Текст книги "Семь футов под килькой"

Разбудила меня громко пискнувшая эсэмэска.

Плохо соображая, где я, кто, когда, почему и зачем, я уронила руку под кровать, нащупала там мобильник, поднесла его к подслеповатым спросонья очам и посмотрела на экран.

Оказывается, у Доры тоже были вопросы. «Где тексты? Когда уже пришлешь?!» – гневно интересовалась она.

На часах было начало шестого, за окнами едва начинало светать.

– Тексты ей, – проворчала я, но все же села, перетащила ноутбук с прикроватной тумбочки себе на колени и в диком темпе – пальцы чуть не задымились – застучала по клавиатуре.

Минут за двадцать я доделала все, что задолжала со вчерашнего дня, отправила Доре и тут же написала ей сообщение: «Все у тебя в почте». Срочно докладывать об этом было необязательно, но меня тихо радовала мысль о том, что Доронину, как и меня, потревожит эсэмэска. Она же наверняка пульнула мне свое грозное сообщение и завалилась безмятежно спать дальше, а тут ей – на, получай! Симметричный ответ.

Злорадно улыбаясь, я вылезла из кровати, накинула поверх ночнушки халат и побрела в ванную. День мне предстоял непростой, начать его следовало красивой и бодрой, каковой я себя вовсе не чувствовала, после вчерашнего-то…

Ой!

Я уже миновала диван в гостиной, когда вдруг вспомнила, что как раз вчера на нем был устроен на ночлег подозрительный незнакомец.

Ойкнув, я спешно запахнула халат, оглянулась и тихо выругалась.

Диван был пуст.

Более того – накрыт покрывалом, поверх которого помещалась пирамидка из свернутого одеяла, подушки и разноцветных матерчатых квадратов, в которых я не сразу признала аккуратнейшим образом сложенные изделия одежно-бельевой группы: белую простыню, оранжевую футболку и сиреневые штаны. Вишенкой на торте это сооружение венчал красный клубочек, сделанный из одинокого носка.

Я заглянула в кухню, посмотрела в санузле и в прихожей – везде было пусто.

«То есть либо наш вчерашний гость среди ночи ушел по-английски…» – затянул мой внутренний голос.

– Голый?! – усомнилась я.

«Либо он переместился с дивана в гостиной на кровать в спальне Петрика, – не сбившись, продолжил мой внутренний логик, – где одежда им обоим как раз не нужна».

Я смущенно кашлянула. С Петриком у нас был железный уговор не водить в дом своих мужиков. До сих пор он неукоснительно соблюдался…

«Но, строго говоря, это не сам Петрик, а ты привела ему в дом мужика», – напомнил мой внутренний голос.

– Это казуистика! – возмутилась я.

– Где казуистика, почему казуистика? – Дверь, которую я сверлила недобрым взглядом, открылась, явив мне Петрика в милом утреннем неглиже – лиловых шортиках и розовом топе на бретелях.

Оправив перекрутившуюся маечку, дружище шагнул за порог и сразу же посмотрел на диван:

– Всем доброе у… У-у-у… – Его радостный голос сделался разочарованным. – Чучелко смылось? Вот так всегда. – Петрик тяжело опустился на диван и резким ударом локтя развалил аккуратную пирамидку. – Подберешь мужика на помойке, накормишь, отмоешь, приоденешь – тут-то он и тю-тю!

– Приоденешь? – отметила я. – То есть он от нас не голым ушел?

– Обижаешь! – надул губы дружище. – Конечно, не голым! Я ему дал свой трикотажный костюмчик цвета беж, белье, носочки в тон, тапочки для бассейна…

– Когда успел-то?

– Когда ты спать легла. – Петрик потупился, и я поняла, что не только забота обо мне, любимой, сподвигла его уложить меня спать пораньше. – Я вспомнил правила гостеприимства, завещанные тебе любимой бабушкой Зиной: накормить, напоить, в баньке попарить и спать уложить…

– Это правила гостеприимства Бабушки-яги!

