Текст книги "Заговор дилетантов"

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Сюрприз к завтраку. – «Позволь представить тебе мою гостью»… – Лапы смерти. – Амплуа героев расхватали еще не полностью. – Программа нашей борьбы. – Иностранным агентам пора трепетать от ужаса. – Всегда приходится брать на себя самое сложное. – Пока не время, чтобы отрешиться от мирской суеты.

В это утро никто не потревожил моего дражайшего супруга Михаила Павловича, и он спокойно почивал в нашей тихой спальне до тех пор, пока сам, совершенно естественным путем, выспавшись всласть, не проснулся. Я понимаю, что это чертовски приятно – спать себе и спать, забыв, что петушок пропел давно, если никто не будит, не трясет и не напоминает о нашем долге перед обществом…

Но когда Мишенька в домашней бархатной куртке с кистями вошел походкой сибарита в столовую, чтобы в продолжение приятного утра выкушать чашечку кофейку, его ожидал сюрприз (не берусь судить – приятный или неприятный).

Во главе стола восседала я, а по правую и левую руку от меня разместилось целое общество – господин Легонтов, Адель Вишнякова, Лидочка Танненбаум в моей утренней блузке, тетушка мужа Варвара Филипповна и пара наблюдательных агентов из конторы Александра Матвеевича и Ады, прибывших для оказания помощи.

– Доброе утро, господа! – растерянно произнес Миша, прислонившись плечом к косяку. Добродушное выражение на его лице растаяло, как рафинад в горячем чае.

– Здравствуй, дорогой, – я подошла к мужу для утреннего поцелуя, который в данных обстоятельствах приобретал неприятный привкус публичности. – Ты так крепко спал, мне не хотелось тебя тревожить. У меня множество новостей. Прежде всего позволь представить тебе мою гостью. Лидия Танненбаум. Та самая девушка, из-за загадочного исчезновения которой мы все волновались.

– Очень приятно, мадемуазель, – Михаил галантно поклонился. – Я просто счастлив, что вы наконец нашлись и моя супруга и тетушка лишились всех оснований для ненужного беспокойства. Теперь они будут спать спокойно, зная, что с вами все в порядке.

– Я очень рада, что Елена Сергеевна сможет теперь спать спокойно, тем более, что этой ночью спать ей так и не пришлось, – улыбнулась Лидия. – Они с Александром Матвеевичем освободили меня из заточения и буквально вырвали из лап смерти.

Когда Лидия заговорила об освобождении из заточения и о лапах смерти, ее слова опять напомнили недочитанный роман о злоключениях заграничной сиротки. Кажется, там тоже было нечто подобное, я имею в виду стиль выражений.

А может быть, Лидия, будучи немкой, просто не чувствует нюансов русской разговорной речи и не понимает, что в обыденном быту говорить о лапах смерти можно только в ироническом контексте?

Михаил не переставал удивляться:

– Вы хотите сказать, что вас вырвали из этих лап сегодняшней ночью? Впрочем да, вчера вечером нам еще ничего не было известно о вашем местонахождении, а утром мы уже имеем счастье вас лицезреть. Господа, боюсь, я проспал самое интересное. Может быть, кто-нибудь в двух словах обрисует для меня ситуацию, а то я чувствую себя полным идиотом, а это чертовски приятно.

– Не расстраивайся, дорогой, – мне захотелось утешить бедного Мишу. – Мы как раз тут за завтраком обсуждаем ситуацию и делим роли для участия в этой драме. Опять придется бороться за правое дело! Присоединяйся. Амплуа героев расхватали еще не полностью, хотя лавры главного спасителя безусловно принадлежат Александру Матвеевичу.

Мне показалось, что при моих последних словах Миша сглотнул нечто вроде кома в горле, хотя и безропотно составил нам компанию за столом…

Отдав много сил общественной деятельности, я прекрасно усвоила, что первое, с чего следует начинать любым борцам, это выработать программу своей борьбы. Во всяком случае, все борцы в России поступают только так. Еще можно было бы выработать парочку программ борьбы – программу-минимум и программу-максимум, но от этого уже отдает формализмом и дешевой патетикой.

