» идолов-то было вырезано два. Один из них Вавила незатейливо прихватил с собой, взвалил на плечо и поволок на «точку». Там идолище поганое со свистом ушло к зажравшимся буржуям. Трое красномордых англичан приобрели произведение искусства за сущий бесценок. Буквально с руками оторвали. Унесли, ликуя.

– Господи, как они его через таможню-то попрут? – пробормотал Сигизмунд.

Сигизмунд забрал валюту, обещав обменять ее в банке.

Тем временем Дидис продолжал развивать производственную тему. Кроме липы, технология требовала другой «тервы» – более темной и более твердой. Такую терву умельцы тоже отыскали. Ободрали перила на соседней лестнице. Там терва была очень подходящая.

Вот он, вандализм. Начинается!..

Сигизмунд порылся в деревянных фигурках. Выбрал одну – две положенные набок мужские головы, сцепленные вьющимися бородами – и повесил себе на шею. Дидис смотрел ревниво и жадно, однако возражать не посмел.

Ну все, пора уходить. Сигизмунд вдруг понял, что выносить присутствие раба-коммерсанта он больше не в состоянии. Это уже перебор. Лучше уж тесть-вандал, подыхающий у него на квартире.

– Кстати, – злорадно сказал Дидису Сигизмунд, уже одеваясь. – Валамир нашелся.

– Валамир тут есть? – изумился скалкс.

– Йаа.

Судя по выражению лица скалкса, ничего хорошего Сигизмунда не ожидало.

Глава шестнадцатая

Мрачные прогнозы скалкса полностью оправдались. Папаша Валамир очухался и теперь давал прикурить.

В доме густо воняло корвалолом. Едва Сигизмунд вошел, как Виктория, озабоченно хмуря бровки, поведала, что аттилу пытались кормить молоком с сахаром и что аттила блеванул на тахту. А теперь вот желудком мается. Судя по тому, как стонет, – рези страшные.

И действительно из «светелки» доносились душераздирающие стоны. Сигизмунд заглянул. Увидел спину Вавилы. Равнодушно скользнул взглядом, закрыл дверь.

– Делайте что хотите, – сказал он устало и ушел на кухню.

Кобель был заперт там. Лежал, положив морду между лап и поглядывая печальными коричневыми глазами. Сигизмунд ощутил внезапное родство с псом – таким же никому не нужным аборигеном этой квартиры, как и он сам.

Вот, значит, как происходили варварские вторжения. Римляне начинали ощущать себя чужими на собственной родине. И, поскольку бежать им было некуда, вымирали.

Из «светелки» страшно взревел аттила. Сигизмунд пинком ноги захлопнул дверь кухни.

Мгновение спустя дверь приоткрылась. Сигизмунд сдавленно зарычал.

– Да я это, Морж, я, – поспешно сказала Аська, втискиваясь на кухню. – Покурить пришла.

Сигизмунд обреченно обмяк на табуретке. Прикрыл глаза. Решил подождать, пока Аська уйдет.

Аська закурила. Поглядела на Сигизмунда пристально. Потом сочувственно произнесла:

– Да, Морж. И как ты все это выдерживал, бедненький?

– Что выдерживал? – вяло спросил Сигизмунд. – Тебя, что ли?

– Да нет. При чем тут я? Ты же туда один ходил, под землю. Совсем один-одинешенек! Мы вон, целой кодлой пошли, мужики с оружием, – и то едва в штаны не наложили. Я думала – все, умру. Страшно же!

– Да нет, ты хорошо держалась. Да и Вика – нормально. Там и не такое случается. Люди с ума сходили… Зеки на испытаниях. – Видя, что Аська глядит на него с возрастающим восхищением, Сигизмунд поневоле заговорил с небрежно-отрешенной интонацией много пережившего героя. – Один офицер – старый большевик, между прочим, политкаторжанин, человек еще царской закалки, – после Анахрона застрелился. Выбрался на свет – и ба-бах себе в висок из табельного оружия!..

– Да ты что! – ужасалась Аська. – А ты один… и без всякой закалки, даже не политкаторжанин…

– В колодец так и подмывало броситься, – продолжал Сигизмунд. – Несколько раз лица видел. В темноте всплывали. Манили. Один раз деда встретил.

– Какого деда?

– Моего деда, Стрыйковского. Который над пианино висит. Знаешь, какая у него партийная кличка была? Аспид! Оборачиваюсь – а он стоит! Только ты об этом молчок!

– Он что, живой там стоял? Ну, перемещенный из времени?

– Хрен его знает, какой он там стоял.

Аська передернула плечами.

– Брр! Я вообще не представляю себе, как буду спать после этой прогулочки.

– А тебе, Анастасия, спать и не придется. Будешь старого вандала пестовать. Вон, опять разбушевался.

Аська озабоченно поморгала.

– Вавила болтает, что дед от пережитого умом тронулся. Мол, Валамир и раньше был умом некрепок… Вамба с Вавилой не согласен. Вамба говорит – надежда есть, оклемается батюшка. В общем, не знаю, кому и верить. – И добросердечная Аська пригорюнилась. – Слушай, Морженька, а вот скажи: много народу на эту штуку работало, на Анахрон?

– Много, – уверенно сказал Сигизмунд. – И все погибли. Кто облучился, кто так…

– Вот почему так выходит, Морж? Столько сил, столько денег, столько народу загубили – а получилось говно? Ведь всегда так получается! Как вбабахают всего – так говно! – Аська зло прищурилась. – Я большего дерьма, чем этот твой Анахрон, в жизни не видела! Я ведь пятнадцать суток еще при Совке сидела, за мелкое хулиганство. Так ведь даже и там такого говна не было! Слушай, может, взорвать Анахрон? Чтобы жилось спокойнее? – Тут Аська заметно оживилась. – У меня есть один знакомый пиротехник. Ему проставиться

– и готово! Взорвет все к херам!

– Анахрон взорвать, Анастасия, – взрывчатки не наберешься. Он же по всей стране, как метастазы.

– Жаль, – сказала Аська. – Я бы взорвала. Господи, мы так спокойно жили. Так все было хорошо. Размеренно.

Сигизмунд покосился на Аську и не выдержал – захохотал.

– Вот и хорошо, Моржик, – материнским тоном заметила Аська, – вот ты и развеселился. А что так рано вернулся? Плохо отдыхалось?

– Слушай, Анастасия, что там у тебя за лесопилка?

– Феньки делаем. Дидис не заходил?

– Заходил. Баксы просил продать, ублюдок.

– А ты продай, Морж, продай. Кстати, у мужика золотые руки. И ряха колоритная. Там полторговли на этой ряхе держится. Народ как его видит – так сразу кончает.

– Не светили бы вы его там.