Текст книги "Под знаком OST. Книга 2"

Под знаком OST
Книга 2
Елена Немых
Наталья Назарова

Редактор Елена Немых

© Елена Немых, 2023

© Наталья Назарова, 2023

ISBN 978-5-4493-1557-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Под Знаком OST часть 2 (1942—1943)

авторы: Елена Немых, Наталья Назарова

Посвящается Жертвам Диктатур

События, описанные в книге являются художественным вымыслом, имеют совпадения с реальными событиями, однако не являются воспоминаниями конкретных людей.

2004/2015CINEMAMUET©

ПРЕДИСЛОВИЕ: Елена Немых, режиссер-постановщик художественного фильма «Я вернусь»: «Идея фильма „Я вернусь“ по мотивам книги „Под знаком ОST“ у меня появилась в 2004. Приближалась дата:60-летие Великой Отечественной воины. Огромное количество документальных и художественных фильмов появилось на теле и киноэкранах. Вторая мировая война, начавшаяся в 1939 и ставшая проклятием для Европы, заставила именно меня придумать кино на оригинальную и ни кем не снятую идею: о судьбе D.P. (displaced persons),в том числе об остарбайтерах. Неожиданное знакомство с Аллой Трещалиной, которая снялась в документальном фильме „Чемодан. Вокзал. Россия“ (автор: Александр Зиненко, режиссер: Елена Немых, продюсеры: Мария Слоним, Александр Герасимов),бывшей „остовкой“ (так назывались рабы с Востока для Третьего Рейха),заставило заняться исследованием этой сложной, щепетильной и очень неоднозначной исторической темой. В 2007 году я сделала свои собственный документальный фильм „Рабы двух диктатур“ (автор и режиссер: Елена Немых, продюсер: Юрий Бабуров, Елена Немых), премьера которого состоялась в 2018 на фестивале „Документальная среда“, в 2009 на телеэкран вышел 12-серийный фильм „Я вернусь“ с участием актеров театра и кино, таких как: Елизавета Боярская, Юлия Пересильд, Елена Подкаминская, Елена Николаева, Роман Полянский, Михаил Миронов и др. Я благодарна судьбе за все те встречи, которые произошли у меня во время написания книги „Под знаком OST“, а так же подготовки, съемки, пост-продакшена, телевизионных и интернет-премьер художественного фильма „Я вернусь“ (автор идеи: Елена Немых, автор сценария: Наталья Назарова, режиссер-постановщик: Елена Немых, продюсеры: Игорь Толстунов, Анна Кагарлицкая) о судьбе остарбайтеров. Ссылка:https://www.ivi.ru/watch/ya-vernus Счастливого просмотра!»

Глава 1. Третий рейх. Завод/Деревня. Германия. Апрель. 1942.

На белом полотнище простыни, натянутой на двух столбах

в бараке, показывали хронику Третьего Рейха.

Фильм был агитационный, про хорошую жизнь в Германии.

Зрители-остовки и работницы химзавода. Они лузгали семечки под присмотром надзирательницы, которая сидела рядом с киноустановкой для кинопленки. Фильм был черно-белым с записанным звуком, что было большой редкостью для фашистской Германии и делался либо по личному приказу Гитлера и Гиммлера; именно этот фильм и привезли на химзавод для показа работникам Третьего Рейха. Наташа, которая тогда попала в кадр камеры кинохроникера, вместе с агитационными плакатами в руках, с интересом рассматривала отснятую агитку. Голос за кадром звучал в гробовой тишине:

«Доблестные части Вермахта вошли на территорию Советского Союза в июне 41 года. Местные жители встречали немецких захватчиков с хлебом и солью»

На экране в этот момент показывали хронику с немецкими войсками. Въезд солдатов Вермахта на мотоциклетах в деревню, девушек в венках из цветов на голове с пришпиленными разноцветными лентами и

в народных костюмах: сарафанах и белых косоворотках. Они встречали армию Гитлера с хлебом и солью. Однако вид каравая на расшитом рушнике заставили остовок расхохотаться.

– Ага, прямо так. С хлебом и с солью!

– Ага. Да, враки все это. Наше село бомбили. И все село спалили.

Надзирательница, которая демонстрировала кино, зашикала на зрительниц.

– Молчать! Иначе выгоню под дождь на три часа!