– Тем более – заветы старины, освященные временем! – Петрик рассердился, вскочил, побежал в кухню, достал из холодильника нарзан и стал пить его – невиданное дело – прямо из бутылки. – Я подогрел ему пиццу, сварил кофе, выдал чистую одежду и полотенце, после душа предложил лосьон для тела и фен для волос, а он! Он…

– Ты чем-то напугал его? – осторожно спросила я, избегая беспощадной формулировки «Ты к нему приставал?».

– Ни словом, ни делом! – Петрик замотал головой, разлохматившись в одуванчик. – Он принял душ, от фена с лосьоном вежливо отказался, лег и уснул. А я пошел к себе…

– Но вы поговорили? Ты узнал, кто он такой и как оказался в заколоченном рояле?

– Конечно нет! В заветах гостеприимства наших бабушек что сказано? – Дружище вскинул руку и принялся демонстративно загибать пальцы, сверкая свежим лаком на ногтях. – Накормить, напоить, в баньке попарить и спать уложить! Пункт «расспросить и выпытать все шокирующие подробности» в плане первоочередных действий отсутствует!

– Понятно. – Я повернулась и пошла в ванную.

В нашей маленькой коммуне право первоочередного приема водных процедур – у меня. Я привыкла жить на бегу и без фанатизма выполняю ежеутренние ритуалы по наведению красоты, а вот Петрик…

– Я тебя ждать не буду! – покричала я под дверью ванной, когда уже вышла оттуда и мы совершили рокировку. Дружище заперся в ватерклозете, и там сразу же начался концерт со спецэффектами: загудела ударившая в ванну струя воды, запел сам Петрик, в щель под дверью пополз ароматный пар. – Мне сегодня нельзя опаздывать, иначе Дора уволит!

– Не жди, я подъеду позже, – донеслось из-за двери.

На кухне уже дымился кофе – бесценный Петрик сварил, пока я плескалась. Я торопливо сгрызла печенье, запила его горячим кофе, быстренько собралась и побежала на трамвайчик, на ходу прикидывая, ехать ли мне в офис или прямиком в Городской сад.

Сегодня у нас с Дорониной был особенный день – мы принимали в женский клуб «Дорис» новых участниц. Это торжественное мероприятие, которое проводится ежемесячно и всякий раз – в каком-нибудь необычном месте.

Клуб «Дорис» – это вам не старорежимный колхоз, для собраний которого вполне годится деревенский клуб с рассохшимися лавками и чахлой геранью на подслеповатых окошках.

Клуб «Дорис» – это добровольное объединение передовых гражданочек, шествующих в персональное светлое будущее по пути позитивизма. Да не босиком или в лапоточках, а в дорогущей обуви – туфлях от Эрме, Маноло Бланик, Лабутена и прочих Дольчей с Габбанами. Произвести впечатление на таких дам непросто, и мы с Дорой очень стараемся.

В прошлом месяце наше торжественное заседание проводилось в пентхаусе единственного в городе небоскреба. Мероприятие прошло во всех смыслах на высоте, но после, подсчитав расходы, Дора настоятельно попросила меня впредь выбирать места без поистине заоблачной аренды. Поэтому для очередного заседания я предложила ей на выбор колокольню заброшенного монастыря или беседку-ротонду на холме в Городском саду. Дора выбрала беседку – в конце апреля из нее открывался роскошный вид на свежие газоны и цветущие деревья.

– Такая красотища – и практически даром! – сказала моя начальница, потирая свои загребущие ручки.

У администрации Городского сада не было расценок на сдачу внаём парковых площадей, так что мы договорились на скромную оплату мимо кассы: пять тысяч в кармашек директрисе Горсада и по пятьсот рублей двум работягам, которые должны были перекрыть подъемы на нашу горку для посторонних.

Я поняла, что работягам мы даже переплатили, когда один из них попытался воспрепятствовать моему проходу к беседке. Второй в это время красил белой известью переносной заборчик из штакетника. Очевидно, директрисе тоже показалось, что пять тысяч ни за что – это многовато, так что она раскошелилась на изготовление специальных заграждений.

– Это свои! – покричала сверху Дора, увидев, что я вступила в дискуссию с работягами. – Вася, Федя, запомните Люсю и пропускайте ее!

– Век помнить будем, – пообещал Вася, с которым я уже почти успела поругаться, но все же отступил с моего пути.

