Текст книги "Регуляция эмоций. Клинико-психологический аспект"

2.4. Формулировка авторской модели регуляции эмоций. Обоснование эмпирической базы исследования

Проблематика РЭ на протяжении последних десятилетий все более активно разрабатывается многими зарубежными исследователями. Важность этого направления исследований возрастает в связи с такими социальными вызовами, как увеличение стрессогенности современного общества, неуклонный рост психических и психосоматических расстройств; высокая распространенность различных форм девиантного поведения (Падун, 2010, 2015; Первичко, 2014, 2015; Gross, Jazaieri, 2014; Zinchenko, Pervichko, 2014; и др.). Согласно данным исследований последних лет, выраженные нарушения РЭ выявляются у 40–75 % перечисленных выше пациентов (Gross, Jazaieri, 2014; Kring, 2010; Sheppes, Suri, Gross, 2015).

В этих условиях повышается значимость расширения представлений о содержательных составляющих эмоциональности человека, в особенности о психологических детерминантах и механизмах, обеспечивающих возможность эффективной РЭ. Можно сказать, что в настоящее время изучение РЭ в норме и патологии постепенно начинает приобретать статус самостоятельного направления исследований, оформляющегося как в общей, так и в клинической психологии.

Несмотря на то, что в отечественной психологической науке термин «регуляция эмоций» не получил в настоящее время такого широкого распространения, как за рубежом, можно с уверенностью сказать, что в советской и российской психологии ряд важных особенностей РЭ описан и продолжает продуктивно изучаться в контексте рассмотрения следующих научных тем:

– саморегуляция личности, произвольная и волевая регуляция в норме и патологии (Б. В. Зейгарник, О. А. Конопкин, В. И. Моросанова, Б. С. Братусь, В. А. Иванников, В. В. Николаева, Е. Т. Соколова, А. С. Спиваковская, А. Ш. Тхостов, Ф. Е. Василюк, А. Б. Холмогорова, Е. С. Мазур, И. Г. Колымба, Е. И. Рассказова, И. В. Плужников и др.);

– регуляция психических состояний (А. Н. Леонтьев, О. В. Овчинникова, Н. И. Наенко, О. А. Прохоров, Н. Д. Левитов, А. Б. Леонова, А. С. Кузнецова, Л. В. Куликов, Н. В. Тарабрина и др.);

– эмоциональное развитие в детском возрасте в норме и патологии (Л. И. Божович, В.В. Лебединский, О. А. Карабанова, Г. В. Бурменская, Н. Е. Веракса, О. В. Баженова, М. К. Бардышевская, Р. А. Туревская и др.).

Однако анализ работ, опубликованных как в нашей стране, так и за рубежом, позволяет заключить, что в их числе фактически не представлено исследований, целенаправленно ориентированных на изучение системы РЭ в норме и патологии, с выделением ее уровней и/или компонентов, а также механизмов, в их системном взаимодействии.

Несмотря на богатство накопленного феноменологического материала и указания целого ряда авторов на необходимость поиска психологических механизмов РЭ (Падун, 2015; Первичко, 2014, 2015, 2016; Тхостов, 1997, 2012; Gross, 1998, 2013, 2015), на сегодняшний день в психологии фактически отсутствует концептуальная модель, в рамках которой системно описывались бы уровни, компоненты и психологические механизмы РЭ; модель, которая позволяла бы интегрировать и обобщать эмпирические данные, накопленные по проблеме РЭ в различных исследовательских традициях.

Обозначим наиболее значимые моменты в представлениях о психологической сущности эмоций как о психических функциях культурно-деятельностного подхода к развитию психики, которые могут выступить в качестве необходимого теоретического основания при разработке концептуальной модели РЭ, следовательно, при формулировке гипотез, цели и задач эмпирического исследования РЭ в норме и патологии, а также при разработке релевантного методического обеспечения такого исследования.

Во-первых, это тезис о том, что эмоции могут быть отнесены к классу ВПФ с такими характеристиками, как прижизненное социальное формирование, опосредствованное строение и произвольность способов функционирования (Выготский, 1958, 1983а, 1984а; Тхостов, 1997, 2012), несмотря на такую особенность, как наличие «вегетативной составляющей» в структуре эмоциональных явлений.

