Текст книги "Закрой дверь за совой"

Глава 5

– Она нормальная вообще? – удивленно спросил Бабкин, когда Динара Курчатова вышла из ювелирного салона.

Верман и Дворкин молчали, не глядя друг на друга.

– Вряд ли все это подстроил сам Гройс, – угадав их мысли, негромко сказал Илюшин. – Слишком странная затея. И громоздкая.

Дворкин кивнул:

– Если бы Миша решил нас кинуть, он бы сделал это несравнимо изящнее. – А главное, в чем его выгода? Ровно никакой.

Макар задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Серега, мы можем ее отследить?

– Можем.

– А толку? – заволновался Верман. – Гройса она спрятала явно не дома.

– А если дома?

– Тогда слежка тем более ничего не даст.

– Напишем заявление… – заикнулся было Дворкин, но поймал взгляд Вермана и замолчал.

– Теоретически можем установить, чем она владеет, и осмотреть эти места… – Сергей потянулся за бумагой и карандашом, набрасывая план действий. – Сейчас июнь, она может держать старика… допустим, в гараже. Тем более, если он отапливаемый.

– Или в другой квартире!

– В квартире опасно, он же будет подавать сигналы.

– Она сказала, что обколола его, – подал голос Дворкин.

– Сметливая деваха. Ничего не боится.

– За ним должен кто-то присматривать, – размышлял Бабкин. – Значит, или она приезжает туда сама, или там постоянно присутствует другой человек. Посвященный в ее план. Как ни крути, все ведет к слежке.

– Маячок на машину? – предложил Макар.

Бабкин почесал в затылке. Что-то беспокоило его, и наконец он сформулировал:

– Она все время на шаг впереди.

Дворкин поднял голову. Верман и так не сводил с него глаз, словно надеясь, что Сергей вот-вот придумает способ вернуть им пропавшего друга.

– Поясни, – попросил Илюшин.

– Смотрите: сначала она заподозрила, что Гройс жулик. И не сбежала, как поступили бы на ее месте девяносто девять женщин из ста. А выследила его. Затем она пошла еще дальше – разузнала, с кем он встречался, и сделала совершенно верный вывод. А после этого она сообразила, как можно использовать двух ювелиров-мошенников, и придумала, чем их шантажировать. Еще и осуществила похищение! Быстро, ловко, красиво.

– Перестаньте так откровенно восхищаться этой стервой! – буркнул Верман. – Или я вас прокляну. Мне известно старое действенное проклятие: чтобы ваши ноги служили вам только для ревматизма!

– Она умна. Хорошо все просчитывает. Предсказывает наши поступки. И вы хотите сказать, такая женщина спрячет Гройса в гараже и не догадается, что мы станем следить за ней?

– Или наоборот, – возразил Илюшин. – Такая женщина додумается до того, что мы сочтем ее слишком умной для подобного поступка и сделает именно так, зная, что мы не станем тратить времени на поиски и слежку.

Бабкин, Верман и Дворкин уставились на него.

– Я слишком глуп для таких раскладов, – пробормотал Моня, – как сказал жених моей тети Фиры, когда понял, что его ведут к загсу.

– Верман, если вы еще раз упомянете вашу тетю Фиру, я позвоню этой святой женщине и сообщу, что вы попусту треплете ее честное имя! – пригрозил Дворкин. – Не мне вам объяснять, что способна сделать еврейская тетя с племянником, особенно если это любимая сволочь в семье.

Верман понурился.

– Вы действительно можете продать диадему? – спросил Сергей.

Дворкин утвердительно кивнул.

– И даже можем сделать это быстро.

– Я не понимаю одного, – подал голос Верман. – Если диадема хранится в банке, как эта бешеная собирается ее оттуда украсть? Это же банк, а не коробок с золотыми зубами, которые хранила…

Он прикусил язык.

– …ваша тетя Фира, – обреченно закончил Дворкин.

Динара вошла в кафе и сразу увидела Тимура. Сидит и смеется, глядя в телефон, беззаботный как скворец.

– Ты мне что-нибудь заказал?

– Брокколи. Гадость твою вареную.

Он поднялся и крепко прижал ее к себе, не переставая посмеиваться.

