Текст книги "Анахрон. Книга вторая"

– Потом. Пошли отсюда на хер.

* * *

В «предбаннике» Вавила, покосившись на Аську, вдруг быстрым шагом подошел к самому краю колодца. Аська визгнула:

– Ты куда?

Вавила обернулся, посмотрел на Аську, на Вамбу, на Сигизмунда, а потом с достоинством плюнул в колодец.

У Сигизмунда – по ассоциации с именем «Гэндальф», застрявшему от посещения «Сайгона», – вдруг появилось предчувствие, что из бездны сейчас попрут озверелые Балроги.

Однако ничего не произошло. Аська приосанилась, горделиво глянула на Сигизмунда: вот, мол, каков Вавилыч. А потом восхищенно воззрилась на вандальского раздолбая.

Вавила отошел от колодца и первым двинулся из «предбанника» в коридор. Шел высоко подняв голову и спиной источая спесь.

* * *

Первым Сигизмунда приветствовал ополоумевший от счастья кобель. Из «светелки» выскочила Лантхильда. Звучно потянула носом, всхлипнула и чинно обняла Сигизмунда. Отодвинулась. Встала, таращась и сложив руки на животе.

Из кухни выглянула Вика, что-то быстро проговорила. Исчезла.

Сигизмунд подхватил Лантхильду за бока, попытался поднять в воздух, но не смог. Оба засмеялись. Сигизмунд вдруг почувствовал, что он наконец-то дома.

Отбиваясь от восторженных наскоков пса, Сигизмунд кое-как разделся. Вошел на кухню.

И ощущение домашнего уюта мгновенно рухнуло. На кухне сидел, расположившись как у себя в хузе, незнакомый и совершенно чужой человек. Высокий костистый старик в спортивных штанах и фланелевой рубахе навыпуск, с жуткими шрамами на лице и двумя сверлильными установками вместо глаз. Длинные седые пряди, ниспадавшие на плечи, были прихвачены бисерным хайратником.

Удивительно, но хайратник папашу Валамира непостижимым образом благообразил. Смягчал свирепый облик старого вандала. Аттила ни в коем случае не выглядел ряженым. Будто всю жизнь носил на длинных изжелта-седых вандальских хаздьос бисерные хайратнички.

Перед аттилой стоял стакан чая в подстаканнике. В том самом, что остался от Аспида.

При виде Сигизмунда Валамир скупо улыбнулся, тяжело привстал и проговорил неожиданно звучным голосом:

– Дра-астис, Сигисмундс.

– Здравствуйте, Валамир… э-э… Гундамирович, – сказал Сигизмунд, усаживаясь напротив. От Вики он уже был наслышан о том, что аттилу произвел в свое время на свет некий Гундамир. – Ну, как здоровьице? Вижу, на поправку пошли? – И уже ощущая, как «едет с крыши снег», поднял голову: – Вика! Налей мне, душенька, чайку.

– Идиот, – отреагировала Вика. Но чаю налила. – Переполошил всех. Где тебя черти носили?

– Я Сегериха искал.

– Где ты его искал?

– В «Сайгоне»… Сахарок передай.

На кухне воцарилась тишина. Валамир Гундамирович смотрел на Сигизмунда с непроницаемым видом, Вика внутренне кипела. Слышно было, как звякает ложечка, которой Сигизмунд невозмутимо размешивает сахар.

Шумно ввалились Аська с Вавилой. Валамир медленно повернул голову, глянул на них. В его взгляде мелькнуло неодобрение. Впрочем, длилось это лишь мгновение. Потом аттила повернулся к Сигизмунду и сказал что-то длинное.

Вика, стоя у плиты, перевела:

– Во-первых, ублюдок, дед благодарит тебя за гостеприимство. В гробу я видела бы такое гостеприимство. Старик перепсиховал, чуть Богу душу не отдал… Во-вторых, он спрашивает, не встречал ли ты там, где побывал, человека по имени Сегерих… Что ж ты, сволочь, врал, будто Анахрон только в одну сторону работает?!

– Я такого не врал, – стараясь держаться с достоинством, ответил Сигизмунд.

– Я вообще не знаю, как он работает. Сто раз тебе говорил, дура.