Пыхтя и проклиная парадные каблуки, я взбежала на горку по винтообразной песчаной тропке и только наверху увидела, что могла бы красиво взойти по широкой прямой лестнице, которую уже накрыли красной ковровой дорожкой.

– Не дорожишь ты этой работой, я вижу! – с ходу упрекнула меня начальница.

Она была при полном параде: упакована в элегантный брючный костюм на порядок дороже моего собственного, обута в пресловутые лабутены, загримирована и щедро украшена бриллиантами. Два прозрачных камешка сверкали у нее в ушах, третий игриво прятался в ложбинке декольте, четвертый фонтанировал радужными искрами на пальце. В левой руке Дора держала кожаный блокнот ручной работы, пальцами правой искательно шевелила. Я вытянула у нее из-за уха золоченый карандаш, забрала себе блокнот и хладнокровно отбила претензию:

– Пусть эта работа дорожит мной!

После чего сразу же показала, какой я ценный сотрудник, бегло пройдясь по списку.

– Так, интерьер готов, кейтеринг будет через полчаса, клининг заказан на двенадцать, цветочники уже здесь, я видела, они выгружаются на входе в парк. Музыканта и видеооператора еще ждем… Между прочим, грим у тебя сегодня отличный, а вот с брюликами, по-моему, перебор: гарнитуры уже не в моде, это тебе и Петрик подтвердит.

– Я пожилая дама, мне простительна некоторая консервативность. – Дора кокетливо поправила натуральный седой локон.

– А, то есть с бриллиантами – это ты нарочно?

– По-моему, очень изящный способ подчеркнуть мой почтенный возраст. – Доронина вздохнула, как бы печалясь о своих годах – своем богатстве, и бриллиантовая горошина на упругих грудях задорно подпрыгнула.

Доре вообще-то всего двадцать семь, ее седые локоны – превосходный дорогой парик, а редкие морщинки старательно нарисованы визажистом, но – тсс! Клубным дамам об этом знать не следует.

По легенде госпожа Феодора Доронина разменяла уже восьмой десяток, но превосходно выглядит – максимум на пятьдесят! – благодаря собственной уникальной антивозрастной программе.

Цементную крепость этой версии придает тот факт, что семидесятитрехлетняя госпожа Феодора Доронина – вовсе не выдумка. Это родная бабушка Доры, которая официально является собственницей бизнеса, а на самом деле сидит себе в родной сибирской деревне, не мешая делам любимой внучки.

– Речь свою выучила? – спросила я строго.

– Когда бы я успела, ты ее только в шесть утра прислала! – Дора полезла в свою сумку «Биркен» и зашелестела бумажками. – Но тут вроде все как обычно, я смогу и своими словами близко к тексту…

Она надела очки в оправе от Диора и уткнулась в распечатку, шевеля губами и кивая. Я без помех огляделась и тоже удовлетворенно кивнула: декораторы постарались.

Круглый стол был накрыт белоснежной скатертью с аккуратно расправленными складками, стулья облачены в бледно-голубые полотняные чехлы, в проемах между колоннами парусили крылья полупрозрачных занавесей – все, как заказывали, в средиземноморском стиле.

Внизу загомонили. Я выглянула, увидела, что Вася с Федей преградили путь цветочникам, и велела их пропустить.

Цветочники вознеслись к нам с тележкой, из которой извлекли горшки с цветущей лавандой, готовую композицию из мелких белых роз и гирлянду плюща. Горшки расставили на полу и перилах балюстрады, плющом увили колонну, розочки водрузили на середину стола. Управились за четверть часа и укатили вместе с опустевшей тележкой, сдав пост сотрудникам службы кейтеринга.

Эти пришли с корзинами и подносами, мигом сервировали стол, оставили на пятачке у ротонды переносную стойку с бутылками и бокалами, а также идущего в комплекте с этим добром улыбчивого юношу в черных брючках и белой рубашечке – официанта и бармена, два в одном, – и тоже удалились.

Пришли музыкант и видеограф.

– Мы разве не скрипку заказывали? Гитарист – это как-то не по-итальянски, – Дора с сомнением глянула на длинноволосого парня со струнным инструментом.

– У него не гитара, а мандола. Она идеальна для исполнения итальянских песен, – объяснила я.

– А он и петь будет?