После недолгого обсуждения мы наметили следующую программу общего характера:

1. Лидии оставаться в Москве чрезвычайно опасно. Тот, кто убил Крюднера, не захочет оставлять в живых еще одну свидетельницу. Если на нее начнут настоящую охоту – нет гарантий, что мы сможем Лидочку уберечь…

Поэтому нам следует тайно вывезти бедную девушку из Москвы и где-нибудь спрятать, обеспечив надежной охраной. На первый случай в качестве убежища Легонтов предложил свою пресловутую пустую виллу под Петербургом. А Варвара Филипповна, вернувшись в пансион, будет, по возможности натурально, сокрушаться, что, дескать, о барышне Танненбаум так и нет ни слуху ни духу… Горе-то, горе-то какое!

И особенно отчаянными стенания должны становиться в присутствии Лизхен Эрсберг, как человека, преданного адвокату Штюрмеру.

2. Полиции о том, что Лиду удалось вызволить, мы сообщать не станем. В конце концов, полицейские сыщики палец о палец не ударили, чтобы разыскать ее и спасти, так нечего пользоваться плодами нашей победы. Тем более, дело осложнилось убийством, и как бы полиция не впала в соблазн объявить Лиду причастной к смерти Крюднера. У нас любят идти по пути наименьшей сложности и включать в число подозреваемых первого же подвернувшегося под руку беззащитного человека.

На сегодняшний день полиции известно, что Лида пропала задолго до смерти Крюднера и до сих пор не нашлась, а в момент убийства ее на фирме не было (на самом-то деле бедняжка сидела под замком на чердаке здания мастерских, но полиция даже не удосужилась как следует обыскать территорию предприятия).

Ну так не будем лишать этих голубчиков их иллюзий!

В крайнем случае Лида потом объяснит, что узнав о неизбежном увольнении, она в отчаянии отправилась прочь из Москвы и пребывала все эти дни в полном душевном смятении, не зная о смерти шефа… (К тому же, и эти показания в силу необходимости можно позже и изменить, если возникнет нужда пустить в ход громоздкий, скрипучий механизм нашего судопроизводства.)

3. Кому-то из нас (и я даже сразу поняла кому – Михаилу, не занятому другими важными делами) следует отправиться в Петербург, добиться приема в военном министерстве или Генеральном штабе и попытаться все же привлечь к делу сотрудников контрразведки, в каком бы жалком положении она сейчас ни находилась.

Правда, это дело сопряжено с большими моральными издержками – нужно просиживать часы под дверью кабинетов военных чиновников (военные бюрократы слишком мало отличаются от штатских!), добиваться аудиенции, излагать суть вопроса, подавать прошение, потом повторять то же самое у другой двери, у третьей, у пятой – ни один чиновник никогда не в силах решить хоть один вопрос сразу и под собственную ответственность, а проситель со слабыми нервами просто-таки обречен на психический срыв…

К тому же, не исключено, что наша леденящая кровь история про шпионов-убийц покажется военным чинам бредом сумасшедшего и посетителя непосредственно из штаба отправят сразу же в желтый дом, откуда потом придется его вызволять.

И все эти мучения нужно претерпеть ради любимого отечества! Без сомнения, в подобной миссии есть нечто героическое.

4. Молодцы из конторы господина Легонтова, равно как и сам Александр Матвеевич, понаблюдают за Германом Германом и Штюрмером, так как эти лица явно причастны к преступлению (я, пожалуй что, согласна во имя правосудия позже поделиться результатами наблюдений с полицией!), а также постараются выйти на след загадочного господина Штайнера, прибравшего к рукам патенты на военные изобретения.

– Эх, господа, – горько вздохнула я, – наверняка имя у Густава Штайнера вымышленное, а искать в Москве человека, о котором ничего не известно, все равно что иголку в стоге сена.

– Искать иголку в стогу – дело сложное, но отнюдь не безнадежное, – заметил Михаил. – Если не просто так перетрясать сено, а при помощи мощного магнита, иголка вылезет навстречу магниту сама.

– И нельзя сказать, что о Штайнере совсем уж ничего не известно, – добавил Легонтов. – Во-первых, он говорит с сильным немецким акцентом и прибыл из Германии, во-вторых, мадемуазель Лидия может дать нам его словесный портрет. Ведь в отличие от вас, Елена Сергеевна, барышня видела его без бинтов на лице…

– Словесный портрет – это замечательно, но, увы, все они весьма условны, если только у человека нет достаточно характерных особых примет. А господа, прибывшие из Германии и говорящие с сильным немецким акцентом, – отнюдь не редкость, в Москве они исчисляются тысячами, если не десятками тысяч, – не смогла не внести своего веского слова Ада Вишнякова.