Остовки притихли, вкрадчивый мужской голос продолжал по-немецки:

«Уставшие воины были рады найти в освобожденных селах:

воду, еду, ночлег. Сотни украинских, русских и белорусских девушек решили завербоваться на работу в Германии в местном арбайтслагере»

В кадре на экране показывали кадры хроники: немецкую комендатуру в городах, очередь из желающих поехать, приезд остарбайтеров в «теплушках» в Третий Рейх, их разгрузку с чемоданами, узелками, котомками, у некоторых в руках была даже балалайка и гармонь: «Вот счастливое лицо первой посетительницы трудового лагеря. Комфортабельные бараки ждут наемных рабочих со всей бывшей территории Советского Союза. Хорошая еда, достойная оплата за труд, проживание в трудовом лагере»

Неожиданно на экране – лицо Наташи с агитационным плакатом

в руках, на плакате надпись: «Свободная Германия ждет Вас!»

Соня, которая сидела рядом с Натой, удивленно посмотрела на свою знакомую. Наташа-звезда кинохроники? Неожиданное открытие.

Однако ошарашенное лицо самой Наты, которая с ужасом смотрела на самую себя на экране говорило об обратном: Наташу была шокирована кинохроникой. Но как оказался плакат в ее руках? Да еще и агитационный? Наташа смутно помнила первый день в лагере, однако киносъемку запомнила: солдата, который сунул ей древко плаката прямо в руки, фрау рядом с киноаппаратом с указующим перстом, кинокамеру и оператора. Однако все-таки с трудом вспомнила,

как бросила плакат прямо там на плацу.

В хронике этот момент был искусно отрезан и монтаж следующих хроникальных кадров: работы в цехах, обед в столовой, крупно-немецкая арбайтскнижка с марками в виде оплаты за работу. Сняли даже руки, которые считали деньги. Наташе было стыдно, по всему выходило, что именно она в фильме агитировала и работу

в Третьем Рейхе, и зарплату, и проживание в бараках.

Но, возможно, ее никто не узнал? Кино было черно-белым, и она очень надеялась, что лицо ее не запомнится.

Однако часть остовок уже развернулись к ней. На лицах-удивление. Наташа-звезда кинохроники? Ирина, главная заводила, громко сказала вслух так, что услышал весь барак.

– Ой, фифа! Ты что ли?

– Ой, смотри, наша что ли?

– Чего-то лицо слишком счастливое!

– Наташа? Ты?

А агитационные кадры о хорошей жизни в трудовом лагере

еще были на экране. Голос за кадром врал беззастенчиво, что вызывал у зрительниц только насмешки:

– Хорошая еда, слышала? Ага, вчера вот была (изображает, что тошнит ее) очень хорошая..

– Ага, заплатили! Как же!

– Вот врут… Врут, а? (Наташе) Вранье! (свистит в два пальца)

– Кинщика на мыло!

Девушки начинают все больше хохотать и топать ногами. Надзирательница встает с места, пытаясь успокоить разбушевавшихся остовок. Проектор выключен, она включает свет.

– Молчать! А ну-ка молчать.

– Вранье! Вранье! Вранье!

– Ага, условия… ой, не могу! И хлеба завались. Ой, не могу!

– Кинщика на мыло! На мыло! На мыло!!!

– Ой, Сонька! Смешно… Правда?

– Да, смешно…

– Ну-ка ты и ты… Встали и вышли…

Надзирательница выгоняет остовок на улицу под проливной дождь.

– Крути кино дальше, не останавливайся.. (Нате и Соне) Молчать! Молчать!

Надзирательница выгоняет Наташу, Соню и еще пять остовок из барака. Среди них и новенькая из Таганрога: рыжая Валентина.

– А ну, пошли… пошли…

– А, сволочи! Не пойду…

– Молчать!

Семь остовок, включая Наташу и Соню, мокнут под дождем. Надзирательница выстраивает их в шеренгу, палкой заставляя встать на колени под проливным ливнем. Девушкам холодно, они дрожат от страха и леденящего душу предчувствия скорого наказания в виде палок.

– Молчать… И стоять, я сказала…

– Ох, Соня… Холод какой.

– Холодно!

– Ага… Холодно.

Остовки дрожат, стоя на коленях. Наташа смотрит на бледное лицо Сонечки, и понимает что ее нужно спасать. Иначе она и вовсе упадет. С волос Сони текут потоками вода, одежда мокрая.