– «Санта-Лючию», например.

– Шикарно! – Начальница успокоилась и снова уткнулась в бумажки.

Я еще раз обсудила с музыкантом репертуар и последовательность его номеров, проинструктировала оператора-видеографа и посмотрела на часы в айфоне – было десять сорок, мы шли четко по графику.

В десять сорок пять явился Петрик. Красивый – глаз не оторвать!

– Дарлинг! – Дружище подошел приложиться к ручке Доры.

– От дарлинга слышу, – огрызнулась та, не отрывая взгляда от бумаг, но потом все-таки посмотрела на Петрика и смягчилась. – Хорош, чертяка! На гитариста только не зыркай, а то выдашь себя.

– Маловат у него инструмент, меня таким не пленить, – нашептал ей Петрик. И тут же по-хозяйски полез в Дорино декольте, поправляя бриллиантовый кулон. – Дарлинг, цепочка длинновата, давай ее чуток укоротим, чтобы все самое красивое у нас было на виду…

Они завозились, укорачивая цепочку, поправляя локоны парика, о котором все думали, будто это настоящие волосы Доры-Федоры, и заменяя белым шелковым платком черный брючный ремень, некрасиво разрывающий, по мнению Петрика, четкую однотонную вертикаль.

Наконец без пяти одиннадцать все было готово. Дора собственноручно позвенела серебряным колокольчиком, и по этому сигналу дрессированные Вася и Федя убрали заграждения у основания лестницы.

– Добро пожаловать, милые дамы! – звучно провозгласила Дора, встав на верхний край ковровой дорожки.

Снизу она должна была смотреться эффектно, даже величественно. Рослая, крупная, вся в белом, только подошвы туфель красные – в тон ковровой дорожке.

– Сдвинься в сторону, не замусоривай кадр! – напряженно улыбаясь, прошептал Петрик и не выдержал – самолично оттащил меня подальше от начальницы.

– Чем это я его замусориваю? Собой? – обиделась я.

– Своим костюмчиком в клеточку!

– Нормальный твидовый костюмчик, ты сам его одобрил!

– Да, но не в комплекте с Дориной роскошной «двойкой» из белоснежной альпаки! Этот твой твид – одно название, страшный сон Шанель и Лагерфельда, от него за версту разит синтетикой и китайским вещевым рынком! – Петрик уволок меня за колонну, там расстегнул на мне пиджачок, освободив все пуговки, кроме средней, поправил воротничок рубашки и примирительно сказал: – Ну, не дуйся, моя бусинка. Все мы сегодня тут статисты, наша прима – королева Феодора.

Я перестала хмуриться. В самом деле, что это я? В сегодняшнем спектакле у каждого из нас своя роль, и надо сыграть ее так, чтобы потом не было мучительно больно за урезанную Дорой зарплату.

Я примирительно улыбнулась Петрику, скользнула в беседку и еще раз прошлась по ней, проверяя, нет ли где какого беспорядка.

Ой, а таблички-то, таблички забыли!

Я бесцеремонно покопалась в Дориной сумке, нашла заранее приготовленные карточки и спешно рассовала их по подносам и блюдам с угощением.

Эти карточки – собственное изобретение Доры, на них указано количество калорий, которое можно получить, съев пирожное, канапе или фруктовый салатик. Цифры на карточках написаны нереально маленькие – специально, чтобы побудить гостей есть с аппетитом, сколько влезет, без боязни испортить фигуру. Дора считает, что дамы, вдоволь наевшиеся вкусного и сладкого, становятся добрее и сговорчивее. В начале мероприятия она обязательно подчеркивает, что все наше угощение до смешного низкокалорийное, приготовленное по суперсовременным технологиям здорового питания. Конечно же, это вранье, но кто проверит?

Я еще раз огляделась, подобрала забытые Дорой на стуле бумажки, поправила скрутившуюся плеть плюща. Все готово.

Парень с мандолой – как его? Мандолист? – заиграл что-то легкое, приятное, отчетливо итальянское. Официант-бармен выстрелил в воздух пробкой шампанского и принялся наполнять бокалы.

