Текст книги "Анахрон. Книга вторая"

– Во-о-тан!

И заглотил стопку. Ужасно закашлялся.

– Ты заешь, заешь, – сказала Аська, суя ему огурец. – Быстренько закушай. У вас что, и самогонку не варят? Как вы живете-то?

Хрустя огурцом, Вамба победоносно посмотрел на Вавилу.

Михал Сергеич озабоченно оглядывал иностранцев.

– Странно, – проговорил он, – не понравилось им, что ли? Знавал я и норвежцев, жрали за милую душу почище наших…

– Эти с островов, дикие, – сказал Сигизмунд. – Природа у них там нетронутая, лососи…

Глаза Михал Сергеича заволокло пеленой мечтаний. Неожиданно он запел хорошим, сочным баритоном:

– Раскинулось море широко, где волны бушуют вдали…

В углу Лантхильда продолжала выть свое, бабье.

По второй прошло легче. Вавила пытался подпевать Михал Сергеичу. Вамба стремительно косел. Что до Аськи, то она, похоже, чувствовала себя все лучше и лучше. Здоровья в ней явно поприбавилось.

Скалкс не пил. Ему никто не наливал. Точнее, Михал Сергеич пытался вовлечь скалкса, но Вавила с любезной людоедской улыбкой пресек. Мол, нефиг продукт переводить.

Тогда Михал Сергеич, добрейшая, кстати говоря, душа, озабоченно обратился к Сигизмунду:

– А что же те товарищи-то не пьют?

Сигизмунд объяснил:

– Та баба в углу – она беременная. Нечего ей. И без того пива насосалась. А мужик – язвенник.

– Такой молодой! – посочувствовал Михал Сергеич. – Ну что, Борисыч, еще по стопарику?

Сигизмунд поднес стопку к губам, и тут его поднятую руку стиснули чьи-то пальцы.

Вика.

– Пойдем-ка Морж на кухню да покурим, – сказала аськина сестрица.

Сигизмунд отставил стопку.

– Сейчас вернусь, – обещал он Михал Сергеичу.

И проследовал за Викторией на кухню.

– Слушай, Вика, – заговорил Сигизмунд, – я что-то не понял… Ты что, в Рейкьявик не поехала?

– Ага! – крикнула вдруг Вика. – Не поехала!

Виктория явно выпила лишку.

– Как это? – отупело спросил Сигизмунд.

– А вот так – взяла и не поехала. Из-за тебя, говнюка!

– Погоди, погоди… Почему из-за меня?

– И вообще, ты меня теперь должен трудоустроить. У меня здесь работы нет. Тю-тю! Ахнулась моя работа! А у тебя своя контора.

– Да я вообще думаю закрываться. Или перепрофилироваться. В Аликанте…

– А меня не парит, что ты там думаешь. Гуд бай, я блевать пошла.

И, пошатываясь, вышла.

По квартире неслось громкое аськино пение:

– Над цепью Кордильерных снежных гор Летит кондор, Парит кондо-ор, Голодный, зло-о-ой… Пари-ит… …э-э… Парит гондон, Парит гондо-о-он, Порватый, зло-о-ой…

Аське вторил Вавила:

– Гон-дон…

Когда Сигизмунд вошел в гостиную, Михал Сергеич держал за подмышки обмякшего брозара.

– Упал, – пояснил Михал Сергеич, глядя поверх поникшей головы Вамбы. – Давайте его на диван какой-нибудь положим.

Общими усилиями Вамбу сгрузили на тахту в «светелке». Вамба устрашающе захрапел.

– Один готов, – отметил Сигизмунд.

– Вроде, хорошая водка, – сказал Михал Сергеич. – Не бодяжная.

– Вот и я про то. Хорошо идет. Ребята просто непривычные.

Ближе к ночи сосед, совершенно счастливый, просветленный, ушел. Вавила и скалкс дрыхли на полу – напоследок Вавила ухитрился влить в скалкса стопку-другую. Для равновесия, надо полагать.

В комнате Сигизмунда мирно спали Вика с Лантхильдой.

А Аська потянулась и сказала:

– Ну что, Морж, пойдем, что ли, собачку выгуляем?

* * *

Наутро Сигизмунд имел честь созерцать в зеркале собственную похмельную рожу. Мешки под глазами, синяки там же. Бриться не стал. Это была аськина идея. Она проснулась вместе с ним.

– Ой, Морж, ну ты и… Не, все нормально, только не вздумай бриться – так эстетнее…

– Что эстетнее? – сипло спросил Сигизмунд. Голова трещала.

– Образ законченный. Цельный. Сам посмотри.

