Текст книги "Средство от бессмертия"

Глава 17

Пока Полозов репетировал свою роль шантажиста и наводил справки по одному ему известным каналам, я воспользовался возникшей заминкой и постарался выведать у него хоть какие-то подробности о личности Ивана. Понятно, что адвоката в первую очередь занимала фактическая, уголовная сторона дела; я же, напротив, пытался понять, какие мотивы могли двигать моим двойником.

Чтобы судить Ивана, мне сперва нужно было помириться с собственным криминальным прошлым. Согласно официальной версии, которую мой защитник озвучил следствию и собирался отстаивать в суде (лишь бы хватило здоровья!), я ускорил кончину Лизы, поддавшись панике и отчаянью, и теперь горько раскаивался в содеянном. Иными словами, я совершил убийство в состоянии помутнения рассудка, называемого на юридическом языке «аффектом».

Доводы адвоката подкреплялись заключением судебно-психиатрической экспертизы. Не думаю, что Малик пал настолько низко и каким-то образом повлиял на решение экспертов, но даже его косвенная причастность к делу сыграла свою роль. В конце концов, все без исключения – от следователя и экспертов до охранявших меня низших чинов – просто по-человечески мне сочувствовали.

В своё время я не сильно преуспел в строевой подготовке, хотя и вышел из стен «альма-матер» в звании лейтенанта войск РХБЗ. Однако любому понятно: трудно идти не в ногу, когда вокруг тебя чеканит шаг не то что полк, а хотя бы рота или взвод. И я заодно со всеми поддержал эту версию, предложенную моим адвокатом. Полозов тогда развернул всё своё красноречие, старясь убедить меня в своей правоте:

– Олег Николаевич, только давайте без лишнего геройства! Вам и вправду хочется взойти на эшафот с гордо поднятой головой? Кому от этого станет легче? В конце концов, вы сами себя уже достаточно наказали: любой приговор, любая санкция суда – ничто по сравнению с вашими собственными угрызениями. И, ради бога, не считайте это малодушием и не вообразите себе, будто вас за это кто-то осудит, или станет меньше уважать, или оценит вашу жертву…

В общем, с его доводами было трудно поспорить, и я позволил себя уговорить. Но на самом деле всё было совсем не так: мой поступок стал плодом продуманного, взвешенного и – лучше не скажешь – выстраданного решения. Ту склянку из тёмного стекла с притёртой пробкой я не доставал дрожащей рукой из лабораторного холодильника в спешке и под покровом ночи – она больше суток ждала своего часа в кладовке нашего с Лизой деревенского дома. Более того, я ничуть не раскаивался в содеянном и не солгал Тамаре, когда заявил, что поступил бы точно так же, окажись я снова перед выбором.

Однако Полозов категорически запретил мне даже заикаться и про отсутствие раскаяния, и про имевшие место приготовления к совершению преступления, и уж тем более про мою склонность к рецидивизму. Я внял его доводам и смирился, почти поверив в пресловутый аффект.

И вот перед нами возник Иван, словно живое воплощение укоров моей совести.

Вопреки моим чаяниям, в его жизни не было ни карточных долгов, ни безответной любви на стороне, ни высшей безрассудной цели, к какой иные честолюбцы готовы идти по чужим головам.

Иван Крылов родился в «лихие» девяностые, когда выражение «жить от зарплаты до зарплаты» (что в советские времена было синонимом беспросветной нужды) для многих стало пределом мечтаний. Почти всему населению страны зарплаты не хватало и на несколько дней, а у многих её и вовсе не было.

Однако Иван сумел кое-чего добиться в жизни: он окончил питерский «Политех», причём не только на одни тройки, и уже несколько лет работал программистом в какой-то фирме, а та вполне достойно платила за его труды.

По правде говоря, Иван не хватал с неба звёзд; но если бы все, кто вырос в нищете и кого судьба обнесла талантом, вставали на путь женоубийства, то в нашей стране, да и во всём мире осталось бы совсем немного полноценных ячеек общества.

В нынешней работе Ивана не было ни хакерской романтики, ни упоения безграничной властью над виртуальным пространством – там были только несколько мегабайт программного кода на С++, написанного по очереди десятком его предшественников. В этом цифровом палимпсесте Иван уже не первый год пытался навести порядок, поддерживая работоспособность модулей, вылавливая «жучки» и изредка дописывая какие-то функции по указанию начальства.