– Сонька, а почитай свои стихи, про ласточку.

– Ага…

Предложение Наташи вызывает одобрение.

– Давай, а то околеем…

– Ой, давай, читай побыстрее…

Соня выпрямляется, потирает свои запястья, вдыхает полной грудью и начинает читать.

– Как ласточка, среди грозы и бури, страдаешь ты, когда

гремит гроза! Но не сдаешься голову понурив, из глаз твоих не капает слеза!

Надзирательница подскакивает к Соне, колотит ее по спине палкой. Девушка падает в грязь

– Молчать! Молчать! Тихо, кому сказала… Разоралась (надзирательница)

– А вот не будем молчать.

– Девчонки, беритесь за руки! Теплее будет!

Девчонки поднимают Соню с земли. Они все берутся за руки. Рыжая Валентина особенно старается доказать, что вместе со всеми заодно.

– Ага, мне нехолодно, мне нехолодно…

– Ага, ласточки, беремся за руки!

– Ой, не могу! Ласточки, да!

– Но не сдаешься голову понурив, из глаз твоих не капает слеза!!!!

Остовки стоят под дождем на коленях еще час, читая дружно и хором стихи. Лишь некоторое время спустя надзирательница загоняет их: мокрых, продрогших и несчастных в барак.

Там девушки переодеваются, выпивают горячий чай

в алюминиевых кружках, который им разливает Ирина. Еще полчаса и девушки засыпают на нарах, счастливые, что отделались легким наказанием, а ведь могли бы и в карцер попасть.

Соня и Ната, обнявшись, засыпают на своей постели под драповым, серым одеялом.

Однако вставать нужно было уже через три часа. В 5 утра как обычно надзирательница колотит палкой по их деревянным кроватям, заставляя проснуться. Вдалеке привычно гудит заводская сирена.

– Подьем, подъем, подъем… Давай шевелись, шевелись давай… Бегом, бегом… Шевелись, свинья! Сказала же… Пошла, бегом… Шевелись, шевелись… Бегом, бегом…

Девушки неохотно встают. Многие жаловались на плохое самочувствие, на боли в животе. Надзирательница решила вызвать в цех врача, чтобы тот осмотрел остовок. Выходить больным на работу было строжайше запрещено!

– Встаем, встаем… Разоралась…

– Ох, не знаешь сегодня, нас на химзаводе будут смотреть?

Или куда? Врач говорят придет

– Девочки, меня подождите…

– Бегу, бегу!

Наташа уже встала с кровати, умылась, почистила зубы, оделась

в форму работницы химзавода и вышла на плац. Однако Сони нигде не было видно, хотя на плацу уже все построились. Ната решила вернуться в барак, где увидела худощавую фигурку Сони, свернувшейся клубочком на нарах.

– Соня! Сонечка! Ты чего?

– Ой, Наташа, встать не могу… Вообще…

Но в этот момент в барак вбежала разъяренная надзирательница.

Все девушки выбежали уже во двор химзавода, на кровати лежала одна Соня, которая была очень бледна, тряслась мелкой дрожью так, что зуб не попадал на зуб.

– Так? Кто это там? Вставай, шевелись!

В барак вошла Валентина, рыжая соседка по бараку Сони и Наташи.

– Сонька, вставай! Смотри, я тоже хриплю. Но, мне сказали по секрету: отправят в лазарет-хана!

– Ох, попробую!

Наташа и Валентина помогают подняться Соне. Ей тяжело вставать, ноги отказывают. Наташа решает ей помочь. Она вместе с Валентиной берут Соню под руки.

– Слушай, помоги мне! Давай ее как-нибудь поднимем!

– Давай! В чем дело?

– Встаю, встаю!

Соня кашляет, девушки подхватывают ее подмышки и тащат на плац. Девушка отчаянно и хрипло кашляет.

Остовки выстроились во дворе в две шеренги. Увидев, как тащат

в строй Соню, они начинают шептаться.

– Смотри, девчонка заболела…

– В лазарет ее надо…

– Лазарет? Ох, там еды не дают…

– Жалко.

– Тиф наверное…

– Ой, тиф… ужас!

Наташа и Валентина встают в строй остовок, поддерживая Соню под руки. Она еле стоит, ноги подкашиваются, она почти теряет сознание.

– Все хорошо!

Ирина оборачивается на них, видит Соню, кривится, ей очевидно, что Соня больна тифом.