И вот Морж стоит перед зеркалом и любуется. Да. Образ совершенно законченный.

Сигизмунд понимал, что сейчас придется тащиться в супермаркет за кефиром для всей честной компании. Скоро остальные проснутся. Их тоже похмелять надо. Так, сколько народу-то на флэту вписывается?

Сигизмунд начал считать, загибая пальцы. Получилось – семь человек.

Взял полтинник, выбрался из дома.

Фонари уже погасли, стояло промозглое черно-белое мрачноватое утро. Оскальзываясь на гололеде, Сигизмунд добрел до супермаркета. Пытался контролировать неприятные физические ощущения. Ощущения были еще те. Водку клали на пиво, чудили часов с пяти вечера и до… Ночью с Аськой, пока пса выгуливали, на водку положили еще пивка – по приколу показалось.

Вон они, приколы. А в двадцать лет, бывало… И в двадцать два – тоже…

Оставляя грязные следы на белом полу супермаркета, Сигизмунд направился в «молочный угол». Загрузил в корзину семь пакетов кефира.

Рядом остановился еще кто-то. Сигизмунд украдкой покосился – и вдруг узнал. Видел он этого мужика. И в супере видел – тот еще из-за молока с Лантхильдой едва не поскандалил. И потом, у Аськи. В то утро после страшной ночи, когда пропала Лантхильда. Филолог или историк, кто он там. Хрен разберет.

Мужик был неопрятен и откровенно похмелен. И тоже небрит.

– Привет, – хрипло сказал Сигизмунд.

Мужик глянул неузнавающе. На всякий случай буркнул:

– Привет.

И загрузил в корзину три пакета кефира. С мужиком было все ясно. Еще один флэтодержатель.

Гуськом двинулись к кассе. Злая после бессонной ночи кассирша долго рассчитывала – сперва одного, потом второго. Выбрались на снег. Мужик сразу канул в подворотне. В той заветной, с люком.

* * *

– Мама пришла, молочка принесла от бешеной коровки, – обрадовалась бессильная Аська. – Моржик, дай! Ле-нин – вод-ка – дай!

Они взяли по пакету, приложились. Стало легче. Как-то приятнее. По истомленному организму прошел холодок.

В дверях показался Вавила. Выглядел плачевно.

– Я загляну за синеву твоих ленивых глаз!note 3Note3
  Текст А.Гавриловой (Умки)


[Закрыть]– пропела Аська. – Иди к нам, Вавилыч. Ты крепкий мужик. На-ка, выпей. Целебный напиток.

– Приветикс, – просипел Вавила. И опростал пакет.

Аська с интересом наблюдала за ним. Когда он опустил пакет, осведомилась:

– Ну как? Лучше стало?

Вавила поморгал. Подумал. Поприслушивался. В животе у него заворчало.

– Годс, – резюмировал Вавила. И вдруг озарился внутренним светом. – Иди-на-хер. Ну-у…

– Ты че, Вавилыч? Охренел? – возмутилась Аська.

– Иди-на-хер! – повторил Вавила. – Годс!

– Морж, чего он, в натуре?

– А ты чего от вандала ждала, Анастасия? От тебя, небось, и нахватался.

– Нуу… – поддержал беседу Вавила. И потянулся к аськиному кефиру.

Аська хлопнула его по руке.

– Хрена тебе! Это мой!

– Мой.

– Йа! – сказал Сигизмунд. – Миина.

– Мой? Миина? Мой.

И забрал у Аськи кефир.

Аська повисла у Сигизмунда на локте.

– Морж, скажи ему!

Но внимание Сигизмунда неожиданно приковалось к футболке, в которую был облачен Вавила.

– Погоди, погоди… – Он даже наклонился вперед, рассматривая картинку и надпись под ней. – Это что еще за хренотень?

– А, это у нас в театре прикалывались, делали… Философские футболки. Телега такая была.

Футболка и в самом деле была крутая. Спереди красовалась окружность, из которой во все стороны торчали лучи-стрелы. Вроде солнышка, но с векторным устремлением. И надпись: «ЭТО ХАЙДЕГГЕР, ОН ВСЕСТОРОННЕ ПОЛЗУЧ И ЗАКОВЫРИСТ». Сзади же вилась спираль со стрелкой на конце. Текст пояснял: «ЭТО ГЕГЕЛЬ, ОН НЕМНОГО САМОНАДЕЯН, НО КРУТ». note 4Note4
  Телеги принадлежат А.Серьге.


[Закрыть]

– Сильно, – вымолвил Сигизмунд наконец. – Кто это до такого додумался?

– Понятия не имею, но сильно, правда?