В разговор бешено вклинилась Аська:

– Черствая ты, Виктория! Видела бы ты, каким мы Моржа нашли! Все, помирал! Отходил мужик! Уже судороги по всему телу шли, предсмертная зевота, и крышу напрочь сносит! Еще чуть-чуть – и…

– Йаа, йаа, – солидно подтверждал Вавила. – Ми говорит: ти, Сигизмундс, ест как тот уллюдок! Как… гепид! В натур! Йаа…

Валамир не обратил на эту тираду ни малейшего внимания. Опять заговорил с Сигизмундом, медленно и серьезно.

Вика сказала, дождавшись, пока старик отговорит:

– В общем, так, Морж. Давай-ка рассказывай, что там произошло. Этим мудозвонам Валамир не доверяет, хочет услышать всю байку из первых уст. И имей в виду: он пока что тебя, говнюка, вроде как уважает. Да, кстати. Мне это все на вандальский переводить, так что постарайся в изложении избегать выражений типа «коленвал» и «транзистор».

– Обижаешь, Виктория. Я и слов-то таких не знаю… Маслица мне на хлебушек намажь.

– Все, хватит придуриваться. Тебя попросили – рассказывай. – Вика говорила нежнейшим тоном и не переставая обворожительно улыбаться. – Учти, я тут лыблюсь исключительно ради того, чтобы деда не огорчать. А так – глаза бы тебя не видели.

– Змеюка ты подколодная, – подала голос Аська. – Морж, ты на нее внимания не обращай. Она у деда нынче в любимых внучках. С его голоса поет. Что старец ни сбрешет – все записывает. И артикуляции в блокноте рисует. Как он губы складывает, да как язык вытягивает. А правда, Морж, где тебя носило?

* * *

Несколько дней Сигизмунд ходил с отрешенно-скорбноватым взглядом вернувшегося с войны солдата. Эрих-Мария Ремарк и все такое прочее. Кто бы ни встречался с ним глазами, неизменно видел это выражение: пережили бы вы, ребята, то, что мне довелось!..

Но угнетало по-настоящему другое. Сигизмунд постоянно чувствовал отныне свое бессилие перед Анахроном. Теперешняя жизнь представлялась ему зыбкой. Не менее зыбкой, нежели краткое пребывание в 1984 году. Дошло до того, что Сигизмунд начал ощущать натяжение временных канатов Анахрона, удерживающих его здесь и сейчас. А может быть, не только его. Может быть, всех.

Эта шаткость бытия подчас казалась невыносимой. Она была сродни обостренному чувствованию смерти.

Такое направление мыслей Сигизмунда подогревало еще одно обстоятельство. На второй день после возвращения в разговоре с Викой Сигизмунд еще раз назвал дату: 14 ноября 1984 года. Вика вдруг спросила:

– Слушай, Морж, а ты не боялся встретить там самого себя?

– Я об этом как-то не думал, – признался Сигизмунд.

– Странно. Это ведь один из парадоксов путешествия во времени. Столько книг написано. Герой убивает собственного дедушку и так далее…

– Когда я был там, – медленно проговорил Сигизмунд, – я вдруг понял, что все это лажа.

– Что лажа?

– Все эти парадоксы. Лажа. Я не могу объяснить, почему. Просто я знал это. И знаю.

– Так все-таки что ты делал 14 ноября 1984 года? Я имею в виду – в ПЕРВЫЙ раз.

– Неужели ты думаешь, что я по датам помню… – начал было Сигизмунд и вдруг осекся. – Блин!

Конечно же он помнил эту дату. Поначалу даже думал отмечать ее как свой второй день рождения. И чтобы не забыть, на следующий день, 15 ноября 1984 года, записал ее на стене гаража. Красным карандашом. И конечно же забыл.

В тот день, 14 ноября 1984 года, на восемнадцатом километре Выборгского шоссе он едва ушел от лобового столкновения с «Колхидой». Сигизмунд так и не узнал, почему грузовик вылетел на встречную полосу. Уже темнело. Впереди Сигизмунд видел фары. Затем «Колхиду» неожиданно понесло ему навстречу. Он помнил нарастающий рев, надвигающуюся массу грузовика, свист ветра – и стихающий вдали рев дизеля.

Сигизмунд проехал еще немного, потом выехал на обочину и остановился. Полежал лбом на руле. Покурил. Вышел из машины, побродил вокруг. Затем плюнул, сел за руль и поехал домой.

Трясти его начало уже поздно вечером, дома. Сигизмунд пошел к одному другу

– в те годы у него еще оставались друзья – и нажрался.

Что же получается? А получается, что в тот день Морж подвис на ниточке. И бытийная масса у него была как у птички.