– Если я не буду есть гадость, меня разнесет, – сказала Динара, думая о своем. У ювелиров оказалось двое гостей, ей пришлось на ходу менять стратегию разговора и подтягивать в арьергард дополнительные силы, потому что одна женщина против четырех мужчин – это нехороший расклад, как все знают на примере леди Винтер. С двумя пожилыми евреями Динара была бы нежна и обольстительна. Однако Верман привлек ударный отряд и не оставил ей выбора. Пришлось бить залпами из всех орудий.

Но не в Вермане дело. Из головы не выходил парень, которого ювелиры называли глупым именем Макар. Сероглазый, взъерошенный, с четкой линией насмешливо изогнутых губ. Очень быстро стало ясно, что он умен и хладнокровен. Достойный противник, если бы Динара искала боя. Но ей не требовался бой, она ждала капитуляции.

Этот сероглазый тип с обманчиво юным лицом был опасен.

– Как у тебя все прошло?

– Отлично. – Она усилием воли отогнала воспоминание о его ухмылке. – А вот и брокколи!

Она не посвящала брата в подробности встречи. Тимур был старше на двенадцать лет, но когда Динара выросла, оказалось, что каким-то образом роли поменялись, и старшей в их маленькой семье стала она. Тимур беспечный, веселый. Что бы ни происходило вокруг – поет: красиво и с большим чувством. Ни о чем всерьез не задумывается; есть деньги – радуется, нет денег – смеется, а спросишь чему – ответит: «Что мне остается!»

При создании брата с сестрой в небесной канцелярии что-то перепутали, и вся воздушность и звонкость, которые не достались Динаре, ушли Тимуру. Зачем мужчине такие тонкие лодыжки, такие длинные пальцы, такая шея с нежной впадинкой под ключицей? Когда Тимур хохочет, на него оборачиваются женщины. Смотрят так, словно он эскимо на палочке.

Словно в насмешку, этого легкомысленного красавца заграбастала самая сварливая баба во всей Москве.

Если бы Тимур был перышком, Надежда стала бы гранитным прессом и прижала его прочно, чтобы не улетел. Отец в свое время завещал, чтобы сын женился на татарке. Тимур не послушался, выбрал русскую женщину. Или она его выбрала. Десять лет назад он не был таким слабовольным, как сейчас. В нем чувствовались азарт и хищность. «Я молодой волк!» – говорил Тимур, и даже татуировку хотел сделать с волчьей мордой, но в последний момент испугался боли.

Сказки не врут, однако жизнь их редактирует. Молодой волк пришел в избушку за Красной Шапочкой и наткнулся на старуху.

– Волк, а волк, отчего у тебя такая пушистая шкура? – спросила бабушка.

– Может, чтобы тебе было приятнее меня гладить? – выдавил тот, скашивая глаза на кочергу, которой приперла его к полу старая ведьма.

– А почему у тебя такие большие уши?

– Чтобы новости по радио слушать и тебе пересказывать.

Старуха одобрительно хмыкнула.

– А зачем в твоей пасти такие острые зубы?

– Чтобы корочки тебе жевать? – заискивающе предположил волк.

– Хороший песик!

Волка потрепали по холке, и не успел он опомниться, как уже красовался в строгом ошейнике. А Красная Шапочка так и не пришла – закрутила с дровосеком, хоть тот и был женат и воспитывал двойню.

– Сегодня к Гуле ездил, – сказал Тимур, подливая чай.

– Как мальчик?

– Возил его гулять. Смешной такой, разговаривает! Увидел голубей и давай руками размахивать. Коляска у него, конечно, аховая. Еле до парка ее докатил. Как Гуля справляется, не знаю.

– Она сама купила?

– Государство выделило. Вроде как положено. Но проще пацана на руках носить, чем в такой коляске. В следующий раз, может, так и сделаю.

– А другую? – помолчав, спросила Динара.

– Что другую?

– Коляску другую.

– Дорого очень. – Он помрачнел. – Я уже и так крутил, и эдак. Мне не по карману.

– Сколько?

– Если хорошая, с электроприводом, то под двести.

Динара молча кивнула. Записала себе мысленно: двести тысяч.