Во-вторых, положение о том, что знаково-символическое опосредствование может рассматриваться в качестве необходимого психологического механизма РЭ.

В-третьих, вывод о том, что вводимое Л. С. Выготским представление о переживании как о системной динамической единице сознания и «единице личности и среды», презентируемой субъекту в смысловых образованиях в единстве «аффективных и интеллектуальных процессов», аргументирует допустимость и необходимость рассмотрения отношений между явлениями интеллектуальной и эмоциональной жизни в их системном взаимодействии в качестве одного из основополагающих принципов для понимания психологических законов развития и становления процессов регуляции, РЭ в том числе, следовательно, правомерность использования приемов моделирования смыслового опосредствования для изучения РЭ.

Обозначенные положения (признание наличия у эмоций как психических функций этих признаков) аргументируют методологическую обоснованность подхода к изучению РЭ с позиций культурнодеятельностной парадигмы.

Опыт многолетнего продуктивного применения обозначенных выше базовых теоретических положений культурно-деятельностного подхода для изучения нарушений эмоциональной сферы (Гаранян, 2010; Зейгарник, 1981; Зинченко, Первичко, 2012, 2014; Лебединский, 1985; Николаева и др., 1995; Первичко, 1996, 2015, 2016; Плужников, 2010; Тхостов, 1997, 2012; Соколова, 1989, 2015; Тхостов, Колымба, 1998, 1999; Холмогорова, 2006; Холмогорова, Гаранян, 1999; Pervichko, Zinchenko, Martynov, 2013; и др.), а также для исследования саморегуляции и произвольной регуляции психической деятельности в норме и патологии (Зейгарник, 1981; Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989; Николаева, 1992; Тхостов, 1997, 2002, 2012; Холмогорова, Зарецкий, 2010; и др.) еще раз подтверждает обоснованность и продуктивность рассмотрения названной парадигмы в качестве основы для создания концептуальной модели РЭ, поскольку позволяет интегрировать и обобщать эмпирические данные по проблеме РЭ.

Аргументируя значимость и актуальность представляемого исследования, отметим, что в отечественной психологии представлены работы, в которых обозначен вклад знаково-символического опосредствования эмоций в их регуляцию (Бардышевская, 1995; Зарецкий, 2013; Колымба, 1997; Лебединский, 1985; Плужников, 2010; Туревская, 1991; Тхостов, Колымба, 1998а, б, 1999; Холмогорова, Зарецкий, 2010).

Однако не представлено исследований, в которых бы показывалась связанность рефлексии и знаково-символического опосредствования эмоций при выборе субъектом стратегий РЭ и обеспечении эффективной РЭ в норме и патологии, в частности при сердечно-сосудистых заболеваниях, в зависимости от мотивации и актуального эмоционального состояния субъекта.

В качестве эмпирической базы исследования, направленного на построение концептуальной модели РЭ, были выбраны пациенты с такими формами сердечно-сосудистой патологии, как пролапс митрального клапана (ПМК) и эссенциальная артериальная гипертензия (ЭАГ): оба заболевания могут быть отнесены к заболеваниям «психосоматического круга» при оценке их клинической симптоматики и факторов патогенеза.

ЭАГ принято относить к числу так называемых «классических» психосоматических заболеваний. Несмотря на то, что пациенты с ЭАГ традиционно рассматриваются в качестве одной из клинических групп, релевантных для изучения эмоций и их регуляторных составляющих, содержательная специфика РЭ этих больных по-прежнему остается мало изученной (Jonas, Frank, Ingram, 1997; Pervichko, Zinchenko, Ostroumova, 2013а, b, 2014, 2015; Wise, 2014; Zinchenko, Pervichko, Ostroumova, 2013).

В настоящее время выявляется все больше больных, у которых значения артериального давления (АД) на работе оказываются выше значений, обнаруженных в нерабочее время. Такая форма ЭАГ получила название «артериальной гипертонии на рабочем месте» (АГрм) (Stork et al., 1992) и считается стресс-индуцированной. Однако сведения о механизмах становления клинических проявлений АГрм и о характере включенности механизмов психологической регуляции в этот процесс в настоящее время остаются крайне скудными и противоречивыми, несмотря на огромное число публикаций и выраженный запрос со стороны медицины (Остроумова, Первичко, Зинченко, 2016; Pervichko et al., 2016c, 2016d.