Черт! И спросить ведь не у кого! Посоветоваться не с кем! Что, к Никифоровичу на могилу идти, устраивать там столоверчение с вопрошанием?

Аспид ему, видите ли, в Анахроне являлся. Интересно, кстати, а что такого поделывал Аспид 5 марта 1953 года? Федор Никифорович говорил, что Сталин, вроде бы, в последние годы был очень недоволен группой Анахрона. Особенно после переноса злополучной овцы. Так что, может быть…

А что гадать? Тут-то как раз есть, у кого спрашивать. 5 марта 1953 года – такая дата, которую – кто пережил – помнят.

Разговор с матерью, вопреки ожиданиям, прояснил немногое. В день смерти Сталина дед пришел домой к вечеру. Взял со стола газету с портретом вождя и учителя в траурной рамке. Ангелина была заплаканная и испуганная. В доме торжественно-скорбно вещало радио.

Дед выключил приемник. Взял газету. Посмотрел на покойного теперь усача. Хмыкнул. Переоделся в пижамный костюм, а потом уселся за стол и неторопливо сделал из газеты шапку-треуголку. Нахлобучил ее на голову и проходил в таком виде весь вечер, к величайшему ужасу дочери. Ей казалось, что отец совершает святотатство, однако возражать ему не смела. По правде сказать, Аспида Ангелина боялась куда больше Берии.

С другой стороны, кто знает, какая опасность в тот день угрожала Аспиду? Дед ведь никогда ничего не рассказывал.

Так что можно предположить, что 5 марта 1953 года дед находился в таком же подвешенном состоянии, в каком пребывал его внук 14 ноября 1984 года.

Сигизмунд невнятно поблагодарил мать и, ничего не объясняя, положил трубку.

Виктория терпеливо ждала. Сигизмунд повернулся к ней и, увидев выжидающее выражение ее лица, вдруг разозлился. Похоже, Вика из тех, кто ради новой информации готов претерпевать любые неудобства, как моральные, так и физические. Потому и с карьерой распрощалась. И его, Сигизмунда, выходки терпит. А перед папашей Валамиром, старым хрычом, просто стелется. Колодезь в нем усматривает бездонный.

– Вика, – спросил Сигизмунд, – а у тебя бывало, чтобы ты чудом от смерти спасалась? Несчастный случай там какой-нибудь…

– Нет… А, был! – вспомнила Вика. – В 85-м году была в молодежном турлагере на Западной Двине. Как раз сухой закон начался, помнишь? Мы в пику Горбачеву добыли портвейна и нажрались до поросячьего визга, а потом купаться пошли. Там водовороты… Меня за волосы вытащили, инструктор откачивал рот в рот, все такое. Я потом в него влюбилась. А что?

– Да так, – сказал Сигизмунд. – Просто имей в виду. У меня тут гипотеза одна проклюнулась. Эмпирическая, так сказать. В общем, Вика, знай: ежели Анахрон тебя когда-нибудь сцапает, то скорее всего потащит тебя в 85 год. В тот самый день. Долго, скорее всего, не продержит. Так что захочешь поглядеть на своего инструктора – торопись. Впрочем, я не уверен, что тебя на Западную Двину закинет. Я в тот день был на Выборгском шоссе, а ВТОРОЙ РАЗ оказался здесь, неподалеку… Похоже, он слабо перемещает в пространстве. Выдыхается.

– Да? – спросила Вика. – А как он, в таком случае, перебросил сюда наших вандалов? Не жили же они на берегах Невы.

– Не знаю. Федор Никифорович говорил что-то о зонде-передатчике. Ну, зонд они туда запускали. Под идола замаскировали.

– Бред какой, господи!

– Бред, – согласился Сигизмунд. – Да только в этом бреду мы тут всем миром обитаем.

– А все-таки побывать бы в пятом веке! – сказала вдруг Вика. Аж слезы на глазах выступили. – Я ведь знаешь, о чем мечтала? Я ведь как думала? Запустим Анахрон – и…

– Шмотки возить? – спросил Сигизмунд. – Челноками? Туда – гонконговские калькуляторы да турецкие куртки, оттуда – золото и археологические раритеты…

– Сейчас по морде схлопочешь! – сказала Вика. – С ума сошел? Такой материал! Я бы видеокамеру купила! Ты не понимаешь…

– Да уж где нам, сиволапым… Кстати, меня перед тем как в соседних дворах приземлить, Анахрон, кажется, бросил-таки в твой любимый пятый век.