– Вы куда ее притащили, дуры?

– Не твое дело!

– Да не трогайте ее, может она тифозная! Перезаражает всех тут

к чертовой матери.

– Сонька, давай! Ага, иду, иду!

Но вдалеке уже зазвучала последняя заводская сирена. Нужно было идти на работу, в цех. Девушки разворачиваются во дворе и делают шаг по направлению к заводу.

– Все! Давай, пошла! (остовкам) пошли, пошли! Опаздываем.

– Идем, идем потихоньку!

– Ох!

Однако Соня вместо того, чтобы идти дальше, падает на землю. Наташа и Валя не успевают ее подхватить, она валится прямо на землю. Девушки охают от неожиданности и разбегаются в разные стороны. Надзирательница колотит их палкой, подгоняя.

Но Соня лежит на земле неподвижно. Колонна замедляет ход. Девушки останавливаются с двух сторон, надзирательница орет на них, пытаясь поднять Соню, колотит ее палкой по спине.

– Пошла… Пошла…

К ним подходит комендант вместе с двумя немецкими солдатами. Очевидно, что в колонне заминка, а опоздание на работу в цех составило уже более получаса. Девушки шепчутся между собой.

– Она не сможет работать…

– Сможет.

– Тише. Комендант идет сюда…

– Ага, стоим тихо…

Комендант вместе с немецким патрулем подходит вплотную

к остановившейся колонне. Солдаты видят упавшую на землю Соню, дотрагиваются до тела стволом автомата. Однако она лежит без движения. Солдаты переворачивают ее на спину, смотрят в ее глаза и на бледное лицо. Комендант наклоняется над телом, чтобы понять жива ли она.

Солдаты тем временем начинают выстраивать колонну. Комендант отходит.

– Стройся, стройся… В колонну по трое!

– В колонну по трое, по трое…

– Почему опаздываем на завод?

– На моих часах тридцать минут седьмого (указывая на Соню)

– Да, вот больная. Вроде из пятого барака.

– Где? А вот (кивает на Соню на земле)

Комендант сморкается в платок, смотрит брезгливо на лежащую на земле Соню. Машет стоящему рядом со входом на завод врачу. Девушки: Наташа и Валя, подбегают к Соне, поднимают ее с земли и пытаются удержать на весу.

– Валя, держи ее… Ох…

– Держу ее…

Девушки держат Соню под руки с двух сторон, она уже раскрыла глаза, но стоит еле-еле на своих «ватных» ногах.

Комендант подходит к ним ближе, рассматривая остовок внимательно.

Позже к нему подбежали солдаты и взялись за Соню серьезно.

– Расступитесь, быстро… (берет Соню за волосы)

Да у нее тиф… (показывает на вши в волосах) Эй, охрана!

Да, герр комендант!

– Герр, комендант, она здорова…

– Молчать. Эту в лазарет! А остальных: немедленно отправляйте бегом, опаздываем.

– Есть (Соне) выйти из строя…

Наташа и Валя вытаскивают Соню из строя, она встает на колени, а солдаты тут же ее подхватывают под руки и оттаскивают ее подальше от колонны, так как девушка почти теряет сознание.

– Отправляйте колонну.

– Пошли, пошли! Быстро!

Колонна остовок быстро покидает плац, заходит на химзавод. Смена длится целый день без перерыва на обед. К ночи, когда Наташа наконец-то попадает к себе в барак, она вспоминает о Соне. Как она там? В лазарете? Говорят, что паек для больных весьма скудный, если не сказать больше: больных в трудовом лагере и обрекали, судя по слухам, на голодную смерть, лишая их еды.

Наташа сохранила свою еду после ужина и решила отнести больной Соне. Потихоньку выскочив из барака, она подошла к лазарету и постучала в зарешетчатое окно.

– Соня, Соня… (стучит в окно)

Однако вместо Сони в окне показался врач в очках.

– Извините, а где Соня?

Врач был из Польши, по-немецки говорил с акцентом, но Наташу, которая заглянула в окно лазарета, узнал сразу. Он видел ее рядом

с Соней в общей колонне.

– Ты-Валентина? Или Наташа?

– Нет, я-Наташа! Я к Соне!

Врач пропадает, потом опять появляется в окне.

– Она просила тебе передать. (открывает форточку) Вот: записник! (протягивает ей блокнот)

– Спасибо, спасибо… А где? Где она?