– Но заметьте, господа, далеко не каждый из этих господ работает на немецкую разведку и даже не считает нужным особенно это скрывать…

– Ну, судя по последним событиям, нельзя исключать, что на немецкую разведку работают многие, – мое настроение, против воли, отдавало пессимизмом, и это так и сквозило в меланхоличных замечаниях, которые срывались с языка.

– И все же, господа, – вернул себе слово Легонтов. – Прибывший из Германии агент крутился среди немецких предпринимателей в Москве, интересуясь патентами на военные изобретения. Возможно, с этим делом он обращался не к одному только Крюднеру. Немецкое землячество у нас большое, но все равно, это довольно замкнутый мирок, где все друг друга знают, как в какой-нибудь деревне. Наверняка деятельность этого Штайнера уже обратила на себя внимание. Немцы – народ педантичный и склонный к анализу, они просто так ни от чего не отмахнутся. Если побеседовать с теми представителями немецкого землячества, которым не чужды интересы России, что-нибудь про этого Штайнера мы узнаем!

Вскоре мой дом по одному покинули наблюдательные агенты господина Легонтова, потом – их хозяин.

Минут пятнадцать спустя горничная Шура спустилась на улицу и взяла извозчика для Варвары Филипповны.

Еще через час Ада увезла Лидочку, одетую в мое пальто и большую шляпу с глухой вуалью. Издали могло показаться, что это я сама вместе с приятельницей отправилась куда-то по делам.

Вряд ли за нашим домом уже велось наблюдение, но лишняя конспирация никогда не вредила.

– Господи, – вздохнул Михаил, – еще вчера вечером ничто не предвещало подобной суеты. Кто бы мог подумать, что мое открытие по поводу фальшивого Крюднера приведет к такой активизации деловой энергии? Если бы иностранные агенты знали, что ты уже вступила на тропу войны и плетешь против них нити заговора, они трепетали бы от ужаса. Кстати, попроси Шуру уложить мой саквояж, ничего не поделаешь, вечерним поездом придется ехать в Петербург. Вот только не знаю, на кого мне оставить стройку, тебе самой сложно иметь дело с подрядчиками…

– Мишенька, давай законсервируем строительство до весны. Все равно уже осень и на этот сезон нам пора заканчивать строительную деятельность. Ты слишком устал от нее, пора отдохнуть.

– Ты всерьез полагаешь, что поездка в Петербург с целью склонить офицеров Генерального штаба провести контрразведывательную операцию может считаться полноценным отдыхом?

– Ну недаром же говорят, что отдых – это перемена занятий! В этом смысле ты все же отдохнешь… И потом, как оказалось, шпионаж иностранных агентов в России – действительно очень серьезная проблема, от которой не отмахнешься. Если она тебя интересует, поговори с Легонтовым, он рассказывает такие ужасные веши…

– Прости, но меня не интересуют никакие проблемы и ужасные вещи в изложении Александра Матвеевича. Меня интересуешь ты. И раз уж ты занялась борьбой со шпионажем, то и мне волей-неволей не приходится оставаться в стороне. Может быть, ты составишь мне компанию в поездке? Я не чувствую себя комфортно, когда тебя нет рядом.

– Нет, дорогой, мне очень жаль, но мы не можем уехать из Москвы одновременно – ведь кто-то же должен возглавить штаб операции и координировать деятельность участников нашего заговора.

– И как я понимаю, эту миссию ты решила возложить на себя? Как ты все-таки любишь что-нибудь возглавлять и координировать…

– Что делать, всегда приходится брать на себя самое сложное. Зато в такие моменты понимаешь, что жить еще стоит. Знаешь, если я когда-нибудь объявлю, что устала от мирской суеты и намереваюсь уединиться в каком-нибудь монастыре, ты напомни мне, как нам пришлось защищать интересы отечества, оказавшись практически один на один с профессиональными агентами иностранной разведки. И я наверняка решу несколько повременить с уединенной жизнью монахини…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Вечерний поезд на Петербург. – Ранимый и впечатлительный адвокат Штюрмер. – Тактика пассивного ожидания. – Хороша я буду в качестве налетчицы! – Агенты германской разведки – люди ответственные. – В России все и всегда держалось на дилетантах. – «ПОПЫТАЮСЬ ПРОБИТЬ СТЕНУ ЗПТ…»

Вечером я проводила Михаила на Николаевский вокзал, и поезд увез его в Петербург. Миша обещал регулярно присылать телеграммы или телефонировать, отчитываясь о том, как идут дела.