Вика вся напряглась.

– И как там? Что ты видел?

– Звезду видел. Склон оврага.

– И все?

– Да я там минуты три пробыл от силы. Да, еще гарью там воняло.

Вика расплакалась.

– Да что ты, в самом деле! – огорчился Сигизмунд. – Ну не могу я управлять этой железной дурой! Я-то в чем виноват? У тебя на руках четыре вандала и фракиец. Изучай, пока не унесло…

И тут Сигизмунда озарило. Он посидел с раскрытым ртом, потом проговорил медленно:

– Слушай, Вика. А ведь все сходится. Там ведь действительно гарью пахло.

– Ну и что? Костры?..

– Да нет, костры так не пахнут. Похоже, там все село пожгли.

– Кто пожег?

– Откуда я знаю, кто? Мне не доложились. Враги какие-нибудь. Были у вандалов враги?

– У всех были… Стой. Дед же рассказывал, что неспокойно у них в последнее время стало. Потому Вамба так и интересовался огнестрельным оружием, кстати. – Вика посидела, хмурясь.

– Так что же получается? – сказал Сигизмунд. – Если моя теорийка имеет под собой основания… а село ихнее действительно пожгли… то бытийная масса наших гостей уменьшилась до нуля. Стало быть, они здесь всерьез и надолго. Так?

Вика поразмыслила еще немного. Потом решительно сказала:

– Думаю, ты прав. Знаешь что, Морж, надо аттиле сказать, что село сожгли.

– Ты что, с ума сошла? Старика в гроб загнать хочешь? Если он здесь навегда, то лучше ему не знать…

– Ты плохо его знаешь, Морж. Это такой старик, которому лучше говорить правду

Глава восемнадцатая

Сигизмунд впервые присутствовал при рассказах аттилы.

Они собрались на этот раз не в «светелке», а в гостиной. Лантхильда устроилась за столом, положив подбородок на кулаки, и не сводила со старика глаз. Иногда шевелила губами, словно повторяя за ним. Наверняка слушала не по первому разу.

Вика неподвижно сидела рядом со стариком, держа на коленях маленький диктофон. Аттила не обращал на диктофон никакого внимания. Говорил себе и говорил.

Сигизмунд боялся, что будет скучно. Языка он не понимал, а Вика не переводила.

Но скучно не было.

Видно было, что дед Валамир – искусный рассказчик. Он то хмурился, то вдруг раздвигал кустистые брови и лучезарно улыбался, то выдерживал драматические паузы, после которых произносил фразу-другую чужим голосом, иногда торжественно-басовитым, иногда дрожащим или тонким. Да, Виктория права: нужно добывать камеру и снимать старика на видео.

Очень скоро Сигизмунд перестал замечать шрамы на лице Валамира. Да и сам Валамир как-то исчез, растворился в том бесчисленном множестве персонажей, что действовали в его историях. Сигизмунд «уплывал». Подобный эффект иногда постигал его во время пения Мурра.

И чем больше Сигизмунд наблюдал за аттилой, тем больше понимал: Валамир – умный, волевой человек, привыкший держать свой род крепкой рукой. Эта сильная воля накладывала неизгладимый отпечаток на все, что делал или говорил аттила. Сигизмунд вдруг понял, что его это непостижимым образом успокаивает.

Вика, щелкнув диктофоном, поставила новую кассету. Аттила терпеливо ждал, пока она снова включит диктофон. Вика кивнула. Валамир заговорил снова. В глазах заискрилось лукавство, рот раздвинулся в усмешке. В речи замелькало имя Вамбы.

Сигизмунд не выдержал – попросил перевести.

– «И вот когда народился Вамба, устроили большое пиршество. День пировали, другой допировывали. Вамба родился, когда урожай был снят. В сытное время родился Вамба. Искали имя. Все предлагали разные имена. И Валамир предлагал. И Сегерих предлагал. А Гундамуд-Молчун сидел и молчал. И вдруг в

брюхе у него заурчало. И отверз уста и сказал: «Вамба».note 7Note7
  "Вамба» (готский) – «брюхо».


[Закрыть] Гундамуд-то – он умом недалек. Но поняли все, что прав на этот раз Гундамуд. И впрямь, сытное имя – «Вамба». И стал Вамба Вамбой. А когда минуло Вамбе пять зим, дожди шли и урожай сгнил. И на следующий год плохо земля родила. И голод был. Вамба ходил сам тощий, а брюхо большое.»