По красной ковровой дорожке величественно, как айсберг из тумана, выплыла первая гостья – тоже в белом, как и Дора. Она ревниво оглядела нашу королеву, чуть поморщилась досадливо, но тут же расплылась в улыбке и подошла к Ее Величеству Феодоре Первой-но-не-единственной лобызаться в румяные щечки.

– Принимай тело, – шепнула я Петрику.

Он ловко выдвинулся вперед, галантно подхватил даму-айсберг под пухлый локоток и переправил ее к официанту с велком-дринком, освобождая доступ к королевскому телу следующей гостье.

Мероприятие шло по плану. Нарядные радостные гости явились, расселись и зазвенели бокалами и приборами, наваливаясь на «низкокалорийное» угощение.

Дора встала во главе стола и, не мешая дамам наслаждаться едой и напитками, непринужденно произнесла речь, которую я сама написала, а потому не слушала. Так, улавливала краем уха знакомые фразы и рассматривала новых членов нашего клуба.

Тут надо сказать, что к названию «Дорис» у меня есть претензии. Что за Дорис, кто это? Понятно, что Доронина так затейливо сократила фантазийный формат своего бизнеса: «ДОставка Радости И Счастья», но все же Дорис – это женское имя, так кто же она такая?

– Единственная Дорис, которая мне вспоминается, это одна из сводных сестер Золушки, уродливая хозяйка таверны «Отравленное яблоко» в мульте про Шрека, – объясняла я подружке-начальнице. – Тебе с твоим клубам нужны такие ассоциации?

– Не критиканствуй, – отмахивалась Доронина. – Небось это не единственная Дорис в мировой литературе и кинематографе.

– Есть еще рыбка Дори из доброго диснеевского мультика…

– Ну, вот видишь!

– …Но она совершенно чокнутая, хотя и славная.

– Я бы сказала иначе: она милая и необычная, – не вняла моим увещеваниям непробиваемая Доронина и даже изобразила голубую рыбку на эмблеме своего клуба.

Караваев, которого очень забавляет то, чем мы с Дорой занимаемся, так и называет ее детище: клуб «Килька»!

Задумавшись, я пропустила большую часть Дориной речи. Застала уже самый финал.

– Счастье неуловимо! – вдохновенно вещала королева Феодора. – Ему невозможно позвонить, пригласить в гости или послать открытку, его нельзя увидеть или пощупать, зато в полной мере можно ощутить. У счастья нет адреса, зато он есть у счастливых людей. У счастья нет лица, но его можно увидеть на лицах тех, кто нашел его. У счастья нет половых признаков, однако оно приходит и к мужчинам и к женщинам. У счастья нет желудка, но его надо постоянно подпитывать.

Тут Дора бросила в рот виноградину, отсалютовала слушательницам бокалом, глотнула шампанского и повторила:

– Да, да! Я считаю, что его, это чудесное ощущение счастья, нужно в себе растить, беречь и всячески подпитывать.

Она сделала паузу, выразительно оглядела охотно подпитывающихся дам и закончила:

– Добро пожаловать в клуб «Дорис» – высокое собрание знатоков и ценителей простых и действенных рецептов женского счастья!

Дамы зааплодировали. Шустрый официант рысцой пробежался вокруг стола, наполняя бокалы, и члены клуба выпили за женское счастье.

Я незаметно покосилась на наручные часики. Доронина, прикрывась бокалом, вопросительно глянула на меня. «Тяни время» – показала я ей условленным жестом. Доронина кивнула и предложила присутствующим проявить гендерную толерантность – выпить и за мужское счастье тоже.

– То есть – за нас, прекрасных! – весело объявила она.

Дамы оживились, захихикали, снова зазвенели бокалами.

У меня в кармане беззвучно вздрогнул мобильник – пришла эсэмэска от Эммы: «Попали в пробку, будем через минуту». Я жестом изобразила эту минуту, подняв указательный палец. Дора понятливо кивнула и вальяжно молвила:

– Вот тут мне коллеги подсказывают, что в народе бытует мнение, будто у каждой женщины есть один-единственный суженый, ряженый, на роду написанный мужчина. Это, конечно, не так.

Дамы завозились, одобрительно кивая и заинтересованно блестя глазами. Я расслабилась. За Дору можно не беспокоиться, она умеет и любит заговаривать людям зубы. Минуту уж точно продержится.