Это была однообразная, кропотливая и нудная работа, в чём-то сходная с вязанием крючком, – только лучше оплачиваемая и более престижная в глазах окружающих. Вначале «ковыряние» Ивана в чужом неприбранном коде отчасти напоминало мои труды на полигоне – когда я, только приняв дела, в первые недели буквально не знал, за что хвататься, придя в ужас от царившей там мерзости запустения.

Иван не был особо алчен, азартен или амбициозен. Хотя Света была далеко не бедной невестой, он женился на ней отнюдь не по расчёту, а её приданое стало только приятным дополнением к их семейной жизни.

Своё состояние Светин отец нажил всё в те же лихие девяностые. Выражаясь на жаргоне того времени, он сумел «подняться», но, видно, ошибся в траектории набора высоты и подобно смелой, но неудачливой птице, в один миг рухнул вниз, «ломая крылья, теряя перья». Затем на останки его империи сбежались другие хищники, но даже недоеденных ими крох вполне хватило бы, чтобы обеспечить безбедное существование Светлане, её детям и внукам.

Несмотря на юный возраст, Света не в первый раз готовилась стать матерью: у них с Иваном уже был старший сын. К несчастью, ребёнок родился больным, и случись такое лет десять-двадцать тому назад, он наверняка умер бы ещё во младенчестве. Но в наши дни его диагноз уже не звучал приговором, и после операции, успешно проведённой в заграничной клинике, Светин первенец имел все шансы дожить до честной старости. Конечно, эта операция обошлась недёшево, но благодаря капиталу, доставшемуся Свете от отца, ей не составило труда изыскать нужную сумму.

Но одно дело – ровные колонки цифр и уверенные прогнозы врачей, и совсем другое – неизбывный, первобытный страх матери за своё дитя. Именно тогда Света и обратилась к религии. Причём её набожность не сводилась, как это нередко бывает, к показному стоянию со свечкой в храме: Света щедро жертвовала неправедно нажитые деньги на различные богоугодные дела, помогая больным детям да и просто людям в нужде.

Несмотря на Светины благотворительные увлечения, её семья не бедствовала: они не жили на широкую ногу, но и не ходили в рубищах и не отдирали в доме плинтуса чтобы достать закатившийся в щель червонец.

Всё изменилось, когда Света забеременела вторым ребёнком. Она и до того, несмотря на мягкость характера, отличалась редким упрямством во всём, что касалось её филантропических начинаний. Иван поначалу ей особо не перечил, но в какой-то момент набожность его жены, подхлёстываемая женскими гормонами, перешла в настоящий фанатизм.

Она была готова отдать последнюю копейку – и ладно бы только тем, кто и вправду нуждался в помощи. Её добротой и наивностью беззастенчиво пользовались и сектанты, и мошенники, и даже окрестные забулдыги. Последние искренне клялись до конца жизни пить исключительно за здоровье Светланы и её детей – но, видно, тут же забывали свои клятвы и поднимали совсем другие тосты.

Последней каплей, переполнившейся чашу терпения Ивана, стало известие, что их второй ребёнок, скорее всего, разделит участь старшего брата. Если бы не этот удар судьбы, Иван вряд ли задумался бы о том, как скоро, двигаясь по той же экспоненте, вся семья будет вынуждена жить на одну его зарплату. А дело обернулось так, что ещё немного, и им самим пришлось бы пойти по миру с протянутой рукой, собирая деньги на лечение второго младенца.

Света же всё не унималась. Наоборот, услышав безрадостные выводы врачей, она удвоила свои старания, свято веря в то, что Бог и в этот раз её не оставит. Иван пытался образумить жену, но не смел действовать слишком прямо и открыто: как бы там ни было, мёртвый лев – всё ещё лев, и за спиной у Светы до сих пор стояли влиятельные друзья её отца. И не важно, что они давно сточили свои клыки: любой из них мог уничтожить Ивана одним метким плевком.

И однажды Иван придумал, как ему разрубить этот узел, не подставив себя под удар. Сначала в нём просто тлела злость, отчего он то и дело срывался на жену, пока не довёл её саму до нервного срыва. И тогда (здесь уже заканчивалась территория фактов и начиналась территория наших догадок) он задумал решить проблему радикально: нет человека – нет проблемы. Имея на руках справку из психбольницы о добросовестном, но бесполезном лечении, Иван мог продолжать гнуть ту же линию, подталкивая Свету к самоубийству. И хотя последнее шло вразрез с её религиозными убеждениями, никто не удивился бы и не стал бы глубоко копать, если бы женщина в глубокой депрессии решила свести счёты с жизнью. А Ивану осталось бы только разыграть роль безутешного вдовца чтобы не навлечь на себя подозрения и месть покровителей Светланы.