– А у тебя что? Как свекровь, не обижает?

Она с улыбкой покачала головой. Зачем что-то объяснять Тимуру? Пусть и дальше живет беззаботно.

– Я тут кое-что придумала… Один проект. Если удастся, будут деньги.

– Правда?

– Много!

– Мужа собираешься убить? – неуклюже пошутил Тимур.

– Раньше ты свою мегеру прикончишь.

Они встречались всегда в маленьких дешевых кафе – дорогие Тимур не любил. Объяснял, что не хочет чувствовать себя нахлебником, потому что платила всегда Динара. А ей не жалко было денег за то, чтобы поговорить с братом. И никакой он не нахлебник! Просто работы пока нет. Кризис. Стройки встали, многие оказались без дела. Как только появится хорошее предложение, говорил Тимур, я в первых рядах буду. И руку так смешно прикладывал ко лбу, по-пионерски.

– Как Надежда? – спросила Динара.

– Все так же.

Жена Тимура Динару не любила и к себе не звала. Они с Тимуром жили в ее квартире. Привести туда сестру в отсутствие жены он не смел – Надежда была женщина злая, наблюдательная и с развитым чутьем. Если бы она догадалась, что в доме побывали посторонние, Тимура ждал бы скандал. А скандалов он боялся.

Динара с жалостью посмотрела на старшего брата. Красивый какой… А под глазами морщины, и виски седеют.

Она однажды спросила: «Ты так и проживешь всю жизнь с этой склочной бабой? Почему не уходишь? Детей у вас нет, делить нечего».

«Маленькая ты еще, Динарка, – сказал Тимур. – Не понимаешь. Постарше станешь, объясню».

То есть, считай, ничего не ответил.

– Ты чего загрустила? – Тимур ласково накрыл ее руку своей.

– Встречаемся с тобой как любовники, украдкой. Ты, наверное, с Гулей своей так же шифруешься.

Он усмехнулся:

– Меньше. В тот район Надька не ездит, а сюда может и забрести.

– Как же ты объяснишь жене, что пьешь кофе с собственной сестрой? – с преувеличенным ужасом спросила Динара.

Тимуру нельзя было отказать в проницательности. Он помолчал, вглядываясь в нее.

– Что тебя беспокоит, Динар?

– Жизнь твоя!

– Я серьезно. Это твой новый проект, да?

Динара молчала.

– Слушай, – проникновенно начал Тимур. – Я же понимаю, что ты ради меня стараешься. Динара, брось. Не знаю, что ты задумала… кстати, может, расскажешь все-таки?

Она покачала головой.

– Ну как знаешь. Только учти, я взрослый мужик, сам справлюсь.

– Это ты-то взрослый?

Динара не выдержала и рассмеялась. Тимур нахмурился, в голосе его прорезался восточный акцент:

– Эй, женщина, кого оскорбляешь? Мужчину оскорбляешь! За такое сто лет назад подол платья отрубали с корнем! И, между прочим, – он доверительно подался к ней, – все свои игрушечные машинки я месяц назад подарил соседскому пацану!

– А новую уже купил?

– Коплю, – со вздохом признался Тимур.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись. Брат похлопал ее по руке.

– Сидела бы ты тихо, Динарка. Чего тебе не хватает?

– Яхты.

– Чего? – не понял Тимур.

– Яхты, – убежденно повторила она. – Кораблик такой. Маленький.

– Я знаю, что такое яхта. Зачем она тебе?

Брат смотрел с недоумением, и Динара поняла, что ей не удастся ему ничего объяснить. Яхту хотелось так страстно, словно в прошлом рождении она была пиратом: грабила, убивала, дралась, была сотню раз бита до полусмерти и сама била портовых шлюх, заразивших дурными болезнями… Но дрянная эта жизнь оказалась лучшей из всех, что ей довелось прожить.

Они с братом были людьми приземленными. Рассматривая украшение известного мастера, Динара восхищалась не красотой, а стоимостью. Она была свято убеждена, что художниками становятся в надежде выручить однажды за картины такую сумму, чтобы можно было прожить на нее остаток жизни, закинув мольберт и кисточки на чердак. А жажда творчества и любовь к живописи – вранье для простаков, обертка, в которой товар лучше продается.