Среди психологических особенностей пациентов с АГрм отмечают подавляемую склонность к раздражению, связанному с большой профессиональной нагрузкой, неуверенность в сохранении рабочего места, неудовлетворительные карьерные возможности, высокие профессиональные требования при низком уровне свободы в принятии решений (Cottington et al., 1986; Karasek, 1998; O’Donnell et al., 2008). Исследования показали, что стресс-индуцированная АГ является далеко не безобидным феноменом. Так, уровень АД у пациентов с АГрм на работе более тесно коррелирует с поражением органов-мишеней (в частности, с гипертрофией миокарда левого желудочка), чем амбулаторно измеряемый уровень АД и даже уровень АД в ночное время (Cottington, et al., 1986; Garvas, Garvas, 1999; и др.).

ПМК – относительно недавно описанная форма сердечно-сосудистой патологии, при которой в качестве важной клинической характеристики выступают неспецифические жалобы психовегетативного содержания, не соответствующие по своему обилию и интенсивности имеющимся у пациента анатомо-физиологическим изменениям со стороны сердечно-сосудистой системы (Мартынов и др., 1999, 2018; Нечаева и др., 2015, 2017; Первичко, Зинченко, Мартынов, 2016; Joiner, Cornman, 1986; Scordo, 2007; и др.). Не только на клиническую, но и на психологическую сложность данных больных, а также на правомочность выдвижения психосоматических гипотез, указывают следующие факты: широкая распространенность тревожных расстройств и возможность формирования «функционального ПМК» в рамках панического расстройства (при этом в ряде публикаций доказывается, что панические атаки не только могут «инициироваться» ПМК, но и сами способны приводить к развитию его признаков – Coplan et al., 1992; Gorman et al., 1988); случаи достоверного уменьшения выраженности клинической симптоматики после прохождения курсов психотерапии и после лечения антидепрессантами и анксиолитиками (Gonzalez et al., 2002; Pariser et al., 1981; Scordo, 2007; Stavrakaki et al., 1991) и даже случаи полного исчезновения эхокардиографических признаков ПМК у пациентов с паническими расстройствами после такого лечения (Coplan et al., 1992).

Все приведенные данные в совокупности, их противоречивость и неоднозначность обусловливают высокий научный интерес к пациентам с ПМК и с «гипертонией на рабочем месте» как со стороны медицины, так и со стороны клинической психологии и релевантность включения пациентов данной группы в исследование с целью изучения РЭ.

Таким образом, исходя из обозначенных положений, может быть сформулирована цель данного исследования: построение концептуальной модели регуляции эмоций в норме и при таких формах сердечно-сосудистой патологии, как пролапс митрального клапана и эссенциальная артериальная гипертензия; изучение регуляции эмоций у пациентов с пролапсом митрального клапана и у больных эссенциальной артериальной гипертензией в сравнении со здоровыми лицами.

В качестве предмета исследования выступила структурно-функциональная организация системы регуляции эмоций у пациентов с пролапсом митрального клапана и у больных эссенциальной артериальной гипертензией в сравнении со здоровыми лицами в условиях повышения рефлексивной и эмоциональной нагрузки.

При реализации цели исследования – разработке концептуальной модели РЭ в норме и при сердечно-сосудистых заболеваниях – на основании аналитического обзора литературы по изучаемой проблеме были выдвинуты следующие гипотезы исследования.

Гипотеза 1. РЭ может быть представлена в качестве системы, включающей психологический и физиологический уровни. При этом в структуре психологического уровня, в свою очередь, могут быть выделены мотивационно-смысловой и операционально-технический уровни регуляции. Операционально-технический уровень в структуре РЭ представлен стратегиями РЭ, выбираемыми субъектом при разрешении эмоциогенных ситуаций.