Аттила выждал, пока Вика закончит, – перебивать не унизился, – и еще одну историю поведал.

«У Бавдериха жена была дивно толстая. Поначалу не была она столь толстой, но после седьмого дитяти вдруг отучнела. И вот как-то летней порой пошел Бавдерих с женой в лес. Недалеко от села. В лесу том – кусты ягодные. Густые-прегустые. Вот ходят Бавдерих с женой по кустам, кормятся. Разошлись в разные стороны. И вдруг помнилось Бавдериху, медведь бродит. В нескольких местах ветки хрустят под тяжестью звериной. Бавдерих, такое дело видя, из кустов тишком вылез. Копье при нем было. Ясно, что с копьем в куст не полез. Копье в стороне лежало. Вот взял Бавдерих копье, стоит – слушает. То тут, то там хрустнет. В одном месте тяжело хрустит, а в другом – еще тяжелее. А неудобно стоял Бавдерих – солнце ему в глаза светило. И с места не сойти, нельзя себя выдать зверю лютому. И за жену боязно. И злобствовал Бавдерих: зачем баба глупая с ним пошла! Наконец хрустнуло совсем тяжко – и метнул Бавдерих копье в медведя. А оттуда жена его как заорет! Позабыв обо всем, бросился Бавдерих на голос. Глядь – жена с копьем в боку лежит в кустах и глаза уже закатила. Оборачивается – а над ним медведище огромный стоит, морда с проседью, когти как ножи, клыки – и того больше. И заломал зверь Бавдериха. А потом ушел, дал подтухнуть. После вернулся – объел Бавдериха с женой. Два раза солнце всходило – хватились в селе Бавдериха. Нашли и его, и жену. Всем миром смекали – поняли, как было дело. Вот как случилось с Бавдерихом».

Эту историю Вика тоже для Сигизмунда перевела. Сигизмунд вдруг понял, что Лантхильда – еще в самом начале их отношений – пыталась рассказать ему о Бавдерихе. Рисовала ему медведя, мужика с толстой бабой, кусты… Он тогда не сообразил, о чем это.

Спросил, как догадались, что медведь таким был, а не иным.

Аттила сказал, что это умному Сегериху в голову пришло.

И добавил что-то, посмотрев на Сигизмунда пристально.

– Что он говорит? – жадно спросил Сигизмунд. А про себя вдруг подумал: может, и вправду язык вандальский выучить?

– Говорит, что медведя этого боги послали. Бавдерих некогда клятву преступил. Хоть у аланов давал клятву в роду Андага, а все равно настигли боги и покарали.

– А какую клятву?

– Того никто не помнит. Но аттила считает – боги покарали. И Сегерих так считает. Похоже, Сегерих у них в селе и впрямь за самого умного канал.

– Спроси, какой он из себя, Сегерих-то? – попросил Сигизмунд.

Аттила охотно объяснил: не самый умный, но самый правильный. Сегерих – родич аттилы. Стало быть, и Сигизмунду он родич тоже. Если Сегерих за что-то взялся – значит, смело можно за это браться. Сегерих всегда примером служит. Поэтому и ищет аттила Сегериха. Где Сегерих прижился и как обустроился – так и нам поступать должно, не ошибемся.

– В «Сайгоне», во всяком случае, Сегериха не было, – мрачно сострил Сигизмунд.

– Естественно, не было. Такие, как Сегерих, в «Сайгон» не ходят. Туда такие, как Вавила, ходят.

Сигизмунд посмотрел на сияющую Лантхильду, на аттилу, который победоносно улыбался, видя, что его рассказы произвели сильное впечатление, и вздохнул. Надо как-то сказать им, что в овраге близ села гарью пахло.

Сигизмунд решил зайти издалека.

– Вика, спроси: у них там часто пожары бывали?

Вика переговорила с аттилой, потом покачала головой.

– Пожары нечасто, а вот лихие люди, случалось, бродили.

Сигизмунд покусал губу. Аттила посмотрел на него с внезапно вспыхнувшей тревогой. Отрывисто спросил о чем-то. Сигизмунд бросил взгляд на Вику.

– Скажи ему…

Вика, осторожно подбирая слова, заговорила с дедом Валамиром. Тот слушал, все больше супя лохматые брови. Переспросил. Вика подтвердила. Неожиданно дед метнулся через стол и схватил Вику рукой – не рукой, а лапищей, волосатой, в белых шрамах. Тряхнул, рыкнул что-то. Вика кивнула.