Но год назад они с мужем случайно попали в яхт-клуб. И когда их пригласили прокатиться на яхте, с Динарой что-то произошло. Она стояла на борту. Медленно отдалялся берег. Рядом мутило чью-то пьяную подружку, требовавшую вернуть ее на причал. Все было странно, нелепо, суматошно, но она вдруг сумела вычесть людей из этого плавного движения и осталась один на один с большим воздухом, которого стало так много, что Динара чуть не задохнулась. Она не могла объяснить, что с ней происходит. Вокруг по-прежнему был город, над грязной речной водой носились чайки, кого-то тошнило за борт. Но во всем этом идиотизме теперь был смысл.

– Мне нравится движение по воде.

– Чего? – изумился Тимур.

– Да не знаю я! Ладно, забудь.

Окончание встречи получилось скомканным. Тимур недоумевал, что нашло на сестру, Динара злилась на себя за глупую откровенность и за неумение облекать важное в слова.

Не будь она так взвинчена, по возвращении домой ей бы бросилось в глаза, что в ее комнате что-то изменилось. Тогда все сложилось бы иначе. Но Динара думала о яхте, которая стоит двадцать миллионов, и не заметила ни переложенных вещей, ни приоткрытой крышки ноутбука, стоявшего на ее столе.

– Я принесу вам диадему Турне через четыре дня, в пятницу. В понедельник утром мне нужно забрать у вас готовую копию.

– Исключено! За два дня не успеем!

– У меня не будет другого случая!

– Тогда придумайте что-нибудь другое!

– Нет, господин Верман, это вы придумайте, как вам справиться за выходные!

Динара перевела взгляд на Сему Дворкина. Тот молчал, задумчиво крутя в пальцах карандаш.

Они снова сидели в «Афродите», и воробьи за окном галдели как вчера, и Динара курила, стряхивая пепел за окно и не обращая внимания на негодующие взгляды Мони. Но на этот раз с ними не было ни Илюшина, ни Бабкина.

Илюшин относился к закону наплевательски. Сложись судьба иначе, он сам легко пополнил бы ряды мошенников, и Бабкин временами подозревал, что в прошлом его приятеля не все чисто. Закон, считал Макар, это всего лишь правила, с помощью которых одним людям удобно управлять другими. Ему было интересно, как станут развиваться события с Динарой Курчатовой, и он ни секунды не переживал из-за того, что выступает фактическим свидетелем кражи и сбыта краденого.

Но тут на сцену выходил Бабкин.

Поступь его была сурова. Верман, Дворкин и Динара Курчатова совершали преступление, и если первая «п» в этом слове не была написана с прописной, то лишь потому, что Сергей чурался пафоса. Он всю свою сознательную жизнь служил закону. Когда-то Бабкина из милиции переманили в службу безопасности крупного банка, и начальство держало его за ценного сотрудника. Сергей же от такой работы едва не спился. Ему необходим был некий высший смысл его деятельности. А Илюшин сам себе был высшим смыслом.

Как только в деле Гройса возникла Динара Курчатова, Бабкин сгреб напарника за шкирку и твердо сказал, что больше они в этом не участвуют. Если Верман и Дворкин хотят нарушать закон, это их дело. Но их с Макаром руки будут чисты.

Когда Динара поняла, что сегодня придется говорить только с ювелирами, она ощутила укол разочарования. Спустя секунду одернула себя: так намного проще. Эти двое сговорчивы. Похоже, их друг им действительно дорог.

Второй укол оказался сильнее первого. Но с совестью Динара пообещала себе разобраться потом. Когда все закончится.

Сема Дворкин смотрел на девушку, однако мысленно прикидывал, как будет копировать диадему. Моня прав, за двое суток не успеть… Но кто сказал, что двое суток отводится на полную работу?

– Можем попробовать, – решился он.

– Дворкин, вы соображаете, что говорите? Вы не справитесь, она не вернет диадему в срок, поднимется шум, нас всех возьмут за бейцы и повесят на просушку!