Забегая вперёд, скажу, что именно из страха за собственную жизнь Иван так легко уступил шантажу: Полозов назвал ему номер телефона, после одного звонка по которому Ивана подстрелили бы, как белку. Возможно, нам и стоило просто набрать номер Светиного крестного отца, но мы с Полозовым выбрали другой путь, даже не догадываясь, куда он заведёт каждого из нас.

Примечание:

1. Войска РХБЗ – войска радиационной, химической и биологической защиты.

Глава 18

Прошло всего несколько недель с того дня, когда я решил обратиться за помощью к Малику, а я словно очутился в другом измерении реальности. Просто оцените степень абсурда: я, Олег Николаевич Шестов, выпускник химфака ЛГУ, почти три десятка лет верой и правдой служивший родной стране, выполняя хоть и не самую чистую, но безусловно нужную и полезную работу; который раньше не то что не судился и не привлекался, а даже улицу не переходил на красный свет, – теперь помещён на принудительное лечение в психиатрическую клинику как убийца собственной жены, а нынче и вовсе закрылся в кабинке служебного туалета чтобы собрать самодельное взрывное устройство.

Я всегда жил по принципу: «Поступай, как должен, и будь что будет». Одно дело, когда ты следуешь заповедям, придуманными для тебя какой-то высшей и мудрой силой: думай и делай так-то; это вкушай, а этим брезгуй; это можно, а это – табу, и будет тебе счастье, если не в земной, то хотя бы в загробной жизни. И, конечно, гораздо проще удержаться от греха и соблазна, когда ты знаешь, что за это тебя ждёт неминуемая расплата.

Но совсем другое дело, когда нет никаких запретов и заповедей, нет заранее предначертанного пути, и ты бредёшь наугад в кромешной тьме: делаешь новый шаг и не знаешь, что окажется под твоей стопой – может, яма, а может, пропасть. И далеко не за каждое доброе дело тебя ждёт награда, и не за каждый дурной поступок ты будешь наказан.

Скажу без лишнего позёрства: я не особо переживал за собственную жизнь – в те дни она уже недорого стоила. Но мне было невыносимо тяжко от мысли, что я плачу неблагодарностью доброму и верному другу, которого я знал половину жизни, который подставил мне плечо в трудную минуту, вызволил меня из-за решётки и возился со мной, словно с ребёнком, прощая мне мои далеко не детские шалости.

Но расскажи я тогда Малику всё начистоту, он бы просто не поверил и, чего доброго, посадил бы меня под замок. А медлить было нельзя: от Полозова давно не было никаких известий, его телефон не отвечал, а под вечер в клинику нагрянул Иван и спешно, без объяснения причин увёз жену домой, разорвав раньше срока оплаченный авансом договор.

Так совпало, что накануне ночью ветка дерева, обломившись в грозу, повредила одну из видеокамер на ограде парка, и я ещё днём прикинул, как мне незаметно выбраться за периметр. Однако куда сложнее оказалось оторваться от слежки и незаметно выйти за стены самого больничного корпуса.

У меня под рукой было только то, что удалось тайком стащить в кухне и подсобке больницы, но я и не собирался устраивать взрыв, который обрушит здание; мне нужно было только вызвать переполох чтобы скрыться от следившего за мной полицейского. Другого пути на волю я не видел: сержант везде ходил следом, словно тень, и даже сейчас караулил меня в коридоре возле дверей уборной.

Закончив снаряжать адскую машинку (долго ли умеючи?), я тут же привёл её в действие, не дожидаясь, пока кто-нибудь застанет меня за этим неблаговидным занятием. Скажу честно: эффект превзошёл все ожидания и стоил мне лёгкой контузии. Я слегка перестарался и в спешке не рассчитал мощность заложенного заряда, отмерив чуть больше гремучей смеси, чем следовало, – так ведь и считать пришлось в уме, и отмерять на глаз. Но я рисковал не напрасно: из-под двери повалил густой дым, в ответ исправно сработала пожарная сигнализация, а меня весьма кстати окропило водой из вмонтированного в потолок распылителя. Ждавший в коридоре полицейский тут же бросился к посту за огнетушителем. Между тем из своих палат выбежали или вышли пациенты – кто на что был горазд, подоспел дежурный медицинский персонал, и вся больница приступила к выполнению заранее отрепетированного плана эвакуации. Я влился в толпу и вместе со всеми направился к аварийному выходу.