Врач вздыхает, трет переносицу, снимая и надевая очки в тонкой железной оправе.

– Она умерла!

– Умерла?!!

Врач быстро задергивает штору. Наташа садится на землю рядом

с домиком-лазаретом. Через полчаса Наташа плачет в подушку

у себя на кровати, закрывшись одеялом. Сквозь окошко барака струится тусклый свет от фонаря, «записник» (блокнот Сони) можно даже полистать. Наташа открывает его на первой странице и видит надпись Сониной рукой: «Стихи: Ласточка. Автор: Софья Мальцева:

«Как ласточка, среди грозы и бури, страдаешь ты, когда

гремит гроза! Но не сдаешься ты».

Наташа стихи Сони запомнила наизусть на всю оставшуюся жизнь.

Она свернулась калачиком и зарыдала.

На другой день в бараке был отдых. Близился день рождения Гитлера. И девушки готовили концерт. Нате вовсе не хотелось участвовать в общих репетициях; После смерти Сони что-то надломилось в ней, она почувствовала, что ненавидит и Третий рейх, и химический завод, и надзирательницу, и немецкую охрану. Однако остальная часть барака во главе с Ириной готовилась к концерту. Когда вошел комендант в сопровождении охраны весь барак вскочил, кроме Наты, которая сказалась больной и лежала на нарах под одеялом.

– Всем встать!

– Переведите им…

– О чего-то их рано занесло. Ага, сейчас скажут чего-нибудь…

Тише вы…

Комендант откашлялся и начал говорить:

– К Дню рождения фюрера начальство организует концерт.

От каждого барака нужен номер: народная песня, танец,

либо стихотворение нейтрального содержания. Произведения советского содержания строго запрещены.

– Какие песни-то?

– Повторяю! К Дню рождения Гитлера начальство организует

концерт! От каждого барака нужен номер: народная песня, танец, либо стихотворение нейтрального содержания, произведения советского содержания строго запрещены.

Переводчик переводит на русский то, что сказал комендант.

– Слышала? Лучше бы покормили! Тогда и споем.

Вперед выходит Ирина, она не очень поняла, что говорил комендант.

– Какие песни нельзя петь? Непонятно!

– Произведения советского (напирает на слово советский) строго запрещены.

– Слышали? Вот те на! Я только советские песни знаю.

Немецкий солдат вытаскивает из мешка русские сарафаны и кокошники, отдает их девушкам.

– Вот костюмы для вас.

Комендант смотрит на остовок строго и выходит вместе

с солдатами. В бараке наступает тишина. Ирина подходит к сарафанам.

– Кокошник? Видела?

– Сарафаны нашили.

– А чего петь-то будем? А?

– Русские народные!!!

Ирина надевает на себя сарафан, кокошник. Выглядит она забавно, но вполне в русском стиле.

– Чего это их на русские песни потянуло? (обращаясь к портрету на стене) С днем рождения, Гитлер!

Девушки смотрят на Ирину испуганно, однако начинают примерять сарфаны. Они медленно разбрелись по бараку, надевая и кокошники.

Наташа с ужасом смотрела на девушек в русских нарядах. Шальная мысль, как испортить праздничный концерт, быстро пришла к ней

в голову. Она вскочила с нар, откинув одеяло, и подбежала к остовкам.

– Девчонки, а давайте «Бродягу»споем!

– песню «Бродягу»? Слова подскажешь?

– Да, конечно!

Еще через час комендант с немецким патрулем заходят в барак и застают удивительную картину: девушки в сарафанах и кокошниках, сидя за столом, дружно поют русскую песню «Бродяга».

Наташа написала всем слова на остатках бумаги из Сониного «записника», раздала их в руки остовок, и начала дирижировать хором. В руках ее был – простой химический карандаш.

«По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах. Бродяга судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах. (дружно) Тащился с сумой на плечах»

– Повыше здесь! Здесь можно уйти в терцию. (машет рукой) повторяем…

Комендант с интересом смотрит на поющих девушек

– Интересно, что за песню они поют? Спроси у нее.

Он показывает на Наташу.

– Что за песни? (Нате) Отвечай!

Наташа краснеет, откашливается и по-немецки отвечает коменданту.

– По диким степям около озера Байкал, шел человек в разорванной одежде, взял лодку и переправился на другую сторону.