– Верман, вы опять суетитесь, – укорил Сема. – Кричать и бегать надо было раньше. Я знаю, этим вы успокаиваете себе нервы, но давайте вернемся к традиционным средствам. Алкоголь, вкусные таблеточки…

– Где вы видели пьющего еврея-ювелира?

– Кто-то должен быть первым.

– У нас есть все шансы стать первыми, кто сядет за кражу диадемы Турне!

– Спокойно, Верман. Дышите жабрами.

Динара не удержалась от смешка. Моня со своими выкаченными глазами и в самом деле был похож на толстую рыбину.

– А вы, между прочим, будете сидеть в соседней камере! – пригрозил Верман. – За похищение и шантаж.

– Для мужчин и женщин у нас раздельные тюрьмы.

– Вы не женщина, вы мор и чума на наши головы!

– Тише, тише! – призвал Дворкин. – Послушайте: сделать диадему за два дня действительно невозможно. Но если я изготовлю ее заранее…

Верман понял друга с полуслова, и глаза его загорелись.

– Болванку… – прошептал он. – По каталогу. А до ума ее довести, когда в руках будет настоящая.

– Тогда можем успеть, – кивнул Дворкин.

– За выходные? – уточнила Динара.

– За выходные.

Она щелчком отправила сигарету за окно, метко попав в чирикавшего на ветке воробья. Воробей от неожиданности крякнул и улетел.

– Так их, тварей, – мрачно подбодрил Верман. – Чего они радуются!

Девушка фыркнула.

– Ваш сарказм неуместен. Это была случайность. Случайность, говорю! – крикнула она в приоткрытую форточку двум старухам, которые возмущались безобразному поведению курящих жильцов.

– Я хотел бы внести предложение, – внезапно сказал Дворкин.

– Какое?

– Раз мы обо всем договорились, давайте так: вы отпускаете Мишу. А мы делаем для вас диадему.

– И продаем, – добавил Верман.

– И продаем, – согласился Сема. – Послушайте, Динара, нам с вами нет нужды играть в оскорбленную невинность. Мы заключаем не самую плохую сделку. Восемь процентов от продажи диадемы – это славная цена. Так давайте считать, что вы пришли к нам с деловым предложением, а мы его приняли. Гройс здесь больше ни при чем. Отпустите его. Пожалуйста.

Дворкин смотрел на нее умоляющими глазами. Под этим жалким и жалобным взглядом Динара пыталась отступить, но сзади был подоконник, за которым гневно орали старухи и грозили участковым. Она с треском захлопнула окно.

– Нет.

– Нет? – растерялся Дворкин.

– Всего хорошего, – Динара схватила сумку и пошла к выходу. У двери она обернулась и без выражения сказала: – Я позвоню в пятницу. Перед тем как привезти диадему.

Когда ее шаги стихли, Верман вздохнул:

– Эх, Дворкин, Дворкин… В ком вы пытались вызвать человеческие чувства? В наглой лимите, которая собирается обокрасть приютившую ее семью?

– С нашей помощью, – тихо ответил Сема.

– Мне-то начхать на ее свекровь и мужа, – не меняя интонации, заметил Верман. – Не я кусаю кормящую руку.

– Про руку мы ничего не знаем.

– Дворкин, больше вашей веры в человечество меня восхищают только трусы с кармашками, которые шьет Ивановская фабрика нижнего белья. Вы имеете дело с умной алчной бабой. Кстати, наш Илюшин подал мне вчера отличную идею. Можем встретиться с ее родней и рассказать о планах милой барышни. Они возьмут ее с поличным на краже.

– И останемся без Гройса и без диадемы, – кротко заметил Сема. – Верман, мы уже пропили невинность, поздно корячиться и надевать панталоны.

– Кстати, их Ивановская фабрика тоже шьет… – пробормотал в сторону Моня.

Четыре года назад друг привел Бориса Курчатова в узбекский ресторан. Это было сетевое заведение из тех, что первые пару лет радуют посетителей кухней и ценами, а затем с ними происходит неожиданная метаморфоза. Отныне здесь ленятся официанты, халтурят повара, оживление сменяется суетливостью, а веселость – нервозностью, и хотя поначалу ухудшения кажутся почти незаметными и уж во всяком случае обратимыми, завсегдатаи с тоской понимают, что все кончено. К ресторану пришла популярность.