Я не была уверена, что о делах с контрразведкой можно сообщать в телеграммах прямым текстом, и мы условились, что составлять фразы Миша станет как-нибудь этак, округло, а мы уж тут в Москве постараемся его понять.

Я долго стояла под нудным осенним дождем на перроне и смотрела на тающий в сырой темноте дымок паровоза, увозившего Мишу в столицу. В сентябре в Петербурге случилось очередное наводнение, и на душе у меня было тревожно. Сейчас вода уже сошла, но ведь осень в столице чревата неожиданностями. Вдруг наводнение повторится? И вдруг окажется гораздо более сильным? И Мише придется бороться с ледяными волнами разлившейся Невы…

Мне сразу вспомнился трагический «Медный всадник» Пушкина, что не добавило оптимизма. Поздней осенью гораздо благоразумнее сидеть в Москве, под надежной крышей собственного дома, и пить горячий чай с вареньем, любуясь на непогоду за окнами. И почему только все проблемы и неприятности случаются у людей в самое неподходящее время?

Конечно, обратиться за помощью к людям, занятым контрразведкой по долгу службы, необходимо, и Михаил, без сомнения, сумеет пробиться в нужные инстанции. Он – человек настойчивый, но кто знает, какие приключения ожидают его там, а нас – здесь?

Мне почему-то захотелось, чтобы рядом всегда было сильное мужское плечо, такое родное и надежное плечо, на которое можно опереться в трудную минуту, хотя признаюсь, подобные желания недостойны современной эмансипированной дамы, да и в Петербург, навстречу возможному разгулу стихии, отправилась ведь не я, а Миша…

К этому времени стало известно, что адвокат Штюрмер отбыл из Москвы в неизвестном направлении, а оставленная им в конторе белокурая секретарша Лизхен Эрсберг объясняет всем интересующимся, что трагедия с господином Крюднером произвела на ее шефа слишком сильное впечатление и, будучи не в силах бороться с обуревавшим его отчаянием, он удалился в деревню, в одно из своих имений (в какое именно, ей, как простой служащей, сообщено не было).

Единственное, что Лизхен знает наверняка – господин Штюрмер пребывает в ипохондрии и избегает общества.

(Интересно, кто знает столь ранимых и впечатлительных адвокатов, чтобы поверить в правдоподобность такой истории?)

Во всяком случае, на этот раз таинственное исчезновение адвоката заинтересовало-таки полицию всерьез и уже приняты надлежащие меры к его розыску.

Наутро я завтракала в одиночестве, представляя себе, как Михаил выходит сейчас из вагона поезда на перрон, вдыхает сырой воздух петербургской осени и отправляется в гостиницу, чтобы привести себя в порядок с дороги и нанести первый визит военным чиновникам…

А мне придется ждать хоть каких-то вестей, вот только не знаю, насколько у меня хватит терпения придерживаться тактики пассивного ожидания. Не моя это тактика, ой, не моя…

– Елена Сергеевна, господин Легонтов спрашивает, проснулись ли вы и, если проснулись, то не сможете ли его принять, – доложила горничная Шура.

Неужели Господь внял моим молитвам и вести стучатся в мою дверь вместе с энергичным Александром Матвеевичем?

– Проси, Шура, проси скорее!

Легонтов стремительно ворвался в комнату. Я встала навстречу. Александр Матвеевич был небрит, лицо его, то ли из-за посеревшей кожи, то ли из-за проступившей черной щетины, то ли из-за покрасневших глаз, казалось усталым… Я подумала, что он, вероятно, снова не спал и нормально не ел.

– Александр Матвеевич, дорогой, я вижу, что у вас есть новости! Садитесь скорее к столу, за завтраком мне все расскажете.

Я нарочно отказалась от церемонных фраз вроде «Не угодно ли вам присоединиться к моей утренней трапезе?», допускающих, что человек может и отказаться. А так приглашение к столу прозвучало между делом, но достаточно безапелляционно, чтобы не дать Легонтову возможности увильнуть от еды, в которой он нуждался.