Валентина хмыкает, она немного понимает по-немецки и понимает, что Наташин перевод не совсем точный. Комендант обращает внимание на Валентину, откашливается.

– (Вале) Что-то смешное? (Нате) А что еще будет в концерте?

– Это смешная песня! А еще будет стихотворение «Ласточка» и русский танец!

– Хорошо, продолжайте.

Комендант в сопровождении солдат выходит из барака. Наташа коротко смотрит на Валентину, быстро и жестом показывает: «Молчи!»

– Так, давайте еще раз. Ира, подыграй нам. На гармошке. Губной.

Ирина улыбается, вынимает немецкую губную гармошку из кармана, дует в нее. Из гармошки вырывается звук.

– Да, не буду я на ней играть. У нее звук, как из сортира. Была бы балалаечка, а то! (кладет ее на стол) Одно слово: фашистская!

– Из сортира, ах! Где же они тебе балалайку возьмут?

Ирина положила ее на стол, хмыкнув. К гармошке подошла рыжая и кудрявая Валентина, взяла ее в руку, дунула, звук был и в правду

не очень.

– Тьфу, ты!

Валентина вздохнула, положила на стол гармошку и быстро сказала.

– Ната, а что ты еще наврала коменданту? Я вообще по-немецки не все понимаю, но понимаю.

– Сказала, что стихи буду читать.

– А какие стихи?

– Те самые. Сонины. Которые она под дождем читала вместе со всеми.

Ирина даже крякает от злости. Подходит поближе, смотрит Нате

в глаза.

– Ты их читать не будешь.

– Ната, правда! Это же самоубийство!

Валентина смотрит на Нату сочувственно. Ей непонятно, для чего Наташа хочет испортить концерт? Однако Наташа показывает на блокнот умершей Мальцевой.

– А что? Значит, она зря умерла? Девчонки, неужели вы

не понимаете, что этот «записник» с ее стихами -единственное, что от нее осталось.

– Дура! Не только тебя накажут, всех накажут!

– Хорошо, если Вы боитесь, я не буду читать. Знаете,

а вот мой отец говорил,: «я живу так, как мыслю. Если я думаю так, а поступаю иначе, значит меня нет. Я не существую» Он был историком и философом. И, значит, мы все здесь не существуем.

И что получается? Что они правы? Фашисты? И мы что-никто? Мы согласны с этим?

Наташа говорила, воодушевляясь от собственной смелости. Сонино лицо: бледное и несчастное, запавшие глаза стояли перед ее глазами. Образовалась неловкая пауза. Тишина, которую нарушила Валентина.

– Девчонки, пусть читает! Пусть делает, что хочет!

На самом же концерте, посвященном дню рождения Гитлеру, Наташа сама аккомпанирует на пианино, кивая в такт песне «Бродяга».

На ней: клетчатое платье с нашивкой OST, которое ей подарила Анна Алексеевич. На фоне простоватых остовок в сарафанах и кокошниках ее фигурка выделялась тонкостью. Она играла на пианино и тихо подпевала.

– «По тихим степям Забайкалья, где золото ищут

в горах, бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах»

Хор выводил четвертую строфу песни, когда в зал вошел герр Штерн. Он тихо прошел между рядами и сел на стул рядом с комендантом.

– Здравствуйте, герр комендант. Извините, я опоздал. Я еле нашел Вас

в этой глуши.

– Садитесь. Вы как раз во время, на сцене – Ваша протеже!

Комендант кивает на Наташу. Герр Штерн смотрит на нее, не отрываясь. Наташа похудела, глаза запали, работа на фабрике давала себя знать, черты лица девушки заострились, она стала будто старше и грубее, однако тонкие руки, тонкие ноги и тонкая шея подчеркивали ее тонкую красоту. Герр Штерн явно соскучился по своей русской, однако Ната как будто его и не замечала. Она вышла на сцену читать стихи Сони Мальцевой.

– Ты-русская и труд твоя стихия. Трудиться и терпеть

тебе не привыкать, ты терпелива, как сама Россия, чужой войной измученная мать.

Как ласточка, среди дождя и бури, страдаешь ты, когда гремит гроза, но не сдаешься, голову понурив, из глаз твоих не капает слеза…

Переводчик быстро и на ухо переводит коменданту все, что говорит Наташа. Очевидно, что дерзкая русская вовсе не поняла, что декламация советского стихотворения строго на строго запрещена

на концерте, посвященному дню рождения великого фюрера.