Выйдя во двор и оказавшись в слепой зоне периметра (где, на мою удачу, ещё не успели заменить неисправную камеру), я неожиданно столкнулся с новой проблемой: на самом верху ограды сидел средних размеров дракон, вцепившись когтями в каменную кладку, и смотрел на меня сверху вниз, как на старого знакомого.

Это был первый случай, когда крылатая тварь навестила меня не в ночном кошмаре, а наяву, и даже не ночью, а в вечерних сумерках. Но у меня не было времени для занятий психоанализом: я просто поднял с земли камень и швырнул им в свою галлюцинацию:

– А ну, пошёл отсюда! Не до тебя сейчас.

* * *

Света с мужем жили в новостройке, в высотном здании-башне со смотровой площадкой на крыше – вполне в духе современных архитектурных веяний. На парковке перед домом я отыскал машину Полозова: её двигатель совсем остыл, а это значило, что автомобиль простоял там часов шесть, если не больше.

Пройти мимо поста консьержки оказалось едва ли не сложнее, чем избавиться от полицейского надзора, но тут я обошёлся без пиротехнических эффектов, одной только силой убеждения. А дальше в дело вмешался случай: вызвав лифт, я по ошибке нажал не на ту кнопку и вышел этажом ниже. Лифт уехал, и мне пришлось подниматься пешком по лестнице. Оказавшись на нужном этаже, я в последний момент заметил, как в кабину заходят Иван со Светой и Полозов, причём все трое направлялись не вниз, на улицу, а вверх, на крышу здания. Я успел уловить последнюю реплику моего экс-адвоката, и его слова мне очень сильно не понравились. Он сказал, обращаясь к Свете:

– А теперь, моя канареечка, мы с тобой немного полетаем…

Я надеялся, что вдвоём с Полозовым сумею одолеть одного злодея, но просчитался: это они были вдвоём против меня одного. Откуда мне было знать, что Евгений Андреевич в последний момент уступит соблазну и возьмёт предложенные деньги?

Но дело было не только в деньгах. Я был поражён случившейся с ним переменой – Полозов словно родился заново в старом обличье. Воистину говорят: дьявол кроется в деталях. Ещё недавно я был в шаге от разгадки значения таинственных татуировок, неизвестно как появившихся на теле адвоката. Но я почти сразу же отмёл эту версию, когда увидел на фотографии не чёрного пуделя, а лупоглазую кудлатую моську на коротких лапах, в чьём облике не было ровным счётом ничего демонического.

– О, Олег Николаевич, какая честь для нас! – приветствовал меня Полозов с нескрываемой издёвкой в голосе. – Решили вмешаться в божественное провидение?

– Да чтоб тебе провалиться ко всем чертям! – ответил я Полозову вполне искренним пожеланием. – Ладно, совесть, но ты, похоже и ум где-то подрастерял! Неужели ты – современный, образованный человек – всерьёз поверил в то, что тебе нашептала наивная старуха? Попался на удочку Эдипова пророчества?

– Ошибаешься, Олег Николаевич! Я не настолько внушаем. И эдиповым комплексом не страдаю, – ответил адвокат, прикинувшись, что не понял моих слов (цыганка нагадала ему, что он сможет добиться успеха в жизни, только если убьёт человека, и не какого попало, а непременно хорошего). – Отец мой давно умер естественной смертью, а маму свою я знаю слишком хорошо чтобы по ошибке на ней жениться.

Клянусь, в ту секунду я готов был исполнить то, что уже много раз проделывал в его зловещих сновидениях. Но я пришёл туда не мстить, да и медлить было недосуг: Иван и Света стояли почти у края крыши, и от падения их отделяли всего пара шагов и железная ограда чуть выше метра. Иван тоже заметил моё появление:

– Тебе всё неймётся, старый репей? – крикнул он мне. – Чего ты прицепился, как мозольный пластырь? Тебе что, больше всех нужно?

– Ничего мне от тебя не нужно, – ответил я. – Просто отпусти её и иди с миром.

– Сам иди отсюда, убогий, и забудь всё, что здесь видел! Хотя можешь не забывать – всё равно тебе никто не поверит.