– Частенько можно услышать: как мало нужно человеку для счастья! – разливалась наша королева. – По моим наблюдениям, тот, кто так говорит, обычно имеет в виду не себя, а какого-то другого человека. И скорее мужчину, чем женщину. Сразу оговорюсь: я не принадлежу к растущей армии воинствующих феминисток! – Дора вскинула руки, как бы отбивая возможные нападки. – Я всегда любила, люблю и, надеюсь, буду любить мужчин…

– Одного конкретного мужчину, я надеюсь! – подал голос Петрик, сидящий по правую руку Ее Величества и играющий роль юного принца-консорта.

Королева-бабушка ласково улыбнулась ему и подмигнула дамам.

– Мужчины достойны нашего женского восхищения как создания более искренние и простодушные. Для сиюминутного счастья им действительно может быть достаточно сущей малости: качественной телевизионной трансляции футбольного матча, жестоко покоренного Эвереста, разгаданной тайны Бермудского треугольника или победы над мировым злом.

– Горячего борща с салом! – вставил Петрик, печально оглядев сладкий стол.

Дамы захохотали. Королева похлопала принца по плечу:

– Крепись, любимый! – И вновь с улыбкой обратилась к дамам: – С нами все не так просто. Женщине для полного и безоговорочного счастья нужно то, что обозначается словом из трех букв.

– Правда?! – показательно обрадовался принц Петрик, провоцируя новый взрыв смеха.

– Вы о чем сейчас подумали? – притворно нахмурилась Дора. – Неверно. То есть верно лишь отчасти. Правильное слово – «всё»!

Хохочущие дамы забили в ладоши. Петрик в напускном отчаянии помотал головой, красиво разлохматив сияющие кудри.

– Душевное спокойствие, мир и лад в доме, регулярные купания в любви и обожании. – Дора ласково потрепала Петрика по волосам. – Здоровье и благополучие всех членов семьи, успех в делах и творчестве, тотальный контроль над свободными радикалами – вот наша женская программа-минимум! Обязательных составляющих женского счастья может быть сколь угодно много, и отсутствие хотя бы одной из них непоправимо нарушает гармонию…

Тут гармонию нарушил дробный топот, похожий на цокот копыт. Дора замолчала и оглянулась.

В беседку, стуча по мрамору металлическими набойками на каблуках, влетела невысокая пухлая дама неопределенных лет – в тесных джинсах и балахонистой белой рубашке, под воротником которой пестрел яркий шейный платок, повязанный на манер пионерского галстука. В руке у толстушки был лаковый клатч, на запястьях звенели браслеты.

– Машенька? – удивилась Дора.

Стильные дамы при виде цыганистой Машеньки начали морщиться и переглядываться с видом «это еще кто?». Счесть ее опоздавшей к началу мероприятия не позволяло отсутствие свободных посадочных мест.

– Я на секундочку! – Машенька швырнула на стол свой клатч и кинулась на шею Дорониной. – Дорочка, дорогая, спасибо, спасибо, не знаю, как и благодарить, у меня все получилось!

– Да? – Дора поверх плеча повисшей на ней Машеньки извиняюще улыбнулась заинтригованным дамам. – Присядешь с нами, расскажешь о своих успехах?

Я встала, демонстрируя готовность уступить новой гостье свое место за столом. Машенька отцепилась от Доры и помотала головой:

– Не могу, я на секундочку забежала, меня там ждут.

– ОН? – многозначительно уточнила Дора.

– ОН! – ликующе подтвердила Машенька и щедро рассыпала воздушные поцелуи. – Девочки, всем удачи, верьте Доре, она такая, такая… Люблю! Целую! Вернусь из Греции – позвоню!

Толстушка вылетела из беседки так же стремительно, как и влетела.

– Кто же ОН-то? – Дора шагнула к балюстраде, провожая Машеньку задумчивым взглядом. Дамы моментально повскакивали с мест и кукушечками высунулись меж колонн, чтобы тоже увидеть, кто ОН и какой.

Я тоже подошла и посмотрела. Рядом тут же возник Петрик.

– О, а малыш подкачался, – одобрительно сказал он мне на ухо, – уже не бледный глист – юный мачо!