Данная гипотеза – о структурной организации РЭ – формулируется в соответствии с методологическими принципами культурно-деятельностной парадигмы, применяемыми к анализу структуры явлений психической действительности.

Известно, что структурно-уровневый принцип организации является базовым в организации любой системы. Другие принципы организации (функциональные, генетические) признаются в известном смысле производными от особенностей структурной организации в целом и от особенностей организации иерархического типа, в частности (Зинченко, Смирнов, 1983; Корнилова, Смирнов, 2011; Карпов, 2015). Уровневый подход – это «то, что стало существенным объединяющим звеном школ Выготского и Леонтьева» (Корнилова, Смирнов, 2011, с. 304).

Согласно мнению историков психологии, первым, кто подошел к пониманию возможности анализировать психику как иерархическую уровневую структуру, был Аристотель (Ждан, 2004; Залевский, 2006). В дальнейшем, со становлением психологии как науки, идеи структурно-уровневого подхода получили в психологии широкое распространение и показали свою методологическую продуктивность. Среди наиболее известных структурно-уровневых классификаций – представления П. Жане (1913, 2009) об организации поведения и схема уровней организации двигательных актов Н.А. Бернштейна (1947, 1990). Идеи структурно-уровневого подхода широко распространены в современной психологии. Чаще других используются когнитивные иерархии. В большинстве случаев речь идет о выделении двух уровней когнитивных процессов: «первичных» и «вторичных», или «метакогнитивных» (Величковский, 2006).

Необходимо отметить, что проблема построения так называемых регулятивных иерархий — в отличие от когнитивных – разработана в современной психологии и методологии психологии в меньшей степени (Карпов, 2015). Вместе с тем разработка регулятивных иерархий является актуальной в теоретическом и практическом планах задачей и может иметь важное общепсихологическое значение: например, для обогащения и дальнейшего продуктивного развития общепсихологической теории деятельности, при рассмотрении деятельности с позиций структурно-уровневого подхода (концепция А. Н. Леонтьева).

В данном исследовании использовано разрабатываемое в теории деятельности А. Н. Леонтьева представление о деятельности как об иерархической, полиструктурной системе, включающей ряд соподчиненных и качественно специфических уровней организации (Леонтьев, 1975, 1978, 1981). По Леонтьеву, любая деятельность всегда инициируется субъектом, поэтому деятельность понимается как система действий, «сцементированных в единое целое побуждающим ее мотивом» (Корнилова, Смирнов, 2011, с. 307).

Согласно концепции А. Н. Леонтьева, в общей структуре деятельности дифференцируются уровень особенных деятельностей, уровень действий и уровень операций, а также уровень физиологического обеспечения деятельности. При этом конкретный вид деятельности, как известно, дифференцируется на основании соотнесения с тем или иным мотивом личности; действия – на основе критерия соответствия с той или иной осознаваемой и самостоятельной, но при этом соподчиненной общей мотивации целью; операции «непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели» (Леонтьев, 1975, с. 56).

Большинство известных науке уровневых регулятивных иерархий являются, как известно, дихотомическими. В психологии наиболее часто при описании тех или иных явлений выделяются уровни осознаваемого и неосознаваемого; произвольного и непроизвольного; автоматизированного и неавтоматизированного как формы существования различных явлений психического и т. п. Введение дихотомических иерархий, несомненно, не претендует на полноту описания тех или иных явлений, напротив, предполагает необходимость их дальнейшей разработки и конкретизации с целью более точной квалификации структуры изучаемого явления (Карпов, 2015). По сути, выделение психологического и психофизиологического уровней реализации деятельности также воплощает этот принцип дихотомической иерархии, что делает актуальным вопрос о выделении в структуре деятельности других компонентов (или уровней), «вписанных» в обозначенную дихотомичную структуру. Решая эту задачу, А. Н. Леонтьев также продолжает придерживаться структурно-уровневого принципа исследования изучаемого явления и в структуре психологического уровня реализации деятельности, в свою очередь, выделяет уровни отдельных деятельностей, действий и операций (Леонтьев, 1975, 1981).