Когда комендант понимает, что произошло, он вскакивает с места.

– Концерт немедленно прекратить, а ее в карцер.

Герр Вольф, герр Штерн, пройдёмте за мной, надо

обсудить, что делать с этой русской.

Все остальное Ната помнит с трудом. Допрос у коменданта лагеря, герр Штерн, удар в челюсть и по ребрам выводят ее из равновесия, голова кружится, она теряет сознание. Немецкие охранники затаскивают ее в карцер и кидают на холодный пол.

– Заходи, через три дня принесем тебе еду!

– Через три дня?

– Или через 7 дней, вот так…

Солдат зло ухмыляется: закрывает железную дверь в карцер, запирая Наташу, которая лежит на полу. Очевидно, что без еды она проведет в карцере почти 7 дней. Девушка теряет сознание от побоев.

В ее голове крутятся последние слова, которые произносили начальник лагеря и герр Штерн на допросе в комнате коменданта. Комендант требовал строгого наказания и отправки Наташи

в концлагерь, герр Штерн пытался ее защищать:

«-Эту русскую пора отправлять в концлагерь. За ней столько числится, вы видели ее дело? А вы ее защищаете? Она чуть не убила немецкого ребенка, она его обварила.

– Я не защищаю, я просто считаю, что она может быть

полезна Рейху. Ребенок, кстати, остался жив только благодаря Наташе.

– Но она неисправима, она ненавидит все немецкое, это

очевидно, что сегодняшняя выходка это доказала!

– Ну, что такого она прочла, упомянула несколько раз слово:

русская, ну и что? Какая-то лирика! Ласточки какие-то, нет тут ничего криминального.

– Ну, хорошо, но только под Вашу ответственность, и еще одна

просьба, в обмен на эту услугу я попрошу Вас переправить мою жену

с ребенком в безопасное место. Становится неспокойно»

Скрежет открывающейся двери карцера, разбудил Наташу и заставил проснуться, немецкий солдат внимательно посмотрел на лежащую на полу девушку, ткнул в нее винтовкой, попытался разбудить.

– Эй, номер 14532!На выход. Ты жива? Тебя ждет герр

офицер. Большой чин, так что поторопись. Эй, эй, вставай живей…

Наташа встала с трудом. От длительного пребывания в холодном карцере ее лицо осунулось и почернело. Круги под глазами, запекшиеся губы-так выглядела Ната. Ноги не слушались ее, она была просто уверена, что и двух шагов не пройдет вперед. Однако немецкий солдат грубо подталкивал ее к выходу.

– Пройди в барак, собери вещи в вещмешок

Наташа все делала машинально, почти механически. По счастью соседки по бараку-остовки были на работе в цеху химического завода и прощаться было не с кем. Ната бросила последний взгляд на барак и вышла.

Герр Штерн ждал ее в своей красной машине с открытым верхом на выезде из лагеря. Немецкий солдат довел девушку прямо до офицера, отдал ему честь и ретировался. Наташа молча села в машину, еще секунду и взревевший мотор унес ее от зловещих черных корпусов химического завода подальше.

Через час они уже были в лесу. Герр Штерн заглушил мотор и протянул ей коричневое платье в замен ее серого, клетчатого с белым воротничком.

– На! Надевай! В этом платье ты не можешь разъезжать по Германии. Да, не бойся. Я отвернусь.

Герр Штерн вышел из машины, Ната закрыла дверь и начала переодеваться, в лесу было тихо и чувствовалась близкая весна. Кукушка произносила свое тихое «ку-ку», зеленая трава пробивалась сквозь землю, где-то даже распустились подснежники.

Герр Штерн достал из серебряного портсигара папиросу, понюхал скрученный в ней табак, чиркнул зажигалкой и закурил. Наташа переодевалась молча. Настроение было паршивое. Она почти переоделась, когда он неожиданно быстро открыл дверцу машины и вытащил ее на поляну. Ее бледное лицо, руки с синяками от наручников его поразили. Ната смотрела на него с ненавистью, в ее глазах не было благодарности спасителю, интеллигентная русская девушка откровенно его ненавидела. Альфред Штерн схватил ее за руку и как следует сжал. Наташа даже вскрикнула от пронизывающей боли, но сделала попытку вырваться. Немецкий офицер достал из-под своего ремня свой револьвер.