– Благодарю, Елена Сергеевна, если можно, чашку крепкого кофе, а то я с ног валюсь от усталости. Простите за мой вид, но мне снова не удалось забежать домой, чтобы привести себя в порядок. Сейчас на бегу заскочу в какую-нибудь цирюльню, чтобы меня хотя бы побрили.

– А почему на бегу? У вас какое-то срочное дело?

– Архисрочное! – Легонтов с наслаждением проглотил кусок сыра и продолжил: – Нам удалось разыскать этого Штайнера, в руках которого патенты на военные изобретения Крюднера.

– Невероятно! Ведь прошли всего сутки с тех пор, как вы отправились на поиски!

– Сутки – это очень много. Так вот, этот господин пока в Москве и все еще пребывает под именем Штайнера. Но паспорт с иной фамилией может появиться у него в любой момент, это дело не хитрое, тем более, похоже, что он собрался на родину в Германию. Видимо, намерен заодно переправить многострадальные патенты Крюднера в свой фатерлянд.

– Значит, нам необходимо предпринять шаги к тому, чтобы немедленно лишить его незаконно полученных патентов!

– Идея феноменальная, – на усталом лице Легонтова появилась улыбка. – Но как на практике вы собираетесь лишить Штайнера патентов? Устроить налет на его жилище?

– Что делать, я не вижу другого выхода, кроме криминального, чтобы исполнить свой святой долг. Хотя, как представишь эту акцию, так сказать, в практическом ключе, – весь мой пафос тут же улетучился, и я не смогла не рассмеяться. – Хороша я буду в качестве налетчицы! Опыта-то у меня никакого…

Легонтов тоже от души расхохотался (видимо, вообразил меня в качестве главаря шайки налетчиков) и заметил, что когда-нибудь я его сведу-таки в могилу.

– Елена Сергеевна, дух здорового авантюризма вас, без сомнения, весьма украшает, но будем оценивать ситуацию трезво. Штайнер завтра выезжает в Берлин. Сведения достоверные, я сам стоял у него за спиной в билетной кассе. Не думаю, что до отъезда он оставит документы без присмотра, чтобы предоставить нам возможность их украсть…

– Это он украл документы, а мы их всего лишь возвращаем!

– Согласен. Но как вы понимаете, налет на его квартиру – это из области фантазий, разве что форточная кража, хотя и это дело весьма скользкое. Во всех смыслах – и в прямом и в переносном. К тому же, нет никаких гарантий, что документы находятся у него дома и лежат на видном месте. А вот путешествуя на поезде, он непременно вынужден будет упаковать их в свой багаж. Если, конечно, с бумагами не поедет специальный курьер. Но велика вероятность того, что Штайнер везет их сам – мне показалось, что он пока не чует особой опасности…

– Он ведь даже не знает, что Лидия уже у нас и все рассказала!

– Об этом он, возможно, и догадывается, но полагает, что сутки-другие у него в запасе еще есть, даже если полиция уже ищет некоего господина, желавшего приобрести у покойного Крюднера патенты на изобретения и, кроме того, позволившего себе неизвестно зачем при встрече с госпожой Хорватовой изображать Франца Крюднера. Нерасторопность нашей полиции всем хорошо известна – энергичный человек успеет совершить не одно преступление и скрыться, прежде чем в кабинете высокого полицейского начальника подпишут ордер на его арест.

– А кстати, как вам удалось так быстро найти этого Штайнера?

– Прежде всего, через клуб.

– Через клуб?

– Через московский Немецкий клуб. Или Бюргерклуб, как именуют его в немецком землячестве.

– Неужели в Москве существует и такое заведение?

– А почему бы и нет? Нужно же московским немцам где-то встречаться за кружкой пива или за шахматной доской – кому что по вкусу. Клуб основан еще в 1819 году и существует без малого чуть не сотню лет. Замечательное заведение. Ничем не хуже Английского клуба, а в чем-то даже и превосходнее, хотя и не столь престижно. Что особенно ценно – клуб заботится о своих, помогает немцам, попавшим в беду, выплачивает пенсии вдовам…

– Чьим вдовам?

– Вдовам членов клуба. Если почивший господин успел на момент смерти просостоять членом Немецкого клуба не менее пяти лет, его вдова может рассчитывать на пожизненную пенсию из клубной кассы. Вот так-то!

– Александр Матвеевич, неужели вы в этот клуб вхожи? Вы-то ведь не немец.