Когда-то между Борисом и его другом было что-то вроде конкуренции, но уже много лет друг маячил впереди. Он был богаче Курчатова, весомее Курчатова, его связи были прочнее и тянулись ниточками высоко вверх, что и его приподнимало над землей. Как будто у него было много воздушных шаров. А у Бориса вместо шаров булыжники, привязанные к ногам, в виде долгов и убыточного бизнеса.

– Пафосу тут маловато, – пошутил Курчатов, когда машина друга остановилась перед кафе. – Ты, кажется, давно в таких заведениях не едал.

– А я твои деньги считаю, – невозмутимо объяснил друг. – Это место бюджетное, тебе как раз по карману. Ты же не собираешься за мой счет пировать?

– Боишься, я тебя объем? – оскалился Борис.

Друг в ответ только ухмыльнулся.

Разговор их был пустой. Встречу назначил сам Курчатов, якобы просто поболтать, а в действительности с тайной надеждой, что друг поможет ему в кое-каких проектах. Однако первые же минуты показали, что все чаяния бесполезны. Игорь давно списал его в неудачники. Подобно длительной болезни, проигрыш рано или поздно накладывает на человека свой отпечаток, и люди успешные начинают интуитивно сторониться бедолаги, чтобы не подцепить заразу лузерства. Друг любил повторять выражение «гигиена общения», разглагольствуя о жизненных сценариях и подводя мощную философскую базу под тот простой факт, что он не собирался иметь дело с людьми менее успешными, чем он сам.

А самое главное – друг знал. С самого начала, еще во время телефонного разговора он понимал, зачем Курчатов все затеял. И даже предмет разговора был ему известен.

– Что закажешь?

– Думаю вот… Может, мяса на гриле возьму.

– Отъедайся. Ты чего-то тощий. Мать голодом морит?

Борис готов был пикироваться целую вечность – он твердо решил, что серьезного разговора не будет. Но пока все выглядело так, словно он тянет время. Боится. Лебезит. Курчатов внутренне бесился и рычал, внешне пытался сохранять хорошую мину. Но не мог не думать о том, что часы у друга стоят дороже, чем его машина, а за галстук тот заплатил больше, чем Курчатов за свой костюм. «Тварь мордастая. Отъелся на откатах».

– Ты жениться-то не собираешься? – спросил друг, с хрустом откусывая от огурца.

– Дай от развода отойти.

– Правильно, – одобрил тот. – Жену надо брать, когда деньги есть. Поднакопишь – и женишься. Девочку себе хорошую найдешь…

За покровительственный тон Курчатов едва не двинул ему в морду. Но заметил, что приятель изменился в лице, и проследил за направлением его взгляда.

Был вечер пятницы, и десять минут назад в ресторане включили музыку. Это была какая-то восточная попса, и в другое время Курчатов скривился бы от откровенной вторичности мелодии. Но сейчас ему было не до песни.

В проход между столиками вышла танцевать девушка. На ней были шаровары, позвякивавшие бубенчиками при каждом движении, и расшитый бисером алый топ, оттенявший золотистую кожу.

Вслед за ней выбежали еще трое красавиц в похожих костюмах. Ладони были сложены перед грудью, бедра двигались в такт музыке.

– По вечерам у нас танец живота.

Курчатов вздрогнул. Он увлекся зрелищем и не заметил официантку.

– А первая-то ничего так. Хороша, – хрипло сказал друг, не оборачиваясь.

Борис ничего не понимал во всех этих плясках. Но и ему было ясно, что девушка в алом топе танцует лучше остальных. Она была невысокая и довольно крепко сбитая, но это искупалось поразительной грацией движений и откровенным наслаждением, написанном на ее лице. Остальные девушки работали. Она жила.

– Во дает, чертовка! – восхитился друг. – Ну, хороша же, скажи?

Курчатов отвел взгляд от девчонки и по лицу друга понял все раньше, чем сам друг. Тот следил, не отрываясь, за каждым ее движением. На обрюзгшем лице вспыхнула слабая болезненная улыбка. Она превращала его в клоуна, этого владельца дорогих часов и хорошего костюма, этого знатока человеческих душ, презиравшего Курчатова за отсутствие крепкой хватки и давно списавшего его со всех счетов.