– Да, сильно, – согласился Сигизмунд.

– Сил-но! – вскричал Вавила. – Ле-нин!

Совместными усилиями пробудили и похмелили Вамбу. Затем – Вику. Лантхильду пока что не трогали – пусть спит. Скалкс неприкаянно бродил по квартире.

За завтраком Вика спросила:

– Кстати, Морж, что ты там вчера про Аликанте бубнил?

– Просто так… Вика, а на каком языке там говорят?

– На испанском.

– Нет, на каком-то другом.

– Ну, не знаю. Может, диалект какой-нибудь. А что?

– Да так. Любопытно.

– Туристическим бизнесом решил заняться?

– Вроде того. Слушай, а ты с испанского перевести сможешь?

– Я германист, – сухо сказала Вика. – Кстати, из-за этого и осталась в Питере. Работу потеряла.

Тут Вамба порылся в карманах своей кожаной куртки и вдруг извлек шипастый кастет. Оглядел, одобрил. Надел. Ткнул Вавилу в бок.

– Ой, – сказала Аська. – Откуда это?

– Тебе видней, – отозвался Сигизмунд. – Это ведь вы с Викой одежку притащили.

– Точно, – сообразила Аська. – Был у нас персонаж с кастетом. Мэкки-нож, только похуже. Ой, вытащить забыли!

– А кастет настоящий?

– Ну да, настоящий! Бутафорский некогда было делать. Взяли у одного… А потом его самого взяли, кастет и остался…

– Ценная вещь, – одобрил Сигизмунд. Флэтодержатель, блин.

– Ой, Морж, отними у него! Он же вандал! Перемочит ведь нас.

– Вика, – обратился Сигизмунд к Виктории, – скажи им, что кастет – это оружие. Оружие при богах нельзя.

Вика переговорила с вандалами. Криво усмехнулась.

– Они говорят, Сигизмунд Борисович, что эта фитюлька – никакое не оружие. Дескать, такое при богах можно.

Вавила с завистью смотрел на кастет. Вамба легонько ткнул себя шипами в лоб, попробовал кастет на зуб. Покуражившись, спрятал обратно в карман.

– Годс, – сказал он. И ласково улыбнулся Сигизмунду.

* * *

Утренние часы в прояснившееся сознание Сигизмунда назойливо вливалась бесполезная информация о далеком валенсийском городе Аликанте. Сигизмунд узнал:

– что на 1 января 1996 года в этом городе проживало 276 526 человек, включая женщин, стариков и грудных младенцев;

– что расположен сей град аккурат посреди Коста Бланка;

– что был он последовательно под финикийцами, греками, карфагенянами, римлянами. Знаменитый карфагенский полководец (Сигизмунду решительно не известный) по имени Гамилькар Барка возвел здесь свои укрепления. Их стены до сих пор сохраняются на территории замка Санта-Барбара. (При этом названии Аська хихикнула);

– что римский город располагался примерно в 3 км от нынешнего и назывался Люцентум. А?!

– что после эпохи германских вторжений сюда пришли арабы. При арабах на этом месте стоял большой город, именумый Аль Лукант. После отвоевания в ходе Реконкисты, город вошел в состав Арагонского королевства.

Кроме того, Сигизмунд обогатил свою память известием о том, что обсаженная пальмами Эспланада де Эспанья доходит до парка Эль Каналехас.

Ну, что еще сказать? Церковь Сан-Николас (17 век). Церковь Санта-Мария (15 век).

Замок Санта-Барбара. Воздвигнут на 200-метровом скальном основнии. Намного старше города.

Археологический музей. С карфагенскими артефактами. И портянками Гамилькара Барки.

Город известен по сорту вина «Аликанте». Может, лучше винишком торговать? Да нет, здесь наверняка все схвачено.

Ну вот, Сигизмунд Борисович, узнайте, что сумки, ремни и пр. производит фирма ARTESA. Из кожи, разумеется. С нею, вероятно, яростно конкурирует фирма CASTELL: искуственная кожа – изготовление ремней, поясов и пр., а также заготовки для ремней, поясов и пр. SOMOS FABRICANTES незатейливо предлагает кожгалантерейный ассортимент. Впрочем, SOMOS, кажется, – это семейство. Семейство фабрикантов. Тогда «предлага-ют».

Вика монотонно переводила. Сигизмунд слушал и тупел.

Фирма TOSMA настырно лезла в мозги с оборудованием для обработки кожи. Аналогично – господин PREZIOSI: оборудование, кожи, пр. Частник, стало быть. Аликантийский Морж. Интересно, какой у него оборот?