ОН и впрямь смотрелся очень неплохо. Голубые джинсы подчеркивали длинные стройные ноги, эластичная черная футболка обтягивала широкие плечи и рельефную грудь.

Дамы в беседке заахали умиленно и восторженно.

ОН, увидев, что его рассматривают, просиял белозубой улыбкой и помахал дамам ручкой.

– И бронзант хороший, загар совсем как натуральный получился, – отметил Петрик.

Толстушка Машенька, с необыкновенной легкостью проскакав по ступенькам, влетела в объятия мачо и заливисто засмеялась. Мачо мужественно хохотнул, подхватил даму на руки и унес за поворот, где мы уже не могли их видеть.

– Хоть бы не уронил ее, – пробормотала я.

Как бы мачо не пыжился, он не Геракл.

– Ничего, там кусты мягкие, – успокоил меня Петрик.

Мы вернулись к столу. Дамы с задумчивыми и мечтательными лицами занимали свои места.

– Люся, Маша сумочку оставила! – спохватилась Доронина.

Все уставились на забытый клатч. Я подошла и взяла его, но неудачно – вверх ногами, так что на пол выпали какие-то бумаги. Я подняла их: рекламный буклет элитного жилого комплекса и два билета на самолет.

– Кто-то вьет уютное гнездышко, – с пониманием прокомментировала Дора, щелкнув ногтем по буклету.

– И летит на Санторини, – завистливо добавила я и под тихий стон присутствующих заторопилась на выход. – Догоню, верну ей…

Эмма с Машенькой ждали меня на парковой лавочке с видом на карусели.

Машенька успела стереть косметику, закатала джинсы, сняла с шеи старомодный платочек, повязала его на голову на манер банданы и теперь выглядела на свои честные двадцать. Эмма перестал пыжиться, изображая гренадерскую стать, и вольготно раскинулся на лавочке – долговязый парнишка, похожий на молодого лося. В руке у него был рожок с мороженым – надо полагать, очень вкусным. Эмма сладко чавкал и жмурился от удовольствия.

– А вот и наши денежки! – увидев меня, обрадовалась Машенька.

Я молча вручила ей «забытый» клатч и выдала им обоим по тысяче рублей.

– Ну, как мы сыграли? – явно напрашиваясь на похвалу, спросил Эмма.

– Публика в восторге. – Я отправила в ближайшую урну уже ненужный рекламный буклет и фальшивые авиабилеты, напечатанные на принтере.

– А можно мне в следующий раз роль со словами?

– Со словами роль только у Доры. Шли бы вы отсюда, чтобы наши дамы вас не увидели, они уже скоро будут расходиться.

– Ну и ладно, нет слов – есть деньги. – Машенька, не столь амбициозная, как ее партнер, встала с лавочки и потянула за собой Эмму: – Пойдем, Витек, в пельменную.

– Пелемень! Требуют наши сердца! Пелемень! Требуют наши глаза! – радостно запел вечно голодный братец, послушно топая за подружкой.

Я проводила веселую молодежь добрым родительским взглядом и пошла обратно в беседку.

Дамы во главе с Дорой под руководством оператора выстраивались на лестнице для общего фото. Дело это было непростое, потому как каждая мадам желала оказаться ближе к центру. Оператор проявлял чудеса дипломатии, королева Феодора, вокруг которой группировались ее новые подданные, молчала и улыбалась – она была выше мелочной суеты. Я не стала мешать многотрудному финальному процессу и поднялась к беседке с другой стороны, по тропинке.

За круглым столом сидел один Петрик. Он скинул пиджак, расстегнул рубашку и, мыча от удовольствия, ел пирожные, на которые при дамах вынужден был смотреть с показным отвращением.

Снаружи, за колоннами, звенел посудой, складывая ее в корзины, бармен-официант. По песчаной дорожке со скрипом подъехала тележка цветочников.

– Флористику забираем?

– Забирайте.

Позвонили декораторы, сказали, что уже подъехали за мебелью. Подошел оператор и напомнил, что рабочку с камеры на общаке он сольет, как обычно, в облако, а крупные планы предоставит по запросу. Я кивнула, слегка покривившись: не люблю отсматривать видеозаписи, а придется. Дора требует от оператора фиксировать реакцию дам на ее слова, а от меня – конкретизировать, кого что очевидно зацепило. Это очень помогает нашей августейшей начальнице в дальнейшей работе с новыми вассалами.