Тогда он оттолкнул ее руку, отвернулся и замер в неподвижности с каменным лицом. Лантхильда что-то испуганно пролепетала. Аттила даже не повернулся в ее сторону.

Вика посидела, потерла запястье – там остались красные пятна. Потом встала и вышла из комнаты.

Сигизмунд чувствовал себя неловко. Лантхильда уставилась на него. У нее уже покраснел кончик носа, в глазах набухали слезы. Сигизмунд поднялся, подошел к Лантхильде, чтобы утешить. Она с ревом приникла к его груди.

Вернулась Вика. Сигизмунд думал, что она обиделась на старика, а она, оказывается, на кухню ходила. Принесла ему горячего молока с медом и маслом. Видать, старому вандалу этот напиток казался верхом сытости и благополучия.

Поставила перед ним стакан в аспидовом подстаканнике. Как символ власти утвердила.

Не поблагодарив, дед медленно осушил стакан. Сигзмунд вдруг понял, почему Виктория боготворит Валамира. На этого старика действительно можно было валить и валить – проблемы, беды, ответственность. Эти широкие плечи не гнулись.

Глядя, как Валамир пьет горячее молоко, Сигизмунд думал – и мысли эти удивляли его самого: вот отец, которого я всегда себе желал. И не то, чтобы он не любил Бориса Моржа, за которого вышла замуж Ангелина Стрыйковская. Любил, конечно. Но по сравнению с Валамиром жидковат Боря. Если уж честно, ни в какое сравнение не идет он с Валамиром, сыном Гундамира.

Допив молоко, старик помолчал еще немного. А потом, обратившись к Виктории, проговорил:

– Если наше село и вправду сгорело, то, выходит, мы навсегда останемся жить у Сигизмунда?

– Почему? – поразилась Вика.

– Потому что нам некуда возвращаться.

* * *

Мысли разом поднялись в голове у Сигизмунда и завертелись в бешеном вихре. Итак, теория бытийной массы. Чем меньше бытийная масса, тем легче Анахрон удерживает перемещенного во времени человека там, куда его забросило. Если бы Сигизмунд 14 ноября 1984 года погиб в ДТП – или, скажем, последствия аварии были бы очень тяжелы, то…

Старый вандал интуитивно угадал один из принципов работы Анахрона. Село сожгли какие-то «лихие люди», бытийная масса его обитателей понизилась практически до нуля, следовательно…

Ай да дед Валамир!

– Спроси его, что он думает делать.

– Он прав?

– Вот именно.

Вика коротко переговорила с Валамиром. Тот сказал ей что-то, пожав плечами.

Вика обратилась к Сигизмунду.

– Он говорит: один раз ему доводилось пережить такое нападение. Его род – кто уцелел – должен выжить. Он не допустит, чтобы его род погиб. Он говорит: «Будем выживать».

Старик помолчал немного. Потом поднял голову. Видно было, что он успел принять какое-то решение. Повернувшись к Сигизмунд, проговорил что-то, сильно хлопнув ладонями по столу.

– Что он хочет?

– Говорит: «Сигизмунд, я хочу, чтобы ты научил нас, как можно выжить здесь.»

* * *

Вечером, выгуливая пса и слушая его бессмысленный лай на какую-то очередную кошку, Сигизмунд сердито бормотал себе под нос:

– Хорошенькое дело. Только этого мне не хватало. «С.Б.Морж: Школа выживания. Обучаю вандалов выживать в условиях постперестроечной России».

Он замолчал. Остановился. Мысль взорвалась в мозгу, как петарда.

Школа выживания. ШКОЛА ВЫЖИВАНИЯ! А ведь это бизнес.

Ослепительно-белая вспышка первой мысли мгновенно рассыпалась на множество суетливо вертящихся звездочек. Припахать бойца Федора. Вамбу припахать, он у нас, кажется, охотник. Вавилу – тоже. Дидиса. Ну конечно же Дидиса! Вот великий спец по части выживания. Психолог. Он же раб, сменил кучу хозяев, Аська рассказывала. И мастер на все руки…

Стоп! Они же все беспаспортные…

Херня! Оформим на подставных лиц.

Так! Сфера услуг делится на две категории: выживание в лесу и выживание в условиях мегаполиса. Федор. Шурин Федора. Вандалов – в лесной сектор. Семинар по гибкости психологии: умение приспосабливать психику к любым условиям – это повесим на раба.