Когда Вика добралась до D'Pell S.L.: ремонт изделий, раскрой, искуственное старение, Сигизмунд взмолился о пощаде. Довольно с него похождений на эспланаде дель – как ее.

– Все, Вика, хватит.

Но Вика неумолимо дочитала до конца. Сурово осведомилась, почему Сигизмунд не записывает.

– Ненавижу что-либо делать впустую, – заявила она.

– Ой, Морж, как здорово, хочу-хочу! – заговорила зачарованно слушавшая Аська. – Отвези нас в Испанию! Косточки погреть, ананасом рыгнуть!

– Косточки? – переспросила Вика, водя пальцем по желтым страницам. – Сейчас… Сейчас… А, вот. Нужен тебе, Анастасия, господин Санчес. Х. «Остеология». И телефончик есть для предварительной записи.

– А код у них какой? – спросила Аська.

– Не вздумай отсюда звонить, – забеспокоился вдруг Сигизмунд. – Разоришь меня. Или себя. Да ты и испанского-то не знаешь.

– Я теперь по-вандальски шпарю хоть куда. Йа-а!

Вика отложила наконец злополучный справочник в сторону.

– Кстати, Морж, насчет работы. Я не шутила. Сыщи мне работу.

– Так что ты в свой Рейкьявик-то не поехала? Я вчера спрашивал, а ты пьяная была.

– Избавиться от нас захотел? – встряла Аська.

Вика помолчала, потом проговорила задумчиво:

– Видела я в одном журнале рекламу мягкой мебели. Полуголая девица задирает ноги на кожаный диван. Это когда я еще в университете училась. За такую рекламу девице платят две тысячи долларов. Призавидовали мы, конечно, а наш научный руководитель вдруг сказал: мол, многие из вас и за пять не согласятся в полуголом виде по мебелям валяться…

– Это ты к чему? – ошеломленно спросил Сигизмунд.

– Да так… – ответила Вика неопределенно. – Просто. Есть вещи поважнее денег.

– Любовь, например, – снова всунулась Аська. – Любовь за деньги фиг купишь. Или вот ум. Талант – тоже.

– Информация, – сказала Вика. – Новая. Принципиально новый лингвистический информационный пласт. Ты, Морж, просто, видать, умишком своим куцым не въезжаешь…

– Где уж нам, мы простые кооперативщики, кофточки шьем и на рынке продаем… – обиделся Сигизмунд.

Вика на его обиду никак не отреагировала. Глядела холодно, как на чужого.

– Ты что, вообще ничего не понимаешь? Или придуриваешься? У тебя в гараже стоит машина времени. Ну да и хрен с ней. В квартире у тебя болтаются носители – ЖИВЫЕ НОСИТЕЛИ! – двух языков. Понимаешь? Вандальский – мертвый язык. Ни одного текста. Пара надгробных надписей, только имена – и те сомнительные. Отто Шмидт в «Die vandalische Sprache» такую ахинею несет! А тут… Это же по науке такой грохот пойдет! А ихний скалкс, между прочим, сдается мне, вообще фракиец. Ты про фракийцев что-нибудь слышал?

– Восстание Спартака, – глупо сказал Сигизмунд. – Кино было, с этим…

– С Кирком Дугласом.

– Это который с ямкой на подбородке, – вспомнила Аська. – И одноглазый. Только не в «Спартаке», а в «Викингах».

– Вы меня вконец достали, – разозлилась Вика. – Как идиоты. Вы что, не врубаетесь? ЦЕЛАЯ ГРУППА ЯЗЫКОВ! И вообще ни один не дошел! Про этрусков слышали? Их надписи так и не прочли. Гадают – не фракийский ли язык. А тут

– такая перспектива!

– Погоди, погоди… – Сигизмунд медленно начал соображать, к чему клонит Виктория. – Ты что, сейчас сюда целую ораву ученых нагонишь? Нас тут всех задрочат до смерти!

– Ну уж фиг! – взвилась Вика. – Хрена я допущу сюда этих болванов! Сама чугунной задницей сяду!

– И куда ты пойдешь со своей чугунной задницей? – осведомилась Аська. – Так, мол, и так, наш с сестрицей общий любовничек – хипарь-кооперативщик – поимел машину времени, нагнал полон флэт вандалов и прочих языконосителей – нате! Я их тут поизучала маленько… Вот мой диссер. Где мой Нобиль, где мой грант? Йа-а, Вика, это у тебя в башке того… переклинило.

– Анастасия, кстати, совершенно права, – поддержал Аську Сигизмунд. – Как ты будешь представлять результаты своих исследований широкой публике?

– А никак!