Говоря о процессе саморегуляции и изучая психологическую саморегуляцию при выполнении разных видов деятельности, исследователи в большинстве своем также придерживаются дихотомичного деления: традиционно вслед за О. А. Конопкиным и Б. В. Зейгарник в иерархической структуре саморегуляции принято выделять мотивационно-смысловой и операционально-технический уровни (Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989; Конопкин, 1980).

В данном исследовании, оперируя теоретико-методологическими принципами теории деятельности А. Н. Леонтьева, мы используем заложенные этой школой представления о возможности применения категории деятельности, а также основных понятий и положений теории деятельности к анализу психических процессов и личности (Зинченко, Смирнов, 1983; Корнилова, Смирнов, 2011; Стеценко, 2006).

Таким образом, придерживаясь теоретико-методологических принципов культурно-деятельностной парадигмы при решении задачи анализа РЭ в норме и патологии, а также создания на этой основе концептуальной модели РЭ, мы выдвигаем гипотезу о структурно-уровневом строении системы РЭ, выделяя психологический и физиологический уровни, а при дальнейшем анализе – мотивационно-смысловой и операционально-технический уровни в структуре психологического уровня РЭ.

Признавая глобальность задачи описания мотивационно-смыслового уровня РЭ в целом, было принято решение остановиться на исследовании мотивации достижения и мотивации избегания неудач, основываясь на данных исследований личностных особенностей пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями, в которых доминируют описания этих больных как имеющих признаки типов личности А и D и в качестве одной из значимых характеристик выступает высокая мотивация достижения (Denollet, 2000, 2005; Denollet et al., 2006, 2010; Dunbar, 1935; Friedman, Rosenman, 1960; Gilmour, Williams, 2012; Jellesma, 2008; и др.) наряду с указанием на наличие признаков выраженного конфликта «вокруг зависимости» (Alexander, 1950; Taylor, 1987; Weiner, 1982; Wise, 2014; и др.), а также данными о преимущественном возникновении у них состояния эмоциональной напряженности в стрессовых ситуациях определенного характера, направленных на проверку декларируемой ими компетентности в тех или иных областях жизнедеятельности (Mann, 2012; Wise, 2014; и др.). Таким образом, мотивационный компонент будет описываться как способность субъекта находить оптимальный баланс мотивов достижения и избегания неудач и способность к постановке реалистичных целей, в том числе в ситуациях эмоциональной нагрузки.

Операционально-технический уровень в структуре РЭ, согласно нашему предположению, может быть описан стратегиями РЭ, выбираемыми субъектом при разрешении эмоциогенных ситуаций. Под стратегиями регуляции эмоций в настоящем исследовании понимается актуализация или выбор субъектом действий и способов опосредствования, адекватных решению задачи регуляции эмоций на основе имеющихся в индивидуальном опыте ресурсов оптимизации своего эмоционального состояния.

Придерживаясь обозначенных теоретико-методологических позиций и разделяя представления теории деятельности об осознанности цели действия (Леонтьев, 1975), мы предположили, что те стратегии РЭ, которые будут использоваться субъектом при постановке перед ним экспериментатором «задачи на смысл», можно рассматривать в качестве действий; в случае невозможности верифицировать осознанность использования регуляторных стратегий, на наш взгляд, более оправданным будет допустить использование этих стратегий в контексте достижения других целей, следовательно, отнесение использованных стратегий к разряду операций. При этом необходимо учитывать сложность эмпирического разведения уровней действий и операций, несмотря на наличие довольно четкого критерия – осознанности цели действия (Леонтьев, 1975; Соколова, 2007, 2011).

С опорой на опубликованные эмпирические данные об утяжелении клинических проявлений и при ЭАГ, и при ПМК в ситуациях эмоциональной нагрузки было сформулировано предположение о возможности изменений в компонентах системы РЭ больных АГ при наличии состояния эмоциональной напряженности (ЭН). Выдвижение этого предположения эмпирически аргументирует выделение физиологического уровня наряду с психологическим в структуре РЭ. Другой важный аргумент в пользу выделения этого уровня в структуре РЭ – базовые представления о деятельности, мотивации и эмоциях в культурно-деятельностной парадигме (Вилюнас, 1976, 2006, 2008; Леонтьев, 1971, 1975).