Сигизмунд хмыкнул. Идея сперва помстилась гениальной, спустя мгновение – абсурдной, но по зрелом размышлении налилась неожиданно осязаемой плотью. Одуряюще запахла деньгами.

* * *

Впервые за много дней Сигизмунд проснулся с ощущением, что вчера произошло что-то светлое. Мгновенно вспомнил: школа выживания.

Не вставая с постели, потянулся через Лантхильду к телефону, набрал федоровский номер. Ясно было, что сейчас, когда дела «Морены» прочно встали, Федор где-то подхалтуривает. Сигизмунд хотел поймать его до ухода на халтуру.

Федор еще спал. Был разбужен. Заслышав строгий голос Сигизмунда, мгновенно собрался и сделал вид, что давно бодрствует.

– Слушаю, Сигизмунд Борисович.

– Знаешь что, Федор. Подъезжай-ка ты ко мне сегодня к шестнадцати часам, – сказал Сигизмунд многозначительно.

– Домой?

– Да. Разговор будет.

Положил трубку. Настроение стало еще лучше. Поцеловал спящую Лантхильду. Она показалась ему трогательной и доверчивой. Такая тепленькая, мягонькая.

На кухне о чем-то громко переговаривались аттила с Вамбой. Вандалы покамест не избыли привычку вставать на рассвете.

Когда Сигизмунд вошел, Вамба сказал ему:

– Сигисмундс! Вавила звонит озо надо. Да?

Судя по тому, что оба выглядели встревоженными, разговор шел о запахе гари, который слышал Сигизмунд, когда был в овраге.

– Йа, – сказал Сигизмунд. – Звони.

Надо же, какая деликатная у него вандальская родня: не стали вламываться в супружескую спальню, ждали, пока Сигизмунд проснется.

Сигизмунд сварил себе кофе. Аттила сидел безмолвно, погруженный в невеселые думы, постукивал по столу пальцами. Попивал крепкий чай из стакана с подстаканником, с сахаром вприкуску. Прямо совдеповская привычка у старого вандала образовалась.

Вамба переговорил с Вавилой по телефону (Лантхильду, когда спит, из пушки не разбудишь, особенно в последнее время). Вернулся на кухню. Доложился деду, что, мол, придет Вавила. Это даже Сигизмунд из их краткого диалога понял.

Сигизмунд допил кофе. Закурил. К его удивлению, Вамба вдруг попросил у него сигарету.

– Ты что, куришь? – изумился Сигизмунд.

Вамба хмуро улыбнулся. Ответил:

– Ино-гда.

Встал, включил вытяжку. Дед взял еще кусок рафинада, опустил в чай, принялся шумно сосать. Сигизмунд пустил по столу пачку сигарет навстречу Вамбе. Вамба ловко выудил одну, щелкнул зажигалкой. Аттила и бровью не повел. Сигизмунд вдруг подумал: еще десять лет, а то и меньше – и Ярополк туда же: папа, дай на курево, а то мама не дает. М-да.

Сигизмунд встал из-за стола. Свистнул кобелю.

* * *

День занимался теплый. Зацветала черемуха. Конкурируя с ней, набухала сирень. Сигизмунду было жарко в куртке. Пес ушел в кусты – инспектировать.

…Эту парочку Сигизмунд увидел издалека. Очень издалека. Мудрено было не заметить.

Рослая личность в джинсах, с длинными рыжими патлами, ниспадавшими на малиновый пиджак, несомненно, являлась Вавилой. Пиджак был Вавиле чуток коротковат. И вообще выглядел вопиюще снятым с чужого плеча. Распахнутый на груди пиджак позволял обозревать изображение оскаленного черепа на черной футболке и ожерелье из деревянных свирепых ублюдков – изделие рук самого мастера.

На локте у Вавилы висла свежебритая наголо Аська. По случаю наступившего лета вырядилась в шорты. Из шорт жалобно торчали бледные тонкие ноги с костлявыми коленками.

Завидев Сигизмунда, оба радостно загалдели и замахали руками. Сигизмунд не сразу заметил, что в некотором отдалении от парочки тащится раб Дидис со здорово битой мордой. От скалкса ощутимо несло неумело разрешенной проблемой.

Вавила с Аськой бурно здоровались с Сигизмундом. Их переполняли новости и эмоции. Дидис уселся на корточки под деревом, хмуро отвернулся и замер. Из кустов вышел кобель, деловито обнюхал раба, снова ушел. Тот не пошевелился.