– Ты, Виктория, не выдрючивайся, – решительно заявила Аська. – Не хрен нам тут из себя Софью Ковалевскую корчить. Ты вникни, в какие беспредельные времена живем. Машинку-то сразу тю-тю. А нас тут всех… – Она поводила пальцем, очерчивая круги. – Скажи спасибо, если просто по психушкам пожизненно распихают.

– Без права переписки, – добавил Сигизмунд зачем-то.

У Вики по лицу пошли красные пятна.

– Да идите вы в жопу! В общем так, Морж. Работу мне как хочешь – а найди. И по профилю. Либо бери на содержание – выбирай.

– Ты понимаешь, что сколько ты ни изучай носителей, а результаты опубликовать не сможешь? – спросил Сигизмунд. – Ситуация-то безвыходная.

– Понимаю, – хмуро отозвалась Вика. – Но не могу я просто так… Может, изменится все? Когда-нибудь. Лет через пятьдесят. Не навеки же этот бардак.

– Ну ты, мать, долгоиграющая… – насмешливо сказала Аська. – На тридцать три оборота…

– Не то, что вы, – огрызнулась Вика, – дальше сегодняшнего вечера не заглядываете.

Аська авторитетно заявила:

– Ты, Морж, Виктории лучше не перечь. Она у нас Козерог. Козероги – они все со скалой внутри, я про них в газете «Ваша звезда» читала. Там про них такие ужасы написаны, такие ужасы, прямо хоть в одной комнате с ними не ночуй… Слушай, Морж, баба твоя и вправду рожать собирается, я ее тайком оглядела. Хочешь – я на себя ребеночка запишу? Чтоб хоть дите с нормальным документом было.

– Да им всем документы бы надо, – сказал Сигизмунд и поморщился, как от головной боли. Это ж какие расходы предстоят!

– За беженцев будем их выдавать или как? – деловито спросила Аська.

– Только ты, Аська, в это дело не лезь, – предупредил Сигизмунд. – Я сам все сделаю.

– Интересно, – проговорила Вика, – а что они сами-то обо всем этом думают? Порасспросить бы их надо.

Глава тринадцатая

Весна в этом году яростно боролась с зимой. Та не отступала. Вот и сегодня к вечеру город утонул в мокрой снежной каше.

Весь день Сигизмунд убил на техосмотр. Потом совершил несколько поездок по делам. Прикупил набор гаечных ключей у пьяноватого мужичка. Тот долго благодарил.

Потом, повинуясь неведомому инстинкту, подъехал к дому, где жила Наталья. Поставил машину, зашел во двор, долго смотрел на натальины горящие окна. Там, за окнами, шла нормальная жизнь. По телевизору – сериал. У ребенка – комиксы. Теща кудахчет. Евгений, самое, варенье кушает столовой ложкой. Наталья ему сладкую слюнку с бороды обтирает. Евгений, перекрикивая мексиканский сериал, Наталью учит-наставляет. И никаких, блин, вандалов, никаких фракийцев-носителей, никакого, чтоб ему пусто было, Анахрона…

Так. Все. Хватит ныть. Вы, Стрыйковский, – везучи. Многим ли удавалось вот так на старости лет захипповать? Обзавестись сразу двумя подругами и женой-вандалкой? Что это – второй шанс? Может, лингвистом стать? Вдвоем с Викой языковую целину поднимать! Нобеля возьмем. Пропьем, конечно.

Бросил последний взгляд на чужое окно. Вздохнул.

Недостижимо.

* * *

Родимый флэт встретил Сигизмунда дружеским ударом молотка в лоб. Опять болтался над входом. То ли отвораживал, то ли привораживал чего. В компании с ножницами. Спасибо, входя, глаз себе не выколол.

Ни Аськи, ни Вики дома не было. Лантхильда открыто одобряла их отсутствие. Мол, без бади-тивьос – оно ощутимо лучше. Да и вообще, Сигисмундс, гнал бы ты своих бади-тивьос куда подальше. Шум от них один и безобразия.

Интриги Лантхильда плела простодушные, вандальские. Кормила Сигизмунда ужином, а сама вливала ему в уши ядовитые речи. Вот так и при королевских дворах, должно быть, дела делались. Сигизмунд слегка понимал, о чем супруга зудит. Ухо уже попривыкло.

На противоположном конце стола скалкс увлеченно разбирал мясорубку. Развинчивал, заглядывал внутрь, хмурился. Собирал. Совал палец. Видимо, никак не мог понять принцип работы. Надо бы котлеток наделать, мелькнуло у Сигизмунда.