Гипотеза 2. В качестве значимых психологических механизмов регуляции эмоций выступают рефлексия и знаково-символическое опосредствование эмоций.

Правомочность выделения данной гипотезы – о механизмах РЭ – обусловлена теоретико-методологическими положениями культурно-деятельностного подхода, подробно проанализированными в первых параграфах данной главы.

Как было показано выше, в отечественной психологии представлены работы, в которых обозначен вклад знаково-символического опосредствования эмоций в их регуляцию. Однако не представлено исследований, в которых показывалась бы связанность рефлексии и знаково-символического опосредствования эмоций при выборе субъектом стратегий РЭ и обеспечении эффективной РЭ в норме и патологии, в частности при сердечно-сосудистых заболеваниях, в зависимости от мотивации и актуального эмоционального состояния субъекта.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что в соответствии с базовыми тезисами культурно-деятельностной психологии без выявления психологических механизмов функционирования явления психической действительности невозможно действительное понимание психологической сущности этого явления (Выготский, 1982б, 1983б, 1984б).

Необходимой методологической ссылкой при выделении механизмов эффективной РЭ рефлексии и знаково-символического опосредствования эмоций должно быть обозначено вводимое Л. С. Выготским представление о переживании как о системной динамической единице сознания, презентируемой субъекту в смысловых образованиях в единстве «аффективных и интеллектуальных процессов». Такое понимание психологической сущности переживания аргументирует допустимость и необходимость рассмотрения отношений между явлениями интеллектуальной и эмоциональной жизни в их системном взаимодействии в качестве одного из основополагающих принципов для понимания психологических законов развития и становления процессов регуляции, тем самым выводит в фокус внимания исследователей проблемы РЭ связанность рефлексии и знаково-символического опосредствования эмоций как необходимых для исследования, а также аргументирует правомерность использования приемов моделирования увеличения рефлексивной нагрузки и смыслового опосредствования для изучения РЭ.

На основании этих двух общих гипотез могут быть сформулированы три частных гипотезы, которые будут конкретизированы в эмпирической части исследования.

Частная гипотеза 1. Система регуляции эмоций у пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями, при наличии всех названных выше компонентов и механизмов, характеризуется:

– наличием мотивационного конфликта;

– недостаточным использованием ресурса имеющихся у субъекта стратегий и психологических механизмов РЭ.

Частная гипотеза 2. Состояние эмоциональной напряженности, возникающее у пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями в эмоциогенных ситуациях, может негативно влиять на эффективность РЭ.

Частная гипотеза 3. В качестве важнейшей психологической предпосылки формирования клинической симптоматики при пролапсе митрального клапана и «гипертонии на рабочем месте» может выступать устойчивое состояние эмоциональной напряженности, сохраняющееся после прекращения эмоциональной нагрузки.

Таким образом, в соответствии с методологическими традициями культурно-деятельностной парадигмы нами формулируется концептуальная модель РЭ, в соответствии с которой РЭ может быть представлена в качестве системы, включающей психологический и физиологический уровни. При этом в структуре психологического уровня, в свою очередь, могут быть выделены мотивационно-смысловой и операционально-технический уровни, слаженная работа которых обеспечивается такими психологическими механизмами, как рефлексия и знаково-символическое опосредствование.

Построение и верификация указанной модели позволит обосновать выделение стратегий РЭ с опорой на обозначенные механизмы РЭ, а также решить задачу классификации стратегий РЭ.

Кроме того, важным следствием разработки указанной модели должно стать обоснование рекомендаций по оказанию психологической помощи пациентам с сердечно-сосудистыми заболеваниями, лицам с нарушениями РЭ, а также здоровым людям в стрессовых ситуациях.

Согласно нашему предположению, разрабатываемая модель, будучи верифицирована в данном исследовании на здоровых лицах и на пациентах с такими формами сердечно-сосудистых заболеваний, как ПМК и ЭАГ, позволит в последующем описывать особенности РЭ у пациентов различных нозологических форм, а также у здоровых людей, взрослых и детей, в том числе и с признаками эмоциональной дезадаптации. Это может составить важные перспективы данного исследования.