– Да уж, к моим многочисленным недостаткам можно присовокупить еще и этот. Не немец, хоть лоб себе разбей, все равно – не немец. А клуб этот – местечко весьма полезное! Русских туда принимают в качестве «ассоциированных годовых членов» с правом пролонгации членства. Грех не воспользоваться и не обзавестись надежными связями. А уж разыскать какого-нибудь немца в Москве через Бюргер-клуб – милое дело! У меня там есть один знакомый, немецкий мастер-оружейник, талантливый человек, он слегка переделал мой револьвер, превратив его в гораздо более страшное оружие. Так вот, для начала я поговорил с этим мастером, а потом еще с двумя-тремя господами и, как видите, вполне преуспел в своих поисках.

– Так что же мы теперь будем делать? Да, мы знаем, что бумаги у Штайнера и он повезет их в Германию. Нападем на Штайнера на вокзале и отнимем чемодан?

– Ах, Елена Сергеевна, Елена Сергеевна, ну откуда у вас такие мелко уголовные наклонности? Дело по изъятию чемодана кончится в полицейском участке, и нам никто не поверит, если мы объявим себя спасителями отечества, а не мелкими жуликами.

– Но ведь уже завтра – завтра! – этот чертов Штайнер отправится в Берлин, и важные открытия навсегда покинут Россию и будут отныне служить германской военной мощи!

– Остается единственный выход – поехать в одном поезде со Штайнером и попытаться незаметно обыскать его багаж. Документация на изобретения обычно немалого объема, она в каком-нибудь вместительном портфеле или папке, а не в бумажнике на груди у добычливого агента. Вряд ли по поезду он будет всюду таскать портфель с собой, чтобы не привлечь к себе внимание.

– Голубчик, а куда – всюду? – по природной въедливости поинтересовалась я. – Если он ответственный человек (а я подозреваю, что агенты германской разведки – люди ответственные), он не оставит свое купе без присмотра и будет там сидеть, не выходя, до самого Берлина. Тем более что в купе первого класса есть туалет и умывальник, а возможностью посетить вагон-ресторан или выйти на перрон во время стоянки поезда, чтобы размять ноги, он может и пренебречь во имя своей важной миссии.

– Что ж, мне придется его как-нибудь выманить…

– Знаете что, Александр Матвеевич, выманивать Штайнера из купе буду я! Поеду в Берлин в этом же поезде вместе с вами. Займемся ловлей агента на живца.

– Елена Сергеевна, это слишком опасно! Мне не хотелось бы подвергать вас риску. Михаил Павлович знает, что вы собрались в Берлин?

– Нет, если только в Петербурге у него не открылся дар ясновидения. Мне и самой эта идея только что пришла в голову, как вы понимаете.

– Боюсь, он будет недоволен…

Замечание Легонтова было отчасти справедливым, но когда речь идет о таких серьезных вещах, как интересы России, мелкой супружеской стычкой, которая потенциально меня ожидала, можно и пренебречь.

– Я очень высоко ставлю мнение моего мужа по любому вопросу, но сейчас… Даже если Михаил Павлович примчится из Петербурга обратно в Москву и громко крича уляжется на рельсы Брестской дороги, я все равно уеду берлинским поездом и, желательно, в одном вагоне со Штайнером.

– Вы жестокая женщина! Мне казалось, вы лучше относитесь к своему супругу, – усмехнулся Легонтов.

– Я отношусь к нему как нельзя лучше и, наверное, буду рыдать в вагоне навзрыд, когда поезд переедет Михаила, преграждающего путь паровозу. А теперь давайте серьезно. Я не вижу особого риска в том, чтобы попытаться в вагоне поезда завязать знакомство с неким господином Штайнером, чтобы выманить его из купе. Кокетничать с мужчиной – дело уголовно ненаказуемое! Только вы мне его заранее покажите, а то я без бинтов его никогда не видела и, боюсь, не узнаю. Паспорт для заграничной поездки у меня готов – мы с Михаилом к зиме собирались в путешествие по Европе, чтобы присоединиться к Мишиной кузине, которая сейчас в Биаррице, а потом планирует отправиться в Париж. Да вы ее знаете – помните мою подругу Марусю Щербинину-Терскую? Вы когда-то помогали нам в борьбе за Марусино наследство…