– Мне стоило большого труда найти тебя на заводе, а еще вытащить тебя оттуда и из карцера.

– Куда же Вы меня везете?

– В Швейцарию. У меня там маленький дом. Там тихо и там ты можешь жить со мной.

– В качестве кого? Я никак не хочу. А как же Анна? Вы ей то же предлагали поехать в Швейцарию?

Герр Штерн побледнел. Наташа затронула больную тему, попав в самую точку. Альфред до сих пор горевал по своей русской прислуге.

В тайне от самого себя и от всего арийского мира, в котором жил и существовал Альфред, он был влюблен в Анну Алексеевич. Она была хороша в постели и преступная связь с ней не давала ему покоя даже после ее смерти. Анна приходила к нему во снах вместе с ребенком и укоряла его за убийство. Герр Штерн просыпался в холодном поту, вспоминая ее синие глаза и белокурые волосы.

– (тихо, будто сам себе) Она-то мечтала стать фрау Штерн…

Кроме того, она была беременна!

– Вы ее убили!

– О, нет… Она напилась, что-то несла несусветное…

Я честно говоря не сразу принял это всерьез…

Потом она вскочила на окно, пытаясь разжалобить

меня. И оступилась (через паузу) Она мне снится. Часто. Она и ребенок.

– Это вы ей помогли выпрыгнуть в окно…

Слова Наташи выводят герра Штерна из себя, он разворачивается, хватает опять Нату за руку, разворачивает ее к себе, сует свой пистолет прямо ей в руки.

– Ну-ка иди сюда! Иди, иди! Вот-стреляй!

Ты думаешь мне жизнь дорога, с тех пор, как я каждую ночь вижу во сне убиенную Анну и ее не родившегося ребенка? А еще твои глаза полные ненависти.

Пистолет тяжелый и холодный, Наташа с трудом удерживает его

в руках. Дуло упирается прямо в мундир герр Штерна. Альфред помогает девушке взвести курок, кажется еще минута, и она выстрелит ему прямо в грудь. Альфред начинает медленно говорить, тщательно подбирая слова.

– Какая драматическая сцена! Когда я был маленьким, я хотел стать актером, а стал эсэсовцем. Соколом Гиммлера.

Слова Альфреда попадают в самую сердце Наташи. Она вздыхает и опускает пистолет. Слезы наворачиваются ей на глаза, ей сложно выстрелить в человека, даже такого как герр Штерн: фашиста и убийцу.

– Я то же хотела стать актрисой, а теперь я здесь.

Наташа кладет пистолет на капот, садится в машину и начинает плакать. Альфред выдыхает, опасность миновала, он достает белый платок из кармана и вытирает пот со лба. Он убирает пистолет

в кобуру, застегивает портупею и садится в машину. Медленно заводит мотор, продолжая говорить с Наташей.

– Знаешь… Лучше всего жить в лесу. Быть лесником, никого вокруг. Только звери и птицы. И полный покой. Ну, все. Поехали. Я отвезу тебя к своей знакомой фрау Мюллер, в деревню. Я ей как-то помог с документами. Я думаю тебе у них будет хорошо.

Мотор наконец-то завелся, и красная машина тронулась с места.

Герр Штерн лихо вел машину по шоссе, петляющему по лесу с рядом дубовых деревьев по обе стороны дороги.

Пшеничные поля, колосившаяся рожь, белые мельницы с лопастями, стада коров и овец, казавшихся Наташе игрушечными, проносились мимо. Дорога в немецкую деревню была долгой, вскоре Нату укачало и она уснула на заднем сидении машины Альфреда.

Проснулась она ровно через пять часов от громкого разговора герра Штерна с хозяйкой деревенского дома: фрау Мюллер и ее сыном, Карлом. Ната посмотрела из окна и увидела, что красная машина герра Штерна была припаркована у большого двора красивого свеже-выбеленного, деревенского немецкого дома с черепичной красной крышей и красно-кирпичной каминной трубой, из которого шел дымок. По двору гуляли сытые гуси, утки, в хлеву мычала корова, блеяли овцы. Рядом с герром Штерном стояла хозяйка дома: женщина в платке, кофте и юбке с фартуком, а так же ее сын в форме гитлер-югента: коричневой кофте, черных шортах с черной пилоткой на голове и с черным галстуком.