От котлеток мысль плавно переползла к деньгам. Деньги таяли, как снег на весеннем солнце. И самое ужасное – новых не предвиделось. А кормить всю эту ораву… Может, и правда с Аликанте связаться?

Из комнаты доносились вопли ого. И как только Вамбе с Вавилой не надоест? Целыми днями, похоже, только и делали, что пялились в ящик. Глядели все подряд. «Культуру» в себя жадно впитывали.

На кухню вальяжно вошел Вавила. Молча залез в холодильник, достал минералку, налил в стакан. Выпил. Ишь, освоился, паразит.

Вавила почесал под футболкой грудь. Глянул на Сигизмунда. И вдруг очень похоже изобразил автоматную очередь: та-та-та-та-та! Расстрелял раба. Раб Дидис польщенно хмыкнул. Лантхильда поджала губы.

Опешив, Сигизмунд уставился на Вавилу. А тот, взяв табурет, подсел рядом. Стал о чем-то жарко спрашивать. За колено хватал, в глаза заглядывал.

С грехом пополам Сигизмунд проник в нехитрые мысли Вавилы. Мысли эти неспешно текли по двум основным руслам.

Первое. Правда ли, что эта хреновина, которая делает та-та-та-та-та, может кучу народу на расстоянии положить?

Сигизмунд подтвердил: еще как может.

Вавила начал вдаваться в тактико-технические характеристики. Пробьет ли доску? А вон ту доску? А стену пробьет? Сигизмунд отвечал: йаа, пробьет к херам и эту доску, и ту, а стену не пробьет, но все равно – вещь полезная.

Второе, что занимало Вавилу: где бы такое добыть?

Сигизмунд теоретически знал, что такое добыть можно. Да и не такое можно добыть! Поискать – так и «стингер» добыть можно.

Вавила глядел алчно. Видно было, что автомат прочно занимает его воображение.

Сигизмунд развел руками. Мол, не знаю я, браток, где такое берут.

В разгар беседы явился Вамба. Согнал с табуретки скалкса, уселся сам. Скалкс с мясорубкой уединился в углу на полу.

Идиллия. Ужин в семейном кругу.

Вамба заговорил о чем-то совсем непонятном. Убеждающе говорил, ухал, рычал. Наконец не поленился – принес клочок бумаги, неумело накарябал танк. Сигизмунд не сразу врубился, что это танк – нарисовано было в очень непривычном ракурсе. А потом понял и засмеялся.

Вавила тоже хохотнул. Мол, дурак Вамба. Еще бы в самолеты поверил! И вертолеты! Где это видано? Чтоб по воздусям-то? А вот автомат – это да. Автомат существует. Реальный, научно доказанный факт.

Тут скалкс оторвался от мясорубки и хозяину возражать начал. Мол, где у Вавилы глаза были, когда такая штука вон там за окном пролетала? Он, Дидис, видел. А Вавила в это время бездарно дрых. И Вамба дрых. А Дидис своими глазами видел.

Вавила высказался в том смысле, что вырвет сейчас Дидису зенки, чтоб лишнего не видели. Впрочем, раба угроза не устрашила. Как ни в чем не бывало опять уткнулся в дивный прибор мясорубку.

Лантхильда, ставя на стол чашки, вмешалась в разговор. Завела что-то совсем сложное и, похоже, для Вавилы обидное: мол, у моего махта-харьюшки всего-то в хлеву припасено – и танков, и самолетов-вертолетов, да только все не про Вавилу.

Вот так и поужинали.

Уже засыпая, Сигизмунд вдруг подумал: а ведь Наталья, похоже, тоже по самому краешку абсурда ходит. Евгений сам по себе фигура сюрреалистическая. Странно утешенный этой мыслью, он и заснул.

* * *

Указ губернатора о налоге на подвоз граждан частным транспортом жил и действовал ровно три дня. Потом умер естественной смертью.

Сигизмунд зарабатывал извозом. Отбомбившись, ехал прямиком домой. В конторе делать было решительно нечего. За две недели поступил всего один заказ. Создавалось впечатление, будто гамельнский крысолов увел из города всех тараканов, а заодно и все деньги. Здесь «Морена» не была исключением. Бизнес замер везде и повсюду. Костлявая ручонка голода протянулась даже к горлу операций с недвижимостью.

С наступлением весны атмосфера в Петербурге резко переменилась. Будто страницу перелистнули.

Город покрылся пеплом скуки и застоя. Сделался провинциален и почти невыносим.

Виктория подрабатывала в трех лавочках одновременно. Переводила на шведский и норвежский разные деловые предложения. Искренне веселилась. Все эти деловые предложения, по глубочайшему убеждению Виктории, пойдут сразу в мусорную корзину. Потрудившись на Западе не один год, она хорошо представляла себе, как там дела НЕ делаются.