Борис дважды в своей жизни видел подобное выражение. Он знал, что оно означает.

– Слушай, а давай ее за столик пригласим! – сказал он и посмотрел на друга честными глазами. – Без всякого вот этого. Ну, знаешь… В общем, просто угостить. По-человечески, ну.

Дальнейшее ему удалось устроить с невероятной легкостью. Как будто ангел-хранитель придерживал для него закрытые прежде двери.

Он дождался конца выступления, поймал девчонку возле черного входа, где та курила, уже собираясь уходить. И каким-то образом уговорил, обаял, почти заставил присоединиться к их нелепому ужину.

Следующий час Борис наблюдал, как млеет и тает его приятель. Как он несет чушь. Как не может оторвать взгляда от этой смешливой дерзкой птички.

Нет отвратительнее зрелища, чем влюбленный мужчина в летах. Друг был старше Бориса на пятнадцать лет, и Курчатов представил каждый год их разницы в виде умело забитого бильярдного шара, который покоился в лузе.

Пятнадцать – ноль. Попробуй-ка сравнять счет, урод.

Прочее было делом техники. Поехать вместе в ночной клуб. Выставить приятеля окончательным идиотом. Привезти девчонке на следующее утро букет роз. А затем еще один. И еще.

Курчатов не шел к своей цели, а катился как шар, инерцию которому придала ярость. Каждым поцелуем он мстил; каждый секс был для него актом доминирования – не над девчонкой, конечно, господи, при чем тут вообще она. Разумеется, он постарался, чтобы новость об их отношениях дошла до приятеля.

Но этого было недостаточно.

Отношения должны развиваться по нарастающей – об этом он вычитал в какой-то книжке и решил, что это справедливое наблюдение. Или развитие, или стагнация. А ему нельзя терять заработанные очки.

Он сделал девушке предложение, и та приняла его.

Борис Курчатов женился на Динаре не потому, что влюбился. А потому что в нее влюбился человек, которого он когда-то называл своим другом. Отныне при встрече с ним Борис каждый раз хозяйски клал руку на плечо жены, с жадным наслаждением ловя на лице приятеля едва заметную судорогу – той мышцы, что возле уголка губы.

Пятница, 10 июня

Песню Динара выбрала – Пинк, «Делириум». Запустила клип на ноутбуке и прибавила звук в колонках. Саундтрек к собственной жизни был ей необходим. Если не было возможности вставить наушники в уши или включить композицию, в ее голове все равно проигрывалась какая-нибудь мелодия. И лишь когда Динара начинала думать о яхте, в ее мыслях наступала полная, абсолютная тишина.

Борис с утра остался дома, и это могло бы испортить весь план. К счастью, он качал мышцы в тренажерном зале. Василий закрылся в своей комнате, снова прогуливая учебу. Но главное, старуха! Альфия уехала к косметологу, и Динара надеялась, что раньше двенадцати она не вернется.

У нее есть четыре часа.

Она спокойно пересекла коридор и остановилась напротив комнаты свекрови. Дверь Альфия никогда не запирала, и не потому, что доверяла домашним, а потому, что не считала Динару за человека и не ждала от нее дурного. Вряд ли владельцу плантации пришло бы в голову прятать ценные вещи от слуг-негров.

На это и был расчет.

Динара вошла в комнату, где еще висел в воздухе запах сандала. Старуха, как обычно, жгла с утра ароматические палочки. Это хорошо. Пусть одежда и волосы немного пропитаются сандалом, это может хоть чуть-чуть, но перевесить чашу весов в ее пользу, когда потребуется.

Три вещи нужны были Динаре: паспорт, ключ от ячейки и шарф. Паспорт и ключ нашлись в выдвижном ящике стола, а с шарфом неожиданно возникла заминка: в гардеробной комнате его не оказалось. Динара это предусмотрела, и в комнате ее ждал очень похожего цвета палантин, купленный заранее. Но она все-таки проверила шкафы и обрадовалась, когда с верхней полки на нее спланировала знакомая красная тряпка.