– Да-да, я до сих пор не забыл Марию Терскую, но, Елена Сергеевна, давайте вернемся к делам текущего момента. Допустим, что вам легко удастся выманить Штайнера из купе, тем более, он вас наверняка помнит в лицо и захочет узнать, для чего это вы вдруг оказались с ним в одном вагоне. Пользуясь тем, что вы видели его лишь в личине забинтованного Крюднера и теперь вряд ли сможете опознать в натуральном, так сказать, обличье, он, вероятно, рискнет завязать с вами знакомство и поговорить о том о сем, надеясь на женскую болтливость и неумение хранить тайны…

– Алесандр Матвеевич, мне, как феминистке, ваши последние слова кажутся оскорбительными! Уж от вас я не ждала подобного отношения к женщинам. Мы – не существа второго сорта, неспособные контролировать свои слова и поступки!

– Пардон, мадам, – извинился Легонтов, – я всего лишь пытаюсь предугадать мысли Штайнера. А он вряд ли оценит по достоинству ваш сильный характер и станет думать о вас лестно. У нас нет никаких особых оснований подозревать, что он – джентльмен и относится к дамам с сугубым почтением.

– Место джентльмена в этой истории отведено покойному Крюднеру, а Штайнер был всего лишь его жалкой подделкой. Ну так что, Александр Матвеевич, берете вы меня с собой в Берлин?

– Елена Сергеевна, а если наши расчеты неверны, документов у Штайнера с собой не будет и наша поездка окажется совершенно пустой? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ну что ж, слегка проветриться и съездить на недельку в Берлин тоже неплохо. Хотя еще лучше было бы все-таки раздобыть патентные документы Крюднера. Но в любом случае наша совесть будет чиста – мы сделали для отечества все, что смогли. В конце концов, я же не служу в контрразведке, я просто помогаю ей по мере сил. И почему мне надо при этом ощущать себя кем-то вроде младшей горничной, которая постоянно пребывает в ужасе, что не справится с работой и ее уволят без рекомендации? Если что-то не удалось – пусть уж отечество не взыщет, в делах контрразведки мы – полные дилетанты, во всяком случае я. Но что делать, в России всегда и все держалось на дилетантах, потому что профессионалы обычно относятся к своим служебным обязанностям с преступным небрежением.

– Ну что ж, придется согласиться на ваш план, – заключил Легонтов и усмехнулся. – Откровенно говоря, это будет беспрецедентная по своему нахальству акция.

– А, ерунда! Фортуна всегда благосклонна к бесшабашным людям, – ответила я, стараясь скрыть свою радость.

Ну теперь-то я сделаю все, чтобы свести счеты со Штайнером, позволившим себе водить меня за нос, да к тому же еще и ухитрившимся обокрасть мою родину.

Мы условились, что Легонтов сам займется приобретением билетов, выбирая места в вагоне с учетом стратегических интересов (надеюсь, возле вокзальной кассы ему удалось узнать, в каком вагоне и на каком месте едет наш противник), а мне остается лишь уложить багаж и ждать посыльного с билетом. Но в то же время нельзя было упускать Штайнера из виду – вдруг его подготовка к отъезду лишь игра ради отвлечения внимания, а на самом деле он запланировая новую каверзу? Хорошо, что у Александра Матвеевича есть помощники, не разорваться же ему в самом деле!

И тут я вспомнила еще об одном важном для меня практическом вопросе.

– Кстати, Александр Матвеевич, а можно мне взять с собой в поездку горничную? Мне в путешествии может понадобиться помощь. Вы знаете, всякие дамские проблемы – сделать прическу, что-то простирнуть и подгладить…

– Елена Сергеевна, дорогая, я бы вам этого не посоветовал. Авантюристам практичнее путешествовать без прислуги, а в случае необходимости пользоваться услугами горничной из отеля или парикмахера из ближайшей цирюльни.

Когда я прощалась с Легонтовым в передней, почтальон принес телеграмму из Петербурга:

«НАНЕС ПЕРВЫЙ ВИЗИТ ТЧК РЕЗУЛЬТАТОВ НИКАКИХ ТЧК ПОПЫТАЮСЬ ПРОБИТЬ СТЕНУ ЗПТ НО ОПТИМИЗМА НЕ ОЩУЩАЮ ТЧК МИХА– ИЛ»

– Все ясно, – горько сказала я Легонтову, показывая ему телеграмму. – Придется брать дело спасения отечества в свои дилетантские руки…