Взять хотя бы бордели. На Западе человек будет много лет подряд посещать один и тот же бордель – и всегда за одну и ту же цену. В борделе его будут хорошо знать. Будут делать ему подарки на день рождения. Но никому и в голову не придет спросить с него меньше, а сам он не станет требовать скидок. У нас же, сняв девочку, новый русский отмаксовывает кучу денег, зато начиная со второго раза норовит пользоваться ею на халяву. Мол, я теперь «постоянный клиент».

В бизнесе – то же самое. Наиболее выдающиеся опусы Виктория зачитывала Сигизмунду с Аськой. Комментировала.

Аська поддерживала беседу. Рассказывала, что вот и один знакомый наемный убийца жаловался. Заказов не стало, прежние заказчики облагородились, стали законопослушными и цивильными, новых нет. Цены падают.

Подняли кварплату. Стон прошел по Святой Руси. Ветераны и пенсионеры бросились в бухгалтерии и выстроились в очереди – за компенсацией. Кое-кому дали. Родители Сигизмунда, окрыленные успехами соседей, тоже попытались было, но получили отказ. Кто посмелее – те просто перестали платить.

По вечерам Вика все чаще уединялась с Лантхильдой в «светелке» и подолгу с ней о чем-то беседовала. Просила у Сигизмунда видеокамеру – мол, артикуляцию надо бы записать – но камера принадлежала Генке, а ехать сейчас к тете Ане Сигизмунд не хотел.

Вандалы стремительно приобщались к благам цивилизации.

Сигизмунд добыл им в «секонд-хенд-паласе» у Сашка более-менее сносные теплые куртки. Сашок был весел и оживлен. Вот у кого дела хорошо пошли, так это у него. Однако ж не зажлобился.

– Разбирают все, – поделился он с Сигизмундом. – Выметают подчистую. До чего народ довели! А иногда ничего шмотки бывают, приличные. Я тут даже благотворительностью занялся. По средам выдаю пенсионерам тряпье бесплатно. До пяти кэгэ – приходи и бери по пенсионной книжке. Некоторые ушлые старушки по пять оборотов за день делают, выйдет, а потом опять зайдет. И еще хитрит, панамку какую-нибудь нацепит, чтобы я ее не узнал… – Сашок хохотнул. – Пусть их. Они все неликвиды у меня вычищают… А, Гошка? Думали ли, что до такого доживем? Ну, блин!.. Во дела пошли!.. Ты бизнесмен, я театры спонсирую… барахло им отдаю, они его на декорации стригут. Тьфу! – Сашок вдруг разозлился. Постоял, подумал, рот покривил. – Знаешь что, Гошка, я тебе скажу? Линять отсюда надо.

– Куда линять?

– Во-во, и я о том же. Нас нигде не ждут. Нам – так, старое тряпье скидывают. Ну ладно, бывай.

Обрядив вандалов в обноски с американского плеча (неплохие обноски – тут Сашок, надо отдать ему должное, постарался), Сигизмунд покатал их по городу. Медного Всадника показал. Исаакий продемонстрировал. Вандалы щупали огромные колонны, восхищались.

Родовичи – особенно Вавила – настырно требовали, чтобы Сигизмунд дал порулить. Пришлось решительно пресечь. Однако поездкой все равно остались довольны. Вечером шумно обсуждали, Вавила показывал, как рулят, Вамба хохотал, вспоминал что-то.

Вамба настойчиво интересовался у Сигизмунда, нельзя ли еще пару-тройку автомобилей прикупить. Больно уж вещь хорошая.

Вообще же поведение вандалов ставило Сигизмунда в тупик. Они не были похожи на растерянных людей, которые боятся будущего в незнакомом мире. Ни фига подобного. Похоже, они чувствовали себя в мегаполисе как на курорте. Радостно осваивались с действительностью, впитывали информацию, пользовались благами. То и дело любопытствовали насчет цен и перспектив добыть то или это. И – ни малейшего страха.

– Виктория, – заговорил как-то Сигизмунд с Викой, – ты бы у них узнала, как они жить-то собираются? Раз уж такие дела… А то свалились мне на голову и не шевелятся…

– Ты, Морж, сиди на жопе ровно, – отвечала ученая-филолог. – Они варвары. С их точки зрения, верх невежливости завалиться в гости и сразу же – о делах. Даже несмотря на то, что ты их пригласил.

У Сигизмунда отвисла челюсть.

– Я? Я их пригласил? Ты это… Ты чего? Это они?..