Проводив милых дам, в беседку вернулась Доронина. Она скинула туфли, с наслаждением потопала босыми ногами по холодному мрамору и пафосно изрекла:

– Как говорят в Голливуде – я слишком стар для этого дерьма!

– Пора убираться отсюда, – ответила я другим расхожим штампом.

– Сдадим декорации и бутафорию – и уберемся, – согласилась Дора, массируя голени. – Ох, нелегок наш хлеб…

– Нет хлеба – будем есть пирожные, – перефразировала я другую королеву.

– А где сочувствие, не поняла?

– Ты ждешь от меня сочувствия? – удивилась я.

– А ты не ждешь?

– Жду. Зарплату!

– Какая же ты корыстная. – Доронина с кряхтением разогнулась, полезла в сумку, достала пухлый бумажник, посмотрела на меня, покачала головой и пошла расплачиваться с музыкантом и оператором.

Вот так всегда! Кто больше всех работает – тот меньше всех ест.

Сокрушенно вздохнув, я нагребла на тарелку пирожных и села рядом с Петриком.

– Телефончик музыканта дашь? – спросил дружище, наблюдая, как Дора, шевеля губами, отсчитывает гонорар томному длинноволосому мандолинисту.

– Понравился? А говорил, инструмент у него маленький…

– Надо рассмотреть поближе…

– Чего хихикаем? Что замышляем? – вернулась Доронина.

Строгая, сердитая. Не любит расставаться с денежками.

– Да мы тут о своем, о девичьем. Ты скажи лучше, как наши успехи?

– Неплохо. – Складочка на лбу Доры, единственная настоящая среди нарисованных морщинок, разгладилась. – Пять записей на личные консультации, десять броней на майские костры с очищением и созиданием и полный аншлаг на шаманские банные практики.

– Значит, мы в прибыли, – резюмировала я и встала, потому что пришли декораторы забирать стол и стулья. – Гоните мою зарплату, Федор Михалыч, я хочу купить себе новый костюмчик, этот Петрик заклеймил как китайскую дешевку.

– Шопинг, шопинг, мы идем на шопинг! – по-детски обрадовался Петрик.

– Ладно. – Дора открыла бумажник и выдала нам денег. – Но чтобы новость на сайте и посты с фотками в соцсетях были к вечеру, а не завтра на рассвете!

– Да, моя королева! Будет исполнено, моя королева!

Начальница закатила глаза, а мы с Петриком, толкаясь локтями и хихикая, поспешили удалиться.

Предаться разнузданному шопингу не удалось.

Мы с другом еще не успели выйти из парка, как позвонила Доронина.

– Далеко убежали? – грозно громыхнула она.

– Э-э-э… – Я замялась, не зная, как лучше ответить.

– До канадской границы, – шепотом подсказал Петрик, чутко уловив раскаты грома в трубке.

– Как раз выходим из парка. – Я решила не врать, потому что голос у Доры был уж слишком озабоченный.

Должно быть, что-то случилось.

И точно!

– Не выходите пока, пробегитесь по аллеям, поищите одну красавицу из наших новеньких, она из беседки вышла, а к своей машине с водителем не пришла. А он тут волну-у-уется! – По тону чувствовалось, что избыточное волнение потерявшего хозяйку водителя их величество не одобряют.

– Что за красавица?

– Афанасьева Ольга Петровна.

– Приметы дай. – Я не успела запомнить наших новеньких по именам и фамилиям.

– Да такая блондинистая, вся в розовом. Петрик наверняка запомнил, от нее неправильными духами пахло.

– Сейчас поглядим.

Я сунула мобильник в карман и посмотрела на Петрика.

– Неправильно пахнущая блондинка в розовом – тебе это о чем-нибудь говорит?

– Это говорит мне о вопиющем отсутствии вкуса! – Дружище скривился. – К парфюму-то нет претензий, «Розес де Хлое» – композиция две тысячи восьмого года, уже почти классика. Дамасский сорт слегка разбавлен бергамотом, лимоном и личи, воссоздана атмосфера утонченного парижского сада…