– Олег Николаевич, примите совет разумного человека! – поддержал его Полозов. – Вас всё равно никто не станет слушать. Сами посудите: тут двое вменяемых свидетелей против одного умалишённого. Кому из нас будет больше веры в суде? Бред шизофреника и цыганские гадания к делу не подошьёшь. А при желании мы именно вас сделаем виноватым. Как говорится, где одна – там и две.

Я стоял напротив Ивана и испытывал странное чувство: я как будто видел собственное отражение в зеркале в полный рост. К тому времени я уже кое-что знал о своём расстройстве: по причине природной любознательности и излишка свободного времени я одолжил в кабинете Малика несколько пособий по психиатрии. Вспомнив прочитанное, я подумал: а может, так и выглядит описанное в книгах расщепление личности у шизофреника? А вдруг вся эта невероятная цепочка событий, что привела меня сюда, мною же и была выдумана – подобно тому, как я сочинил себе восемь лет мнимой биографии, затерев ею реальные события? А может, всё, что я вижу вокруг, – просто порождение моей болезни?

Но тут я снова перехватил пронзительный взгляд Светланы. Она беззвучно шептала: «Господи, спаси!», и я понял, что нужно идти до конца. Не знаю, что именно Иван прочёл в моих глазах, но на какое-то мгновение он дрогнул, и этого хватило, чтобы Света успела вырвать руку и метнуться за мою спину. Я оказался как раз между нею и Иваном.

Бывает, что и мышь, загнанная в угол хищником, отчаянно бросается на врага. Конечно, я не охотился на Ивана, не был ему врагом и не хотел его крови – я просто стоял досадной помехой на его пути, причём у него не было шанса откупиться от меня, как он только что откупился от Полозова. К моему удивлению, тот не стал вмешиваться в нашу с Иваном потасовку – Евгений Андреевич просто наблюдал за нею со стороны, скрестив руки на груди, а в глазах его плясали чёртики.

…Если выражаться сухим языком бухгалтерии, мой квартальный баланс оказался нулевым: две спасённые жизни – Светы и её нерождённого младенца, и две загубленные – моей жены Лизаветы и грешника Ивана, который лежал ничком в луже крови на парковке возле собственного дома. Вокруг его тела уже собралась ошалелая толпа, люди метались с телефонами в руках, а с трёх сторон доносились сирены карет скорой помощи… Света дрожала, прислонившись спиной к холодной стенке вытяжной шахты, и тихо шептала: «Хвала тебе, Господи!»

«Пусть будет хвала! – подумал я. – Но как же Ты, Творец, допустил, чтобы человек, созданный – если верить библейским канонам – по образу и подобию Твоему, оказался таким подонком? Почему Ты не испепелил его Твоим гневом в ту же минуту, когда он привёл сюда жену чтобы лишить её жизни вместе с младенцем во чреве?»

И совсем необъяснимым для меня оставалось поведение Полозова: он даже не вздрогнул, не вскрикнул и не побледнел, когда Иван, перелетев через ограду, падал вниз с высоты тридцатого этажа. Полозов просто наблюдал эту сцену с каким-то дьявольским злорадством, ничуть не переживая о случившемся. Да ему и не было нужды переживать: он уже получил за своё предательство всё, что хотел, и даже много больше.

Правда, оставалось одно препятствие: я стоял у него на пути, отрезав дорогу к выходу.

– И что теперь, Евгений Андреевич? Только не заставляй меня взять ещё один грех на душу!

– Да что ты, Олег Николаевич, не стоит трудов! – ответил мне Полозов, потом развернулся, перескочил через перила… и сам спрыгнул вниз.

Света вряд ли видела то, что довелось видеть мне, – она ещё раньше тихо сползла по стенке, лишившись чувств. Я же просто опешил, не поверив собственным глазам: всё происходившее показалось мне то ли страшным сном, то ли очередным безумным видением шизофреника…

Я долго не смел подойти к краю крыши и глянуть вниз, а когда наконец решился, то опешил ещё больше: Иван по-прежнему лежал на том же месте и в той же позе в окружении полиции, медиков и возбуждённой толпы, собравшейся у ленты ограждения. А Полозов стоял чуть поодаль от них, целый и невредимый, как будто и не падал только что со стометровой высоты. Он с улыбкой смотрел вверх, словно ища меня взглядом, – а когда нашёл, помахал рукой в знак прощания и бодро зашагал прочь, растворившись в темноте.

И вот тогда я понял, что передо мной не просто опасный маньяк, отмеченный знаком зверя. Проводив взглядом своего врага, я погрозил ему вслед кулаком:

– У-у, Сатана!