Вика глядела на него усмешливо и отстраненно.

– Не знаю уж, что там у вас с Вамбой… Они говорят: стоял ты у них в овраге, недалеко от этой самой Быстротечной, зазывал… Руками махал, жесты приглашающие делал… Вот они сюда и ломанули.

Сигизмунд убито молчал. В голове – будто все извилины в манную кашу смяли. Стало быть, в овраге. Недалеко от реки Быстротечной. Зазывал, значит. Вандалов. В Санкт-Петербург, колыбель трех революций. Четвертую, блин, делать. Крейсер «Аврору» утопить, в Эрмитаже нагадить…

Вика нехорошо постукивала по столу пальцами.

– Борисыч. Ты хоть расскажи, как там. Раз уж видел. Ну, воздух тамошний не в пример нашему, это ясно – вандалы наперебой на здешний жалуются: мол, дышать нечем. А остальное-то как, а?

– Ты что, Виктория, одурела? Да не был я нигде.

– Не крути, Морж. Я ведь с самого начала просекла, что ты нам с Аськой горбатого лепишь. Не все рассказываешь. Старичок-то тебя, видать, крепко вербанул. Ты что, думал, я дурочка? Я с твоей Лантхильдой-то побеседовала, а та возьми и выложи мне все. И как ты ее от смерти спас, когда сельчане порешить ее хотели. И как в овраге выкаблучивался. Бледненький такой, говорит. Сказать тебе, отчего ты бледненький был? Нажрался как свинья. За тобой это водится. Нажрался, пошел в свой Анахрон – и давай куражиться.

Сигизмунду стало противно. И тоскливо. Так же, как во время некоторых скандалов с Натальей, когда та заставляла его выслушивать разные нелепые измышления – а фантазия у Натальи в этом направлении работает что надо.

Не обращая внимания на плачевное состояние Сигизмунда, Вика безжалостно продолжала:

– Я еще Лантхильду твою спрашиваю: может, он нетрезвый там, в овраге, был? Она соглашается. Йа-а, йа-а, говорит, еще какой нетрезвый… Да, Морж, видать, ты хорошо тогда на грудь принял… А после этого говно туда всякое кидал.

– Куда? – тупо спросил Сигизмунд.

– К ним в село.

– Я кидал в вандальское село говно, – проговорил Сигизмунд, пробуя эти слова на зуб.

– Это вы прокурору, гражданин Морж, будете объяснять. Ты, Борисыч, хуже всякого вандала. На фига было у них в селе-то пакостить?

– Пакостить, – повторил Сигизмунд. – Ага, конечно.

– Мусорный бак зачем туда бросил?

– Я?

– Нет, я! – озлилась Вика. – Кто Анахроном баловался? Ты, разумеется!

– Ну да. А перед этим, нажравшись до скотского состояния, бродил по ихнему селу и приставал ко всем. Заводки искал. На том и с Вавилой-раздолбаем скорешился. А Лантхильду я умыкнул. Я ее еще с пятилетнего возраста присмотрел, когда дедушка обучал меня с Анахроном управляться. Бывало, зайдем с дедулей куда-нибудь в Вандалию, схитим бедолагу безвинного – и в ГУЛАГ, в ГУЛАГ…

– Не знаю, – сказала Вика. – Ты, Борисыч, конечно, можешь врать что угодно. Недосуг мне тебя слушать.

* * *

Теперь Сигизмунд жил с угнетающим ощущением одиночества. Он был решительно никому не нужен – ни родовичам, ни Вике, ни супруге своей Лантхильде. Лантхильда образца второго пришествия разительно отличалась от той испуганной девушки с летящим профилем, которая ворвалась в его жизнь и наполнила ее тайной. Она превратилась в угнетающе-домовитую беременную даму. В последнее время увлеклась лоскутом, изучив это искусство по журналу «Бурда-моден». По всей квартире валялись какие-то клочки, тряпочки и ниточки. Лантхильда вырезала их треугольничками и квадратиками и сшивала в узоры по образцу. Сигизмунда это невероятно раздражало.

Вика часами разговаривала с ней. О чем можно столько болтать с Лантхильдой? Неужто о германской филологии? По дому Вика бродила отрешенно, то и дело утыкаясь носом в толстые растрепанные блокноты. Их у Виктории завелось штук пятнадцать, не меньше. Европейский лоск куда-то бесследно канул. Волосы отросли, модельная прическа обернулась заурядным хайром. В три часа ночи Вику можно было видеть сидящей на подоконнике на кухне, стряхивающей пепел в пустую банку из-под шпротного патшета и сомнамбулически бормочущей слова на непонятном языке.