Хороший знак.

Она была хладнокровна и сосредоточенна. Есть цель. Есть способ ее достижения. Нужно просто двигаться, следуя намеченным пунктам плана. Вот если что-нибудь пойдет не так и придется импровизировать, тогда можно будет и волноваться. А пока нет повода.

Все необходимое у нее, можно переходить ко второму этапу.

Вернувшись в комнату, Динара села перед зеркалом и поставила таймер на час. Если она не справится за это время, ее затею можно считать проигранной.

Парик вынуть из шкафа, встряхнуть, поставить на стол. Приготовить очки с простыми стеклами и затейливой оправой, которые носит Альфия. Этих очков у нее пар двадцать, можно не утруждать себя точным подбором, никто не обратит внимания. А теперь начинается самая ответственная часть подготовки.

Динара включила лампы на зеркале и проверила пальцем температуру воды.

– Поехали.

Десять лет назад

Когда умерла мать, долго и тяжело болевшая, Динара продала их маленькую квартиру и приехала в Москву. Брата в то время какими-то окольными путями занесло на юг страны, хотя он обещал, что встретит и поможет, и Динаре пришлось обустраиваться одной.

Для начала она поступила в Полиграфический. Два года подготовки не пропали зря. Не было дня, когда она не занималась бы, включая те, что провела возле матери в больнице.

Отучившись первые полгода, Динара пошла на курсы маникюра. Она знала твердо: портные, парикмахерши и маникюрши всегда при деле, даже если бушует война или чума. Это бедняки умирают непричесанными. А вокруг богачей роятся те, кто обслуживает их красоту, и быть одной из пчелок этого роя означает спасение.

Деньги от продажи квартиры она распределила на три года. При очень экономной жизни этого должно было хватить на съемное жилье, еду и кое-какие радости. Большую дыру в бюджете пробивала оплата ее курсов, но Динара не роптала. Средства, вложенные в себя, всегда окупаются.

Она была мила, улыбчива и общительна, однако ни с кем не сходилась тесно и за все время учебы не завела себе друзей. Люди приближались, привлеченные ее энергией и обманутые напускной легкостью, – и вдруг обнаруживали, что у этой бабочки стальные крылья и титановый корпус. Она махала крылышками не просто так. Это был полет к цели. У тех, кто оказывался рядом, возникало чувство, что при необходимости и они будут принесены в жертву чужим стремлениям.

В действительности это было вовсе не так. Динара никогда не рассматривала людей как инструмент. Все силы и средства она бросила на то, чтобы сделать инструментом себя.

Она азартно училась новому. Как только поблизости от института открылась студия танцев, девушка записалась туда и по вечерам самозабвенно танцевала, приводя в восторг преподавательницу. От природы гибкая и очень музыкальная, она прекрасно двигалась и схватывала новые движения на лету. Год спустя студия предложила ей контракт тренера для начинающих. Динара отказалась. Ей нужно было учиться дальше, а не тратить время на сорокалетних пышек, мечтающих соблазнительно двигать животом.

В числе ее увлечений закономерно оказался визаж. «Женщина должна уметь накрасить себя, а в идеале и других». Полтора года Динара набивала руку на однокурсницах, а если у кого-то случалась свадьба или важное свидание, ей платили, пусть и немного. Она не тратила лишних денег ни на одежду, ни на ресторанчики, ни на те маленькие радости, которые способны сделать жизнь бедной девушки из просто выносимой – счастливой. Динара Садыкова вообще не рассуждала в категориях «счастье-несчастье».

Есть цель: стать богатой и самостоятельной. К ней и надо идти.

В родном городе у нее остались родственники. Как-то она позвонила поздравить их с Новым годом и наткнулась на яростную отповедь. «Не подлизывайся, сволота, – сказала ей взбешенная двоюродная тетка. – Как ты с родной матерью обошлась, а?»

Динара не сразу поняла. Лишь услышав от тетки про квартиру, вспомнила.

Когда матери поставили диагноз и прозвучали слова «четвертая стадия», Динара сначала обошла вместе с ней еще троих врачей. Доктора оказались единодушны.