Сигизмунд покосился на «выдающегося албанского драматурга».

– Что это с ним?

Аська отмахнулась.

– Да погоди ты! Тут у нас такое… – Она засмеялась и еще теснее заплясала вокруг Вавилы, перебирая тонкими ногами. – Представляешь! Вчера ночью пошли любоваться мостами. Правда, мы опоздали, там уже все развели к херам, ну да ладно, все равно красиво, ночи белые, все так романтично, автобусы с турьем ездят, кругом все фотографируются со вспышками, смеются, пьют, музыка орет

– ну прямо свадьба на весь город, только не пойму, чья. Ой, Морж, я тут такое вспомнила! Мне лет десять назад один мужик в «Сайгоне» такое предсказал – умрешь! Знаешь, что он мне предсказал? Что я выйду замуж! Знаешь, за кого? За рыжего человека по имени Вавила! Представляешь? Усраться! Все сбылось! В общем, шкандыбаем мы с Вавилычем, мостами полюбовались, пошли пиво пить в один ларек. Хороший ларек, его чучмеки какие-то держат, но очень культурные чучмеки, только не надо пиво из холодильника брать, когда предлагают, у них холодильник ядерный, пиво замерзает вовсе. Приняли, с собой взяли – идем уже домой, и тут в одном переулке – знаешь, если от ларьков ко мне идти дворами? – вот там, где трамвайные пути, едет… – Аська надула щеки, слегка присела, разведя коленки в сторону. – Вот такая навороченная тачка! И чуть меня не сбила! В натуре! Прет прямо по путям, скорость – как на хайвее. Во! Вильнул в последний момент, шоркнул крылом по водосточной трубе, что-то там себе поцарапал – остановился. Вылезает оттуда во такая горилла в красном пиджаке. Башка круглая, бритая, морда тупая, все как положено. Мат-перемат, орет на меня: «Сейчас у меня ляжешь, ты!.. Все!.. Да я тебя!..» – ну, что обычно. И на меня идет. А за трубой, об которую этот хмырь тачку поцарапал, у стены как раз Вавилыч отливал. Представляешь? Вавилыч его за уши взял и приложил к стене. Хмырь ослабел. Вавилыч его отодрал от стены и еще раз приложил. Хмырь совсем ослаб. Храпеть начал, как жеребец. Вавилыч подумал-подумал, положил его мордой об капот. Стеклоочиститель оторвал. Рядом положил. Я говорю: «Трофей возьми!» Вавилыч говорит: мол, голову за такую малость отрезать западло, к тому же мужик без памяти. Я говорю: ты че, голову резать? Негуманно! Скальпом обойдемся. Вавилыч и говорит: какой тут скальп, мужик вон бритый наголо, почище тебя. Это он мне, значит. Короче, снял Вавилыч с него пиджак, померил – подошло. Во! Ну и пошли.

– А Дидису кто рыло начистил? – спросил Сигизмунд, ощущая смутное беспокойство при виде угрюмого раба. Он чувствовал, что похищением красного пиджака дело не ограничилось.

– А-а! – обрадовалась Аська. – Ты думаешь, с чего все началось? Чего нас понесло пейзажами любоваться? Вавилычу отойти надо было. Ты думаешь, раз он вандал, так у него и нервов нет? Вандалы вообще народ нервный и нежный, это мне Виктория научно объяснила, она это в книжке одной вычитала. В научно-исторической. «Они, Анастасия, – это Вика говорит, – прямо как орхидея. Оранжерейные, тепло любят и комфорт. Им это для разложения необходимо».

– Для какого разложения? – ошалел Сигизмунд.

– Для такого. Ты Викторию спроси, она тебе все расскажет. Она у нас теоретик вандализма, это я – практик… Вот, значит, что было-то. Дидис – у-у-у! – Аська погрозила безучастно покачивающемуся на корточках рабу кулаком. – Вчера вечером Вавилыч – чин-чинарем – вечером начинает требовать у него отчетности. Мол, сколько произвел, сколько продал, какова прибавочная стоимость, все по марксизму-ленинизму, короче – гони бабки! А этот мудила грешный самоопределения захотел. Успел где-то глупостей набраться. Врет, правда, что сам дошел. Представляешь? Здесь, мол, рабов нет, здесь, мол, каждый сам за себя. И нет у тебя, Вавила, никаких способов меня, раба Дидиса, эксплуатации подвергнуть. А ведь и правда – нет, а, Морж?